CC BY
79
ВЫСТУПЛЕНИЯ НА КРУГЛОМ СТОЛЕ
Е.В. Кискин
Кискин Евгений Владимирович — доцент кафедры теории и истории государства и права Костромского государственного технологического университета
Стратегия как компонент правотворческой технологии: коммуникативный подход
За последние 15 лет (если взять за точку отсчета выход под редакцией профессора В.М. Баранова сборника научных трудов «Проблемы юридической техники»1) понятие «технологии» прочно утвердилось в юридической науке. Наметились два основных взгляда на понимание инструментальной составляющей права, которые условно можно обозначить как «технический» и «технологический».
Сторонники первого — «технического» подхода опираются на традиционное словоупотребление, идущее от Р. фон Иеринга2, считая необоснованным менять устоявшийся термин «юридическая техника», в то же время предлагая различные варианты его содержания, которое либо включает понятие «юридическая технология», либо по объему совпадает с ним3. Подобная позиция восходит к С.С. Алексееву, еще в 1982 году написавшему: «По своему содержанию юридическая техника складывается из двух элементов: а) технических средств и б) технических приемов. Здесь можно провести аналогию с материальной техникой, где тоже, с одной стороны, выделяются средства техники, то есть машины, оборудование, а с другой — методы, приемы их использования, то есть технология. В области права техническими средствами являются, в частности, юридические конструкции, терминология; правовой технологией — способы изложения норм, система отсылок»4.
Так, Т.В. Кашанина предлагает «ученым, и себе в том числе, не тужиться и не тратить энергию на различение этих понятий. Признать очевидное, что в области юриспруденции используются в основном не материальные, а интеллектуальные наработки относительно того, как правильно принимать юридические решения и составлять правовые документы (а мы имеем дело в основном с юридической технологией, а не с материальными объектами, предметами, то есть техникой в узком ее понимании). Но поскольку все привыкли использовать для этого термин «юридическая техника», благополучно оставить его в юридическом лексиконе, но считать, что имеется в виду прежде всего юридическая технология. Одним словом, предлагаю не спорить по данному вопросу и условно признать, что юридическая техника и юридическая технология — термины синонимичные, а высвободившуюся энергию направить на исследование других более важных вопросов юридической техники»5.
М.Л. Давыдова, признавая, что понятие «технология» точнее отражает содержание соответствующего явления, тем не менее полагает, что «более чем столетняя традиция использования в данном значении категории «юридическая техника» достаточно сильна... Поэтому ... мы ... все же будем называть сферу, охватывающую профессиональное искусство юриста, юридической техникой (курсив автора. — Е.К.)»6.
К той же группе можно отнести работы представителей юридико-технического направления в ярославской школе уголовного права О.Г. Соловьева7 и А.В. Иванчина. Последний, в частности, указывает: «Целесообразнее пользоваться общепринятыми терминами «законодательная техника» и «юридическая техника», прочно вошедшими в юридический лексикон еще в XIX веке, тем более что приемом является и применение технического средства. Поэтому деление на технику и тактику весьма искусственно, результаты их изолированного рассмотрения вряд ли принесут пользу. Трактовка же технологии мало чем отличается от понятия правотворчества в его структурном аспекте»8.
Второй подход, названный нами «технологическим», выводит юридические технологии в качестве самостоятельной категории и, соответственно, самостоятельного объекта исследования. Проведен-
1 См.: Проблемы юридической техники: сборник статей / под ред. В. М. Баранова. Н. Новгород, 2000.
2 При этом следует уточнить, что имеется в виду именно тождество словоупотребления, терминологии (juristichen Technik), а не тождество денотатов термина. См.: ИерингР. Юридическая техника. СПб., 1905.
3 См., например: Кашанина Т.В. Юридическая техника в сфере частного права (Корпоративное и договорное нормотворчество). М., 2009. С. 26.
4Алексеев С.С. Общая теория права: в 2 т. М., 1981. Т. 2. С. 268.
5 Кашанина Т.В. Юридическая техника или законодательная техника? // Журнал российского права. 2010. № 3. С. 172—173. Следует отметить, что еще в 2007 году автор вслед за С.С. Алексеевым включала технологию в состав юридической техники. См.: Кашанина Т.В. Юридическая техника. М., 2007. С. 71.
