CC BY
78
Философские науки
А.Н. Харламов
АБСОЛЮТИЗАЦИЯ МОРАЛЬНОГО НАЧАЛА В ПОНИМАНИИ КАТЕГОРИЙ «ВИНА» И «ОТВЕТСТВЕННОСТЬ»
THE ABSOLUTIZATION OF MORAL START IN UNDERSTANDING OF THE CATEGORIES «BLAME»
AND «RESPONSIBILITY»
В статье рассматривается проблема, связанная с возникновением и развитием категорий «свобода воли», «вина» и «ответственность». Переход к новым общественным отношениям, которые регулируются законами и решениями народных собраний, способствует формированию нового подхода к оценке человеческих поступков. Это позволяет подойти вплотную к раскрытию ряда важнейших понятий, которые являются ключевыми для определения свободы воли, вины и ответственности.
In article is considered problem, connected with origin and development category «liberty to will», «blame» and «responsibility». Transition to new public relations, which were adjusted law and decisions of the public meetings, promoted shaping the new approach to estimation human action. This has allowed the thinker to approach in thick to opening the row the most important notion, which are key for determination category liberty to will, blame and responsiblity.
После крушения Римской империи новые государства формируются на базе германских племен, переселившихся на территорию Европы. Это время, когда система права представляет собой переплетение правовых правил, общественных обычаев и политических и религиозных институтов [3. — С. 61—63].
Взаимодействие язычества и христианства приносит уникальные плоды в области определения социального и этического статуса человека в мире, что незамедлительно отражается в рассмотрении вины и ответственности, продолжив процесс их перевода в моральные категории. По сути, завершается перевод их из области морально-правового поля в область только морального [3, 8].
В этот период и происходит процесс абсолютизации морального начала в понимании категории вины.
Во-первых, этому способствовало отсутствие сильной государственной власти. В условиях ее аморфности чрезвычайно большое значение в Западной Европе приобретает власть церкви, которая явилась важнейшим институтом не только в области идеологии, политической жизни, но и в области права [3, 8].
Во-вторых, формирование новых пра-вовых учреждений, более развитых, чем институты племенной, местной культуры, что было связано в значительной мере с интегрированностью светской и церковной властей [8. — С. 3—7]. В связи с тем, что императорская и королевская власть распространялась и на церковь, закономерным
123
Вестник Воронежского института МВД России №4 / 2014
стал процесс размывания светского религиозным. Обладая возможностью созывать церковные соборы и публиковать церковные законы, они способствовали проникновению клерикального начала в светские дела, тем самым обеспечивая морализацию категорий вины и ответственности, которые, в свою очередь, начинают функционировать как моральные категории независимо от сферы применения.
Таким образом, религиозная и политическая сферы тесно переплетались [3. — С. 95, 96; 8. —
С. 9—123], причем с явным доминированием религиозной. Это привело, в свою очередь, к трагическим результатам, так как именно западноевропейская цивилизация в эпоху Средневековья придала колоссальное значение чувству вины, стыда и страха как негативного образа «себя свободного» [3, 4].
Еще одним шагом в этом направлении стал процесс «условного разделение власти» [3, 4] на судебно-исполнительную (в лице королей и императоров) и судебно-законодательную (представленную духовенством). Этот факт подтверждается тем, что приговоры в основном выносились церковными судами, а исполнение ложилось на плечи светских властей. Это незамедлительно сказалось на изменении понимания вины и негативного отношения к ней, так как согласно христианской традиции человек изначально ответственен и виновен. Причем вина и ответственность в данном контексте представляют собой осознание того первородного греха, который был совершен в Эдемском саду. Со сменой поколений ситуация лишь усугублялись. Этому способствовали рассуждения проповедников, согласно которым грех масштабнее прощения. Это привело к изменению полярности понятий «свобода», «вина» и «ответственность», которые стали восприниматься как негативные. Моральная оценка действий, становится доминирующей в определении поведения человека и статуса вины, определяя ее ретроспективный характер и негативную коннотацию [4].
Такое положение дел, во-первых, связано с усилением роли морали в определении вины. Наличие у королевской власти религиозных функций не могло не наложить отпечаток на светские отношения, а именно на правовую и судебную системы.
Во-вторых, это приводит к объединению, а порой отождествлению, светского и религиозного понятийного аппаратов, что и выразилось в
дальнейшем определении вины через понятия греха и наказания [3, 4, 8].
