CC BY
17
УДК 81'24
Л. С. Меликсетян
кандидат филологических наук, доцент;
заведующая каф. русской и мировой литературы и культуры
Института гуманитарных наук Российско-Армянского (Славянского) университета;
e-maiL: LiLit.meLiksetyan@rau.am
СТРАТЕГИЯ ПЕРЕВОДА СОВРЕМЕННЫХ АРМЯНСКИХ РАССКАЗОВ
Перевод современной армянской прозы связан с рядом специфических черт, особенностей, требующих выработки адекватной переводческой стратегии. В статье выявляются и структурируются эти особенности, а также говорится о необходимости комбинирования сразу нескольких классических стратегий в современной, неклассической и нелинейной литературной парадигме.
Ключевые слова: стратегия перевода; современная армянская проза; множественность языковых систем; обсценная лексика; постмодернистская чувствительность.
Lilit Meliksetyan
PhD (Philology), Associate Professor;
Head of the Department of Russian and World Literature
and Culture, the Institute of Human Sciences of Russian-Armenian (Slavonic)
University; e-mail: lilit.meliksetyan@rau.am
STRATEGY OF TRANSLATION OF CONTEMPORARY ARMENIAN STORIES
TransLation of modern Armenian prose is associated with a number of specific features, features that require the deveLopment of an adequate transLation strategy. These features are identified and structured in this articLe, as weLL as the need to combine several classical strategies in a modern, non-dassical and non-linear literary paradigm.
Key words: translation strategy; modern Armenian prose; multiple language systems; obscene vocabulary; postmodern sensitivity.
Не затрагивая историю возникновения термина «стратегия перевода» и некоторые разночтения в его понимании (соответствующую информацию можно найти в работах Х. Крингса, В. Комиссарова, И. Черкасс, А. Швейцера, О. Теремковой, Т. Казаковой, П. Ньюмар-ка и др.), сразу оговорим, что мы имеем в виду те потенциальные планы переводчика, которые он предполагает использовать для решения определенных переводческих задач и которые предусматривают
предпереводческий анализ текста, непосредственный процесс перевода и последующую доработку переведенного текста.
Перед армянскими переводчиками, равно как и переводчиками, представляющими культуру других небольших народов, стоит необходимость выработки сразу двух стратегических подходов, потому что им приходится переводить не только на армянский язык, но и с армянского языка. В нашем случае речь идет о переводе с армянского на русский язык. И хотя автор с благодарностью должен отметить, что его переводы публиковались в крупных российских журналах («Дружба народов», «Знамя») и выходили в виде отдельных книг и антологий, тем не менее, если вспомнить слова А. Я. Ливерганта о том, что «язык, с которого ты переводишь, - это в некотором смысле твой противник. Это как бокс - ты должен знать, в какой момент можешь нанести удар». Если продолжить эту мысль, можно сказать, что автору и его коллегам приходится вести «сеанс одновременного боя» сразу с двумя противниками, впрочем, горячо любимыми.
Поэтому при выработке стратегии перевода современной армянской прозы, в частности рассказов как наиболее динамичного и гибкого жанра, быстрее прочих реагирующего на изменения в социокультурной обстановке, нам приходится сталкиваться с целым рядом специфических обстоятельств, некоторые из которых автор хотел бы представить.
Во-первых, в современной армянской литературе имеет место сосуществование не просто разных поколений, но разных эстетических школ и направлений, парадигма которых достаточно широка: от писателей, сохранивших верность реализму, до прозаиков, придерживающихся, кажется, несколько анахроничных экзистенциалистских установок или экспериментирующих с пост- и метамодернизмом1. Для переводчика в этой ситуации необходима тщательная предпере-водческая работа не только непосредственно с текстом произведения, но и с контекстом его создания, эстетическими установками авто-
1 Термин был предложен в 2010 г. двумя голландскими философами-теоретиками Тимотеусом Вермюленом и Робином ван ден Аккером. Это глобальный культурный процесс, характеризующийся «колебанием» (осцилляцией) между двумя противоположностями (модерн и постмодерн, например) и одновременностью их использования. См. newtonew.com/culture/wow-metamodern.
