CC BY
245
ФИЛОЛОГИЯ И ИСКУССТВОВЕДЕНИЕ
УДК 82-311.6
СТРУКТУРНО-ТЕМАТИЧЕСКИЙ ПОЛИФОНИЗМ В РОМАНЕ М.Ю. ЛЕРМОНТОВА «ВАДИМ»: К ПОСТАНОВКЕ ПРОБЛЕМЫ1
© Галина Борисовна БУЯНОВА
Тамбовский государственный университет им. Г.Р. Державина, г. Тамбов, Российская Федерация, кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы, e-mail: [email protected]
В отечественном литературоведении XX в. роман М.Ю. Лермонтова «Вадим» изучался преимущественно как исторический роман. Исследуя историческую основу и источники произведения, ученые обращались к жанровому своеобразию «Вадима», отмечая теснейшую связь романа с лиро-эпикой 30-х гг. XX в. - поэмами, в центре которых стоит романтический герой-бунтарь, мститель. Особенности романтической поэмы, ее лирико-романтическая струя отразились и в композиции, и в стилистике, и в характеристике главного героя «Вадима». Однако в результате анализа жанровой специфики романа был сделан справедливый и аргументированный вывод о том, что сюжетно-характерологическая линия романтического героя, являющаяся главной в лиро-эпическом произведении, в «Вадиме» не является ни ведущей, ни единственной.
Основные положения данной статьи связаны с перспективным направлением современного лермонтоведения - изучением творчества Лермонтова как единой динамической системы, развитие которой обусловлено эволюцией личности художника, его идейными и нравственными исканиями. Лермонтовские произведения связаны друг с другом тематикой, образами, мотивами, символикой, множественными смысловыми ассоциациями и художественными тропами. Вследствие этого автор считает актуальным исследовать роман «Вадим» в его взаимосвязях с лирикой и лиро-эпикой поэта. Один из путей такого исследования - рассмотрение романа в свете концепции «полифонического романа», созданной и разработанной М.М. Бахтиным.
Главной целью настоящей статьи является постановка проблемы полифонизма в романе Лермонтова «Вадим». В результате наблюдений за «многоголосием» в романах Достоевского «Преступление и наказание», «Братья Карамазовы» и в «Вадиме» делается вывод о специфике лермонтовского полифонизма. В отличие от идеологического полифонизма Достоевского его предлагается назвать структурно-тематическим.
В заключительной части работы намечаются темы, определяющие дальнейшее изучение «Вадима» как полифонического романа и свидетельствующие о необходимости исследовать проблему полифонизма творчества Лермонтова в целом.
Ключевые слова: М.Ю. Лермонтов; роман «Вадим»; полифонизм.
Роман М.Ю. Лермонтова «Вадим» - одно из самых интересных произведений писателя. Отечественные ученые, в разное время обращавшиеся к изучению лермонтовского романа, исследовали его прежде всего с исторической точки зрения [1-10]. Особенно активно роман изучался в 30-70-е гг. XX в. и оценка «Вадима» как исторического произведения является ведущей в работах исследователей того времени. Одновременно уче-
1 Статья подготовлена при финансовой поддержке РГНФ, проект № 13-34-01016.
ные рассматривали проблему жанрового своеобразия «Вадима», отмечая теснейшую связь романа с лиро-эпикой.
Первая часть фундаментальной статьи Н.К. Пиксанова «Крестьянское восстание в «Вадиме» представляет собой аргументированную полемику автора с С.Н. Дурылиным. Н.К. Пиксанов цитирует С.Н. Дурылина: «В 1830-м году Лермонтов начал исторический роман в прозе из эпохи пугачевского восстания. Роман должен был развернуть широкую историческую картину народного движения,
но превратился в своеобразную романтическую поэму в прозе, повторившую собой всю обычную внутреннюю и внешнюю структуру лермонтовской поэмы в стихах» [7, с. 175] -и решительно возражает: «... можно и следует сказать наоборот: «Вадим» должен был развернуть романтическую поэму, но превратился в историческую картину народного движения» [7, с. 175]. Ученый обращает внимание на то, что из 24 глав романа, дошедших до нас, изображению пугачевского восстания посвящено «не менее десяти», и сюжетно-характерологическая линия романтического героя, являющаяся главной в лиро-эпическом произведении, в «Вадиме» не является «монопольной» [7, с. 177].
