CC BY
101
Ш. Пристенский, В. А. Жданкин,
кандидат философских наук, Поцент кандидат философских наук
СВОБОДА ВОЛИ В КОНТЕКСТЕ ПРАВОВОГО ДИСКУРСА (СОЦИАЛЬНО-ФИЛОСОФСКИЙ АСПЕКТ)
FREE WILL IN THE CONTEXT OF LEGAL DISCOURSE (SOCIAL-PHILOSOPHICAL ASPECT)
Статья посвящена анализу социально-антропологических оснований правового преследования насилия. Правовой дискурс рассматривается как место встречи ценностных и аксиологически-нейтралъных дискурсов социального, сосуществование которых постепенно сменяется встраиванием аксиологически-нейтральной интеллектуальной практики в аксиологически-нагруженный дискурс «свободы воли» «свободы и ответственности».
The article is devoted to the analysis of the social-anthropological grounds of the legal prosecution of violence. The legal discourse is considered as a place of meeting of value and axiologically neutral discourses of social the co-existence of which is gradually changed by an integration of axiologically neutral immaterial practice into axiologically loaded discourse of the «free will» «freedom and respoosibilily».
Под волей обычно понимается сознатель-ное и активное устремление человека к достиже -нию своей цели. Свобода воли означает соответ -ственно возможность беспрепятственного внут-реннего самоопределения человека в достижении тех или иных целей. В философской, богословской, психологической и юридической мысли через понятие «свобода воли» определяется вменяемость человека, его ответственность за свои действия. В этом смысле оно выступает как одно из центральных понятий правового дискурса, с помощью которого и возможен анализ социаль -но-антропологических оснований правового преследования насилия.
В естественном языке словом «насилие» обозначается либо применение физической силы, либо принуждение другого человека к совершению действий, которых тот совершать не желает. Указанные элементы смысла фиксируются и в социально-философских определениях понятия «насилие». В узкой трактовке под наси -лием понимается использование силы для при -чинения физического, экономического и морального ущерба. В широком смысле насилие состоит в блокировании свободной воли индивидов и принуждении их к действиям, которые предпи-сываются теми, кто совершает насилие [2. — С. 3—12]. Конечной целью внешнего силового воз -действия здесь является подавление или принуждение свободной воли индивида, а причинение ущерба выступает лишь в качестве средства при -нуждения.
В расширительной трактовке понятие «насилие» противоположно категории «свобода во-
ли». Однако такая постановка вопроса имеет актуальность только в отношении принуждаемого индивида. В отношении же субъекта насилия оппозиция «принуждение (насилие) — свобода воли» утрачивает смысл. Если принуждающий индивид сам не является объектом принуждения, то насильственные действия, совершаемые им в отношении другого индивида, либо добровольны, либо детерминированы его собственной природой. Понимание насильственной акции как осуществления свободной воли индивида позволяет соотнести понятие «насилие» с категорией «ответственность». Когда же насилие рассматривается в качестве неизбежного проявления природы индивида, констатация его ответственности становится невозможной.
Признание свободы воли субъекта наси -лия означает, что он осознавал фактический характер своих действий и что в его системе координат присутствовали представления о добре и зле. Таким образом, воля субъекта на -силия оказывается аксиологически окрашен -ной. С точки зрения морали эта окраска одно -значно негативна. В большинстве этических систем посягательство на свободу, то есть воз -можность самоопределения индивида, рас -сматривается как синоним морального зла. Поэтому насилие, манифестирующее себя в качестве сознательной воли, прибегает к изо -щрённой моральной демагогии, имеющей це-лью нравственную дискредитацию индивида, воля которого подвергается подавлению. Пре -вращая оппонента во врага, насилие стремится представить себя в качестве добра, или, по
крайней мере, претендовать на роль наимень -шего из зол. В том случае если моральная де -магогия имеет успех, насилие остаётся неуз -нанным и безнаказанным. Если же обман рас -крывается, индивид, сделавший выбор в поль -зу насилия, признаётся ответственным и ви-новным в силу добровольности насильствен -ной акции, причем он ответственен и виновен как с точки зрения морали, так и с точки зрения права.
