CC BY
168
УДК 342
Н. А. Боброва, В. В. Степанова
Существует ли позитивная конституционная ответственность?
В статье анализируются итоги разработки конституционной ответственности с момента ее признания в науке конституционного права. Называются первопроходцы проблематики конституционно-правовых санкций, конституционно-правовой ответственности, конституционно-правовых деликтов. Ставится вопрос о недопустимости увлечения позитивной конституционной ответственностью в ущерб разработке собственно юридической ответственности, конкретных конституционных санкций.
The authors analyses the outcome of the development of constitutional responsibility since its recognition in science of constitutional law. Called trailblazers perspective constitutional and legal sanctions, constitutional and legal responsibility, legal and constitutional torts. Raises the issue of the inadmissibility of the positive constitutional responsibility in the interests detrimental to the development of proper legal responsibility of specific constitutional sanctions.
Ключевые слова: юридическая ответственность, конституционная ответственность, позитивная ответственность, санкции, деликты.
Key words: legal Responsibility, constitutional Responsibility, positive Responsibility, Sanctions, Torts.
Ныне практически во все учебники конституционного права вошли конституционные деликты как самостоятельная разновидность юридических деликтов и конституционная ответственность как самостоятельный вид юридической ответственности. Основоположники феномена конституционно-правовой ответственности могут торжествовать. Однако зачастую сами конституционалисты искажают историю разработки этого феномена. Так, в интернет-материале московского профессора К. (женщины) говорится о том, что она является основоположником разработки института конституционно-правовой ответственности. Между тем основоположниками
© Боброва Н. А., Степанова В. В., 2018
102
института государственно-правовой (конституционно-правовой) ответственности, государственно-правовых (конституционных) санкций, государственно-правовых (конституционных) деликтов являются С.А. Авакьян [1; 2], Ю.П. Ерёменко и Ф.М. Рудинский [23], Н А. Боброва [9; 10; 11; 12; 28], Т.Д. Зражевская [12; 24], Г.В. Барабашев [7], В О. Лучин [28; 29]. Именно в данной хронологической последовательности семеро ученых-конституционалистов, не считая работ «чистых» теоретиков права, были первопроходцами конституционно-правовой (государственно-правовой) ответственности, а также соответствующих санкций и деликтов. Нетрудно в этом убедиться, заглянув в сборник библиографии по конституционному праву [3, с. 26-30].
Названные ученые впервые писали о политическом характере конституционной ответственности, позитивной конституционной ответственности, специфике конституционно-правовых санкций, ответственности как элементе статуса, ответственности коллективных субъектов (представительных органов власти, избирательных комиссий, партий и др.), особенностях вины в сфере конституционно-правовых отношений, в том числе вины руководителей, отвечающих не только за свою деятельность, но и за деятельность своих подчинённых, а также о других особенностях конституционно-правовой ответственности.
Все последующие авторы в этих вопросах были вторичны. Поэтому заявления некоторых из них о своей первопроходческой роли в разработке конституционной ответственности не соответствуют истине.
Профессор Ю.П. Еременко, выступая в 1992 г. в Конституционном Суде РФ в качестве эксперта по так называемому «делу КПСС», где ставился вопрос о юридической ответственности (неконституционности) КПСС и КПРФ, отметил, что «конституционной ответственности не повезло в жизни и в теории» [34]. Не повезло потому, что вопросы ответственности в конституционных правоотношениях затрагивают интересы власти, а власть не заинтересована в подробной регламентации своих обязанностей, равно как ответственности за их неисполнение, оставляя гибкий простор для усмотрения и маневрирования.
О великой роли усмотрения в конституционно-правовом регулировании и правоприменении пишет С.А. Авакьян и даже подвергает сомнению возможность детального урегулирования властеотношений и, соответственно, детального описания деликтов, совершаемых властью, ибо именно власть не заинтересована в детальном регулировании своей деятельности.
