CC BY
47
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 18. СОЦИОЛОГИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ. 2005. № 1
К 10-ЛЕТИЮ ЖУРНАЛА "ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 18. СОЦИОЛОГИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ"
Е.И. Кравченко
ТЕОРИЯ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ В КЛАССИЧЕСКОЙ СОЦИОЛОГИИ XX в.: "ПЕРСПЕКТИВЫ" ДЖОРДЖА ГЕРБЕРТА МИДА
The author of this article offers to a reader his own approach to the Theory of Relativity on an example of the "perspectives" by G.H. Mead. The author speaks about the uniqueness of this socio-philosophical theory that formed, also, under the influence of the Theory of Relativity. The originality of Mead's views on all living things is their ability to be themselves and anything another at the same time, and surprise others by the endless possibilities of renovation.
Прошлое оставляет глубокий след в силу того, что внезапно обретает ту форму и структуру, которые придают цельность и значимость торопливому и недолговечному настоящему.
Дж.Г. Mud. Философия действия
Важнейшей, если не главной особенностью фундаментального университетского образования было и остается знание классического наследия. Обращение к трудам ученых, заслуживших мировое призвание, — не просто дань истории или академической традиции. Это всегда поиск ответов на вопросы и сомнения настоящего, из которого (и только из него) мы пытаемся постичь идеи наших предшественников. По сути дела, мы движемся не назад, в прошлое, а вперед, навстречу настоящему и будущему. Классики — не позади, но вместе с нами, а часто и впереди нас. И среди них, безусловно, Джордж Герберт Мид (27.02.1863—26.04.1931). Его влияние на творчество крупнейших ученых своего времени и последующих поколений не вызывает никаких сомнений. Среди восприемников Мида и американский философ-прагматист Джон Дьюи, и неофрейдист Г.С. Салливан, и социолог леворадикального толка Ч.Р. Миллс, и создатель дра-
матургической социологии Эрвин Гоффман, и феноменолог Питер Бергер, и немецкий социолог поздней Франкфуртской школы, создатель интегральной теории коммуникативного действия Юрген Хабермас, и многие, многие другие.
Однако сказать, что именем Мида пестрят страницы их произведений, было бы сильным преувеличением. Ссылки на Мида немногочисленны. Среди российских ученых Мидом занимались единицы: Н.В. Мелентьева с точки зрения социальной философии1; Л.Г. Ионин с точки зрения социолога2; М.Г. Ярошевский с точки зрения психолога3. Отечественных книг о Миде нет. Как метко выразился американский исследователь Джордж Кронк, Мид — это "человек-невидимка" академической науки. О нем все знают, его идеями подпитываются, но цитировать не торопятся. И это лишь одно из тех "недоразумений", которые, словно рок, преследуют имя Мида вот уже более семидесяти лет после его кончины.
А между тем, еще до того как теория относительности Альберта Эйнштейна пленила лучшие умы своего времени, Мид уподобляет мир, в котором мы живем, пространству, насыщенному, "насквозь пропитанному" временем. Мир пространственного времени (spatial time world) тягуч, вязок, извилист, а потому способен "менять" свои формы и пределы в зависимости от нашего желания взглянуть на него так или иначе. Правда, это наше сознательное усилие, по Миду, носит скорее не индивидуальный, а совместный, социальный характер. Пишет об этом Мид не будучи ни "чистым" социологом, ни "чистым" психологом, хотя авторы вузовских учебников нередко пытаются убедить нас в обратном. Он — мыслитель, в равной мере работавший в области как социальной психологии, так и социальной теории, философской антропологии, теории познания, этики.
Поначалу воображение Мида захватили идеи Бергсона. Последний неоднократно предупреждал философов о неправомерности расхожего представления о времени как о непрерывной прямой, отдельные отрезки которой "соприкасаются, но не проникают друг в друга"4. Виной тому, по мнению Бергсона, — постоянное "вторжение" идеи пространства в наше восприятие времени. В результате временная длительность подменяется про-
1 См.: Мелентьева Н.В. Джордж Герберт Мид // Современная американская социология. М., 1994. С. 33—49.
2 См.: Ионин ЛГ.Понимающая социология. М., 1985. С. 48—86.
3 См.: Ярошевский М.Г. История психологии. М., 1985. С. 410—413.
4 Бергсон А. Опыт о непосредственных данных сознания // Бергсон А. Собрание сочинений: В 4 т. М., 1999. Т. 1. С. 93.
странственной протяженностью, т.е. интенсивное (жизненный порыв) — экстенсивным (застывшей материей).
По Бергсону, человек прикасается к истинному времени как длительности (ёигее), погружаясь в глубины собственного сознания, которое в основе своей сама длительность, непрерывное взаимопроникновение прошлого, настоящего и будущего. Говорить о том, что последующие состояния сознания определяются предыдущими, просто нелепо, потому что в сознании нет и не может быть отдельных состояний. Другое дело, что любой анализ искусственно дробит эту длительность, превращая мыслительный процесс в ряд мгновенных, быстро сменяющих друг друга снимков. "Механизм нашего обычного познания имеет природу кинематографическую"5, предлагая нам не саму реальность, а ее условное изображение. Так возникает знаменитая бергсонов-ская аналогия мышления с кинематографом, напоминающая нам об апориях Зенона Элейского.
Сродни этому воззрению на "текучесть" мироздания и мидовская реальность. Время действительно становится в ней одной из характеристик пространства, теряя свой абсолютный характер. В свою очередь пространство обретает доселе невиданную гибкость, становится гуттаперчевым. Теперь мы можем вести речь только о "пространственном времени", в котором существует непрерывная череда событий (еуе^, Ьарреш^). Последние — вне всякого пространственно-временного порядка, т.е. не имеют никакой структуры или организации. Они — сама пластика жизни. Пространство и время в них нераздельны. Это "пространство—время". Утрачено привычное и однозначное деление на "здесь" и "там", "сейчас" и "потом". Уже не жесткие причинно-следственные зависимости, а взаимное (сколь угодно разнообразное) расположение явлений по отношению друг к другу начинает определять характер мироздания. "Реальность движения, — пишет Мид, — лежит не в изменении, а в соотносительности позиций вещей, которые рассматриваются как события, относительно друг друга"6. Пространство, "обделенное" временной природой, нежизнеспособно. Оно не может иметь никакой протяженности, длиться. Оно тает вместе с уходящими в небытие событиями. Более того, у него нет будущего в смысле неожиданности, случайности, новизны. Лишь "неопределенность временного измерения протяженности допус-
5 Бергсон А. Творческая эволюция. М., 1998. С. 246—247.
