CC BY
44
год». Саадия дает другое решение: по его мнению, в Дан 2. 1 имеется в виду второй год войны против Иерусалима.
Издание комментария Саадии представляет также большую ценность для библейской текстологии. В нем приводятся несколько десятков мест, где написание древнееврейских или арамейских слов отличается от того, которое дается в масоретском тексте, что является во многих случаях свидетельством существования альтернативной текстуальной традиции.
Рецензируемая книга имеет также и определенные недостатки. В первую очередь, необходимо отметить отсутствие в ней какого бы то ни было предисловия, в котором давалась бы хотя бы минимальная информация о Саадии Гаоне и о его комментарии. Аппарат содержит лишь индекс библейских цитат; отсутствуют предметный и именной указатели и даже библиография: нет никаких сведений о предыдущих изданиях комментария и о существующих исследованиях (кстати, не слишком многочисленных). В примечаниях к переводу издатель ссылается на другие комментарии к Книге Даниила, однако выходные данные для этих комментариев также отсутствуют.
Кроме того, издатель включил лишь конец введения к комментарию, которое было написано самим Саадией Гаоном, поскольку бблыиая часть этого введения отсутствовала в тех рукописях, которые использовались в издании. Между тем полный текст введения сохранился в двух других рукописях и был издан в 2004 г. Хаггаем Бен-Шам-маем. Введения, которыми Саадия предварял свои комментарии, нередко являются ключом к пониманию всего текста и представляют собой некий итог всего комментария; это же относится и к его введению к книге Даниила. В нем Саадия, к примеру, проводит строгое разграничение между пророчеством и всеми видами дивинации, в первую очередь — астрологией, что является, по-видимому, скрытой критикой некоторых существовавших к его времени астрологических произведений, связывавших свои предсказания будущего с пророчествами Книги Даниила. Популярность комментария Саадии не в последнюю очередь была связана и с этим, и с другими рассуждениями, имевшимися во введении к нему. В связи с этим, отсутствие этого введения в издании комментария существенно его обедняет.
Можно назвать также несколько более мелких недочетов. Например, во вводной части довольно небрежно набраны огласованные древнееврейские и арамейские слова: огласовки нередко смещены влево или вправо относительно буквы. В нескольких случаях вместо огласовок или вместе с ними помещены совершенно неуместные здесь знаки кантилляции или специальные значки, отсылающие к
масоретским комментариям библейского текста. Эти небрежности издания можно было бы отнести на счет издательства, однако руководителем серии «Библия в истории» издательства Peter Lang, в которой была издана книга, является сам Джозеф Алобайди.
Несмотря на все указанные недостатки, рецензируемое издание представляет огромную ценность. Оно является первым полноценным критическим изданием комментария Саадии Гаона на Книгу Даниила. Издатель провел колоссальную работу по чтению, описанию и анализу большого количества рукописей. Теперь в распоряжении исследователей имеется прекрасное издание арабо-еврейского текста комментария, а для более широкого читателя впервые доступен полный его английский перевод. Исследование комментария Саадии весьма важно для понимания не только иудейской, но и христианской экзегезы Книги Даниила, и издание, предпринятое Джозефом Алобайди, предоставляет собой важнейший шаг в этом направлении.
Е. В. Барский
Stoop-van Paridon P. W. Т. The Song of Songs: A Philological Analysis of the Hebrew Book. Louvain: Peeters, 2005. (Ancient Near Eastern Studies Supplement Series; 17). xvi + 540 p.
Среди вышедших за последние годы комментариев к Песни Песней монография Стооп-ван Паридон выделяется, прежде всего, своими внушительными размерами. Пятьсот с лишним страниц крупного формата содержат подробнейший филологический разбор каждого стиха и чуть ли не каждого слова текста. В рамках рецензии я могу попытаться охарактеризовать только общую позицию комментатора и ее место в научной дискуссии. Но сначала полезно будет дать хотя бы краткий обзор этой дискуссии.
До XVIII в. как в иудейской, так и в христианской традиции безраздельно господствовала аллегорическая интерпретация Песни Песней. Герой книги отождествлялся с Богом, а героиня — с народом Божиим, с отдельной верующей душой, с Девой Марией. Иносказательный смысл получала каждая деталь: например, груди героини (Песн 4. 5) для иудейского толкователя могли означать Моисея и Аарона, для христианского — два Завета, Ветхий и Новый «Буквальный
1 Pope M. H. Song of Songs: A New Translation with Introduction and Commentary. N. Y., 1977. P. 471. (Anchor Bible; 7c).
смысл», разумеется, всегда лежал на поверхности, но сама возможность увидеть в библейской книге любовную поэзию, как правило, вызывала у средневековых экзегетов негодование.