Более того, он выдвигает феноменальный тезис, согласно которому закономерность регулирования властеотношений состоит в том, что нет никаких закономерностей [5].
К концу ХХ столетия, в том числе благодаря деятельности Конституционного Суда РФ [31; 36; 37] и появлению новых санкций, практически не осталось ученых, подвергающих сомнению наличие самостоятельного института конституционно-правовой ответственности, который, в свою очередь, состоит из нескольких институтов в зависимости от предмета регулирования и субъекта ответственности: ответственность в избирательном праве, ответственность государства перед личностью, ответственность президента, ответственность исполнительных органов власти перед представительными органами власти, ответственность правительства перед парламентом (раньше это именовалось парламентской ответственностью, но теперь появилась и трактовка парламентской ответственности как ответственности самого парламента и его структурных элементов: комитетов, депутатов и др. [41]), ответственность политических партий. Кстати сказать, в дореволюционной России административная ответственность как институт полицейского права формировалась по мере возникновения и наращивания административных санкций [32].
Сомнения, причем до сих пор не разрешенные, остались лишь относительно юридического содержания позитивной ответственности, аргументированно изложенные многими учеными. Более того, некоторые из первопроходцев феномена конституционно-правовой ответственности, первоначально горячо отстаивая позитивную государственно-правовую ответственность, впоследствии присоединились к скептикам юридической природы этого института и пришли к выводу, что под разговоры о позитивной ответственности властвующие субъекты просто-напросто уходят от применения санкций, наказания, т. е. избегают собственно юридической ответственности [13, с. 242-252].
Конструкция позитивной ответственности выгодна только власти, и находится немало ученых, по-прежнему ее культивирующих.
О позитивной ответственности власти рассуждали и при царизме. Выступая на открытии Второй Государственной думы 20 февраля 1907 г., П.А. Столыпин говорил: «Возвращаясь к законности, должен заявить, что о каждом нарушении её, о каждом случае, не соответствующем ей, правительство обязано будет громко заявлять: это его долг перед Думой и страной. В настоящее время Государственной Думе волею монарха не дано право выражать правительству неодобрение, порицание, недоверие. Это не значит,
104
что правительство бежит ответственности. Безумием было бы предполагать, что люди, которым вручена была власть во время великого исторического перелома, во время переустройства всех законодательных государственных устоев, чтобы люди, сознающие всю тяжесть возложенной на них задачи, не сознавали тяжести взятой на себя ответственности...» [18, с. 219, 221]. П.А. Столыпин говорил, конечно же, о морально-политической ответственности правительства, ибо его юридическая (скорее, политико-правовая) ответственность была только перед царём, который мог и правительство отправить в отставку, и саму Думу распустить [6].
Любая власть, начиная с царских времен, считает достаточной для себя политическую и моральную ответственность и не хотела бы, чтобы такая ответственность переходила в юридическую плоскость.
Беда советской науки государственного права состояла не в том, что она не признавала одноименного отраслевого вида ответственности (наоборот, начиная с 70-х гг. ХХ в., учёные активно изучали этот вид ответственности), а в том, что она излишне увлеклась обоснованием позитивной ответственности, проявив вполне понятный, с высоты нынешнего времени, научный романтизм.
О своём романтизме и наивности в этом вопросе некоторые ученые честно написали в своих более поздних работах [13; 16; 17]. Увлечение позитивной ответственностью власти, по нашему мнению, увело ученых в сторону политической и нравственной ответственности. Они характеризовали позитивную конституционную ответственность и как состояние ответственности, и как отношение между отчитывающимся и контролирующим субъектами, и как особую обязанность, долг, элемент статуса и даже как чувство ответственности.
Однако чувство и долг имеют нравственный, политический, психологический характер и лишены собственно юридического содержания. А что касается ответственности как подотчетности, то здесь юридическое содержание, конечно, есть, но оно исчерпывается такими юридическими категориями, как «подотчетность», «обязанность отчитываться». А собственно юридическая ответственность (ретроспективная) наступает лишь как реакция государства на неисполнение указанной обязанности и совершение конституционного деликта.
