CC BY
25
Владимир Колязин
«Свет разума не остановишь»
Опыт прочтения «Ромула Великого» Фридриха Дюрренматта
«Гротеск - одна из неограниченных возможностей быть точным... Гротеск - прообраз, лицо безликого мира, и точно так же наше мышление больше не обходится без понятия парадокса. <...> Мир (тем самым и подмостки, означающие этот мир) существует здесь для меня как нечто чудовищное, как загадка сущности зла, с которым приходится мириться, капитулировать перед которым,
однако, нельзя».
Фридрих Дюрренматт «Проблемы театра», 1954 г.
Вначале стоит вспомнить о том, что могут нам поведать о Великом Ромуле анналы. В 475 г. римский военачальник Орест Флавий назначает императором своего пятнадцатилетнего сына Ромула, править которому досталось менее года.
Следующий, 476 г., как свидетельствуют историки - несчастливый, високосный, год германской экспансии в Западной Европе и краха ослабевшей Римской империи, от которой берет начало средневековье. К августу остготами захвачена треть земель современной Италии. 4 сентября Ромула свергли его солдаты. Этот день считается днем падения Западной Римской империи. Одоакр становится королем Италии и отправляет Ромула в глушь. Дальнейшая его судьба туманна.
История героя драмы «Ромул Великий» является полным вымыслом Фридриха Дюрренматта (1921-1990), гиперболическим переосмыслением-трансформацией. Об этой «исторически недостоверной комедии» с такой широкой гаммой ритмов, красок и даже температур отдельных сцен у нас и за рубежом написано до обидного мало. Причина - поздние пьесы заслоняют ранние. В этом большая выгода для театра, каковой может позволить себе обратное, «попятное» чтение: через опыт всего написанного между чисто абсурдистским «Портретом планеты» (1970) и последней пьесой «Ахтерлоо» (3-й и 4-й варианты 1985-88).
Петер Рюди, автор первой биографии Фридриха Дюрренматта, называет политическую комедию великого швейцарца «притчей о власти и достоинстве бессилия»1. Академическая «Британика» определила «Ромула Великого» как «вольные комические игры с историческими фактами». К восприятию «Ромула» многое добавляет изменчивое время, оно все подкидывает и подкидывает взрывчатого материала. Дюррен-матт-пересмешник в послесловии написал точно: «Эта комедия трудна тем, что кажется легкой»2. Он рассказывал не то всерьез, не то в шутку, что задумал пьесу в родной эмментальской деревеньке темной ночью, за те пятьдесят шагов, что шел за молоком для ребенка.
Попробуем же прочесть комедию еще раз и медленно, ведь перед нами притча. По масштабу поставленных в ней вопросов она могла бы стать сегодня важной для российского общества.
Начнем с того, что мы имеем дело с философическим театром великого оптимиста и циника, оптимистического циника, если хотите. Дюрренматт с удовольствием созерцает катастрофы «нашего внушающего опасения мира», рушащуюся вселенную, полет Минотавра над грешной планетой, неудачу строительства Вавилонской Башни. Соратник драматурга, Макс Фриш заявлял, что комедии его коллеги - «всегда попытки припереть демонов к стенке, запечатлеть в образах бесформенный хаос» этого мира. Дивясь талантам и находкам Бертольта Брехта, сам Дюрренматт заметил, как мастерски тот в одной небольшой
Ф. Дюрренматт. Автопортрет. 1978
уличной сценке смог показать мир в состоянии краха, а вот теперь-то «задача заключается в том, чтобы показать, как дошло до этой аварии».
В драматургии Дюрренматта царит вымысел, фантазия, фикция. Он прокламирует: «Я - экспрессионист. Фриш-импрессионист пишет о пережитом, в его новой пьесе я тотчас узнаю только что им мне поведанное. Я нуждаюсь в пережитом в той же мере, что и Фриш, только оно необходимо для того, чтобы отойти от него в какой-то середине, о которой я ничего не ведаю, из которой потом выпрыгивает что-то совсем преображенное»3.
Макс Фриш считает, что у Дюрренматта все ровно наоборот: он читает и не узнает ничего из поведанного Дюрренматтом; все абстрагировано и гротескно, а форма «Ромула Великого» не менее по-барочному загадочна, чем проходящая по соседству с Кампаньей Аппиева дорога на картине Пиранези.
Рассуждая о типе пьес Дюрренматта, исследователь и биограф Ульрих Вебер4 сразу же ставит его героя на одну полку с античными авторами и Шекспиром: все его герои выдуманы, как многие персонажи античных трагедий и шекспировских королевских хроник, но у Дюрренматта всегда на первом месте подмигивающее «как если бы»:
«Посему дюрренматтовский театр в основе своей носит пародийные черты. Он цитирует [старую] драматическую форму, чтобы продемонстрировать ее несовременность, несоразмерность духу времени <...>. В конце концов Ромул, Акки, Геркулес - все они антигерои»5.
