CC BY
54
Т.А. Петрова
Доцент кафедры Печати и журналистики Кубанского социально-экономического института
T.A. Petrova
The senior lecturer of chair of the Press and journalism The Kuban social and economic institute (sta117-21@yandex.ru)
Аннотация: статья содержит сопоставительный анализ лингвистической литературы середины прошлого века, описывающей, характеризующей и определяющей понятие «норма языка».
The summary: article contains the comparative analysis of the linguistic literature of the middle of the last century describing, characterizing and defining concept «norm of language».
Ключевые слова: норма языка, норма речи, лингвистика, языкознание, вариант.
Keywords: norm of language, norm of speech, linguistics, linguistics, a variant
ТЕОРЕТИЧЕСКОЕ ОПИСАНИЕ ПОНЯТИЯ «НОРМА ЯЗЫКА» В ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ СЕРЕДИНЫ XX ВЕКА
В отечественной и зарубежной лингвистике в разные периоды развития науки делались различные акценты при выведении понятия «норма языка».
Академическая традиция в дореволюционном русском языкознании, идущая от А.А. Шахматова, способствовала исключению культурно-речевого и нормативного плана из сферы науки о языке, противопоставлению «научного языкознания» (как «объективной точки зрения на язык») - «нормативной точке зрения на язык» [1: 32]. Объяснение этому дает Б. Гавранек: «В течение долгого времени проблемы языковой нормы, регулирования литературного языка и культуры языка считались темами, недопустимыми в языкознании. Это пренебрежение не было случайным. Тогдашние методы лингвистической работы, сосредоточенные на вопросе, откуда возникает в языке то или другое явление, но не на том, для чего оно служит, не давали научной базы для рассмотрения подобного рода проблем» [2: 42].
В русле этих воззрений наметился взгляд на литературную нормативность (правильность) как на нечто условное; этот взгляд был отчетливо сформулирован Д.Н.
Ушаковым: «Что значит «правильное»? Понятие правильности... условно: правильно то, что общепринято» [3: 155]
Основные подходы к определению нормы были сформулированы в отечественном языкознании к середине ХХ века. А.М. Пешковским был сделан акцент на социальной стороне понятия «норма», который характерен для ряда последующих определений нормы [1: 34]. При подобном акценте норма понимается как принятое обществом употребление, иначе - в применении к литературному языку - как «олитературенный» узус; подчеркивается, что норма - это «совокупность наиболее пригодных («правильных», «предпочитаемых») для обслуживания общества средств языка», «поддержанная и одобряемая обществом в его языковой практике»; всячески отмечается социально обусловленный характер образования (развития) нормы -она складывается «как результат отбора языковых элементов... из числа сосуществующих, наличествующих, образуемых вновь или извлекаемых из пассивного запаса прошлого в процессе социальной, в широком смысле, оценки» [4:674].
Такой подход к норме - как к исторически развивающемуся социальному яв-
лению - имеет своим достоинством то, что он ставит задачу нормализации современного литературного языка. Однако не следует отождествлять принятый в советском языкознании термин «нормализация» с кодификацией языковых норм: наряду с последней нормализация включает в себя также проблемы сознательного воздействия на развитие литературного языка со стороны общества и прежде всего лингвистов. Данная точка зрения на норму в известной мере однопланова, так как остается не вскрытым механизм внутренней языковой обусловленности понятий нормы и нормативности. Это, очевидно, имел в виду С.И. Ожегов, когда - прежде всего в связи с кодификацией произносительных и грамматических норм - подчеркивал необходимость решения проблем нормализации «не с позиций субъектной оценки, а на основе исследования исторических закономерностей и тенденций развития общенародного литературного языка» [4: 674]. Наиболее очевидным это положение становится, если проанализировать критику критериев нормативности в лингвистической литературе. Само выдвижение критериев нормативности (соответствия нормам литературного языка) может рассматриваться как шаг вперед в осознании языковой сущности нормы.