Как исторический роман рассматривал юношеское произведение Лермонтова
B.Н. Орлов в монографии «Радищев и русская литература». Он отмечал: «Роман этот -еще незрелое, юношеское произведение, но он замечателен как смелый и, по-существу, первый в русской литературе опыт изображения крестьянской войны XVIII века (выделено мною. - Г. Б.). .главное и основное в «Вадиме» - не переживания его лирического героя, а смелое и яркое изображение сильной вспышки народного гнева» [11, с. 197]. И. Л. Андроников в 3-й главе монографии «Лермонтов» («Исторические источники «Вадима») детально исследовал историю создания романа, первые исследования о «Вадиме» (четыре главы в монографии
C.И. Родзевича «Лермонтов как романист», 1914) и сделал следующий вывод: «Лермонтов изобразил в «Вадиме» подлинные исторические события - эпизоды пугачевского восстания в Пензенской губернии. Главным материалом послужила для него семейная хроника Столыпиных. Рассказы о восстании, о расправах пугачевцев с помещиками и приказчиками, о сопротивлении, оказанном им «господами из села Красного» и капитаном Михайлой Киреевым, о гибели Данилы Столыпина, о подземных пещерах . Лермонтов слышал и от бабки, и от деда Афанасия Алексеевича Столыпина.» [12, с. 77]. А в заключении его статьи мы читаем: «В центре романа о пугачевщине оказался не Пугачев, а гордый мститель Вадим, характер которого не наделен ни историческими, ни национальными, ни ясными классовыми чертами. Вадим - одиночка, абстрактный романтический
образ. ... Участие Вадима в пугачевском восстании объясняется одной лишь жаждой мести. Восстание - самый удобный повод для свершения им казни над своим оскорбителем. Поэтому для того, чтобы оправдать участие Вадима в крестьянском восстании, Лермонтов превратил его в раба, добровольно вступающего в число крепостных слуг Пали-цына» [12, с. 78]. Ученый обнаружил и зафиксировал синтетическую природу «Вадима» - соединение эпической и лиро-эпической тональностей в художественной ткани лермонтовского романа.
Соединение в «Вадиме» реалистических фрагментов (изображение самого восстания, народные сцены, эпизоды расправы с дворянами-помещиками) с изображением романтического героя-мстителя, неправомерно перенесенного «в нетипичную для него обстановку Пугачевского восстания», обусловило «двойственность жанра и стиля «Вадима»», -отметил в монографии «Исторический роман в русской литературе» С.М. Петров [13, с. 117]. Особенности романтической поэмы, ее лири-ко-романтическая струя отразились и в композиции, и в стилистике, и в характеристике главного героя «Вадима».
В год 100-летия гибели поэта в «Литературном наследстве» была опубликована блистательная работа В.В. Виноградова «Стиль прозы Лермонтова», по сути определившая одно из самых перспективных направлений в лермонтоведении - взаимосвязь и соотношение лирики и прозы в творчестве писателя. Ученый рассматривает стихи как художественную лабораторию лермонтовской прозы, исследует особенности стиля лирического монолога в лирике и романе, обращает внимание на специфику лирических отступлений в «Вадиме», осмысливает место автора в сюжетной канве произведения, оценивает его идеологическую позицию и мировоззрение. В.В. Виноградов определяет стиль многих сцен «Вадима» как ««кровавый» стиль выражения чувств, типичный для крайних проявлений романтического стиля» [14, с. 525], связывает с мелодраматическим стилем изображения внешних проявлений чувств яркие «образы вампира, василиска, коршуна, демона» [14, 525], указывает на общий для лирики и прозы Лермонтова символ душевной жизни романтического героя - образ грозного бушующего моря, его бурных волн. От поло-
жений, высказанных В.В. Виноградовым, отталкивались в своих диссертационных исследованиях О.П. Иваненко («Лиризм прозы М.Ю. Лермонтова», 1988) и М.В. Моисеева («Динамика взаимодействия поэзии и прозы в творческой эволюции М.Ю. Лермонтова», 1999). М.В. Моисеева, исследуя поэтическое начало в организации прозаического текста у Лермонтова, взаимопроникновение поэтических и прозаических элементов в разножанровых произведениях писателя, сосредоточила свое внимание на романе «Герой нашего времени», текст «Вадима» практически не затронув. Основные положения своей диссертации О.П. Иваненко связала с формированием важнейших особенностей творчества писателя - художественного историзма и художественного психологизма; с точки зрения художественного историзма исследовательницей и рассматривается «Вадим». «Историзм ... является характерной чертой лермонтовского творчества, которая проявилась в его прозе, драматургии, стихотворном эпосе и лирике. . История для Лермонтова - не что-то мертвое, раз и навсегда данное, застывшее. История для него совершается непрерывно. Его лирический герой постоянно ощущает себя в истории и историю в себе» [15, с. 62-63]. К анализу исследовательницей привлечены стихотворения «Демон», «Предсказание», «Исповедь», проведены интересные параллели между стихотворными произведениями и «Вадимом». Важнейший принцип (и одновременно вывод), сделанный автором диссертации, выражается в следующем суждении: художественный мир Лермонтова - единый целостный организм, и изучать его надо как единую динамическую систему, развитие которой обусловлено эволюцией личности художника, его мировоззрения, идейными, эстетическими и нравственными исканиями [15, с. 16].