6Давыдова М.Л. Юридическая техника: проблемы теории и методологии. Волгоград, 2009. С. 6—7.
7 См.: Соловьев О.Г. Юридическая техника в механизме уголовно-правового регулирования: проблемы теории и практики. Ярославль, 2008. С. 5—39.
8ИванчинА.В. Законодательная техника в механизме уголовного правотворчества. Ярославль, 2009. С. 63.
Юридическая техника. 2015. № 9
ВЫСТУПЛЕНИЯ НА КРУГЛОМ СТОЛЕ
ный нами анализ показывает наличие множества точек зрения на сущность и содержание юридических технологий, что предполагает необходимость классификации существующих воззрений. Позиции всех авторов сгруппированы нами в три направления: деятельностное, инструментальнопроцедурное и методологическое.
Деятельностное направление представлено трудами ученых ярославской школы теории права — В.Н. Карташова, С.В. Бахвалова, а также уфимского ученого А.Н. Миронова.
Так, с точки зрения В.Н. Карташова, юридическая технология — основанная на определенных принципах, прогнозах и планах (стратегия), система мыслительных и внешне актуализированных действий и операций компетентных физических и должностных лиц (органов), связанная с изданием (толкованием, реализацией, систематизацией и т. п.) юридических решений (актов), в ходе которой оптимально используются необходимые ресурсы (материальные, трудовые и финансовые, организационные и т. п.), общесоциальные, технические и специально — юридические средства (техника), приемы, способы, методы и правила (тактика), процессуальные формы (стадии, производства и т. п.) и соответствующие типы, виды и подвиды контроля за деятельностью субъектов и участников юридической практики1. Аналогично определяет юридическую технологию С.В. Бахвалов2.
С точки зрения А.Н. Миронова, юридическая технология — это сложная целенаправленная деятельность по применению технико-юридических средств в соответствии с определенными правилами, направленная на разработку правовых актов, их совершенствование и систематизацию3.
Как видим, для названных ученых юридическая технология — прежде всего целенаправленная профессиональная деятельность юриста, разбитая на этапы и подчиненная специфическим правилам.
Второе направление — инструментально-процедурное — развивается Н.А. Власенко, В.М. Барановым. Для этих авторов главное в юридической технологии — процесс, порядок применения специальных средств в деятельности правоведов.
По мнению Н.А. Власенко, под «юридической (правовой) технологией следует подразумевать порядок применения и использования методов и приемов по подготовке и принятию юридического решения (акта), под которым в широком смысле понимается итог, результат юридической дея-тельности»4.
С точки зрения В.М. Баранова, юридическая технология — «совокупность принципов, приемов, процедур формирования и реализации всех видов юридической практики, образующих своего рода «правовую техносферу», состояние которой определяется достигнутым уровнем экономического, политического, технического и культурного развития конкретного государства. Юридическая технология — не только совокупность, но и последовательность способов целенаправленного преобразования социально значимой информации в новый эффективно действующий правовой акт»5.
Специфическое, методологическое направление исследования технологий в юриспруденции представляют взгляды А.К. Черненко, который рассматривает правовую технологию, прежде всего, как метод анализа и объяснения локальной и социальной и правовой ситуации, а также построения (конструирования) рационального и эффективного правового пространства и правовых институтов в соответствии с потребностями и закономерностями развития общества6.
Сказанное можно интерполировать на правотворческую технологию, поскольку (и здесь позиция ученых практически однозначна) последняя есть разновидность юридической технологии, охватывающая сферу подготовки и издания (принятия) нормативных правовых актов (при широком подходе к правотворчеству — нормативных предписаний, выраженных в любых источниках7).
1 См.: Карташов В.Н. Юридическая технология или юридическая техника? Некоторые методологические аспекты исследования // Юридическая техника. 2007. № 1. С. 17; Его же. Юридические технологии — перспективные направления исследований в современной науке // Вестник Ярославского государственного университета. 2008. № 6. С. 46.