Критерии нормативности усматривались прежде всего в «степени употребления при условии авторитетности источников» и в «традиционности» [5: 43]. Ф.П. Филин, рассматривая критерии «языковой традиции» и «языкового употребления», подчеркивал: «Эти основания являются решающими и в наше время и останутся таковыми неопределенно длительное время, как бы ни изменялись методы лингвистического исследования» [5: 44].
Между тем С.И. Ожегову представлялись «недостаточными при установлении нормы критерии степени распространенности явления и авторитет источника, даже взятые одновременно» [4: 676]. Ученым было отмечено, что распространенность явления не может служить критерием нормативности - это скорее условие,
необходимое для признания явления нормативным: «Распространенной и часто повторяющейся может быть, как известно, ошибка» [4:675]. В противовес этому Е.Ф. Петрищева высказала мнение, что «все критерии имеют второстепенное значение
- кроме критерия степени распространенности... в языковом сознании говорящих» [6: 13].
Выдвигался также критерий «литературности», но он оказался весьма неопределенным. «Литературно то, что является достоянием нормализованной системы литературного языка как более совершенной формации в сравнении с одновременно существующими местными диалектами и что в качестве таковой выступает всеобщим и обязательным образцом» [7: 31]. Фактически этот критерий может быть сведен к традиционности: «Когда чью-либо речь характеризуют словами: «Он говорит литературно», - то это именно и значит, что он говорит согласно традиционным нормам» [5: 46].
Общим недостатком всех критериев нормативности выступает внешний по отношению к языку их характер. Возникает задача - найти внутриязыковой критерий нормативности. Насколько нам известно, впервые он был сформулирован В.В. Виноградовым: «Все то новое, развивающееся, что оправдано внутренними законами развития языка, соответствует его структуре, опирается на живые тенденции народного творчества, на активные процессы в области грамматики, семантики, словоупотребления, словообразования и т.п., не может считаться «неправильным», не может отвергаться на основе индивидуальных вкусов и привычек.» [8: 4]. Это положение нашло свое дальнейшее развитие в тезисе о «соответствии существующим в языке моделям» как «одном из условий признания нормативности языкового явления» [9: 24].
Таким образом, попытки преодоления некоторой односторонности взгляда на норму как на «олитературенный» узус (в связи с акцентом на социальной стороне понятия нормы) и соответственной одно-
сторонности критериев нормативности закономерно привели к признанию языковой обусловленности нормы. Данная структурная соотнесенность закрепила понятие «нормы» в строгих рамках. Нормативным стало признаваться то, что соответствовало определенной модели языка. Норма приобрела характер эталона.
И в зарубежной лингвистике середины ХХ века на первый план выдвигается соотношение нормы и системы (или структуры) языка. Наиболее ярко это проявилось в теоретических построениях Л. Ельмслева и Э. Косериу.
В работе «Язык и речь» Л. Ельмслев предложил три подхода к языку:
а) на уровне схемы, когда язык рассматривается как чистая форма;
б) на уровне нормы, где язык предстает как материальная форма;
в) на уровне узуса, где язык выступает как совокупность навыков, принятых в данном обществе (см. об этом в [10: 43]).
Согласно построению Л. Ельмслева, норма рождается из узуса и акта речи; норма детерминирует существование взаимосвязанных явлений узуса и акта речи, но не наоборот. В свою очередь на другой ступени абстракции норма и узус в совокупности детерминируют существование схемы. Схема в этом построении является постоянным, т.е. детерминируемым членом; по отношению к ней норма, узус и акт речи - переменные, т.е. детерминирующие члены.
В схеме, предложенной Э. Косериу, различаются также три уровня:
а) система - как возможность, как техника и эталоны;
б) норма - как реализация возможностей, заложенных в системе, как модели, исторически уже реализованные;
в) речь - свободная коммуникативная деятельность, имеющая двустороннюю направленность: подравнивание к традиции и подравнивание к собеседнику [11: 16].
Система уровней, разработанная Э. Косериу, генетически связана с системой Л. Ельмслева. В структурах, составляющих
язык, важно, по мнению Э. Косериу, различать то, что является нормальным или всеобщим (норма), и то, что является функциональным и дается в противопоставлении (система). Норма определяется Э. Косериу как система обязательных реализаций, принятых в данном коллективе и данной культурой.
