Существует ли естественный отбор? ( материалы круглого стола ) Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Существует ли естественный отбор?

(Материалы круглого стола) 1

Сформулированный в заглавии данной публикации вопрос оказался в центре дискуссии, состоявшейся 14 февраля 2006 г. на методологическом семинаре Центра био- и эко-философии Института философии РАН. Предметом обсуждения стала книга В.И. Назарова «Эволюция не по Дарвину. Смена эволюционной модели » (М., 2005. - 520 с.).

В ходе обсуждения был затронут ряд ключевых вопросов философии биологии, относящихся к выяснению предметного, методологического, гносеологического, онтологического, социокультурного статуса синтетической теории эволюции и альтернативных концепций. Редакция полагает, что результаты обсуждения проблемы реальности в биологии будут полезны всем интересующимся историей и современным состоянием эволюционной идеи в науке и, в первую очередь, аспирантам - будущим ученым. Первая часть стенограммы опубликована в №7 за этот год.

В дискуссии приняли участие: Лисеев Игорь Константинович - доктор филос. наук (ИФ РАН); Назаров Вадим Иванович - доктор биол. наук (ИИЕТ РАН); Борзенков Владимир Григорьевич - доктор филос. наук (МГУ им. М.В. Ломоносова); Чайковский Юрий Викторович - кандидат техн. наук (ИИЕТ РАН); Голубов Борис Николаевич -кандидат геол.-минер. наук (ИДГ РАН); Северцов Алексей Сергеевич - доктор биол. наук (кафедра биологической эволюции, МГУ им. М.В. Ломоносова); Розин Вадим Маркович - доктор филос. наук (ИФ РАН); Мирзоян Эдуард Николаевич - доктор биол. наук (ИИЕТ РАН); Корочкин Леонид Иванович - член-корр. РАН (Институт биологии гена РАН; Институт биологии развития РАН); Буданов Владимир Григорьевич - кандидат филос. наук (ИФ РАН); Татаринов Леонид Петрович - академик РАН; Заварзин Георгий Александрович - академик РАН, Фесенкова Лидия Васильевна - кандидат филос. наук (ИФ РАН); Сапунов Михаил Борисович - главный редактор журнала «Высшее образование в России».

1 Материал подготовлен при поддержке РГНФ (проект № 06-03-00182а).

A. СЕВЕРЦОВ: В.И. Назаров специализируется в сфере истории эволюционных учений, и обсуждаемая книга, насколько мне известно, первый в отечественной литературе обзор антидарвиновских и анти-селекционистскихтеорий и гипотез, охватывающих период от первых критиков «Происхождения видов...» до современности. Надо сразу отметить, что далеко не все, что В.И. Назаров противопоставил теории Ч. Дарвина и особенно СТЭ, действительно им противоречит. Представления об эволюции развиваются и изменяются по мере развития биологии в целом и эволюционных исследований в частности. Часть взглядов предшественников оказывается ошибочной, часть устаревает по мере накопления новых данных, часть сохраняет свое значение. Автор книги, напротив, считает, что любое несоответствие тех или иных взглядов или данных представлениям Ч. Дарвина или Ф. Добжанского противоречит либо дарвинизму, либо СТЭ и тем самым указывает на неправильность селекци-онистских представлений о механизме эволюции.

B.И. Назаров не согласен ни с тем, что генетическая изменчивость служит материалом эволюции, ни с тем, что естественный отбор является ее движущей силой. «С редукционизмом связано укоренившееся представление о хаотичности (случайности) мутирования какматериальной основе эволюции. СТЭ игнорирует системность, организованность наследственной изменчивости, не уделяет внимания поиску ее истинных причин» (с. 99). «Материалы гл. 14 должны были убедить нас, что мутации могут быть и часто бывают направленными »(с. 397). Ряд высказываний автора свидетельствует об отрицании роли генетического аппарата в преемственности поколений. «С прогрессом биологических знаний было установлено, что наследственная преемственность в филогенезе вообще не зависит от структуры генотипа ни в один из моментов геологической истории»

(с. 406). «Именно этот начальный фенотип, сложившийся под влиянием материнской программы развития, и является связующим звеном между поколениями » (с. 406). «.Ни Дарвину, ни кому-либо из его последователей не удалось подтвердить эволюционную роль естественного отбора сколько-нибудь убедительным фактическим материалом» (с. 43). «Согласно СТЭ, главной движущей силой эволюции является естественный отбор. Чем сильнее его давление, тем быстрее преобразования в генетическом составе популяций и тем быстрее совершается видообразование. Напротив, если отбор ослаблен, то, соответственно, замедлены эти процессы. Известно, что отбор более всего ослаблен в дождевых тропических лесах. Даже если верить в принцип внутривидовой конкуренции, то в тропиках ее практически нет - некому конкурировать. Там чаще встретишь любой другой вид, чем вторую особь того же вида. Верно говорят, что в тропическом лесу трудно найти два одинаковых дерева! Но именно в тропиках, как мы увидим в гл. 11, зародились все высшие систематические группы. Вывод очевиден: естественный отбор является не мотором, а тормозом эволюции» (с. 101). Из приведенных цитат видно, что книга написана противником селекци-онизма.

Книга состоит из 5 частей, включающих 18 глав и «Заключение». Тексту предпосланы авторское «Предисловие» и краткое описание эволюционных идей до Дарвина («вместо введения»). Часть I состоит из двух глав: гл. 1 «Эволюционная теория Ч. Дарвина» и гл. 2 «Синтетическая теория эволюции ». В обеих главах рассмотрено становление теорий, кратко изложены основные положения и их критика современниками. Обзор критики начинается с возражений Дж. Майварта, Ф. Дженкина и А. Беннета. Из французских критиков Дарвина рассмотрены взгляды П. Флуранса и более подробно - А. Катрфажа. Среди немецких критиков отмечен А. Виганд, которого В.И. Назаров считает предшественни-

ком Н.Я. Данилевского. На семи страницах изложены взгляды самого Данилевского. В гл. 2 среди критиков СТЭ первым упомянут А.А. Любищев. К взглядам противников СТЭ отнесены представления Ю.П. Алтухова о сальтационном видообразовании,

B.А. Красилова, М. Кимуры и, как это ни странно, Э. Майра, Р. Левонтина и даже

C.С. Шварца, исследователей, действительно критиковавших ряд положений своих предшественников, но никогда не отрицавших ни значения генетической изменчивости, ни роли отбора.

Еще более странно выглядит утверждение на с. 88, согласно которому А.С. Север-цов разработал концепцию морфологических закономерностей эволюции, а И.И. Шмальгаузен осуществил широкий синтез. Во-первых, Шмальгаузен внес огромный вклад в разработку теории естественного отбора и в понимание генетических основ фенотипической изменчивости, о чем В.И. Назаров умолчал. Во-вторых, возможно в результате опечатки, мне приписана теория, созданная моим дедом, А.Н. Северцовым. Мне удалось лишь развить и уточнить ряд положений этой теории в области эволюции онтогенеза и главных направлений эволюции.

Часть II «Макроэволюция - камень преткновения селекционизма» включает одну главу - «Учение о макроэволюции ». Относительно механизма макроэволюции В.И. Назаров придерживается мнения, согласно которому виды возникают скачкообразно, причем новый вид - основа макроэво-люционного процесса. Микроэволюционные изменения популяций не приводят к видообразованию, механизм которого принципиально отличается от механизма макроэволюции. «В биологической эволюции скачок, вызванный достаточно крупной мутацией, нарушает правильность конъюгации хромосом в мейозе и делает невозможным скрещивание мутанта с исходной формой. Новый вид, как теперь считается, возникает либо сразу, либо в течение очень короткого геологического времени. В зави-

симости от глубины преобразований возникшие формы могут достигать ранга рода или даже семейства» (с. 131-132).

К противникам селекционизма отнесены С.С. Четвериков, А.Л. Тахтаджян, М.Дж.Д. Уайт, Х. Карсон и другие авторы, в той или иной форме признававшие саль-тационное видообразование. Надо отметить, что В.И. Назаров рассматривает и те случаи, когда цитированные им авторы не позиционировали свои взгляды как противоположные селекционизму. Противопоставляя друг другу механизмы микро- и макроэволюции, автор основное внимание уделил мутационизму. Подробно изложены взгляды Г. де Фриза, Л. Кено, Р. Гольдш-мидта. В то же время В.И. Назаров считает, что существует множественность путей макроэволюции, хотя и ограничился указаниями только на сальтации.

Часть III «Исходные течения эволюционной мысли, оппозиционные дарвинизму» включает гл. 4 «Появление недарвиновских течений», гл. 5 «Неоламаркизм», гл. 6 «Фи-нализм», гл. 7 «Сальтационизм и макрому-тационизм», гл. 8 «Теллурические теории сопряженной эволюции и смены биот ».

В первой из этих глав показано, что антидарвинизм появился практически одновременно с дарвинизмом и сопровождает селекционизм на протяжении всей его истории.

В главе о неоламаркизме кратко описано возрождение ламаркизма во Франции. Отмечено, что в научном отношении возрождению ламаркизма в большей мере способствовали работы Э. Копа, Г. Спенсера и Э. Геккеля, нежели публикации французов. Два последних автора, признавая естественный отбор, одновременно придавали значение наследованию благоприобретенных признаков, а Э.Д. Коп, крупный американский палеонтолог, был основателем «психоламаркизма». Далее перечислены многие авторы конца XIX - начала ХХ вв., изучавшие адаптивные модификации как основу ламарковой наследственности. Кончается этот обзор многозначительной фра-

зой: «Проблема такого наследования (благоприобретенных признаков - А. С.) - это птица Феникс, но не единожды сожженная и воскресшая. Новейшая генетика дает ей теперь законные права на положительное решение, и такое решение, скорее всего, будет необратимо» (с. 154).

Большое внимание уделено патриарху французского ламаркизма А. Жиару, несколько меньшее - Г. Спенсеру. Изложены ортогенетические и автогенетические концепции Т. Эймера, К. Негели и Э.Д. Копа. Из русских ламаркистов упомянуты П.Ф. Лесгафт, П.А. Кропоткин, Е.С. Смирнов и ряд менее известных авторов, но почему-то обойден вниманием С.Г. Крыжа-новский. Один абзац посвящен Т.Д. Лысенко, учение которого квалифицировано как грубая пародия на ламаркизм. Надо отметить, что, излагая работы неоламаркистов, В.И. Назаров объективно характеризует их взгляды. Он отмечает и попытки примирить ламаркизм с дарвинизмом (например, Ле Дантек), и непримиримость ортодоксальных сторонников ламаркизма(например, Иоллос). В заключение обсуждаются, правда на уровне 60-70 гг. прошлого века, роль ретровирусов в передаче генетической информации между организмами, механизм специфического иммунитета и направленный мутагенез. Все это В.И. Назаров трактует как генетические подтверждения наследования благоприобретенных признаков.

Рассмотрение финализма - представлений, в основе которых лежит аристотелева идея стремления любого процесса к конечной цели, - В.И. Назаров начал с работ К. Бера. К финалистам отнесены Э.Д. Коп и Т. Эймер. С некоторыми оговорками к финалистам причислены все авторы, считавшие, что сходство индивидуального и исторического развития простирается вплоть до тождества принципов онтогенеза и филогенеза. Подобных взглядов придерживались многие палеонтологи. В книге упомянуты Д.Н. Соболев, А. Гайетт, Ш. Депе-ре, К. Бойрлен и почему-то отечественные

исследователи, писавшие о вымирании таксонов: А.Л. Тахтаджан, Л.П. Татаринов и др. Понимание финализма В.И. Назаровым не вполне традиционно. На с. 183 сказано, что финализм не обязательно предполагает существование конечной цели. Достаточно существования «внутренней программы», которая вопреки всем внешним сигналам ведет данную «эволюционную ветвь по намеченному пути, не давая ей уклониться в сторону». В философском отношении такой подход, по-видимому, оправдан: конец программы означает конец процесса, ею программированного. Однако что собой представляет программа филогенеза и какова ее материальная основа, В.И. Назаров не разъясняет. Обсуждению финализма как философской концепции и связи его с телеологией посвящено около 10 страниц книги со ссылками на философов от Аристотеля до И.Т. Фролова и биологов от Л.С. Берга до Г. Дриша. Среди биологов особое внимание уделено А. Кено и А. Ванделю, в меньшей степени - Л.И. Корочкину. Отмечено сходство ряда высказываний А. Ван-деля и И.И. Шмальгаузена. Финализм, по мнению В.И. Назарова, близок к витализму, развивавшемуся на деистической основе. В связи с этим рассмотрены взгляды А. Ванделя, И. Хааса, Э. Синнота и Тейяра де Шардена.