ра, особенно имея в виду нередкое в современной армянской прозе стремление к стилизации и / или постмодернистскому ироническому переосмыслению той или иной установки. Эту необходимость, как ни странно, не всегда учитывают именно переводчики старой, условно говоря советской, школы. Замечательные, талантливые и внесшие неоценимый вклад в представление армянской литературы на других, в частности русском, языках, сегодня они оказались в растерянности -в лучшем случае, они понимают, что новые литературные веяния им чужды, и не берутся за перевод молодых авторов, в худших - переводят «слова», даже не догадываясь, насколько бесповоротно ускользает от них понимание смыслов, заключенных в этих словах.
Впрочем, подобный эстетический «разброс», пожалуй, свойствен любой национальной литературе, но в случае с армянской он осложняется и увеличивается за счет второго обстоятельства: проблемы множественности языковых систем внутри армянского языка. При том, что мы абсолютно согласны с высказыванием Александра Яковлевича Ливерганта, что в процессе перевода следует передавать культуру, а не язык. Речь идет об обусловленном историческими причинами сложном разделении и взаимодействии двух отличающихся языковых норм -западноармянского и восточноармянского литературного языка1, что само по себе существенно усложняет жизнь переводчиков, особенно в ситуации, когда в тексте на восточноармянском языке какой-либо персонаж говорит на западноармянском, что не только определенным образом маркирует персонажа, но и моментально привносит в текст целый комплекс культурных, исторических, географических и политических коннотаций и подтекстов, передача которых в процессе перевода становится практически невыполнимой задачей.
Не меньшим вызовом является третье обстоятельство: нарастающее расхождение между литературным языком и языком литературы. Между ними всегда существовали определенные различия, однако в современной армянской прозе они либо приобретают характер чуть ли не разрыва, когда писатель сознательно пишет исключительно на так называемом высоком армянском (Вардан Ферешетян), адресуя свои произведения интеллектуальной и несколько рафинированной читательской аудитории, либо, наоборот, радикального смешения,
1 О различиях между двумя языками - западноармянским и восточноар-мянским можно говорить долго.
вторжения разговорного в литературный текст. Обе тенденции очень сильны и имеют многочисленных сторонников и противников, однако для переводчика проблематична сама ситуация, поскольку два этих полюса связаны друг с другом, между ними идет скрытая полемика, иногда доходящая до конфронтации и интертекстуальных инвектив. Таким образом, переводя произведение одного армянского автора, вступающего в неявную полемику с другим армянским автором, переводчик сталкивается с дилеммой не непереводимости, а сомнительности самой необходимости транслировать полемическую интенцию автора.
Четвертое обстоятельство тесно связано с третьим. В современной армянской прозе и, в частности, в рассказах, используется разговорный язык, в котором немало русизмов и англицизмов, отражающих специфику современного глобализирующегося. Ситуация в чем-то напоминает берджессовскую. Но если при переводе «Заводного апельсина» Берджесса можно было так или иначе обыграть русские слова в английском тексте, либо выбрав латиницу для их выделения (Бошняк), либо заменяя их англицизмами (Синельников), потому что сама распространенность английского и русского позволяет переводчику рассчитывать на понимание аудитории, то в случае с переводами с армянского языка ситуация совершенно иная. И здесь у каждого литературного переводчика своя стратегия и свои приемы. Впрочем, не всегда удачные.
В этой связи примечательна ситуация с переводами произведений известной российской писательницы, лауреата премии «Ясная поляна» за 2016 год Наринэ Абгарян на армянский язык. Дело в том, что в своих произведениях она часто использует варваризмы и кальки с армянских поговорок, фразеологизмов и т. д., что явно нарушает каноны русского литературного языка, но одновременно придает своеобразие и национальный колорит тексту, создает, в том числе, юмористический эффект. При переводе же на армянский язык то, что было смешным и нелепым на русском, становится обыденным и несмешным. Исключение здесь, пожалуй, составляет перевод Нарине Гижларян, которая использовала для сохранения «эффекта остранне-ния» (по терминологии Шкловского) шамшадинский диалект. Хотя для тех, кто его не понимает, все равно не смешно.
