CC BY
304
Т.А. Петрова
Кубанский социально-экономический институт
к.филол. н. T.A. Petrova Kuban Social and Economic Institute Cand.Phil.Sci.
ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ОПИСАНИЕ ПОНЯТИЯ «НОРМА ЯЗЫКА»
Аннотация. Статья рассматривает некоторые аспекты при трактовке и описании такого лингвистического понятия, как «норма языка».
Annotation. The article examines some aspects in the interpretation and description of such linguistic concepts as "normal language".
Ключевые слова: норма языка, норма речи, вариантность нормы. Key words: the rate of language, speech rate, the variance of the norm.
В отечественной и зарубежной лингвистике в разные периоды развития науки делались различные акценты при выведении понятия «норма языка».
Академическая традиция в дореволюционном русском языкознании, идущая от А.А. Шахматова, способствовала исключению культурно-речевого и нормативного плана из сферы науки о языке, противопоставлению «научного языкознания» (как «объективной точки зрения на язык») - «нормативной точке зрения на язык» [Пешковский 1959: 32]. Объяснение этому дает Б. Гавранек: «В течение долгого времени проблемы языковой нормы, регулирования литературного языка и культуры языка считались темами, недопустимыми в языкознании. Это пренебрежение не было случайным. Тогдашние методы лингвистической работы, сосредоточенные на вопросе, откуда возникает в языке то или другое явление, но не на том, для чего оно служит, не давали научной базы для рассмотрения подобного рода проблем» [Havra-nek 1963: 42].
В русле этих воззрений наметился взгляд на литературную нормативность (правильность) как на нечто условное; этот взгляд был отчетливо сформулирован Д.Н. Ушаковым: «Что значит «правильное»? Понятие правильности... условно: правильно то, что общепринято» [Ушаков 1995: 155]
Основные подходы к определению нормы были сформулированы в отечественном языкознании к середине ХХ века. А.М. Пешковским был сделан акцент на социальной стороне понятия «норма», который характерен для ряда последующих определений нормы [Пешковский 1959: 34]. При подобном акценте норма понимается как принятое обществом употребление, иначе - в применении к литературному языку -как «олитературенный» узус; подчеркивается, что норма - это «совокупность наиболее пригодных («правильных», «предпочитаемых») для обслуживания общества средств языка», «поддержанная и одобряемая обществом в его язы-
ковои практике»; всячески отмечается социально обусловленный характер образования (развития) нормы - она складывается «как результат отбора языковых элементов... из числа сосуществующих, наличествующих, образуемых вновь или извлекаемых из пассивного запаса прошлого в процессе социальной, в широком смысле, оценки» [Ожегов 1955:674].
Такой подход к норме - как к исторически развивающемуся социальному явлению -имеет своим достоинством то, что он ставит задачу нормализации современного литературного языка. Однако не следует отождествлять принятый в советском языкознании термин «нормализация» с кодификацией языковых норм: наряду с последней нормализация включает в себя также проблемы сознательного воздействия на развитие литературного языка со стороны общества и прежде всего лингвистов. Данная точка зрения на норму в известной мере однопланова, так как остается не вскрытым механизм внутренней языковой обусловленности понятий нормы и нормативности. Это, очевидно, имел в виду С.И. Ожегов, когда - прежде всего в связи с кодификацией произносительных и грамматических норм - подчеркивал необходимость решения проблем нормализации «не с позиций субъектной оценки, а на основе исследования исторических закономерностей и тенденций развития общенародного литературного языка» [Ожегов 1955: 674]. Наиболее очевидным это положение становится, если проанализировать критику критериев нормативности в лингвистической литературе. Само выдвижение критериев нормативности (соответствия нормам литературного языка) может рассматриваться как шаг вперед в осознании языковой сущности нормы.
Критерии нормативности усматривались прежде всего в «степени употребления при условии авторитетности источников» и в «традиционности» [Филин 1966: 43]. Ф.П. Филин, рассматривая критерии «языковой традиции» и «языкового употребления», подчеркивал: «Эти
основания являются решающими и в наше время и останутся таковыми неопределенно длительное время, как бы ни изменялись методы лингвистического исследования» [Филин 1966: 44].