Глава «Сальтационизм и мутационизм» начинается с обзора раннего катастрофиз-ма времен Ж. Кювье, Э.Ж. Сент-Илера, Ш. Нодена, Э. Гийено. Среди мутационис-тов указаны С.И. Коржинский как предшественник де Фриза и сам де Фриз. Отмечена склонность к сальтационизму Л.С. Берга и ряда его последователей. Много внимания уделено представлению о системных мутациях, развивавшемуся Э. Гийено. Специальная подглавка посвящена теории макромутаций Р. Гольдшмидта. Подробно изложены эволюционные построения этого выдающегося сальтациониста. Отмечено, что С.Дж. Гулд в вопросе об эволюционной роли макромутаций солидаризировался с Гольдшмидтом. В следующей подглавке

описаны представления А. Далька об онто-мутациях, на основе которых сформировались основные планы строения типов животных. Другим сторонником эволюции посредством системных мутаций был А. Вандель, считавший, что они меняют ранний морфогенез и - тем самым - все дальнейшее индивидуальное развитие. Эти представления В.И. Назаров связывает с генетическими идеями М.Д. Голубовского (см. ниже) и с работами эмбриологов (среди отечественных упомянуты Г.В. Лопашов и Хоперская) «о влиянии цитоплазмы на функционирование генома» (с. 233). Кратко рассмотрены ранние сальтационные гипотезы палеонтологов. Однако теория арис-тогенеза Х. Осборна не упомянута. Напротив, подробно изложены теоретические построения О. Шиндевольфа, основанные на представлении о макромутациях и адаптивной нейтральности вновь возникающих планов строения организмов. К сторонникам О. Шиндевольфа отнесены Ю.П. Алтухов, Ю.Г. Рычков, В.А. Красилов, В.Е. Руженцев, А.Б. Ивановский.

Последняя глава этой части книги посвящена теллурическим гипотезам, трактующим изменения биоты как следствие более или менее циклических физико-географических изменений земной поверхности. Так, В.П. Амалицкий связывал перестройки биоты с периодами орогенеза. Упомянуты близкие взгляды ряда зарубежных авторов первой трети ХХ в. Специально рассмотрены взгляды отечественных сторонников связи эволюции с геологическими и климатическими изменениями в истории Земли: Д.Н. Соболева, П.П. Сушкина, Н.Н. Яковлева. Большое внимание уделено гипотезе циклической смены климатов и био-ты, разработанной Б.Л. Личковым. Специальная подглавка посвящена критике гипотез сопряженной эволюции.

IV часть книги «Современные недарвиновские концепции эволюции» включает шесть глав: гл. 9 «Космические гипотезы этапности развития органического мира », гл. 10 «Симгенез и симбиогенез», гл. 11

«Номогенез», гл. 12 «Эволюция при участии чужеродных генов», гл. 13 «Теория нейтральности», гл. 14 «Возвращение ламаркизма», гл. 15 «Теория прерывистого равновесия и гипотеза двойственности в организации генома».

Рассмотрение космических гипотез начато с представлений О. Шиндевольфа о влиянии космической радиации на возникновение мутаций и астрономических факторов, обусловливающих вымирание таксонов. В.И. Назаров отмечает, что четкая периодичность массовых вымираний, приуроченных Шиндевольфом к границам геологических периодов и эр, не была принята большинством палеонтологов. Однако астрономы В.И. Красовский и И.С. Шкловский высказали сходную гипотезу, согласно которой жесткое космическое излучение, возникающее при вспышках сверхновых звезд вблизи солнечной системы, влияет на эволюцию земной биоты. Рассмотрен ряд сходных гипотез отечественных и зарубежных авторов, считающих, что космическое излучение, усиливая мутагенез, стимулирует эволюцию. Несколько страниц посвящено гипотезе Л.У. Альвареса о вымирании динозавров в результате падения крупного метеорита, что вызвало запыление атмосферы и похолодание. Упомянуты построения Д.М. Раупа и Дж. Сепковского и другие импак-тные гипотезы. Отдельная подглавка посвящена критике гипотез периодичности вымираний в связи с космическими воздействиями на биосферу.

В главе «Симгенези симбиогенез» рассмотрены представления К. Линнея о гиб-ридогенном видообразовании; изложены гибридизационная гипотеза Я. Лотси и представления отечественного последователя его теории М.Г. Попова. Подробно изложены работы Г.Д. Карпеченко. Упомянуты многочисленные работы по аллополиплоидии и аутополиплоидии у растений. Кратко описаны работы И.С. Даревского по сетчатому видообразованию у скальных ящериц, но работы В.П. Васильева по сетчатому видо-

образованию у щиповок не упомянуты. Под-главка, посвященная симбиогенезу, начата с работ А.С. Фаминцына и О.В. Бараневско-го, установивших симбиоз грибов и водорослей в лишайниках. Подробно изложены представления К.С. Мережковского, но основное внимание уделено теории симбиоге-неза Л. Маргулис. И гибридогенное видообразование, и симбиогенез противопоставлены селекцонизму на том основании, что, по мнению В.И. Назарова, они противоречат принципу дивергенции.

В главе «Номогенез» подробно изложены представления Л.С. Берга. Как известно, Берг ссылался на закон гомологических рядов наследственной изменчивости Н.И. Вавилова. В связи с этим В.И. Назаров сочувственно отнесся к мнению Любище-ва, согласно которому закон Вавилова не гармонирует с дарвиновской теорией. Существенное внимание уделено сальтацион-ным гипотезам происхождения таксонов. Очень подробно изложены эволюционные представления крупного цитогенетика Лима де Фариа. Из отечественных номоге-нетиков более или менее подробно рассмотрены взгляды С.В. Мейена, упомянуты Ю.В. Чайковский и Ю.А. Урманцев. В заключение В.И. Назаров отмечает близость теории номогенеза и финалистических теорий.

В главе «Эволюция при участии чужеродных генов » описана история изучения горизонтального переноса генетического материала, опытов по получению рекомби-нантной ДНК, роли ретровирусов и плаз-мид в генетическом обмене. Изложены соображения ряда авторов, в том числе Р.В. Хесина, о значении горизонтального переноса. Особенно сочувственно изложена точка зрения М.Д. Голубовского о «праве клетки искать, получать и распространять наследственную информацию» и представления В.А. Кордюма о том, что благодаря горизонтальному переносу биосфера земли представляет собой единый генофонд.

Глава «Теория нейтральности» начинается с изложения взглядов ботаника Дж. Уиллиса, близких к представлениям де

Фриза и Гольдшмидта. Со ссылкой на А. Ванделя подчеркнута селективная нейтральность видовых признаков. Насколько можно понять В.И. Назарова, он считает эти признаки результатом дрейфа генов. Основной объем главы составляет изложение теории нейтральной эволюции М. Ки-муры. Кратко изложены дискуссии по поводу этой теории.

В главе «Возвращение ламаркизма » описана история открытия обратной транскрипции. Изложены выводы Дж. Кэйрнса и других авторов о наследовании благоприобретенных свойств у E. coli, получившие некоторую известность в 80-х - начале 90-х годов, но оказавшиеся слишком вольной интерпретацией экспериментальных данных, о чем В.И. Назаров не упомянул. Затем описаны представления М.Д. Голу-бовского о направленном мутагенезе.

Глава «Теория прерывистого равновесия и гипотеза двойственности в организации генома» начинается с подробного изложения работ С.Дж. Гулда и Н. Элдрид-жа. В.И. Назаров сближает концепцию прерывистого равновесия с сальтациониз-мом, хотя и отмечает, что Гулд остался на позициях селекционизма. Охарактеризована полемика по поводу прерывистого равновесия. Затем изложены взгляды С.М. Стэнли о роли квантовой эволюции в происхождении видов и надвидовых таксонов. От представлений палеонтологов автор обсуждаемой книги возвращается к сальта-ционизму со ссылками на Х. Карсона и Ю.П. Алтухова.

В заключении этой части книги В.И. Назаров объединяет как финалистические теории сальтационизм, номогенез, симгенез и симбиогенез. Кончается эта часть фразой: «Все большее понимание находит и мысль, что общепринятые генетические мутации -это фактор изменчивости в эксперименте, но не в дикой природе » (с. 392).

Последняя, пятая часть книги, озаглавленная «Основы нового понимания эволюции », включает гл. 16 «Новая генетика, эпи-генетикаи эволюция», гл. 17 «Генетика и

эпигенетика видообразования и макроэволюции» и гл.18 «Эволюция при системном взгляде».

Глава 16 начинается с обвинения сторонников СТЭ в признании формулы «один ген

- один признак» фенотипа и критики этого подхода. По мнению В.И. Назарова, «без этого постулата СТЭ просто перестает существовать» (с. 396). Формулам «один ген

- один признак» и «один ген - одна полипептидная цепь» противопоставлены сложность фенотипического выражения мутаций в процессе онтогенеза и существование межгенных взаимодействий. Полиген-ность, плейотропия, эпистаз и т.п. явления не упомянуты. В подглавке «Системность организации генотипа» изложены представления М.Д. Голубовского о подразде-ленности генома на две категории генов -две подсистемы: облигатную (ОК) и факультативную (ФК). ФК вариабельна какпо количеству генов, так и по их положению, ОК - стабильна. В следующей подглавке -«Взаимодействие ОК-ФК и две формы наследственной изменчивости» - изложено мнение Голубовского о том, что изменения ОК - это «обычные канонические мутации» (с. 401). Структурные изменения ФК - это вариационная изменчивость, приводящая к массовой и упорядоченной наследственной изменчивости фенотипов. В результате дана формулировка: «Среда > ФК » и «ФК > ОК» (с. 402), то есть представление о наследовании благоприобретенных свойств. В двух следующих подглавках обсуждается эпигенетическая изменчивость. Ссылаясь на Шмальгаузена, В.И. Назаров постулировал представление о том, что генетическая система не обеспечивает преемственности между поколениями (цитата приведена мною в начале рецензии).

Надо отметить, что автор рецензируемой книги грубо искажает представления Шмальгаузена о роли генотипа и в эволюции, и в онтогенезе, а также о выработке естественным отбором на основе генетической изменчивости устойчивости онтогенеза к генетическим и средовым воздействи-

ям - того, что было названо Шмальгаузе-ном автономизацией онтогенеза.

В следующей подглавке кратко изложена история открытия и изучения мобильных генетических элементов; они названы «генераторами всевозможных и поистине волшебных изменений» (с. 413). В следующей подглавке кратко описаны работы Г. Селье, открывшего стресс-реакцию организмов. Со ссылками на Б. Мак-Клинток и Ю.В. Чайковского проведена аналогия между физиологическим и генетическим стрессом. Согласно мнению В.И. Назарова, генетический стресс - это активное формирование новой генетической информации. Затем, со ссылкой на Д.К. Беляева, упомянуто влияние физиологического стресса на дерепрессию генов. Заканчивается глава таблицей различий «классической» и «современной» генетики (с. 418).

Глава 17 «Генетика и эпигенетика видообразования и макроэволюции» подводит итоги несогласий В.И. Назарова со СТЭ и селекционизмом в целом, а также содержит дополнительные аргументы, отрицающие, по его мнению, значение генетической изменчивости и отбора в прогрессивной эволюции: «Прежние представления о способах видообразования, основанные на модели СТЭ, оказались совершенно несовместимыми ни с теорией прерывистого равновесия, ни с эпигенетикой, ни с новой генетикой» (с. 420). «Новые виды образуются только сальтационно в течение одного-двух или ограниченного числа поколений в результате установления репродуктивной изоляции » (с. 420). Судя по схеме на с. 421, В.И. Назаров признает существование отбора видов, но не внутривидового отбора. «Сейчас нам совершенно ясно, почему механизмы формообразования нельзя, с позиций СТЭ, свести к изменчивости: механизм естественного отбора и целесообразные действия организма - это разные и несовместимые способыI эволюции. При первом способе изменчивость безлика (неопределенна), при втором - выражение целесообразных реакций» (с. 422).

В трех следующих подглавках последовательно рассмотрены представления В.Н. Стегния о системных мутациях, возникающих в интерфазе ядра при перестройке организации деспирализированных хромосом, затем работы Н.Н. Воронцова по хромосомным робертсоновским перестройкам у слепушонок на Памире, затем данные Л.И. Корочкина о регуляторном значении перестроек гетерохроматина.

Последняя, 18-я глава книги подводит итог представлениям ее автора об эволюции. В.И. Назаров считает, что описание эволюционного процесса надо начинать не «снизу», от наследственной изменчивости, а «сверху», с изменения экосистем. Изменчивость «не прокладывает новые пути развития, а лишь закрепляет достигнутый результат» (с. 436). Рассмотрение эволюции «сверху» (со ссылками на В.И. Вернадского и Г.А. Заварзина) названо системным подходом. В следующей подглавке - «Эко-системная теория эволюции (ЭТЭ)» - изложены представления В.А. Красилова, согласно которым «движущей силой эволюции биосферы выступает ее взаимодействие с геологическими оболочками Земли, периодически принимающее характер кризиса» (с. 439). Важную роль играют и астрономические факторы - изменения параметров орбиты, положение оси вращения Земли и скорости ее вращения. Учитываются и циклические климатические изменения с периодичностью 30 и 180 млн. лет. В изложении В.И. Назарова подход «сверху» - это возвращение к теллурическим и космическим гипотезам, раскритикованным им в предыдущих главах.

Изменения климата приводят к изменениям биоценозов, что в свою очередь стимулирует эволюцию. Отмечен, пожалуй, самый существенный вклад В.А. Красилова в развитие эволюционной теории: различение когерентной и некогерентной эволюции. Когерентная эволюция - это медленная коадаптивная эволюция в рамках сложившихся стабильных экосистем. Некогерентная эволюция - быстрое видо- и фор-

мообразование в периоды экологических кризисов, связанное с возникновением новых и освобождением ранее существовавших экологических ниш. В.И. Назаров от себя добавил к этому представление о «генетическом поиске» и резком увеличении размаха изменчивости в периоды кризисов. В последней подглавке этой главы приведена и прокомментирована таблица периодичности экологических кризисов, разработанная Красиловым от венда до неогена.

