CC BY
159
УДК 821.161.1.0 ББК 82.3 (2 Рос=Рус)6
Щербаков С. А.
ТЕМА КРЕСТЬЯНСКОГО ТРУДА В ЛИРИКЕ СЕРГЕЯ КЛЫЧКОВА
Shcherbakov S.A
THEME OF PEASANT LABOUR IN THE LYRICS BY SERGEY KLYCHKOV
Ключевые слова: деревня, земля, крестьянин, поле, природа, труд, цикл.
Keywords: village, land, peasant, field, nature, labor, cycle.
Аннотация
Статья посвящена теме сельскохозяйственного труда в лирике Сергея Клычкова. Особое внимание акцентируется на одухотворенности природы в поэзии Клычкова и на тесной связи цикла земледельческих работ с процессами, происходящими в природе.
Abstract
The article deals with agricultural labour in lyrics by Sergey Klychkov. Particular attention is paid to the spirituality of nature in Klychkov 's poetry and close relationship with the cycle of agricultural labour processes that occur in nature.
Сергей Клычков - представитель так называемого новокрестьянского направления в русской поэзии, к которому также причисляют Николая Клюева, Сергея Есенина, Павла Васильева и нескольких других, менее известных авторов. Следуя в общем для «крестьянской купницы»1 русле пантеистического отношения к природе, Клычков отчетливее других новокрестьянских поэтов продолжил кольцовскую линию поэтизации крестьянского труда.
Русская классическая литература за редкими исключениями создавалась представителями дворянства и разночинной интеллигенции, воспринимавшими крестьянский труд как рабский, принудительный (на что, естественно, имелись объективные причины). Самым ярким тому подтверждением является творчество Некрасова. Жалобы на горькую мужицкую долю присущи и народной поэтической традиции, и самим новокрестьянским поэтам. Тот же Клычков в раннем стихотворении «Мужик поднялся» так позиционирует своего героя:
Долго цепь он влачил,
Цепь заржавую,
Кровью-потом поил Ниву чахлую.
Долго мертвым лежал Под опалою,
Трудно грудью дышал,
Грудью впалою.2
Однако тяжелый подневольный крестьянский труд имел и свою светлую сторону, а именно - близкое общение с природой, «матушкой-землей», которое «природы праздный соглядатай»3 не мог воспринять в полном объеме в силу своего бездеятельного к ней отношения.
1 Есенин С.А. Полн. собр. соч.: В 7 т. / Гл. ред. Ю.Л. Прокушев. - М.: Наука; Голос, 1995-2002. Т. 6. Письма. С. 95.
2 Клычков С.А. Собр. соч.: В 2 т. / Предисл. Н.М. Солнцевой.- М.: Эллис Лак. 2000. Т.1. - С. 220. Далее ссылки на это издание с указанием в скобках тома и страницы.
3 Фет А.А. Избранное / Сост. А.Ю. Астахов. - М.: Белый город, 2010. - С. 11.
Еще писатель народнического направления Глеб Успенский (высоко ценимый Есениным как знаток народной жизни) высказывал мысль, что вызывающий у стороннего взгляда сочувствие своим действительно тяжким трудом пашущий крестьянин, сам мог относиться к данному процессу совершенно иначе, например, радоваться качеству и количеству выполненной работы, и вообще полноценно воспринимать окружающий мир.
Эту, не физическую, а эмоциональную сторону сельскохозяйственных работ первым в русской литературе показал Алексей Кольцов. Будучи выходцем из купеческого сословия, он был близко знаком с тяжелой жизнью крепостных крестьян, тем не менее от первого лица воспел радость труда земледельца: «Весело я лажу / Борону и соху,/ Телегу готовлю,/ Зерна насыпаю./ Весело гляжу я / На гумно, на скирды,/ Молочу и вею...<...> Сладок будет отдых /На снопах тяжелых! <.> Уроди мне, боже,/ Хлеб - мое богатство!»4 («Песня пахаря», 1831).