В этом определении обращают на себя внимание следующие параметры:
а) системность;
б) связь с языком-структурой;
в) социальность;
г) историчность.
Можно сказать, что здесь перечислены необходимые и достаточные признаки нормы - явления, связанного как с собственно лингвистическими, так и с вне-лингвистическими факторами. Норма, по этому определению, оказывается собственно языковым понятием: она находится в самом языке и выводится из него, а не предписывается ему извне, не переносится из словарей и грамматик. Иными словами, в нем утверждается и закрепляется предложенное пражцами разграничение нормы и кодификации.
Главное противоречие в теоретической схеме Косериу состоит в том, что уровень нормы включает у него лишь «обязательные реализации», т.е. характеризуется статичностью, хотя, по его же словам, «язык создается посредством изменения и «умирает» как таковой, когда он перестает изменяться» [11: 18].
Понятие нормы у Э. Косериу исключает возможность, потенциальность, т.е. реализации нетрадиционные. Норма у него соответствует не тому, что «можно сказать», а тому, что уже «сказано» и что по традиции «говорится» в рассматриваемом обществе.
Динамичность языка выявляется лишь через систему, в которой только и возможен выход за пределы уже реализованного.
Э. Косериу утверждает мысль о том, что «в системе не появляется ничего такого, что до этого не существовало бы в норме» [11: 17]. Вместе с тем любой сдвиг
в норме (реализованном языке) происходит лишь как историческая конкретизация определенной возможности, уже существующей в системе.
Э. Косериу также отмечает, что в речи возможны реализации, не предусмотренные системой: «... норма зачастую требует избыточных реализаций или же реализаций, оправданных с точки зрения парадигматики и бесполезных в синтагматическом плане. В силу стремления к парадигматическому единообразию норма может даже требовать реализаций, противоречащих системе» [11: 18].
Как видим, Э. Косериу не смог преодолеть противоречия устойчивости и подвижности, объективно заложенного в норме, в угоду схеме распределив эти свойства по разным уровням.
Попытку разрешить это внутреннее противоречие теоретической схемы Э. Ко-сериу предпринял Ю.С. Степанов в схеме «структура - норма - речь», где понятие «структура» идентично «системе» у Э. Ко-сериу. Он относит к уровню нормы обе разновидности реализации системы: «Все существующие реализации в совокупности образуют уровень нормы. Те же реализации, которые самим обществом признаны как правильные, образуют норму в узком смысле слова, норму как правильную речь.» [12: 71].
Здесь понимание уровня нормы выступает одновременно и как широкое (все реализации) и как узкое (традиционные реализации).
Это же различие традиционных («правильных») и нетрадиционных (отступающих от «правильности») реализаций системы содержится и в другом определении Ю.С. Степанова: «Уровень нормы подразделяется на общепризнанные правильные реализации фонем, морфем, слов и типов предложений - это норма речи в собственном или узком смысле слова (или просто «норма») и не менее общепризнанные ощибки против того, что считается правильным, ошибки, которые по одному тому, что они общепризнанны, следует на-
зывать скорее отклонениями от нормы» [12: 72].
Однако, как показывает опыт, такая нагруженность термина мало способствует как дифференциации понятий, так и исследованию специфики разграничиваемых явлений.
Следует отметить, что ядром теоретической схемы Э. Косериу является разграничение системы (эталонных моделей в отвлечении от конкретного материала) и ее реализации (или реализаций - т.е. тех же моделей в наполнении конкретным материалом). Это ядро привлекает к себе внимание и тех лингвистов, которые не следуют схеме Э.Косериу: отношение «система - ее реализация» может служить отправным пунктом для новых построений, имеющих целью теоретическое уяснение существа нормы.