2 См.: Бахвалов С.В. Законодательная технология (некоторые проблемы теории и методологии): дис. ... канд. юрид. наук. Ярославль, 2006. С. 32.
3 См.: Миронов А.Н. К вопросу о понятии и элементах юридической технологии // Юридическая техника. 2007. № 1. С. 46.
4 Власенко Н.А. Законодательная технология: теория, опыт, правила. Иркутск: Восточно-Сибирская издательская компания, 2001. С. 7—8. См. также: Его же. Нормотворческая правовая деятельность, нормотворческая технология и роль юридической техники // Юридическая техника: учебное пособие по подготовке законопроектов и иных нормативных правовых актов органами исполнительной власти / под ред. Т.Я. Хабриевой, Н.А. Власенко. М., 2010. С. 25.
5 См.: Баранов В.М. Предисловие // Проблемы юридической техники: сборник статей / под ред. В.М. Баранова. Н. Новгород, 2000. С. 13.
6 См.: Черненко А.К. Правовая технология и устойчивое социальное развитие (опыт методологического анализа). Новосибирск, 1996. С. 3—5.
7 Подробно разные подходы к правотворчеству мы анализировали в статье: Кискин Е.В., Баринина Ю.С. Правотворчество в системе правоустановительных механизмов и его волевая природа // Актуальные проблемы теории и истории правовой системы общества: сборник научных трудов / отв. ред. В.Н. Карташов. Ярославль, 2009. С. 55—59.
Кискин Е.В. Стратегия как компонент правотворческой технологии...
293
ВЫСТУПЛЕНИЯ НА КРУГЛОМ СТОЛЕ
Изучив существующие точки зрения, полагаем необходимым при исследовании правотворчества рассматривать в качестве самостоятельных категорий и технику, и технологию в их различении и взаимосвязи, что обусловлено тремя основными причинами.
Во-первых, в традиционном употреблении названные термины означают два аспекта инженерии: статический и динамический. Если техника prima facie есть совокупность средств (статика), то технология — это средства в действии (динамика). Отдельное описание этих аспектов обеспечивает больший эвристический эффект.
Во-вторых, исследование именно правотворческой технологии позволяет вписать ее в систему технологий, описываемых иными общественными науками: социальных, управленческих, психологических, прогностических, экспертных и прочих, — что также увеличивает познавательный потенциал теории права.
В-третьих, нельзя забывать о втором значении термина «технология», обусловленном наличием в нем корня «logos»: о технологии как системе прикладного знания об эффективном применении средств и приемов, в нашем случае юридических1.
Следует отметить, что в отечественной юриспруденции господствует заимствованное из естественных наук механистическое представление о правотворческой технологии как организации обработки «сырья» для получения готового «продукта» — правового акта2. Между тем право — социальный инструмент, упорядочивающий взаимодействие людей. В этом плане интересна позиция ученых семьи общего права (common law) с их преимущественно социологической направленностью и прагматичным подходом. Авторы рассматривают правовую технологию не как систему, развернутую внутри профессиональной юридической деятельности, а как инфраструктуру, направленную вовне, обеспечивающую социальное действие права. С такой позиции само право предстает как особая социальная технология, как «система социальных средств, созданных, чтобы контролировать поведение больших групп людей, и как институционализированная форма разрешения споров»3.
Большинство исследователей-юристов при конструировании определения технологий в сфере права опираются на энциклопедическое определение технологии, разработанное для его первоначального использования в технических системах, в то время как правило дефинирования учит нас определять понятия через ближайший род и видовые отличия. Ближайшим родом для правовых технологий будут именно социальные, что не может не накладывать отпечаток на содержание определения в силу различий в строении технических и социальных систем.
Следует отметить, что рассмотрение права как особой социальной технологии имеет достаточно давнюю историю, восходя к известной статье Ганса Кельзена, опубликованной в 1941 году4. Суть права как социальной технологии Кельзен видел в установлении принудительного порядка, в обеспечении надлежащего поведения под угрозой применения мер принуждения в случае отступления от установленных правил5. Комментируя названную статью, Роберт Саммерс подчеркнул, что «технологический элемент права» характеризуется ответом на вопрос «как оно работает», какими путями право приводит к реализации важнейших социальных функций (таких как поддержка семьи, охрана общественного здоровья, установление социального мира и порядка и проч.)6.
