CC BY
36УДК 323.28 Е
СТРАТЕГИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА КАК ЭЛЕМЕНТ ДИСКУРСА Ч БЕЗОПАСНОСТИ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ Я
Лукин В.Н. ®
Мусиенко Т.В. 2
И
В статье раскрыты проблемы формирования теоретического и эмпирического ° базиса теории стратегической культуры. Определены подходы к пониманию особен- Д ностей новой парадигмы безопасности международных отношений и роли институ- О циональных структур НАТО и Европейского союза в реализации соответствующих Л стратегий. Показана роль концепции стратегической культуры как элемента нового О дискурса безопасности в сфере мировой политики Г
The article deals with the problems of the formation of the theoretical and empirical Я basis of the strategic culture theory. Approaches to understanding the features of the new
security paradigm of international relations and the role of institutional structures of NATO у
and the EU in the related policies are defined. The role of the concept of strategic culture as °
part of the new security discourse in the field of world politics is shown л
Я
Ключевые слова: теоретический базис; эмпирический базис; теория ^
стратегической культуры; парадигмы безопасности; институциональные Д структуры; новый дискурс безопасности; реализация стратегий; J
стратегия эффективного управления f^i
Keywords: theoretical basis; empirical basis; strategic culture theory; security paradigm; institutional structures; new security discourse; implementation of strategies; good governance strategy
О *
О
я
я
Авторы продолжают серию публикаций по проблемам стратегической культуры в дискурсе безопасности международных отношений, используя
1 ^
методологию компаративного анализа1. д
Актуальность проблемы подтверждается дальнейшим ухудшением взаимоотношений западного мира с Россией и современными угрозами и глобальными рисками.
1 Лукин В.Н., Мусиенко Т. В. Стратегическая культура: проблема европейской безопасности // Ученые записки Санкт-Петербургского имени В.Б. Бобкова филиала РТА. 2015. № 1 (53). С. 138-154; Лукин В.Н. Европейский путь или украинский путь в Европу // Право, держава та громадянське суспшьство в умовах системних реформ на шляху до евроштеграцп: Матерiали мiжнародноi науково-практичноi конференцп, м. Дншропетровськ, 21-22 листопада 2014 р. Дтпропетровськ: Дшпропетровський гуманггарньщ утверситет, 2014. С. 331-334; Мусиенко Т.В. Украина: проблемы идентичности // Право, держава та громадянське суспшьство в умовах системних реформ на шляху до евроштеграцп: Матерiали мiжнародноi науково-практичноi конференцп, м. Дншропетровськ, 21-22 листопада 2014 р. Дншропетровськ: Дшпропетровський гумаштарныщ ушверситет, 2014. С. 339-343; Лукин В.Н. Дезинтеграция украинского общества: факторы и пути преодоления // Геополитика и безопасность. 2015. № 1 (29). С. 156-158; Мусиенко Т.В. Европа и Украина: идентичность как фактор геополитического самоопределения // Геополитика и безопасность. 2015. № 1 (29). С. 158-160.
США, меняя, по определению С. Бископа, «американский стержень»2, усиливают давление на своих союзников в целях реализации главных задач стратегической культуры в собственных интересах. Их уже не устраивает сложившееся определенное разделение труда между Североатлантическим альянсом (далее - НАТО) и Европейским союзом (далее - ЕС) в сфере конфликтного урегулирования. При крупных кризисах военные функции реализует НАТО. Военно-гражданские и гражданские задачи - подготовка местных вооруженных сил и сил безопасности, например, восстановление инфраструктуры и налаживание мирной жизни осуществляет ЕС. Такое разделение обусловлено, в том числе, очевидным дисбалансом в важных компонентах военных потенциалов между США и всеми европейскими членами НАТО, большую часть которых составляют страны ЕС3.
Председатель Европейской комиссии Жан-Клод Юнкер (Jean-Claude Juncker) призвал к созданию общеевропейской армии для противодействия России: «Такая армия помогла бы нам сформировать общую внешнюю политику и политику безопасности, а также вместе нести ответственность Европы за события в мире», - заявил Юнкер в интервью изданию Welt am Sonntag4.
Министр обороны Германии Урсула фон дер Ляйен (Ursula von der Leyen) объявила о начале разработки новой стратегии в сфере безопасности, в которой будут по-новому определены отношения с Россией. Нынешняя «Белая книга» по вопросам политики безопасности была издана в 2006 году и в ней Россия называлась «приоритетным партнером»5. Вряд ли это положение сохранится в новой стратегии.
В этих условиях следует обратить внимание на исследования проблемы стратегической культуры как элемента дискурса безопасности международных отношений.
Так, Изабель Ферейра Нуньес (Isabel Ferreira Nunes), оценивая изменение концептуальных походов к пониманию безопасности в XXI веке в целом и европейской безопасности в частности, подчеркивает необходимость исследования как теоретических, так и эмпирических аспектов проблемы.
В этой связи в качестве значимых линий развития теоретического базиса исследования проблем безопасности выделены:
1) расширение концептуальных рамок анализа проблем безопасности;
2) изучение новых элементов дискурса безопасности и прежде всего способов, с помощью которых они идентифицируют конкретные стратегические культуры;
2 Biscop Sven. EU Grand Strategy: Optimism is Mandatory // Security Policy Briefs. №. 36. July 2012. URL: http://www.egmontinstitute.be/papers/12/sec-gov/SPB36-Biscop.pdf (дата обращения: 03.05.2015).
3 Кулик С. Европейский союз: в поисках «Большой стратегии» // Фонд «Институт современного развития». Аналитический бюллетень. Август 2012. № 3. С. 2-6.
4 Juncker fordert fur gemeinsame EU-Armee. URL: http://welt.de>am-sonntag/ (дата обращения: 06.05.2015).
5 Глава Минобороны ФРГ объявила о разработке новой стратегии в отношении России. URL: http://dw.de/p/ 1EdD5 (дата обращения: 06.05.2015).
3) осмысление роли и конкурирующих отношений, складывающихся на международной арене между отдельными государствами и международными организациями, такими как НАТО и ЕС;
4) определение контуров современных вызовов безопасности, к числу которых отнесены:
- неправильное восприятие угроз безопасности;
- актуальность поиска новых парадигм безопасности международных отношений;
- необходимость разработки различных подходов к пониманию политической и стратегической культуры как релевантных компонентов развития сотрудничества в сфере безопасности6.
Формирование эмпирического базиса теории стратегической культуры И. Нуньес связывает с разработкой практических вопросов, имеющих отношение к реализации новой альтернативной модели трансатлантической безопасности, в частности, применительно к региону Средиземноморья. Она концентрирует внимание не столько на анализе внутриполитической и стратегической ситуации в странах Магриба (Марокко, Алжир, Тунис), сколько на осмыслении перспектив реализации трех возможных моделей безопасности в странах Средиземноморья в контексте трансатлантического сотрудничества, реализуемого ЕС и НАТО в этом регионе7.