Так, исходя из указанного отношения, В.А. Ицкович строит схему «система
- структура - употребление» для характеристики понятия нормы [9: 32]. Принципиальное отличие этой схемы от схемы Э. Косериу состоит в том, что понятие нормы, по В.А. Ицковичу, не входит в схему уровней. Норма не может быть сведена только к той части структуры, которая узаконена традицией; наряду с этим норма включает в себя «внемодельные» образования, которые никак не могут быть отнесены к реализациям системы, но являются элементами, закрепившимися в литературной традиции. Следовательно, понятие нормы накладывается на схему уровней, охватывая частично уровни структуры и употребления. Это отвечает двойственности природы нормы, которая, с одной стороны, обусловлена языком (как реализация системы), а с другой стороны, находится под сильным воздействием социальных факторов и узаконивает в силу этого «вне-модельные» образования.
Заслуживает быть отмеченной также попытка переосмыслить схему Э. Косериу на основе плана абстрагирования. Предложенная Н.Н. Коротковым схема «этапов анализа и описания языкового строя» ограничена рамками абстрагирования от
«речи» (говорения): норма - система -структура. Первый этап (норма) противопоставлен второму (системе) отсутствием у первой и наличием у второй смыслоразличительной функции. Разграничение второго и третьего этапа - системы и структуры - базируется на принципе, выдвинутом А.А. Реформатским: «однопорядковость» элементов в системе и «разнопорядко-вость» в структуре [13: 29].
Норма, система, структура - таковы, по мнению Н.Н.Короткова, «последовательные ступени анализа строя языка - от явления к сущности и от менее глубокой сущности к более глубокой сущности» [14:
70]. Самый первый этап - описание норм языка - должен максимально полно выявить вариантные средства и способы языка с учетом их диахронической перспективы.
Из сказанного выше можно сделать выводы, давно известные в лингвистике: во-первых, что «крепость» нормы различна на разных языковых уровнях и, во-вторых, независимо от уровней языка нормы характеризуются разной степенью «обязательности».
На уровне речевой деятельности, или уровне реализации нормы, можно говорить о норме воплощенной (реализованной) и невоплощенной (потенциальной, реализуемой). Вторая творится с учетом первой, с оглядкой на нее и подравниваясь под нее; обе они, находясь на одном уровне, противопоставлены другому уровню (на иной ступени абстракции) - языку-структуре или языку-схеме.
Реализованная норма состоит из двух частей:
1) актуализованная часть (современная, активно действующая, осознаваемая и практически кодифицированная);
2) неактуализованная часть (куда включаются уходящие архаизмы, редко встречающиеся варианты, дублеты и т.п.).
Реализуемая норма в свою очередь также распадается на две части:
1) становящиеся нормой неологизмы и новообразования на разных уровнях языка;
2) принципиально некодифицируе-мая область речевой деятельности (окказионализмы или создаваемые к случаю необходимые в процессе общения образования).
Исходя из такого деления нормы, Л.И. Скворцов выводит ряд принципиальных следствий:
1. Понятие нормы не может быть ограничено реализованной частью, оно необходимо включает потенциальную сферу.
2. Реализованная норма является односторонне обусловленной сферой; реализуемая норма - двусторонне обусловленной сферой.
3. Принцип коммуникативной целесообразности (соответствие ситуации и цели общения) одинаково применим в обеих сферах, но для реализуемой он оказывается конструирующим.
4. Норма не может быть задана конечным набором фактов, а неминуемо выступает в виде двух списков - обязательного и допустимого (дополнительного). Это - источник нормативной вариантности, т.е. вариантов в пределах нормы.
5. Независимо от уровней языка нормы обладают различной степенью обязательности, что обусловлено их распределениям по разным сферам [10].
Предлагаемый взгляд на норму снимает возможность представить норму в качестве некоего недостижимого образца или идеала. Норма языка становится в ряд любой другой нормы, приобретает свойства научного понятия, определяясь не абстрактным образцом, а необходимым набором реальных признаков.
Терминология нормы дает полезное для языкознания разграничение - деление кодифицируемых норм на прескриптивные (императивные, предписывающие, обязательные) и рестриктивные (диспозитивные, ограничительные, необязательные) [15: 182].
Прескриптивные нормы в языке -это обязательные реализации, вытекающие из возможностей структуры; нарушение их выводит говорящего за пределы родного языка (нарушение норм склонения, спря-
жения, смешания в принадлежностях имени к роду и т.п.).