Попросту говоря, если к подконтрольному и подотчетному субъекту конституционной ответственности (ответственному в позитивном смысле) не применяются никакие юридические санкции, то этот субъект и не несёт
никакой ответственности, т. е. его деятельность остается юридически безнаказанной, будь он хоть трижды позитивно ответственным субъектом.
Как это ни парадоксально, в каком-то смысле позитивная ответственность явилась научным «обоснованием» фактической безответственности власти, якобы ответственной в позитивном смысле. Этот научный романтизм не только не преодолён, но и получает дополнительные стимулы для своего культивирования. Понятна ирония А. А. Белкина и А. С. Бурмистрова, полагающих, что «обращение к ответственности государства всего лишь маскирует безответственность власти» [8, с. 102]. Отставка правительства за дефолт, по их мнению, «это на любой обыденный взгляд совершенно несерьёзная санкция» [8, с. 101]. Они писали: «Правительству нести ответственность от лица государства совсем нетрудно, ибо откровенно мифической является ответственность и Правительства, и самого государства. Но это нередко не только не критикуется, но и обосновывается... Возможно, приписываемая государству и его органам фальшивая конституционная ответственность выступает как непременная составляющая современного государства. Собственно говоря, ответственность государства и является сугубо доктринальной конструкцией.» [8, с. 101-102].
А что касается характеристики конституционной ответственности в позитивном смысле как некой особой обязанности (обязанность исполнять нормы права, отчитываться), то, собственно, в термине «обязанность» уже и заключена сущность этой самой позитивной ответственности, которая, по сути, смыкается с понятием деликтоспособности. Ведь деликтоспособность - это как раз «особая обязанность», способность субъекта права осознавать своё ответственное состояние (свои общегражданские обязанности или статусные обязанности должностного лица), а также нести юридическую ответственность за нарушение этих обязанностей.
В самом деле с чьей-то лёгкой руки собственно юридическую ответственность вдруг стали именовать (слава Богу, не во всех отраслях права) крайне неудачным термином «негативная ответственность», чтобы обосновать некую юридическую природу встречающегося в законодательстве термина «ответственность», не связанного с реакцией на правонарушение. Поборники позитивной юридической ответственности полагают, что коль скоро законодатель употребляет термин «ответственность» применительно к отношениям отчетности и характеристике статуса публично-правовых субъектов, значит, мол, этот термин тоже имеет юридический смысл, отличный от реакции государства на правонарушение. Так возник термин «позитивная юридическая ответственность». Его творцы даже не заметили, что
106
приписали тем самым позитивное значение для общества только этой «ответственности», как будто «негативная», т. е. собственно юридическая ответственность, такого качества лишена.
Основной аргумент поборников позитивной юридической ответственности состоит в том, что термин «ответственность» используется законодателем не только в связи с правонарушениями, но и в другом, позитивном смысле. Однако «ответственность» - не единственный случай, когда законодатель использует категории нравственности и политики. Но почему-то все прекрасно ориентируются в смысловом содержании употребляемых в нормативных актах нравственных категорий и не пытаются приписывать им «сверхзадачу».
Чтобы совсем стала понятной абсурдность подмены собственно юридической ответственности деликтоспособностью или подотчетностью под видом позитивной юридической ответственности, представим себе некую ситуацию в банковском праве. Так, вместо того, чтобы к установленному в договоре сроку выплатить клиенту полагающиеся проценты и вернуть, по окончании договора, по его требованию всю сумму вклада, банк присылает клиенту отчёт о том, какие действия он предпринимал на протяжении срока действия договора и почему договор не может быть исполнен. Конечно, такая ситуация абсурдна.