6 Mead G.H. Philosophy of the Present / A.E. Murphy (Ed.). Chicago; L., 1980. P. 39.
кает возможность случайности в природе. Возможен выбор временной системы, то есть событий, которые должны прийти на смену непосредственно происходящим..."7.
Однако не вызывает ни малейших сомнений, что образ времени в значительной мере заимствован Мидом, конечно же, в первую очередь у Эйнштейна и у немецкого математика и физика Германа Минковского. В "Философии настоящего" Мид пишет о последнем так: "В геометрии Минковского исчезает жест пространственно-временного восприятия. Эфир пропал, и места физических вещей занимают события. Время уподобляется пространству, и разум со своей собственной пространственно-временной системой отсчета отваживается вступить в это пространство-время, чья кривизна соответствует гравитационной константе"8. Именно события наполняют собой "мир Минковского".
Прослеживая путь Мида в науке, понимаешь, что теория от -носительности была неизбежным его восполнением. Уже в ранних трудах ученого превалирует трактовка взаимодействия как взаимозависимости, взаимообусловленности всех его участников, каждый из которых обретает те или иные свойства благодаря всем остальным, будь то животный или социальный мир. Позже он формулирует эту идею так: "Реальность процесса... принадлежит миру в его отношении к живому существу... Это проявление относительности в понятиях жизни"9. Само понятие социальности предполагает эту соотносительность. Каждый взаимодействующий является той точкой отсчета или системой координат, исходя из которой следует рассматривать другого. Поясним это так. Трава — растение в системе координат "растительный мир". И она останется таковой, пока мы не взглянем на нее, исходя из другой, "сторонней" системы координат под названием "травоядное животное". С появлением коровы трава становится пищей, но пищей опять-таки для коровы, а не для льва. Для льва (система координат под названием "плотоядное животное") она может быть только укрытием или подстилкой.
Особенно отчетливо видна эта относительность точек отсчета на примере взаимодействия между людьми. Для того чтобы общение состоялось, человеку необходимо "выйти из себя", за пределы своего "собственного пространства" и принять систему координат своего партнера. То же самое должен сделать и его
7 Меаё О.Н. ТЫе РЫ^орЫу оГ Ше Ай / СЫЖ Метта (Её.). СЫсаво; Ь., 1945. Р. 34.
8 Меаd в.Н. РЫ1скорЫу оГ Ше РгеБеиг. Р. 153.
9 !Ыё. Р. 38.
партнер. Мой партнер по взаимодействию будет таковым только относительно меня, а я — только относительно него. Следовательно, я могу говорить о самом себе, лишь исходя из некоторой "внешней" точки отсчета — исходя из другого Я, а он — исходя из меня. Вот откуда рождается блестящий афоризм Мида: "В процессе коммуникации индивид бывает другим прежде, чем он бывает самим собой (ве10"10. Мы обретаем себя, свое самоощущение только благодаря другому.
Следуя дальше этой логике, мы можем применить ту же самую схему и к нашему взаимодействию с физическими объектами. Мид поясняет это следующим образом: "Мы вызываем в себе действие, которое также исходит изнутри самой вещи. Формула этого процесса такова, что вещь стимулирует организм действовать так, как она действует на организм, и действие вещи является сопротивлением давлению со стороны организма наподобие того, какое пробуждается в нас, когда твердый объект крепко зажат в руке... Он (организм. — Прим. Е.К.) наконец настигает самого себя как вещь через действие вещей на него"11. Равным образом, "вещь может... появиться в опыте через реакцию организма на нее..."12. "Поставив себя на место" увесистого булыжника или застрявшей в кювете машины, мы в состоянии ощутить то сопротивление, которое они нам оказывают при попытке сдвинуть их с места, т.е. в движении. Усилие, которое мы к ним прилагаем, тождественно силе их сопротивления. Поэтому мы с полным правом можем сказать, что они "сопротивляются нам". В опыте всякий объект познается в соотношении с другим, чем-то внеположенным той пространственно-временной системе, к которой этот объект принадлежит. "С точки зрения относительности ни один физический объект не может быть отделен от того, что с ним происходит"13. В свою очередь, только ощутив это сопротивление, мы ощутим свою силу (или бессилие), т.е. себя самих. И снова нам понадобилась "внешняя" система координат, находящаяся за нашими собственными "пределами" точка отсчета, чтобы мы получили представление о своих физических возможностях. Социальность присуща и этому роду взаимодействия.
Нелишне заметить, что самым выразительным примером социальности как соотнесенности в действии, Мид считал увеличение массы тела, движущегося со скоростью, близкой к ско-
10 Ibid. P. 168.
11 Ibid. P. 122.
12 Ibid. P. 133.
13 Ibid. P. 44.
рости света14. Само по себе это тело имеет собственную пространственную (инерциальную) систему координат, в которой его масса неизменна. И только в движении относительно другой, внешней системы координат (предельно высокой скорости) его масса увеличивается. Это и есть подтверждение принципа относительности. Относительность становится у Мида одной из граней понятия опыта, а вместе с ним и социальности.
"Всеобщая теория относительности, — пишет Мид, — так же как и специальная теория относительности, касается сферы нашего опыта, в которой лежат научные проблемы, наблюдения и эксперименты"15. С конца 1920-х и на всем протяжении 1930-х гг. Джордж Герберт Мид предпринимал попытки полностью пересмотреть свои предыдущие исследования с точки зрения теории относительности так, как он ее понимает. Оговорка эта не случайна. Далеко не все в трудах Эйнштейна, как Минковского, устраивает Мида. Наиболее последовательно и доходчиво он излагает свои взгляды на идею относительности, работая над теорией восприятия. В ее рамках американский ученый предметно разрабатывает 1) вопрос о природе физических объектов, которого мы коснулись выше, а также 2) проблему перспектив и их объективности.
Живой интерес к последней у Мида пробудили философские труды английского математика и философа Альфреда Уайт-хеда (1861—1946). "То, что я намерен взять из философии природы профессора Уайтхеда, — уточняет Мид, — это концепция природы как организации перспектив, которые находятся там, в природе... [Эта концепция] в известном смысле неожиданный дар философии от самой трудной для понимания физической науки. Перспективы не являются искажением неких совершенных образцов, не принадлежат они и сознанию как выбор среди вещей, чья реальность должна быть найдена в ноуменальном мире. В своих взаимоотношениях они и есть природа, которую знает наука. Биология работала с ними на языке видов и окружающей их среды, а в экологии речь идет об организации этих окружающих сред"16. Сам космос — это организованная система перспектив и в то же самое время единая, всеохватывающая перспектива мироздания. Каждое явление, вещь находятся в той или иной перспективе, т.е. могут быть соотнесены с некоторым четко определенным рядом других явлений или вещей. Все может быть соотнесено с чем-либо, но не со всем сразу (Б1с!).
