CC BY
39природных явлений, которые он уродливо деформирует («у раненого солнца вытекал глаз», «а за солнцами улиц где-то ковыляла/ никому не нужная, дряблая луна»). В то же время он неотделим от образа лирического героя, страдающего в страшном мире города, в известном смысле созданного его больным воображением и увиденного его глазами.
Сравнивая две предложенные реконструкции — образа и концепта «город», — нельзя не заметить, что на фоне пообразного анализа концептуальный анализ выглядит более схематичным. Он фиксирует общие смысловые компоненты, устанавливает соотношение между ними, средствам же языкового выражения достается подчиненная роль. Это методологически оправдано в том случае, если считать словесное выражение лишь способом вербализации концепта. Если же, вслед за В. А. Пищальниковой, включать «тело знака» в число компонентов концепта наряду с другими идеальными составляющими, процедура концептуального анализа должна быть существенно скорректирована.
Возвращаясь к вопросу, поставленному в заглавии статьи, нам следует признаться в его провокационности. По нашему мнению, единицами авторского сознания являются и образ, и концепт. Для обоснования их взаимодополнительности уместно обратиться к гипотезе многоуровневого кодирования информации, артикулированной психологом Р. Солсо [12]. Согласно этой гипотезе, информация кодируется образно на одном уровне обработки, тогда как на другом, вероятно, более глубинном, она кодируется концептуально. В таком случае ментальный образ можно рассматривать как ступень развертывания концепта, а образ речевой — как способ его проявления.
ССЫЛКИ НА ЛИТЕРАТУРУ
1. Бутакова Л. О. Авторское сознание в поэзии и прозе: когнитивное моделирование. — Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2001. — 283 с.
2. Тарасова И. А. Идиостиль Георгия Иванова: когнитивный аспект. — Саратов: Изд-во Сарат. унта, 2003. — 280 с.
3. Зусман В. Г. Диалог и концепт в литературе. — Нижний Новгород: ДЕКОМ, 2001. — 168 с.
4. Лосев А. Ф. Философия имени. — М.: Изд-во МГУ, 1990. — 260 с.
5. Переверзев В. Ф. Основы эйдологической поэтики // Переверзев В.Ф. Гоголь. Достоевский. Исследования. — М.: Сов. писатель, 1982. — 512 с.
6. Гачев Г. Д. Жизнь художественного сознания. — М.: Искусство, 1972. — 220 с.
7. Гей Н. К. Художественность литературы. Поэтика. Стиль. — М.: Наука, 1975. — 472 с.
8. Лаврова С. Ю. Художественно-лингвистическая парадигма идиостиля М. Цветаевой: Автореф. дис. ... докт. филол. наук. — М., 2000. — 47 с.
9. Ингарден Р. Исследования по эстетике. — М.: Ин. лит-ра, 1962. — 572 с.
10. Эпштейн М. Н. Образ художественный // Литературный энциклопедический словарь. — М.: Сов. энциклопедия, 1987. — С. 252-257.
11. Павлович Н. В. Словарь поэтических образов: в 2 т. — М.: Эдиториал УРСС, 1999.
12. Солсо Р. Когнитивная психология. — М.: Тривола, 1996. — 400 с.
Н. М. Ткаченко СТРАТЕГИИ ИДЕНТИФИКАЦИИ ПСЕВДОСЛОВА
Изучение проблемы функционирования слова в ментальном лексиконе и проблемы его идентификации привели нас к пониманию необходимости исследования идентификационных стратегий через лишенное предметной отнесенности псевдослово, которое позволяет замедлить идентификационный процесс настолько, что становится возможным выявление базовых опор и установление исходных универсальных стратегий идентификации слова. Материал исследования составили данные двух свободных ассоциативных экспериментов, проведенных в контексте и вне вербального контекста.
Любая комплексная обработка информации является стратегическим процессом, в результате которого с целью интерпретации сообщения в памяти конструируется его ментальная репрезентация, при этом в соответствующих процессах принимает участие не только воспринимаемая информация, но и информация, хранящаяся в памяти [1]. В процессе понимания
необходимо учитывать как специфику и взаимосвязь ментальных репрезентаций, в основе которых лежит сенсорная информация разных модальностей и выводные знания, так и объяснять процессы актуализации имеющихся репрезентаций [2. С. 38].