Но почему-то этот абсурд продолжают называть юридической ответственностью, причем «позитивной», в случаях, когда публично-правовой субъект просто-напросто отчитывается перед другим публично-правовым субъектом, не неся за результаты этого отчёта никакой юридической ответственности.
В банковском деле трудно представить себе, чтобы субъект правоотношений, избежав конкретной юридической ответственности в виде применения к нему предусмотренных законом санкций, все-таки считался субъектом позитивной банковской ответственности как субъект, осознающий свой долг в системе определенных отношений. Ясно, что для отношений, имеющих финансово-материальный эквивалент, такое понимание юридической ответственности воспринимается как абсурд. Но почему-то этот абсурд глубоко укоренился в конституционных правоотношениях.
С весьма жёсткой критикой поборников позитивной юридической ответственности выступил О.Э. Лейст: «Наиболее уязвимым звеном идеи правовой позитивной ответственности является невозможность определить её юридические свойства и качества, чем-либо отличающиеся от известных по-
нятий "обязанность", "правомерное поведение", "правосубъектность", "де-ликтоспособность", "выполнение обязательств" и др. Многолетние призывы разработать понятие правовой позитивной ответственности, раскрыв свойственное ей юридическое содержание, не пошли далее декларативных рассуждений»; «. от того, что фактическую безответственность мы станем именовать позитивной ответственностью, не продвинется ни разработка проблем правовой науки, ни борьба с правонарушениями» [26, с. 479, 489].
По мнению Б.А. Страшуна, слово «ответственность» в обоих словосочетаниях имеет различное значение, т. е. эти две ответственности суть омонимы [35, с.71]. К такому же выводу приходит и Г. А. Трофимова, полагая, что не стоит смешивать эти различные понятия [38].
А.А. Гогин пишет: «Дискуссия об ответственности показала несостоятельность понятия ответственности как обязанности отвечать, обязанности дать отчет в своих действиях. Такое определение теоретически несостоятельно и практически бесплодно, а применительно к юридической ответственности за правонарушение оно вообще неверно» [20, с. 50]. Данная позиция А.А. Гогина особенно интересна тем, что двое других соавторов коллективного труда придерживаются как раз критикуемой им позиции, будучи яркими сторонниками концепции позитивной юридической ответственности.
Сторонники этой концепции имели благую цель выстроить из позитивной стороны юридической ответственности её высокую созидательную и воспитательную роль. Однако эта благая цель растворяет собственно юридическое содержание конституционной ответственности в неюридических категориях. И хотя многие авторы пытались предупредить об опасности «морального дрейфа» и исчезновения собственно юридической ответственности через теоретическое обоснование её позитивной стороны, излечение сторонников последней от романтической бациллы оказалось делом неблагодарным, ибо в культивировании этой «бациллы» заинтересована сама власть.
По большому счёту, именно безответственная (во всех смыслах) власть заинтересована в том, чтобы изучение объективных параметров её реальной юридической ответственности за результаты своей деятельности сместилось в субъективную сферу её внутреннего состояния, дабы потребители этих теоретических конструкций прониклись осмыслением той тяжести ответственности, которую несёт субъект власти. С.М. Шахрай, оправдывая действия команды Б.Н. Ельцина осенью 1993 г., пишет: «Мы несём ответственность за то, что из всех возможных исторических вариантов нередко выбираем самый трагический путь» [45]. Ясно, что ни о какой
108
юридической ответственности здесь речи не идёт. Это, скорее, ответственность за те оценки, которые выставит история определенным политическим деятелям по истечении двадцати-пятидесяти-ста лет после их деяний. Это та ответственность, которая позволяет, например, людям, даже совершившим антиконституционный переворот, избежать реальной юридической ответственности по принципу «победителей не судят».
Такую ответственность согласна нести любая власть. Найдутся и ученые, которые напишут диссертации, обосновывая, как высока позитивная ответственность властвующих субъектов. Настолько высока, что как-то неловко поднимать вопрос об их «негативной» юридической ответственности.