В своей теории стратегической культуры И. Нуньес исходит из двух основных взаимосвязанных посылок, согласно которым:
во-первых, ключевым и определяющим направлением развития теоретического базиса теории является осмысление процесса изменения после окончания «холодной войны» самой парадигмы безопасности и формирования соответствующего ей нового дискурса безопасности;
во-вторых, определение вектора развития парадигмы безопасности как перехода от одномерности концептуальных оснований, определяемых преимущественно идеологическим измерением, к многомерной концептуальной схеме, включающей политические, юридические, стратегические и гуманитарные императивы как детерминанты безопасности, формирующие новый особый дискурс безопасности, включающий политические и правовые способы легитимации и оправдания политического выбора и соответствующих решений в области внешней и обороной политики конкретных стран8.
В этом отношении анализ элементов дискурса безопасности, в особенности тех из них, которые являются производными, определяемыми различиями стратегических культур и политической риторики той или иной страны,
6 Nunes I.F. The transatlantic link and the European Defence and Security Identity in the Mediterranean context. NATO-EAPC Individual FellowshipRef. IP/D16/2000/006. June 30, 2001. P. 3. FINAL REPORT. URL: http:// www.nato.int/acad/fellow/99-01/nunes.pdf (дата обращения: 14.04.2015).
7 Ibid. P. 3.
8 Ibid. P. 3-4.
рассматривается в качестве обеспечивающего мобилизацию разнообразных интересов вокруг решения общих задач9.
Проблема неверного восприятия имиджевого проекта того или иного политического актора трактуется как имеющая особое значение для адекватного анализа безопасности, понимания особенностей восприятия и оценки политическими акторами таких рисков и угроз, как фундаментализм, рост вооружений, терроризм, рост миграции. Воздействие неверного восприятия, искаженного понимания и проектирования на этой основе соответствующего имиджа политических акторов как воплощения перечисленных угроз и рисков безопасности в современных условиях существенно. Это проявляется в том, что определенные структуры безопасности способны повлиять на формирование политики, соответствующей сформированному искаженному имиджу, подчеркивает И. Нуньес10.
Аналитик исходит из того, что отсутствие четко идентифицируемой политической, стратегической и культурной парадигмы существенно затрудняет сохранение легитимности сложившихся объединений государств и организаций, поскольку в этих обстоятельствах утрачивается смысл их существования и целей, ради которых они создавались.
Соответственно, с одной стороны, в условиях изменения парадигмы безопасности после окончания «холодной войны», утраты идеологического вектора как ее основы, констатирует Нуньес, возникает проблема определения новых оснований для сохранения объединений и преодоления рисков безопасности и недоверия в рамках самого НАТО и среди его европейских союзников.
С другой стороны, преодоление парадигмального вакуума, возникшего в результате распада прежней парадигмы, потребовало пересмотра и определения новой парадигмы безопасности, не содержащей явных геополитических и идеологических оснований, но достаточной для стимулирования, по существу, принуждения соответствующих организаций к адаптации своих структур по обеспечению безопасности к новым политическим и стратегическим сценариям11.
С этой целью на смену идеологическим постулатам привносятся ценности. Характерно, что рассматриваются прежде всего институциональные механизмы формирования общих ценностных смыслов как основы безопасности.
К роли главных инициативных и активных провайдеров продвижения новой парадигмы безопасности, основанной на общих целях, схожих ключевых проблемах и вопросах мировой политики, аналогичных позициях и стандартах действий в сфере международных отношений, а также сходных
9 1Ш. Р. 4.
10 №.
11 гыа.
географических параметрах, И. Нуньес отнесены НАТО и ЕС. По ее мнению, они играют роль потенциальных генераторов общих политических рекомендаций и ценностей, способных мобилизовать союзников и возможных партнеров с учетом сходных интересов в целях создания общей платформы, обеспечивающей взаимопонимание.
В то же время, оценивая реальные возможности этих организаций в решении такой сложной проблемы, исследователь отмечает их неготовность к созданию подобного фундамента, особенно на региональных уровнях.
«Какими бы ни были политические цели заключаемых государствами международных соглашений и соответствующих деклараций, практика подтверждает очевидные трудности в обретении политического доверия и мобилизации политической воли к общему пониманию проблем безопасности, - подчеркивает И. Нуньес, - когда при этом региональные акторы рассматриваются одновременно и как не заслуживающие доверия, и как потенциальные партнеры. Это означает, что для того, чтобы добиться реального результата по интеграции различных национальных интересов, важно понимать суть процесса формирования восприятия (понимания) и ложного восприятия (непонимания). Чаще всего проблемы безопасности имеют исторические, культурные и религиозные корни, и к их решению не готовы ни НАТО, ни ЕС, несмотря на весь их технологический и кадровый потенциал»12.
Убедительным подтверждением заключительного тезиса является отрицательный результат усилий по построению единой системы безопасности НАТО - ЕС - Россия за последние двадцать пять лет.
Это вполне обоснованное суждение о неготовности НАТО и ЕС, учитывая сложную природу функционирования нормативно-ценностных систем и механизмы трансмиссии ценностей. В них институциональные структуры международных организаций и объединений лишь отчасти способны к продвижению такого рода целеориентированных мегапроектов, которые вне системного подхода и без учета культурных, исторических и иных факторов, а также региональных особенностей и объективных тенденций развития не гарантируют не только эффективность стратегического моделирования и управления политическим процессом, но чреваты непредсказуемыми рисками и дисфункциями.
Пересмотр теоретических подходов и политических практик в сфере безопасности, по мнению И. Нуньес, основан на включении новых смысловых значений в саму концепцию безопасности, которая приобретает многомерный характер и новые по содержанию измерения: политическое, социальное, военное, экологическое и другие.
Симптоматично, что в такой трактовке это не означает отказ от военных аспектов концепции безопасности, который остается и, по сути, сохраняет
12 №. Р. 5.
свои приоритетные позиции. Вместе с тем, смысл формирования нового дискурса безопасности состоит в проработке в его структуре дополнительных элементов и соответствующих им различных вариантов обоснования правомерности политических стратегий и международных практик по обеспечению безопасности, их оправдания и легитимации. Существенным в этом контексте становится создание общей платформы для достижения консенсуса между политическими и военными элитами.
Это предполагает, в частности, переориентацию в понимании и определении роли и места таких нетрадиционных для НАТО и ЕС направлений деятельности, как, например, гуманитарная помощь и планирование миссий по спасению гражданского населения в чрезвычайных ситуациях. Кроме того, новая концепция безопасности, полагает аналитик, предусматривает расширение полномочий гражданского общества и сетевых способов мобилизации на реализацию политической повестки по созданию эффективного управления, основанного на учете скорее политических и культурных, чем исключительно стратегических и силовых (военных) факторов13.
Возможность реализации таких направлений теоретически обосновали Г. Экстейн (H. Eckstein) и А. Видлавски (A. Wildavsky).