Такой подход к исследованию художественного наследия писателя нашел отражение в диссертационных исследованиях двух последних десятилетий: «Лирический универсум М. Ю. Лермонтова: семантика и поэтика» А.В. Кузнецовой (2003), «Творческая логика М.Ю. Лермонтова» С.В. Савинкова (2004), «Поэтика художественно-индивидуальных систем в литературном процессе первой половины XIX в.: Пушкин, Лермонтов, Гоголь» Т.К. Черной (2005) и др.
Лермонтовские произведения связаны друг с другом сотнями «нитей» - тематикой, образами, мотивами, символикой, характеристическими особенностями лирического героя в стихотворных произведениях и автора в прозе, множественными смысловыми ассоциациями и художественными тропами, неким узнаваемым эмоциональным опытом, который усиливается от произведения к произведению и позволяет узнать Лермонтова по любой фразе.
Лермонтовский «Вадим», рассматривавшийся в отечественном лермонтоведении преимущественно как исторический роман (на наш взгляд, об этом довольно убедительно свидетельствуют факты, изложенные выше), отличается такой масштабной тематикой, которая расширяет рамки исторического произведения, посвященного пугачевскому бунту, намечает многочисленные параллели между «Вадимом» и другими произведениями поэта и позволяет считать незаконченный юношеский роман «Вадим» началом полифонического романа в русской литературе. Мы полагаем, в романе Лермонтова находит отражение особый вид полифонизма - структурно-тематический, о чем и пойдет речь в нашей статье.
Автор книг и многочисленных статей о русской музыке М. Г. Рыцарева, анализируя понятие «полифония», отмечает: «Полифония в музыке отражает самую что ни на есть типичнейшую жизненную ситуацию во взаимоотношениях людей. Сколько людей -столько интересов, судеб, линий поведения. Они существуют параллельно, часто переплетаясь, сталкиваясь, противореча друг другу. Поэтому полифония, в широком смысле этого слова, свойственна не только музыке. Полифоничны романы, пьесы, кинофильмы -все, что пытается запечатлеть жизнь людей во всей ее полноте и сложности» [16, с. 224].
Полифония (от греч. «поли» - «много», «фон» - «звук») - в прямом значении многоголосие; это вид многоголосной музыки, в котором одновременно звучат несколько самостоятельных, равноценных мелодий - такое определение предлагают историки и теоретики музыки. Теория полифонии в литературном произведении, а именно - в романе, была создана и разработана выдающимся отечественным ученым М.М. Бахтиным в двух редакциях его книги о творчестве
Ф.М. Достоевского («Проблемы творчества Достоевского»; «Проблемы поэтики Достоевского»).
Жанр романа особенно интересовал М.М. Бахтина. «Роман как целое, - писал он, - это многостильное, разноречивое, разноголосное явление. это художественно организованное социальное противоречие, иногда разноязычие, и индивидуальная разноголосица... социальным разноречием и вырастающей на его почве индивидуальной разноголосицей роман оркеструет все свои темы, весь свой изображаемый и выражаемый предельно-смысловой мир» [17, с. 75-76]. Роман как литературный жанр исследовался Бахтиным многосторонне: с точки зрения формы и структуры, «голосов-сознаний» и их взаимоотношений (одним из значений понятия «голос-сознание» у ученого является персонаж произведения), образ и роль автора в романе, особенности романного слова и мн. др.