14 Меаd О.Н. ТЫе РЫ1оворЫу оГ Ше Ай. Р. 52.
15 Меаd в.Н. РШокорЫу оГ Ше РгеБеиг. Р. 160.
16 !Ыё. Р. 163.
Скажем иначе. "Природа в своих отношениях с организмом, включая этот самый организм, и есть перспектива, которая находится там"17, т.е. в мире. Перспектива есть выражение и отражение их соотносительности, гибкой и подвижной, заставляющей меняться обе стороны. "Перспектива — это мир в его взаимоотношениях с индивидом и взаимоотношения индивида с этим миром"18 и "нет ни одной точки зрения на Вселенную (no aspect of the world), которая не является перспективой"19.
Перспектива у Мида не делит мир на организм и его окружение. Она лишь указывает на живой организм как свой исходный ориентир. В перспективе время сжимается и растягивается, мнется и изгибается, послушно следуя за взглядом человека на окружающий мир. Это чем-то напоминает "сад расходящихся тропок", описанный в философской новелле аргентинского писателя Хорхе Луиса Борхеса. Герой его притчи "не верил в единое, абсолютное время. Он верил в бесчисленность временных рядов, в растущую, головокружительную сеть расходящихся, сходящихся и параллельных времен. И эта канва времен, которые сближаются, ветвятся, перекрещиваются или век за веком так и не соприкасаются, заключает в себе все мысленные возмож-ности"20. Ведь перспектива — плоть от плоти "пространственного времени", или "пространства-времени". Но это далеко не все, о чем нам хочет поведать Мид. Самое интересное и неожиданное впереди. Чем далее, тем более его настораживает то обстоятельство, что "мир Минковского", несмотря на свою ритмику и мерность (по принципу физических закономерностей), ускользает от науки. Как это может быть? Поясним это с помощью образа, предложенного самим Мидом.
Мы приобщаемся реальности мира так, будто берем в руки "нескончаемый свиток" и разворачиваем его каждый на свой лад и по своей мерке. Причем разворачиваем "рывками", лишь время от времени удостаивая его своим благосклонным взглядом. Тем самым мы лишаем мир собственной жизни, упорядоченности, объективности, наконец. Получается, что относительность как сопоставление с кем-то, кто своей перспективой "формирует" его, фактически ставит под вопрос само пространство-время, если мы можем столь вольно с ним обращаться. Неужели вход в пространственно-временной континуум науке заповедан?
17 Ibid.
18 Mead G.H. The Philosophy of the Act. P. 115.
19 Ibid. P. 118.
20 Борхес Хорхе Луис. Сад расходящихся тропок // Свидетели обвинения: Антология зарубежного детектива. М., 1989. С. 546.
Ответить "нет" Мид может, только признав за четырехмерным континуумом "его собственную геометрию", которую мы пытаемся измерить линейкой "настоящего момента". И Мид ее признает, хотя и очень своеобразно. Временной поток, щедро наделяющий жизнью все новое, объективен, настаивает он, но объективен не в смысле принадлежности некой высшей, абсолютной и незыблемой системе координат, по отношению к которой наши индивидуальные перспективы вторичны и неточны. В мире действительно существуют причинно-следственные связи, объективный характер которых обусловлен включенностью в единый, всеобъемлющий эволюционный процесс. Таким удивительным образом Мид закладывает в основание своей версии теории относительности то, что противоречит ей по определению — незыблемость "могучего утеса теории эволюции"21. Впрочем, так уж ли сильно противоречит? Ведь и теория относительности Эйнштейна не смогла обойтись без постоянной величины, ставшей точкой отсчета для всех последующих измерений, — скорости света. Похоже, что совершенной относительности просто не бывает. Всегда есть нечто предельное или высшее, что неминуемо служит ее основанием. Вот почему Чарльз Моррис называет космологию Мида "объективным релятивизмом", а его "перспективы" — "объективно относительными"22. И не только их. В дальнейшем мы увидим, как органично вписывается "объективный релятивизм" Мида в аксиологию и теорию знаков философии прагматизма.
Итак, структура временного пространства существует как бы потенциально. "Увидеть" ее мы можем только в нашем действии, ибо только действие выстраивает ее в качестве перспективы. "Уже, но еще не" — такова парадоксальная формула мирового порядка у Мида. И действие здесь — не механическое выявление порядка наподобие того, как могут быть проявлены "волшебные картинки" в детской книжке-раскраске. Несколько мазков влажной кисточкой — и вот уже прежде бесцветные фигурки пестрят яркой акварелью. Чужд ему и ничем не ограниченный произвол. Действие — это творческое вйдение. Перспектива — в мире, который "там" (т.е. отражает действительные связи между вещами), и одновременно "здесь", в сознании мыслящего существа, которое созидает ее, обнаруживая для себя эти связи. По Миду, "мир, который там, не зависит от нашего Я, хотя
21 Ла^ Н. О.Н. Меаё. А Соп1ешрогагу Яе-ехаштаИоп оГ Мб ТЫоивМ. СашЬ-пёве, 1985. Р. 176.
22 Мотн СИ. ТЫе РгавшаИс МоуешеП т Ашепсап РЫ1оБорЫу. Ы.У., 1970. Р. 132.
всегда предполагает отсылку к нашему Я как точке отсчета... Мы... живем в мире, который от нас независим, до той поры, пока мы не определим его перспективу, а в пределах этого мира лежит область так называемого сознания"23. "Мир, который там", — это скорее сфера совместной деятельности людей (прак-сис), мир коллективного опыта, предшествующий всему остальному. Он включает в себя и наши собственные действия, и тела, и даже наши психологические реакции на то, что происходит. Он очень близок "жизненному миру" в феноменологии. Перспектива у Мида — творение нашего разума, который организует события, имеющие, если так можно выразиться, собственную "графику".
Говоря формально, перспективы — это схваченные разумом взаимосвязи, практическую целесообразность которых подтверждает опыт действий людей в реальном мире. Они проективны, т.е. мыслимы, и одновременно реальны, ибо доказуемы в опыте. Только через них воспринимаемый человеком мир обретает логическую стройность и упорядоченность. Когда же у нас возникает необходимость прояснить для себя суть этих взаимосвязей? Чем вызвано наше решение определить тот ракурс, в котором мы будем их анализировать? В какой момент и почему мы выбираем ту или иную перспективу видения?