Рестриктивные нормы в языке - это те рекомендации, которые даются с оглядкой на структуру или выступают как следствия тех или иных теоретических предпосылок (часто с сознательными допущениями и схематизациями).
Прескриптивные нормы меняются вместе с языком; рестриктивные -уточняются, видоизменяются или отменяются при очередных попытках нормализации (кодификации).
Предложенное понимание динамической нормы позволяет уточнить и дифференцировать нормативные оценки языковых явлений. По отношению к реализованной норме можно содержательно говорить об «отклонении - неотклонении», так же как по отношению к норме реализуемой, о «соответствии - несоответствии» явления нормативным требованиям.
Н.Ю.Шведова в качестве нормативной оценки синтаксических новообразований выдвигает два момента, или фактора:
1) массовая и регулярная воспроизводимость;
2) активное взаимодействие с другими звеньями системы языка.
При этом определяющим фактором называется второй [16: 23-24].
Специфическое определение нормы предложено Г.В. Степановым, рассматривающим это понятие в социальноисторическом аспекте. Может быть, понимая ограниченность такого подхода, автор называет свое определение «рабочим»: «Языковая норма, понятие нормативности есть социально-историческая категория в том смысле, что самое ее возникновение, формирование и признание за таковую есть история превращения потенциальных возможностей языка как системы выразительных средств в факт осознанных, принятых образцов речевого общения в определенном языковом коллективе в тот или иной период истории» [12: 44].
В этом определении отчетливо выступает членение языка по двум уровням -системному и нормативному (последний
дается нерасчлененно). Понимание нормы как исторической категории позволяет автору перенести динамику нормы в общественные условия функционирования языка, т.е. лишает ее собственно лингвистического содержания.
Исходя из всего сказанного выше, мы формируем свое «рабочее» определение нормы: языковая норма, понимаемая в ее динамическом аспекте, есть обусловленный социально-исторический результат речевой деятельности, закрепляющей традиционные реализации системы или творящей новые языковые факты в условиях их связи как с потенциальными возможностями системы языка, с одной стороны, так и с реализованными образцами - с другой. Иными словами, уровень нормы, детерминирующий уровень системы (выразительных средств языка) в аспекте порождения предполагает обязательное включение детерминированной части. В этом, собственно, и состоит существо динамического понимания нормы - не только как воспроизведения реализованных возможностей системы, возведенных общественной практикой в ранг образца, но и как постоянного в процессе живой коммуникации порождения языковых фактов, ориентированных одновременно и на систему, и на реализованный «образец».
Изменение норм происходит вместе с общими изменениями языка, но нормы обладают специфическими свойствами. Специфика эта вытекает, в частности, из шкалы переходных ступеней между нормативным и ненормативным в пределах литературного языка, а также зависит от «крепости» нормы в разных ярусах системы, от степени осознанности ее носителями литературного языка и ряда других факторов.
В условиях литературного (нормированного) общения мы можем не замечать ошибок в своей и чужой речи, если эти ошибки социально обоснованы и «их возможности заложены в данной языковой системе . ощущение нормы, как и сама норма, может быть и слабее и сильнее в зависимости от разных условий: наличия
сосуществующих вариантов, возможности их сравнения и оценки, от практической важности нормы для носителей языка и т.п. В ряде случаев нормативными являются колебания, объективно существующие в языке. В этом случае нормой оказывается граница этих колебаний» [17: 5].
Что касается различия по степени «крепости», то здесь определяющим оказывается отношение норма - система. В области орфоэпии система практически целиком определяет норму. Отсюда возникает понятие образца, идеала для сферы произношения. Очень часто такой идеал оказывается в прошлом (старомосковское произношение).
В области лексики система не находится в таком тождественном отношении к норме. Отсюда понятие правильности, точности, смысловой и стилистической уместности слова в высказывании. Содержательный план здесь превалирует над планом выражения.
В области грамматики отношения системы и нормы строятся иначе. На первый план выступают критерии моделей и образцов и соответствия им сомнительных реализаций.