Традицию Кольцова продолжили уже новокрестьянские поэты (полвека спустя после отмены крепостного права), и, в первую очередь Клычков. Его тоже, как и Кольцова, нельзя в полной мере назвать выходцем из крестьянского сословия, поскольку родился он «в семье кустаря-башмачника. <...> родителям Клычкова удалось организовать сапожную артель и построить кирпичный дом»5. Дом этот, двухэтажный, крытый железом, по сей день сохранившийся, несмотря на свое запущенное состояние свидетельствует о довольно высоком уровне жизни родителей писателя в дореволюционные годы. Кстати говоря, и Клюев с Есениным были, выражаясь словами булгаковского героя, «не очень-то» крестьянами по своему социальному происхождению. Отец первого был урядником и «сидельцем» в винной лавке. Родитель второго торговал в мясной лавке, причем не где-нибудь, а в Москве, в которой, как гласит народная мудрость, «неурожая не бывает». Может быть, еще и потому новокрестьянские поэты так остро ощущали тревогу за уходящий под натиском города мир деревни, что с детских лет были прямыми свидетелями его разрушения.
Но вернемся к теме крестьянского труда. Наиболее отчетливо она прослеживается у Клычкова в цикле «Кольцо Лады», посвященном годовому циклу жизни природы и зависимого от нее человека.
По свидетельству С.И. Субботина, «готовя к печати авторские сборники стихов, Клычков не только уделял много внимания их композиции, но и изменял ее при переиздании своих книг»6. Вышесказанное в полной мере относится к циклу «Кольцо Лады», который по строгости и логичности композиции вполне мог бы быть отнесен к жанру поэмы, хотя стихотворения, в него вошедшие, создавались приблизительно (сам поэт не датировал своих произведений) в период с 1910 по 1918 год.
Лада, одна из главных богинь древнеславянского пантеона («великая богиня весеннее-летнего плодородия и покровительница свадеб, брачной жизни.»7), а затем персонаж русского фольклора, героиня сказочная (вокруг неё русалки водят хоровод), она ведет жизнь реальной крестьянской девушки: мечтает о женихе, ходит по воду, дремлет за пряжей, обувается в мягкие лапоточки, повязывается шелковым платком, носит бирюзовый перстенёк. Но главные ее заботы связаны с земледелием. При этом сам цикл «Кольцо Лады» выстроен в полном соответствии с календарем сельскохозяйственных работ.
В первом стихотворении цикла сама Лада отсутствует. В этом огне зародился «перстенек», синоним кольца Лады.
Во втором стихотворении цикла «Вышла Лада на крылечко.» Лада, уронив перстенёк «за берёзовый пенек», совершает символически-магическое вызывание весны. Её первое появление выглядит совершенно «по-домашнему» и выдает в ней обычную
4 Кольцов А. Песня пахаря / Русская лирика XIX века. - М.: Худож. лит., 1986. - С. 145-146.
5 Солнцева Н.М. Биографическая хроника // Клычков С.А. Собр. соч.: В 2 т. Т. 2. - М., 2001. - С. 621.
6 Субботин С.И. Комментарии // Клычков С.А. Собр. соч.: В 2 т. Т. 1. - С. 494.
7 Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. - М.: Наука, 1981. - С. 407.
земную девушку. Однако её «бирюзовое колечко» обладает волшебными свойствами: покатившись «далечко», туда, «где огорок до небес, запеленатый в снега» [т. 1, с. 84], оно становится причиной их таяния.
В одном из следующих стихотворений («Повязалась Лада.») она занята символическим севом: «Ходит Лада - сеет, / Вкруг нее синеет. / Взборонёна борозда, / Что ни зернышко - звезда!../<.. .>/ Из-под белого платка / Выплывают облака!» [т. 1, с. 90]. Процесс весеннего сева приобретает у Клычкова планетарный масштаб, а образ Лады носит явный антропоморфный характер. Затем, когда весенний цикл работ завершен, «В хороводе Лада ходит, / Белой, белой ручкой водит.» [т. 1, с. 94], зазывая парня холостого покосить её зеленый луг («В хороводе Лада ходит»). В этом стихотворении Клычков, надо полагать, обыгрывает традиции праздника Ивана-купалы. Наступает время жатвы, и, «махнув во ржи серпом, / Лада жниц, жнецов встречает / На плечах с большим снопом!» [т. 1, с. 96] («Отряхнула Лада росу»). Но вот «луг покошен, рожь пожата.» [т. 1, с. 97] («Пахнет по полю полынью.»). И в стихотворении «Жар-птица» Лада, справившись с очередной, уже осенней крестьянской заботой - молотьбой, стала «еще краше:/ И печальней, и светлей.» [т.1, с. 100]. В деревнях наступает пора свадеб, и Лада, как земная девушка, начинает мечтать о жар-птице, которая «золотые гнезда вьёт!..» [т. 1, с. 100]. Следующее стихотворение цикла «Над грядою перелесиц» характерно для Клычкова тем, что жаловаться на девичью долю и просить о женихе Лада, «поле сельское минучи», идет «в лес дремучий» [т. 1,
с. 101 ], где общается с елями и соснами:
Обступили Ладу ели,
Разом сосны зашумели,
Головами закачали:
- Что ты, девица, в печали,
Что ты, красная, грустна?
