CC BY
13
Л. Н. Титова (Москва)
Театральные интересы Ф. Л. Челаковского
Когда мы вспоминаем Ф. Л. Челаковского — современника Пушкина, первого переводчика лирических стихотворений русского поэта на чешский язык, внимание привлекает, прежде всего, его собственная поэзия, выросшая из традиций устного творчества славянских народов. Рядом с этой яркой и обширной областью занятий Челаковского закономерно ставить его деятельность ученого-языковеда, автора курса сравнительной грамматики славянских языков, профессора Пражского и Вроцлаве кого (тогдашняя Пруссия, 1847-1849 гг.) университетов. Традиционно меньшее внимание обращается на его театральные интересы, несмотря на то, что они были достаточно разнообразны и широки и помогают создать более полное впечатление как о театральной жизни Чехии на вершинном этапе чешского национального возрождения, так и о художественной концепции Й.Юнгмана, полностью разделяемой Челаковским. Можно определенно утверждать, что авторитет «батюшки» Юнгмана, как нередко называют его будители, в том числе и Челаковский, в своей корреспонденции, был для него непререкаем.
Достаточно процитировать хотя бы одно из писем Челаковского Й. В. Ка-маригу 1 (от 25 ноября 1820 г.): «Каждодневно повторяю: Прага и только Прага, а в ней один лишь Юнгман! Юнгман! Юнгман! О, как сладостно слышать это имя, как благостно, гордо заставляет оно биться сердце мое!»2. В отклике из Вроцлава на смерть Юнгмана Ф. Л. Челаковский, напоминая еще раз о настойчивых требованиях Юнгмана создавать произведения, отмеченные национальным своеобразием, высокими художественными достоинствами, совершенством формы, патетически восклицает: «Воистину он был нашим духовным отцом! Когда еще время породит такой дух и такое сердце!.. Само имя его, более того, дела и мысли его живы и будут жить вечно. Пусть земля будет ему пухом»3.
Челаковский не только внимательно следил за всеми событиями современной ему театральной жизни, но и активно участвовал в ней.
Знакомится он с чешской сценой, подобно многим студентам того времени, играя в составе любительской труппы родного города Страко-нице. В 1817 г. один из чешских «принципалов» — Фр. Сикора поручает ему небольшую роль в пьесе Я. Н. Штепанека «Корытане в Чехии», а через три года, будучи студентом 2-го курса философского факультета Пражского университета, Челаковский выступает в роли Стрнада — веселого, падкого на выдумки студента, одного из главных героев популярной комедии В. Кл. Клицперы «Волшебная шляпа». Судя по всему, на Челаковского
возлагаются в труппе и функции организационного характера, во всяком случае именно его подпись стоит под прошением городскому магистрату, в котором обосновывается просьба студентов ставить в немецком театре г. Страконице спектакли на чешском языке4. Интересно, что помимо обычных для такого рода документов — обещаний играть только во время каникул, ставить «высоконравственные» пьесы, художественные и иные достоинства которых не смогут вызвать недовольство властей, заработанные деньги отдавать на нужды погорельцев, а также на ремонт самого театрального помещения, прошение Челаковского содержит и другие пункты. Так, например, подчеркивается, что студентам-актерам принесет несомненную пользу приобщение к прекрасному, знакомство с сильными, положительными характерами, взятыми как из отечественной истории, так и из жизни современной Чехии. Помимо этого они будут упражняться и совершенствовать свои знания в родном языке, «живой чешской речи». К тому же у студентов-актеров вырабатывается полезная привычка к публичным выступлениям. Это уже слова и мысли будущего ученого, преподавателя университета.