Связь бахтинской концепции романа как полифонического произведения с музыкальной теорией и музыкальной сферой в целом -неразрывна. Целый ряд определений, предлагаемых М.М. Бахтиным и касающихся понятий «голос», «ответ», «акцент», «двухго-лосие», «сочетание голосов», «контрапункт» и других, близки определениям, дающимся в музыковедческих источниках. К примеру, «текучий» характер движения в романе, развитие образов (характеров) в романном действии вполне соответствует тому, что слышат музыканты в полифоническом произведении: характерное «равноправие голосов», «непрерывное обновление образа, раскрывающее его новые стороны», «расщепление голоса», «гармония голосов» [18, с. 432].
Особое значение М.М. Бахтин придавал идее в романе, вероятно, поэтому в его исследованиях речь идет, прежде всего, о полифонии идей, идеологической полифонии. В 3 главе («Идея у Достоевского») своего монографического исследования о поэтике романов Достоевского («Проблемы поэтики Достоевского») он писал: «Идея - как ее видел художник Достоевский - это не субъективное индивидуально-психологическое образование с «постоянным местопребыванием» в голове человека; нет, идея интериндивидуальна и интерсубъективна, сфера ее бытия не индивидуальное сознание, а диалогическое общение между сознаниями. Идея -
это живое событие, разыгрывающееся в точке диалогической встречи двух или нескольких сознаний. Идея в этом отношении подобна слову, с которым она диалектически едина. Как и слово, идея хочет быть услышанной, понятой и «отвеченной» другими голосами (выделено мною. - Г. Б.) с других позиций. Как и слово, идея по природе диалогична, монолог же является лишь условной композиционной формой ее выражения» [19, с. 98-99].
По мысли ученого, идея и связывает персонажей романа, «голоса-сознания»: идея вседозволенности сверхличности, выношенная Раскольниковым, будет понята Свидри-гайловым и Лужиным и реализована каждым из них так, как им - «сверхчеловекам» - выгодно. Аркадий Иванович Свидригайлов всю жизнь существует по принципу вседозволенности и переступает через несколько смертей: оскорбленной им девочки, покончившей с собой, внезапно умершей Марфы Петровны, а также лакея Фильки. Он добивается Дунечки Раскольниковой, используя самые низменные способы - клевету и шантаж. Уяснив суть раскольниковской теории и «примерив» ее на себя, скажет Раскольнико-ву: «Мне все кажется, что в вас есть что-то к моему подходящее. Я ведь от вас очень недалеко стою» [20, с. 259]. Петр Петрович Лужин будет «куражиться до последней черты, не предполагая даже возможности, что две нищие и беззащитные женщины могут выйти из-под его власти» [20, с. 269] и, по словам героини романа Пульхерии Александровны, «совсем возьмет» их «во власть», когда его желание будет звучать как приказание. Он создает экономическую теорию личной выгоды («теория целых кафтанов»), опошливая идеологическую раскольников-скую теорию сильной личности. Родион Раскольников понимает страшную суть Лужина: «Доведите до последствий, что вы давеча проповедовали, и выйдет, что людей можно резать» [20, с. 266].
Анализируя идею веры в Бога и бессмертия души человеческой в «Братьях Карамазовых», Достоевский выстраивает диалогическую связь между Иваном и Дмитрием Карамазовыми, Иваном и Алешей, Иваном и Смердяковым, Иваном и старцем Зосимой -и в каждом из диалогов идеи получают особое, индивидуальное звучание. Справедлив
вывод, сделанный Бахтиным: «Всем ведущим героям Достоевского дано «горняя мудрствовати и горних искати», в каждом из них «мысль великая и неразрешенная», всем им прежде всего «надобно мысль разрешить». И в этом-то разрешении мысли (идеи) вся их подлинная жизнь и собственная незавершенность. Если отмыслить от них идею, в которой они живут, то их образ будет полно -стью разрушен. Другими словами, образ героя неразрывно связан с образом идеи и неотделим от него. Мы видим героя в идее и через идею, а идею видим в нем и через него» [19, с. 99].