Ответ на эти вопросы дастся нам гораздо легче, если мы постараемся уподобить перспективу ситуации, в которой оказались. Реальность мира — это бесчисленное множество перспектив, или ситуаций, попав в которые мы каким-то образом их определяем, объясняем себе. Перспектива становится "видимой" в тот момент, когда мы сталкиваемся с чем-то непредвиденным, неожиданным, "выбивающим нас из колеи". Накопленный опыт не в силах нам помочь. Мы начинаем размышлять, что же с нами произошло, и... выстраиваем перспективу случившегося, т.е. определяем характер и взаимосвязь событий, поставивших нас в затруднительное положение. Назначение перспективы — выявить ту или иную грань взаимоотношений, взаимозависимости всего происходящего, но выявить для нас, в интересах наших действий. Перспективы суть те самые системы координат, которые помогают нам сориентироваться в лавине жизненных событий. Как пространственно-временная последовательность событий, перспектива всегда подразумевает существование человека, который определяет, что ему необходимо для достижения желаемого результата, или, в терминах Мида, успешного приспособления к сложившейся ситуации.
23 Меаё О.Н. ТИе РШскорИу о! Ше Ай. Р. 107.
6 ВМУ, социология и политология, № 1
Именно отношение события к той ситуации, в которой оно происходит, или, иными словами, отношения организма и окружающей его среды (а мы знаем, что организм и среда взаимно обусловливают друг друга), приводят нас к идее относительности и перспективам, которые возникают в нашем опыте, пишет Мид24. «То, "что" происходит, дано только в этом аспекте относительности»25. Здесь и кроется фундаментальное различие между объективной и субъективной сторонами опыта. Перспективу можно считать объективно реальной (хотя она первоначально сконструирована лишь одним человеком в качестве гипотезы), если ее применение дает приемлемые, с точки зрения деятеля, результаты, т.е. способствует удовлетворительному исходу предпринятых им действий. В обществе это возможно только в том случае, если ее разделяют как минимум два взаимодействующих (и соответственно заинтересованных в благополучном завершении процесса) человека. Это означает, что перспектива интерсубъективна. Разделить перспективу — значит разделить установку другого в отношении какого-либо события или явления. Перспектива обоих должна совпадать с общим замыслом и структурой целостного действия, в которое оба они вовлечены26. Перспектива, таким образом, есть то, что принадлежит сразу нескольким системам отсчета (т.е. референтным системам). А это означает, что объективность перспективы является обратной стороной социальности. И та и другая ведут речь о коллективно разделяемых представлениях о мире. Наглядное подтверждение тому — поправки, которые вносит Мид в свою научную терминологию в 1920-е гг. Рассматривая перспективы, или пространственно-временные измерения мира, как строго социальные и объективные, он решительно исключает из своего научного словаря термин "принятие роли другого", заменяя его на "принятие перспективы другого".
Среди перспектив Мид различает: 1) разделяемые, о которых он в основном и повествует нам, и 2) неразделяемые. Первые предполагают осмысление происходящего в процессе общения с другими людьми посредством значимых символов и соответственно взаимного принятия ролей друг друга. Такая перспектива "существует в опыте индивида в той степени, в какой осмыслена" им27. Рождается она в процессе коммуникации. Вторые
24 Меаd О.Н. Тте // О.Н. Меаё оп БосЫ РБусЫо^у. СЫсаво; Ь., 1969. Р. 334.
25 Меаd О.Н. РШокорЫу оГ Ше РгеБепг. Р. 96.
26 1Ыё. Р. 174—175.
27 Меаd О.Н. ТЫе ОЪ]есИуе ЯеаШу оГ РегересИуеБ // О.Н. Меаё оп 8ос1а1 РБусЫо1ову. Р. 346.
этого лишены. Последовательность событий, которую они обнаруживают, представляет собой простое чередование привычных реакций на знакомые стимулы. Например, оскал зубов и рычание одной собаки свидетельствуют другой о грозящей ей опасности. Соответствующим будет и ее ответ на эту угрозу. Впрочем, неразделяемые перспективы существуют и в мире людей, когда те действуют чисто рефлекторно или по привычке, бессознательно. "С болью цепляясь за ствол молодого дерева, чтобы удержаться и не соскользнуть с отвесной скалы... человек не располагает временем для оценок, он должен все время дейст-вовать"28.
Снова и снова Мид обращает наше внимание на тот факт, что о перспективе позволительно говорить только применительно к живым организмам, которые постоянно приспосабливаются к сфере своего обитания. Они активны и деятельны в отношении своего окружения. "Без действий по отношению к объектам, иначе говоря без организмов, избирающих стимулы, которые высвободят господствующие реакции на объекты, по отношению к которым совершаются эти действия, не было бы никаких перспектив и было бы бессмысленно говорить об определенном потоке событий. И не было бы, конечно, никаких альтернативных пространственно-временных систем..." — поясняет эту мысль Мида Дэвид Миллер29. Перспектива и действие также неразрывны, как время и движение в теории относительности. Эти две пары зеркально отражают друг друга.
Самое главное здесь, по мнению Мида, заключается в том, что люди властны создавать новые перспективы, выявляя в ходе решения той или иной проблемы все новые взаимосвязи между событиями и убеждаясь на коллективном опыте в их пользе, т.е. в их реальности и объективности. Творя новые смыслы и значения, люди изменяют мир. Разным способам действий соответствуют разные перспективы, т.е. разные способы организации событий. "Именно относительность времени, то есть нескончаемое число возможных порядков событий, внедряет возможность в природу"30. Однако мы помним: хотя человек и является творцом перспектив, но его индивидуальная перспектива возникает из уже существующего, общесоциального порядка вещей, который находится "там", в природе (праксисе). Сам по себе человек уже включен в эту общесоциальную перспективу, которая
28 Меаё О.Н. ТИе РШоворЬу оГ Ше Ай. Р. 179.
29 МШет Б.Ь. Оеоще НегЬей Меаё. БеИ1, Lаnguаgе апё Ше Wоr1d. АшИп; Ь., 1973. Р. 211.
30 Меаё О.Н. ТИе ОЬуесИуе ЯеаНу оГ РегересИуез. Р. 353.
по определению не может быть простой суммой многообразных индивидуальных перспектив. Его творческий поиск невозможен вне механизма социальности.