В «Заключении» В.И. Назаров кратко подвел итоги своего понимания эволюции. Опуская пояснения, их можно выразить в четырех цитатах: «Если пытаться ранжировать эти изменения, то на первое место хотелось бы поместить шоковое воздействие на наше мировоззрение девальвации формообразующей роли естественного отбора » (с. 449). «Не менее радикальные изменения во взглядах на биологическую эволюцию вызвало открытие мобильных генетических элементов и их непосредственного участия в переносе генетической информации между организмами вне зависимости от степени их таксономической удаленности друг от друга» (с. 449). «Хотелось бы особо подчеркнуть, что в соответствии с данной моделью способность целесообразного реагирования клетки и всех ее компонентов признается за первичное (а не созданное эволюцией) свойство живого, за его главный атрибут, делающий его принципиально отличным от косной материи» (с. 450). «В фокусе внимания биолога-эволюциониста в последнее время оказались биотические кризисы в истории Земли. Дарвинизм или синтетическая теория ими особо не интересовались, ибо не видели в них ничего качественно специфического. А между тем теперь уже мало кто сомневается, что именно в периоды кризисов происходили главные эволюционные события» (с. 450). Две последние страницы заключения содержат призыв уберечь биосферу от антропогенного экологического кризиса.

Среди приведенных цитат особого внимания заслуживает третья, трактующая

первичность целесообразного реагирования клетки со всеми ее компонентами. Парадоксально, но эта фраза созвучна представлениям о наследственности, сформулированным Т.Д. Лысенко: «Наследственность есть свойство живого тела требовать определенных условий для своей жизни, своего развития и определенно реагировать на те или иные условия» («О положении в биологической науке». стенографический отчет сессии ВАСХНИЛ им. В.И. Ленина. 31 июля - 7 августа 1948 г., Москва, ОГИЗ-Сельхозгиз 1948. Доклад акад. Т.Д. Лысенко «О положении в биологической науке », с. 27-28).

Подводя итог обсуждению книги В.И. Назарова, надо подчеркнуть, что обзор ан-тиселекционистских течений эволюционной мысли не появлялся в отечественной литературе со времени второго издания книги И.И. Шмальгаузена «Проблемы дарвинизма» (1969). В книге В.И. Назарова обзор более полон как за счет литературы периода, охваченного Шмальгаузеном, так и за счет более новой литературы. В этом несомненное положительное значение обсуждаемой монографии.

Вместе с тем книга В.И. Назарова тенденциозно освещает проблемы эволюционной теории, что вполне естественно: она написана с позиций антиселекционизма. Однако поскольку эта книга представляет собой не столько изложение оригинальных взглядов автора, сколько сводку, В.И. Назарова нельзя упрекать в отсутствии корректной критики селекционизма и, следовательно, полемизировать с ним нецелесообразно. К тому же одному или немногим современным противникам селекционизма не под силу не только критика, но и обзор современной литературы по генетике и селекционным процессам в эволюции. Достаточно сказать, что прошедший в августе 2005 г. в Кракове (Польша) Х международный эволюционный конгресс собрал 1030 участников.

Недостатком обсуждаемой книги является то, что ее автор, будучи знатоком ис-

тории эволюционных учений, не вполне разбирается в биологии как таковой, особенно в современной. Об этом свидетельствуют определения биологических терминов, приведенные им в специальном словаре в конце книги. «Видообразование ретикулярное - то же, что видообразование через гибридизацию» (с. 515). «Генетико-автоматические процессы - изменение частоты генов в популяции под действием случайных факторов, ведущих к резкому сокращению численности популяции» (с. 515). «Полиморфизм транзитивный - развертывание внутривидовой структуры при видообразовании, аналогичной таковой предшествующего вида» (с. 517).

Отсюда, по-видимому, ряд неверных интерпретаций данных биологии, частично отмеченных мною выше. Например, отождествление транспозиции МГЭ и горизонтального переноса генов, отождествление сальтационного видообразования с ускорением эволюции в теории прерывистого равновесия и т.д. и т.п.

Основной недостаток книги - недобросовестное отношение ее автора к публикациям оппонентов. Хуже всего В.И. Назаров обошелся с И.И. Шмальгаузеном, который, как известно, внес основной вклад в разработку теории микроэволюции, создав теорию стабилизирующего отбора и показав взаимодействие генетической изменчивости и отбора в элементарном авто-регуляторном эволюционном цикле. У читателя, не знакомого с трудами Шмальгау-зена, при чтении обсуждаемой книги неизбежно возникнет представление об этом замечательном ученом как о ламаркисте. С.С. Четвериков интерпретирован как сторонник сальтационизма. Искажены эволюционные представления С.С. Шварца и Н.Н. Воронцова, никогда не отказывавшихся ни от генетических основ эволюции, ни от естественного отбора как ее движущей силы. Оба эти автора внесли существенный вклад в разработку проблемы видообразования.

Есть в книге и несколько более частных передержек. В.И. Назаров, будучи истори-

ком, не может не понимать, что развитие наших представлений об эволюции неизбежно вызывает отрицание тех или иных положений, сформулированных предшественниками. СТЭ, по определению, синтез данных генетики и теории отбора. И то и другое развивается, но это развитие не означает отрицания твердо установленных фактов. Другими словами, можно предполагать, что В.И. Назаров сознательно исказил взгляды указанных авторов. Это предположение подтверждается тем, что в обсуждаемой книге не упомянуты многие отечественные исследователи, находящиеся на позициях селекционизма, работы которых на основе фактов, а не гипотез дали объяснение многим положениям обсуждаемой книги. Не упомянуты В.В. Жерихин, А.П. Расницин, А.Г. Пономаренко, А.С. Раутин - палеонтологи, создавшие теорию биологических кризисов, на которую опирался В.А. Красилов. Практически обойдены теоретические работы М.А. Шишкина и полностью В.Г. Черданцева, существенно продвинувшие разработку эпигенетических основ эволюции. Не упомянута замечательная монография М.В. Мины, в которой содержится анализ теории вида и видообразования. Не упомянуты работы А.Г. Крес-лавского, решившего трудную для селек-ционизма проблему возникновения новых признаков, отсутствовавших у предков и потому недоступных отбору. Неудобно говорить о себе, но все же В.И. Назаров упомянул мое учебное пособие 1981 г. С тех пор прошла почти четверть века. Не говоря об учебниках (последний издан в 2005 г.), мною опубликованы две монографии, не считая статей. В частности, разработана теория эволюционного стазиса. Полностью проигнорированы зарубежные авторы начиная с Мэйнерда-Смита и Ван Валена и кончая Ханским.

Конечно, эволюция много сложнее, чем это представлялось в 60-70-х гг. прошлого века, когда сформировалась СТЭ. Однако редукционистский подход в изучении эволюции работает и сейчас, позволяя выяв-

лять детали и тонкости генетических и селекционных процессов. Нельзя забывать и о том, что системный подход - это тоже редукция, неизбежное упрощение и пренебрежение многообразием процессов, происходящих в природе...

В. РОЗИН: Я прочел книгу Вадима Ивановича «Эволюция не по Дарвину», так сказать, на одном дыхании. Интересно необычайно, такое ощущение, что присутствуешь на спектакле, где разыгрывается драма высокой мысли. Как замечает во Введении сам Назаров, «следовать за мыслями великого человека, то есть в данном случае Дарвина, есть наука самая занимательная». Драматизм ситуации упомянут мною не ради красного словца. Дарвинизм является в настоящее время не просто одной из популярных и социально значимых концепций (парадигм), а учением, которое стало мировоззрением и претендует на единственно правильное научное объяснение эволюции как биологической, так и антропологической и социальной, да к тому же мировоззрением, достаточно агрессивно относящимся к альтернативным взглядам. И вдруг в свет выходит книга, автор которой не только остро полемизирует с концепцией Дарвина и продолжающей ее синтетической теорией эволюции (СТЭ), но и предъявляет все основные контрпримеры и альтернативные концепции эволюции, и даже, правда в конце книги, кратко излагает «Экосистемную теорию эволюции» В.А. Красилова, которая, по убеждению Назарова, отвечает всем современным научным представлениям и значительно лучше, чем дарвинизм, может объяснить биологическую эволюцию.

Скандал, устроенный Вадимом Ивановичем, можно лучше почувствовать, прочтя его совместную с Данилевским общую оценку учения Дарвина. Суммировав критику Данилевского против Дарвина, относящуюся еще к позапрошлому веку, Назаров пишет следующее. «По оценке Данилевского, Дарвин создал самое неэстетич-

ное, "ужасное учение, ужасом своим превосходящее все вообразимое. Никакая форма грубейшего материализма не опускалась до такого низменного мировоззрения". Изобретя механизм подбора, заменивший разум случайностью, Дарвин породил "жалкий и мизерный" виртуальный мир, в котором правят балом "бессмысленность и абсурд". Наше счастье, что мир, в котором мы живем, не имеет ничего общего с изобретенным Дарвином... нелепо думать, - пишет уже от себя Назаров, - что случайность и вероятность могут занять место разума, интеллекта, духовного начала. Превращения видов мыслимы лишь в случае признания внутреннего закона развития, который несет в себе каждый живой организм. То, что постулирует дарвинизм, вообще не заслуживает названия развития» (с. 74).

Ради справедливости, конечно, нужно заметить, что «вдруг, против Дарвина» выступил не только Назаров. Первым, кто усомнился в учении, был сам автор «Происхождения видов», разочаровавшийся, кстати, к концу жизни (в 1876 г.) в эволюционной идее. Потом было много других известных биологов и мыслителей, выступавших с критикой дарвинизма(например, Д. Майварт, У. Томсон, Ф. Дженкин, А. Катрфаж, Н.Я. Данилевский). И в настоящее время в России оппозиция дарвинизму и СТЭ очень сильна, здесь достаточно упомянуть хотя бы имена А.А. Любищева, Ю.В. Чайковского, Е.Б. Музуруковой. «В качестве недостойного науки приема, - отмечает Вадим Иванович, - Любищев и вслед за ним мы вынуждены отметить игнорирование приверженцами СТЭ огромной массы «неудобных факторов» и соображений, противоречащих этой теории или не находящих в ней объяснения» (с. 87).

Но все это совершенно неизвестно среднему российскому ученому, со школы воспитанному в духе дарвинизма; он уверен, что Дарвин, подобно Ньютону, установил законы, в которых невозможно усомниться. Тем более, что (это подчеркивают мно-

гие исследователи) идеи «изменчивости», «наследственности» и «естественного отбора», составляющие ядро дарвиновского учения, в целом выглядят как строгая «каузальная теория» (с. 59). В то же время Назаров показывает, что это учение представляет собой гипотетико-дедуктивную теорию, все попытки доказательства достоверности которой «были обречены на неудачу» (с. 58). Эта теория формировалась, во-первых, на основе ряда ценностей самого Дарвина (естественнонаучной установки позитивистского типа, аналогии естественного отбора с искусственным, влияния первой части учения Смита о конкуренции, причем Дарвин совершенно «не обратил внимание на его вторую часть, связанную со взаимностью оказываемых услуг). «В логической схеме дарвиновской теории, - пишет Вадим Иванович, - для позитивного взаимодействия особей и видов просто не нашлось места» (с. 40). Во-вторых, дарвиновское учение построено на основе дедуктивной методологии, и поэтому - замечает Назаров, воспитанный в строго индуктивистских традициях, - не находя эмпирического подтверждения своей теории, Дарвин почти 20 лет медлил с ее публикацией.

Обсуждая книгу Назарова, Б. Голубов, вслед за А.С. Северцевым, обвинял автора в подтасовках и других смертных грехах. Да и В. Борзенков, хотя и отдал должное труду Вадима Ивановича, в конце своего выступления заявил, что прочтение книги Назарова еще больше убедило его в правоте дарвинизма. Что на это можно сказать?

Прежде всего, налицо противостояние двух научных парадигм, разных научных школ. Поэтому со стороны оппонентов в ход нередко идут ненаучные аргументы. Кроме того, стоит отметить, что Вадим Иванович излагает в своей книге не историю дарвинизма и СТЭ, а результаты генетического исследования. Генезис же - это теоретическая история, особая реконструкция, решающая определенные задачи. В данном случае Назаров старался показать,

какие методологические предпосылки и ограничения лежали в основании теории Дарвина и СТЭ, с какими противоречиями эти учения столкнулись, какие явления эти теории не могут объяснить, какие против них были выдвинуты возражения, какие альтернативные дарвиновскому учению концепции были выдвинуты.

Приведя все основные контпримеры и возражения против дарвиновской теории, Вадим Иванович специально останавливается на проблеме соотношения и единства факторов макро- и микроэволюции. И это, конечно, не случайно, поскольку сторонники дарвинизма и СТЭ в настоящее время апеллируют к данным генетики и молекулярной биологии. При этом они, как правило, осуществляют редукцию, утверждая, что развитие видов и популяций можно полностью объяснить на основе генетических механизмов и процессов. «Все самые сложные на первый взгляд макроэволюци-онные феномены, - утверждают, например, А.В. Яблоков и А.Г. Юсупов, - без потери их специфичности объяснимы понятиями микроэволюции: все, что возникает на макроэволюционном уровне, связано прежде всего с преобразованием популяций и вида и ведет к формированию приспособлений». Тем самым, делает вывод Назаров, авторы заявляют о себе как об откровенных редукционистах (с. 111).

Сам Вадим Иванович не принимает редукционизма, поэтому он с сочувствием цитирует крупного генетика и зоолога Ю.А. Филипченко: «считать, - пишет последний в 1927 г., - что мутациями, комбинациями и подбором можно объяснить всю эволюцию животного и растительного царств, нет решительно никаких оснований» (с. 127). К тезису Филипченко Назаров добавляет важную мысль. В настоящее время, пишет он, «выяснилось, что, каким бы путем ни совершалось видообразование, новый вид формируется на основе скачкообразного преобразования какой-то части родительского вида. Понятно, что в случае допущения скачка грани между рассмотренными

альтернативными теориями стираются и сам вопрос о том, служит ли микроэволюция предпосылкой макроэволюции, утрачивает смысл» (с. 140).