Экспериментальное исследование позволило выделить две основные стратегии идентификации псевдослова носителями русского языка в зависимости от характера опоры, мотивировавшей идентификацию стимула, и фактора наличия вербального контекста. В рамках данных стратегий реализуется вся совокупность обнаруженных в ходе анализа материалов опорных элементов.
В ходе ассоциативного эксперимента вне вербального контекста основной стратегией идентификации псевдослов оказалась стратегия идентификации через формальные мотивирующие элементы. Эта стратегия особенно характерна для процесса идентификации малоизвестных и малопонятных слов, так как отражает специфику функционирования механизма опознания стимула на уровне его словоформы.
Данная стратегия реализовывалась в процессе ассоциирования в следующих моделях идентификации: идентификация псевдослова с опорой на фонетический образ стимула, на фонетический образ стимула как промежуточный элемент ассоциативного процесса, на графический образ слова, на графический образ стимула как промежуточный элемент ассоциативного процесса, опора на морфологические компоненты слова и морфологический компонент слова как промежуточный элемент ассоциативного процесса, на цепочки графем, на цепочки графем / фонем как промежуточный элемент ассоциативного процесс, на лексико-грамматический класс и грамматическую форму псевдослова.
Опора на формальные мотивирующие элементы позволила испытуемым (далее — ии.) создать внутренний микроконтекст исходного слова, под которым понимается вся совокупность информации, которую несут формально-структурные характеристики слова, порождающие связь стимула с единицами индивидуального лексикона, в том числе связи ситуативного и образного характера. Данный вывод согласуется с мнением А.А. Залевской и С.И. Тогоевой [3,
4]
Новые понятия устанавливаются в основном по аналогии с тем, что уже известно. Весь объем прошлого опыта привлекается ии. для истолкования и понимания нового слова. Псевдослова, благодаря выделению некого опорного элемента в их структуре, способны вызывать в сознании ии. разного рода ситуации. Таким образом, можно говорить о том, что в данном случае человек выходит на единицы предшествующего опыта с помощью опоры на формальные мотивирующие элементы, которые способствуют идентификации псевдослова.
Материалы эксперимента в контексте позволяют выделить в качестве основной стратегии идентификации псевдослова стратегию идентификации через внешний вербальный контекст.
В рамках данной стратегии практически все ии. используют опоры на лексико-грамматический класс и грамматическую форму псевдослова и моделируемую испытуемыми ситуацию.
После проведения вертикального сканирования экспериментальных бланков стало очевидно, что каждый из ии. создавал собственную модель ситуации. Стимулы и реакции ии. на эти псевдослова играли роль «смысловых вех», которые способствовали достижению «общего понимания» текста. При этом контекст оказывался разным для каждого ии., поскольку модель ситуации создавалась с опорой на «ключевые единицы» — псевдослова стимульного списка. Восприятие «ключевых единиц» осуществлялось на базе ряда опор. Прежде всего, грамматическая структура псевдоязыка, на котором написаны рассказы-контексты (все псевдослова и тексты для ассоциативных экспериментов заимствованы из сказок Л.С. Петрушевской [5]), достаточно прозрачна для ии., так как соответствует структурам русского языка. Более того, нами были выявлены случаи, когда ии. для идентификации псевдослов привлекали опоры на фонетический и графический образы слова. В ходе постэкспериментального опроса выяснилось, что ии. использовали два способа «развертывания» ситуации.
В первом случае испытуемые, привлекая опору на фонетический образ слова, идентифицировали псевдослово КАЛУША (данное слово одним из первых встречается в предложенных ии. текстах: «Сяпала калуша с калушатами по напушке и...»). В дальнейшем в процессе чтения текста модель ситуации создавалась с опорой на данную «ключевую единицу». Следуя
этому способу понимания ситуации и псевдослов, ии. идентифицировали слово КАЛУША как /лягуша/ лягушка, /клуша — птица/ курица., утка, птица, /клуша — наседка/ многодетная мать, родитель, женщина с детьми. В дальнейшем понимание текста и формирование модели ситуации подчинялись избранной интерпретации «ключевого слова».