Это хорошо прослеживается в рамках взаимодействия идеалов и понятийного аппарата христианства и язычества с постепенным преобладанием христианства. Важным такое взаимодействие явилось в определении поведенческого образца, что опять-таки сказалось на определении вины сквозь призму христианских ценностей. Отсутствие единой юридической системы послужило отправным моментом и в морализации правовых категорий.
Именно христианство становится своеобразной заменой отсутствующей единой юридической системы, внося свои изменения в понятийный аппарат, изменяя систему оценки действий человека. И в первую очередь это было связано с развитием системы церковного права, а как следствие это отразилось на негативной коннотации в восприятии вины [4].
В связи с этим следует обратить внимание на то, что система наказаний, как некий аналог правового регулирования, за «грехи» возникает и развивается в монастырях [3. — С. 79; 4; 8]. Под влиянием христианского учения отношение людей к окружающему материальному миру изменяется. Так, например, первоначальная терпимость христианства и предложенная лояльная система правового регулирования социальных отношений в сфере наказаний быстро завоевывает доверие, становится более востребованной в судопроизводстве, оперируя понятием «вина» в правовом поле, но уже в моральном и этическом контексте используя понятие «грех» [3. — С. 95—96; 4; 8].
Так как церковь по определению не могла не взаимодействовать с другими социальными институтами, и, как указано ранее, она теснейшим образом была переплетена с политической сферой, а такое взаимодействие «требует юридического нормирования» [8. — С. 4], то «скоро уложения о наказаниях стали писаться не только для монахов, но и для всех христиан. К XI в. уже десятки таких книг ходили среди духовенства всех народов Европы» [3. — С. 79]. Таким образом, произошла религиозная экспансия в область действия светского правового начала, изменившая сам подход к миру и человеку — это мир греховный, зависимость от него — последствие грехопадения, что и стало ключевым моментом в переходе к отождествлению вины с преступлением и грехом, а ответственности — с наказанием. «"Светские" преступления тоже были грехами;
124
Философские науки
фактически слова "преступление" и "грех" были взаимозаменяемы» [3. — С. 80]. Этому также способствовало и то, что книги покаяний не предусматривали никакой судебной процедуры, хотя со временем они стали включать указания относительно тех вопросов, которые должен задавать священник. По своей сути процедура являла собой исповедь. Соответственно, наказания применялись к тем грехам, в которых человек исповедался священнику. Это опять-таки приводит к смешению религиозного и светского права, ибо человек мог теперь каяться не только в нарушении церковных норм, но и в нарушении светских законов, уже искупая свои проступки в соответствии с церковными уложениями.
Накопленное в церкви огромное количество различных канонических норм, декретов и решений отдельных епископов, законов императоров и королей о церкви, стало благодатной почвой для развития системы правосудия, ориентированной, в свою очередь, на доминирование именно морального начала в вопросах определения вины личности. Наличие множества уложений о наказаниях с описанием различных грехов и полагающихся за них наказаний также нашло свое выражение и применение в светском судопроизводстве, акцентируя внимание на моральной стороне поступков, сводя понимание вины к греху, что было связано с идеей освобождения от уз греховного земного мира [3, 4, 8].
Огромную роль в процессе морализации вины сыграло теснейшее взаимодействие народного права и права покаяния. Следует учитывать, что народное право обладало лишь слабыми средствами принуждения и нуждалось в поддержке церковного закона, который обеспечил бы ему сохранение своей собственной святости, особенно это касалось сохранения святости клятв, на которых основывалось народное право.
Несмотря на то, что право покаяния, которое было кодифицировано в церковных уложениях о наказаниях, во многом резко контрастировало с народным правом, развивавшимся еще с дохристианских времен, они все же принадлежали одной культуре.
Необходимо указать на то, что внушаемая посредством проповеди монастырская этика и философия «отречения» свели главные «светские» преступления (убийство, грабеж и т.п.) к понятию греха, а грехи следовало искупить покаянием. В
то же время и все главные «церковные» проступки являлись одновременно преступлениями (которые запрещало народное право) и наказывались светскими властями [3. — С. 82; 8. — С. 1—59].
