CC BY
21
УДК 81.367; 81,37; 82-81.38
Omarova Z.S., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Dean of the faculty of Dagestan Philology, Dagestan State Pedagogical University (Makhachkala,
Russia), E-mail: [email protected]
THE MEANS OF EXAGGERATION IN THE POETRY OF RASUL GAMZATOV. The article analyzes the language means of exaggeration used in the poetic works of Rasul Gamzatov. These funds are considered in the aspect of the national language picture of the world and the author's image-associative and emotional-intellectual perception of the surrounding reality. Such an emotional enhancement assessment underlies various ways of hyperbolization in the poetic works of Rasul Gamzatov. At the same time, the means of hyperbolization are also viewed as symbols, culturally significant linguistic signs, which testifies to their national-cultural and individual author's character. Partial comparisons are made with the linguistic means of hyperbolization used in Avar folklore. Our analysis tools and methods in the hyperbole of the poetic works of Rasul Gamzatov suggests that productive means of emotionally-amplification hyperbole are numerals, which are simultaneously and symbolic character.
Key words: poetry of Rasul Gamzatov, means of hyperbolization, linguistic symbolism, national-cultural components, folklore.
З.С. Омарова, канд. филол. наук, доц., декан факультета дагестанской филологии, Дагестанский государственный педагогический университет,
г. Махачкала, Е-mail: [email protected]
СУБСТАНТИВНАЯ МЕТАФОРА В ЭЛЕГИЯХ И СОНЕТАХ РАСУЛА ГАМЗАТОВА
В статье рассматриваются особенности образования и употребления субстантивных метафор в сонетах и элегиях Расула Гамзатова, отмечаются их образные эмоционально-оценочные функции, обращается внимание на лексико-семантические группы слов, подвергающихся метафоризации; определяются факторы, способствующие метафоризации субстантивов. Для ряда субстантивных метафор, характеризующихся национально-культурной и индивидуально-авторской спецификой, определяются условия их символизации. Определяется роль определительных компонентов при метафорическом субстантиве, лексических и лексико-синтаксических повторов в качестве средств усиления образно-эмоциональной функции субстантивных метафор.
Ключевые слова: сонеты и элегии Расула Гамзатова, субстантивная метафора, символика, национально-культурная и индивидуально-авторская специфика, усилительные повторы.
Национально-культурная природа художественной метафоры в лингвистической литературе по аварскому языку изучена недостаточно. Между тем метафоры, как и сравнения, фразеологические и паремиологические единицы, представляют собой культурно значимые структуры языка и выступают в качестве фрагментов национальной языковой картины мира [1 - 3].
Особенности использования субстантивных и глагольных метафор в поэзии Расула Гамзатова и Фазу Алиевой при языковой актуализации концепта «женщина» частично рассмотрены в статьях С.М. Магомедовой [4 - 6]. Природа метафоры в текстах аварских фольклорных произведений также изучена недостаточно. Статья Д.С. Самедова, выполненная на фольклорном материале, посвящена исследованию субстантивной метафоры в аварских народных колыбельных песнях [7, с. 136 - 138].
Всё отмеченное позволяет считать поднимаемую в данной статье проблему актуальной как в собственно лингвистическом, так и в лингвокультурологическом аспектах.
Материал для выполнения статьи был собран из сонетов и элегий, опубликованных в поэтических сборника Расула Гамзатова «Избранное» [2]. Для сохранения индивидуально-авторской специфики языка и стиля анализируемых сонетов и элегий переводы примеров на русский язык сделаны близко к пословной (=буквальной) форме.
Проведённый анализ субстантивных метафор, использованных в сонетах и элегиях Расула Гамзатова, позволяет отметить следующее.
Продуктивной моделью формирования субстантивной метафоры является генитивная конструкция «сущ. в генитиве + сущ. в номинативе». Обычно такая модель используется для актуализации концептов «любовь» и «женщина», выражения эмоционально-оценочного отношения к любви и к красоте женщины. В указанной универсальной для разных языков модели позицию существительного в номинативе занимают получившие метафорическую интерпретацию слова разных лексико-семантических групп, переносно обозначающие:
а) транспортные средства (символизируют движущую силу любви): дир г1ишкъудул гьоко «моей любви арба» (метафора использована для усиления количественного значения), рокьул самолет «самолет любви», дир г1ишкъуялъул пайтон «фаэтон моей любви»;
б) силу огня, жара любви: рокьул ц1а «огонь любви», рокьул кор «печь любви» (кор - глиняная печь для выпечки хлеба);
в) эстетическое воздействие, приятные ощущения: рек1ел музыка «музыка сердца», рокьул кеч1 «песня любви», рек1ел макъан «мелодия сердца», рокьул гьоц1о «мед любви»;
г) количество, объем [любви]: г1ишкъудул ригь «дом любви», г1ишкъуялъ-ул гъасито «очаг любви/страсти», хиялазул континент «континент желаний», рокьул айродром «аэродром любви». Позицию же существительного в генитиве обычно занимают слова рокьи «любовь», г1ишкъу «любовь, страсть», хиялал «желания, мечты», рак1 «сердце» (=вместилище чувств любви).