Между тем С.И. Ожегову представлялись «недостаточными при установлении нормы критерии степени распространенности явления и авторитет источника, даже взятые одновременно» [Ожегов 1955: 676]. Ученым было отмечено, что распространенность явления не может служить критерием нормативности - это скорее условие, необходимое для признания явления нормативным: «Распространенной и часто повторяющейся может быть, как известно, ошибка» [Ожегов 1955:675]. В противовес этому Е.Ф. Петрищева высказала мнение, что «все критерии имеют второстепенное значение - кроме критерия степени распространенности... в языковом сознании говорящих» [Петрищева 1967: 13].
Выдвигался также критерий «литературности», но он оказался весьма неопределенным. «Литературно то, что является достоянием нормализованной системы литературного языка как более совершенной формации в сравнении с одновременно существующими местными диалектами и что в качестве таковой выступает всеобщим и обязательным образцом» [Гель-гардт 1961: 31]. Фактически этот критерий может быть сведен к традиционности: «Когда чью-либо речь характеризуют словами: «Он говорит литературно», - то это именно и значит, что он говорит согласно традиционным нормам» [Филин 1966: 46].
Общим недостатком всех критериев нормативности выступает внешний по отношению к языку их характер. Возникает задача - найти внутриязыковой критерий нормативности. Насколько нам известно, впервые он был сформулирован В.В. Виноградовым: «Все то новое, развивающееся, что оправдано внутренними законами развития языка, соответствует его структуре, опирается на живые тенденции народного творчества, на активные процессы в области грамматики, семантики, словоупотребления, словообразования и т.п., не может считаться «неправильным», не может отвергаться на основе индивидуальных вкусов и привычек...» [Виноградов 1952: 4]. Это положение нашло свое дальнейшее развитие в тезисе о «соответствии существующим в языке моделям» как «одном из условий признания нормативности языкового явления» [Ицкович 1970: 24].
Таким образом, попытки преодоления некоторой односторонности взгляда на норму как на «олитературенный» узус (в связи с акцентом на социальной стороне понятия нормы) и соответственной односторонности критериев нормативности закономерно привели к признанию
языковой обусловленности нормы. Данная структурная соотнесенность закрепила понятие «нормы» в строгих рамках. Нормативным стало признаваться то, что соответствовало определенной модели языка. Норма приобрела характер эталона.
И в зарубежной лингвистике середины ХХ века на первый план выдвигается соотношение нормы и системы (или структуры) языка. Наиболее ярко это проявилось в теоретических построениях Л. Ельмслева и Э. Косериу.
В работе «Язык и речь» Л. Ельмслев предложил три подхода к языку:
а) на уровне схемы, когда язык рассматривается как чистая форма;
б) на уровне нормы, где язык предстает как материальная форма;
в) на уровне узуса, где язык выступает как совокупность навыков, принятых в данном обществе (см. об этом в [Скворцов 1967: 43]).
Согласно построению Л. Ельмслева, норма рождается из узуса и акта речи; норма детерминирует существование взаимосвязанных явлений узуса и акта речи, но не наоборот. В свою очередь на другой ступени абстракции норма и узус в совокупности детерминируют существование схемы. Схема в этом построении является постоянным, т.е. детерминируемым членом; по отношению к ней норма, узус и акт речи - переменные, т.е. детерминирующие члены.
В схеме, предложенной Э. Косериу, различаются также три уровня:
а) система - как возможность, как техника и эталоны;
б) норма - как реализация возможностей, заложенных в системе, как модели, исторически уже реализованные;
в) речь - свободная коммуникативная деятельность, имеющая двустороннюю направленность: подравнивание к традиции и подравнивание к собеседнику [Косериу 1963: 16].
Система уровней, разработанная Э. Косе-риу, генетически связана с системой Л. Ельм-слева. В структурах, составляющих язык, важно, по мнению Э. Косериу, различать то, что является нормальным или всеобщим (норма), и то, что является функциональным и дается в противопоставлении (система). Норма определяется Э. Косериу как система обязательных реализаций, принятых в данном коллективе и данной культурой.
В этом определении обращают на себя внимание следующие параметры:
а) системность;
б) связь с языком-структурой;
в) социальность;
г) историчность.
Можно сказать, что здесь перечислены необходимые и достаточные признаки нормы -
явления, связанного как с собственно лингвистическими, так и с внелингвистическими факторами. Норма, по этому определению, оказывается собственно языковым понятием: она находится в самом языке и выводится из него, а не предписывается ему извне, не переносится из словарей и грамматик. Иными словами, в нем утверждается и закрепляется предложенное пражцами разграничение нормы и кодификации.