Правовое преследование насилия также возможно только при условии наличия свободы воли у субъекта насилия. В противном случае индивид в принципе неподсуден. В этом смысле современный правовой дискурс существует как продолжение социально-философских дискурсивных практик, постулирующих принцип сопряжённости свободы личности с её ответствен -ностью. К числу таких дискурсов можно отнести идеалистический дискурс человека и общества. Он восходит к учению Платона о реальном существовании умопостигаемых сущностей (идей, или эйдосов) и который в законченном виде представлен уже у Августина Блаженного. В идеалистической модели социальной реальности субстанцией общества признаётся абсолютное духовное начало. Реальное общество, наблюдае -мое в нашем мире, выступает как теофания (богоявление ), как обнаружение высшего, транс -цендентного, горнего, божественного начала в дольнем мире [4. — С. 103]. Идеалистический дискурс формирует аксиологически окрашенный образ человека и общества. В сочинении Авгу-стина Блаженного «О граде Божьем» человечество разделяется на два противоположных в нравственном отношении разряда: «град земной» (его составляют люди, живущие «по человеку» и «град Божий» (он охватывает тех людей, кото -рые «живут по Богу»). Согласно антропологиче -ской концепции Августина человеческая воля в своём актуальном состоянии имеет аксиологиче -ски-негативную качественную определённость, которую она приобрела вследствие грехопаде-ния. Первородный грех лишил человека не толь -ко способности к совершению добрых поступ-ков, но и самой устремлённости к их соверше-нию. Поэтому поступок, в основании которого лежит свободная воля человека, его своеволие, неизбежно должен рассматриваться как нравст-венно неприемлемый. Добро возможно для человека только действием благодати, божественного начала, проявляющегося в человеке и через него, но не исходящего от человека. Решительно признав предшествование благодати любой человеческой заслуге, Августин, по мнению А. А. Сто -лярова, устранил всякое рациональное основание для вменимости и соответственно подсудности человека. Свобода воли стала невозможной, так как способность к добру полностью была замещена внешним мотивом [5. — С. 17]. Однако у
Августина признак свободы присутствует в са-мом определении воли как движения духа, никем не принуждаемого и направленного к сохранению чего-либо [6. — С. 450]. Действие благода -ти, таким образом, рассматривается не как замещение или подавление человеческой воли, а как возвращение утраченной устремленности чело -веческой воли к добру. По замечанию неотомиста Э. Жильсона, способность употреблять сво-бодную волю во благо и есть свобода [3. — С. 103]. В данном контексте принуждение, в основании которого лежит собственная воля субъек -та, является попыткой противодействия благода -ти и не может рассматриваться иначе как зло, равно как и любое другое безблагодатное дейст -вие человека. Насилие является, прежде всего, грехом, преступлением перед Богом.
Поводом для ближайшего выяснения учения Августина о свободе воли явилась его полемика с последователями монаха Пелагия, полагавшими, что благодать есть врождённое качество, присущее человеку, и человек в своём актуальном состоянии в равной степени способен и к добру, и к злу. Од -нако пелагианская рационализация оснований ответственности не устраняет аксиологической окрашенности человеческой воли. Человек остаётся ответственным, но только не за первородный грех, а за свой собственный. Принятие пелагианской трактовки свободы воли означает, что принуждающее действие человека направлено не против самого Бога, присутствующего в добром поступке, как следует из концепции Блаженного Августина, а против созданного Богом свободного человека, насилие над которым запрещено Божьим законом. Грех рассматривается не как падшее состояние человеческой воли, а как персональное действие, сознательный личный выбор в пользу зла.