Красивую женщину Расул Гамзатов метафорически и символически называет рокьул кини «колыбель любви», г1ишкъул ца1р «имя любви», рокьул ц1ва «звезда любви». Достаточно образно выражаются чувства поэта к красивой женщине, которая полностью его покорила и от любви к которой нет спасения: для этого используются метафоры дун дур колония «я твоя колония» (заимствованное слово колония у поэта получает позитивную стилистическую окраску), мун дир хиялазул континент «ты континент моих желаний»:
Дун дур колония, кида дуца дий Я твоя колония, когда же ты мне
Бащадаб ихтияр, эркенлъи кьелеб? Половину свободы подаришь?
[8, с. 315].
Мун дир хиялазул хассаб континент, Хут1арал лъач1ого, кин дида лъалей? Ты особый континент моих желаний, Как узнать тебя, не зная других?
[8, с. 313].
Для лирических поэтических произведений Расула Гамзатова (в том числе - для элегий и сонетов) характерно употребление в метафорической функции формы существительного в номинативе. Такая метафора, как и в произведениях устного народного творчества (в народных песнях о любви), выполняет идентифицирующую функцию: автор любимую женщину ассоциативно отождествляет с символически значимыми реалиями:
ср. дир ц1ва «моя звезда», дир моц1 «моя луна», дир бакъ «мое солнце», дир гъвет1 «мое дерево», дир т1егь мой цветок», дир байрам-къо «мой праздник», дир кеч1 «моя песня», дир рокьул берал «глаза моей любви», дир рокьул мат1у «зеркало моей любви», дир рек1ел музыка «музыка моего сердца» и т. д.
Как видно из приведенных примеров, для формирования идентифицирующих метафор использованы названия эстетически значимых реалий (при этом метафорически употребленные субстантивы имеют как предметно-конкретное, так и абстрактно-отвлеченное значение: моц1 «луна», мат1у «зеркало» - кеч1 «песня», музыка и др.). Значение персональности чувств, их принадлежности автору подчеркивается регулярным употреблением при метафорических субстан-тивах местоименного компонента модели дир «мой» (генитив от местоимения дун «я»).
Гьудул, нилъер г1ишкъу гьит1инго ч1араб Берцинаб гъвет1 буго дица ц1унараб. Подруга, наша любовь - [это] в юности посаженное Красивое дерево, мной сохраненное [8, с. 296].
Мун дие праздник! Дир рак1 гьалдола Дуда данде ч1валеб къодахъ хал гьабун. Ты для меня праздник! Мое сердце бьется, Ожидая день встречи с тобой [8, с. 319]. В таких примерах субстантивные метафоры приобретают символический характер, выступая в качестве фрагментов авторской языковой картины мира. Так, например, Расул Гамзатов называет себя аптекой, придавая выражению оберегающую, исцеляющую символику (исцеляющее свойство придается такому «лекарству», как любовь):
Йач1а мун кидаго дир аптекалде, Приходи ты всегда в мою аптеку, Киг1ан бокьаниги рокьи босизе. Сколько хочешь, можешь купить любви [8, с. 316].
При метафорических субстантивах для усиления выполняемых ими эмоционально-оценочных функций используются определительные (адъективные) компоненты: берцинаб гъвет1 «красивое дерево» (о любви), дир гвангъараб ц1ва «моя сияющая звезда», гьуинаб гьоц1о «сладкий мед», т1ок1к1араб иц «прозрачный (=чистый) родник» и др.
Реже субстантивные метафоры используются для описания внешнего облика женщины, ее портрета, для подчеркивания красоты украшений на женщине:
Пундузда дур к1илк1ал - к1иябго ц1умур, К1иго ц1олбол буго - дур мат1уялъуб. На ушах твои серьги - два колокольчика, Две виноградинки - на твоем зеркале.
[8, с. 330].