Что касается взглядов Ф. Л. Челаковского на современную ему отечественную драматургию, то он руководствуется, прежде всего, позицией Юнг-мана и его «школы»5. Челаковский отдает предпочтение преимущественно творчеству Фр. Туринского и Й. Линды — авторов «больших» национальных трагедий. «Ангелину» Туринского он хвалит за художественное совершенство, чистый, правильный чешский язык, отнюдь не считая недостатком «книжный» характер произведения, препятствующий его сценическому воплощению. Как всегда энергично, зачастую с едкой иронией Челаковский защищает юнгмановское, в сущности классицистическое, понимание искусства, канонизированные эстетические нормы, степень соответствия которым и должна, по его мнению, определять «совершенство» любого художественного произведения, в первую же очередь драматического, также согласно юнгмановской теории («Словесность либо сборник примеров с кратким рассуждением о стиле» Й.Юнгмана вышла в 1820г.). Сравнивая (в письме Камариту от 25 марта 1821г.) «Ангелину» Туринского и трагедию Клицперы «Собеслав, чешский князь», он вновь возвращается к вопросу языковой культуры6. Он не может не упрекнуть Клицперу в незнании грамматики и в плохой стилистике. В расчет не принимается талант Клицпе-ры-драматурга, прирожденного мастера сценической интриги, богатого сценического действия — все это, кстати, проявилось в полной мере и в трагедии «Собеслав». И только через полгода после выхода из печати «Ангелины» Туринского, в письме тому же Камариту, называя пьесу «мастерским произведением» и даже «нашей первой трагедией», Челаковский находит возможным упрекнуть автора за преобладание в пьесе лирических монологов («Словесность» ратовала за диалоги как одну из специфических черт дра-
матического произведения) и констатирует: «Пьеса больше удалась ему (Туринскому. - Л. Т.) в том, что касается языка, но не чувств»7.
Больше возражений и упреков у Челаковского вызвала другая пьеса, также вдохновленная стремлением к созданию «большой» национальной драмы — трагедия Йозефа Линды «Ярослав Штернберг в борьбе с татарами» (1823). Челаковского раздражает, прежде всего, вычурный, витиеватый язык, трудный даже для чтения. «Ежели бы ее (трагедию Линды. — Л. Т.) рискнули поставить в Праге, — пишет он Камариту, — все вокруг тотчас погрузилось бы в сон»8.
Усилия юнгмановцев, направленные на создание поэтической трагедии, сопровождались в это годы пристальным вниманием к творчеству Шекспира. Его пьесы переводили: Й. К. Тыл («Король Лир», сцены из «Генриха IV», «Макбет»), Й.И.Колар («Макбет»), Й.Юнгман (отрывки из «Гамлета»). В академической «Истории чешского театра»9 и у Яна Вондрачека 10 упоминается в связи с этой переводческой активностью будителей и Ф. Л. Челаков-ский. Известно, что он перевел одну из пьес Гёте («Geschwister», на чешском языке она вышла в 1827 г. под названием «Маринка» ")> но перевод со сцены не прозвучал, впрочем так же, как «Облака» Аристофана (пер. П. Й. Шафарика), «Коварство и любовь» Шиллера (пер. Й. Линды), опера Глюка «Ифигения в Тавриде» (пер. либретто С. К. Махачека) и другие произведения классической драматургии.
Согласно теории Вл. Мацуры12, чешскую культуру вершинного (юнгма-новского) периода национального возрождения характеризуют два типа отношений к культурам развитых европейских народов: «негативное» — «мы самостоятельны, так как наша культура обладает иными Ценностями» (применительно к нашей теме это подтверждается дискуссией о специфике отечественного сценического искусства: роли оперного жанра, вообще музыки на сцене, исторических сюжетов и драме и т.д.), и «позитивное» — «мы самостоятельны, так как наша культура обладает аналогичными ценностями». Примером здесь может служить сопоставление вышеупомянутых переводов мировой драматургии с уже имеющимися «большими» национальными трагедиями и отечественными операми, хотя применительно к этому времени можно говорить лишь об одной опере на чешском языке — «Швейцарской семье» Й. Вейгеля (пер. либретто Махачека, премьера состоялась в Сословном театре Праги 23 декабря 1823 г.).
