CC BY
67
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
Д. Г. Алилова
«СУМЕРКИ БОГОВ»: МИФОЛОГЕМА ПРОРОЧЕСТВА В «ГОТИЧЕСКИХ» ОДАХ ТОМАСА ГРЕЯ
«Грей добавил к числу своих поэм три древние оды из норвежского и валлийского, — пишет близкий друг поэта, будущий автор одного из первых готических романов Хорас Уолпол в письме к Джорджу Монтегю в ноябре 1761 г. — Тема первых двух величественна и живописна, и в них подлинный (поэтический — Д. А.) дух; но они не интересны и, в отличие от его других поэм, не трогают чувств... Кому же интересно, какие ужасы проходит рунический дикарь для достижения счастья и славы, а также того наивысшего блаженства, которое ему дано испытать, испив эль из черепа врага в чертогах Одина»1. Немногим ранее Х. Уолпол упоминает о выполненном Греем переводе неких двух благородных северных «заклинаний» из датского, которые должны «проиллюстрировать» историю английских бардов»2. Спустя несколько лет, незадолго до выхода в свет «готических» од Грея (март 1768 г.), Уолпол, к тому времени опубликовавший и признавший свое авторство романа «Замок Отранто» (1764 г., 1765 г.), придерживается уже иного мнения
о «древних одах» Грея (письма Уолпола к Грею от 17, 27, 28 февраля 1768 г. и др.).
В «Дневнике для заметок» (Сошшопр1асе Book) Грей делит свои поздние оды на «готические» (Gothic) и «валлийские» (Welch). «Заклинание Одина» (Incantation of Odin) — под таким названием в «Дневнике» Грея дается одно из первых упоминаний об оде, вышедшей в свет как «Песнь о Вегтаме, или Нисхождение Одина» (The Vegtams Kvitha; or The Descent of Odin). Впоследствии за одой закрепилось второе название. «Нисхождение Одина», как и другая «готическая» ода Грея «Роковые сестры» (The Fatal Sisters), — переложение древнеисландских мифологических песен о богах и героях « Старшей Эдды», вошедших в раздел дополнительных песен сборника под условными названиями «Роковая судьба Бальдра» и «Песнь валькирий». Оригинальные названия древних песен не сохранились4. Песнь «Роковая судьба Бальдра», в свою очередь, представляет собой фрагмент (с некоторыми вариациями) более древней исландской песни «Пророчество вёльвы» — самой знаменитой и спорной песни из «Старшей Эдды», открывающей этот сборник. Обе песни пронизаны идеей мировой судьбы — силы, превосходящей самих асов.
В эпоху Просвещения тема, восходящая к готическим временам, когда образованность совершенно не исключала глубокую и искреннюю веру в предрассудки и суеверия, оставалась довольно щекотливой, зачастую небезопасной, учитывая неослабевающую суровость ряда религиозных постулатов. Достаточно заметить, что до Грея одна из единичных попыток освещения этой тематики была предпринята Уильямом Коллинзом в «Оде народным суевериям Шотландии» (Ode on the Popular Superstitions of the Highlands
© Д. Г. Алилова, 2009
of Scotland, 1749-1750 гг., опубл.1791 г.). Показательно, что ода Коллинза, созданная одновременно с греевской элегией в конце 1749 — начале 1750 гг., вышла в свет в последующую литературную эпоху, в 1791 г. — через десять лет после того, как была обнаружена. Однако сам метод освещения «готических» времен, избранный Коллинзом, отличен. Как точно подметил один из исследователей его творчества Б. Грум, в «Оде суевериям» поэт стремится «осуществить полет воображения на крыльях редких слов»5. Грей же как поэт и исследователь английского стихосложения преследует совершенно иные цели, которые, судя по критическим отзывам и рецензиям, большей частью так и остались «неясными», «непонятными» как для искушенного читателя, так и для большинства литераторов того времени. В числе немногих исключений — несколько поэтов, правда, лучших: О. Голдсмит, Дж. Макферсон, У. Шенстон и впоследствии У Каупер, а также автор «Писем о рыцарстве и рыцарском романе» (Letters on Chivalry and Romance, 1762 г.) Ричард Хёрд, в дальнейшем признанный теоретиком предромантической эстетики.