Метафоры в данном контексте выполняют не только эмоционально-оценочные, но и символические функции: к1иго ц1олбол «две виноградинки» - это глаза черного [как виноград] цвета: использован народный поэтический образ. Обрамляемый метафорическим сочетанием дур мат1у «твое зеркало» (=твое лицо), образ приобретает индивидуально-авторский и одновременно национально-культурный характер.
В ряде случаев в сонетах и элегиях использованы субстантивные метафоры, которые причинно обосновываются и поддерживаются лексико-синтаксиче-ским окружением. В этом плане показательны примеры, где использованы такие образы любви, как «две струны пандура», «два колеса арбы», символизирующие влюбленных:
Мунги дунги - к1иго ч1еа, Ты и я - две струны Цох1ого т1амуралъул: Одного пандура: Гьезул цояб т1унани, Если одна из них порвется Т1армил макъан къот1ула. Музыка прекращается [8, с. 390].
Мунги дунги к1иялго - Ты и я вдвоем -К1иго бер цо гьокодал: Два колеса одной арбы: Гьезул цояб бекани, Если сломается одно,
Гьоко цебе унаро. Арба вперед не двигается [8, с. 391].
Субстантивные метафоры могут быть употреблены в составе сравнительных конструкций, которые при этом приобретают устойчивый, индивидуально-авторский и эмоционально-оценочный характер. Например, в таких поэтических дискурсах употребляются метафоры рокьул берал «глаза любви», г1ишкъудул гьоц1о «мед любви» и др.:
Рокьул г1адинал берал, Такие, как у любви, глаза
Цониги гьеч1о х1анч1ил. Нет ни у одной птицы [8, с. 378].
К1ут1бузда бахараб г1ишкъудул гьац1ул
Гьуинлъи кидаго хут1ана дие.
Вкус меда любви на твоих губах,
Навсегда во мне остался [8, с. 321].
Поэт, чувствуя себя виновным перед женой, игриво называет себя обвиняемым, а жену соответственно - прокурором. Но жена не всегда «обвинитель», она и «защитник» его:
Мун дир диванчиги. прокурорги, Ты - моя судья и прокурор,
Гьоркьо-гьоркьоб цо-цо дир адвокатги. Иногда и адвокат мой тоже
[8, с. 72].
Субстантивные метафоры, усиливающие эмоционально-образную оценку, используются и в стихах, посвященных дочерям поэта: Нилъер лъабайго яс - лъеберго килиш, Нилъер лъабайго яс - лъабнусго анищ, Анлъго т1ок1к1араб иц - т1анч1азул берал. Все наши три дочери - тридцать пальцев [руки], Все три наши дочери - триста желаний/мечт, Шесть прозрачных родников - их глаза [8, с. 329]. Здесь в целях усиления эмоциональности, образности использованы не только национально-культурные субстантивные метафоры (ср. берал - т1ок-1к1арал иццал «глаза - прозрачные [=чистые] родники»), но и элементы гипер-
болизации (ср. нилъер лъабайго яс - лъабнусго анищ «все наши три дочери -триста мечт»).
Любовь и время - важнейшие составляющие жизни человека. Концептуально они пересекаются, так как и время, и любовь, и сама жизнь - понятия вечные, не имеющие границ. Этим (в том числе) объясняется факт употребления идентифицирующих субстантивных метафор компаративного характера при актуализации концептов «время» и «жизнь», «время и любовь». В этих метафорах, в цепочечной форме усиливающих образность, создающих экспрессию, используются названия средств передвижения (=транспорта), чтобы подчеркнуть течение времени, жизни, их динамику:
Замана - хехаб поезд. Время - скоростной поезд,
Г1умро - хехаб самолет, Жизнь - скоростной самолет,
Гьал сонал - хехаб гама. Эти годы - скоростной корабль [8, с. 354].
Дир сонал, сонал, сонал,
Дир рокьул куч1дул, дир рокьул саринал.
Мои года, года, года -
Мои стихи о любви, мои песни о любви [8, с. 361].