Пятое обстоятельство связано не столько с внутри- или межъязыковыми сложностями, сколько с постмодернистской чувствительностью
и интертекстуальными играми. А именно - распознаванием раскавыченной цитаты, используемой в художественном тексте уже в переведенном виде. Скажем, один из самых известных и одаренных современных армянских прозаиков Арам Пачян склонен к такого рода цитации, сложность в том, что цитируется уже перевод. То есть переводчику Пачяна нужно знать не только Аполлинера или Эко настолько хорошо, чтобы распознать их «на слух», но и знать их именно в армянском переводе, что делает его и других армянских прозаиков, играющих в интертекстуальные игры, кошмаром для переводчика. Впрочем, с тем же Пачяном может сложиться и иначе. Автор недавно искала стихи Джакомо Леопарди, цитируемые Пачяном на армянском в качестве эпиграфа к рассказу. Был перечитан весь корпус доступных в Сети русских переводов, друзей, знающих итальянский, заставила перечитать в оригинале - без толку. И только тогда, отчаявшись, обратилась к А. Пачяну, а он рассмеялся: это был выдуманный эпиграф, мистификация. Вполне в духе Леопарди, в том смысле, что итальянский поэт-романтик считал, что смысл жизни в поисках истины, которая, однако, оборачивается проклятием: «если богам истина говорит об их блаженстве, человеку (в данном случае - переводчику) она лишь открывает глаза на безысходность его страданий».
Шестое обстоятельство - эрос. Очевидно, что эрос и танатос -две движущие силы человеческого существования, и если тема смерти или стремления к смерти в армянской литературе представлена чуть ли не с истоков становления национальной литературной традиции, то с эросом всё значительно сложнее, хотя его замалчивание, игнорирование само по себе любопытно как важная для национального психотипа фигура умолчания.
Даже беглого взгляда на историю армянской литературы достаточно, чтобы убедиться, как нечасты у нас чувственные тексты. Помимо языческих мифов, легенд и фольклора в целом (в том числе и национального эпоса), в собственно литературной традиции до начала ХХ в., т. е. за полтора тысячелетия, мы можем вспомнить, пожалуй, всего несколько имен. Возможно, целомудрие армянской литературы как-то связано не только с тем, что Армения первой в мире провозгласила христианство государственной религией, но и с радикальным монофизитством армянской веры: даже Христу отказано в праве обладать телесностью. Ни куртуазная литературная традиция
Средневековья, ни раскованность эпохи Возрождения, ни либертинаж Просвещения или пасторальный эротизм, ни, тем более, позитивистский натурализм, характерные для европейской и российской литературной традиции, практически никак не отразились на скованности армянской литературы. Строго следующая христианским канонам, патриархальному и консервативному укладу жизни, ориентированная на решение насущных, а значит, прежде всего, национальных и социально-политических задач, она практически игнорировала эрос как таковой.
В постсоветский период ситуация изменилась и изменилась настолько радикально, что не могла не вызвать определенного шока у консервативной читательской аудитории. Сначала казалось, что это изменение - дань конъюнктуре, восполнение своеобразного «голода», вызванного «воздержанием» предыдущих эпох - некая пена дней, которая вот-вот спадет. Однако сегодня, когда Третьей Республике уже четверть века, мы видим, что ничего подобного не произошло. Более того, эротизация армянской литературы выказывает тенденции нарастания и углубления.
Было бы нелепо утверждать, что сегодняшние армяне сексуальнее армян прошлого, но совершенно очевидно, тема сексуальности, национальная рецепция эроса сегодня актуальнее, чем когда бы то ни было в истории армянской литературы. Если даже оставить в стороне поэзию, о которой нужен отдельный обстоятельный разговор, и не говорить о маргинальных сочинителях разной степени одаренности, сознательно и последовательно делающих себе имя именно на эпатажной, особенно для армянского социокультурного пространства, зацикленности на вопросах пола и проявлениях полового влечения, то, тем не менее, даже простая выборка текстов наиболее заметных представителей армянского литературного ландшафта покажет, что о чем бы ни шла речь в тексте, он неизбежно предполагает эротический дискурс.