Здесь можно вспомнить и А.А. Люби-щева неоднократно говорившего, что возможно существование разных уровней биологической реальности, практически несводимых друг к другу и пользующихся разными формами причинности, разным характером законов. А Ю.А. Шрейдер в одном из выступлений подчеркнул, что таксон реален по-другому, чем входящий в него организм, и не следует пытаться редуцировать эти уровни друг к другу.

Действительно, не стоит ли перейти к другой методологии? К признанию, что речь идет о феноменах, принадлежащих к разным уровням реальности. Если явление уже сложилось, то мы можем анализировать его развитие и усложнение. Но с какого-то момента оно начинает переживать кризис или умирает. Чтобы объяснить возникновение нового явления, необходимо выявить предпосылки, в число который войдет и предшествующее явление, переживающее кризис, и принципиально новая ситуация. Хотя возникновение нового явления невозможно без предпосылок, тем не менее из предпосылок это новое явление не выводится. Новое явление конституируется принципиально как новообразование, т. е. предполагается, что появляется новая реальность со своей логикой и закономерностями.

Не об этом ли фактически, хотя и используя другой язык, пишет Вадим Иванович? «В качестве итога всему сказанному хотелось бы особо подчеркнуть, что вслед за Ш. Депере, Дж. Хаксли, А.Л. Тахтаджя-ном и Л.П. Татариновым мы принимаем идею множественности путей и способов макроэволюции. Эта множественность зависит от строения генома у разных систематических групп, способности к дублика-ции генов, к скрещиванию с другими видами, от типа размножения и способности индивидуального развития. Что касается

направлений филогенеза, то они определяются закономерностями преобразования онтогенеза, межвидовым отбором, дифференциальной плодовитостью, степенью приспособляемости, наличием свободных адаптивных зон и т. п.» (с. 141).

Пересказанная в книге экосистемная теория эволюции Красилова строится на подобных же принципах. «Изменения климата и всех прочих физических параметров среды, - специально подчеркивает Назаров,

- не выступают больше непосредственной причиной преобразования биоты, как это было в старых гипотезах первой половины ХХ в. Они рассматриваются теперь не более как пусковой механизм, дающий старт дес-табилизационным процессам в экосистемах » (с. 441). Подобно этому, дестабилизацион-ные процессы (прерывание в экосистемах восстановительных процессов, вымирание наиболее приспособленных, доминантных форм и видов, освобождение экологических ниш) выступают всего лишь предпосылкой образования новых видов (с. 444-445). Новые виды и популяции складываются под воздействием многих микро- и макроэволю-ционных факторов, действие которых в настоящее время постепенно проясняется в рамках альтернативных недарвиновских концепций эволюции.

Например, Назаров анализирует концепцию «номогенеза» и концепцию Кордю-ма (эволюция при участии чужеродных генов), на которые, в свою очередь, в плане объяснения процессов развития в стабильных и нестабильных условиях опирается теория Красилова. «В своей исходной форме, - пишет Вадим Иванович, - номогенез противопоставлялся теории Дарвина как основанной исключительно на случайной изменчивости и поэтому названной тихоге-незом. Руководствуясь априорными суждениями в духе кантианского агностицизма, Л.С. Берг провозгласил основным законом эволюции «автономический ортогенез»

- имманентное свойство живой природы производить независимо от внешней среды все более совершенные формы. Берг чест-

но признается, что о причинах прогресса ему ничего не известно. Согласно его но-могенетической концепции, автономические факторы изменяют «существенные признаки, определяющие самый план строения данной группы» и ведут по пути прогресса. В итоге возникают новые органы и образуются систематические группы от уровня вида до класса, причем Берг специально подчеркивает, что соответствующие признаки часто "образуются в определенном направлении. независимо от пользы. а иногда даже во вред организму" » (с. 309).

Зато В.А. Кордюм знает, почему происходит прогресс биологических форм. «Эволюция просто вынуждена идти по пути усложнения организации в силу существующего механизма изменчивости, имеющего дело с поступлением большого массива экзогенной генетической информации. Кроме того, по свидетельству многих авторитетных специалистов. усложнение организации детерминируется автогенетическими свойствами самого генетического материала наращивать длину ДНК и увеличивать размер генома. При таких условиях не приходится удивляться появлению на свет организмов - носителей самых причудливых признаков. И, что уж совсем шокирует приверженцев СТЭ, согласно информационной теории новые виды с такими признаками будут вынуждены приспосабливаться не столько к среде обитания, сколько к своим новым признакам!»(с. 344).

Интересно, что принцип «усложнение организации организма обусловлено его функционированием » действует и в культурологии. Как я старался показать в своих работах (Розин В.М. Культурология. -М., 1989-2003; Его же. Теория культуры. - М., 2005; Его же. Философия техники. -М., 2001), культуры как социальные организмы усложняются, развиваются и даже приходят к своему концу именно в силу своего функционирования. Но, конечно, само функционирование должно быть понято правильно. Оно происходит под влиянием как внешних факторов («витальных

катастроф» и «ситуаций разрыва»), так и внутренних (проблем и их решения, семиотических и технических изобретений, открывающихся новых возможностей и др.).

Книга Назарова привлекательна именно своей эвристичностью, ее чтение постоянно инициирует мысль, вызывает аналогии, желание продумать многие вещи.

Кроме того, в этой книге, на мой взгляд, мы имеем дело с современным научным знанием. Ведь в ней содержится не просто изложение еще одной точки зрения, которую можно присоединить к уже существующим или отвергнуть, а знание, оснащенное методологически и погруженное в контекст коммуникации. За параграфами с разбором основных положений дарвинизма и СТЭ, например, идут такие: «Дарвинизм глазами философов и методологов», «Синтетическая теория глазами философов и методологов». И я как методолог могу заверить, что Вадим Иванович, действительно, в своей области демонстрирует высокую методологическую культуру. Вся книга полемически заострена, и если нужно дать определенную оценку какой-то концепции или точки зрения, Назаров делает это, не прибегая для сохранения мира к научной по-литкорректности. Устраивая «гуманитарный скандал», Вадим Иванович делает ясными свою точку зрения и подход, показывает, в чем их новизна.

Книга Назарова со всей очевидностью выявляет разрыв, сложившийся в настоящее время между современными научными исследованиями, заставляющими переосмыслить учение Дарвина и СТЭ, и дарвинизмом как господствующим идеологически ориентированным научным объяснением и мировоззрением.

Э. МИРЗОЯН: Книга известного историка биологии В.И. Назарова «Эволюция не по Дарвину» - заметное событие в науке. Книга весьма своевременна. Справедливости ради следует сказать, что уже в 1920-30-е гг. было ясно осознано, что теория видообразования не исчерпывает про-

блематику эволюции органического мира. В эти годы было положено начало изучению проблемы происхождения жизни на биохимической основе. В теоретической биологии был выдвинут постулат, согласно которому теории живой материи отвечает не дарвинизм, а теория эволюции живой материи. При создании биогеохимии и учения о биосфере теория Дарвина нашла место в теории живой материи В.И. Вернадского. В эволюционной биологии - новой области знания, возникшей под влиянием теории Дарвина, - было показано, что обнаруживаемая специфика эволюции разных уровней организации живого, от молекулярного до биоценотического, требует значительного расширения рамок теории эволюции. Уже в наши дни к такому заключению пришли авторитетные авторы капитального «Краткого очерка теории эволюции» (1969) Н.В. Тимофеев-Ресовский, Н.Н. Воронцов, А.В. Яблоков.

В середине XX в. тенденция к построению более широкой по охвату теории эволюции получила новый импульс. Мировая общественность осознала опасность глобального экологического кризиса. Было положено начало международному сотрудничеству в деле изучения окружающей природной среды. Очевидно, что подобные широкомасштабные исследования, для того чтобы принести плодотворные результаты, должны опираться на научные знания: учение о биосфере, теорию глобальной экологии и теорию эволюции как признанную парадигму биологии. Возникает вопрос: какая теория эволюции способна ответить на вызовы времени?

Дарвинизм и синтетическая теория эволюции решают прежде всего проблему видообразования и не касаются эволюции биоценозов, флор, фаун, живого покрова Земли. В.И. Назаров остро чувствует как этот пробел в теории биологии, так и возрастающую опасность разрушения живой природы в результате антропогенной деятельности. Он неоднократно выступал в печати с анализом ее негативных послед-

ствий. В предыдущей монографии, посвященной анализу теории макроэволюции, он показал, что все еще существует известная несогласованность между теориями микро-и макроэволюции, что из теории микроэволюции пока невозможно напрямую вывести закономерности всего эволюционного процесса. В обсуждаемой книге В.И. Назаров продолжил вдумчивый анализ новейших сдвигов в генетике, в особенности в ее молекулярной области, оценив по достоинству теоретическое значение так называемой «подвижной генетики» и горизонтального переноса генного материала. С его точки зрения, среди новейших построений эволюционистов этим и другим приобретениям биологии последних десятилетий в наибольшей степени отвечает экологическая теория эволюции. Прослеживая историю ее становления преимущественно в последние полвека, В.И. Назаров выделяет специальные и теоретические работы В.А. Кра-силова, высоко оценивает и поддерживает развитую последним глобально-экологическую концепцию эволюции.

В.И. Назаров убежден, что можно говорить о смене эволюционной парадигмы и подлинной интеллектуальной революции. С его точки зрения, учебники следующего поколения уже будут излагать общую теорию эволюции, в которой видообразование займет подчиненное положение; новая недарвиновская модель эволюции полностью устранит роль популяционных процессов, девальвирует формообразующую роль естественного отбора. Главный вывод предложенной В.И. Назаровым концепции гласит: «Подлинно верная стратегия спасения всего живого состоит в сохранении естественных сообществ организмов ». В.И. Назаров уверен, что его концепция «способна предсказать с достаточной степенью точности не только тенденцию дальнейшего развития отдельных групп организмов, но и появление новых форм с определенными морфологическими характеристиками ». В то же время, он не исключает, что живая природа «уже вступила в фазу необрати-

мой деградации» и не способна найти вы-ходиз переживаемого ею кризиса.

Экологическая теория эволюции вписывается в общий ход развития эволюционной мысли после Дарвина. Уже теорию Дарвина по праву называли экологической. Экологический подход к эволюционному процессу был сохранен и усовершенствован в XX в. На экологическую базу опиралась теория макроэволюции А.Н. Северцо-ва. Эволюционный синтез, осуществленный И.И. Шмальгаузеном, привел к созданию модели эволюции, важнейшим элементом которой явился биогеоценоз. Теория эволюции растительного покрова Земли А.Н. Криштофовича объединила процессы видообразования, эволюции отдельных флор и всего растительного покрова Земли в масштабах геологического времени. В.Н. Беклемишев создал концепцию Геомерады - глобально-экологическую концепцию живого покрова Земли и нашел в ней место теории эволюции. Создатель биогеохимию и учение о биосфере В.И. Вернадский, отдавая должное теории Дарвина, показал необходимость рассматривать эволюцию органического мира в двух аспектах: в пределах эволюции живого вещества как «биоценоза планеты» и в масштабе эволюции биосферы как биогеоценоза планеты. Сближая подходы эволюционной биологии и биосферологии, М.М. Камшилов предложил концепцию эволюции жизни и живого в контексте эволюции биотического круговорота.

В эпохи кризисов, переживаемых естествознанием и обществом, теоретическая мысль всегда начинала работать с максимальной интенсивностью. Такую картину можно было наблюдать и в начале XX в., когда заявили о себе новая физическая и натуралистическая картины мира. Сегодня мы так же остро, как и сто лет назад, нуждаемся в непредвзятой научной картине мира, объединяющей живую и косную природу и мир людей. Книга В.И. Назарова является шагом в направлении ее создания.

Л. КОРОЧКИН: В последние годы в нашей стране вышло сразу несколько примечательных книг, в той или иной мере затрагивающих наболевший вопрос об отставании эволюционной теории от современного состояния биологии. Среди них выгодно выделяется труд В.И.Назарова, специально посвященный данной теме.

Автор заявляет о своей главной цели: показать неполноту синтетической теории эволюции (СТЭ) как редукционистской концепции, равно как и классического дарвинизма с его «социологической» схемой видообразования. Этому замыслу подчинены как логика подачи материала и структура книги, так и обращение к богатому историческому опыту развития эволюционной мысли, оппозиционной дарвинизму. В фокусе внимания находятся, прежде всего, принципиально важные открытия и обобщения, принадлежащие крупным биологам-эволюционистам, ставшим знаменитыми еще при жизни или много позже, когда были признаны их идеи. Распространение дарвинизма с самого начала сопровождалось критикой, а в ряде случаев и неприятием этой теории. На целый ряд возражений Дарвин, как известно, так и не смог найти убедительных ответов. Интересно, что в дальнейшем многие его оппоненты, в том числе и наши современники, не единожды самостоятельно выдвигали против его теории такие же или сходные контраргументы, зачастую не подозревая о своих предшественниках. В книге приводятся самые веские из подобных возражений, сопровождаемые комментариями автора.