И тем не менее трижды прав Дэвид Миллер, когда замечает, что, согласно Миду, "1осш человеческого достоинства и ценности находится в индивиде, который является... творцом новых способов действия, весьма существенных как для открытого общества, так и для открытых Я (ве1уев). ...Мудрость сообщества не превосходит мудрости индивидов, но заключается скорее в разделяемых способах мышления и действий, которые могут познать индивиды и которые должны быть приняты во внимание в процессе определения и выдвижения новых способов жизни и воплощения их на практике при условии, что члены данной группы должны уважать эти способы и чувствуют себя обязанными следовать им... Всякое моральное поведение должно оцениваться относительно самоактуализации индивидов, а каждая отдельная самоактуализация функционально связана с самоактуализацией других членов сообщества"31. Человеческий разум, таким образом, становится "высшим проявлением социальности и способности к творчеству"32.
Вместе с тем любая пространственно-временная система отсчета неизбежно предполагает "разделение" пространства и времени. Связано это, по Миду, с характером нашего восприятия. Сначала о пространстве. Когда какой-либо объект становится вещью-для-нас, мы, даже не задумываясь, помещаем его в статическое пространство, исключающее возможные изменения и неустойчивость этого объекта во времени, несмотря на то что сами наши действия по его восприятию происходят не иначе как во времени. "Приближая" к себе этот объект (даже если он присутствует только в нашем воображении), мы, по образному выражению Миллера, "вырываем его из его будущности"33, лишаем его возможности меняться для нас с течением времени. И делаем это мы — люди, деятели, обладая пониманием собственного Я и сознательно разделяя системы координат (перспективы), друг друга или тех физических объектов, с которыми мы взаимодействуем.
Такой пример. Два человека собираются перейти улицу, по которой едет машина. Каждый из них воспринимает происходящее по-своему в силу того, что время и место предполагаемой
31 Miller D.L. Op. cit. P. 7.
32 Ibid. P. 217.
33 Miller D.L. Introduction // Mead G.H. The individual and the Social Self. Unpublished Work of G.H. Mead. Chicago, 1970. P. 17.
встречи с машиной у каждого свое. По-разному увидев ситуацию, пешеходы по-разному выстраивали свои действия. Один спешил перейти дорогу до приближения машины, напряженно следя за ее маршрутом. Другой ждал, когда машина проедет, едва взглянув ей вослед. Обратим внимание: и первый, и второй решали, как им поступить вне непосредственного контакта с машиной. Их разделяло с ней и время, и пространство. Мысленно представив себе, где и в какой момент машина должна оказаться рядом, они "превратили" неразделенное пространство-время в простую дистанцию: далеко от меня машина или совсем близко. Время исчезло потому, что пешеходы не приняли в расчет никаких неожиданностей. Они определили ситуацию, как если бы встреча с машиной происходила прямо сейчас. Кстати, "определить" и "предел" — слова однокоренные. Времени был положен предел. Мысленным усилием оно было "остановлено". "Потом" стало "сию минуту" потому, что умозрительная картинка раньше положенного срока обрела в их воображении черты действительности. Уже не предположение о том, как будут развиваться события (шофер увидит пешехода и рассчитает допустимое расстояние до тротуара, он справится с рулевым управлением, ему не придет в голову сделать резкий поворот в сторону или дать задний ход, у машины исправны тормоза и т.п.), а убежденность в этом руководит действиями пешеходов. Запланированное и почти уже свершившееся принимает форму уверенности, которая, впрочем, может и не оправдаться. Скользящее пространственное время полно сюрпризов, препарированное пространство их лишено. Оно порождает только гипотезы, приписывая удаленным предметам неизменные качества и предугадываемое поведение. Но лишь в непосредственном контакте, когда пространство-время умаляется до единого мига, возможна настоящая одновременность.
Положим, к счастью, все обошлось без аварии. Каждый пешеход действовал так, как считал нужным, а вместе они дали возможность выработать общую модель поведения, приемлемую для данной ситуации. Им было необходимо разминуться с машиной, что они и сделали. Задача поставлена — пешеход, машина, дорога, правила дорожного движения — и выполнена. Собственно этой общей картиной и занимается наука, предлагая нам некий усредненный, стандартный вариант решения задачи. Для удобства, как пешеход, который видит машину на расстоянии, она "отторгает" время от пространства и рассматривает происходящее в "безвременье" (вспомним "кинематографическую" аналогию Бергсона). Ученый выявляет зависимость между
опытом человека, рождающим данный тип поведения, и условиями, которые формируют этот опыт, а следовательно, и этот тип поведения. "Пространственное время", струящееся, живое в своей непосредственности, "застывает" в схеме аналитика. Для Бергсона "опространствить" (1о БраНа^е) время — трагедия, для Мида — необходимый, дозволенный шаг. Разделение пространства и времени, по его мнению, не влечет за собой деформацию последнего. Это имеющий право на существование аналитический прием, не более того.
Теперь об "отторгнутом" времени. С точки зрения Мида, время — категория прожитого, вернее, пережитого (Нуеё) в опыте. Оно не равно ни так называемому объективному, ни субъективно ощущаемому в каждый конкретный момент. Это свойство действия, направленного на приспособление, приведение в соответствие происходящего с логикой социальной жизни, индивидуального с коллективным. Именно поэтому Мид измеряет социальное не мгновениями, а действиями34.
"Ощущение" времени было бы для нас невозможно, если бы не возникшая трудность, заставившая нас остановиться и задуматься. В противном случае мы бы оказались подобны бессловесным тварям, живущим в непрерывном потоке событий. Как и для них, жизнь была бы для нас нераздельной чередой случайных происшествий. Но вот мы сталкиваемся с проблемой, и до-рефлексивный поток событий, в котором мы так доверчиво и безмятежно плыли, словно замирает. Это и есть начало нашего опыта, в котором затейливо сплелись непрерывность и разорванность, единство и прерывистое дыхание жизни. Проблема, как песчинка, попавшая в насыщенный событиями, густой поток пространственного времени, кристаллизует его, делая зримой доселе скрытую структуру. Избирая угол зрения на происходящее, т.е. перспективу, и помещая в нее объекты, явления, события, мы, по сути дела, определяем их последовательность и очередность. И вот, по образному выражению Мида, задвигались, забегали, завертелись челноки "грохочущего ткацкого станка времени", сплетая узор перспектив. Время "появилось" с появлением чего-то непонятного, а значит, абсолютно нового, настоятельно требующего нашего осмысления."Прошлое, настоящее и будущее принадлежат потоку, который приобретает временную структуру через неожиданно возникшее (ешещеЩ) событие"35. У Мида опыт познания нового становится опытом познания времени.
34 Меаd О.Н. ТЫе РЫ1оворЫу оГ 1Ые Ас1 Р. 65.
35 Меаd О.Н. РЫ1оворЫу оГ 1Ые РгеБепг. Р. 24.