Следует обратить внимание на тот момент, что сама светская власть, применявшая народное право, состояла в основном из духовенства. Поэтому в рассматриваемый период нельзя говорить о существовании двух раздельных законов — светского и духовного или же о праве светском и церковном. Народное право совместно с церковными уложениями о наказаниях «обрабатывали, так сказать, одну и ту же почву» [3. — С. 82].
Произведения отцов церкви, в которые входили и каноны, способствовали постепенному формированию общей богословской доктрины «презрения к миру» и, как следствие, общего подхода в рассмотрении различных проступков как грехов. Священники, выполняя свои функциональны обязанности, стали проводниками церковной доктрины среди своей паствы, перенося церковные ценности и понятия в оценке поведения и на светскую жизнь, все больше морализируя вину, не проводя различия вины с грехом, усиливая «гармонию пессимизма» [3, 4].
Самым типичным представителем первой стадии развития средневекового мышления был Блаженный Августин.
Рассмотрение проблемы вины человека, в первую очередь наталкивает на вопрос: откуда в мире берется зло? Ответ на него у Августина отражает всю глубину морализации понятия вины. Согласно его мнению, зло порождается отклонением нашей воли от единства к множеству, от вечного блага к временному, от бытия к небытию, а положительной причины такое отклонение воли не имеет, потому что зло, будучи только отрицанием, не может иметь положительной причины [4, 8].
Сама возможность такого движения воли к злу в человеке объясняется тем, что он создан из ничего и соединяет в себе, не обладая полным бытием, бытие с небытием [7. — С. 125]. Получается, что свободное действие человека изначально есть своеобразный уход от Бога, это действие изначально обречено быть и греховным. По сути, Августин отождествляет вину и грех (не делая различий между ними), формируя дальнейшее негативное представление о вине, усиливая и закрепляя дальнейший морализаторский подход в ее использовании, принижая силу личного раскаяния [7. — С. 125].
125
Вестник Воронежского института МВД России №4 / 2014
Известна его полемика относительно человеческой воли с Пелагием, утверждавшим, что человек может собственными заслугами достигнуть спасения от греха, и не признававшим наследственность первородного греха [7. — С. 155, 156].
Важным является и то, что пелагианство видело спасение человека в нем самом (необходимо только возбудить в нем доверие к собственным силам, а всякое добро и зло не рождается с ним, но делается им). По сути, личность рождается способной к тому и другому, то есть единственное врожденное нам добро — это свобода. Данная же Создателем способность человека творить зло существует только для того, чтобы мы могли свободно делать добро. Поэтому самая возможность в нас зла есть некоторым образом добро [7. — С. 155, 156], что указывает на недопустимость использования понятия «вина» в строго негативной коннотации.
Августин, напротив, отстаивал позицию, согласно которой наши заслуги сами являются последствиями дара Божьего. Действие же благодати не является отношением к отдельной личности: оно проявляется только через посредство церкви [1. — С. 464; 2].
Из этого следуют неутешительные выводы: во-первых, вследствие первородного греха все человечество обречено быть греховным (негативная коннотация вины). Во-вторых, избранная часть людей предопределена к спасению посредством акта милости, даром благодати (вменение вины и избавление от нее со стороны некой внешней силы). В-третьих, причина появления таких избранников кроется в определении, что «пути Господни неисповедимы» [1. — С. 464].
Это подтверждает мысль о том, что воля человека в данный период не играет никакой роли в определении границ вины личности. Здесь, как и в античной системе миропонимания, присутствует трагизм человеческой личности в виде возможности выбора без реального права выбора [1, 2, 4, 7]. Вина в данном случае не является врожденной характеристикой человеческой личности [5, 6], она навязывается ему в виде греха, порочности человеческой воли.
В свете изложенного нельзя не увидеть, что в ходе развития философско-этических идей раннего средневекового общества «ав-густинианство» порождало лишь тревогу и у наставников, и у наставляемых, результа-
том чего явилась проповедь, толковавшая больше о страстях, о грехе, об аде [4]. По сути, на всем протяжении рассматриваемого периода церковный дискурс имел пессимистическую доминанту [4. — С. 149—158]. Идеология «презрения к миру», претендовавшая на всеобщность, ставила во главу угла вопрос о человеческом уделе в этом презренном мире.
Таким образом, на протяжении всего рассматриваемого периода людям посредством проповеди в большинстве случаев внушалась монастырская этика и философия «отречения» от мира [4], придавая негативную коннотацию вине, переходя к ретроспективности данного понятия, все больше и больше морализируя его смысл.