Следует также отметить, что образно-эмоциональная функция субстантивных метафор в этих и других примерах поддерживается усилительными повторами. Лексические и лексико-синтаксические повторы в поэзии Расула Гамзатова используются достаточно продуктивно. Такие конструкции представляют интерес с точки зрений идеи художественного дискурса и коммуникативных намерений автора. Исследователи отмечают, что «понимание текста - это сложный и многоплановый процесс, который включает в себя такие аспекты, как восприятие языковой стороны текста, понимание содержания языковых средств, образующих форму текста, вычленение скрытых смыслов текста, понимание идеи текста» [9, с. 144]. В данном случае важное значение имеет и ментальный фактор, так как на уровне индивидуальной концептуальной картины мира читатель «соотносит новые знания с сформированными в процессе жизни ментальными категориями» [10, с. 147]. Исследуя проблему понимания текста и дискурса, учёные отмечают: «Исследование когнитивных механизмов компрессии оценочного смысла, связанного с интерпретацией профессиональной деятельности, в художественном тексте показывает, что основным механизмом свертки концептуального содержания является метафора» [3, с. 35]. Особенно это имеет значение для художественных дискурсов с метафорическими компонентами, характеризующимися национально-культурной символикой. Обобщая все отмеченное выше относительно особенностей использования субстантивных метафор в сонетах и элегиях Расула Гамзатова, можно сформулировать следующие выводы.
Субстантивные метафоры в поэзии Расула Гамзатова выполняют важные эмоционально-оценочные функции. Они строятся в основном по двум моделям -генитивной и номинативной. Номинативная модель субстантивной метафоры имеет идентифицирующий характер, в них используются традиции аварского устного народного творчества. Для усиления экспрессивно-оценочной функции при субстантивах с метафорическим значением используются определительные адъективные компоненты. Субстантивные метафоры в поэзии Расула Гамзатова в ряде случаев имеют символический характер. Это связано с тем, что такие метафоры стали культурными знаками языка, отличающимися национально-культурной и индивидуально-авторской спецификой и соответствующими коннотациями. При субстантивных метафорах в усилительной функции употребляются лексические и лексико-синтаксические повторы, поддерживающие экспрессивно-оценочные функции метафор и их символику.
Библиографический список
1. Абдусаламова А.З. Сравнительные конструкции в русских и аварских фольклорных текстах. Автореферат диссертации ... кандидата филологических наук. Махачкала, 2016.
2. Голованова Е.И., Ковалёва О.Н. Когнитивные механизмы компрессии оценочного смысла в художественном тексте. Вопросы когнитивной лингвистики. 2017; 3: 31 - 36.
3. Магомедова С.М. Языковые средства создания концепта «красота» в поэзии Расула Гамзатова. Вопросы русского и сопоставительного языкознания. Выпуск 3. Сборник научных статей преподавателей и аспирантов. Махачкала, 2009: 87 - 91.
4. Магомедова С.М. Роль эпитетов в создании образа женщины в поэзии Расула Гамзатова. Современные проблемы кавказского языкознания и тюркологии. Махачкала, 2010; Вып. 9: 132 - 135.
5. Магомедова С.М. Образ материнской шали в поэзии Расула Гамзатова и Фазу Алиевой: лингвокультурологический анализ. Вестник Дагестанского государственного университета. Выпуск 3. Филологические науки. Махачкала, 2012: 80 - 83.
6. Магомедова С.М. Лексико-семантические и лингвокультурологические особенности сравнений как средств создания образа женщины в поэзии Р Гамзатова. Вестник Дагестанского государственного университета. Выпуск 3. Филологические науки. Махачкала, 2014: 115 - 119.
7. Самедов Д.С. Субстантивная метафора в аварских колыбельных песнях. Вопросы кавказского языкознания: материалы Международной конференции «Вопросы кавказского языкознания». Махачкала, 2013: 136 - 138.
8. Гамзатов Р Избранные труды. Москва, 1983; Т. II.
9. Скаврон Е.А. Идея текста как скрытый смысл. Вопросы когнитивной лингвистики. 2017; 4: 144 - 146.
10. Токарев Г.В. О языковых средствах, влияющих на процесс понимания художественного текста (на примере романа М. Елизарова «Библиотекарь»). Вопросы когнитивной лингвистики. 2017; 4: 147 - 153.
References
1. Abdusalamova A.Z. Sravnitel'nye konstrukcii v russkih i avarskih fol'klornyh tekstah. Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk. Mahachkala, 2016.
2. Golovanova E.I., Kovaleva O.N. Kognitivnye mehanizmy kompressii ocenochnogo smysla v hudozhestvennom tekste. Voprosy kognitivnojlingvistiki. 2017; 3: 31 - 36.
3. Magomedova S.M. Yazykovye sredstva sozdaniya koncepta «krasota» v po'ezii Rasula Gamzatova. Voprosy russkogo i sopostavitel'nogo yazykoznaniya. Vypusk 3. Sbornik nauchnyh statej prepodavatelej i aspirantov. Mahachkala, 2009: 87 - 91.