- Ель ты, ёлушка лесная,
Дева-дерево сосна!
Потому, с того грустна я,
Что прошла моя весна!.. [т. 1, с. 101]
Далее по ходу развития сюжета стихотворения Лада переходит из «дремучего леса» в дубраву, где просит березу нарядить ее невестой, осыпав листвой и повязав «поясом-берестой».
Сюжет цикла подводит Ладу к осуществлению ее мечтаний: к ней едет сват. Судя по тому, что «перед ним, качая бор,/ Мчится ветер-листодёр, / Стелит под ноги ковер!» [т.1, с. 103], в роли свата выступает месяц октябрь, называемый в народе «листодером». В следующем за стихотворением «Сват» стихотворении «В тишине уходит солнце» Лада садится ткать (наверное, приданое), и в результате ее работы земля покрывается первым снегом: «То белеет в тихом поле / Новина по край земли.» [т. 1, с. 104].
В стихотворении «Ходят чаши на пирушке» изображается, как «Ладу замуж выдают» [т. 1, с. 104]. Странная и невеселая это свадьба. «У Лады нет подружки», «чаши чокаются сами», кроме месяца, который «острыми рогами / Звезды по небу катит», и ветра, несущего «над лугами / Листья поздние ракит», гостей на этом празднике нет. А главное: невеста плачет на своей свадьбе, которую автор уничижительно не называет свадьбой, а именно «пирушкой». Правда, «на селе гуляют парни, / Песни девушки поют!..», но это как бы происходит в другом, параллельном мире.
А.И. Михайлов так комментирует «плач Лады»: «Став далее «невестой» месяца, героиня прощается со своим временным пребыванием в мире крестьянских забот и дел и возвращается к елям и соснам. Исчерпав свою миссию, она, подобно Снегурочке, обречена погрузиться до следующей весны в бездеятельный сон, сливаясь своим обликом и с цветом «обкошенного луга», и с желтизной березы, и с белесоватостью осеннего тумана («кисеёй»). И поэтому плачет. И тут мы снова встречаемся с примером
обратимости клычковского образа: «плачет», конечно, перед своим исчезновением, но в то же время, как и всякая невеста, - перед свадьбой. Но и сама «свадьба» осмысляется
£
здесь двойственно - и как реальная свадьба, и как картина гибели» . «Двойственность» клычковских персонажей позволяет нам добавить от себя, что речь идет не о полной гибели, а именно о зимнем сне природы, который в мифологическом сознании воспринимается как смерть с последующим возрождением.
Двойственен, на наш взгляд, и образ жениха Лады. Он одновременно и «Месяц, / Над грядою перелесиц» [т. 1, с. 104], и ночной мрак, особенно долгий и угнетающий человеческое сознание поздней осенью. Подтверждает наше предположение то, что в предпоследнем стихотворении цикла Клычков повторяет эпизод с кольцом Лады. Она вновь роняет его «за березовый пенек», и оно катится «к ранним утренним лучам!» «на далекий край земли!» [т. 1, с. 105]. Если в первом случае Лада, роняя кольцо, совершала обряд призыва весны, то теперь «Птицы огненной - зари!..» [т. 1, с. 106].
В завершающем цикл стихотворении «Зима» сама Лада отсутствует (как и в первом), зато всё стихотворение посвящено отнюдь не зиме, а описанию «озаренного» теремка, спрятанного в речной глубине, где Лада-природа проводит зимние месяцы. И только в последнем четверостишии появляется сама зима в образе уже доживающей свои дни сумасшедшей старухи:
Колыхаясь, приседая,
На жемчужном берегу Пляшет старица седая,
Вся в сосульках и снегу!.. [т. 1, с. 106]
Автор предельно четко и продуманно выстроил композицию цикла в полном соответствии со славянской мифологией. Так, исследователь язычества древних славян Ю.П. Миролюбов в своем труде «Сакральное Руси» пишет: «В древности Крещение было Праздником Богини Лады. Эта щедрая и любящая Богиня была прибежищем женских молений, защитницей семьи, здоровья, Покровительницей вдов и сирот, Богиня мира и Представительница Родителей, Хранительница домашнего Огнища и Дыма. <.> В этот день шли наши Предки на замерзшие реки и озера, пробивали лед и пели, плясали, радуясь, вокруг прорубей, где “дышала Лада”. <.> Обычно лед украшался в знак близкой Весны.»9. Тот же исследователь утверждает: «Живя жизнью естественной, следуя циклу природы, а не искусственному циклу современной цивилизации, славяне обладали религией, связанной с жизнью природы»10.