Для понимания природы театральности великого швейцарца очень важно иметь в виду множественные пересечения его рано определившихся интересов как художника (графика и живописца) и драматурга, покинувшего плен традиционного реализма, сменив интерес к постижению мира натуры на внимание к мирам центробежно-метафи-зическим. Так, интересно отметить, какие именно книги произвели серьезное впечатление на драматурга в юности. Их две: «Путешествие к центру земли» Жюля Верна с мотивом вхождения в самое сердце планеты и «Ардистан и Джиннистан» писателя-тривиалиста Карла Мая с кафкианским мотивом мертвого города. «Учитель рассказывал нам, к примеру, истории о Бальзаке. Я был переполнен и захвачен этими историями. И начал потом пытаться рассказывать сам, но в виде череды историй с картинками; рисовал то, о чем мне надо было рассказывать»6.
Вскоре мы понимаем, что драматурга не менее, чем природа характера Ромула, интересует структура государства и стадии его распада. Очевидно, что Рим - на пике махинаций и коррупции, сказано ведь министром: «теперь всех можно купить». С самого начала пьесы автор осмеивает рассыпающуюся империю. Запах тлена - запах Рима. Рим давно умер, он разлагающийся труп. Император же выведен шутом гороховым.
Исподволь мы считываем двоякую функцию главного персонажа: Ромул еще и скрытый притаившийся мудрец. Сколько лет он разыгрывает шута? Пять или двадцать? В чем конкретно вина и позор Ромула, в чем его мудрость и наивность? Ответы на эти вопросы придется искать все четыре действия. Исполнитель роли Ромула должен решить: стоит ли ему искать конкретики и актуального прототипа?
Комедия - по Дюрренматту - чрево опасностей. Нам предстоит просчитать все опасности этой пьесы, в которой каждый шаг сюжета и героев откликается современной ассоциацией. Можно ли навлечь постановкой крайний гнев сильных мира сего? Вряд ли. Думается, опасность «Ромула» преувеличена; она заключена, в основном, в бесконечных остротах. Пьеса поражает обилием bon mot. На каждом шагу - издевка над всем и вся. В понимании Дюрренматта острота, даже сальность (Zote) - зерно комедии, она «отражает неотразимое, формирует хаос».
Макс Фриш, первым отозвавшийся на показ базельской постановки в Цюрихском драматическом театре (10 декабря 1949 г.), заметил, что лучшие остроты его друга не в словах, а в ситуациях. А еще в метафорах. И продолжил в своей рецензии для программки спектакля, к несчастью, не оказавшегося шедевром, как и многие последующие постановки в Гёттингене и других городах: «Его шутки точно распланированы, это не дешевые остроты, не какое-то там пожиманье плечами. Дюррен-маттовские же метафоры целиком театральной природы, там, где они начинают говорить, надо просто заткнуть рот. В театральном смысле наиболее удачна сцена между Эмилионом и Реей, читающей отрывок из "Антигоны"»7.
Со сцены Эмилиана и Реи, так сказать, дюрренматтовской Виолы, становится ясно, что в драматургии пьесы наличествуют и борются три жанровых пласта: дюрренматтовской иронической комедии-притчи, шекспировской комедии и современной интеллектуальной драмы-шарады.
Филигранно маневрировать между этими жанровыми пластами, вылавливая блестки драмы и эпического в тигле комедии - занимательная, на наш взгляд, задача для режиссера-постановщика. Самая трудная и самая эффектная.
Приходится задумываться над особенностью языка драмы и его главного героя-политика. Мы из уст политиков ни разу в жизни не слышали ни таких глубокомысленных слов, ни таких сентенций. Видимо, эти контрасты иронического и высокого штиля постановщику пьесы придется каким-то образом оттенить.
Конечно, очень важны гротесковые метафоры пьесы. Во втором действии мы сосредотачиваемся на главной из них - вилла императора в Кампанье превращена в курятник, Ромул все время ест яйца и сравнивает несушку по имени Марк Аврелий с несушками Каракаллой, Одоакром и Орестом. Яйцо (если не уходить в индийскую философию и рождение Брахмы из золотого яйца) - символ мудрости, плодородия или позора (тухлые яйца). Известна присказка «яйца курицу не учат» -у Дюрренматта речь идет о нарушенном процессе учения нации, который Ромул хотел бы восстановить в следующих поколениях. В третьем акте, который Макс Фриш метко назвал «ведекиндовским», комедия вступает в сферу макабрического гротеска - куча императоров в шкафах, заговор, бунт, почти дворцовый переворот, скелеты лезут изо всех шкафов. Какой простор открывается для театральной фантазии!