Переписка Грея с Х. Уолполом, Т. Уортоном, Р. Хёрдом (с последним поэт был знаком со времен учебы в Кембридже), свидетельствует о нарастающем интересе ко всему «готическому» в социально-политической и культурной жизни Англии середины XVIII в. Само слово «готика» к тому времени приобретает самые различные значения во многих сферах деятельности и искусства, в том числе: в социально-политической — «готическая конституция», «готическая свобода»; в юридической — «готический закон»; литературнохудожественной — «готический вкус». Так, несмотря на «просветительские» призывы адептов классицизма — знатоков и тонких ценителей античного искусства (Аддисон) — «избегать готического вкуса» и ориентироваться на античную классику для воспитания подлинного хорошего литературного вкуса (“Spectator”, № 409), к середине века «готическая» культура захватывает чуть ли не все сферы художественной деятельности: музыку, литературу, живопись, архитектуру, садово-парковое искусство. Значительную роль в реабилитации «готической» культуры сыграли «Письма о рыцарстве» Хёрда, в которых выдвинут ряд принципов находящейся в процессе формирования новой литературной эстетики, переосмысливающей и отчасти отрицающей художественные манифесты классицистов. Основная ценность «Писем» Хёрда — в «возрождении средневековья» — того, что спустя столетия исследователи признают «мощным фактором развития английской литературы» (В. М. Жирмунский)6. Автор «Писем о рыцарстве» вдохновенно убеждает читателя, что нравы, изображенные в сочинениях средневековых бардов, и суеверия, которых они придерживаются, более поэтичны именно потому, что они готические. «Что же до фантазий более серьезных, колдовства и заклинаний, — полагает Хёрд, — то здесь готические ужасы были воистину устрашающими. Картинные представления языческих жрецов были всего лишь ребячеством, но при слове готического заклинателя сотрясалась земля и вся природа»7. Так, на волне «возрождения всего готического» происходит в целом «реабилитация» «варварских» времен средневековья в глазах англичанина того времени, воспитанного на преклонении перед классической литературой. Отход от рационалистического начала, по справедливому утверждению И. В. Вершинина, ведет к «поэтизации» культуры и, в первую очередь, самой английской поэзии, что включает широкое использование мифов, символических форм, культ тайны, мистики8.
В этот переходный к новой художественной системе период герои мифов становятся литературными персонажами, а мифологическая тематика, ее образность, символика, сложные переплетения «сюжетных схем» становятся основой литературных произведений. При этом, переосмысливая мифологическую традицию, писатели обычно обращаются
с мифами опосредованно — через ритуалы, народные сказания, героический эпос. Происходит преобразование мифа, его обновление в контексте художественных исканий того времени и в процессе литературно-эстетических обновлений накануне новой литературной эпохи — романтизма. Вместе с тем трансформация мифа осуществляется по законам новой поэтики в соответствии с новаторскими художественными процессами перехода от одной крупной литературной эпохи к другой. Показательно, что именно с этим периодом связано открытие для мировой литературы поэтов-мифов средневековья — Талиесина, Оссиана. Неподдельный интерес ко всему готическому вызывает всплеск литературных мистификаций, в том числе и таких гениальных, как оссиановские поэмы Дж. Макферсона, соединившие «все, что есть прекрасного в простоте и величавого в возвышенном»9, так и «возродившаяся» под пером юного Т. Чаттертона средневековая бардовская поэзия10.
Грей при создании «готических» од обращается к древнескандинавской эддической поэзии. Его интерес к эддическим песням-пророчествам, скорее всего, объясняется тем, что в мировой литературе (большим знатоком и тонким ценителем которой Грея признали еще современники), столь грандиозная поэтическая картина будущей гибели мира является уникальной, ибо в ней представлены главные хранители мифологической и генеалогической традиций, а также самые могущественные в эддической поэзии обладатели пророческого дара: прежде всего, сам Бог богов — Один, великаны, существовавшие, согласно сказаниям Северной Европы, еще раньше богов, а также вёльва — особая пророчица, пробудившаяся от смертного сна по велению Одина, который представляется ей как Вегтам (одно из многочисленных имен Одина), сын Вальтама. (Здесь использованы кеннинги: Вегтам досл.— «привыкший к путешествию» и Вальтам — «привыкший к сражениям»). Соответственно, в греевской оде Один представляется пророчице как Путешественник (Traveller), сын Воина (Warrior’s son), что, в целом, передает значение кеннингов эддической песни.