В лермонтовском романе иная полифония - структурно-тематическая. Полифонич-но звучание тем, которые входят в роман одна за другой, дополняя друг друга, гармонично сочетаясь друг с другом, контрастируя, развиваясь, звуча с особенной силой, подобно голосам и подголоскам, подобно идеям в романах Достоевского. В «Вадиме» нет ни одной темы, которую нельзя было бы спроецировать на другие произведения писателя, созданные до «Вадима» или позже.
Важнейшей в романе является народная макротема, связанная со своеобразными «подголосками» - микротемами пугачевского бунта, народной ненависти и мести, христианского милосердия. В 4 главе Лермонтов обратился к объяснению причин народного восстания: «В 18 столетии дворянство, потеряв уже прежнюю неограниченную власть свою и способы ее поддерживать - не умело переменить поведения: вот одна из тайных причин, породивших пугачевский год!» [21, т. 2, с. 283] и «проиллюстрирует» свою мысль рассказом о поведении помещика Па-лицына в диалоге двух слуг - дядьки Ипата и Федьки («Вчера барин разгневался на Олешку Шушерина и приказал ему влепить двадцать пять палок.» [21, т. 2, с. 282]).
В 10 главе, когда брожение в народе еще тайно и смутно, когда оно едва прорывается в разговорах о начинающейся в округе «кутерьме», о том, что «будут соль и хлеб давать даром», в диалоге Вадима и Ольги появляется фигура бунтовщика Пугачева, которого Вадим называет «дерзким безумцем», «простым казаком», «подлым самозванцем». По мере приближения Пугачева к владениям помещика Палицына опасность взрыва народной ненависти нарастает: «Слуги, распо-
ложась под навесом, шепотом сообщали друг другу разные известия о самозванце, о близких бунтах, о казни многих дворян - и тайно или явно почти каждый радовался...» [21, т. 2, с. 314]. 14 и 15 главы - созревание и вспышка массового гнева: «. перед вратами монастырскими собиралась буйная толпа народа; кое-где показывались казацкие шапки, блистали копья и ружья; часто от общего ропота отделялись грозные речи, дышащие мятежом и убийством, - часто раздавались отрывистые песни и пьяный хохот, которые не предвещали ничего доброго.» [21, т. 2, с. 323]. Лермонтов не поэтизирует взбунтовавшуюся толпу, не облагораживает ее высокой целью, не оправдывает жестокость справедливостью мщения. Напротив, он подчеркивает «черноту» душ, уродливость лиц, которые «поражали слиянием скотского с человеческим». Нищие были «душа этого огромного уродливого тела» народного бунта [21, т. 2, с. 324], - подчеркивает Лермонтов. Бунтовщики в народных сценах 14-16 и последующих глав - это хмельной люд, «кровожадные разбойники», упивающиеся волей и безнаканностью. Кульминацией в развитии этой темы становится описание мятежной ночи, когда «толпа шумела почти до рассвета и кровавые потешные огни встретили первый луч восходящего светила; множество нищих, обезображенных кровью, вином и грязью, валялось на поляне; .во многих местах опаленная трава и черный пепел показывали место угасшего костра; на некоторых деревьях висели трупы...» [21, т. 2, с. 327].
Сцены кровавых расправ в 22 (избиение приказчика Матвея Соколова), 23 (гибель старого дворянина и его дочери) и 24 (поиск Палицына, пытка крестьянки и ее сына Пет-рухи) главах невольно вызывают в памяти строки лермонтовского «Предсказания»:
.И пища многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвегнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных, мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел.
[21, т. 1, с. 59].
Память Лермонтова хранила рассказы бабушки и тарханских крестьян о подробностях пугачевского восстания: в городке Краснослободске (во время Лермонтова -центр Краснослободского уезда Пензенской
губернии) пугачевцы убили Д. Столыпина, родственника Е.А. Арсеньевой. В селе Родники повесили помещика Князева, дочь которого воспитывалась вместе с Арсеньевой. В списке дворян, погибших в 1773-1774 гг., -фамилии Мещериновых, Мансыревых, Мартыновых, Мосоловых, Хотяинцевых, людей из круга родных и знакомых Арсеньевой.