Так, А.В. Чепус пишет, что «позитивная ответственность выступала как ответственность государственной власти. Понятие позитивной ответственности не может быть оторвано от понятия социальной ответственности. В позитивной ответственности выражается её социально-демократический характер, творческая созидательная роль.» [41, с. 16, 18]. Можно подумать, что этой творческой созидательной роли начисто лишена конкретная ответственность субъектов власти за конкретные публично-правовые деяния, принесшие определенный вред людям, обществу, государству.
Разделение института юридической ответственности на позитивную и негативную ответственность настолько запутало категориальный аппарат науки, прежде всего науки конституционного права, что некоторые ученые уже не видят границы между этими двумя, как мы выяснили, омонимами. Так, А.Ф. Чупилкина, с восторгом цитируя А.В. Чепуса, предлагает автоматически отправлять правительство в отставку в случае допущения им более чем двухпроцентной инфляции. Казалось бы, это совершенно конкретная санкция, которую она же и предложила. Но А.Ф. Чупилкина демонстрирует полное смешение понятий, считая такую меру позитивной ответственностью [43].
Термин «позитивная ответственность» играет злую шутку, ведь и ретроспективная ответственность позитивна в смысле своей пользы для общества. А между тем ретроспективная ответственность названа негативной. Такую терминологию однозначно нельзя признать корректной.
Возникла даже доктрина «щадящих» последствий применения конституционной ответственности [21]. Поскольку важнейшей чертой конституционной ответственности является её принадлежность к статусу власти, постольку именно эти субъекты политики и заинтересованы в «щадящих последствиях» для себя в случае неправомерного поведения. Возможно, это
одна из робких попыток начать реальный научный разговор об ответственности власти, о реальных последствиях за конституционные деликты, пусть и «щадящих».
С.А. Авакьян констатирует: «Власть, сформированная коррупционным путём, способна не бороться с коррупцией, а лишь её продолжать. Механизмы формирования органов представительства с самого начала были коррупционными, поскольку построены на частном финансировании выборов, не исключают грязных технологий, а прохождение во власть обеспечивается минимумом голосов» [4]. Как пишет А.И. Лукьянов, в частном финансировании выборов заложена коррумпированность депутатов: «Затраченные деньги надо отрабатывать, проталкивать законопроекты, в которых заинтересованы спонсоры» [27, с. 39-40]. Эта же проблема анализируется в трудах Н.А. Бобровой [14; 15].
А теперь вопрос: достаточно ли позитивной ответственности для борьбы с таким злом, как коррупция? Совершенно очевидно, что нет. В зарубежной юридической науке ответственность публичных субъектов права также понимают в юридическом, а не в «позитивном» аспекте [44; 46].
В Китайской Народной Республике к коррупционерам применяется смертная казнь. В КНР признаётся ответственность за нарушение Конституции КНР как вид конституционной ответственности [40, с. 148-149]. Конституционная ответственность должна выражаться в конкретных санкциях. Ещё Г. В. Барабашев отмечал, что соотношение ответственности и контроля призваны закреплять нормы законодательства [7, с. 5]. Эту мысль развивает О.В. Брежнев [19].
Особенностью конституционной ответственности является возможность ответственности без вины. Для коллегиальных субъектов, полагает Л.А. Морозова, «следует законодательно закрепить ответственность независимо от субъективного отношения к данному деянию, поскольку незаконным решением затрагиваются интересы населения, избирателей» [30, с. 28]. Коллегиальная ответственность, на наш взгляд, не должна исключать индивидуальной ответственности конкретных должностных лиц, возглавляющих эти органы, ибо концепция коллективной ответственности не должна способствовать ослаблению юридической ответственности конкретных должностных лиц, отвечающих за деятельность коллегиальных органов. Эта тенденция в виде ответственности юридических лиц вместо конкретных виновных проявляется и в других отраслях права, что беспокоит, например, административистов [33, с. 28].