Ставя своей целью привнести в политический анализ ситуацию как объективную сторону социального взаимодействия, Г. Экстейн концентрирует внимание на осмыслении того, каким образом происходит изменение аспектов культуры, обусловленное разнообразием контекстов происходящих объективных социальных изменений14.
Основной недостаток структурно-функционалистской традиции в понимании культуры Экстейн видит в неспособности объяснить динамику социальных изменений и связанных с ними модификаций в сфере культуры. Главную причину он усматривает в самой направленности культурализма на осмысление политического континуитета, то есть целостности и стабильности как нормального состояния общества. Основу такого подхода, по его мнению, составляют четыре фундаментальных постулата культурализма:
1) об ориентированности действия;
2) об изменчивости, неустойчивом и непостоянном характере ориен-таций;
3) о культурной социализации;
4) о кумулятивной социализации15.
Положение культурализма об ориентированности действия означает, что субъект действия реагирует на ситуацию взаимодействия не прямым образом, а опосредованно - через ориентации личности. Ориентации
13 Ibid. P. 6.
14 Eckstein H. A Culturalist Theory of Political Change // American Political Science Review. 1988. Vol. 82. № 3. P. 802-803.
15 Ibid. P. 790-792.
на совершение действия представляют собой установки (Dispositions) субъекта действия на совершение действия определенным способом в каждом конкретном типе ситуации. Подобные диспозиции моделируют действия. В случае, если субъект действия не имеет ориентаций или они не сформированы должным образом, или не соответствуют ситуации действия, действия личности будут ошибочными - не совпадающими с поведенческими паттернами, то есть аномичными.
Подчеркивая психологический характер такого подхода к пониманию модели индивидуального действия, Экстейн определяет здесь значительность акцента на субъектном его компоненте. Действие рассматривается и как результат воздействия объективной ситуации, и как следствие процесса ее восприятия субъектом действия. Процесс восприятия ситуации обеспечивают ориентации.
Обращение ученого к процессуальным аспектам взаимодействия и определение в качестве важной функции ориентаций личности обеспечение процесса осмысления, эмоционального восприятия и оценки объективной ситуации взаимодействия - это то, что отличает его от представителей конвенционального культурализма, акцентировавших внимание на относительно стабильных, а именно знаковых и символических аспектах культуры.
В своем стремлении преодолеть односторонность, связанную с концентрацией внимания на субъектном компоненте индивидуального действия, Г. Экстейн вводит понятие Orientations (более точно отражающее природу субъектно-объектного соотношения в структурно-функционалистской модели индивидуального действия, чем понятие Beliefs).
На макроуровне в качестве аналога ориентаций личности (Orientations) исследователь пользуется понятием «черты культуры» (Culture themes) того или иного общества. Он обращает внимание, что черты культуры на макро-и ориентации на микроуровнях представляют собой диспозиции общего характера, определяющие совокупности паттернов социально-политических действий и соответствующие им группы специфических аттитюдов личности.
Осмысливая динамические аспекты политической культуры, Г. Экстейн использует также второй важный постулат культурализма - идею об относительной изменчивости, неустойчивости ориентаций. Он придерживается точки зрения, согласно которой не существует неких универсальных ориента-ций. Такого единообразия не может быть в силу индивидуальности восприятия опыта социальной деятельности субъектом действия.
Однообразие и однородность ориентаций маловероятны. Они не зафиксированы ни на биологическом уровне, ни в сознании человека (на рациональном уровне). Однородность ориентаций означала бы, считает Экс-тейн, необходимость и неизбежность жить в мире, в котором человек должен следовать строго определенным нормам поведения. Понимание сути индивидуального действия в таком случае предполагало бы лишь определение
изначальных, объективных условий действия (ситуаций, структур), на основе чего с помощью знания неких универсальных законов, управляющих поведением человека, объясняются те или иные его действия.
Такой подход представляется Экстейну неприемлемым. Он придерживается точки зрения, согласно которой «ориентации личности изменчивы и не являются просто субъективными рефлексиями объективных условий действия»16.
Из первого и второго постулатов культурализма логически вытекает третий - постулат о культурной социализации. В этой связи теоретик замечает: «Если ориентации являются не врожденными свойствами субъекта действия, а имеют изменчивый характер, то должно существовать нечто в той же мере изменчивое, что формирует эти ориентации. ...Совокупность когниций, чувств и структур ценностных ориентаций, которые воплощают индивидуальный опыт восприятия ситуации в конкретное действие, должны передаваться социализированными носителями культуры. Процесс социализации может быть прямым, непосредственным и осуществляться с помощью разнообразных агентов культурной социализации либо непрямым, опосредованным и осуществляться через индивидуальный опыт восприятия разнообразных структур культуры»17.
Необходимость осмысления процессуальных аспектов политической культуры послужила причиной внимания Экстейна к сути четвертого важного постулата культурализма - положения о кумулятивной социализации.
Теоретик указывает на два аспекта данного положения, которые раскрывают суть культуралистического подхода к пониманию динамики процесса социализации личности. Во-первых, считается, что процесс социализации охватывает весь жизненный цикл человека, тем не менее ранняя социализация рассматривается в качестве своеобразного фильтра для всех последующих периодов поздней социализации, когда содержание и характер ранней социализации обусловливают последующий процесс социализации таким образом, что их коррекция крайне затруднена.
Во-вторых, кумулятивная социализация означает тенденцию к оформлению всего набора полученных в ходе обучения когнитивных, аффективных и эвалюативных ориентаций в согласующиеся друг с другом элементы системы ориентаций, то есть в некоторую стройную структурную целостность. Тем самым достигается определенный уровень согласованности диспозиций личности.
Г. Экстейн считает, что постулат о кумулятивной социализации служит в культурализме основой для объяснения таких фундаментальных потребностей личности, как стремление к экономичности, оперативности в принятии
16 Ibid. P. 791.
17 Ibid.
решения о совершении действия (Economy of action) и потребности в предсказуемости социального взаимодействия (Predictability of action)18.
Теоретик пытается преодолеть один из главных и существенных недостатков структурного функционализма - недооценку динамического и абсолютизацию статического аспектов в описании системы индивидуального действия.
В отличие от традиционных теорий культуры, концентрировавших свое внимание на такой функциональной характеристике подсистемы ориентаций личности, как сохранение целостности и стабильности микро- и макросистем взаимодействия (проблема обеспечения континуитета индивидуальных ориентаций), Экстейн обращается к менее изученной для того периода времени функциональной характеристике ориентаций, а именно способности к изменению общих, а соответственно, и индивидуальных диспозиций в ответ на эволюционные контекстуальные изменения и возможные целенаправленные трансформации макросистемы (проблема ситуациональных изменений (Situational change))19.
Рассматривая положение о культуральном континуитете в качестве организующей идеи теорий культуры, Г. Экстейн воспринимает понятие целостности ориентаций (их континуитета) как идеальную абстракцию, аналогичную понятию инерции в физической концепции движения Галилея. Их сходство он видит в том, что как инерции не свойственно направлять процесс изменения в процессе движения, ускорять или замедлять его, так и континуитет, будучи состоянием целостности и результатом процесса стабилизации системы, характеризуется «сопротивляемостью к изменениям, в силу чего необходимы значительные по силе воздействия факторы, способные вызвать такие изменения в направленности движения. Понятие континуитет подобно понятию инерции в мотивации личности (психологический аналог понятия движения в физике), что открывает новые возможности для понимания и объяснения проблемы социальных изменений на основе теорий культуры»20.