В дополнительных комментариях к «Нисхождению Одина» Грей стремится представить панорамную картину гибели мира, изображенную в древнескандинавских эдди-ческих песнях: «Ragnarockr11, Сумерки богов (The Twilight of Gods) есть гибель мира, когда не только род человеческий должен погибнуть, Солнце и звезды исчезнуть, Земля погрузиться в Море, а Огонь поглотить Небеса, но и сам Один и боги (за исключением очень немногих) должны завершить свой путь. После этого новое небо и новая земля появятся, Властитель всего сущего (безымянный Бог) будет вершить свой Страшный суд, а Джимл (Gimle) — олицетворение Добра и Настронд (Nastrond) — олицетворение Зла будут сосуществовать вечно»12.
Разумеется, при подобном охвате поэтом мифологических сведений тематика оды «Нисхождение Одина» не ограничена ни поездкой Одина в Нижний мир для прояснения участи его любимого сына, ни, тем более, роковой судьбой Светлого Бальдра, ибо вещание пророчицы — владычицы царства мертвой тьмы, находящегося под глубочайшими корнями Древа Мира, восходит как к этиологическим мифам (в ее упоминании о собственном прошлом), так и, в особенности, к эсхатологическим мифам (в ее предсказании скорой гибели Бальдра и грядущего конца мира). Как известно, эта тема пронизывает и другие песни в эддической поэзии, например «Речи Вафтруднира». Тем не менее, именно в избранной Греем для переложения песне при ее относительной краткости (всего 14 строф в сравнении с 55 строфами «Речей Вафтруднира» или 66 строфами «Прорицания вёльвы») необыкновенно емко хотя, конечно, не столь масштабно, как в последней песне, развернута как сама идея мировой судьбы, так и многозначность скандинавской эсхатологии, и, наконец,
(но не в последнюю очередь) передана та мощь предвидения, свойственная, согласно древним северным поверьям, именно прорицательницам, ибо для «пассивного медиумического вещания судьбы пригодна только женщина»13. Сам Бог богов при его даре провидения, непревзойденном знании магических рун и умении говорить стихами своей поездкой к хозяйке Нижнего мира признает превосходство ее пророческого дара, ибо ей одной — провидице и колдунье — ведомо все, в том числе и предначертание мировой судьбы.
В художественном действии оды «Нисхождение Одина» Грей сохраняет иррациональное начало, характерное для ее древнего северного «оригинала», что предопределено самой темой пророчества и рока в целом. Тему пророчества, которая в силу своей специфики не может быть ясной, прозрачной, трудно представить в рамках классицистической эстетики, ибо четкие правила словесности, подчеркнутое изящество стихосложения едва ли совместимы с прорицанием — темой «туманной» и «амбивалентной», требующей как неожиданных перебоев ритма (что усиливает и звуковые контрасты), так и «завуалированных» имен и понятий (ср. кеннинги) наряду с другими приемами для создания зрительных и акустических образов иных миров.
Предсказание пророчицей скорой гибели Светлого Бальдра — «достойнейшего из достойных», любимца асов и своих великих родителей Одина и Фригг — выражено тревожным, напряженным и вместе с тем прерывистым ритмом стиха, кульминацией которого является прорицание того дня, когда Локи, олицетворение зла всего Сущего, должен разорвать свои цепи, и в которой не настанет гибель богов. И это — ее последнее предвидение перед погружением в смертный сон. Экстатическое вещание пророчицы, по замечанию
Е. М. Мелетинского, является одной из своеобразных форм систематизации мифов, где использованы народная и ученая традиции устного мифологического эпоса14.