Скажем, для Григора Ханджяна эрос - одна из немногих, если не единственная сфера, в которой человеку дана свобода самовыражения, это самая необолганная форма проявления человеческого «Я». Отношение к эросу для него часто мерило человечности и человека, своеобразная проверка личности на фоне тотальной несвободы и лицемерия. Тело как последнее прибежище духа. В гротескном мире Ваграма Мартиросяна («Оползни») эротика столь же гротескна и может обернуться
асексуальностью сломанных манекенов. Такие писатели, как Оганес Текгезян, Армен Оганян («Возвращение Кикоса»), кажется, и вовсе сознательно обыгрывают дискурс постмодерна, который по определению пронизан эротизмом, фрагментарен и связан «не логикой, а противоречивыми и побочными ассоциациями», призванными передать «рассудочную комбинаторику наслаждения, телесности» [Ульянова]. В прозе Ваана Сагателяна («Крест кровью») эротические сцены носят характер инициации и / или проклятия, для Амбарцума Амбарцумяна («В тот вечер») - ироничная имплементация сериальных страстей в асексуальные и драматичные армянские будни, Гагик Хачатрян («Бутылка») умудряется описывать бутылку из-под дорогого алкоголя как предмет любовного вождения главного героя, а в сюжетах Нары Варданян затрагивается тема инцеста.
Здесь мы оказываемся перед серьезной проблемой - необходимостью обретения собственного языка эротики. Особенно остро эта необходимость встала даже не столько перед прозаиками, сколько перед переводчиками, вынужденными практически изобретать целый соматический лексикон. Изданные за последние годы переводы «Тропика Рака» Г. Миллера, «Улисса» Дж. Джойса, «1984» Дж. Оруэлла, романов Уэльбека стали не просто воспроизведением знаменитых текстов на армянском языке, но имплементацией определенного лексико-семантического пласта в литературный и речевой обиход.
И здесь мы сталкиваемся еще с одним, седьмым, обстоятельством - проблемой импрессивной эквивалентности при переводе. Потому что и соответствующий язык тела и телесного низа (по Бахтину), и тесно связанная с ним обсценная лексика, при том что получили достаточно широкое распространение в современной прозе, но их эмоциональная окрашенность существенно, и это еще мягко говоря, сильнее, нежели в русском. Для армянского писателя использование обсценной лексики - акт необычайной эмоциональной силы, взрыв чувств, это вспышка гнева, на мгновение как бы помрачающая разум. В этой ситуации крайне сложно, если не невозможно, сохранить им-прессивную эквивалентность, и тут уж главный закон жанра - закон компенсации - начинает играть не просто существенную, но определяющую роль.
Фактически сегодня для выработки переводческой стратегии, адекватной выявленным проблемам и «болевым точкам», приходится комбинировать сразу несколько классических стратегий, если
воспользоваться классифицией Питера Ньюмарка. А именно: стратегию семантического перевода (точный перевод, больше внимания уделяется эстетической ценности текста оригинала); стратегию адаптации (вольный тип перевода, используется при переводе художественной литературы, особенно поэзии) и стратегию коммуникативного перевода (цель - привести текст в соответствие с нормами языка, на который выполняется перевод, сделать его как можно более комфортным для восприятия читателем). Безусловно, помня при этом, что любая общая стратегия должна быть максимально гибкой и адаптивной применительно к каждому конкретному автору и тексту. Или, как говорил Фауст, в пастернаковской интерпретации:
Теория, мой друг, суха,
Но зеленеет жизни древо.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Ливергант А. Я. Надо создать у читателя иллюзию, что Дюма писал по-
русски. URL : izvestia.ru/news/317698. Ульянова М. А. Либертинаж и эротический дискурс в западноевропейской культуре (философско-культурологический анализ). URL : cheloveknauka. com/libertinazh-i-eroticheskiy-diskurs-v-zapadnoevropeyskoy-kulture# ixzz3VSwJaqRW.
Newmark P. Textbook of Translation. Harlow: Pearson Education Limited 2008. Цитируется по: Володина Т. В. Понятие «стратегия перевода» в рамках когнитивно-деятельностной парадигмы // Jazyk a kultüra cislo 23-24/2015. 363 с.