А.И. Михайлов, говоря об одухотворенности природы в лирике Клычкова, в числе прочего констатирует, что в «цикле “Кольцо Лады” процесс земледельческого труда находится в нерасторжимом единстве с процессами, происходящими в природе, - на этом единстве зиждется, собственно, вся клычковская поэтика, ее метафористика и символика»11.
В данном ракурсе отчетливо виден символический смысл названия «Кольцо Лады». Если Кольцо символизирует круговорот времен года в природе, то она сама символизирует живую природу в целом.
«Мужскую» часть сельскохозяйственных работ в цикле «Кольцо Лады» выполняет второй его главный герой - Дед. В дополнении к циклу, носящем название «Хоромы Лады», «Старый Дед оставил внучке / Всё коплёное добро.» [т. 1, с. 107], из чего становится ясно, что он является дедушкой Лады. Так же, как и внучка, он является в начале цикла (на её зов) неким мифологическим персонажем, подобным одному из братьев-месяцев:
А с зарею за горой,
8 Михайлов А.И. Пути развития новокрестьянской поэзии. - Л.: Наука, 1990. - С. 89.
9 Миролюбов Ю.П. Сакральное Руси. Собр. соч.: В 2-х т. Т. 1. - М.: Золотой век, 1996. - С. 245-246.
10 Там же. - С. 112.
11 Михайлов А.И. Пути развития новокрестьянской поэзии. - Л.: Наука, 1990. - С. 93-94.
В мгле туманной и сырой Вышел дед из-за лесов:
Отряхнул с седых усов На прорвавшийся ручей Стаю первую грачей.[т. 1, с. 84]
В стихотворении «Дедова пахота» герой обретает облик крестьянина, понукающего «коня ивинкой сухою», чтобы было «всем по караваю! / Всем по чарке за столом!..» [т. 1, с. 90]. При этом Дед сохраняет и черты мифологического персонажа. Когда, согласно очередности сельскохозяйственных работ («всё у деда чередою.» [т. 1, с. 95]), наступает время боронования, он пользуется не простой, а «огневою бороной» [т. 1, с. 92]. Далее следует пора сенокоса («Поздно дед пришел с покоса.» .[т. 1, с. 95]), а затем наступает время жатвы и молотьбы. В стихотворении «Синий дым по луговине.» образ деда вновь сочетает в себе черты реального крестьянина и мифологического персонажа:
Сколько, сколько лет прожито!
Горсть у деда, как сусек:
Сколько ржи, овса и жита Помолочено за век!.. [т. 1, с. 98]
В следующем стихотворении цикла «Лен» Клычков завершает годовой цикл дедовых работ подготовкой к осенним крестьянским праздникам, прибегая по законам фольклорных жанров к гиперболизации: «Заварит дед солоду / На весь белый свет...» [т.1, с. 99]. А.И. Михайлов обобщил: «Таков крестьянский космический круг дедова бытия»12. После этого данный персонаж появляется лишь в дополнении к циклу, причем, если в самом цикле имя «дед» было нарицательным, то в дополнении оно становится собственным, что сделано Клычковым, конечно, преднамеренно.
Морфема «дед» в славянской мифологии сакральна и многозначна. По утверждению
13
Ю.П. Миролюбова, «славяне считали Бога своим Дедом» . Тот же исследователь указывает на близкое родство Деда и Лады: «Ладо в русских песнях именуется “Дед Ладо”, т.е. подчеркивается тождество Деда Вселенной и Ладо. <.> Но кроме Ладо была и Лада-Богиня. Она покровительствовала женам и матерям, детям и возлюбленным»14. Уже в христианские времена на Руси сохранялся обычай ставить в красный угол первый сжатый сноп, который во многих местностях назывался «Дедом».
В том же ракурсе, но уже конкретно по отношению к творчеству Клычкова, рассматривает образ Лады Н.М Солнцева: «Лада стала связующим звеном между крестьянином и Богом-космосом»15.