Двойственность социальной реальности в идеалистической модели имеет следствие, состоящее в том, что государство, судящее «по человеку», не имеет права осуществлять правосудие, поскольку оно может служить проводни -ком только изначально греховной человеческой воли, и, таким образом, является не судьёй, а подсудимым. Высшим судьёй и законодателем является Господь. Согласно Блаженному Августину вне церкви нет справедливости, поэтому государство, чуждое церкви, ничем не отличает -ся от разбойничьей шайки. Таким образом, основным условием светского судопроизводства является наличие санкции церкви. Церковь, участвуя в судопроизводстве, открывает нравствен -ный аспект судебного процесса. Суд начинает давать не только правовую, но и этическую оценку поступка. Принимая решение, и церков -ные, и светские судьи исходят из убеждения, что преступник свободен и ответственен, а потому его действия являются подсудными. Правовая и моральная оценки насильственного преступле-ния сливаются в рамках единого судопроизвод-
ства. Как отмечает Г. Берман, в эпоху раннего Средневековья слова «грех» и «преступление» были взаимозаменяемы. Нарушение права Бога считалось в то же время нарушением права человека [1. — С. 183]. В XI—XII веках в Западной Европе происходит разграничение понятий «грех» и «преступление», в соответствии с кото -рым юридическая сфера, бывшая до этого синкретической («церковно-светской») разделилась на сферу церкви и сферу светской власти. Это событие, положившее начало существованию двух тесно связанных, но всё-таки различных правовых систем, тем не менее не исключило из уголовно-правового дискурса нравственного из -мерения. Хотя насильственные преступления среди мирян судят в основном светские власти, церковных юристов продолжает интересовать не только то, насколько обвиняемый, совершив насилие, нарушил закон, но и то, в какой степени он этим обнаружил развращённость ума, сердца и души, в какой степени его поступок нравственно опасен.
Подмена Бога человеком в качестве судьи и провозглашение основанием закона не воли Создателя , а разумной воли индивидов, совершившееся в секуляризированной философии, тем не менее оставило неизменным принцип свободы воли как основание принятия судебного решения о наказании. Все светские правовые системы Нового времени заимствуют из церковного (канонического) права схемы освобождения от ответст-венности тех преступников, которые не осознавали фактический характер и последствия своих действий [1. — С. 187]. Исследование свободы воли, характерное для церковного судопроизводства, было, по меньшей мере, совместимо с исследованием всей личности человека и вело от вопросов умысла к вопросам воззрений, мотивировок и внутреннего облика человека. Таким образом, был заложен основной принцип новоевропейской уголовно-исполнительной практики, судящей не столько преступление, сколько личность преступника.
Установление качественного содержания воли преступника в эпоху Средневековья не предполагало признания его принципиальной несвободы. Утрата свободной воли рассматривалась как временное явление, имеющее внешнюю причину. Индивид освобождался от ответственности не потому, что он несвободен в принципе, а потому что он находился под влиянием факторов, действию которых в данный момент не имел возможности противиться. Его воля всё равно оказывалась ак-сиологически окрашенной, и совершивший преступление освобождался только от ответственности перед людьми, но не перед Богом. Таким образом, в эпоху Средневековья исследование внутреннего облика преступного индивида и вынесение судебного решения не выходит за рамки дискур-
сов, постулирующих жёсткую связь свободы личности с её ответственностью.
В эпоху Нового времени ситуация меняется. В XIX веке окончательно оформляется натуралистический дискурс социальной реальности, вбирающий в себя естественнонаучное видение человека и общества. В натуралистической модели основой общества является природность (по Канту), то есть те моменты, которые подчиняются естественным законам и принадлежат к естественной необходимости [4. — С. 111].
Понятие «свободы» в натуралистической модели связано с идеей подобия личности и животного, оторвавшегося от своего первоначального растительного (связанного) состояния, но содержащего в себе растительное начало и стремящегося вернуться назад, в первичную связанность. Однако свобода «передвижения» животного (своего рода механическая квазисвобода) не равняется свободе как способности личности к моральному самоопределению и не предполагает ответственности за свои поступки, в том числе и за нежелательное причинение ущерба другим индивидам. В наиболее последовательных натуралистических концепциях природа насилия иррациональна, инстинктивна. Воля субъекта насилия не тождественна разуму и выступает как безотчётное, стихийное хотение, находящее выход в акте насилия. В системе координат такого индивида отсутствует представление о добре и зле. Поэтому его воля (неразумная и несвободная) должна рассматриваться как аксиоло-гически нейтральная и размещаться вне пространства мор альной и пр авов ой оценки.
В новоевропейской судебной практике на -туралистический дискурс социального проявля-ется в процедуре психолого-психиатрической экспертизы. В компетенцию психологов и пси -хиатров входит установление вменяемости преступного индивида, изучение его внутреннего мира, определение степени его общественной опасности. Таким образом, эксперты в области психологии и психиатрии приходят на смену средневековым священникам-юристам, привнося в судопроизводство представление о том, что при определённых условиях воля преступника может быть аксиологически-нейтральной, а де -структивные действия невменяемого индивида ничем не отличаются от стихийного бедствия и в принципе неподсудны. Констатация невменяемости психически больного преступника и от -сутствия аксиологической окрашенности его воли означает освобождение преступного инди-вида от всякой ответственности за любые на -сильственные действия. Назначаемое в таких случаях лечение не может рассматриваться как мера воспитательного воздействия, имеющая целью превращение з лой воли в добрую, а выступает как попытка блокирования неблагопри-ятного естественного фактора.