Общеизвестно, что в интересах собственной консолидации теория Дарвина остро нуждалась в выяснении природы и законов изменчивости, формулировку которых в начале прошлого века дала генетика. Ее несколько искусственное соединение с дарвинизмом означало создание СТЭ как его прямой преемницы. Из ее поля зрения выпали морфология, анатомия, эмбриология, т. е. науки, описывающие целостность организации и ее становление в ходе индивидуально-

го развития. Зато сердцевиной СТЭ стала генетическая теория естественного отбора, сводившая всякие эволюционные изменения к преобразованию частот генов в популяциях. Симптоматично, что один из столпов СТЭ Э. Майр позднее иронически сравнивал популяционную генетику с мешком, наполненным цветными бобами.

Основные недостатки СТЭ излагаются Назаровым вместе с ее постулатами. Но они собраны здесь далеко не все. Добрую их половину автор счел целесообразным привести в контексте последующих глав книги. Там, в сопоставлении с новейшими данными молекулярной генетики, биохимии, геносисте-матики, иммунологии, палеонтологии, экологии, общей теории систем и прочих дисциплин, выясняются ее недоработки. С особой наглядностью выступают сложности СТЭ в объяснении макроэволюции.

Выступая не только какисторик науки, но и как методолог и теоретик эволюционного учения, автор книги прежде всего констатирует, что микро- и макроэволюция -два качественно различные уровня эволюции, и вторая, как более высокая форма движения, не может быть сведена к первой. И еще один важный вывод, подсказанный простой логикой, состоит в том, что система видовых популяций может перейти в новый вид только скачком - благодаря макромутациям.

Какая же роль в эволюции сохраняется за естественным отбором? Уже в «исторических главах» книги В.И. Назарова она основательно сократилась, напрочь лишившись своей творческой функции. После обнаружения мономорфной части генома, кодирующей видоспецифические признаки, отбор вообще оказался без своего объекта. В самом деле, если изменения генетической структуры элементарной (локальной) популяции (с чего, согласно СТЭ, начинается микроэволюция) обратимы, да и, главное, к эволюции вообще отношения не имеют, а мономорфная часть генома преобразуется только единовременной системной мутацией, то для действия естествен-

ного отбора не остается ни субстрата, ни времени. Первый гомозиготный организм по системной мутации - а он рождается в первом или втором поколении - принадлежит уже к новому виду. Отбору остается лишь испытать его на жизнеспособность, к чему и сводится содержание концепции отбора видов в теории прерывистого равновесия. В данном случае оправдывается старая аналогия отбора с ситом, и эту его формутеперь часто называют «отрицательным отбором».

Автор подробно описывает те завоевания генетики последних35 лет, которые собственно и вызвали к жизни новый, недарвиновский, взгляд на эволюцию. В их числе -представления о системной организации генома, открытия немутационных форм изменчивости, мобильных генетических элементов и горизонтального переноса генетической информации, системных и «направленных» мутаций, хромосомного видообразования, роли стресса в эволюции и др.

Мы знаем теперь, какие изменения архитектоники яйцеклетки происходят при системной мутации, но нам остаются неизвестными ее конкретные первопричины, и мы пока не умеем вызывать ее искусственно. Ясно, однако, что ее причинами являются не обычные мутагены, индуцирующие канонические мутации, а более тонкие агенты, связанные с нарушением параметров гомеостаза как внутренней среды организма, так и, скорее, окружающей его экосистемы.

Все это хорошо и полезно знать всем. Как генетик индивидуального развития я не могу согласиться единственно с тем, что В.И. Назаров склонен придавать слишком самостоятельное значение эпигенетическим механизмам и индуцирующей роли измененной физиологии и поведения. Генетикам до сих пор не известно ни одного факта, когда такого рода механизмы и изменения не зависели бы от изменений генома и конкретных генов. Это обстоятельство предопределяет и наше отношение к наблюдаемым ныне попыткам возродить ламарковский

тезис о наследовании приобретенных признаков. Для подобного «возрождения» пока что нет ни малейших оснований. Ссылки на опровергнутые опыты Горчинского и Стила выглядят тенденциозными и напоминают позицию страуса с зарытой в песок головой.

В последней части книги, отведенной основам нового понимания эволюции, подробно излагается так называемая экосис-темная теория (ЭТЭ). Одно из важнейших положений этой теории противоположно постулатам СТЭ. Согласно последней, пусковым механизмом эволюции выступают случайные и единичные генные мутации, преобразующие генетический состав эле-ментарныхпопуляций. Накапливаясь в популяциях под действием естественного отбора, они, в конце концов, полностью вытесняют менее приспособленные аллели и в совокупности образуют новый вид, а в дальнейшем и более высокие таксоны. Подобную направленность эволюционной причинности автор называет «эволюцией снизу».

Согласно ЭТЭ, процесс эволюции происходит в обратном направлении. Согласно системному пониманию событий, эволюционная судьба биологических видов как компонентов экосистем зависит, прежде всего, от состояния этих экосистем и систем вышележащего уровня. Импульс к изменению возникает в системе Земля-Солнце, улавливается биосферой и ее компонентами - конкретными экосистемами и побуждает к изменению их видового состава. Такая направленность эволюционной причинности названа «эволюцией сверху». Она оставляет мало места для случайности. Однако, соглашаясь с автором в том, что эволюционные события неслучайны, я полагаю, что нет оснований связывать эту неслучайность с Солнцем, планетами и прочими внеземными факторами. Это означало бы апелляцию к набору слов и невери-фицируемых гипотез. Полагаю, что существуют имманентные живым системам принципы и основания, реализуемые направлен-

ным способом в ходе эволюционного процесса.

ЭТЭ, в отличие от СТЭ, основное внимание уделила кризисным событиям в истории Земли, и она пытается документировать хронологическое совпадение сменыбиот на главных рубежах фанерозоя с периодичностью геологических кризисов, с солнечными и климатическими циклами. В книге приводятся соответствующие статистические данные по вымиранию родов и нарождению новых отрядов животных на важнейших рубежах геологической истории.

Высоко оценивая рецензируемый труд, хочется отметить, прежде всего, что его создание потребовало долгой и кропотливой работы по сбору и анализу огромного числа источников и немалыхусилий по их осмыслению в свете новейших открытий в ведущих отраслях биологии и смежныхнаук. Он подводит итог настойчивым поискам движущих сил и механизмов биологической эволюции, находящихся за пределами дарвинизма и до сих пор никем не описанных с такой полнотой и систематичностью. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что выход в свет подобного труда явится важным подспорьем для изучения современной литературы по проблемам эволюции.

Пользуясь случаем, хочу подчеркнуть важную для меня мысль. Хотя многие полагают, что «становымхребтом» современной биологии является эволюционное учение, по-видимому, эта роль все же принадлежит генетике. Действительно, представим себе, что вдруг эволюционное учение будет изъято из биологии. Изменится ли существенно облик этой науки? Нет, в ней просто будет отсутствовать эволюционное учение. Существенный пробел! Но не катастрофический: почти все отрасли биологии останутся на современном уровне. А что если из биологии убрать генетику? Она не просто изменится - она вернется практически на уровень прошлого века! В том числе и эволюционное учение, которое, в общем, ничего не дав генетике как таковой, само в значительной степени строится в настоящее время на

генетических постулатах. И не случайно пошли разговоры о том, что в XXI в. произойдет смена лидера в естествознании, и место физики займет генетика.

Автор назвал свою книгу учебным пособием и адресовал ее учащейся молодежи биологических факультетов. Всецело соглашаясь с таким предназначением, хочу отметить, что данное пособие, несомненно, поможет студентам и аспирантам в осмыслении проблем, стоящих перед эволюционной теорией, и прояснит многие их сомнения и вопросы. Надо признать, что в силу загруженности они в массе лишены возможности знакомиться с публикациями в научных журналах, а в учебники новые знания попадают с большим опозданием. Не сомневаюсь, что у книги будет гораздо более разнородный контингент читателей, так как эволюционная теория составляет фундамент нашего естественнонаучного мировоззрения и остается неотъемлемой частью общей культуры.

В. БУДАНОВ: Эволюционные процессы любой природы изначально находятся в фокусе рассмотрения синергетики. Дарвиновская триада «изменчивость, наследственность, отбор» прослеживается во всех формах эволюции, и всякий раз она расшифровывается в системно-синергетичес-ком языке, апеллирующем к строгим моделям и математическим теоремам. В информационном аспекте она эксплицирует кас-тлеровское определение ценной информации как «случайного, запомненного выбора», широко принятое в синергетической теории информации, и моделируемого с помощью теории диссипативных структур, перемешивающего слоя, теории игр и т. п. Однако синергетика объясняет и ламарков-ские, додарвиновские механизмы «эволюции без отбора», сходные с теорией морфогенеза Р. Тома и «сопряжением со средой» в теории аутопоэзиса. Именно эти механизмы «эволюции без отбора » и находятся в фокусе рассмотрения нашего докладчика как, впрочем, и его предшествен-

ников (например, Лима де Фариа). Кроме того, предкризисное замедление характерных ритмов системы «затишье перед бурей», так же как увеличение шумовых флуктуаций в окрестности точки бифуркации, есть теоремы теории динамических систем и теории катастроф. Однако в жизни эти принципы синергетики эксплицированы повсеместно, от экономики, психофизиологических реакций, до процессов увеличения разнообразия видов в фазах аро-морфозов, расцвета мультикультурных отклонений в период зарождения новой традиции или нормы и т. д. Фактически, принципы синергетики как раз и являются законами универсального эволюционизма, развития и эволюции сложных систем (Г. Хакен, И. Пригожин, С. Курдюмов, В. Эбелинг, Д. Чернавский, В. Буданов и др.). Их особенность состоит в том, что они неплохо описывают локальные явления. Однако это вовсе не значит, что не могут быть открыты новые законы или парадигмаль-ные модели. Обратим внимание на особую роль синергетической теории информации, которая стремительно развивается в последние 25 лет (Д. Чернавский). Вероятно, существуют и глобальные холистические пространственно-временные законы, значительно ускоряющие время эволюции. О возможности их существования говорит наличие в природе двух фундаментальных холистических механизмов связности Универсума. Первый механизм опосредован динамическим хаосом в нелинейных системах (В. Аршинов, В. Буданов) и заключается в возможности синергетической синхронизации слабо связанных, удаленных нелинейных систем (Ив. Помо, Г. Видаль). Он, в частности, обосновывает идеи самогармонизации ритмов космоса (В. Буданов), а также космо-земных связей. Второй механизм основан на существовании макроквантовых корреляций (эффект Эйнштейна-По-дольского-Розена), которые связывают специфическим некаузальным образом явления в разных частях Вселенной, да и в локальных областях, что может перевер-

нуть наши взгляды на природу эволюции и сознания (М. Менский). Как бы то ни было, будущие нелокальные законы носят кван-тово-синергийный характер, но описываться будут, вероятно, в терминах теории информации. На мега-масштабах, это, скорее всего, можно будет обнаружить по автомодельным закономерностям значимых бифуркационных событий. На сегодняшний день эмпирические автомодельные закономерности мега-развития обнаружены С. Капицей, A. Пановым. Теоретические модели, также подтвержденные экспериментами, в рамках кибернетического подхода были построены С. Гринченко, а на основе синергетического метода ритмокас-кадов - В. Будановым. Но лед только тронулся, и еще предстоит большая исследовательская работа. Приложения метода ритмокаскадов к задачам моделирования временной динамики процессов турбулентности, ближнего космоса, эмбриогенеза животных, социальной истории и рождения гармонии уже начались. Вероятно, фрактальное дерево ритмокаскадов имеет отношение ко многим процессам в природе и обществе, т. к. задает максимальный темп эволюции системы (В. Буданов), что, по-видимому, оптимально для многих развивающихся систем. Такие законы роста могли эволюционно закрепляться в конкурентной борьбе за выживание (Г. Малинецкий).

Л. ТАТАРИНОВ: Книга В. Назарова продолжает дискуссию, ведущуюся в современной литературе. Так, в последней книге Н. Н. Воронцова утверждается, что «новейший синтез, создание целостной концепции эволюции, которая сможет заменить синтетическую теорию эволюции, пока что дело будущего » (Воронцов Н.Н. Развитие эволюционных идей в биологии. - М., 1999. - С. 608.). На мой взгляд, это суждение не совсем верно. Теория эволюции непрерывно изменяется и уже давно переросла рамки синтетической теории середины минувшего столетия. Не последнюю роль в новом развитии теории эво-

люции сыграл и сам Н. Н. Воронцов, и многие другие ученые. Контуры нового эволюционного синтеза в действительности уже давно появились. Но теория эволюции непрерывно изменяется и охватывает все новые области биологии. И завершить новый синтез практически невозможно.

Высшей точкой развития синтетической теории было появление молекулярной генетики и раскрытие генетического кода. Но последовавшие за этим открытия в области механизма мутаций незаметно привели к серьезному кризису в синтетической теории эволюции. Открытие обратной транс-криптазы показало возможность обратной транскрипции РНК в ДНК и подорвало «центральную догму молекулярной биологии », согласно которой преобразования в геноме идут только в одном направлении -от ДНК к РНК и затем к белку. В это верил, например, выдающийся генетик Н.В. Тимофеев-Ресовский. Еще более поразительным было открытие того факта, что у высших организмов (эвкариот) примерно половина генома не кодирует белки. И в кодирующих последовательностях огромное число точечных мутаций может быть селективно нейтральным. Подобные факты уже в 1980-х гг. привели к возникновению в молекулярной биологии теории нейтральности. В геноме обнаружены мобильные элементы, играющие важную роль в регуляции активности генов. Примечательно, что при посредстве обратной транскиптазы в широком масштабе происходит встраивание рет-ровирусов в хромосомы, в которых производные ретровирусов образуют ретротран-спозоны. Добавим к сказанному, что в распространении генов у неродственных организмов обнаружилось немало сюрпризов. Например, у некоторых протистов и бактерий были обнаружены гены, кодирующие инсулин, релаксин, коллаген, а из некоторых протистов выделены соматостатин и адренокортикотропный гормон. Функции этих генов у бактерий и протистов не ясны, но, во всяком случае, они не такие, как у позвоночных животных. Можно констати-

ровать, что мы еще далеки от понимания процессов, совершающихся в геноме.