В правовом государстве конституционная ответственность выступает как гарантия против концентрации власти и злоупотребления ею. Между тем представители власти зачастую не несут ответственности за прямое нарушение конституционных и уставных норм. Фактически приватизировав власть, они заняты не соблюдением и защитой интересов народа и прав граждан, а сохранением и укреплением своего положения. В России сильны традиции безответственности власти.
Нами с воодушевлением воспринята недавно опубликованная статья Г.А. Трофимовой, где сформулированы более 50 конкретных конституционно-правовых деликтов, за которые конкретные должностные лица (прежде всего министры) должны нести конкретную конституционно-правовую ответственность [39]. Конечно, Г.А. Трофимова осознаёт, что «в связи с низким уровнем правовой культуры вряд ли можно надеяться на повсеместное желание привлекать органы власти к ответственности за причинение вреда, поэтому принятие даже части из представленных деликтов возможно только в ходе долгой и упорной борьбы за гражданские права» [39, с. 11]. Великолепная статья Г. А. Трофимовой - это, на наш взгляд, жирный крест на иллюзорной позитивной юридической ответственности.
Да, верно, эта борьба может затянуться на десятилетия, как показывают труды дореволюционных российских конституционалистов [25], что, однако, не должно лишать нас, ученых, чувства оптимизма и желания «сеять разумное, доброе, вечное». Но исключительно юридическим инструментарием. Моральный дрейф затягивает ученых в болото «бессильного морализаторства» (был такой термин при советской власти).
Отвечая на поставленный в заголовке статьи вопрос, можно сказать, что в юридическом смысле никакой позитивной конституционной ответственности не существует, как не существует позитивной уголовной, административной, гражданско-правовой, дисциплинарной и любой другой юридической ответственности. Встречающийся же в законодательстве термин «ответственность» в тех случаях, когда он не связан с реакцией государства на правонарушения, имеет не больший юридический смысл, чем встречающиеся в нормативных актах иные категории и термины, имеющие нравственный или политический смысл: долг (ч. 1 ст. 59 Конституции РФ), судьба, вера в добро и справедливость (преамбула Конституции РФ), достойная жизнь (ст. 7 Конституции РФ) и т. д.
Юридический же смысл термина «ответственность» в нормативных актах означает то, что эта статусная ответственность должна в конечном
счете получать завершение (гарантирование, подкрепление) в виде конкретных мер юридической ответственности в случаях, когда ответственное должностное лицо (орган власти) не добивается поставленных перед ним целей и не удовлетворяет требованиям своего статуса. Но часть ученых вместо того, чтобы требовать юридического гарантирования статусной (морально-политической) ответственности публичного субъекта, довольствуется концепцией позитивной ответственности, придавая не свойственный ей юридический смысл. Между тем даже самое ответственное должностное лицо может «зарваться», расслабиться, если ему вместо конкретных юридических санкций «грозит» лишь «позитивная» юридическая ответственность, сиречь юридическая безнаказанность.
В заключение напомним: юридическая наука имеет значение для политики именно как юридическая наука, иначе она теряет всякое значение.
Список литературы
1. Авакьян С. А. Санкции в советском государственном праве // Сов. гос-во и право. - 1973. - № 11. - С. 29-36.
2. Авакьян С.А. Государственно-правовая ответственность // Сов. гос-во и право. - 1975. - № 10. - С. 16-24.
3. Авакьян С.А. Библиография по конституционному и муниципальному праву России. - М.: Зеркало-М, 2002. - 446 с.
4. Авакьян С.А. Конституционно-правовые пути недопущения и преодоления коррупции в деятельности российских федеральных и региональных парламентских и исполнительных органов государственной власти // Противодействие коррупции: конституционно-правовые подходы: коллектив. моногр. / отв. ред. С.А. Авакьян. - М., 2016. - С. 36-75.
5. Авакьян С.А. Властеотношения: закономерности существования, субъективизм регулирования и правоприменения // Конституционное и муниципальное право. - 2018. - № 5. - С. 3-11.