В современной философской и социологической литературе нередко можно встретить понятия "эмерджентный","эмерджент-ность", которые являются транслитерацией с латинского (emer-gere — "появляться, выносить на поверхность") или английского emergent, англ. — "неожиданно возникающий, вдруг появляющийся, внезапно всплывающий"). (Заметим, что машина "скорой помощи" по-английски звучит как ешещепсу ашЬи1апсе, а аварийная служба — ешещепсу вегасе.) Рождением этих терминов мы обязаны английской метафизике, согласно которой все вещи возникают из единой мировой основы, состоящей из пространственно-временных точек. Появление нового не основано на естественных закономерностях и не может быть предугадано и познано. Благодаря восходящей "эмерджентной эволюции" ("выносящему на поверхность развитию") возникают новые закономерности и ряды развития, появляются новые категории и качества вещей. Не желая перегружать современную теоретическую социологию, и так сильно пострадавшую от бесчисленных неологизмов, а то и прямых заимствований иноязычного происхождения, переведем термин "ешещеп!" как "Heожиданно eo3HUKwee". Сам Мид разъясняет его как в принципе непредсказуемое, чудесное, удивительное (ш1гаси1ош) событие, которое невозможно объяснить законами природы.
Однако для Мида понятие "неожиданно возникшее событие" (ешещеп еуеП) не связано напрямую с понятием восхождения. Новое, прежде небывалое — непреложное свойство настоящего, т.е. любого процесса становления. Реальность — это не прошлое и не будущее. Реальность — это непрерывный процесс приспособления к жизненным условиям, немыслимый без внезапного появления прежде не существовавшего, неизведанного. Задача философии сегодня, уверен Мид, заключается в том, чтобы согласовать область интересов современной науки с проблемой "возникновения нового, которое не только принадлежит сфере опыта человеческих социальных организмов, но и обнаруживается также в природе, которую наука и философия, занимающиеся ею, отделили от человеческой природы"36. Особенно много ученый пишет об этом в 1930-е гг., преломляя теорию относительности в ключе "небывалого" (поуе1), т.е. нарождающегося, нового. Так, выстраивая свою эволюционную космологию, он касается широкого круга вопросов, начиная от зарождения Солнечной системы и кончая появлением человека и общества. Собственно этому и посвящены последние пятнадцать лет его
36 Ibid. Р. 14.
жизни — теории мироздания как перехода с одного его уровня на другой.
Последовательность рассуждений Мида такова. Есть "время конкретное", время непосредственного и мгновенного прикосновения к миру, который "там". Оно очень смутно, почти неощутимо для нас, беспечно купающихся в потоке событий, и несколько более явно в первый момент встречи с неизведанным, нарушившим нашу безмятежность. Впрочем, назвать его временем в полном смысле этого слова достаточно трудно. Это своего рода предвкушение времени, протовремя. Есть "время концептуальное". Оно двояко. С одной стороны, мы можем подойти к любому событию как к происходящему в границах того, что принято считать настоящим, или "правдоподобным (вресюш) настоящим", дающим нам возможность притронуться к "незамедлительности сейчас". Однако проблема заключается в том, можно ли точно установить пределы того, что мы называем "сейчас", его начало и конец.
"Нет", — без тени сомнения отвечает Мид. Тем более что организм, однажды определивший их, становится нежизнеспособным. Памятуя о Бергсоне, Мид вольно пересказывает один из его философских пассажей: "Человек, достигающий успеха, с годами теряет искру жизни, здоровье ушло, и у него ничего не осталось, кроме раз и навсегда установленных жизненных привычек. Он не способен видеть ничего, кроме того, что уже избрал в своем поведении; он запечатлел самого себя, и для него более не существует движения вперед: он более не творит"37. А стало быть, угасает.
Поэтому, с другой стороны, любую ситуацию всегда можно поместить в более просторные временные рамки, выбрав функционально требуемый для ее осмысления хронологический интервал. Вот это и будет действительно "концептуальное время", время рефлексии, рассудочного анализа. Именно оно появляется в перспективах, которые мы сознательно выбираем. "Область разума... — пишет Мид, — представляет собой более пространное окружение, которого требует активность организма, но которое выходит за пределы настоящего. То, что присутствует в организме, вместе с тем есть его собственная рождающаяся активность и то, что поддерживает ее в нем самом и в окружающей его среде; и его движения из прошлого и за пределы настоящего есть тоже настоящее... Так называемому сознательному организму принадлежит право завершить это расширенное временное окружение, используя признаки, найденные в настоящем...
37 Меаd О.Н. Непгу ВещБоп // О.Н. Меаё оп 8оиа1 РБусЫо^у. Р. 311.
Область разума есть временное расширение окружения организма..."38.
В ".концептуальном времени" границы прошлого, настоящего и будущего размываются. Точнее было бы сказать даже так: его структура определяется настоящим и в настоящем, т.е. действием и в действии, направленном на "вживание" организма в окружающую его среду. Собственно настоящее представляет собой время, в течение которого происходит действие. Используя образ самого ученого, можно сказать, что время — это "одно настоящее, проскальзывающее в другое"39. Настоящее, по Миду, нельзя представить себе как "кусочек" времени, "вырезанный" из слитного, ни на секунду не прерывающегося потока жизни. Единственное, что позволяет нам его "увидеть" или "почувствовать", — это рождающееся новое. Ведь процесс приспособления всегда предполагает видоизменение, обновление взаимодействующих сторон. Настоящее и есть реальность как таковая, непрерывно меняющаяся, пусть даже ценой дезорганизации привычной картины мира, внезапной утери целостности и преемственности восприятия. В каждом мгновении опыта, заостряет эту мысль Мид, чувствуется "резкий привкус новизны"40. Там, где происходит событие, выносящее на поверхность жизненной стремнины нечто иное, прежде не существовавшее, — там и есть настоящее. То, что делает отличным одно событие от другого, есть процесс становления, который "затрагивает внутреннюю природу события"41. Возникает законное недоумение: если мы ведем речь о возникновении нового, значит, его не было и быть не могло в старом, т.е. в прошлом? Как же тогда связаны прошлое и настоящее? И каковы реальное место и роль прошлого в нашей жизни?