Заимствование поэтики древних северных песенных сказаний, огромное множество неясностей, противоречий, недоговоренностей мыслей в предвидении пророчицы делает оду Грея максимально приближенной к древнеисландскому оригиналу, к его поэтическому духу и таким образом сохраняет напряженный драматизм картины трагической обреченности судеб. В оде Грея зрительные и акустические образы огромной эмоциональной силы создают, прежде всего, сами пророчества, с громадным усилием изрекаемые вёльвой согласно воле Одина и вопреки ее упорному нежеланию раскрывать все тайны своего пророчества. Не в силах противостоять магическим заклинаниям Одина, пророчица вынуждена рассказывать о своих видениях скорой гибели Бальдра — того, что она «видит» до «сумерек богов», того, что она «чувствует». И все эти прорицания исполнены драматизма своей неотвратимостью, перед которой бессильны самые могущественные боги.
Иные пророчицы, далекие от «пассивного медиумического вещания судьбы», изображены в оде Грея «Роковые сестры», где воинственные девы — валькирии не только возвещают о жизни и смерти, но и накануне кровавого сражения готовят скорую гибель героям, а затем на поле брани выбирают храбрецов, причем самых лучших (правда, все-таки по велению великого Одина). И мало кто из валькирий осмеливается вопреки воле Отца богов и людей пощадить героя. Затем воинственные девы препровождают павших в Вальхаллу — этот, по словам Грея, «рай для храбрецов» (paradise of the Brave), где те пополняют войско Одина — ряды эйнхериев15.
В оде «Роковые сестры» — уникальном поэтическом аналоге на национальном языке — звучит многоголосие эддического пророчества древнейшего литературного памятника (чьи творения, отличающиеся неповторимой полифонией, зачастую сочинялись для исполнения двумя певцами и даже хором голосов), а именно — песнь вещих
валькирий, «сестер рока» (fatal sisters), ткущих зловещую ткань из человеческих кишок, украшая ее черепами и окровавленными копьями под собственное исполнение песни. Все это магическое действо оказывает влияние на ход битвы, и даже ее исход оказывается в ведении этих мифических женских божеств войны и смерти.
По стилю «Песнь валькирий» принадлежит к эддической поэзии, на что указывают, прежде всего, ее ритмические особенности и своеобразная мелодика, восходящая к воинственному кличу. По мнению М. И. Стеблин-Каменского16, «Песнь валькирий» стилистически сходна с заклинаниями. Ткань, которую ткут валькирии, — это боевой стяг. Песнь называют также «Песнью Дёрруда», человека, который, согласно преданию, видел воинственных дев, ткущих кровавый саван обреченным героям. Исследователи ХХ в. считают имя Дёрруда недоразумением, полагая, что оно возникло из непонятного слова песни, которое означает «боевой стяг» (Vefr darradap)17. Однако Грей при создании оды «Роковые сестры» дает несколько иное объяснение данному важному для стилистической организации поэтического текста сочетанию слов, что восходит к сложнейшему поэтическому феномену поэзии скальдов, а именно — широкому и разнообразнейшему использованию кеннингов.
Исследователи творчества Грея, в том числе и составители оксфордского полного собрания стихотворных сочинений поэта, приуроченного к его 250-летнему юбилею (1966 г.), приходят к единодушному заключению, что переложения эддических песен выполнены Греем с латинского перевода известного скандинавского ученого XVII в. Томаса Бартолина (Antiquitatum Danicarum de сausis rantemptffi a Danis adhuc gentilibus mortis, 1689 г.). При этом литературоведы ссылаются на заметки Грея к «готическим» одам, где дается указание на издание Т. Бартолина 1689 г., и также приведена начальная строка из эддической песни «Роковая судьба Бальдра» 18. Мы, однако, склонны считать, что при создании «готических» од Грей-поэт и исследователь английского стихосложения не ограничивается латинским переводом, а ориентируется, прежде всего, на песни из «Эдды». Достаточно взглянуть, к примеру, на начальные стихи оды «Нисхождение Одина» и ее эдди-ческий подлинник и становится совершенно очевидно на какой образец, прежде всего, ориентировался автор знаменитой элегии. Так, начальные стихи оды Грея:
Uprose the King of Men with speed
And saddled straight his coal-black steed (l.1-2)
не только созвучны древнеисландскому «оригиналу»:
Upreis Оdinn allda gautr oc hann a Sleipni faudul um lagni19,
но и сохраняют основные доминирующие сочетания звуков, заданную тональность стиха, передают его динамику, напряжение, ритм и, таким образом, в главном — создании поэтической канвы — заимствуют основные стихотворные приемы прародителей-бардов, «высекающих поэтический огонь» посредством мастерского нанизывания простых (и зачастую односложных) слов в поэтическую палитру. Насколько далек от древнеисландского подлинника в поэтической организации текста выполненный Бартолином латинский
перевод (сама тема, по мнению исследователей, передана достаточно близко), могут свидетельствовать те же начальные строки на латыни:
Surgebat Odinus virorum summus,
& Sleipnerum ephippio stravit20.