Немотивированность фразеологических сращений приводит к жесткому условию их воспроизводимости.
Что же касается варьирования нормы в разных условиях общения, то общий принцип «коммуникативной целесообразности», выдвигаемый рядом исследователей [18: 17], нуждается в существенных уточнениях и оговорках. Главные из них состоят в том, что этика перекрывает правильность в общении незнакомых людей, в то время как для тесно контактных коллективов характерна строгость и беспощадность к языковым ошибкам и неточностям.
Здесь и всплывает на поверхность вопрос соотнесения таких понятий, как «норма» и «культура речи».
Подход к проблемам культуры речи, к кругу относящихся сюда вопросов предполагает историческое, социальное и собственно лингвистическое осознание явлений нормы литературного языка в их
функциональной связи и диахронической изменчивости. Молодость самой дисциплины, называемой неустойчиво то «культурой речи», то «культурой языка», объясняется во многом неразработанностью предваряющих эту дисциплину разделов языкознания.
«Выделение литературной, или «правильной», речи, - писал Л. Блум-фильд, - есть побочный продукт определенных социальных условий. Исследователь письма, литературы (...) или правильной речи, если только он достаточно настойчив и методичен, после напрасных усилий неизбежно приходит к выводу, что ему сначала надо изучить язык, а потом уж приниматься за эти проблемы» [19: 123].
«Под культурой языка понимается четко выраженная тенденция к развитию в литературном языке (как разговорном, так и книжном) качеств, требуемых его специальной функцией» [19: 15]. Таких качеств оказывается три:
1) устойчивость;
2) ясная, точная и легкая передача самых разнообразных оттенков;
3) оригинальность языка.
В связи с этим выделяются следующие практические задачи в области культуры и критики славянских языков [10:
71]:
- для произношения - преодоление нефункциональных различий (вариантов);
- для орфографии - ясность, простота и устойчивость во времени;
- для словаря - стремление к максимальному обогащению и стилистическому разнообразию, наряду с поисками смысловой точности словоупотребления;
- для синтаксиса - стремление не только к индивидуальной экспрессивности, но и к богатству возможных дифференциаций значений;
- для морфологии - устранение бесполезных архаизмов, увеличивающих расстояние между книжным и разговорным языками.
На функциональную сторону культуры речи впервые обратили внимание представители Пражского лингвистического
кружка. Они рассматривали проблемы культуры речи в тесной связи с основными функциями литературного языка и с практическими задачами нормализации (коди-фикацции). Можно отметить влияние идей Пражской лингвистической школы на наше языкознание с 30-х годов ХХ века -точно так же, как и сама эта школа, по всей вероятности, испытывала влияние идей ряда советских языковедов (не говоря уже об общем корне этих идей - учении И.А. Бодуэна де Куртенэ, учениками которого были и некоторые члены Пражского кружка, и большинство советских лингвистов, разрабатывавших проблемы культуры речи).
Кратко перечислим основные аспекты теоретического осмысления сущности нормы в концепции Пражской лингвистической школы (ср.: [20: 25-28]).
Для пражских лингвистов характерно, во-первых, признание объективного характера нормы, рассмотрение нормы «целиком как внутриязыкового явления» и вытекающее отсюда различение нормы и кодификации. Как отмечает Б.С. Шварцкопф, «выработка понятия нормы и его отграничение от понятия кодификации принадлежит к числу наиболее выдающихся достижений новой теории и одновременно к наиболее плодотворным рабочим понятиям, связанным с изучением вопросов современного литературного языка» [20: 25].