Этот первый оперный спектакль на чешском языке, ставший настоящим событием общественной жизни Чехии, был воспринят Челаковским с большим воодушевлением. Живописуя по свежим впечатлениям всего лишь через пять дней после спектакля, собравшего весь цвет чешской бу-дительской интеллигенции, знаменательную премьеру, он пишет Камариту: «...ныне и в области музыкального искусства мы не только равны немцам, но и превосходим их. Теперь о премьере — ложи, бельэтаж, партер — всюду было полно, внизу и на галерке настоящее столпотворение, все с
нетерпением ожидали, когда поднимется занавес... Почти все партии исполнялись любителями, за исключением Катанки Кометовой, родом из Праги, примадонны немецкого театра. Ей была доверена партия Эмели-ны... Я слышал ранее прекрасное исполнение, видел превосходные оперные спектакли... но на этот раз все было совершенно иначе; до самой смерти не забуду я эти мучительно сладкие мгновения — вот Эмелина выходит на сцену, зрители с восторгом впитывают язык отчизны нашей, небесную музыку и ее ангельский голос. Публика очарована, оглушена: аплодисменты, крики „браво!". Один я стою и безмолвствую. Ведь это такое чудо, волшебство, такая радость... И все это твоя заслуга, о, милый язык наш!»13.
Тотчас после возвращения из театра Челаковский написал две оды на Эмелину (обе вскоре были опубликованы у Крамериуса в журнале «Че-хослав»).
Я все еще слышу ее — слышу прекрасное пение,
которое прославило нашу речь,
— так начиналась первая ода 14.
Но не только пение Катанки и волшебство родного языка увлекли молодого поэта. Начавшееся — в духе времени — знакомство с уроков чешского языка, в которых певица, видимо, все же нуждалась, быстро окрасилось чувством симпатии, о чем Челаковский, как всегда, поспешил поделиться с Камаритом: «Представь себе только, — писал он, — какое наслаждение заниматься с нею. Я разговариваю по-чешски с первой красавицей здешнего театра, с чешкой — покорительницей сердец. Это, я тебе скажу, замечательная девушка! Она прямо создана для объятий, поцелуев, для любви, сил нет, какое очарование!»15.
Ранее мы уже говорили о том, что, отдавая предпочтение «высоким» жанрам сценического искусства, Челаковский нередко нападал, и довольно резко, на Я. Н.Штепанека и В. Кл.Клицперу—авторов многочисленных и весьма популярных в те годы комедий, считавшихся, однако, у юнгмановцев «низкими» драматическими жанрами. Когда в немецкой пражской прессе стали активно превозносить «чешского Коцебу» — Штепанека, Челаковский сразу же откликнулся: «Должно быть наш Штепанек хорошо знаком с паном издателем», а в очередном письме Камариту предложил ввести новый термин «штепанкиада»|6.
Об отношении его к Клицпере свидетельствует, в частности, сатирический цикл Челаковского «Значительные письма незначительных лиц» («Раиш с1ор15оуе пераипусИ овоЬ»), публиковавшийся в 1830 г. на страницах журнала «ССМ» («Сазор1з СезкеЬо Мигеа»). Четвертое письмо цикла озаглавлено «Драматический поэт „Ъ" приятелю своему». «2» и есть, как выясняется, В. Кл. Клицпера. В письме он гордо сообщает другу, насколько быстро удалось ему сочинить первые четыре действия своей новой трагедии «Рыцарь Громовид и Храбрава, или Любовь сильнее смерти»; теперь же он в затруд-
нении, что делать с заключительным пятым действием, поскольку оба главных героя уже погибли и похоронены. За этим следует краткое описание содержания пьесы; особо удался ему, пишет драматург «2», рефрен: «V ИогасЬ Ш воупо а уедпо / Ро 1ез1сЬ пе1оре.|пю» («В горах тут совы и филины, / В лесах нетопыри»), что, без сомнения, пародирует все еще популярные в 30-е годы рыцарские драмы — в основном переводы и переделки с немецкого: схематизм сюжета, стандартная любовная интрига, нагромождение сцен ужасов, вычурный язык и т. д. В заключение драматург просит приятеля продать неоконченную рукопись за 20 дукатов, а ежели желающих не найдется, то перевести ее на немецкий и просить уже 40 дукатов 17. То, что под драматургом ч2л подразумевался именно Клицпера (кстати, известный своим умением «выбивать» гонорары), подтверждает письмо Челаковского Камариту от 3 февраля 1830г.: «Клицпера сообщил, — пишет Ф. Л. Челаков-ский, — что желает теперь писать для немецких журналов, поскольку, дескать, никакой пользы и удовлетворения чешское сочинительство ему не приносит. Я думаю, что доход от пьес на немецком языке быстро осядет в его кармане. Что ж с того? Не желает он беречь и возвеличивать честь чехов, так пусть сочинительство его обернется позором для немцев» 18.