Таким образом, лирические персонажи цикла Лада и Дед представляют собой триединство сил природы, богов славянского пантеона и живущих крестьянскими заботами людей. Боги в языческом мировосприятии представляли собой некий синтез природы и человека, и Клычков здесь осваивает русло славянской языческой культуры, которая вообще была близка его мироощущению. Пахота и сев для него мифологические события слияния земли и неба ради зарождения новой жизни. А в процессах жатвы и молотьбы он видит не смертоубийство живой плоти, как то представил Есенин в «Песне о хлебе», но приобщение к священному круговороту жизни. Надо признать, что Клычков в этом вопросе органичнее Есенина, ведь в крестьянской среде «хлеб считался Даром Небес <.>, который дает Жизнь.»16.
Рассуждая о месте мифа в творчестве автора «Кольца Лады», Н.И Неженец писал: «В лирике Клычкова миф художествен. Он является источником поэзии, воспевающей
12 Там же. - С. 88.
13 Миролюбов Ю.П. Сакральное Руси. Собр. соч.: В 2-х т. Т. і. - М.: Золотой век, 1996. - С. 341.
14 Миролюбов Ю.П. Сакральное Руси. Собр. соч.: В 2-х т. Т. і. - М.: Золотой век, 1996. - С. 168.
15 Солнцева Н.М. Китежский павлин. Филологическая проза: Документы. Факты. Версии. - М.:
Скифы, 1992. С. і2і.
16 Миролюбов Ю.П. Сакральное Руси. Собр. соч.: В 2-х т. Т. і. - М.: Золотой век, 1996. - С. 352.
труд и быт людей, их радости, печали, красоту жизни. Его содержимое поясняется народно-песенными и сказочными тропами, с которыми миф очень близко сходится, превращаясь в ходе изложения в метафору, аллегорию, символ»17. Развивая мысль исследователя, посчитаем правомерным охарактеризовать художественный метод Клычкова на данном этапе его творчества как мифологический символизм.
Однако выбранный Клычковым для «Кольца Лады» метод мифологического символизма не мешает ему обильно и с полным знанием дела использовать атрибутику реального крестьянского быта. Так, в цикле встречаются названия практически всех культивируемых на Руси злаковых культур: рожь, пшеница, овес, греча, пшено, ячмень. Выступают сельскохозяйственные растения и в роли одушевленных персонажей: «Рано рожь-боярыня / Вышла из хором!../<.>/ Вывел рать кудлатую / Полководец-лен !../<...>/ Рожь с княжной-пшеницею / На гумно пришла!» [т. 1, с. 98].
В других произведениях поэта, в той или иной степени связанных с темой крестьянского труда, место лирических персонажей занимает сам лирический герой. Как верно заметила Н.М. Солнцева, «свою тему поэт определил сам, выразил ее строфой:
Ой, лес мой, луг мой, поле!..
Пусть так всю жизнь, и пусть Не сходят с рук мозоли,
А с тихой песни грусть.
Его тихая песнь воспевала трудолюба»18.
Устойчивым мотивом данной темы у Клычкова является глубинная связь между песенным творчеством и сельскохозяйственным трудом. Книга «Потаенный сад», в которой лирический герой еще совсем молод, открывается заявлением: «Я всё пою - ведь я певец / Не вывожу пером строки: / Брожу в лесу, пасу овец / В тумане раннем у реки» [т.
1, с. 59]. В зачине сборника «Дубравна» лирический герой является читателю уже представителем не скотоводческой, а более высокой земледельческой культуры: «Нет таинства чудесней, / Нет красоты иной, / Как сеять зерна с песней / Над вешней целиной» [т. 1, с. 108]. Продолжается этот мотив и в стихотворении «День и ночь златой печатью.» из книги «В гостях у журавлей», созданном поэтом уже на рубеже 1930-х годов, с той разницей, что теперь лирических герой на собственном опыте познал тяжесть крестьянского труда:
Счастлив я, в труде, в терпеньи Провожая каждый день,
Возвестить неслышным пеньем Прародительницы тень!..
К свежесмётанному стогу Прислонившися спиной,
Задремать с улыбкой строгой Под высокою луной.
<.>
Чтоб наутро встать и снова Выйти в лоно целины,
Помешав зерно и слово -Славу солнца и луны! [т. 1, с. 210]
В книге «Домашние песни», изданной в 1923 году, где Клычков сделал «новый шаг в развитии собственной поэтики»19, отойдя от своего мифологического символизма в
17 Неженец. Н.И. Поэзия народных традиций. - М.: Наука, 1988. - С. 108.