Из рассмотрения юридических технологий в качестве разновидности социальных следует, как минимум, два вывода.
Первое. Правотворческая технологии есть не сама деятельность как таковая, а образ деятельности, ее атрибут, такая ее постановка, которая обеспечивает достижение целей.
1 Так, В.Н. Карташов пишет: «под юридической технологией (от греч. techne — искусство, мастерство, умение + logos — учение) понимается наука, система знаний о средствах, способах и методах наиболее эффективной и планомерной юридической практики. Главная задача юридической технологии как науки — это выявление экономических, политических, социальных, юридических и других закономерностей с целью определения и использования наиболее качественных и эффективных юридических действий и операций, требующих минимальных средств и методов, временных, людских и иных ресурсов в целом» (Карташов В.Н. Юридическая техника, тактика, стратегия и технология (к вопросу о соотношении) // Проблемы юридической техники: сборник статей / под ред. В.М. Баранова. Н. Новгород, 2000. С. 22).
2 Особенно показательна в данном плане точка зрения В.Н. Карташова: См.: Карташов В.Н. Юридические технологии — перспективные направления исследований в современной науке // Вестник Ярославского государственного университета им. П.Г. Демидова. Серия: Гуманитарные науки. 2008. № 3. С. 46—49.
3 Cato M.E. The Limits of Law as Technology for Environmental Policy: A Case Study of the Bronx Community Paper Company. Blacksburg, 1996. P. 1.
4 Kelsen H. The Law as a Specific Social Technique // The University of Chicago Law Review. 1941. Vol. 9, № 1. P. 75—97. Следует оговориться о «трудностях перевода» в данном случае, слово «technique», в отношении которого интуитивно напрашивается перевод «техника» в английском языке означает не средства, используемые в какой-либо деятельности (последние чаще передаются как «means»), а прежде всего, правила, приемы организации и осуществления такой деятельности, то есть то, что на русском точнее передает термин «технология».
5 Kelsen H. Op. cit. P. 79—80.
6 См.: Summers R.S. The Technique Element in Law // California Law Review. 1971. Vol. 59. P. 733—734.
Юридическая техника. 2015. M 9
ВЫСТУПЛЕНИЯ НА КРУГЛОМ СТОЛЕ
Так, М. Марков определяет технологию «как способ реализации людьми конкретного сложного процесса путем расчленения его на систему последовательных взаимосвязанных процедур и операций, которые выполняются более или менее однозначно и имеют целью достижение высокой эффективности. Применение технологий связано с выработкой определенных правил и использованием эффективных методов воздействия на соответствующие им социальные процессы»1. Иными словами, технология позволяет применить к юридической практике структурированность, определенность действий для достижения поставленных целей.
Такого же подхода придерживается В.Н. Иванов, понимая под социальными технологиями «своеобразный механизм соединения знаний с условиями их реализации в управлении», а «сущность социальных технологий может быть раскрыта как система методов выявления и использования скрытых потенциалов социальной системы в соответствии с целями ее развития, социальными нормативами». По его мнению, социальные технологии представляют собой «совокупность операций, процедур социального воздействия на пути получения оптимального социального результата (укрепление социальной организации, улучшение условий жизни людей, предотвращение конфликта и т. п.)»2.
Ю.Н. Аксененко считает, что «социальная технология — это, прежде всего разработка методов и методик результативного и рационального целенаправленного социального воздействия»3.
В.И. Добреньков дает следующее определение социальным технологиям: «Социальные технологии — это алгоритм, процедура осуществления действий в различных областях социальной практики: управлении, образовании, исследовательской работе, художественном творчестве4.
Н. Стефанов рассматривает социальную технологию как предварительно определенный ряд операций, направленных на достижение некоторой цели или задачи. Какими бы сложными ни были социальные процессы, каждый из них поддается такой технологизации. Реальная проблема не в том, возможно ли в принципе технологизировать социальные процессы, а в том, как это сделать5.