4. Magomedova S.M. Rol' 'epitetov v sozdanii obraza zhenschiny v po'ezii Rasula Gamzatova. Sovremennye problemy kavkazskogo yazykoznaniya i tyurkologii. Mahachkala, 2010; Vyp. 9: 132 - 135.
5. Magomedova S.M. Obraz materinskoj shali v po'ezii Rasula Gamzatova i Fazu Alievoj: lingvokul'turologicheskij analiz. Vestnik Dagestanskogo gosudarstvennogo universiteta. Vypusk 3. Filologicheskie nauki. Mahachkala, 2012: 80 - 83.
6. Magomedova S.M. Leksiko-semanticheskie i lingvokul'turologicheskie osobennosti sravnenij kak sredstv sozdaniya obraza zhenschiny v po'ezii R. Gamzatova. Vestnik Dagestanskogo gosudarstvennogo universiteta. Vypusk 3. Filologicheskie nauki. Mahachkala, 2014: 115 - 119.
7. Samedov D.S. Substantivnaya metafora v avarskih kolybel'nyh pesnyah. Voprosy kavkazskogo yazykoznaniya: materialy Mezhdunarodnoj konferencii «Voprosy kavkazskogo yazykoznaniya». Mahachkala, 2013: 136 - 138.
8. Gamzatov R. Izbrannye trudy. Moskva, 1983; T. II.
9. Skavron E.A. Ideya teksta kak skrytyj smysl. Voprosy kognitivnoj lingvistiki. 2017; 4: 144 - 146.
10. Tokarev G.V. O yazykovyh sredstvah, vliyayuschih na process ponimaniya hudozhestvennogo teksta (na primere romana M. Elizarova «Bibliotekar'»). Voprosy kognitivnoj lingvistiki. 2017; 4: 147 - 153.
Статья поступила в редакцию 07.02.19
УДК 82.091
Bedanova I.A., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Gorno-Altaisk State University (Gorno-Altaisk, Russia), E-mail: [email protected]
PETER GORDIENKO'S "OIROTIA": HOW TO USE THE ALTAI AND RUSSIAN FOLKLORE. The paper studies a book of travel essays "Oirotia" by Peter Ya-kovlevich Gordienko, a representative of the Russian literature of the Altai. The article presents various methods of the writer's introduction to the text of folklore and mythological elements: strengthening the semantic load of the essay titles by including the titles in the Altai language, the parallel use of words and place names in the Russian and Altai languages, the introduction of folk songs and representations of the Altai people about the nature, direct citation of the texts of legends and myths, the introduction to the text of the Altai national rites. The study suggests that these elements, presented in various forms, methods and techniques of relationships, relationships between Russian and Altai cultures, play an important role and are multifunctional, determining in many ways the meaning, plot, structure-forming aspects of both individual essays and the cycle as a whole.
Key words: regional literature, literature of Gorny Altai, P. Ya. Gordienko, artistic technique, folklore, mythology.
И.А. Бедарева, канд. филол. наук, доц. Горно-Алтайского государственного университета, г. Горно-Алтайск, Е-mail: [email protected]
«ОЙРОТИЯ» ПЕТРА ГОРДИЕНКО:
СПОСОБЫ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ АЛТАЙСКОГО И РУССКОГО ФОЛЬКЛОРА
*Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ и Правительства Республики Алтай в рамках научного проекта № 18-412-040005.
Статья посвящена исследованию книги путевых очерков «Ойротия» Петра Яковлевича Гордиенко, представителя русской литературы Горного Алтая. В статье представлены различные приемы введения писателем в текст фольклорных и мифологических элементов: усиление семантической нагрузки названий очерков за счёт включения заголовков на алтайском языке, параллельное употребление слов и топонимов на русском и алтайском языках, введение фольклорных песен и представлений алтайцев о природе, прямое цитирование текстов легенд и мифов, введение в текст алтайских национальных обрядов. Исследование дает основание утверждать, что данные элементы, представленные в различных формах, способах и приемах взаимоотношений, взаимосвязей русской и алтайской культур, играют важную роль и являются полифункциональными, определяя во многом смысло-, сюжето-, структурообразующие аспекты как отдельных очерков, так и цикла в целом.
Ключевые слова: региональная литература, литература Горного Алтая, П.Я. Гордиенко, художественный прием, фольклор, мифология.