Главное противоречие в теоретической схеме Косериу состоит в том, что уровень нормы включает у него лишь «обязательные реализации», т.е. характеризуется статичностью, хотя, по его же словам, «язык создается посредством изменения и «умирает» как таковой, когда он перестает изменяться» [Косериу 1963: 18].
Понятие нормы у Э. Косериу исключает возможность, потенциальность, т.е. реализации нетрадиционные. Норма у него соответствует не тому, что «можно сказать», а тому, что уже «сказано» и что по традиции «говорится» в рассматриваемом обществе.
Динамичность языка выявляется лишь через систему, в которой только и возможен выход за пределы уже реализованного.
Э. Косериу утверждает мысль о том, что «в системе не появляется ничего такого, что до этого не существовало бы в норме» [Косериу 1963: 17]. Вместе с тем любой сдвиг в норме (реализованном языке) происходит лишь как историческая конкретизация определенной возможности, уже существующей в системе.
Э. Косериу также отмечает, что в речи возможны реализации, не предусмотренные системой: «. норма зачастую требует избыточных реализаций или же реализаций, оправданных с точки зрения парадигматики и бесполезных в синтагматическом плане. В силу стремления к парадигматическому единообразию норма может даже требовать реализаций, противоречащих системе» [Косериу 1963: 18].
Как видим, Э. Косериу не смог преодолеть противоречия устойчивости и подвижности, объективно заложенного в норме, в угоду схеме распределив эти свойства по разным уровням.
Попытку разрешить это внутреннее противоречие теоретической схемы Э. Косериу предпринял Ю.С. Степанов в схеме «структура - норма - речь», где понятие «структура» идентично «системе» у Э. Косериу. Он относит к уровню нормы обе разновидности реализации системы: «Все существующие реализации в совокупности образуют уровень нормы. Те же реализации, которые самим обществом признаны как правильные, образуют норму в узком смысле слова, норму как правильную речь.» [Степанов 1965: 71].
Здесь понимание уровня нормы выступает одновременно и как широкое (все реализации) и как узкое (традиционные реализации).
Это же различие традиционных («правильных») и нетрадиционных (отступающих от «правильности») реализаций системы содержится и в другом определении Ю.С. Степанова: «Уровень нормы подразделяется на общепризнанные правильные реализации фонем, морфем, слов и типов предложений - это норма речи в собственном или узком смысле слова (или просто «норма») и не менее общепризнанные ощибки против того, что считается правильным, ошибки, которые по одному тому, что они общепризнанны, следует называть скорее отклонениями от нормы» [Степанов 1965: 72].
Однако, как показывает опыт, такая на-груженность термина мало способствует как дифференциации понятий, так и исследованию специфики разграничиваемых явлений.
Следует отметить, что ядром теоретической схемы Э. Косериу является разграничение системы (эталонных моделей в отвлечении от конкретного материала) и ее реализации (или реализаций - т.е. тех же моделей в наполнении конкретным материалом). Это ядро привлекает к себе внимание и тех лингвистов, которые не следуют схеме Э.Косериу: отношение «система - ее реализация» может служить отправным пунктом для новых построений, имеющих целью теоретическое уяснение существа нормы.
Так, исходя из указанного отношения, В.А. Ицкович строит схему «система - структура - употребление» для характеристики понятия нормы [Ицкович 1970: 32]. Принципиальное отличие этой схемы от схемы Э. Косериу состоит в том, что понятие нормы, по В.А. Ицковичу, не входит в схему уровней. Норма не может быть сведена только к той части структуры, которая узаконена традицией; наряду с этим норма включает в себя «внемодельные» образования, которые никак не могут быть отнесены к реализациям системы, но являются элементами, закрепившимися в литературной традиции. Следовательно, понятие нормы накладывается на схему уровней, охватывая частично уровни структуры и употребления. Это отвечает двойственности природы нормы, которая, с одной стороны, обусловлена языком (как реализация системы), а с другой стороны, находится под сильным воздействием социальных факторов и узаконивает в силу этого «внемодельные» образования.