Мид рассеивает это недоумение следующим образом. Да, новое действительно появляется из прошлого, но... не следует из него жестко и однозначно, ибо прошлое — это, прежде всего, "значимая структура прошлого", тот рожденный в опыте смысл, который мы вкладываем в него, исходя из настоящего, т.е. вновь возникшего. Отношение нового к тому, что ему предшествует, принято считать условиями, или причинами, его возникновения, повествует Мид. И это действительно так, однако мы не должны упускать из виду, что настоящее всегда "очерчи-
38 Mead G.H. Time. P. 334.
39 Mead G.H. Philosophy of the Present. P. 69.
40 Mead G.H. The Nature of the Past // Mead G.H. Selected Writings / A. Reck (Ed.). N.Y., 1964. P. 350.
41 Mead G.H. Philosophy of the Present. P. 19.
вает и в определенном смысле избирает то, что сделало возможным его неповторимость. Оно творит своей уникальностью прошлое и будущее... Прошлое... — это отношение неожиданно возникшего события (ешещеп еуеЩ) к ситуации, из которой оно появилось, и именно это событие определяет ситуацию... Прошлое, настоящее и будущее принадлежат потоку, который обретает временную структуру благодаря событию"42. На самом деле мы ориентируемся в наших действиях не на прошлое, которое когда-то было настоящим и дало жизнь чему-то новому, а на иную его версию (гев1а1ешеп1 оГ Ше рав1) которая помогла бы нам хоть как-то справиться с грядущим.
А теперь вспомним поначалу смутившую нас трактовку Мидом теории относительности, которую мы сформулировали как "уже, но еще не". Она вполне приемлема и сейчас. Настоящее действительно проистекает из прошлого, но как именно это происходит — мы можем понять, только посмотрев на прошлое с позиции настоящего. Будущее действительно определяется настоящим, но как именно это происходит — мы можем понять, только посмотрев на будущее с позиции настоящего. «Прошлое организма заключено в его установках и скрытых ожиданиях, будущее — в том влиянии, которое оказывает окружающая среда на действия этого организма. Оба они... заключены в "недифференцированном сейчас"»43.
У каждого настоящего есть свое прошлое, ибо несчетно количество перспектив, доступных человеческому разуму. Собственно само настоящее тоже перспектива, из которой мы смотрим на прошлое. В свою очередь прошлое лишь показывает возможность того, что может произойти, но не в состоянии точно его определить. «Продолжение отношений объективно. Предвкушаемое качество (циаШайоп) того, "что" произойдет, субъективно. Разум — его место»44.
Условия, вызывающие к жизни то или иное явление, «никогда доподлинно не определяют "что есть то", что произойдет. Из соединения кислорода и водорода может появиться вода, имеющая свою особую природу. Могут появиться жизнь и сознание»45. Поэтому-то Мид одаривает нас еще одним парадоксальным утверждением, которое гласит, что и сама "реальность настоящего есть возможность"46. Не поленимся снова подчерк-
42 Ibid. Р. 23-24.
43 Joas H. Op. cit. P. 190.
44 Mead G.H. Philosophy of the Present. Р. 97.
45 Ibid. P. 15.
46 Mead G.H. The Objective Reality of Perspectives. P. 352.
нуть: с появлением неизведанного меняется вся цепочка "прошлое — настоящее — будущее", ибо жизнь только тогда жизнь, когда в ней нет замерших, а значит, умерших форм.
Теперь уже мы ведем речь не о привычном "здесь и сейчас", а о взаимообусловленности прошлого, настоящего и будущего применительно к данному событию. И прошлое, и настоящее, и будущее — не более чем аналитические категории, на которые мы расчленяем поток событий. Так в свете теории относительности "творчество" и "время", во многом сходное с durée Бергсона, оказываются тесно связанными друг с другом. Мы действуем, "прилаживая" прошлое к настоящему, а настоящее к будущему. Ведь сами для себя и прошлое и будущее — всегда настоящее. "Прошлость" (равШевв) прошлого и будущность будущего возможны только по отношению к нашему "сейчас". В нашем опыте и прошлое и будущее — не более чем возможности того или иного исхода событий. И зависит этот исход от того, в рамках какой именно перспективы мы будем рассматривать отношения между организмом и его окружением, нами и социальной ситуацией. Мы смотрим и на прошлое и на будущее из настоящего, а не наоборот, и то, что мы увидим там, непосредственно зависит от нашей точки отсчета здесь. Словно греческий бог времени Хронос, безжалостно пожирающий своих новорожденных детей, настоящее "вбирает" в себя и прошлое и будущее.
Вот почему прошлое — "это рабочая гипотеза, имеющая ценность только в настоящем, в рамках которого она работает, и никакой другой ценности не имеющая"47. Вне этой связки прошлое не имеет никакого смысла. Прошлое по сути — это старое настоящее, поглощенное новым настоящим. Характер прошлого таков, что оно соединяет то, что было разъединено в поглощении одного настоящего другим. Считать, что прошлое определяет настоящее, — значит лишить себя возможности оказывать влияние на текущие события, ибо все уже предначертано и предрешено и, стало быть, нет и не может быть разнообразия перспектив, да и самих перспектив тоже. На самом же деле, пишет Мид, любой "процесс представляет собой серию событий, которые движутся по направлению к своему конечному пункту, и контролируется он в этом движении последующими событиями этой длительности"48. И снова не предыдущие события определяют характер развития последующих, а на-
47 Mead G.H. Histoiy апё Ше ЕхрепшеЛ:а1 МеШоё // G.H. Меаё оп 8ома1 Psусhо1оgу. Р. 323.
48 Mead G.H. ^е Phi1оsорhу ûf Ше Aet. P. 340.
оборот. Настоящее определяет содержание прошлого, а будущее, хоть и непредсказуемое, даже случайное, оказывает определенное влияние на настоящее, одновременно испытывая зависимость от него. Ведь будущее — это наши надежды на будущее из настоящего, наши ожидания и страхи.
Много и интересно пишет Мид об истории, историческом времени. Прошлое "дано" нам в том смысле, что присутствует в ныне существующем как история его появления, как то, что предшествовало ему и обусловило его нынешнее состояние. То, что мы называем историей есть наша разработка (е1аЪога1юп) этого внутреннего содержания настоящей ситуации. Но именно последняя помогает нам осмыслить историческое прошлое. "Мы полагаем, что у каждого поколения своя история... Опыт — это нечто такое, что напоминает восхождение на гору. Когда человек оборачивается, чтобы взглянуть на местность, которую он оставил позади, она видится ему каждый раз по-разному"49. С точки зрения Мида, история "служит сообществу точно так же, как память — отдельным людям"50, хотя исследование социального времени требует несколько иных методов анализа. Дело в том, что социальное время — время совокупное. Оно являет собой сложную "организацию множества перспектив". Объективность исторической реконструкции достигается на путях все большей "универсализации" перспектив, когда факты прошлого рассматриваются через призму коллективного опыта, а не единичной, индивидуальной перспективы, сколь бы оригинальной она ни была. Так Мид закладывает теоретические основы интерсубъективного времени или, точнее, интерсубъективной теории опытного его познания.