В Тарханах пугачевцы тоже побывали, но имение тогда еще принадлежало Нарышкиным. По преданию, управляющий успел поделить хлеб между крестьянами, поэтому избежал расправы (возможно, эта история стала основой для изображения судьбы приказчика Матвея Соколова). Кто-то из окрестных помещиков прятался от пугачевцев в «пещерах», были и другие - переходившие на сторону Пугачева (помещик села Поляны ротмистр И.Я. Брюхатов).
Однако правда о пугачевском времени была бы неполной в «Вадиме», если бы не эпизод спасения Палицына (гл. 24), ради которого крестьянка и ее сын рискуют жизнью. Женщина воспринимает казаков как «душегубцев» и, понимая, что ее признание означает смерть Палицына, выбирает мученическое молчание - и для себя, и для сына.
Размышляя в одном из авторских отступлений «Вадима» о природе русского человека, русском народе, Лермонтов пишет: «...что такое народ: камень, висящий на полугоре, который может быть сдвинут усилием ребенка, но несмотря на то сокрушает все, что ни встретит в своем безотчетном стремлении.» [21, т. 2, с. 324]. Развитие народной темы в романе свидетельствует о том, что этот «камень» способен не только сокрушать, но и спасать .
Еще одной макротемой «Вадима» является волновавшая Лермонтова в годы создания романа тема демона, демонизма. Он вводит ее уже в первой главе, изображая главного героя: «. его товарищи не знали, кто он таков; но сила души обнаруживается везде: они боялись его голоса и взгляда; они уважали в нем какой-то величайший порок, а не безграничное несчастие, демона - но не человека: - он был безобразен, отвратителен, но не это пугало их; в его глазах было столько огня и ума, столько неземного, что они, не смея верить их выражению, уважали в незнакомце чудесного обманщика» [21, т. 2, с. 276], - и развивает до последней главы.
Представления о демонической личности Вадима, его характеристика в романе совпадают с тем, как изображен Демон в ранней редакции (1831) одноименной лермонтовской поэмы:
. Кипит он, ревностью пылая, Явилась снова воля злая И яд коварных, черных дум.
Успело зло укорениться
В его душе с давнишних дней:
Добро не ужилось бы в ней. [21, т. 1, с. 626].
Вадим подчиняется демоническому духовному воздействию, некоему таинственному, имеющему неотразимую силу голосу (как и Тамара в поэме «Демон»): «. насмешливый голос шептал мне: ты способен обнять своею мыслию все сотворенное; ты мог бы силою души разрушить естественный порядок и восстановить новый» [21, т. 2, с. 295]. Как и Тамара, не находящая защиты от Демона «нигде и ни в чем», потому что он «проникает в ее сознание везде и всюду, где бы она ни оказалась» [22, с. 42], Вадим бессилен перед вторжением зла. Ему представляется даже, что он «дух, отчужденный от всего живущего, дух всемогущий, не желающий, не сожалеющий ни об чем, завладевший прошедшим и будущим» [21, т. 2, с. 295]. Поселившееся в Вадиме зло делает его равнодушным к чужой боли и страданию: «Между тем Вадим стоял неподвижно, смотрел на нее и на старика так же равнодушно и любопытно, как бы мы смотрели на какой-нибудь физический опыт» [21, т. 2, с. 373]; желание мести, «какой-то бешеный демон» делает его убийцей, вид которого заставляет Ольгу «затрястись всем телом»: «над ним (Федосеем) стоял некто еще ужаснее, чем умирающий, . он торжествовал» [21, т. 2, с. 353].
Подголоском демонической темы в «Вадиме» является тема ангела, связанная с Ольгой и реализующаяся в ситуации искушения. Следует отметить, что тема ангела, сравнение красоты земной женщины с ангельской красотой и целомудрием характерны для лирики Лермонтова 1831-1836 гг., особенно для стихотворений знаменитого Ивановского цикла. Эта тема звучит в стихотворении «Я видел тень блаженства.», «1831-го июня 11 дня», «Когда б в покорности незнанья.»,
«Я не унижусь пред тобою» и целом ряде других.