В ходе этого эксперимента ии. предлагались три текста для ознакомления. Просматривая ассоциативные реакции и беседуя с ии., мы выяснили, что, опознав псевдослово в контексте первого текста, в дальнейшем как юноши, так и девушки, встречая это слово в другом тексте, приписывают ему уже идентифицированное значение и достаточно часто используют в качестве «ключевой единицы», помогающей смоделировать ситуацию.
В ходе постэкспериментального опроса было установлено, что некоторые ии. идентифицировали псевдослова после прочтения всего текста, выявив причинно-следственные и пространственные отношения, «закодированные» в нем. Данная группа ии. в большей степени руководствовалась грамматической и синтаксической структурой текста. Опираясь на внутриязыковые факторы, они создавали некую модель ситуации, в которую в дальнейшем вписывали псевдослова-стимулы.
Чтобы проиллюстрировать подобную модель поведения, рассмотрим реакции, которые дал один из испытуемых в процессе идентификации псевдослов: КАЛУША — одушевленный предмет; СЯПАТЬ — передвигаться особым образом; ВАЗИТЬ — смотреть; БУТЯВКА — нечто, что можно съесть; ВОЛИТЬ — доводить до сведения; ДУДОНИТЬСЯ — выражать недовольство; КУЗЯВЫЙ — хороший; ДЮБЫЙ — нехороший; ЗЮМО — очень; ПУСЬКИ — оскорбление в отношении кого-либо; БЯТЫЙ — нехороший; БИРИТЬ — говорить.
Молодой человек создает универсальную модель понимания текста, в которую могут быть «вписаны» различного рода герои. Реакции испытуемого, в целом, нейтральны, они скорее передают грамматические и синтаксические отношения между словами, чем эмоционально-чувственное отношение ии. к тексту и ситуации.
Проанализировав данные эксперимента и выявив опоры, которые носители языка используют для идентификации псевдослов в ходе эксперимента в контексте, мы пришли к следующим выводам:
Процесс идентификации псевдослова в большинстве случаев осуществляется с опорой на вербальный контекст. Для понимания слов-стимулов испытуемые моделируют ситуацию, заложенную в тексте. Механизм «развертывания» ситуации состоит из ряда процессов, которые обеспечивают интеграцию опор на внешний контекст и многогранный опыт человека. Процесс идентификации ии. незнакомого слова всегда направлен на эффективное использование всей доступной информации.
В заключение необходимо отметить, что опорные элементы как источники информации всегда являются средством идентификации того, что лежит за воспринимаемым словом, обеспечивая «выход» на единую информационную базу человека, вне которой понимание и взаимопонимание невозможны.
ССЫЛКИ НА ЛИТЕРАТУРУ
1. ван Дейк Т.А., Кинч В. Стратегии понимания связного текста // Новое в зарубежной лингвистике. — М., 1988. Вып. XXIII. Когнитивные аспекты языка. — С. 153-211.
2. Сазонова Т.Ю. Моделирование процессов идентификации слова человеком: психолингвистический подход. — Тверь: Твер.гос. ун-т, 2000 — 134с.
3. Залевская А.А. Психолингвистические исследования. Слово. Текст: Избр. труды. — М.: Гнозис, 2005. — 543 с.
4. Тогоева С.И. Роль языкового контекста в идентификации значения словестных новообразований различного рода // Семантика слова и текста: психолингвистические исследования — Тверь: Твер. гос. ун-т, 1998. — С. 63-66.
5. Петрушевская Л.С. Пуськи Бятые // Дикие животные сказки. Морские помойные рассказы. Пуськи Бятые. — М.: Эксмо, 2004. — С. 405-443.
Е.Б. Трофимова, М.В. Нагайцева ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ ПРОЯВЛЕНИЯ