Ф. Дюрренматт. Автопортрет. Фрагмент. 1978
Ромул подталкивает молодых Эмилиана и Рею: наберитесь мужества сказать обществу полную правду. В его суждениях проскальзывают то и дело критически-философские нотки, слышится голос потерянного немецкого (только ли немецкого?) поколения и его рупоров Карла Ясперса и Теодора Адорно. Так, например, в монологе Ромула, исполненного сахаровского пафоса, впрямую звучит голос, обращенный к поколению послевоенных немцев: «Я хочу раскрыть тебе глаза, чтобы ты взглянул на этот трон, на эту гору нагроможденных черепов, на потоки крови, дымящиеся на его ступенях. Какого ты ждешь ответа с вершины гигантского здания римской истории?»8.
В финале третьего действия звучит тема правды истории и бесконечного вранья - как неотъемлемой части политики. Ромулу постоянно врут о положении в стране и о ходе войны с германцами. Наш мир, как и весь земной шар, полон вранья, которым заморочена голова простого человека; по Дюрренматту, наша жизнь опутана им наподобие замысловатых лабиринтов в его живописных сериях. Не приходится долго искать современные параллели. Возьмем недавний карабахский конфликт. Радио транслирует современного политолога, говорящего не впрямую, а намеками, обиняком о помощи правительства РФ армянам, «которой мы не видим, но о ней догадываемся».
В четвертом действии сюжет притчи и история Ромула обретают резкий поворот: германцы во дворце императора! Но происходит - вопреки исторической правде - чуть ли не братание Ромула и захватчика Одоакра, который пришел «не убивать, а вместе с народом выступить к тебе в поддержку». Когда история не дает героя, тогда его должна родить притча. В этом месте этическая пружина дюрренматтовской притчи - «попробуй внести разум в безумие» - выходит на поверхность.
Есть опасность в уподоблении Ромула какому-то конкретному политику, ведь он не император-тиран, не эксплуататор, не трибун, а мудрец, взявший на свои плечи особую миссию, которую никакие правители не берут! В терминологии позднего Дюрренматта - «иронический герой». Постепенно он становится нам все симпатичнее и кажется чуть ли не героем экзистенциальной драмы: император с опытом во всем сомневающегося человека, пережившего войну. Мы начинаем все больше воспринимать его двойником самого драматурга.
В конце пьесы в фигуре Ромула открывается второе или даже третье дно. Перед нами трагикомический герой с биографией и целью шилле-ровского романтика - перехитрить саму историю. Его план жизни вот-вот окажется низвергнутым или перевернутым. Однако внезапно Ромул встречает в Одоакре единомышленника и равного партнера. В этом акте мы опускаемся как бы в лабиринты дюрренматтовской философской мысли. Он все время сосредоточенно, словно Шпенглер в «Закате Европы», думает о Германии, ее падении, о необходимости «культа героев», новых героев, о схватке цивилизаций и крахе одной из них, не самой реакционной, о роли мудрого правителя. Во время финального диспута Ромула и Одоакра (о гарантиях для бывшего правителя) зрители снова столкнутся с иронической игрой и современными аллюзиями.
Любопытно, что Бертольт Брехт, пожелавший после премьеры «Ромула» в Базеле (25 апреля 1949 г.) познакомиться с молодым драматургом, похвалил Дюрренматта за изображение германцев, заверив его, что постановка этой пьесы в Германии произвела бы «целебное воздействие». Дюрренматт с сожалением вспоминал, что по юности своей не мог достойно оценить Брехта, будучи неспособным понять, что его «политическое доктринерство было своеобразной маской», необходимой для его времени9.
«Мужественный человек» на троне правителя не был для Дюрренматта идеалистической фантазией. Ромул был для него лишь «первым в ряду заслуженных предателей»; в казавшуюся бесконечной эпоху
Ф. Дюрренматт. Автопортрет. Фрагмент. 1982
«холодной войны»10 все же нашлись те, кем он смог восхищаться -Вацвав Гавел и Войцех Ярузельский, которого драматург, в отличие от многих, считал настоящим спасителем Польши.
Из сферы интеллектуальной драмы - тема власти над временем. Ромул и Одоакр не приходят к определенному заключению. Ромул заявляет: «У нас власть лишь над настоящим». Зритель же должен будет ответить на вопрос, достаточно ли нашему времени власти над настоящим, не следовало бы, в духе Вальтера Беньямина, стремиться, преодолевая прошлое, и к власти над будущим? Это мысли, которые крутятся в головах философов, буравя извилины, а для настоящего театра каждый зритель в зале - философ.