Заслуживает быть отмеченной также попытка переосмыслить схему Э. Косериу на основе плана абстрагирования. Предложенная Н.Н. Коротковым схема «этапов анализа и описания языкового строя» ограничена рамками абстрагирования от «речи» (говорения): норма -система - структура. Первый этап (норма) про-
тивопоставлен второму (системе) отсутствием у первой и наличием у второй смыслоразличи-тельной функции. Разграничение второго и третьего этапа - системы и структуры - базируется на принципе, выдвинутом А.А. Реформатским: «однопорядковость» элементов в системе и «разнопорядковость» в структуре [Реформатский 1960: 29].
Норма, система, структура - таковы, по мнению Н.Н.Короткова, «последовательные ступени анализа строя языка - от явления к сущности и от менее глубокой сущности к более глубокой сущности» [Коротков 1963: 70]. Самый первый этап - описание норм языка - должен максимально полно выявить вариантные средства и способы языка с учетом их диахронической перспективы.
Из сказанного выше можно сделать выводы, давно известные в лингвистике: во-первых, что «крепость» нормы различна на разных языковых уровнях и, во-вторых, независимо от уровней языка нормы характеризуются разной степенью «обязательности».
На уровне речевой деятельности, или уровне реализации нормы, можно говорить о норме воплощенной (реализованной) и невоплощенной (потенциальной, реализуемой). Вторая творится с учетом первой, с оглядкой на нее и подравниваясь под нее; обе они, находясь на одном уровне, противопоставлены другому уровню (на иной ступени абстракции) - языку-структуре или языку-схеме.
Реализованная норма состоит из двух частей:
1) актуализованная часть (современная, активно действующая, осознаваемая и практически кодифицированная);
2) неактуализованная часть (куда включаются уходящие архаизмы, редко встречающиеся варианты, дублеты и т.п.).
Реализуемая норма в свою очередь также распадается на две части:
1) становящиеся нормой неологизмы и новообразования на разных уровнях языка;
2) принципиально некодифицируемая область речевой деятельности (окказионализмы или создаваемые к случаю необходимые в процессе общения образования).
Исходя из такого деления нормы, Л.И. Скворцов выводит ряд принципиальных следствий:
1. Понятие нормы не может быть ограничено реализованной частью, оно необходимо включает потенциальную сферу.
2. Реализованная норма является односторонне обусловленной сферой; реализуемая норма - двусторонне обусловленной сферой.
3. Принцип коммуникативной целесообразности (соответствие ситуации и цели общения) одинаково применим в обеих сферах, но
для реализуемой он оказывается конструирующим.
4. Норма не может быть задана конечным набором фактов, а неминуемо выступает в виде двух списков - обязательного и допустимого (дополнительного). Это - источник нормативной вариантности, т.е. вариантов в пределах нормы.
5. Независимо от уровней языка нормы обладают различной степенью обязательности, что обусловлено их распределениям по разным сферам [Скворцов 1967].
Предлагаемый взгляд на норму снимает возможность представить норму в качестве некоего недостижимого образца или идеала. Норма языка становится в ряд любой другой нормы, приобретает свойства научного понятия, определяясь не абстрактным образцом, а необходимым набором реальных признаков.
Терминология нормы дает полезное для языкознания разграничение - деление кодифицируемых норм на прескриптивные (императивные, предписывающие, обязательные) и ре-стриктивные (диспозитивные, ограничительные, необязательные) [Москвин 2006: 182].
Прескриптивные нормы в языке - это обязательные реализации, вытекающие из возможностей структуры; нарушение их выводит говорящего за пределы родного языка (нарушение норм склонения, спряжения, смешания в принадлежностях имени к роду и т.п.).
Рестриктивные нормы в языке - это те рекомендации, которые даются с оглядкой на структуру или выступают как следствия тех или иных теоретических предпосылок (часто с сознательными допущениями и схематизациями).
Прескриптивные нормы меняются вместе с языком; рестриктивные - уточняются, видоизменяются или отменяются при очередных попытках нормализации (кодификации).
Предложенное понимание динамической нормы позволяет уточнить и дифференцировать нормативные оценки языковых явлений. По отношению к реализованной норме можно содержательно говорить об «отклонении - неотклонении», так же как по отношению к норме реализуемой, о «соответствии - несоответствии» явления нормативным требованиям.
Н.Ю.Шведова в качестве нормативной оценки синтаксических новообразований выдвигает два момента, или фактора:
1) массовая и регулярная воспроизводимость;
2) активное взаимодействие с другими звеньями системы языка.