ЛИТЕРАТУРА
1. Августин А. Исповедь / пер. с лат. М.Е. Сергеенко; общ. ред. и статья А.А. Столярова. — М.: Канон +, 1997. — 464 с.
2. Августин Блаженный. О Граде Божием. — Мн.: Харвест; М.: АСТ, 2000. — 1296 с. — (Классическая философская мысль).
3. Берман Г. Дж. Западная традиция права: эпоха формирования / пер. с англ. — 2-е изд. — М.: Изд-во МГУ: ИНФРА-М — НОРМА, 1998.
— 624 с.
4. Делюмо Ж. Грех и страх: формирование чувства вины в цивилизации Запада (XIII—XVIII вв.) / пер. с франц. И.Б. Иткина, Е.Э. Ляминой, И.Е. Лебедевой, А.Г. Пазельской, под ред. Д.Э. Харитоновича. — Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2003. — 752 с.
5. Кант И. Метафизика нравов / пер. с нем., примеч. С.Я. Шейнман-Топштейн и Ц.Г. Арзака-ньяка; вступ. ст. М.М. Филиппова; примеч. А.А. Тахо-Годи. — М.: Мир книги, Литература, 2007.
— 400 с.
6. Кант И. Трактаты и письма. — М.: Наука, 1980. — 712 с.
7. Столяров А.А. Свобода воли как проблема
европейского морального сознания. Очерки истории: от Гомера до Лютера. — М.: Греко-
латинский кабинет, 1999. — 298 с.
8. Суворов Н.С. Учебник церковного права / под ред. и с предисл. В.А. Томсинова. — М.: Зерцало, 2004. — 480 с. — (Русское юридическое наследие).
126
Философские науки
REFERENCES
1. Avgustin A. Ispoved / per. s lat. M.E. Ser-geenko; obsch. red. i statya A.A. Stolyarova. — M.: Kanon , 1997. — 464 s.
2. Avgustin Blazhennyiy. O Grade Bozhiem. — Mn.: Harvest; M.: AST, 2000. — 1296 s. — (Klas-sicheskaya filosofskaya myisl).
3. Berman G. Dzh. Zapadnaya traditsiya prava: epoha formirovaniya / per. s angl. — 2-e izd. — M.: Izd-vo MGU: INFRA-M — NORMA,
1998. — 624 s.
4. Delyumo Zh. Greh i strah: formirovanie chuvstva vinyi v tsivilizatsii Zapada (XIII —XVIII vv.) / per. s frants. I.B. Itkina, E.E. Lyaminoy, I.E. Lebedevoy, A.G. Pazelskoy, pod red. D.E. Hari-
tonovicha. — Ekaterinburg: Izd-vo Ural. un-ta,
2003. — 752 s.
5. Kant I. Metafizika nravov / per. s nem., primech. S.Ya. Sheynman-Topshteyn i Ts.G. Ar-zakanyaka; vstup. st. M.M. Filippova; primech. A.A. Taho-Godi. — M.: Mir knigi, Literatura,
2007. — 400 s.
6. Kant I. Traktatyi i pisma. — M.: Nauka, 1980. — 712 s.
7. Stolyarov A.A. Svoboda voli kak problema evropeyskogo moralnogo soznaniya. Ocherki istorii: ot Gomera do Lyutera. — M.: Greko-latinskiy kabi-net, 1999. — 298 s.
8. Suvorov N.S. Uchebnik tserkovnogo prava / pod red. i s predisl. V.A. Tomsinova. — M.: Zertsa-lo, 2004. — 480 s. — (Russkoe yuridicheskoe nasledie)
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ
Харламов Андрей Николаевич. Преподаватель кафедры социально-гуманитарных и экономических дисциплин.
Воронежский институт МВД России.
E-mail: filosof.a@yandex.ru
Россия, 394065, Воронеж, проспект Патриотов, 53. Тел. (473) 262-33-91.
Kharlamov Andreу Nikolayevich. Lecturer of the chair of Social Human and Economical Disciplines. Voronezh Institute of the Ministry of the Interior of Russia.
Work address: Russia, 394065, Voronezh, Prospect Patriotov, 53. Tel. (473) 262-33-91.
Ключевые слова: мораль; вина; ответственность; личность.
Key words: morality; blame; responsibility; personality.
УДК 101.1:316.6
127