И эта разница «в звуке», в передаче «звукосмысла» ощутима не благодаря генеалогическому родству английского и скандинавских языков. Для подтверждения этого приведем и английский перевод тех же самых строк, использованный (как свидетельствует поэт Уильям Мейсон) Греем:
Odin arose Greatest among men And on Sleipner Laid the saddle21,
в котором нет и доли той магии древнего слова-заклинания, воссозданного Греем на национальном языке.
Показательно, что на магический характер словесного искусства «готических» од Грея в первую очередь (и не без резона) обратила внимание литературная критика сразу после их выхода в свет. «Это, главным образом, обращение к черной магии (dark diableries) готических времен, и если „таинственное“ и „возвышенное“ — есть одно и то же, то и эти глубокие произведения, вне всякого сомнения, должны быть представлены именно таким образом»,— написано в одной из рецензий22 в авторитетном критическом издании «Мансли Ревью» (The Monthly Review. May, 1768). Для Грея обращение к древним мифологическим песням из « Старшей Эдды» и их переложение на современный литературный язык, по всей вероятности, и предполагает, прежде всего, сохранение современными доступными художественными средствами магии древнего слова, выдержавшего тысячелетнее испытание временем и не утратившего энергетики «живого» поэтического слова.
Таким образом, в «Нисхождении Одина» Грей не только воспроизводит реальность на национальном языке, передавая поэтическим слогом содержание величайшего литературного памятника «Старшей Эдды», но и «заряжает» свою оду магией древней северной песни, ее эмоциями, психологической нацеленностью и достигает этого посредством сохранения поэтики эддической песни со всей ее неясностью, амбивалентностью, намеками, недосказанностью, где очень многое не названо, а лишь подразумевается, ибо главная тема — это пророчество, которое может быть засвидетельствовано лишь после того, когда оно, это пророчество, свершится. Варьируя ритмические модуляции метра эдди-ческой песни, Грей совершенно не калькирует его, но, тем не менее, добивается главного, а именно — предрешает основное в поэтической ткани стиха — ритм, без которого, как известно, невозможно создание поэтического полотна, близкого к оригиналу.
Что же делает оду Грея уникальным поэтическим аналогом на национальном языке древнеисландской песни (каковым мы ее считаем), восходящей и охватывающей этиологические и эсхатологические мифы соответственно? Для отображения темы, развернутой в древних мифах, тем более такой «туманной», «амбивалентной», как тема пророчества,
Грею удается найти («услышать») общий ритмический рисунок, прочувствовать то общее полифоническое звучание, близкое к заклинанию, ибо пророчество зачастую и звучит именно как заклинание. (Вспомним, что первоначальное название оды Грея — «Заклинание Одина»). Так Грею удается главное: воссоздать на национальном поэтическом языке (что в поэзии, по существу, равносильно созданию оригинального сочинения) песенное полотно из иной культурной традиции давней эпохи, протянув через все 94 стиха своей оды красную нить древнескандинавского мифологического песенного сказания с его причудливыми строфическими переплетениями, кеннингами, полифонией звуков предшествующих (а, может быть, и будущих) столетий, что, по-видимому, и является одной из главных причин, почему попытка (и столь успешная) стихотворного переложения на английский язык столь сложного сочинения, предпринятая Греем, остается, насколько нам известно, едва ли не единственной за тысячелетнюю историю эддической песни.
1 Horace Walpole’s Correspondence with George Montagu // The Yale Edition of Horace Walpole’s Correspondence: in 42 vols. / ed. W. S. Lewis, R. S. Brown, Jr. New Haven; London, 1941. Vol. 9. P. 405.