18 Солнцева Н.М. Последний Лель: О жизни и творчестве Сергея Клычкова. - М.: Моск. рабочий, 1993. -С. 50.
сторону реалистического восприятия окружающей действительности, крестьянская тема поворачивается у него новой, выражаясь словами тогдашней критики, «кулацкой» стороной. В стихотворении «Люблю свой незатейный жребий.» лирический герой оказывается хозяином хутора «с лугом и леском», чьё «хозяйство и усадьба - / Как крепко скрученная нить». Хозяйство это очень «хлопотливо», но при этом крестьянская работа имеет глубокий сакральный смысл и сравнивается с церковной службой: «Под вечер -словно безголовый, / Но как в заутреню, встаешь, / Когда у опуши еловой / По пару надо сеять рожь./ За хлопотливою обедней / В поклонах снова целый день.». Заключительные строки этого стихотворения, на наш взгляд, выражают самую сущность истинно крестьянского отношения к жизни:
И вот на жестком изголовьи И спится, может, так тебе,
Что налит до краев любовью, -Заботой о судьбе коровьей,
Как и о собственной судьбе. [т. 1, с. 131-132]
Современник Клычкова А.К. Воронский в полемическом задоре писал, что тот «овеществил и омужичил до последнего предела царство чистейшего и прозрачнейшего духа», что его «великолепный парадиз, где должно происходить таинственное и гармоничное слияние духа и плоти в одно естество, слишком по-земному попахивает русским лаптем, онучей, хомутом и коровьим пометом»20. Рецензент предполагал, что он уязвил поэта, указав на естественные одоративные мотивы, хотя для самого Клычкова в них не было ничего компрометирующего поэзию.
Увы, «незатейный жребий» русского крестьянина оказался гораздо трагичнее, чем тот, который виделся Клычкову, и его «хутор с лугом и леском» явился такой же социальной утопией, как «мужицкий рай» Клюева, «Инония» Есенина, «Муравия» Твардовского. Н.М. Солнцева, основываясь на материалах печати тех лет, констатировала: «Клычков воспевал класс “не только труженика, но и собственника”, класс патриархальный, консервативный, “отсталый”, он воспевал русское крестьянство, уже отнесенное новой властью в разряд людей второго сорта» . Мечте новокрестьянских писателей, сначала «всецело бывших на стороне октября, но с крестьянским уклоном», выражаясь словами Есенина, о справедливом и гармоничном будущем не суждено было сбыться.
Библиографический список
1. Есенин С.А. Полн. собр. соч.: В 7 т. / Гл. ред. Ю.Л. Прокушев. - М.: Наука; Голос, 1995-2002. Т. 6. - 816 с.
2. Кольцов А. Песня пахаря / Русская лирика XIX века. - М.: Худож. лит., 1986. -
430 с.
3. Клычков С.А. Собр. соч.: В 2 т. / Предисл. Н.М. Солнцевой. - М.: Эллис Лак. 2000.
4. Миролюбов Ю.П. Сакральное Руси. Собр. соч.: В 2-х т. Т. 1. - М.: Золотой век, 1996. - 600 с.
5. Михайлов А.И. Пути развития новокрестьянской поэзии. - Л.: Наука, 1990. - 277 с.
6. Неженец. Н.И. Поэзия народных традиций. - М.: Наука, 1988. - 208 с.
7. Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. - М.: Наука, 1981. - 608 с.
8. Солнцева Н.М. Китежский павлин. Филологическая проза: Документы. Факты. Версии. - М.: Скифы, 1992. - 423 с.
19 Неженец. Н.И. Поэзия народных традиций. - М.: Наука, 1988. - С. 112.
20 Воронский А.К. Избранные статьи о литературе / Сост. Г.А. Воронская. - М.: Худож. лит., 1982. -С. 222.
21 Солнцева Н.М. Китежский павлин. Филологическая проза: Документы. Факты. Версии. - М.: Скифы, 1992. - С. 217.
9. Солнцева Н.М. Последний Лель: О жизни и творчестве Сергея Клычкова. - М.: Моск. рабочий, 1993. - 222 с.
10. Солнцева Н.М. Биографическая хроника II Клычков С.А. Собр. соч.: В 2 т. - М., 2001. Т. 2. - С. 621 - 648.
11. Субботин С.И. Комментарии II Клычков С.А. Собр. соч.: В 2 т. - М., 2001. Т. 1. -С. 493-534.
12. Фет А.А. Избранное I Сост. А.Ю. Астахов. - М.: Белый город, 2010. - 480 с.