Наконец, известны плоды драматического творчества самого Ф. Л. Челаковского. Помимо уже упоминавшегося перевода пьесы Гёте, он написал в 1823 г. драму в стихах «Посвященный»; через два года она была опубликована в альманахе Йозефа Хмелы «Деннице».
Итак, театральные интересы Челаковского довольно широки: он играл в любительской труппе, обосновывал - не как молодой студент, но как зрелый муж, будущий ученый-будитель — важность театральных постановок на чешском языке; занимая четкую позицию по всем вопросам, связанным с характером зарождающейся отечественной драматургии, а также путей ее развития, он предъявлял к ней требования оригинальности, «правильного», чистого чешского языка, живого драматического действия. Упреки Челаковского в адрес драматургов в целом близки взглядам юнгмановцев не только на отношение к чешскому языку, но и на такой важный в то время вопрос, как место драмы среди иных литературных жанров — прозы и поэзии. При этом Чела-ковский активно защищал свою позицию в печати и в личной корреспонденции. И наконец, он проявил себя как переводчик и драматург.
В заключение хотелось бы остановиться на романе Владимира Мацуры, скончавшегося 17 апреля 1999г., ученого, много сделавшего для исследования эпохи чешского национального возрождения и творчества его крупнейших деятелей, в частности, Ф. Л. Челаковского, — «Гувернантка»19. Роман посвящен Челаковскому. Тема «Ф.Л. Челаковский и театр» почти не нашла там отражения. Но диалогическая форма романа-«элегии», как определил его автор, как бы сама собой подчеркивает связь Челаковского со стихией драматического искусства.
События в романе «Гувернантка» разыгрываются во Вроцлаве в 1847-1849 гг., куда Поэт привозит молодую жену Антонию — после смерти первой жены он остался с четырьмя малыми детьми. И вот жизнь на новом месте, где Поэт чувствует себя «]ако V агте», а Антония фко V окоуесЬ», привыкание друг к другу, болезни детей, ревность Антонии к памяти Марии, ее чувство к молодому поэту Ежи Шийковскому, страдания Челаковского, рождение двух сыновей и Анички, которая вскоре умирает; семинарские занятия по сравнительной грамматике славянских языков во Вроц-лавском университете; отголоски событий 1848 г., долетавшие из Праги. Последние три года жизни в Праге. Смерть Антонии, смерть самого Поэта.
Текст представляет собой чередование монологов Челаковского и Антонии. Женский и мужской голоса, сменяя друг друга, рассказывают об этих шести годах, небогатых внешними событиями, но полных огромного внутреннего напряжения, живых и ярких эмоций. Их двухголосие складывается в элегию по быстро уходящей жизни, счастью, любви. Заключительные страницы пронизаны предчувствием скорой смерти, увы, оправдавшимся как для героя, так и для автора романа.
«Надеюсь, я еще далеко не в конце пути... Если уж Бог дал мне возможность выдержать этот ад (речь идет о холере во Вроцлаве. — Л. Т.), который, кажется, понемногу отступает, то уж Он продлит мою жизнь еще на какой-нибудь десяток лет, чтобы я мог и дальше делать то, в чем я вижу свое призвание. Что меня привлекает в этом мире? Возможно единственном, какой у нас есть. Не гневайся на меня, Господи, если этими словами я невольно коснулся Твоих Дел и Свершений, о которых я не знаю и, пожалуй, не хочу знать. Да и что бы я делал в таком совершенном мире, если он все же существует и если бы он открылся передо мной? Без своего тела, к которому я привык. Без иных тел, к которым я привык не меньше. Петь с ангелами аллилуйя? Мне не до пения. Восславлять Тебя, Господи? Этого я не умею и даже Тебя не подозреваю в тщеславии. Лишь я в своем несовершенстве ревниво поглядываю на сотворенное мною: хвалят ли меня на каждом шагу. Ты же в этом не нуждаешься. Тебе, конечно, смешон весь этот ладан, фимиам, кресты, влажные от поцелуев, оглушительный шум славословий. Я угадываю в Тебе родственный сатирический дух, от кого иначе я получил бы этот дар. Тебя, наверное, развлекает беспрестанный гвалт восхвалений. Но Ты и грустишь над нами, иначе откуда в нас бралась бы эта грусть...