Размышляя о двойственности человеческой природы в «Вадиме», Лермонтов пишет: «Чудна природа; далеко ли от брата до сестры? - а какое различие!.. эти ангельские черты, эта демонская наружность. Впрочем разве ангел и демон произошли не от одного начала?» [21, т. 2, с. 288]. Подобно Демону, желающему видеть в Тамаре «подругу верную», «равнодушно» созерцающую грешную землю, Вадим «решился завлечь ее (Ольгу. -Г. Б.) в свои замыслы, сделать ее орудием... решился погубить невинное сердце» [21, т. 2, с. 289], - сожалеет об Ольге автор. Вадим надеется на то, что Ольга примет его ненависть к Палицыным, станет «лелеять» это чувство, «пока оно вырастет и созреет и смоет мой позор страданьями и кровью.» [21, т. 2, с. 299], - читаем о желаниях несчастного горбуна в 8 главе романа. Он видит, как овладевает «земным ангелом» Ольгой «злой дух» ненависти - «болезнь, которая портит жизнь» [21, т. 2, с. 299], радуется тому, что «Цветы не растут посреди бунтующего моря, где есть демон, там нет Бога.» [21, т. 2, с. 299]. Он близок к победе - почти так же, как близок к ней Демон, искушавший Тамару. Но и в «Вадиме», и в «Демоне» зло побеждено. «Утвердить свое господство над душой, преданной Богу, и вторгнуться в самые драгоценные его пределы» [22, с. 9091] - вот главная цель Демона, которой он не смог достигнуть. Любящая и страдающая душа Тамары спасена ангелом:
.К груди хранительной прижалась,
Молитвой ужас заглуша,
Тамары грешная душа.
[21, т. 1, с. 582],
а Ольга спасена любовью Юрия Палицына, и тема их любви, развивающейся на фоне грозных событий пугачевского бунта (11-13, 17, 21 главы), является еще одной самостоятельной и тесно связанной с другими темой романа. Рассказ о любви Юрия и Ольги Лермонтов прерывает в самый сложный момент -когда герои вынуждены бежать и скрываться. «Спасти Ольгу или .погибнуть возле нее было первым чувством, господствующею мыслию его; любовь, сначала очень обыкновенная, даже не заслуживавшая имя страсти, от нечаянного стечения обстоятельств воз-
росла в его груди до необычайности» [21, т. 2, с. 332], - пишет Лермонтов. Не имеющей границ назовет свою любовь Юрий Па-лицын в разговоре с отцом (гл. 21), а в 17 главе в объяснении с Ольгой Юрий произнесет: «. мир без тебя? что такое! храм без божества!» [21, т. 2, с. 334] - фразу, представляющую собой одну из самых ярких лермонтовских автоцитаций. В «Демоне» читаем:
Что без тебя мне эта вечность?
Моих владений бесконечность?
Пустые звучные слова,
Обширный храм - без божества!
[21, т. 1, с. 571-572].
Особое место в романе «Вадим» занимают и иные темы - «голоса», формирующие структуру произведения и обнаруживающиеся в других лермонтовских стихотворениях, поэмах, романе «Герой нашего времени», неоконченной повести «Штосс». Это «наполеоновская» тема, заявленная Лермонтовым в авторском отступлении 3-й главы, макротема (в масштабе всего творчества писателя) одиночества и противоречивости «странной души» (8 глава), тема неволи и «душной» монастырской жизни (8 глава), особенно выразительно развитая поэтом в «Мцыри», глубоко личная тема семейного несчастья, выстраданная Лермонтовым и определившая сюжетное движение «Вадима» буквально с первой главы, лирическая тема дорогих сердцу героя (и автора) воспоминаний детства (6 глава). Такая тематическая «разноголосица», «слиянность и неслиянность» голосов позволяет считать роман полифоническим в структурно-тематическом отношении, делает возможным дальнейшее изучение «Вадима» как полифонического романа в свете концепции М.М. Бахтина о полифоническом романе, а также свидетельствует о необходимости исследовать проблему полифонизма творчества Лермонтова в целом.
1. Переверзев В.Ф. Борьба за исторический роман в 30-е годы // Литературная учеба. 1935. № 5. С. 4-29.
2. Докусов А.М. «Вадим» // Звезда. 1938. № 9. С. 191-200.
3. Локс К. Проза Лермонтова // Литературная учеба. 1938. № 8. С. 3-21.
4. Благой Д.Д. Пугачевский роман Лермонтова // Литературное обозрение. 1941. № 12. С. 61-65.