Выдающуюся роль сыграли достижения молекулярной генетики и в познании морфогенеза. Основные достижения связаны с гомеотическими мутациями. Гомеотические гены играют ключевую роль в определении плана строения многоклеточных животных. Эти гены имеют в своем составе удивительно консервативную Нох-группу из 120 нук-леотидов, кодирующих 40 аминокислот. Подобные группы называют гомеобоксами. Эволюционное увеличение числа гомеоти-ческих генов происходит путем их дупликации и последующей дивергенции.

Механизм действия гомеотических генов и гомеобоксов изучен еще очень плохо. Изменения в активности гомеобоксов могут приводить к заметным морфологическим сдвигам. Чаще такие сдвиги выражаются в дефекте или удвоении важных структур, но они могут приводить и к реализации латентных потенций, заложенных в генотипе. Одним из известных примеров может служить мутация дрозофилы аП;еппорейга, при которой на голове мухи на месте антенны появляется нога. Возможно, гомеобоксы играют роль пускового сигнала для целого каскада морфогенетичес-ких процессов.

Успехи молекулярной генетики уже привели к пересмотру воззрений на механизм наследственных изменений и на механизмы морфогенеза. Тем не менее, можно с уверенностью заявить, что в теории эволюции важнейшее место по-прежнему занимает идея Ч. Дарвина о естественном отборе. Но в механизме мутаций большое место принадлежит молекулярным процессам самоорганизации, о которых раньше мало что знали, а также случайным процессам нестатистического характера, рассматриваемым в теории физического хаоса.

Внимание, которое мы уделили открытиям в области молекулярной генетики, ни в коей мере не означает, что организмен-ные области эволюционной биологии утрачивают свое значение. В полной мере его

сохраняет, например, эволюционная и функциональная морфологии, без которых немыслимы дальнейшие успехи в изучении организменной эволюции. Но после работ А.Н. Северцова, Дж. Симпсона и И.И. Шмальгаузена, в эпоху которых эволюционная морфология уже достигла расцвета, новых обобщений первостепенной важности в этих разделах эолюционной биологии достигнуто относительно немного, тогда как молекулярная генетика, по существу, только начала развиваться и сейчас находится в периоде бурного расцвета.

В последние десятилетия достигнут значительный прогресс эволюционных обобщений на экосистемном уровне. Этому вопросу большое внимание уделял и сам Дарвин. В области экосистемных связей заметно стремление представить взаимоотношения видов в стабильных экосистемах предельно сбалансированными и гармоничными. Это верно только отчасти. Существующее равновесие в экосистемах может постоянно нарушаться, что проявляется, например, в колебаниях численности отдельных видов, которые происходят даже без влияния человека и без катастроф.

Сейчас наметился прогресс исследований и на биосферном уровне. Биосферная эволюция неразрывно связана с планетарными процессами эволюции Земли. В этой области отмечается значительный успех исследований ранних этапов эволюции жизни в докембрии. Академик Г.А. Завар-зин называет мир древнейших организмов «недарвиновской областью эволюции». Организменная эволюция первичных про-кариотных организмов, по его мнению, незначительна по масштабам, а ведущая роль в докембрии принадлежала не отбору, а системному функциональному соответствию прокариот среде (Заварзин Г.А. Недарвиновская область эволюции // Вестник РАН. - 2000. - № 5). Но вывод о том, что дарвиновское выживание наиболее приспособленных было только «модифицирующим фактором низшего уровня», выглядит малообоснованным. Чтобы иметь право так

говорить, надо бы тщательнее изучить ге-нотипическую изменчивость прокариот. Складывается впечатление, что автор распространяет вывод о естественном отборе как только о модифицирующем факторе низшего уровня с прокариот на весь органический мир.

Теория эволюции не может проходить и мимо вопроса о происхождении жизни, новая трактовка которого, основанная на концепции первичности мира РНК, дана академиком А.С. Спириным. Но в этой трактовке пока недостает данных о среде, в которой существовали рибонуклеидные «про-организмы».

Поиск новых путей в теории эволюции ведется разными учеными в разных странах. Из множества альтернативных концепций я кратко остановлюсь на четырех.

Э.И. Воробьева видит активного участника нового эволюционного синтеза в биологии в эволюционной морфологии (см.: Воробьева Э.И. Эволюционный синтез и эволюционная морфология // Современная эволюционная морфология. - Киев, 1991). Она указывает, что И.И. Шмальгау-зен связал наследие А.Н. Северцова с генетикой, причем он вышел за рамки органного уровня, включив в эволюцию регулятор-ные цели в целостном организме. Это подразумевало, по мнению Воробьевой, выход через целостность организма на целостность биосферы. Воробьева формулирует принцип динамической устойчивости, лежащий, как она полагает, в основе эволюционной трансформации морфологических признаков. Она подчеркивает плодотворность дальнейшего развития основных направлений эволюционной морфологии. С приводимым ею перечнем этих направлений мы можем согласиться. Но отметим, что в очерченных Воробьевой рамках, включающих не только целостность организма, но и целостность биосферы, эволюционный процесс выходит далеко за пределы традиционной эволюционной морфологии.

Сотрудник Зоологического института РАН М.В. Крылов вместе с небольшой груп-

пой единомышленников - физиков и биологов - разрабатывает концепцию о континууме эволюционных процессов живой и неживой материи. На место отбора он ставит универсальные физические законы (Крылов М.В., Либенсон М.Н. Континуум эволюционных процессов живой и неживой материи // Зоологический институт РАН. Отчетная научная сессия по итогам работ 2001 г. Тезисы докладов. - С.-Петербург, 2002. - С. 20-21). Крылов согласен с академиком Г.А. Заварзиным в том, что на Земле первично появились не отдельные организмы, а сразу целая экосистема (прокариотная), и в том, что этот процесс был предопределен системными закономерностями хода эволюции. Но Крылов считает также, что геном вообще способен активно и адекватно отвечать на изменение условий, о чем не говорил Г.А. Заварзин.

Генетик Л.Г. Корочкин продолжает активно высказываться в пользу сальтацион-ного характера эволюции даже на высоких уровнях и отводит ведущую роль в эволюции мутациям, изменяющим временные параметры развития структур в онтогенезе (Корочкин Л.И. Связь онто- и филогенеза в генетическом освещении. Проблема макромутаций (морфологический и молекулярный аспекты) // Генетика. - 2002. -№ 6). Такие мутации, по Корочкину, могут возникать благодаря подвижным генетическим элементам (транспозонам), как бы «растаскивающим» блоки гетерохромати-на по разным ячейкам генома. Я не могу компетентно судить о возможных организационных эффектах такого «растаскивания» гетерохроматина. Но, к сожалению, приводимые Корочкиным примеры сальтаций из немолекулярных разделов биологии вызывают некоторое недоумение. Так, вопреки его утверждениям, концепция прерывистого хода видообразования, известная под названием «прерывистого равновесия», не имеет прямого отношения к сальтациям. Сторонники этой концепции исходят из большой продолжительности стазиса в развитии многих видов, но прерывистое рав-

новесие отводит на превращение одного вида в другой несколько тысячелетий. Таким образом, это преобразование совершается не путем сальтации.

Недавно Д.Л. Гродницкий заявил о возможности построения нового эволюционного синтеза - эпигенетической теории эволюции - на основе представлений о возможности генетической ассимиляции модификаций, вызванных изменениями среды (Гродницкий Д.Л. Эпигенетическая теория эволюции как возможная основа нового эволюционного синтеза // Журнал общей биологии. - 2001. - № 2). Сама эта возможность рассматривалась еще И.И. Шмальгау-зеном и рядом исследователей до него (начиная с Вейсмана) с конца XIX в. Они не находили в этом альтернативы существующим теориям эволюции. Шмальгаузен подчеркивал, что закрепление модификаций достигается путем отбора генокопии, и такой же механизм, правда, в рамках терминологии «зачаткового » отбора, выдвигался и Вейс-маном. Дополнительно отметим, что в любом случае генетическая ассимиляция модификаций решает лишь незначительную часть эпигенетических проблем эволюции.

Теория эволюции уже давно вышла за рамки «Происхождения видов » Ч. Дарвина. Эта область знания по своим масштабам настолько расширилась, что, по существу, стала беспредельной. На сегодня многие представления, вписывающиеся в границы теории эволюции, кажутся лишь предварительными. Скорее всего, так оно и есть. Отмечу, что 30-40 лет назад я склонен был думать, что я примерно понимаю, как идет эволюция, пусть даже мое понимание ее хода является весьма общим и упрощенным. А сейчас остается только утешаться словами Л. Пастера, сказанными, правда, по другому поводу: «Несчастны те люди, которым все ясно». Теория эволюции непрерывно изменяется.

Г. ЗАВАРЗИН: Мне хотелось бы отметить несколько моментов ведущейся дискуссии, прежде всего исторического и фи-

лософского характера. Я совсем не склонен заниматься исторической реконструкцией и критикой концепции Дарвина как таковой - уж очень много ушло с тех пор историко-научного времени. И «дарвинизм », конечно, уже не тот. А вот по вопросу о логико-методологических и гносеологических основаниях эволюционно-гене-тической, «исторической» методологии, мне кажется, есть что сказать.

К сожалению, основным условием безбедного существования профессионального ученого служит его соответствие распространенным в настоящий момент взглядам, согласие с мнением большинства. В особенности это относится к профессору, студенты которого должны обладать общепринятыми знаниями, чтобы быть подготовленными к службе в обществе. Допустимы небольшие отклонения и оттенки. В науке такое положение сложилось очень давно и, можно сказать, составляет основу образования с древнейших времен. Господство мнения большинства можно назвать демократическим, в отличие от либерального, согласно которому каждый может думать и высказывать все, что ему вздумается. Движение науки происходит двояко. С одной стороны, идет накопление новых фактов, и каждый новый факт приветствуется сообществом профессионалов. Это путь совершенно безопасный. С другой стороны, происходит упорядочение фактов в теории или гипотезе, иногда вызывающее необходимость переосмысления существующей системы взглядов. Такое переосмысление осуществляется одиночкой и воспринимается (или не воспринимается) обществом в зависимости от его подготовленности к восприятию, обусловленному чувством психологического дискомфорта, возникающим в устоявшихся взглядах. Наука оказывается в этом смысле аристократической системой, где создаются авторитеты, последователи которых называются школой. Они обычно агрессивны и борются с другими авторитетами и другими школами. Психологическая аналогия с возникновением ере-

сей в религии очень велика. Аристократизм науки в употребленном здесь смысле приходится принять как описание порядка вещей в ней.

В качестве примера научного мировоззрения можно привести и дарвинизм, создавший достаточно стройную систему взглядов на происходящие в природе процессы развития.

Мне все же думается, что дарвиновское мировоззрение (не собственно предметное содержание его теории, а, скорее, идеология) являет пример весьма влиятельной и в современной науке «естественной установки».

Давно замечено, но мало осознано, что дарвинизм представляет развитие взглядов англиканского протестантизма с акцентом на индивидуум и его избранность, преломленного в естественно-научную область. «Избранность», определяемая успехом, лежит в основе повседневной кальвинистской морали. Очевидна связь «успеха» с конкуренцией, которая рассматривается как основополагающий механизм. В природе критерием также оказывается успех, ведущий к большей приспособленности к среде обитания (fitness to environment). Здесь работает логический круг, заключающийся в поисках подтверждения социальной психологии в «естественных» законах. В этом смысле дарвинизм оказывается не только научной гипотезой о происхождении видов, а мировоззрением. Социальное значение этого мировоззрения для «западного » мира стало основополагающим на протяжении последних веков. Слово «западный мир» считается синонимом (коррелятом) научного мировоззрения, поскольку именно в нем естествознание достигло наибольшего развития и стоит в фокусе внимания общества. Дарвинизм, соединивший случайность с закономерностью, стал основой мировоззрения гораздо более широкого, чем его биологическая составляющая. Другая его сторона связана с научным детерминизмом, допускающим, что современное состояние объектов предопределя-

ет их будущее, то есть дает возможность прогноза, который есть важнейшая прагматическая задача науки. Предполагается, что история происхождения способна объяснить все. «Все объясняется через эволюцию» - в описании природы этот способ объяснения стал господствующим.

В настоящее время в обществе возникло желание ревизии дарвинизма, выражающееся в критике работ Ч. Дарвина. Мне это стремление глубоко чуждо, потому что Дарвин решал определенную задачу «происхождения видов » на доступном ему в то время материале. Заниматься пересмотром высказанных полтора столетия назад взглядов и фактов могут историки науки, но не профессионалы, использующие материалы, тогда совершенно неизвестные. Другое дело, когда для интерпретации новых фактов и принятия их обществом используются устоявшиеся взгляды, подобно тому, как, по ядовитому замечанию Маркиона, апостолы были вынуждены в своих проповедях опираться на «Ветхий завет », чтобы быть понятыми в Иудее.