Более сложная ситуация возникает в том случае, если преступник вменяем, однако вследствие изменения баланса рационального и иррационального в пользу иррационального он впадает в состояние аффекта и временно утрачивает возможность осознавать характер и последствия своих действий. С точки зрения натуралистического дискурса воля преступника в момент совершения преступления аксиологически нейтральна, он невиновен и должен быть освобождён от ответственности. В дискурсе же «свободы и ответственности» воля субъекта насилия рассматривается как аксиологи-чески окрашенная, что предполагает признание его вины и ответственности.
В формально-юридическом плане эта проблема получила выражение в норме ограниченной вменяемости. Согласно части I статьи 22 УК РФ лица, признанные ограниченно вменяемыми, подлежат уголовной ответственности. Хотя в некоторых разновидностях натуралистического дискурса природная агрессивность в принципе неустранима и человек не всегда способен бло -кировать прорывы иррационального а, следова -тельно, должен быть освобождён от ответствен -ности. Однако часть II статьи 22 переводит освобождающее от ответственности основание в сферу смягчающих обстоятельств. Преступника, совершившего насилие, судят как обладающего свободной волей и подлежащего ответственно -сти, но при вынесении приговора считают, что он действовал как бы не по свободной воле и смягчают наказание. На индивида налагают от -ветственность так, как если бы его воля была злой, но смягчают приговор, как бы исходя из того, что его воля является в принципе доброй, хотя индивид, вменяемый в обычных условиях, попадает в ситуацию невменяемости, для кото -
ЛИТЕРАТУРА
рой характерна указанная выше аксиологически нейтральная система координат, в которой от -сутствуют различия между добром и злом.
Таким образом, современный правовой дискурс превращается в место встречи ценно -стно-нагруженных и ценностно-нейтральных дискурсов социального. Ориентация правосу-дия на уголовное преследование ограниченно вменяемых преступников свидетельствует о том, что оно сохраняет верность ценностному дискурсу «свободы и ответственности». Ак-сиологически-нейтральное же видение социу-ма как бы встраивается в доминирующую интеллектуальную практику. Возникает отмечае -мый М. Фуко парадоксальный феномен слия-ния власти (оценивающей) и науки (воздержи-вающейся от оценок) [7]. Совмещение в судо-производстве аксиологически-окрашенных и
аксиологически - нейтральных дискурсивных практик сменяется их тесным переплетением. Заявленное как средство установления истины о преступлении, научное знание превращается в средство установления истины о преступни -ке. И рассматривая человека в категориях био -логической и социальной необходимости, цен -ностно-нейтральный дискурс предоставляет правосудию основание для смягчения санкций в отношении насилия.
Таким образом, вопрос о свободе воли в контексте правового дискурса выступает как вопрос об источнике человеческой ответствен -ности. Этот вопрос может быть разрешен именно в социально-философском предметном поле. Именно свобода воли есть ответственно -порождающий феномен, который и определяет полноту ответственности.
7. Фуко М. Надзирать и наказывать: рожде -ние тюрьмы / пер. с фр. В. Наумова. — М. ЛБ
МЛЯаШЕМ, 1999. — 479 с.
1. Берман Г. Западная традиция права: эпоха формирования: пер. с англ. — М.: Изд-во МГУ, 1994. — 592 с.
2. Гусейнов А. А. Моральная демагогия как форма апологии насилия // Вопросы философии. — 1995. — № 5. — С. 3—12.
3. Жильсон Э. Философия в средние века: от истоков патристики до конца XIV века. — М.: Республика, 2004. — 678 с.
4. Пигров К. С. Социальная философия. — СПб.: Изд -во С.-Петерб. ун-та, 2005. — 295 с.
5. Столяров А. А. Проблема свободы воли в раннесредневековой философии (Аврелий Авгу -стин): автореф. дис. ... канд. филос. наук. — М., 1983. — 23 с.
6. Философский словарь Владимира Соловь -ёва. — Ростов н/Д.: Феникс, 2000. — 464 с.