Оценивая взаимодействие микро- и макросистем, исследователь стремится установить взаимосвязь и динамику изменений на микро- и на макроуровнях. Формулируя свою теорию, он вычленяет два ведущих типа социокультурных изменений на макроуровне.
Во-первых, естественные (эволюционные) изменения в ситуациях (Situations) и в объективных, структурных по своему характеру, условиях взаимодействия (Structural conditions).
Во-вторых, преднамеренные трансформации политических структур и поведения.
18 Ibid. P. 791-792.
19 Ibid. P. 792-801.
20 Ibid. P. 793.
Первому типу изменений макросистемы соответствуют три типа функциональных изменений структурных компонентов микросистемы:
1) изменения, направленные на сохранение системы культуральных паттернов (Pattern-maintaining change);
2) изменения, обеспечивающие гибкость культуральных паттернов и диспозиций (Change towards flexibility);
3) изменения, связанные с нарушением континуитета ориентаций и нормативных диспозиций (Cultural discontinuity)21.
Изменения культуры и системы ориентаций, связанные с поддержанием существующих паттернов и диспозиций, Г. Экстейн относит к процессам, обусловленным изменением ситуаций и объективных условий взаимодействия.
Новые ситуации возникают, когда человек постепенно проходит все ступени и институты социализации: вследствие процессов, происходящих в обществе и во внутренней политике государства; в результате внутренних социальных катаклизмов; в связи с привнесенными извне изменениями; как результат миграционных процессов и социальной мобильности и т.д.
Вероятность изменения ситуаций на микроуровне значительнее, чем на макроуровне. Тенденция к сохранению паттернов в новых ситуациях взаимодействия по своей природе во многом имеет черты сходства с тенденцией к достижению континуитета ориентаций22.
Тенденция к культуральной гибкости, подвижности рассматривается ученым как способ поддержания системы культуральных паттернов и диспозиций. Гибкость и подвижность систем ориентаций в современных обществах он считает их отличительной чертой.
Гибкость ориентационных структур современных обществ он объясняет нарастанием универсализации, общности диспозиций, что и позволяет современной культуре гибко реагировать на динамично и быстро меняющуюся объективную ситуацию.
В этой связи он отмечает: «В силу того что изменения в диспозициях (с точки зрения перспектив развития культуры как системы) дисфункциональны, следует ожидать, в соответствии с постулатом о сохранении паттернов в рамках процесса изменения культуры, что чем выше уровень модернизации общества, тем большая совокупность элементов его культуры будет обретать общий, универсальный характер, а структура соответственно будет становиться более гибкой и подвижной (Flexible).
Нет сомнения, существуют определенные пределы роста универсальности и подвижности ориентаций в достижении ими уровня, когда они сохраняют способность выполнять свою функцию привнесения в индивидуальный опыт осуществления деятельности смысловое значение и оптимальность
21 Ibid. P. 793-798.
22 Ibid. P. 794.
самого действия (Meaningful and economical actions), а также функцию обеспечения предсказуемости взаимодействия (Predictable interactions).
В более модернизированных обществах не следует ожидать, что культура будет изменяться столь же динамично, как социальные ситуации и структуры. Существует тенденция к нарастанию ситуационных и структурных изменений прежде всего в модернизируемых обществах, и положение об ориентационной инерции постулирует противодействие ориентационной системы быстрым переменам и частым реориентациям, что предполагает ее устойчивость. Следует, скорее, предполагать другое, а именно то, что в таких обществах жесткость предписаний культуры будет ослабляться так, что сама культура сможет во многом воспринимать и приспосабливаться к социальной изменчивости.
Тенденция к культурной подвижности сама по себе может рассматриваться как способ поддержания стабильности культурных паттернов и ориен-таций. По мере того как общества становятся более изменчивыми, элементы культуры становятся все более своеобразными «формами, которые могут наполняться самым разнообразным содержанием»23.
Г. Экстейн отмечает три отличительные черты процесса изменения культуры современных обществ, связанного с увеличением подвижности и гибкости структуры системы ориентаций.
Во-первых, гибкость как важная черта культуры, развивающейся в рамках динамичных социальных изменений, основывается на утверждении в системе ориентаций доминирующего влияния рационалистических диспозиций, предполагающих ориентированность личности на совершение рационального действия.
Здесь он разделяет точку зрения Э. Дюркгейма, связывавшего рациональные аттитюды и рациональное поведение с абстрактным мышлением, необходимым в современных обществах.
Подобно М. Веберу, Г. Экстейн рассматривает рационализацию жизнедеятельности современных обществ в качестве их главной характеристики. Вместе с тем, в отличие от Вебера, в рационализации системы ориентаций и культуры в целом он видит скорее способ приспособления к изменяющимся условиям развития структуры, чем их причину и источник.
Во-вторых, развитие культуры современных обществ отличает своего рода балансирование между подвижностью (Сикига! flexibility) и неподвижностью, устойчивостью культуры (Cultural fixity). Определение соотношения этих двух противостоящих императивов Экстейн считает не только теоретической, но и практической проблемой.
Необходимость урегулирования противоречивого соотношения тенденции к стабильности и тенденции к подвижности культуры создает условия
23 Ibid. P. 795.
для усиления абстрактного содержания и формализации системы ориента-ций, что, по мнению теоретика, является решающим фактором, определяющим и объясняющим ухудшение состояния современных обществ: «Аномия будет возникать не только в результате отсутствия интернальных ориентиров действия, но и в силу излишне абстрактной, обобщенной ориентированности, не способной выполнять свою функцию в жестких условиях конкретности индивидуального опыта осуществления социальной деятельности. Высокоразвитые общества в результате этого могут становиться внутренне лишенными своей культуры, а по этой причине, они вступают в стадию перехода или приобретают восприимчивость к суррогатам культуры, включая различные культы и догматы»24.
В-третьих, изменение в направлении нарастания подвижности культуры Г. Экстейн рассматривает в качестве определяющей тенденции всех современных обществ, развивающихся по пути модернизации. По его мнению, это касается и обществ, политика которых изначально была основана на жестких догматах. По мере модернизации таких обществ, при сохранении тенденции к поддержанию соответствующих паттернов поведения, процесс изменения культуры будет разворачиваться прежде всего в направлении усиления ее гибкости и подвижности, а значит неизбежен пересмотр, реинтерпретация исходных догматов, лежащих в основе культуры обществ данного типа25.
И наконец, в фокусе его теории культуры - еще один вариант структурно-функциональных изменений компонентов культуры. В отличие от первых двух типов изменений, связанных с поддержанием стабильности и устойчивости структуры в первом случае и с усилением гибкости и подвижности -в другом (но в конечном итоге направленных на сохранение континуитета системы ориентаций), в последнем случае имеет место нарушение целостности структуры как таковой.