Основные факты современной биологии были получены на пути редукционизма, сведения наблюдаемых явлений к лежащим за ними элементарным механизмам. Как противовес взглядам дарвинизма выступает в этом смысле анализ систем - с вниманием не столько к отдельному индивидуальному объекту и его изменениям, сколько к совокупности взаимодействующих объектов. Существует множество обозначений той тенденции, которую можно обозначить как системный подход. Она становится сегодня доминантой в общественном сознании. В философском смысле это означает переход от единичного к множественному. Множественное предполагает взаимодействие, которое может осуществляться «здесь и сейчас». Взаимодействие может означать конкуренцию, кооперацию и принимать различные формы. Но взаимодействие не может осуществляться ни с прошлым, ни с будущим.

Система предполагает взаимодействие

не столько в аспекте взаимоисключающей конкуренции, сколько в плане взаимодополняющей кооперации, а взаимодополнение возможно лишь между функционально разнокачественными объектами.

Думаю, что каждый шаг редукционизма связан с ограничением, каждый новый уровень абстракции ведет к потере знания. Это заблуждение хорошо иллюстрирует пример из К. Поппера (Карл Р. Поппер. Предположения и опровержения. Рост научного знания. - М., 2004). Он говорит, что, «глядя через микроскоп и переходя ко все большему увеличению, мы можем увидеть различные, полностью отличающиеся друг от друга аспекты или уровни одной и той же вещи - все в одинаковой степени реальные» (с. 195). Я, основываясь на своей практике смотреть в микроскоп, утверждаю, что, переходя ко все большему увеличению, мы теряем способность видеть то, что было нашим первоначальным объектом, - ландшафт, сообщество или - для гистологии -организм, орган, ткань. Для меня сейчас очень болезненна именно эта потеря знания при редукции, например, биологии к химической «молекулярной биологии», которая дает знания иного рода, чем те, что необходимы для понимания существования организма в природе.

«Сущность» объекта, помимо его детализации, раскрывается и в многосторонности его связей, а в сознании - в многосторонности аспектов рассмотрения. Как избежать потери знания при редукционистском подходе, который представляется единственным аналитическим методом познания природных явлений? По-видимому, противодействием упрощениям редукционизма служит сознание иерархичности системы и, хотя бы поверхностное, ознакомление с взаимодействиями на более высоком уровне. Контрвопрос к редукционистскому «из чего оно состоит? » заключается в том, «как это включается в целое?», «как оно взаимодействует с целым?».

Следующая проблема при редукционистском анализе заключается в адекватном

подборе нижнего уровня, спускаясь ниже которого мы теряем понимание своего объекта. Химические объекты молекулярной биологии, конечно, обусловлены атомарным уровнем, но насколько этот уровень нужен для описания функционирования макромолекул, обусловлено задачами исследования. Точно так же при решении ряда биологических задач можно ограничиться организмом как нижней единицей рассмотрения. Для биосферного подхода основной диапазон рассмотрения заключается между географической оболочкой Земли и организмом как низшей дискретной единицей жизни. Разумеется, при более подробном анализе мы все время должны переступать эту нижнюю границу, рассматривая, например, в растении фото-трофную ассимилирующую часть, гетеротрофные корни и транспортную систему, хотя растение целостно.

Рассмотрение с позиции Ьаессеказ представляет иной взгляд на природу, чем эволюционный. Он воспринимает все существующее как уже данное. Такой подход можно сопоставить с бытовавшими до распространения идеи развития взглядами, которые были отвергнуты как архаичные, средневековые. Оставив в стороне объем знаний и, главное, установленный факт эволюции биоты, биосферы, геосферы, можно задать себе вопрос: что можно извлечь из того, что мы наблюдаем сейчас? Что можно извлечь из совокупности существующих сейчас живых существ, ландшафтов, природных явлений? Ведь на самом деле мы целиком ограничены настоящим и проникаем в прошлое лишь путем реконструкции. Для того чтобы судить о человеке, достаточно видеть его сейчас, а не рассматривать альбом семейных фотографий.

Знание и познание

На определенном этапе развития человека познающего возникает вопрос: «Знаю я, или не знаю?» Знаем ли мы то, что знаем? Или же: «Что мы можем знать? » - так сфор-

мулировал свой вопрос И. Кант. Знание есть свойство познания, интеллекта, а не природы. С возрастом, когда накопление знаний превосходит возможность воспользоваться ими, возникает сомнение: правильно ли мы упорядочили наши знания, не было ли это упорядочение следствием использования догматического знания, необходимого для того, чтобы быть понятыми современниками, разделяющими эти догмы, или же мы не знаем основания своих знаний?

Накопленные знания проверяются с точки зрения правильности их объединения в целостное и непротиворечивое представление. Создают ли они мировоззрение? Крупнейший немецкий философ ХХ столетия М. Хайдеггер в лекции с многозначным названием «Was heißt Denken? » сформулировал ответ очень кратко: «Знание не думает». Этот вопрос направлен прямо против профессоров и студентов, обязанных знать. Одни сообщают знания, в которых не должны сомневаться, другие накапливают знания, складывая их в жесткие базовые конструкции, rigid constructs, как их называют в эпистемологии. Конструкты в сознании обычно построены по правилам формальной логики. Логически правильный конструкт может быть ошибочным, но логически неправильный конструкт заведомо ошибочен. Думать при использовании конструктов не надо, нужно запоминать и следить за тем, чтобы конструкты не вступали в противоречие, создавая состояние умственного дискомфорта. Память рассматривается как синоним знания. Другим синонимом знания служит указание на источник сведений, служащее причиной серий ссылок в научных статьях. Но уже К. Поп-пер, со ссылкой на авторитет Локка, показал, что этот тип знания ведет к reductio ad infinitum, и проверять следует не источники, а факты. Стремление думать начинается с сомнения, когда возникает затруднение в размещении получаемых знаний в привычную логическую конструкцию. Сомнение создает чувство умственного дискомфорта.

Научный работник - объект воздействия рецензентов - не должен вызывать у них чувства дискомфорта. Поэтому он должен находиться в рамках привычных конструкций. Занятие метафизикой ему противопоказано. Само слово «философия» должно вызывать у него негативную первичную реакцию - «не мое дело!».

Эпистемология биологии

Итак, существует представление, восходящее к началу научного познания, что сущность объекта может быть понята через его происхождение. Это представление основано на том, что каждый объект развивается из своего предшественника. Отсюда возникает убеждение, что достаточно проследить историю возникновения объекта, чтобы понять его сущность. При этом последовательность событий во времени, порядок составляет основу для суждения.

Другую часть суждения составляет редукционистский подход. Редукционизм означает последовательное урезание проблемы в попытке найти существенное первичное. Каждый шаг редукционизма предполагает потерю отбрасываемого. Редукционизм неизбежно ведет к единичному, пренебрегая множественным. От единичного один шаг до элементарного. Объясняет ли элементарное множественное как целостность? Задача редукционизма: вскрыв механизм действия, найти точку приложения воздействия. Мир понимается как машина, все части которой материализованы, а если известны части, то можно воздействовать и на ход машины. Убеждение в такой возможности составляет суть материализма и научного познания с корнями в XVIII столетии.

Другую сторону познания сущности объекта представляет выяснение его отношения к множеству одновременно существующих объектов. Если угодно, можно отнести этот способ выяснения отношения к пространству с множеством объектов к горизонтальному срезу по отношению к вертикали времени. Для естествоиспыта-

телей такой подход нагляден, потому что позволяет сразу же представить себе положение своего объекта на географической поверхности. Важно, что замена одного объекта множеством сразу же приводит к необходимости обсуждения взаимодействий как условия существования объекта и выявляет иные особенности, чем анализ происхождения. Рассмотрение множества объектов со связями между ними представляет область анализа систем. Редукционизму может быть противопоставлен не столько холизм, сколько системный анализ, ориентированный на прогноз и понимание взаимодействий. Он изначально направлен на множественное. Этот переход от частного единичного к множественному очень болезнен для философии познания, и Хайдеггер, завершавший линию от Аристотеля через эпистемологию средневековых логиков, считал игнорирование множественного важнейшим недостатком германской философии.

Естественно-научное описание мира природы как представленной в ландшафте целостности было дано А. Гумбольдтом. Следует обратить внимание на семантику слов в русском языке: «цель» и «целостность ». Целью объекта можно считать соответствие целостности, в которую он входит. Это составляет базу иерархической конструкции системного анализа. При этом необходимо быть убежденным, что исследуемые объекты на период исследования остаются постоянными и соответственно выбирать период рассмотрения. Для шсле-дования множественного и взаимодействий в нем представления о развитии приходится отложить - объект должен быть неизменным. Лишь установив соответствие объектов друг другу, можно переходить к пониманию развития целостности.

Идея развития, введенная в науку со времен Гегеля, относится к развитию единичного объекта, который изменяется во времени. Множество объектов окружающего мира стало восприниматься не как данность, а как следствие развития предшествующе-

го. Идея развития на основе случая стала доминантой мировоззрения с работами Дарвина и Маркса. Понятие цели полностью вытеснено из научного познания и заменено игрою случая на рынке возможностей. Телеология сменилась телеономией - кажущейся целесообразностью. Кажущаяся целесообразность ведет в мир американского прагматического материализма, где истина заменяется кажущейся значимостью, истина есть удобное заблуждение, служащее предметом опровержения, а последовательные звенья заблуждений сменяют друг друга в процессе экспериментирования. Удобное заблуждение легко переходит в полезную ложь. Критерием истины становится прагматический успех. В биологии критерием успеха служит fitness to environment - только как измерить это соответствие, каким способом перевести его в численные показатели? Ошибкой оказываетсяпопытка оценить соответствие сиюминутными показателями, тогда как мерой должна служить не жизнь, а выживание (дарвиновское survival) в ряду поколений, представляющее способ существования живого, а отнюдь не выживание индивидуума. Способ существования живого, в отличие, например, от кристалла, предполагает обновление через размножение и смерть. Именно смерть служит отличием живого от неживого.

Взаимодействие возможно лишь в настоящем. «Жизнь есть миг между прошлым и будущим», - повторил Марк Аврелий мысли предшествующих философов. Невозможно взаимодействие с прошлым или будущим - они не обладают действительностью существования. Прошлое в природе есть лишь материал для настоящего. Поэтому объект может существовать лишь при его соответствии нынешней действительности, а это свойство мы вправе назвать целесообразностью. Цель, или сущность, существующего есть само существование. Ф. Ницше сколько угодно может осуждать этот тезис какбанальность, но он остается в операционном мышлении.

Представление о Dasein в биологии ус-

пешно противопоставляется попыткам эволюционистов объяснить все через происхождение: «то, что есть, стало таким в результате исторического процесса происхождения и сохранилось, потому что не было ничего лучшего, способного вытеснить его в конкурентной борьбе». Собственно, это не объяснение, а описание потока случайностей. В таком объяснении скрыта глубокая ошибка. Происхождение дает только материал для отдельного объекта. Прошлое не может действовать в настоящем, поскольку оно недействительно. Для действия необходимо присутствие здесь и сейчас, в этот момент, то есть Da-sein. В состоянии Dasein объект взаимодействует с множеством других объектов, тоже находящихся в состоянии Dasein - присутствия здесь и сейчас. Они создают систему связей, которая определяет соответствие/ несоответствие компонентов друг другу. При этом Da- (здесь) выполняет роль среды пребывания (Umwelt, environment), в которой находится существующее - Sein. «Здесь » обнимает очень широкий круг обстоятельств, в него можно включить как нейтральные - вмещающие, так и препятствующие (вытесняющие, конкурирующие) факторы.

Изучение мира может происходить в рамках как мгновенного, так и последовательного порядка состояний Dasein, который объясняет, с чем прошедшее время приходит в настоящее. В биологии происхождение играет роль поставщика материала, а не творца, которым служит «экологическая ниша» - набор свойств, необходимых для того, чтобы вписаться в существующую систему. Отсюда функциональное соответствие целостности предшествует реализации возможностей. Обитаемость предшествует обитанию.

Существует ли антиномия между гармонией и развитием? Гармония в естествознании означает приспособленность каждой части к целому - то, что и называется целесообразностью. Между тем развитие предполагает неполную целесообразность и из-

менение её, то есть дисгармоничное поведение части. Оба положения антиномии справедливы. Дисгармоничное, не соответствующее системе своего нахождения, существовать не может. С другой стороны, дисгармония служит причиной развития, изменений и части и целого. Важно то, что идея развития, историзма, не исчерпывает сути происходящего, поскольку целью служит достижение гармонии как необходимого условия устойчивости.

Итак, сущность объекта может быть выяснена двояко: и как его развитие из прошлого, и как его соответствие настоящему...

Тут возникает очень важное принципиальное положение: прошлое нужно не только как материал для настоящего, но и как условие возникновения нового и - самое главное - условие существования настоящего. Вот здесь и возникает противопоставление мировоззрению, сложившемуся за последние 150 лет, прямое противоречие идее развития от несовершенного к совершенному путем конкурентной замены отжившего прошлого процветающим настоящим, короче говоря, всей логике дарвинизма как идеологии. Оказывается, процветать преходящее настоящее может лишь в рамках устойчивого прошлого.