Что мне еще предстоит сделать на этом свете?.. Работы — на много лет вперед... Столько всего я не успел закончить... Столько задумано. У меня такие большие планы. Замыслы...
Ты веришь мне, Господи, что я способен их осуществить? Что я не сломаюсь? Что не стану другим, не утрачу остроту мысли?.. Дай мне, пожалуйста, знак, что Ты мне веришь...»20.
262
JI. H. Титова
Примечания
1 Й. В. Камарит учился вместе с Челаковским в гимназии в Ческих Будеёвицах и в Пражском университете. Известен как страстный собиратель народных песен, автор многочисленных заметок и статей о чешской культурной жизни в журналах «Розманитости», «Чехослав», «Деннице», «Ческа вчела» и др. Отдельными изданиями вышли его книги «Smisené bâsnë» (1822), «Pisnè v nàrodnim ceském duchu» (1833), «Ceské nârodni duchovni pisnë», sv. 1,2 (1831, 1832) и др. Переписка Челаковского и Камарита дает богатый материал для исследования творческого пути Челаковского, его взглядов, в частности, по поводу формирующейся чешской театральной культуры.
2 Korespondence a zâpisky Frant. Ladislava Celakovského (далее — Korespondence a zàpisky) I-IV. Praha, 1907-1935. Цит. по: Korespondence azâpisky I. Praha, 1907. S.71-72. Вто же время в корреспонденции Челаковского в 30-е годы проскальзывают и скептические ноты. В письме Винаржицкому (1838) он, например, пишет: «С некоторого времени я не в силах отрешиться от грустной мысли, что положение языка нашего и литературы день ото дня становится все хуже и печальнее, да и скорое окончание Словаря Юнгмана не закладным камнем, но надгробием над его могилою должно стать» (Celakovsky F. L. Sebrané listy. Praha, 1865. S. 42).
3 Челаковский — В. Станеку, 6 декабря 1847 г./ Korespondence a zàpisky III. Praha, 1910. S. 499.
4 Областной магистрат г. Писек разрешения на постановки чешских спектаклей не дал, хотя от городского главы Стракониц возражений не поступило ( Vondrâcek J. Dëjiny ceského divadla, sv. 1. Doba obrozenskâ. Praha, 1956. S. 5 10).
5 Вспомним, что сам Й. Юнгман уделял большое внимание отечественной драматургии. Список драм — с авторами — драматургами и переводчиками пьес, включенный во второе издание «Истории литературы чешской» (1849), до сего дня является самым полным списком драматургии эпохи чешского национального возрождения.
6 Цит. по кн.: Jiistl V. Vaclav Kliment Klicpera. Praha, 1960. S. 31.
7 Korespondence a zàpisky I. S. 81 -82.
8 Ibid. S. 211.
9 Dëjiny ceského divadla, sv. 2. Praha, 1969.
10 Vondrâcek J. Op. cit.
11 Сообщая Камариту о своем переводе пьесы Гёте, Челаковский писал: «Я ищу отдыха и наслаждения в Гёте и Шекспире. Какие это волшебники...» (Vondrâcek J. Op. cit. S. 618).
12 Маета V. Znameni zrodu. Ceské obrozeni jako kulturni typ. Praha, 1983. S. 45.
13 Письмо от 28 декабря 1823 г. Цит. по кн.: Vondrâcek J. Op. cit. S. 467.
14 Цит. по кн.: VondràcekJ. Op. cit. S. 468.
15 Ibidem.
16 Ibid. S. 415.
17 Цит. по: Kuchyñka Р. F. L. Celakovsky a literárnévédná bohemistika я Práce z dejin slavistiky XIII. Praha, 1989. S. 192-193.
18 Korespondence a zápisky II. Praha, 1910. S. 54-55.
" Вл.Мацура задумал и успел осуществить четырехтомный цикл романов под общим названием «Тот, который будет» — «Информатор» (1992, 2-е изд. 1993), «Ко-мандант» (1994), «Гувернантка» (1997), «Медикус» (в печати). За роман «Гувернантка» осенью 1999 г. автор получил Государственную премию Чешской Республики.
20 Macura V. Guvernantka. Praha, 1997. S. 119-120, 166.