Изменения, характеризующиеся нарушением континуитета ориентаций и нормативных диспозиций (Cultural discontinuity), возникают тогда, когда социальная ситуация разворачивается таким образом, что контекстуальные изменения становятся столь значительными или приобретают настолько высокую динамичность, что исключается сама возможность каких-либо изменений.
Все действия направлены лишь на сохранение устойчивости ориентаци-онной системы. При таких изменениях социальной ситуации в равной мере минимизируется возможность постепенного ослабления жесткости структуры ориентаций и складывания гибкой системы.
Определяя такие ситуационные изменения, как «травматический социальный дисконтинуитет», Экстейн приходит к выводу, что следствием
24 Ibid. P. 795.
25 Ibid. P. 795-796.
радикальных сдвигов и нарушения социальной целостности неизбежно будет и утрата целостности ориентационной системы - «культурный дисконтинуитет»26.
Г. Экстейн подчеркивает, что типичный результат нарушения контекстуальной стабильности, а также устойчивости культуры - динамичная переориентация.
Происходит преодоление инерции, столь характерной для процесса развития культуры, что создает условия для формирования модифицированной, а порой и новой системы нормативных диспозиций. Процесс переориентации выражается в изменении когнитивных ориентаций и нормативных диспозиций, аффективных и эвалюативных паттернов.
Процесс освоения новой системы ориентаций, по его мнению, носит кумулятивный характер, что обусловливает постепенный характер формирования структурной целостности культуры, в том числе культуры политической.
Период перехода от одного типа культуры к другому в результате нарушения социальной и культурной целостности теоретик рассматривает как стадию «аморфности» культуры, проводя аналогию с понятием «аномии» Э. Дюркгейма и «деинституционализации» Р.К. Мертона.
Суть здесь состоит, подчеркивает Г. Экстейн, в утрате культурой структурной целостности и пребывание в состоянии энтропии. Культурная энтропия по своему характеру не бывает полной. Полная энтропия означает невозможность совершения каких-либо индивидуальных действий и социального взаимодействия.
Культурная энтропия не может быть полной в силу того, что и социальная энтропия также не является тотальной, поскольку в структуре, как правило, сохраняется и даже усиливается роль отдельных структурных компонентов, например усиливаются позиции таких институтов, как семья, бюрократия, которые в условиях эволюционных изменений социальной ситуации остаются своего рода оплотом социальной и культурной упорядоченности.
То же самое, делает вывод исследователь, происходит и со структурами государственной власти, которые также усиливают свои позиции в условиях, когда интернализированные диспозиции оказываются не способными выполнять функцию регулирования индивидуального действия и социального взаимодействия27.
В теории Г. Экстейна представлена классификация основных типов поведения в условиях культурной энтропии. В качестве факторов, определяющих тот или иной тип поведения, избраны, с одной стороны, сохранившие свои позиции устоявшиеся компоненты социальной структуры (власть, семья
26 №. Р. 796.
27 №. Р. 796-797.
и т.д.), а также сегменты структуры, подвергшиеся изменениям в результате значительных контекстуальных модификаций, - с другой.
Во-первых, в условиях культурного дисконтинуитета, считает теоретик, возможен конформный тип поведения, когда действия личности согласуются с правилами и нормами, установленными теми или иными властными структурами.
Конформизм может быть «ритуалистическим» - предполагающим подчинение представителям власти или предписанным правилам поведения, что в новом социальном и политическом контексте является проявлением признаков предшествующей политической культуры или субкультуры.
Другой вид конформизма - личный конформизм, или конформизм «оппортунистический». Его отличает направленность на подчинение норм и правил собственным интересам, включая интересы, связанные с борьбой за политическую власть.
Во-вторых, в условиях культурной энтропии более распространен не указанный выше соглашательский тип поведения, а «ретритизм», означающий уход личности от общественной и политической жизни в рамках крупных социальных образований в мир личных интересов и соответствующих им структурных сегментов, таких как семья и т.д., что представляет собой добровольную самоизоляцию.
В третьих, одним из видов социального и общественно-политического опыта может быть протест - открытое неповиновение и противодействие власти или бескомпромиссное противостояние ей.
По мнению Г. Экстейна, ретритизм и ритуалистический конформизм -наиболее вероятные типы поведения в условиях упадка культуры28.
В рамках концепции культурного дисконтинуитета теоретик разрабатывает и предлагает свое понимание временных интервалов становления новой системы диспозиций. Он преодолевает характерное для функционализма отождествление времени и социального изменения, когда под социальной стабильностью и структурной целостностью системы подразумевалось, что время не властно изменить упорядоченность структуры.
Опираясь на принцип гендерных циклов социального времени, Г. Экс-тейн выдвигает гипотезу, что длительность культурных изменений, преодоления культурной энтропии и создания новой системы культурных паттернов сопоставима с полным жизненным циклом и сменой поколений: «Что же последует по истечении времени за периодом контекстуального и культурного дисконтинуитета? Исходя из императивов об оптимальности действия и его предсказуемости как на индивидуальном уровне, так и на уровне общесоциальном, следует предполагать неизбежность возникновения новой системы культурных паттернов и диспозиций. Но поскольку диспозиции формируются
28 Ibid. P. 797.
146 Ученые записки СПб филиала РТА № 2 (54) 2015
на основе кумулятивного освоения, процесс этот будет длительным, охватывающим целые поколения, что сделает неизбежным переходный период и дастся большой ценой ввиду неустойчивого характера власти, социального изоляционизма (прежде всего по этой причине), порожденными мобилизационной политикой и сопротивлением данному курсу.
Таким образом, процесс реформирования политической культуры требует времени и оплачивается высокой социальной ценой. Существует важная особенность процесса реформирования диспозиций и культурных паттернов. Поскольку молодое поколение более восприимчиво к переориентации, чем старшее, следует ожидать возникновения в отдельных сегментах социальных макроструктур признаков, благоприятствующих и способствующих переориентации. Под такими признаками имеются в виду структуральные и диспо-зициональные характеристики, способствующие приспособлению к новым культурным паттернам или по крайней мере предвосхищающие их»29.
Второй тип изменения в макросистеме, отличный от эволюционного, Экстейн связывает с политическими трансформациями. Трансформации он представляет как использование политической власти для создания радикально преобразованных социальных и политических структур, а соответственно, и культурных паттернов для утверждения в обществе и реализации нового политического курса в соответствии с особыми целями. Социальные, политические и культурные трансформации, как считает теоретик, составляют цель современных революций и различных типов модернизаций, связанных, например, с установлением военных режимов, национальной независимости и т.д.30
Природа изменения культуры в результате эволюционных преобразований и революционных трансформаций социального и политического контекстов, приходит к выводу Г. Экстейн, различна.