Таким образом, правотворческая технология — это такой способ рациональной организации юридической деятельности (то есть система алгоритмов, процедур и правил), который обеспечивает достижение поставленных целей.
Второе. При конструировании юридических технологий следует учитывать, что они характеризуют способ действия права, механизм его социальной активности, то есть специфику его регулятивного воздействия на общественные отношения.
В самом общем виде способ действия права состоит в упорядочении общественных отношений посредством установления взаимно корреспондирующих прав и обязанностей субъектов при помощи официально-властных, формально определенных, преимущественно нормативных предписаний, снабженных механизмом принудительной реализации.
При такой постановке вопроса следует согласиться с А.В. Поляковым, что право в действии характеризуется как структурированная социальная реальность, функционирующая как коммуникативное взаимодействие субъектов, носителей коррелятивных правомочий и обязанностей, нормативно конституированных в результате социально-признанной интерпретации правовых текстов6.
Таким образом, правотворческая технология предстает как коммуникативная технология.
Бернард Хиббиттс отмечает, что право имманентно технологично, оно «преимущественно и было рождено как технология, а именно коммуникативная технология. Изобретение письменности позволило праву зародиться и стать легко узнаваемым и интерпретируемым как система деконтекстуализированных правил, в противовес обычаю — просто отвечавшему на вопрос, как это делалось раньше. Не будучи уже только социальным процессом, право обрело плоть в виде текстуально выраженных принципов, имеющих свое собственное значение. Письменность помогла ощутить, что есть «господство законов, а не людей»7.
Рассматривая социальные технологии с точки зрения коммуникативного подхода, И.А. Юрасов дает свое несколько модифицированное определение: «Социальные технологии — это способ организации и трансформации социального пространства, социальных объектов в процессе социальной коммуникации, направленный на установление диалогических отношений между социальным субъектом технологий и социальным объектом»8.
1 Марков М. Технология и эффективность социального управления. М., 1978. С. 48.
2 Иванов В.Н., Патрушев В.И. Инновационные социальные технологии государственного и муниципального управления. М., 2001. С. 36.
3 Аксененко Ю.Н. Социология и психология управления. Ростов н/Д, 2001. С. 43.
4 См.: Социальное управление: словарь-справочник / под ред. В.И. Добренькова, И.М. Слепенкова. М., 1994. С. 56.
5 См.: Стефанов Н. Общественные науки и социальная технология. М., 1976. С. 35.
6 См.: Поляков А.В. Общая теория права: проблемы интерпретации в контексте коммуникативного подхода. СПб., 2004. С. 278—279.
7 Hibbitts B.J. The Technology of Law // Law Library Journal. 2010. Vol. 102. P. 104.
8 Юрасов И.А. Управленческие технологии. Социально-коммуникативный подход // Современное управление. 2006. № 4. С. 10.
Кискин Е.В. Стратегия как компонент правотворческой технологии...
295
ВЫСТУПЛЕНИЯ НА КРУГЛОМ СТОЛЕ
Мы полагаем, нужно различать «технологии в сфере правотворчества» и собственно «правотворческую технологию», поскольку юридическая деятельность может использовать самые разные технологические процессы: информационные, экспертные и прочие, и разные типы социальной коммуникации.
Специфика правотворческой коммуникации, по нашему мнению, заключается, в частности, в следующем:
а) правотворчество имманентно прескриптивно, это властная деятельность, поэтому стороны правотворческой коммуникации, как правило, неравнозначны. Кроме того, в процессе правотворчества рождаются именно нормативные установления, то есть абстрактно-всеобщие правила, а не индивидуальные предписания (что имеет место в ходе правореализации);
б) право дает оправдание человеческим поступкам и выступает основой социального взаимодействия и, следовательно, социальной коммуникации. Поэтому правотворческая коммуникация порождает нормы, но с другой стороны, сама опосредована и связана правом;
в) применительно к правотворчеству коммуникацию следует понимать не столько в ее лингвистической трактовке как взаимодействия, диалога, а в более узком смысле как целенаправленную передачу информации при помощи знаковых систем или, в понимании, идущем от Юргена Хабермаса, как взаимодействия, которое структурировано с помощью знаковой системы на основе конвенционально установленных правил интерпретации1.