Мечта драматурга вполне определенна - оставить нам, зрителям, сомнения, вопросы, волнения и образ Ромула - этого «опасного субъекта, который наперед обрекает себя на смерть», «судью мира, рядящегося шутом, трагедия которого заключена в комедии его конца, в переходе на пенсию.» (так формулирует великий швейцарец в послесловии к пьесе11). Ромул - тот, кто имел мужество выразить свое отчаяние. Согласно Дюрренматту, назначение комедии вообще «выражать отчаяние, но это отчаяние не следствие данного мира, а ответ, который конец дает этому миру, и ответом было бы - не отчаиваться.».
Пусть трагедия как жанр погибла, но жизнь полна трагедий, и у театра, настаивает драматург, «все еще есть возможность показать смелого, мужественного человека»12.
В финале Дюрренматт, опустив в своего героя в глубокую пропасть одиночества, поднимает его на недосягаемые лировские котурны. Ведь если кто и был в истории человечества подобным «судье мира, рядящегося шутом», так это Лир.
Post scriptum
В беседе с литературоведом Арнольдом Дюрренматт говорил: «Меня часто изображают слишком уж великим циником, потому что не хотят всерьез принять проблемы, которые я изображаю. К примеру, никогда не обсуждается проблема, которая ставится в "Ромуле": а имеем ли мы вообще право обороняться и защищаться с помощью нашей истории? Это никогда не воспринималось всерьез... Почему? Это очень неудобный вопрос <...>. В предрасположенности своей я религиозный человек. Но веру невозможно ничем доказать, нельзя ничем объективировать, вера чисто субъективна.
А р н о л ь д: Но если автор соблазняет к тому, чтобы уверовать, он сильно работает с эмоциями и соблазняет бесконтрольно к неконтрол-лируемому иррационализму.
— Я не соблазняю. Я советую не слушать советов. Я буду каждого соблазнять к неверию, если его надо соблазнить только к неверию. Единственное, что я признаю и что утверждаю: если есть вера, если есть Бог, тогда есть что-то, что устанавливает Бог - сомнение. И только когда я принимаю это сомнение всерьез, только тогда я могу дискутировать; тогда это сомнение - избранное Богом покрывало, которое он тянет перед собой. И отодвинуть сомнение в сторону - это наибольшая несправедливость, которая существует. Я сомневающийся, я сомневаюсь, сомневаюсь и сомневаюсь. Вот вы издавали барочного поэта Квирина Кульмана, если вы возьмете этих людей: это были настоящие верующие. Настоящие верующие безумцы, дон Кихоты, Гулливеры.
А р н о л ь д: Дюрренматты?
— Нет, я не рискну ставить себя в этот ряд <...>. Главная обязанность писателя - быть как можно более крайним Я, в мире обезличивания утверждать себя как индивидуума, выражать себя и не мыслить как партия или доктрина <...>. Что такое писатель, что такое художник?
Это человеческий документ человеческой ситуации, это остается. Это человеческий крик о помощи, который цепко остается в памяти, который не исчезает»13.
1 Rüedi Peter. Dürrenmatt oder Die Ahnung vom Ganzen. Biographie. Diogenes. Zürich, 2011. S. 346.
2 Дюрренматт Фридрих. Комедии. Перевод с немецкого под редакцией К. Богатырева. Послесловие Ю. Архипова. М.: Искусство, 1969. С. 81.
3 Dürrenmatt Friedrich. Gespräch mit Heinz Ludwig Arnold. Zürich, Arche, 1976. S. 58.
4 Его 700-страничный том специально издан цюрихским «Диогенес» к 100-летию со дня рождения драматурга: Weber Ulrich. Friedrich Dürrenmatt. Eine Biographie. Zürich, Diogenes, 2020.
5 Weber Ulrich. Op. cit. S. 188.
6 Dürrenmatt Friedrich. Op. cit. S. 14-15.
7 Rüedi Peter. Op. cit. S. 345.
8 Дюрренматт Фридрих. Указ. соч. С. 63-64
9 См. об этом: Rüedi Peter. Op. cit. S. 353.
10 Дюрренматт-апокалиптик полагал, что «холодная война» продержится еще не менее трехсот лет и кончится вселенской катастрофой (этой теме посвящена радиопьеса-притча 1950-го г. «Предприятие «Вега»).
11 Дюрренматт Фридрих. Указ. соч. С. 82.
12 Weber Ulrich. Op. cit. S. 186-187.
13 Dürrenmatt Friedrich. Op. cit. S. 40-41, 52-53.