2 Horace Walpole’s Correspondence with George Montagu // The Yale Edition of Horace Walpole’s Correspondence: in 42 vols. / ed. W. S. Lewis, R. S. Brown, Jr. New Haven; London, 1941. Vol. 9. P. 364. — «Датский язык» — общее обозначение скандинавских языков, которые еще около 1000 г. ничтожно отличались друг от друга. — Стеблин-Каменский М. И. Комментарии // Старшая Эдда. СПб., 2006. (Литературные памятники). С. 254.
3 The Correspondence of Gray, Walpole, West and Ashton. Oxford, 1915. P. 270-271, 281.
4 Corpus Poeticum Boreale. The Poetry of the Old Northern Tongue: in 2 vols / ed. by G. Vigfusson,
F. Y. Powell. Oxford, 1883. Vol. 2. P. 181. — В академическом издании сборника «Старшая Эдда» перевод первой песни опубликован под названием «Сны Бальдра». — Старшая Эдда. СПб., 2006. С. 159-159.
5 Groom B. The Diction of Poetry from Spenser to Bridges. Toronto, 1956. P. 152.
6 История английской литературы: в 3 т. / АН СССР. М.; Л., 1945. Т. 1. Вып. 2. С. 575.
7HurdR. Letters on Chivalry and Romance. 2nd ed. London, 1762. P. 55, 49.
8 Термин «поэтизация» И. В. Вершинин обосновал применительно к специфике проявления пред-романтических тенденций в английской культуре XVIII в. — см.: Вершинин И. В. Предромантические тенденции в английской поэзии XVIII века и «поэтизация» культуры: дисс. ... д-ра филол. наук. Самара, 2003.
9Макферсон Дж. Поэмы Оссиана / подг. Ю. Д. Левин. М., 1983. (Литературные памятники). С. 15.
10 Как известно, и готический роман Х. Уолпола, ревностного борца и разоблачителя литературных «подделок» Макферсона и Чаттертона, до признания им авторства «Замка Отранто» в течение года был также в числе литературных мистификаций.
11 В древнеисландском оригинале “ragnarauk”, согласно изданию ХУЛ в. Т. Бартолина, на которое ссылается Грей. — Bartholini Thoma. Antiqvitatum Danicarum de Causis Contempts a Danis adhuc gentibilis mortis. Hafni®, 1689. P. 639.
12 Цит. по: Jones W. P. Thomas Gray, Scholar. New York, 1965. P. 102-103.
13 Аверинцев С. С. Судьба // Философская энциклопедия: в 5 т. М., 1970. Т. 5. С. 158. Масштабность древнескандинавского пророчества ощутима и при сравнении со знаменитой вариацией на темы древних пророчеств о возврате Золотого века в IV эклоге «Буколик» Вергилия:
Круг последний настал по вещанью пророчицы Кумской,
Сызнова ныне времен зачинается строй величавый,
Дева грядет к нам опять, грядет Сатурново царство.
Снова с высоких небес посылается новое племя.
Буколики. IV, 7 / пер. С. Шервинского // Публий Вергилий Марон. Буколики. Георгики. Энеида. М., 2007. С. 45.
14МелетинскийЕ. М. Народно-эпическая литература // История всемирной литературы: в 9 т. М., 1984. Т. 2. С. 471.
15 Упоминание о Вальхалле — славном чертоге великого Одина впервые в английской поэзии встречается у Грея. Показательно, что даже известный издатель и литератор Роберт Додсли при выпуске в свет оды «Роковые сестры», несмотря на каллиграфический почерк ее создателя, вместо Valhalla использует
ошибочное Valkalla.
16 Стеблин-Каменский М. И. Комментарии // Старшая Эдда. СПб., 2006. С. 255.
17 Стеблин-Каменский М. И. Комментарии // Старшая Эдда. СПб., 2006. С. 255.
18 The Complete Poems of Thomas Gray. Oxford, 1966. P. 32.
19 Bartholini Thoma. Antiqvitatum Danicarum de Causis Contempts a Danis adhuc gentibilis mortis. Hafni®, 1689. P. 632.
20 Bartholini Thoma. Antiqvitatum Danicarum de Causis Contempt® a Danis adhuc gentibilis mortis. Hafni®, 1689. P. 632-633.
21 The Poems of Thomas Gray, William Collins and Oliver Goldsmith. London, 1969. P. 221-222.
22 Northup C. S. A Bibliography of Thomas Gray. New York, 1970. P. 205.