Статья посвящена исследованию книги путевых очерков «Ойротия» Петра Яковлевича Гордиенко, представителя русской литературы Горного Алтая.
Актуальность работы обусловлена следующими факторами. Во-первых, в современном литературоведении отмечается интерес к проблемам региональной литературы и многие литературоведы, в частности М.М. Бахтин, В.М. Жирмунский, Ю.М. Лотман и другие, полагают, что обыкновенные писатели «второго ряда» открывают для дальнейшей разработки такие тематические и содержательные узлы, которые впоследствии осваиваются классикой. В связи с этим изучение творчества писателей «второго ряда» является очень важным для понимания развития «механизмов» историко-литературного процесса.
Во-вторых, русская литература Горного Алтая является практически не разработанной, и степень её изученности можно считать минимальной. Первым и до сих пор единственным крупным научным трудом в этом плане является монография Л.Г Чащиной «Русская литература Горного Алтая: Эволюция. Тенденции. Пути интеграции», в которой, в частности, были определены причины, подтверждающие актуальность и необходимость изучения русской литературы Горного Алтая [1].
В контексте данной статьи творчество Гордиенко представляет интерес в том плане, что писатель в значительной степени использует алтайские и русские фольклорно-мифологические элементы. Фактической основой книги «Ойротия» стала поездка Гордиенко в мае 1922 года по Горному Алтаю. Книга представляет собой красочную картину жизни ойротов, в которой автор показал быт, верования, обряды алтайцев, и воссоздал историческую картину мира народа.
«Ойротия» состоит из 26 путевых очерков, в которых сочетаются описание деятельности партгруппы, легенды и мифы ойротов, описания природы Алтая.
Во втором очерке («Ту-эези») писатель максимально отражает картину мифологических представлений ойротов, выстраивая последовательный переход от общей картины мира, где центральными являются общекультурные мифологемы Река и Гора, к частным элементам, символичным в мифологии алтайцев. Автор вводит в текст образы тотемных животных (орла и медведя) и отмечает их роль в верованиях алтайцев.
Описание живописного пейзажа, места обитания героев повести позволяет Гордиенко более глубоко понять сущность чуждого ему народа. Природа, по
справедливому утверждению ГД. Гачева, - это первое, что «определяет лицо народа - это природа, среди которой он вырастает и совершает свою историю» [2, с. 47].
Автор, восхищённый красотами Алтая, не останавливается только на описании пейзажа. В структуру четырнадцати очерков органично введены русские и алтайские фольклорные элементы. Гордиенко использует различные приемы введения в текст «Ойротии» фольклорных и мифологических элементов.
1. Усиление семантической нагрузки названий очерков за счет включения заголовков на алтайском языке: «Ту-эези» («Горный дух»), «Аржан-су» («Целебные источники»), «Канду-Алтай» («Кровавый Алтай»), «Ойрот-кижи» («Алтайский народ»), «Камы» («Шаманы»), «Не табыш» («Что нового?»). При этом все названные очерки, за исключением последнего, непосредственно связаны с историей и мифологией ойротов.
2. Параллельное употребление слов и топонимов на русском и алтайском языках. Причем Гордиенко во всех случаях использует точный перевод: медведь - айу, орел - каран-кэрэдэ, козел - теке, змея - дилан, бурундук - кеерюк, марал - анэркек, красная смородина - кызыл-гат, черемуха - дедра, калина - па-лан, красный цветок - кызыл-чечек, Катунь - Кадын, Золотое озеро - Алтын-коль, старуха - караган-эмень, мотыга - абылом, сыр - курут, водка - арака, як - сарлык и другие.
Употребление названий очерков, отдельных слов и топонимов на русском и алтайском языках позволяет Гордиенко расширить границы познания об алтайском народе на языковом уровне и подчеркнуть в очередной раз наличие связей и - границы между русским и алтайским народами.
3. Введение фольклорных песен. Так, например, в очерк «Не табыш» Гор-диенко вводит печальную песню ойротских девушек: «У меня острые глаза -мыйгак, / У меня ноги горной дзерень... / Сердце плачет о милом! / Посмотрю вокруг - тоска... / Не увидит милого зоркий глаз... / Ноги повиснут как плетни. / Орус-кижи - худой народ; / Печаль и горе в родном краю... / Война разорила Алтай...» [3, с. 55].
В очерк «Партизаны» входит песня алтайских партизан, которая красочно говорит о революционных битвах и жертвах: «Близ сел Солоновки-Объенной, / Среди космолинских боров, / Есть место, облитое кровью / Героев - лихих мо-