г) специфика собственно правотворческой коммуникации (направленной внутрь права) может быть описана с позиций легитимации права: диалог между юристами является базовой гарантией «надлежащего» толкования и применения права2;
д) как отмечал М.М. Бахтин, для социально-гуманитарных наук и гуманитарного мышления первичной данностью является текст (письменный и устный). Текст является той непосредственной действительностью (действительностью мысли и переживаний), из которой только и могут исходить эти дисциплины и это мышление. Где нет текста, там нет и объекта для исследования и мышления3.
При этом для целей изучения правотворческой технологии мы полагаем необходимым рассматривать текст именно в коммуникативно-прикладном ключе — как единицу сообщения, представляющую собой совокупность информационно насыщенных элементов, функционально объединенных в содержательно-смысловую структуру на основе концепции или замыслов субъектов взаимодействия4.
Таким образом, правотворческую технологию в самом общем виде можно определить как систему средств, способов (приемов) и правил конструирования, легитимации и трансляции нормативного правового текста, обеспечивающую его надлежащие восприятие и реализацию реципиентом.
Стратегия, наряду с техникой и тактикой, традиционно относится к компонентам правотворческой технологии5, однако ей уделяется весьма мало внимания и в теории, и на практике. Отчасти такое положение можно объяснить консервативностью государства как института, его направленностью на создание условий стабильности, а также влиянием одной из основных функций права — ретроактивной борьбой с отклонениям, угрозами и деформациями.
В то же время необходимость стратегии становится все более очевидной, учитывая отсутствие стабильности в международной жизни и быстроту происходящих в обществе трансформаций. Ведь именно стратегия, как гласит communis opinio doctorum, обеспечивает устойчивость структуры и достижение ею заданных целей в постоянно изменяющейся среде6.
Возможно, подобными мотивами руководствовался законодатель, принимая Федеральный закон 28 июня 2014 года № 172-ФЗ «О стратегическом планировании в Российской Федерации», призванный регулировать отношения, возникающие между участниками стратегического планирования в процессе целеполагания, прогнозирования, планирования и программирования социальноэкономического развития Российской Федерации, субъектов Российской Федерации и муниципальных образований, отраслей экономики и сфер государственного и муниципального управления, обеспечения национальной безопасности Российской Федерации, а также мониторинга и контроля реализации документов стратегического планирования7. В силу статьи 3 названного акта стратегия социально-экономического развития Российской Федерации есть документ стратегического планирования, содержащий систему долгосрочных приоритетов, целей и задач государственного управления,
1 Van Hoecke M. Law as Communication. Oxford and Portland, Oregon, 2002. P. 8.
2 См.: Van Hoecke M. Op. cit. P. 7.
3 См.: Бахтин М.М. Проблема текста в лингвистике, филологии и других гуманитарных науках. Опыт философского анализа // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986. С. 297.
4 См.: Жидких Е.Н. Современные коммуникативные технологии: феномен коммуникативного пространства // РБ в изменяющемся мире: региональный аспект: сборник статей / под ред. Т.Н. Г олобородовой. Барнаул, 2002. С. 13.
5 См.: Карташов В.Н., Бахвалов С.В. Законодательная технология субъектов Российской Федерации. Ярославль, 2010. С. 72—75.
6 См.: Ансофф И. Стратегическое управление. М., 1989. С. 68.
7 Российская газета. 2014. 3 июля.
Юридическая техника. 2015. № 9
ВЫСТУПЛЕНИЯ НА КРУГЛОМ СТОЛЕ
направленных на обеспечение устойчивого и сбалансированного социально-экономического развития Российской Федерации.
Не будем обсуждать достоинства и недостатки указанного определения, оно имеет сугубо утилитарный характер и узкую сферу применения. Отметим лишь то, что законодатель совершенно верно указал на сущность стратегии — построение будущего. В современной науке стратегия мыслится как модель ситуации, которая обеспечивает постепенную замену отдельных элементов настоящего на элементы конструируемого будущего1.