В результате естественного процесса приспособления культуры к изменяющейся на макроуровне ситуации происходит переориентация (постепенная интернализация новых ориентаций и норм поведения) и складывание на этой основе новой системы диспозиций и паттернов поведения.
В результате радикальных трансформаций объективного контекста социального и политического взаимодействия переориентация маловероятна, тем более в короткие сроки. Социальный, политический и культурный инжиниринг в этом случае предполагает замещение конвенциональных норм прежде всего деспотическими и правовыми методами.
Процесс становления культуры в условиях политических трансформаций отличает «революционный легализм», когда конвенциональная, интерна-лизированная культура трансформируется «с помощью использования власти
29 №. Р. 798.
30 №. Р. 799.
и экстернальных правовых предписаний как суррогата интернальных ориентиров поведения»31.
Легализм как отличительная черта и итог массивных структурных разрушений культуры рассматривается Г. Экстейном в качестве суррогата, замещающего нормативный тип культуры. «Легалистическая культура» определяется им как культура, «в которой широко распространены и находят использование юридические нормы и правила, разработанные с целью закрепления определенных политических позиций или решений; правовые действия рассматриваются нормальным видом разрешения споров и конфликтов, а соответственно этому законы детально регламентируют социальное взаимодействие и им должно пунктуально следовать»32.
Что касается долговременных перспектив культурной трансформации как типа изменения ее структуры, то Экстейн считает, что в таких трансформациях заложена, как правило, регрессивная тенденция развития системы либо изменения будут расходиться с предполагаемыми целями проводимых преобразований.
Выдвигая гипотезу о дивергенции (расхождении) целей проводимых преобразований и их результатов, Экстейн отмечает, что «паттерны и диспозиции реконструируемой культуры будут сильно расходиться с их революционным видением и будут расходиться с ним, ориентируясь в направлении паттернов предшествующего социума и соответствующего ему режима»33.
Теория культуры А. Вилдавски отличается от подхода Г. Экстейна своей близостью интерпретивизму, что проявляется в особом акценте на субъективной стороне действия. Вместе с тем, Аарон Вилдавски, подобно Экстейну, делает попытку определить соотношение двух уровней политической культуры: национального и индивидуального.
А. Вилдавски подчеркивает некоторую независимость личностных ценностных преференций в ситуации выбора индивидом нормативного стиля жизни.
Его теория опирается на идеи интерпретивизма о том, что субъективное восприятие и индивидуальное понимание социальных значений (Meaning) происходит в интерактивном контексте, в процессе социального взаимодействия. Выбор личностью линии своего поведения трактуется как поддержка или оппозиция тому или иному стилю жизни. Стиль жизни (или, иными словами, культура) представляет собой совокупность ценностей, легитимно определяющих характер социальных отношений.
Разнообразные культуры генерируют различные преференции. Индивид может разделять или противостоять тому или иному стилю
31 Ibid.
32 Ibid. P. 800.
33 Ibid. P. 800-801.
жизнедеятельности, отдавая предпочтение тому из них, который совпадает с его личными интересами34.
Специфика теории культуры Г. Вилдавски состоит в том, что он стремится соединить изучение статических и динамических аспектов культуры.
С одной стороны, он исходит из необходимости исследовать структуру социальных отношений и соответствующие им совокупности ценностей для понимания основ структурной целостности и стабильности культуры. Здесь он подчеркивает важность осмысления того факта, что модели культуры, во-первых, обладают собственной внутренней структурой и, во-вторых, многообразие их форм ограничено, что предполагает, с его точки зрения, анализ и выявление тех ценностей и тех социальных отношений, которые индивид способен воспринять по принципу их социальной значимости.
С другой стороны, в фокусе внимания исследователя, полагает Г. Вил-давски, должна быть не только проблема структурной целостности и стабильности культуры, но и проблема ее динамики, изменения. Здесь в центр внимания помещена не структура, а индивид - исследование мотивов и направленности возможных изменений культуры индивидами, действующими в рамках различных форм культуры, которые, в свою очередь, являются компонентами более общей культуры35.
В его теории представлен мультикультуральный подход (Multicultural approach) в микрополитике. Согласно ему, человек выбирает для себя один из четырех основных стилей жизни. Стили жизни являются конкретным воплощением некоторого ограниченного количества моделей культуры, присущих основным социальным группам, с которыми личность себя идентифицирует.
Различные сочетания тех или иных компонентов культуры находят свое выражение в четырех основных типах культуры, к которым Вилдавски относит культуру иерархического коллективизма, эгалитарную культуру, культуру конкурирующего индивидуализма и фаталистический тип культуры.
К основным же компонентам культуры Г. Вилдавски отнесены:
1) сила или слабость взаимосвязей в социальной группе;
2) количество и вариативность предписаний, ограничивающих свободу личности.
В соответствии с первым критерием (Strength of group boundaries: weak or strong) выделяются модели культуры со слабыми связями, к которым отнесены фаталистическая и индивидуалистическая модели. Культурами с сильными взаимосвязями в социальной группе представляются иерархический и эгалитарный типы.
34 Wildavsky A. Choosing Preferences by Constructing Institutions: a Cultural Theory of Preference Formation // American Political Science Review. 1988, Vol. 81. № 1. P. 3-4.
35 Ibid. P. 6; Wildavsky A. Political Culture and Political Preferences // American Political Science Review. 1988. Vol. 82. № 2. P. 593, 595.
В соответствии со вторым критерием (Number and Variety of Prescriptions) к культурам с многочисленными нормами поведения и разнообразными социальными ролями отнесены культура иерархического коллективизма и апатичная фаталистическая культура. Немногочисленные и сходные нормы поведения характеризуют индивидуалистический и эгалитарный типы культуры.
Согласно Г. Вилдавски, основными характеристиками, отличающими культуру иерархического коллективизма (Hierarcial Collectivism), являются высокий уровень социальных взаимосвязей группы, в которой распространены многочисленные культурные предписания поведения, различающиеся в зависимости от исполняемых индивидами социальных ролей. Иерархия здесь трактуется как институционализированная власть.
Сильные социальные группы, члены которой не связаны многочисленными предписаниями, образуют эгалитарную культуру (Egalitarian Culture), которую отличают сильные социальные связи, основанные на свободном признании личностью существующих немногочисленных, предписанных в группе норм социального взаимодействия, с одной стороны, но без всецелого подчинения и неравенства, присущих иерархическим группам, - с другой. Индивиды, предпочитающие эгалитарную культуру, отрицают властные отношения, их образ жизни составляет стиль жизни и деятельности свободных ассоциаций, основанных на обеспечении равных условий для каждого индивида.
Индивидуалистическая культура (Individualistic Culture), считает теоретик, характеризуется немногочисленными предписаниями и слабыми связями индивидов с социальными группами. Социальный идеал индивидуалистической культуры - «саморегуляция». В таких культурах предпочтение отдается социальным связям и соглашениям, позволяющим редуцировать потребность в отношениях власти и подчинения.
Эти культуры, считает Г. Вилдавски, поддерживают равные возможности для свободной конкуренции, способствующие достижению социальных договоренностей с минимумом внешнего воздействия и влияния.