При этом определяющим фактором называется второй [Шведова 1966: 23-24].
Специфическое определение нормы предложено Г.В. Степановым, рассматривающим это понятие в социально-историческом
аспекте. Может быть, понимая ограниченность такого подхода, автор называет свое определение «рабочим»: «Языковая норма, понятие нормативности есть социально-историческая категория в том смысле, что самое ее возникновение, формирование и признание за таковую есть история превращения потенциальных возможностей языка как системы выразительных средств в факт осознанных, принятых образцов речевого общения в определенном языковом коллективе в тот или иной период истории» [Степанов 1988: 44].
В этом определении отчетливо выступает членение языка по двум уровням - системному и нормативному (последний дается нерасчле-ненно). Понимание нормы как исторической категории позволяет автору перенести динамику нормы в общественные условия функционирования языка, т.е. лишает ее собственно лингвистического содержания.
Исходя из всего сказанного выше, мы формируем свое «рабочее» определение нормы: языковая норма, понимаемая в ее динамическом аспекте, есть обусловленный социально-исторический результат речевой деятельности, закрепляющей традиционные реализации системы или творящей новые языковые факты в условиях их связи как с потенциальными возможностями системы языка, с одной стороны, так и с реализованными образцами - с другой. Иными словами, уровень нормы, детерминирующий уровень системы (выразительных средств языка) в аспекте порождения предполагает обязательное включение детерминированной части. В этом, собственно, и состоит существо динамического понимания нормы - не только как воспроизведения реализованных возможностей системы, возведенных общественной практикой в ранг образца, но и как постоянного в процессе живой коммуникации порождения языковых фактов, ориентированных одновременно и на систему, и на реализованный «образец».
Список источников:
1. Виноградов В.В. Избранные труды. Лексикология и лексикография. - М., 1977. -412 с.
2. Гельгардт Р.Р. О языковой норме // Вопр. культуры речи. - 1961. - № 2. - С. 58-69.
3. Ицкович В.А. О языковой норме // Актуальные вопросы культуры речи. - М., 1970. -С. 54-62.
4. Коротков Н.Н. Норма, система и структура как этапы анализа и описания языкового строя // Спорные вопросы грамматики китайского языка. - М., 1963. - С. 107-112.
5. Косериу Э. Синхрония, диахрония и история. Проблема языкового изменения // Новое в лингвистике. - М., 1963. - №3. - С. 44-58.
6. Москвин В.П. Правильность современной русской речи. Норма и варианты. Теоретический курс для филологов. - Ростов-н/Д., 2006.
- 252 с.
7. Ожегов С.И. Очередные вопросы культуры речи //Вопросы культуры речи. - М., 1955.
- №1. - С. 723.
8. Петрищева Е.Ф. К вопросам о критериях нормативности // Вопр. культуры речи. -1967. - №8. - С. 241-147.
9. Петрова Т.А. Словообразование сложных слов: современное состояние и особенности // Вестник Академии знаний. 2012. №1. С.80-84.
10. Петрова Т.А. Теоретическое описание понятия «норма языка» в лингвистической литературе середины XX века. // Вестник Академии знаний. 2012. №2. С.55-63.
11. Петрова Т.А. Правомерность активизации употребления заимствованной лексики в современном русском языке. // Вестник Академии знаний. 2013. №1. С. 154-157.
12. Пешковский А.М. Объективная и нормативная точки зрения на язык // Избранные труды. - М., 1959. - 440 с.
13. Реформатский А.А. Принципы синхронного описания языка // О соотношении синхронного анализа и исторического изучения языков. - М., 1960. - С. 212-223.
14. Скворцов Л.И. Норма литературного языка и культура речи // Актуальные вопросы культуры речи. - М., 1967. - С. 49-58.
15. Степанов Ю.С. Французская стилистика. - М., 1965. - С. 70-86
16. Ушаков Д.Н. Русская орфоэпия и ее задачи // Д.Н. Ушаков. Русский язык. - М., 1995.
- 320 с.
17. Филин Ф.П. Несколько слов о языковой норме и культуре речи // Вопр. культуры речи. - 1966. - №7. - С. 102-111.
18. Шведова Н.Ю. Активные процессы в современном русском синтаксисе. - М., 1966. -510 с.
19. Havranek B. Studie o spisovnem jazyce.
- Praha, 1963. - 560 с