5. Докусов А.М. Роман «Вадим» Лермонтова // Ученые записки Ленинградского педагогического института им. Герцена. Каф. рус. лит. 1947. Т. 43. С. 33-100.
6. Коган А.Н. Об отражении исторической действительности в романе М.Ю. Лермонтова «Вадим» // Ученые записки Куйбышевского педагогического и учительского института. 1947. Вып. 8. С. 53-81.
7. Пиксанов Н.К. Крестьянское восстание в «Вадиме» М.Ю. Лермонтова // Историко-литературный сборник. М., 1947. С. 173-230.
8. Андроников И.Л. Лермонтов в работе над романом о пугачевском восстании // Литературное наследство. Т. 45-46. М., 1948. С. 289300.
9. Захаров В.А. Пугачевский полковник Иван Иванов: К истории создания «Вадима» // Волга. 1979. № 9. С. 178-180.
10. Александров А.В. Изображение эпохи в романе М.Ю. Лермонтова «Вадим» // Актуальные вопросы современного лермонтоведения. Литературоведение. К., 1989. С. 110-111.
11. Орлов В.Н. Радищев и русская литература. Л., 1952.
12. Андроников И.Л. Лермонтов. М., 1951.
13. Петров С.М. Исторический роман в русской литературе. М., 1961.
14. Виноградов В.В. Стиль прозы Лермонтова // Литературное наследство. Т. 43-44. М.Ю. Лермонтов. I. М., 1941.
15. Иваненко О.П. Лиризм прозы М.Ю. Лермонтова: автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1988.
16. Рыцарева М.Г. Музыка и я. М., 1998.
17. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Расследования разных лет. М., 1975.
18. Фраенов В.П. Полифония // Музыкальный энциклопедический словарь. М., 1990.
19. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1979.
20. Достоевский Ф.М. Преступление и наказание. М., 1988.
21. Лермонтов М.Ю. Сочинения: в 2 т. М., 1988.
22. Иеромонах Нестор (Кумыш). Поэма М.Ю. Лермонтова «Демон» в контексте христианского миропонимания. СПб., 2007.
Поступила в редакцию 28.09.2013 г.
UDC 82-311.6
STRUCTURAL-SEMANTIC POLYPHONISM IN M.Y. LERMONTOV'S NOVEL "VADIM": ABOUT PROBLEM PRESENTATION
Galina Borisovna BUYANOVA, Tambov State University named after G.R. Derzhavin, Tambov, Russian Federation, Candidate of Philology, Associate Professor of Russian and Foreign Literature Department, e-mail: [email protected]
In the domestic literary of the 20th century the novel of M.Y. Lermontov "Vadim" is studied primarily as a historical novel. Exploring the historical basis and sources of work, the researchers turned to the genre of originality "Vadim", noting the close connection of the novel with the lyrical and epic of 1930s poems where in the center of which stands a romantic hero - rebel, avenger. The features of romantic poem, its lyrical and romantic jet are reflected in the composition and style, and in the characterization of the protagonist "Vadim". However, as a result of the analysis of the novel genre specificity is a fair and reasoned conclusion that the plot, character line of romantic hero being the main in the lyrical-epic work "Vadim" is neither leading nor unique.
The key provisions of this article are related to a promising trend in modern Lermontov studies is a work study of Lermontov as a single dynamic system, the development of which is due to the evolution of the artist's personality, his ideological and moral quest. Lermontov's works relate to each other themes, images, motifs, symbols, multiple semantic associations and artistic paths. Because of this, the author considers relevant to explore novel "Vadim" in his relationships with the lyrics and lyrical-epic of the poet. One of the ways of this research is the review of the novel in the light of the concept of "polyphonic novel" created and developed by M.M. Bakhtin.
The main purpose of this paper is to pose the problem of polyphony in Lermontov's novel "Vadim".
As a result of observations of "polyphony" in the novels of Dostoevsky's "Crime and Punishment", "The Brothers Karamazov" and "Vadim" it is concluded about the specificity of Lermontov's polyphony. Unlike ideological polyphony of Dostoevsky, it is proposed to be called the structural-thematic.
In the final part of the paper the themes that define further study of "Vadim" as a polyphonic novel and indicating a need to investigate the problem of polyphony in Lermontov's creativity in general are indicated.
Key words: M.Y. Lermontov; novel "Vadim"; polyphonism.