В отличие от эгалитарных культур, ориентированных в определенной степени на поддержание социального равенства, поддержка индивидуалистическими культурами равных условий конкуренции не означает их ориентированности на устранение социальных различий.
Напротив, индивидуализм характеризует стремление быть отличным от других. Он избегает равенства, поскольку социально-политический курс на сглаживание социальных различий всегда требует централизованной власти, выполняющей социальную функцию перераспределения. Индивидуалистическая культура в этом смысле отлична от эгалитарной, она исключает устойчивые и сильные социальные взаимосвязи.
Подобная слабость социальных связей характеризует и апатичные, фаталистические культуры (Apathetic, Fatalistic Cultures). Вместе с тем Ученые записки СПб филиала РТА № 2 (54) 2015
фаталистичный тип отличается от индивидуалистического тем, что предполагает наличие многочисленных и разнообразных нормативных предписаний индивидуального поведения в группе и социуме. Эта культура оставляет наименьшие шансы для формирования индивидуальных преференций. Предпочтения личности социально малопродуктивны, значение имеют главным образом социальные регуляторы, определяющие выбор личности и развивающие в ней фаталистическое восприятие жизни36.
А. Вилдавски считает, что ни одна из четырех культурных моделей организации социальной жизни не проявляет себя в чистом виде: отдельные черты различных типов культуры могут быть обнаружены в каждой из названных культур.
Культурной идентификации личности всегда предшествует конфликт культур, в результате которого и оформляется специфическое сочетание культурных компонентов, составляющих стержень культуры конкретной личности. Именно конфликт культур обеспечивает культурную идентификацию со смысловым значением, необходимым личности для своей идентификации и определения собственных преференций. Характерно, что преференции рассматриваются не как причина идентификации, а как ее следствие37.
Если основу структурно-функционалистских теорий культуры составляет положение об интернализации ценностей через социализацию, то в теории культуры ученым разрабатывается тезис о культурной идентификации личности. Суть идентификации личности состоит в том, чтобы стать частью определенной культуры. Это предполагает преодоление социальной аморфности, структурной неоформленности индивидуальной культуры. Вилдавски здесь употребляет сходную с теорией культуры Г. Экстейна терминологию «бесформенность» культуры38. Но Экстейн оперирует этим термином, имея в виду культуру на макроуровне, Вилдавски же, следуя своей интепретивист-ской платформе, акцентирует внимание на микрокультуре.
Процесс изменения культуры Г. Вилдавски не связывает с внешними причинами, определяющими изменение объективного контекста социального взаимодействия и связанными с действием социальных, экономических, политических и иных факторов. Первостепенное значение в его теории имеет действие индивидуальных факторов. При этом, в отличие от традиционного интерпретивизма, фокусирующего внимание на творческой деятельности индивидов по созданию и воссозданию социальных значений взаимодействия (ценностей, правил, норм, составляющих содержание культуры),
36 Wildavsky A. Choosing Preferences by Constructing Institutions: a Cultural Theory of Preference Formation // American Political Science Review. 1988. Vol. 81. № 1. P. 6-7.
37 Ibid. P. 7; Wildavsky A. Political Culture and Political Preferences // American Political Science Review. 1988. Vol. 82. № 2. P. 593.
38 Wildavsky A. Choosing Preferences by Constructing Institutions: a Cultural Theory of Preference Formation // American Political Science Review. 1988. Vol. 81. № 1. P. 7.
исследователь ставит пределы сфере возможностей индивида по изменению данных компонентов культуры.
Эти пределы заложены в самой постановке вопроса о субъективном выборе моделей культуры. Рассматривается не проблема выработки субъектами социальных значений взаимодействия, а речь идет о выборе ими уже существующих предписаний и о возможностях индивида лишь принимать таковые, либо модифицировать их, соединяя те или иные нормы, заложенные другими типами культур, либо отвергать таковые, если они не соответствуют социальной практике и контексту.
Кроме того, считая первоосновой культурных изменений не объективные условия взаимодействия, а его субъективную составляющую, Вилдав-ски в отличие от традиционного интерпретивизма не считает, что этот фактор является исключительным. В его теории во многом определяющим видится влияние социальной группы как носителя той или иной модели культуры.
Выбор стиля жизни здесь представляется результатом взаимодействия объективных и субъективных факторов. Роль же субъекта в формировании преференций и осуществлении выбора - решающая. Поэтому субъект - в центре внимания данной теории: «Индивиды как социальные существа не только формируются тем социальным контекстом, в котором они пребывают, но и сами активно формируют его - они создают лабиринт, они же и блуждают по нему; именно индивиды находятся в фокусе теории культуры»39.
В теории А. Вилдавски проработана не только концепция идентификации, но и связанная с нею концепция манипуляции. В концепции идентификации заложена идея об активности субъекта действия, в идее манипуляции -представление о пределах индивидуальной активности, а также роли и месте власти как социального феномена, конституированного культурой.
Согласно Вилдавски, формы и уровень манипуляции индивидуальным поведением в разных моделях культуры различны. Представители фаталистических и иерархических культур являются объектами манипуляции.
В первом случае основой манипуляции становится апатичность индивидов, что создает условия для стиля жизни, основанного на системе правил, разработанных и навязанных им извне.
Во втором случае иерархия сама по себе содержит механизм манипуляции, представляющий собой систему структурной соподчиненности. Элементы манипуляции присутствуют в индивидуалистических культурах, когда индивиды не обладают достаточным ресурсом для самостоятельного управления своей жизнедеятельностью.
Эгалитарные культуры, считает А. Вилдавски, отличаются стремлением манипулировать другими культурами и являются в этом смысле субъектами
39 Ibid.
манипуляции, цель которой - в достижении социального равновесия40 путем эффективного управления.
Концепция политики эффективного управления (Good Governance) как составляющая дискурса безопасности основывается, как правило, на двух посылках, связанных с концепцией общих ценностей (Common Values) и концепцией универсальных ценностей (Universal Values).
В соответствии с таким подходом, одной из предпосылок эффективного управления в сфере мировой политики определяется, по мнению Нуньес, опора на дискурсивные практики общепризнанных ценностей, к которым отнесены:
- уважение прав человека;
- чувство глобальной ответственности;
- требование всеобщей справедливости;
- выражение неравнодушной позиции в отношении гуманитарных проблем;
- глобальное осознание значимости сохранения природных ресурсов, что представляется в качестве основы и неотъемлемой части современной политической повестки дня.
Вместе с тем, совокупность этих основных ценностей рассматривается прежде всего как обеспечивающее символическое или в каком-то смысле моральное измерение и ориентир для политического и стратегического курса государств и организаций41.
Вторая предпосылка эффективного управления ассоциируется с дискурсивными практиками универсальных или общечеловеческих ценностей, которые конституируются совокупностью глобальных проблем современности, последствия которых неотделимы от:
- влияния глобальных вызовов (демографические проблемы, процессы миграции, потоки беженцев, голод, природные катастрофы);
- транснациональных угроз (терроризм, организованная преступность, вооружение, наркотрафик);
- чрезмерной эксплуатации природных ресурсов, прежде всего, таких как нефть и вода42.