Во-вторых, признание органической связи понятия нормы с изучением литературного языка и его функций (ср.: «... теоретическое познание современного литературного языка, то есть существующей его нормы» [20: 26]). С этим связано углубление понимания нормы - разграничений понятий нормы литературного языка и узуса («нормы народного языка» как стихийно сложившегося привычного употребления):
а) «норма литературного языка отличается от нормы народного язы-ка.своим образованием (возникновением и развитием)» - и, прежде всего тем, что « лингвистика вмешивается в создание нормы литературного языка и в ее стабилизацию»;
б) в силу специфики литературного языка «норма литературного языка является более осознанной и более обязательной, чем норма народного языка, а требования ее стабильности - более настоятельным»;
в) норма литературного языка отличается от узуса и «своей структурой»: она «является более сложным комплексом языковых средств, чем норма народного языка, так как функции литературного языка более развиты и строже разграничены, чем функции языка народного»; норма литературного языка «богаче и более дифференцирована по своим функциям не только в смысле запаса языковых средств, но и в смысле различного их использования» (20: 26]).
В-третьих, в работах «пражцев» распространение идеи функциональности (целевой установки) на понятие литературного языка и нормы приводит к отказу от универсальной идеи «правильности»: «.функциональная критика не может оценивать языковые высказывания, руководствуясь определенными, заранее установленными критериями в зависимости от благозвучия, ясности или точности и пр.» (аналогично отвергаются «требования исторической чистоты» и «принцип прямолинейной регулярности». Отсюда - обращение к функциональному критерию «пригодности» («адекватности средства цели высказывания», к проблемам оценки языковых фактов и выдвижения «языковой критики» («критики конкретных языковых высказываний с точки зрения функциональной» [20: 27].
Литература:
1.Пешковский А.М. Объективная и нормативная точки зрения на язык // Избранные труды. -М., 1959. - 440 с.
2.Havranek B. Studie o spisovnem jazyce. - Praha, 1963. - 560 с
З.Ушаков Д.Н. Русская орфоэпия и ее задачи // Д.Н. Ушаков. Русский язык. - М., 1995. - 320 с.
4.Ожегов С.И. Очередные вопросы культуры речи //Вопросы культуры речи. - М., 1955. -№1. - С. 723.
5.Филин Ф.П. Несколько слов о языковой норме и культуре речи // Вопр. культуры речи. -1966. - №7. - С. 102-111.
6.Петрищева Е.Ф. К вопросам о критериях нормативности // Вопр. культуры речи. - 1967. -№8. - С. 241-147.
7.Гельгардт Р.Р. О языковой норме // Вопр. культуры речи. - 1961. - № 2. - С. 58-69.
8.Виноградов В.В. Задачи советского языкознания. // Вопр. языкознания. - 1952. - №1. - С. 48-59.
9.Ицкович В.А. О языковой норме // Актуальные вопросы культуры речи. - М., 1970. - С. 5462.
10.Скворцов Л.И. Норма литературного языка и культура речи // Актуальные вопросы культуры речи. - М., 1967. - С. 49-58.
11.Косериу Э. Синхрония, диахрония и история. Проблема языкового изменения // Новое в лингвистике. - М., 1963. - №3. - С. 44-58
12.Степанов Ю.С. Французская стилистика. - М., 1965. - С. 70-86
13.Реформатский А.А. Принципы синхронного описания языка // О соотношении синхронного анализа и исторического изучения языков. - М., 1960. - С. 212-223.
14.Коротков Н.Н. Норма, система и структура как этапы анализа и описания языкового строя // Спорные вопросы грамматики китайского языка. - М., 1963. - С. 107-112.
15.Москвин В.П. Правильность современной русской речи. Норма и варианты. Теоретический курс для филологов. - Ростов-н/Д., 2006. - 252 с
16.Шведова Н.Ю. Активные процессы в современном русском синтаксисе. - М., 1966. - 510 с.
17.Щерба Л.В. О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании // Изв. АНСССР ОЛЯ. - 1931. - 330 с.
18.Костомаров В.Г., Леонтьев А.А. Некоторые теоретические вопросы культуры речи //
Вопр. языкознания. - 1966. - №5. - С. 122-146
19.Блумфильд Л. Язык. - Цитируется по кн.: В.А. Звегинцев. История языкознания 19 и 20 вв. в очерках и извлечениях. ч.П. - М., 1987. - 417 с.
20.Шварцкопф Б.С. Очерки развития теоретических взглядов на норму в советском языкознании // Актуальные вопросы культуры речи. - М., 1970. - С. 98-106