6. Алексеев А.С. Безответственность монарха и ответственность правительства. - М., 1907.
7. Барабашев Г.В. Ответственность органов управления перед Советами // Сов. гос-во и право. - 1981. - № 5. - С. 3-8.
8. Белкин А.А., Бурмистров А.С. Конституционная ответственность // Конституционно-правовая ответственность: проблемы России, опыт зарубежных стран: сб. ст. / под ред. проф. С.А. Авакьяна. - М.: МГУ, 2001. - С. 100-104.
9. Боброва Н.А. Санкции в советском государственном праве // Актуальные проблемы советского строительства: сб. - Куйбышев: КГУ, 1976. - С. 37-40.
10. Боброва Н.А. Ответственность по советскому государственному праву // Актуальные проблемы сов. государственного права: сб. - Куйбышев: КГУ, 1977. -С. 13-17.
11. Боброва Н.А. Ответственность как средство укрепления законности в государственно-правовых отношениях // Юридические гарантии применения права и режим социалистической законности в СССР. Вып. 4 / под ред. В.М. Горшенёва. -Ярославль, 1977. - С. 21-23.
12. Боброва Н.А., Зражевская Т.Д. Ответственность в системе гарантий конституционных норм (государственно-правовые аспекты). - Воронеж: Воронежский ун-т, 1985. - 260 с.
13. Боброва Н.А. Конституционный строй и конституционализм в России. -М., 2003. - 268 с.
14. Боброва Н.А. Избирательное законодательство и политика // Конституционное право и политика: сб. материалов междунар. конф. / отв. ред. С. А. Авакьян. -М.: МГУ, 2013. - С. 433-439.
15. Боброва Н.А. Коррупционные преступления и выборы // Вестн. СМИУ. -Самара, 2013. - № 3. - С. 73-77.
16. Боброва Н.А. Позитивная конституционная ответственность или вид юридической безответственности? // Вестн. Междунар. ин-та рынка. - Самара, 2017. -№ 2. - С. 89-94.
17. Боброва Н.А., Сидоров В.Н. Юридическая природа позитивной конституционной ответственности // Правоприменение. - 2017. - № 1 (3). - С. 62-70.
18. Бок П.М. П.А. Столыпин. Воспоминания о моём отце. - М.: Новости, 1991 (репринтное воспроизведение издания изд-ва им. Чехова, Нью-Йорк, 1953). - 280 с.
19. Брежнев О.В. Предварительный и последующий судебный контроль при применении мер конституционно-правовой ответственности в отношении органов государственной власти субъектов Российской Федерации // Конституционное право: итоги развития, проблемы и перспективы: сб. материалов междунар. науч. конф. / отв. ред. С.А. Авакьян. - М.: РГ-Пресс, 2017. - С. 151-155.
20. Гогин А. А., Липинский Д. А., Хачатуров Р.Л. Научная школа юридической ответственности Тольяттинского государственного университета: моногр. -Тольятти: Изд-во ТГУ, 2015. - 328 с.
21. Дмитриев Ю. Юридическая ответственность // Право и жизнь. - 1999. -№ 22. - С. 7-11.
22. Добрынин Н.М. Конституционно-правовая ответственность: сущность, специфика и реалии новейшей истории государства // Право и политика. - 2010. -№ 5. - № 6.
23. Еременко Ю.П., Рудинский Ф.М. Проблемы ответственности в советском государственном праве // Тр. ВСШ МВД СССР. Вып. 9. - Волгоград, 1974. - С. 7-15.
24. Зражевская Т.Д. Ответственность по советскому государственному праву // Правоведение. - 1975. - № 3. - С. 27-30.
25. Лазаревский Н.И. Ответственность за убытки, причинённые должностными лицами: Догматическое исследование. - СПб., 1907. - 124 с.