Ссылаясь на концепцию «мобилизационного потенциала» Барри Бу-зана (Barry Buzan), И. Нуньес характеризует мобилизационный эффект этих двух предпосылок и рассматривает их в качестве инструмента ориентирования государств и организаций, прежде всего НАТО и ЕС, в выработке ими новой политической и военной повесток, в том числе и в вопросе корректировки концепций национальной безопасности с целью расширения
40 Ibid.
41 Nunes I.F. The transatlantic link and the European Defence and Security Identity in the Mediterranean context... P. 6.
42 Ibid.
структуры соответствующих концепций за счет включения в них ценностной составляющей43.
Вместе с тем, она отчасти дистанцируется от использования для реализации новой концепции безопасности сетевых национальных и транснациональных структур, позиционирующих себя в качестве защитников ценностей этнической идентичности, прав человека и сторонников решения гуманитарных проблем, с которыми все чаще сталкиваются лидеры национальных государств, традиционно ответственные за общественную консолидацию.
Проблема противостояния национальных лидеров и сетевых структур различного уровня рассматривается в данном случае прежде всего в вопросе определения весомых аргументов в пользу новой концепции безопасности и мобилизации на этой основе солидарного общественного мнения в отношении такой концепции. Носителями новой парадигмы безопасности, считает исследователь, не выступают ни национальные государства, ни внутригосударственные, ни глобальные сети. Таковыми определены крупные военно-политические, экономические и иные коллективные образования и сообщества.
Характерно, что при этом И. Нуньес отмечает, что именно усиление взаимозависимости стран в сфере мировой политики является основным фактором изменения объекта безопасности, в соответствии с чем произошло смещение акцента с безопасности отдельных государств на безопасность коллективных структур и идентичностей, представленных, в частности, в форме военно-политических блоков (НАТО) либо в виде торгово-экономических объединений (ЕС) и союзов.
Изменение объекта безопасности при сохранении после окончания «холодной войны» блока НАТО потребовало, подчеркивает исследователь, альтернативных подходов к вопросам безопасности и новых средств решения соответствующих проблем, основанных на учете различных политических интересов и селективных подходов к формированию общественного мнения как важных инструментов легитимации и обеспечения поддержки выбора курса внешней и обороной политики с помощью продвижения общего дискурса безопасности для оправдания сохранения и функционирования НАТО и ЕС44.
Исходя из посылки, что концепция безопасности в современных условиях стала менее ориентированной на сохранение статус-кво в международных отношениях, менее государственно-центричной и менее ориентированной на применение военной силы, И. Нуньес отмечает необходимость последовательного отхода от идей и оснований парадигмы «холодной войны» и разработки нового дискурса безопасности. Основанием старого дискурса безопасности в условиях «холодной войны», по ее мнению, были идеологические различия.
43 №. Р. 7.
44 №.
В современных условиях, полагает она, противоречия приобретают более сложный характер и основаны на многообразии различий и интересов, имеющих политическое и культурное (различия политических культур), религиозное (религиозные верования), этно- или национальное (этническая принадлежность или националистические побуждения) измерения. Сложная природа этих противоречий усугубляет проблему регулирования международных отношений и развитие коммуникации политических акторов на мировой арене, что, в свою очередь, открывает новые возможности в деле достижения компромиссов перед региональными структурами в области выдвижения соответствующих инициатив по достижению урегулирования и ведению диалога в сфере безопасности45.
Таким образом, компоненты теории стратегической культуры рассматриваются в настоящее время как неотъемлемая составляющая и дискурсивный компонент новой концепции безопасности.
Реализация политических стратегий обеспечения безопасности на основе теории стратегической культуры предполагает активное воздействие на политическую культуру с целью ее изменения в рамках новой концепции безопасности.
Такая возможность теоретически обоснована в теориях политической культуры Г. Экстейна и А. Вилдавски.
Библиографический список
1. Кулик С. Европейский союз: в поисках «Большой стратегии» // Фонд «Институт современного развития». Аналитический бюллетень. Август 2012. № 3. С. 2-6.
2. Лукин В.Н. Дезинтеграция украинского общества: факторы и пути преодоления // Геополитика и безопасность. 2015. № 1 (29). С. 156-158.
3. Лукин В.Н. Европейский путь или украинский путь в Европу // Право, держава та грома-дянське сусшльство в умовах системних реформ на шляху до евроштеграцп: Матерiали мiжнародноi науково-практичноi конференцп, м. Дншропетровськ, 21-22 листопада 2014 р. Дншропетровськ: Дншропетровський гумаштарньщ ушверситет, 2014. С. 331-334.
4. Лукин В.Н., Мусиенко Т.В. Стратегическая культура: проблема европейской безопасности // Ученые записки Санкт-Петербургского имени В.Б. Бобкова филиала РТА. 2015. № 1 (53). С. 138-154.
5. Мусиенко Т.В. Европа и Украина: идентичность как фактор геополитического самоопределения // Геополитика и безопасность. 2015. № 1 (29). С. 158-160.
6. Мусиенко Т.В. Украина: проблемы идентичности // Право, держава та громадянсь-ке сусшльство в умовах системних реформ на шляху до евроштеграцп: Матерiали мiжнародноi науково-практичноi конференцп, м. Дншропетровськ, 21-22 листопада 2014 р. Дншропетровськ: Дншропетровський гумаштарныщ ушверситет, 2014. С. 339-343.
7. Глава Минобороны ФРГ объявила о разработке новой стратегии в отношении России. URL: http://dw.de/p/1EdD5 (дата обращения: 06.05.2015).
45 Ibid. P. 7-8.
8. Biscop Sven. EU Grand Strategy: Optimism is Mandatory // Security Policy Briefs. №. 36. July 2012. URL: http://www.egmontinstitute.be/papers/12/sec-gov/SPB36-Biscop.pdf (дата обращения: 03.05.2015).
9. Eckstein H. A Culturalist Theory of Political Change // American Political Science Review. 1988. Vol. 82. № 3. P. 790-803.
10. Juncker fordert für gemeinsame EU-Armee. URL: http://welt.de>am-sonntag/ (дата обращения: 06.05.2015).
11. Nunes I.F. The transatlantic link and the European Defence and Security Identity in the Mediterranean context. NATO-EAPC Individual FellowshipRef. IP/D16/2000/006. June 30, 2001. P. 3. FINAL REPORT. URL: http://www.nato.int/acad/fellow/99-01/nunes.pdf (дата обращения: 14.04.2015).
12. Wildavsky A. Choosing Preferences by Constructing Institutions: a Cultural Theory of Preference Formation // American Political Science Review. 1988, Vol. 81. № 1. P. 3-7.
13. Wildavsky A. Political Culture and Political Preferences // American Political Science Review. 1988. Vol. 82. № 2. P. 593-595.