Историческое время всегда целесообразно, "пригодно к употреблению". Возрождение, отвергнув идею Божественного замысла социальных институтов, усмотрело их корни в человеческой природе, а романтизм попытался преодолеть растерянность и уныние, царившие в Европе после революционных потрясений, бросив свежий взгляд на ее историю, пишет Мид. Подобно возгласу средневекового геральда "Король умер, да здравствует король!" историческая наука провозглашает: "Прошлое умерло, да здравствует прошлое!" Оттого любые так называемые точные факты (даты событий или имена их героев) — не более чем отвлеченные, мертвые формы. "Прошлое так же неопределенно, как и будущее. Мы не знаем, каков будет Цезарь... в следующем
49 Mead G.H. Movemerts of Thought m the 19th СепШгу. Chicago, 1936. Р. 116—117.
50 Mead G.H. m Рhi1оsорhу Qf Ше Art. Р. 80—81.
столетии... Дюжины разных Цезарей перешли Рубикон"51. Присутствуя во всех без исключения перспективах, или вариантах, прошлого, факты не дают нам никакого представления о нем по сути. Смысл придает им только настоящее, потому что прошлое может существовать только в нем. Как иронично замечает Мид, "у историка нет сомнений в том, что что-то произошло. У него есть сомнения в том, что именно произошло"52.
Любой новый факт подводит нас к необходимости пересмотра уже сформировавшихся представлений о прошлом и предполагаемом будущем, чтобы преодолеть явленный нашему сознанию "разрыв" в потоке событий. Очень важно не упустить этот нюанс — "разрыв" в потоке, в его пределах, а не самого потока, его целостности и единства. Перерыв постепенности происходит в наших головах и требует рационального объяснения случившегося. "Прошлое так, как оно появляется вместе с настоящим и будущим, являет собой отношение внезапно возникшего события (ешещеп еуеЩ) к ситуации, из которой оно возникло, и именно это событие определяет ситуацию. Прошлые и будущие, на которые мы ссылаемся, выходят за пределы этих продолжающихся отношений в потоке. Мы расширяем их пределы в памяти и истории, в предвидении и прогнозе. Они — ...сфера идеации и обнаруживают себя в том, что называется разумом..."53. Обдумывая нежданно возникшее, мы делаем сознательный, прицельный "выбор... наделяющий мир будущим и прошлым", создающим его новый облик54. Иначе говоря, речь идет все о том же процессе приноравливания к изменившейся ситуации, в которой оказывается человек. Способность к творчеству — это лишь иное название способности приноровиться к новым условиям существования. Биологическая мутация — наиболее явный тому пример. И здесь мы неожиданно открываем для себя еще одно превращение термина "социальность". Она внутренне связана с понятием относительности, а относительность в свою очередь подразумевает постоянное обновление нашего восприятия, поэтому "социальность", "относительность" и "новизна" становятся у Мида категориями одного ряда.
Теперь социальность — это не просто "способность быть несколькими вещами сразу". Это не только указание на тот факт, что, поместив какой-либо объект в одну систему координат, или перспективу, мы одновременно и сразу же располагаем его еще
51 Mead G.H. Movements of Thought in the 19th Century. P. 417.
52 Mead G.H. Philosophy of the Present. P. 9.
53 Mead G.H. Time. P. 333.
54 Mead G.H. The Philosophy of the Act. P. 609.
в нескольких. Социальную природу Вселенной мы обнаруживаем и тогда, "когда небывалое прежде событие одновременно оказывается в границах как старого, так и нового порядка вещей, возвещая приход" этого нового порядка55. Сам принцип социальности, по логике вещей, предполагает появление нового. Почему? Очень просто. Любая проблемная ситуация — ситуация новая. "Социальная природа настоящего возникает из неожиданно возникающего. Я имею в виду процесс приспособления, который влечет за собой неожиданно возникшее"56. "Переходя" из одной перспективы в другую, а точнее, находясь одновременно в двух перспективах, старой и новой, в которую мы всегда приносим с собой и собою что-то из старой, человек меняется, меняя вместе с собой и окружающий его мир. Событие, ставшее препятствием на нашем пути, становится осмысленным со-бытием старого и нового и в человеке и в мире. Преодолевая, а точнее, принимая новое, мы прорываемся к новому будущему и создаем новое прошлое. Возможно это только в том настоящем, которое мы назвали функциональным. И мы выстраиваем еще одну понятийную цепочку философии Мида: приспособление — социальность — появление нового. Способность быть собой и в то же самое время другим, удивляться и удивлять всех бесконечными возможностями обновления — таков взгляд Мида на все живое, и в этом его своеобразие.
Ученому интересен сам принцип теории относительности: движение определяет параметры физических объектов, наши ощущения от них. Не суть важно, что сколько-нибудь явное увеличение массы тел, о чем писал Эйнштейн, происходит лишь при очень высоких скоростях, близких к скорости света, а время замедляется. Главное в ином. Исчезают абсолютное движение и абсолютный покой. И коль скоро сама жизнь — это постоянное движение, обновление, превращение, Миду не стоит большого труда применить законы относительности и к ней. Все очень подвижно и легко меняется местами — надо лишь взглянуть на вещи подходящим образом. Жизнь как усилие, действие.; действие как прежде всего восприятие, соотношение себя с миром; восприятие как взаимодействие со своим окружением. Континуум, или неразрывная связь всего и вся, непрерывный, ускользающий от рефлексии поток, служит для Мида синонимом жизни в самом широком ее понимании. Континуум как атрибут, существенный признак жизни, но не ее существо. Есте-
55 Mеаd О.Н. РШоворЬу оГ Ше РгеБепг. Р. 49.
56Меай в.Н. Ише. Р. 339.
ственным следствием такой установки исследователя является смещение акцентов с причин на функции, с целей на средства, с ценностей на практически понимаемые блага и тем самым с изначального смыслового единства мироздания на единство его восприятия, т.е. с абсолютного на относительное. В конечном итоге теория относительности становится для Мида ключом к познанию Вселенной на всех ее уровнях.
"Нет ни одного философа, которого можно соотнести с Мидом так, как можно соотнести Милля и британских эмпириков с Джемсом, Канта с Пирсом или Гегеля с Дьюи. Мид дал оригинальную и самостоятельную версию прагматистскому дви-жению"57, — утверждает Ч. Моррис. Действительно, социально-философская теория Мида уникальна, и этой уникальностью она во многом обязана идеям теории относительности.
57 Мот СИ. Ор. еИ. Р. 33.