26. Лейст О.Э. Методологические проблемы юридической ответственности // Проблемы теории государства и права. - М.: Проспект, 1999. - С. 477-489.
27. Лукьянов А.И. Парламентаризм в России (вопросы теории, истории и практики): курс лекций. - М.: Норма, 2010. - 228 с.
28. Лучин В.О., Боброва Н.А. К вопросу о конституционных деликтах // Укрепление правовой основы - закономерность развития советского государства. -Куйбышев: КГУ, 1990. - С. 61-70.
29. Лучин В.О. Ответственность в механизме реализации Конституции // Право и жизнь. - 1992. - № 1-2. - С. 12-19.
30. Морозова Л.А. Проблемы правовой ответственности государства, его органов и служащих: круглый стол журн. // Гос-во и право. - 2000. - № 3-4. - С. 27-29.
31. Никифорова Н.В. Правовые позиции Конституционного Суда РФ по вопросам конституционно-правовой ответственности // Актуальные проблемы современной российской правовой науки: сб. ст. Ч. 2. - Новосибирск: СибУПК, 2007. -С. 47-54.
32. Попугаев Ю.И. Из историографии отечественного административно-де-ликтного законодательства дореволюционного, советского и современного периода // Административное право и процесс. - 2018. - № 1. - С. 18-20.
33. Россинский Б. В. Почему в Российской Федерации утвердился институт юридической ответственности юридических лиц и пришло ли время его изменить // Административное право и процесс. - 2018. - № 1. - С. 5-13.
34. Стенограмма заседания Конституционного Суда РФ по делу о проверке конституционности Указов Президента РФ от 23, 25 сентября 1991 г., 6 ноября 1991 г. / Архив Конституционного Суда РФ, 18 сент. 1992.
35. Страшун Б.А. К понятию конституционной ответственности // Конституционно-правовая ответственность: проблемы России, опыт зарубежных стран: сб. / под ред. проф. С.А. Авакьяна. - М.: МГУ, 2001. - С. 70-75.
36. Тагаринов С.А. Некоторые вопросы осуществления конституционно-правовой ответственности в постановлениях Конституционного Суда РФ // Правовые проблемы укрепления российской государственности: сб. ст. Ч. 17. - Томск: Изд-во Томск. ун-та, 2004. - С. 140-142.
37. Ткачева Г.В. Ответственность государства перед личностью в решениях Конституционного Суда РФ // Права человека и конституционная безопасность / отв. ред. Н.С. Бондарь. - Ростов н/Д.: РГУ, 2002. - С. 139-148.
38. Трофимова Г.А. Понятие конституционно-правовой ответственности как отраслевого вида юридической ответственности // Конституционное и муниципальное право. - 2016. - № 7. - С. 3-8.
39. Трофимова Г.А. Конституционно-правовая ответственность публично-правовых субъектов: деликты общего характера // Конституционное и муниципальное право. - 2018. - № 6. - С. 3-11.
40. Трощинский П.В. Юридическая ответственность по законодательству КНР // Журн. рос. права. - 2000. - № 4. - С. 145-155.
41. Фомичева О. А. Классификация субъектов парламентской ответственности // Конституционное и муниципальное право. - 2017. - № 4. - С. 49-54.
42. Чепус А.В. Теория позитивной юридической ответственности органов исполнительной власти: автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. - М., 2016. - 48 с.
43. Чупилкина А.Ф. Конституционно-правовая ответственность Председателя Правительства Российской Федерации: экономический концепт действительности // Конституционное и муниципальное право. - 2017. - № 7. - С. 10-14.
44. Шапиро Даниэль. Проблема политической коррупции в современной американской науке и практике // Конституционное и муниципальное право. - 2018. -№ 5. - С. 69-74.
45. Шахрай С.М. Конституция и революция // Аргументы недели. -30.11.2017. - С. 16.
46. Huntington Samuel. Political Order in Changing Societies // London and New Haven: Yale University Press, 1968.