В контексте коммуникативного подхода к правотворческой технологии стратегия, будучи ее компонентом, предстает как модель взаимодействия участников правотворческой деятельности на длительный период, которая обеспечивает достижение целей субъекта правотворчества.
При этом в сфере правотворчества мы должны выделить два вида коммуникации и, соответственно, два канала информационного взаимодействия:
1) внутреннюю — между субъектами (участниками) в процессе подготовки и официального принятия (издания) нормативного текста;
2) внешнюю — между властью и обществом, в которой сам нормативный правовой текст выступает как средство коммуникации и в ходе которой завершается легитимация этого текста.
Стратегия охватывает оба названных канала, но прежде всего внешнюю сторону коммуникативного взаимодействия в процессе правотворчества, в отличие, например, от тактики, которая моделирует отношения субъектов в рамках отдельной стадии или отдельного правотворческого цикла. И здесь наша позиция сближается с точкой зрения Г.В. Мальцева, разработавшего учение о нормативных стратегиях. Ученый писал об особом типе нормативных стратегий (стратегии типа «Д», «должное»), основным звеном которых выступала легитимация новых юридических норм, в отличие от стратегий типа «С» («сущее»), выражающих диалектику фактической ситуации, ее эволюцию во времени2. Однако мы, в отличие от Г.В. Мальцева, полагаем, что несмотря на содержание интенции законодателя (консервативная, корректирующая или инновационная) любая правотворческая стратегия по своей модальности носит деонтический характер, он имманентно нормативна, поскольку определяет поведение законодателя, обусловливает принятие им решений, ограничивает его усмотрение.
Вопрос о составе и структуре стратегии остается дискуссионным. С учетом изученной литературы могут быть предложены разные подходы к рассмотрению этого явления: текстовый подход (стратегия — элемент нормативного текста текста), организационный подход (стратегия — реализация субъектом правотворчества плана построения правового регулирования), синтетический подход (стратегия — определение направления развития и организация действий при целостном осознании ситуации), когнитивный подход (стратегия — совокупность процедур направленных на всесторонне изучение и понимание ситуации), праксиологический подход (стратегия — цепочка решений властного субъекта, его выборов определенных коммуникативных действий и правовых средств). Все эти подходы не противоречат друг другу, они рассматривают сложный феномен с разных сторон и наводят на осознание полиструктурности стратегии.
В.Н. Карташов и С.В. Бахвалов в качестве компонентов стратегии выделяют принципы, вопросы фундаментального планирования и прогнозирования законодательной деятельности3.
Если рассматривать стратегию как инструмент конструирования будущего, то к числу базовых ее элементов следует отнести долгосрочные правотворческие цели, так как именно они описывают идеальный образ желаемого результата. Изучению цели в праве посвящена обширная литература, что снимает с нас необходимость подробного описания этого вопроса4. Следует лишь отметить, что цели могут быть подразделены на общие (генеральные), более или менее стабильные в условия данного общества, и специфические, обусловленные особенностями конкретно-исторической ситуации. И если проблематика формирования последних лежит в области политики и управления, то есть за пределами юриспруденции, то первые в большей степени праворелевантны, ибо, во-первых, обусловлены, спецификой юридического типа социальной регуляции, а во-вторых, заданы параметрами конституционного строя конкретного государственно организованного общества.
Задача стратегии — снижение вариативности правотворческой коммуникации, отбор возможных путей достижения поставленных целей, поэтому она должна содержать критерии данного отбора. В качестве таковых, по нашему мнению, выступают юридические принципы — базисные нормативнологические модели наиболее общего характера, определяющие содержание и направленность правового регулирования.
Как мы уже писали ранее, принципы играют в построении стратегии двоякую роль.
1 Почепцов Г.Г. Стратегия. Инструментарий по управлению будущим. М.; К., 2005. С. 9.
2 См.: Мальцев Г.В. Социальные основания права. М., 2007. С. 752, 766.
3 См.: Карташов В.Н., Бахвалов С.В. Законодательная технология субъектов Российской Федерации. Ярославль, 2010. С. 145.
4 См., например: Малько А.В., Шундиков К.В. Цели и средства в праве и правовой политике. Саратов, 2003.