Ключевое слово здесь - устойчивое. Устойчивость возникает в системе при взаимодействии её компонентов. Взаимодействие требует единства времени и пространства. Для того чтобы проследить за взаимодействием, необходимо иметь горизонтальный срез через систему с фокусом на ближайшее окружение объекта исследования. Вместо концентрации на идее развития отдельных объектов возникает интерес к мгновенному срезу через систему в промежуток времени, когда изменениями можно пренебречь. Например, для глобаль-ныхизменений биосферы можно оперировать временем порядка сотни лет. За это время видообразование не происходит, и все существует как данное. Изменения ограничиваются онтогенезом и сукцессией в геоботаническом смысле. При рассмотре-

нии устойчивости возникает представление о «целесообразности», взаимной приспособленности. Это та картина мира, которой оперировала наука догегелевских времен. Отсюда возникает занятная тенденция в современной науке - интерес к логическим системам миросозерцательной схоластики. Понятие целесообразности как соответствия системе, конечно, очень далеко от теологической телеологии с извне поставленной целью. Логические системы сходны, но цель в природе не внешняя, заданная разумом, а внутренняя - целью служит существование объекта в данной системе. Если объект этой цели не соответствует, то он отторгается системой. Отсюда возникает «творческая роль » большей системы.

Итак, функциональная система выступает как иная система отсчета по отношению к филогенетической. В ней иная расстановка приоритетов, и то, что кажется поверхностным при обсуждении филогении, становится первоочередным при обсуждении существования биотической системы как целостности. Eccencia и accidencia меняются местами. Возможность существования системы не зависит от происхождения. Существование определяется haecceitas или Da-sein. Филогения выступает в качестве носителя функционально значимых свойств и лишь в меру слабой корреляции может служить указанием на возможную роль в системе. В рассматриваемой системе не филогения служит системообразующим свойством. Для существования системы необходимы функциональные связи между ее компонентами. Наиболее очевидны для живого трофические связи. Они мгновенны, поскольку обмен является постоянным и характерным свойством живущего.

Коль скоро не филогения является определяющей, то возникает вопрос об иных закономерностях, определяющих биоразнообразие. Указанием на них служит параллелизм неродственных форм. У бактерий параллелизм во многих случаях может быть обусловлен горизонтальным перено-

сом генов. В морфологической области действует логическое ограничение пространства геометрических тел (Заварзин Г.А. Фенотипическая систематика бактерий. Пространство логических возможностей. - М., 1974).

Вопрос явно выходит за пределы для более сложных организмов и служит материалом обобщений в области номогенеза. Большое число примеров приведено в соответствующей литературе.

Последовательность событий в милли-ардолетней истории Земли и ее биосферы служит предметом многочисленных исследований и множества поспешных обобщений. Здесь не место излагать этот обширный материал. Однако одно ограничивающее замечание хотелось бы сделать. Географическая поверхность Земли, где располагается биосфера, всегда была разнородной. Значит, всегда существовали разные условия для разных сообществ. Если для крупных организмов географическая изоляция явилась важным фактором в эволюции био-ты, то для микроорганизмов представление о том, что «все есть всюду», и аэрозоли распространены так же, как атмосфера, является универсальным, и необходимо обсуждать случаи, когда оно не действует. Поэтому для микробных сообществ всегда существуют рефугиумы-убежища.

Можно ли обсуждать вопросы эволюции, игнорируя микроэволюцию и, следовательно, основной механизм конкуренции, на который опираются дарвинисты? Следует заметить, что Дарвин четко сознавал, что специализация есть уход от конкуренции. Здесь мы рассматривали очень крупные функциональные ниши для специализированных организмов. При заполнении их, вероятно, имеет место конкуренция как механизм тонкой настройки к кооперации в системе. При взятом масштабе рассмотрения этот фактор оказывается второстепенным. Таким образом, предложенная картина не является антидарвинистской, но совершенно определенно внедарвини-

стской. Рассматривается другая проблема с иным масштабом.

Л. ФЕСЕНКОВА: В. И. Назаров критикует дарвинизм. Сегодня это пахнет скандалом. Почему? Потому что дарвинизм -это не просто одна из многочисленных концепций эволюции, претендующая на объяснение механизмов эволюционного процесса. Это приоритетная теория, которая стала естественнонаучной базой материалистического понимания мира.

В последние десятилетия процессы, характеризуемые как «поворот к натурализму», все больше захватывают философское и научное пространство. Мировоззренческие и философские проблемы решаются путем обращения к естественным наукам. В этом видят выход из тупика, когда столетия исследований философского и гносеологического характера не смогли привести к решению важнейших проблем, стоявших перед человечеством. Отсюда понятно стремление «рассматривать разнообразные проблемы философского порядка с конкретно-научных позиций и с помощью конкретно-научных знаний».

Дарвинизм наиболее полно отвечает этим запросам современного менталитета. Он создал возможность (или иллюзию возможности) натуралистического решения как научных, так и философских вопросов. Г. Фоллмер писал, например, что великие кантовские вопросы: «Что я могу знать? », «Что я должен делать? », «На что я смею надеяться?» и «Что такое человек?» теперь решены путем применения принципа эволюционизма. Вся сложность человеческого мышления, его самость, ответственность, творчество возникли так же, как лошадиное копыто, вследствие приспособления к среде (Куайн). Тайны сущности и происхождения жизни и сознания больше не существут. Они объясняются с помощью теории естественного отбора.

В своей книге Назаров пишет: «У идеи естественного отбора удивительная судьба, родившись в биологии, она захватила

умы физиков, химиков, математиков, космологов - представителей всего естествознания в целом, составив важнейший элемент естественнонаучной картины мира. От естествознания она перекинулась на сферу гуманитарных наук (включая теорию познания), всюду демонстрируя свою продуктивность. В итоге, идея отбора стала настолько универсальной, что обрела статус аксиоматической категории и важнейшего завоевания науки классического периода».

«Так, центральное понятие дарвинизма - естественный отбор» - приобрело статус важнейшей составляющей современного менталитета. Оно незримо присутствует в нашей культуре и создает самоочевидность общих представлений о природе. Мы не замечаем, что не только методология наша в различных областях знаний строится на принципах дарвинизма, но и аксиоматика многих фундаментальных концепций есть не что иное, как перефразировка дарвиновских представлений об эволюционных процессах в мире живого. Сегодня с помощью понятий адаптации и отбора трактуется даже возникновение религии, искусства, морали. Они рассматриваются сквозь призму их селективной ценности во всеобщих процессах конкурентной борьбы, которые представляются сущностью антропогенеза и культуро-генеза (Г. Фоллмер, Д. Деннет и др.).

В современном менталитете дарвинизм играет двоякую роль. Во-первых, он служит универсальным объяснительным принципом и образует ядро современной научной картины мира, вокруг которого складываются соответствующие ему онтологические представления, далеко выходящие за рамки наук о живом. Во-вторых, дарвинизм является одной из многочисленных концепций в эволюционной биологии, концепцией, которая хотя и доминирует сегодня в форме СТЭ, но подвергается серьезной критике. Таким образом, дарвинизм -не только наука, это и мировоззрение. Поэтому нужно рассматривать дарвинизм в двух ракурсах: мировоззренческом и естественнонаучном.

Дарвинизм как основа мировоззрения исправно служит материалистическому пониманию бытия, играет определяющую роль в современной научной картине мира, «склеивая» ее разнородные фрагменты и задавая единый взгляд на механизм усложнения материи. В научном же аспекте дармвинизм далеко не безупречен. В эволюционной биологии он не «тянет» на статус универсального объяснительного принципа.

Тем не менее, несмотря на все возражения, дарвинистские представления о природе эволюционного процесса, предполагающие естественный отбор как фактор усложнения органического мира, остаются господствующими в менталитете и составляют стержень современной научной картины мира. Для широкого круга научной интеллигенции дарвинизм остается непререкаемой истиной. (По Г. Фоллмеру, например, «причина эволюции полностью доказана». Доставляемое дарвинизмом знание является окончательным.) Так что на сегодняшний день складывается парадоксальная ситуация: с одной стороны, безоговорочная вера научной и околонаучной общественности в естественный отбор (определяемая его категориальным характером), а с другой стороны, все возрастающее сомнение специалистов по теории эволюции в ведущей роли естественного отбора в филогенезе. Мировоззренческий приоритет понятия отбора незыблем, а в науке его значимость оспаривается.

В книге В. И. Назарова наглядно показано, что из перспективы современного знания дарвинизм предстает гипотезой, сильно упрощающей действительное положение вещей. Становится очевидным, что факты, которые служат доводами против дарвинизма (существование неадаптивных направлений эволюции, «старение» филогенетических линий и вымирание, не связанное прямо с внешним воздействием, пре-адаптация, параллелизмы и/ или конвергенции, ограничения изменчивости или эволюционные запреты и др.), представляют большие трудности для объяснения в рамках

этого учения. Но научные возражения против дарвинизма приобретают особый статус, поскольку автоматически затрагивают и его мировоззренческие выводы.

Поэтому проблема достоверности дарвинизма и роли естественного отбора как основного «мотора» эволюции имеет не только научное, но и мировоззренческое значение. Именно здесь корни ожесточенной борьбы, которая ведется между сторонниками и противниками дарвинизма. Ученым, осмеливающимся затронуть привычные убеждения и верования, которые несет дарвинизм, угрожает опасность: на них может обрушиться лавина пристрастных критических замечаний мировоззренческого толка. Как мы могли убедиться по выступлению Б.Н. Голубова, на Назарова стремятся навесить идеологические ярлыки (например, «мраксист»), обвинить в нарочитой подтасовке научных данных и даже выбросить его из науки. Это тем более показательно, что Голубов вовсе не биолог и тем более не эволюционист. Он -«идеологический дарвинист», который отождествляет (по-видимому, на бессознательном уровне) дарвинизм с материализ-

мом, а любые возражения или сомнения в учении Дарвина рассматривает как борьбу религии против науки. Поэтому надо быть очень смелым человеком, чтобы решится на открытое выступление против дарвинизма. И Назаров, поднимая руку на это уже вросшее в наше мировоззрение и в научную картину мира учение, должен спокойно принять взрыв негодования со стороны общественности, воспринимая его как неизбежный (побочный) результат движения науки по пути к истине.

В самом деле, Назаров провозглашает новую биологическую парадигму, которая должна сменить современный неодарвинизм. Возможные последствия этой смены трудно даже предсказать. Это будет не только ломка устоявшихся понятий биологии, но и ломка привычных мировоззренческих установок. Сам Назаров отлично представляет, что это будет шок. Не удивительно столь отчаянное сопротивление «идеологических дарвинистов». Назаров - боец! Он был бы в рядах мучеников за истину. Я уверена, что именно на таких бескорыстных бойцах держится наука.

И. ЛИСЕЕВ: Разрешите поблагодарить В.И. Назарова и всех участников этого обсуждения. Были высказаны и обоснованы различные подходы к поставленной проблеме, что свидетельствует о ее актуальности.

ХХ век сформулировал два всеобщих методологических конструкта: эволюционизм и экологизм.

Эволюционная идея, пройдя почти через всю историю человеческой цивилизации, развиваясь и трансформируясь, приобрела в прошлом веке новый статус, превратившись из конкретной биологической теории в идею глобального эволюционизма, распространяющуюся на все проявления бытия человека, общества и природы, дающую возможность посмотреть на все явления с позиций историзма.

Экология в ХХ веке из частной биологической теории также превратилась в глобальную концепцию, принципиально новый взгляд на организацию взаимосвязанных, взаимозависимых процессов «здесь и сейчас».

Между тем задача связи этих двух методологических конструктов до сих пор так и не решена, хотя ныне все более осознается их ограниченность в раздельном применении.

В.И. Назаров предложил нам одну из первых попыток их объединения, попытавшись реализовать то, что Николай Николаевич Воронцов назвал «третьим синтезом ». Где первый синтез - это классический дарвинизм, второй - это создание синтетической теории эволюции.

Конечно, здесь еще много спорного и недоработанного. Но несомненно и то, что этот третий синтез, безусловно, выйдет за рамки биологической науки, превратившись в феномен современной культуры, влияя на ее новую парадигматику, нормы и идеалы.

Конечно, дискуссия - это не решение проблемы, а только путь к нему. Но как говорили древние, начало - половина дороги. Поэтому хочется поздравить всех участников дискуссии с этим результатом и пожелать всем нам успехов на этом пути.

ОТ РЕДАКЦИИ

В современной философии науки, в научной политике, идеологии, практике, а тем более в околонаучной публицистике ожесточенное столкновение альтернативных конкурирующих мнений и позиций, скорее, правило и норма, чем исключение или патология. Главное при этом - не терять головы, не закрывать глаза на аргументы оппонентов, быть терпеливым, нацеленным на консенсус и конструктивный компромисс и, конечно же, не использовать аргументы ай Ьоттет. Короче говоря, соблюдать принципы этоса науки -быть честным, ответственным, прежде всего перед своей совестью.

В анализе ситуации исторического и логического противостояния парадигм дарвинизма и антидарвинизма, точнее разных версий селекционизма (адаптационизма) и всяческих форм номогенетичес-ких концепций, думается, следует быть великодушным, преданным идее совместного научного созидания и сотрудничества.

Мы рады, что оказались интеллектуальной площадкой для заинтересованного спора, семинара, дискуссии. В качестве профессионального органа научно-педагогического сообщества мы и в дальнейшем будем всемерно способствовать выработке конструктивных позиций по культурно-образовательным стратегическим вопросам. Надеемся на живое участие наших читателей и авторов в этом полезном деле.

«Выживание приспособленных» в истории биологической жизни, как оказывается, отнюдь не очевидная реальность. А так ли уж вездесущи «естественный отбор», «борьба за существование» и т.п. формы конкуренции в социокультурной, в частности образовательной, сфере? Поговорим об этом в следующих номерах нашего журнала.