Кискин Е.В. Стратегия как компонент правотворческой технологии...
ВЫСТУПЛЕНИЯ НА КРУГЛОМ СТОЛЕ
Во-первых, задают исходные параметры правотворческого коммуникативного акта, критерии оценки конкурирующих вариантов решения проблемы и, соответственно, результата правотворчества в настоящем и перспективе.
Во-вторых, детерминируют отношения правотворческой практики с внешней средой (оценка ситуации и уяснение потребности в правовом регулировании), а также организационную концепцию внутренней правотворческой коммуникации (связи и процедуры при его осуществлении)1.
Что касается прогнозирования и планирования, то они, будучи дальнейшей проработкой и развитием целей в рамках заданной системы принципов, также являются компонентами стратегии. Их наличие приводит нас к осознанию существования разных уровней правотворческой стратегии:
— детализованного, предстающего в виде основанного на прогнозе долгосрочного плана, включающего описание долгосрочных целей и принципов коммуникации власти и общества в правовой сфере;
— генерализованного, охватывающего лишь базовые цели, долгосрочных типы и принципы правотворческой коммуникации, которые, в свою очередь, ограничивают вариативность конкретного правотворческого акта.
Коммуникативный подход позволяет, помимо названных, выделить и иные структурные элементы правотворческой стратегии, в частности:
— субъекты правотворческой стратегии (адресат и адресант, между которыми в процессе коммуникации происходит обмен сообщениями; в случае правотворчества ими будут не столько отдельные индивиды, сколько социальные институты, прежде всего, гражданское общество и государство);
— предмет правотворческой коммуникации (легитимация нормативного текста) и отражающее его сообщение;
— факторы правотворчества (включая как общий деятельностный контекст, условия управленческого взаимодействия, так и привходящие, фоновые обстоятельства: экономические, культурные и прочие2);
— эффект правотворческой стратегии (ее последствия, выраженные в поведении, внутреннем состоянии или отношениях субъектов прежде всего в добровольном принятии обществом того или иного нормативного текста);
— правотворческие интенции (поскольку законы творят не боги, им свойственны субъективные мотивы, интересы);
— программа правотворческой деятельности (план последовательных операций, определяющий, какой информацией необходимо обмениваться для решения конкретной задачи);
— коммуникативный код (исторически и культурно обусловленная система условных знаков, символов, в том числе язык права, конструкции, применяемые для передачи, обработки, хранения правовой информации; за его формирование ответственна правотворческая техника);
— коммуникационная сеть — система социальных или технических коммуникационных каналов, построенная в соответствии с исходными началами правового способа социальной регуляции;
— коммуникативная цепь — совокупность звеньев коммуникационного процесса, по которым передается информация;
— каналы коммуникации (способы и средства распространения информации);
— коммуникационный контроль — систематическая проверка и управление процессом правотворческой коммуникации, системами как изнутри (например, «самоцензура» законодателя — экспертизы, общественные обсуждения, оценка регулирующего воздействия), так и со стороны специальных институтов (конституционный контроль и т. п.), и другие элементы.
Таким образом, исследование правотворческой стратегии с использованием инструментария теории коммуникации, безусловно, не претендует на первенство, какую-то особую глубину или всеох-ватность, но, вместе с тем, дает новые познавательные возможности, позволяет преодолеть традиционный формализм отечественной юридической науки, сформировать, в противовес волюнтаристской трактовке закона как «пустой» формы, которая может быть наполнена произвольным содержанием, концепцию рационального, ответственного, познающего правотворчества, что, на наш взгляд, вполне адекватно вызовам современности, потребностям модернизации российского общества.
1 См.: Кискин Е.В. Место юридических принципов в правотворческой стратегии // Актуальные проблемы теории и истории правовой системы общества: сборник научных трудов / отв. ред. В.Н. Карташов. Ярославль, 2008. Вып. 8. Ч. I. С. 55—60.
2 Подробнее о факторной теории правотворчества см.: Законодательная социология / отв. ред. В.П. Казимирчук и С.В. Поленина. М., 2010. С. 18 и след.
Юридическая техника. 2015. № 9