В течение XVIII—XIX вв. подавляющее большинство исследователей Песни Песней отказалось от аллегорического подхода; в XX в. отдельные ученые пытались заново его обосновать, но мало кого убедили. Дело, с одной стороны, в том, что аллегорический метод, нормальный для позднеантичной и средневековой экзегезы, человеку Нового времени уже не кажется a priori естественным. С другой стороны, и потребность укрыться за ширмой аллегории от прямого смысла Песни Песней значительно ослабла: новоевропейский читатель привычно воспринимает любовь как одну из «вечных тем» искусства и не видит в этой теме как таковой чего-то плоского или безнравственного.
Более или менее придя к согласию относительно общего содержания книги, современные исследователи Песни Песней, однако, сильно разошлись вопросе о ее структуре. Как связаны между собой ее диалоги, монологи и повествовательные отрывки, сменяющие друга друга без видимой логики? Границы эпизодов в одних случаях очевидны, в других — нет. Кроме того, от эпизода к эпизоду меняется облик героев и обстановка. Например, в 1.4 героиня говорит: «Царь ввел меня в чертоги свои»; в 1. 6 упоминает о том, как она сторожила виноградник; в 1. 7—8 перед нами пастух и пастушка; в 1. 12 — опять царь и т. д.
Наметились два основные подхода к проблеме. Одни стали интерпретировать Песнь Песней как антологию отдельных стихотворений 2. Определить их границы и истолковать каждое в отдельности — вот основная задача комментатора. Другие, наоборот, решили исходить из гипотезы о едином сюжете, связывающем все эпизоды и всех действующих лиц в единую драму. Чаще всего в этом случае предполагают, что в Песни Песней три главных персонажа: царь Соломон, пастух и Сула-мифь. Соломон уводит Суламифь в свой гарем, но та отвергает царя, поскольку любит пастуха; в конце концов могущественный монарх оказывается не в силах победить взаимную верность молодых людей.
Главный недостаток драматической гипотезы — огромное количество произвольных допущений ad hoc, без которых не удается подогнать имеющийся текст под реконструируемый сюжет. Некоторые сцены приходится толковать как воспоминания или сны героини,
2 Такое решение предлагал уже в XVIII в. И. Г. фон Гердер. Русский перевод отрывков из его работы см. в кн. : Гердер И. Песни любви: Библейская книга // Песнь Песней. М.; Харьков, 2005. С. 246—271.
а также вводить дополнительных персонажей. Так, слова: «Да лобзает он меня лобзанием уст своих!», которыми открывается книга, сторонники драматической гипотезы обычно приписывают не Сулами-фи, а кому-то из жен и наложниц Соломона, которым — в отличие от Суламифи — лобзания царских уст отнюдь не претят.
Несмотря на все эти натяжки, драматическая гипотеза поддерживалась, вероятно, большинством ученых XIX в.3 В XX в. ее популярность резко снизилась; доминировать начали различные варианты гипотезы об антологическом характере книги. Вероятно, отчасти и тут перед нами результат сдвига в мироощущении. Сентиментальная мелодрама о Суламифи, сконструированная учеными XIX в., нашему современнику невольно кажется «чем-то вроде древней мыльной оперы» 4.
С рубежа XIX—XX вв. в исследовании Песни Песней большую роль играет поиск параллелей — сначала в современном арабском фольклоре, затем в древневосточной словесности. Этот подход позволил прояснить многие аспекты текста, хотя порой излишнее увлечение какой-нибудь новонайденной параллелью приводило к искажению перспективы.
Так, фрагменты Песни Песней, где дается портрет героини и героя (4. 1—7; 5. 10—16; 7. 2—10), были сопоставлены с жанром васф — разновидностью свадебных песен, бытовавших у сирийских крестьян конца XIX в. Сирийский же обычай короновать молодоженов и обращаться с ними как с царем и царицей во время свадебных торжеств подсказал исследователям, что отождествление героя Песни Песней с «царем» (а в 3. 7—11 — с «царем Соломоном») не обязательно понимать буквально: это может быть условный элемент, восходящий к свадебному обряду5. Но попытка Будде и его школы целиком объяснить Песнь Песней как сборник сельских свадебных песен уже не была удачной. Хотя «свадьба» действительно упоминается в Песн 3. 11, а в Песн 4. 8 — 5. 1 героиня несколько раз названа «невестой», большинство эпизодов либо никак не связаны с ситуацией свадьбы, либо даже исключают ее. Например, рассказ героини в 3. 1—4 («На ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя» и т. д.) в устах
3 В частности, она легла в основу комментария Э. Ренана. Русский перевод отрывков: Там же. С. 272—295.
4 Murphy R. Е. The Song of Songs. Minneapolis, 1990. P. 58.
5 Budde K. Das Hohelied erklart // Idem. Die Fiinf Megillot: Das Hohelied, das Buch Ruth, Die Klagelieder, Der Prediger, das Buch Esther. Freiburg i. B., 1898. S. IX-48. (Kurzer Hand-Commentar zum Alten Testament; 17). Из более новых работ, разрабатывающих «свадебную гипотезу», следует упомянуть прежде всего: Wurthwein Е. Das Hohelied // Idem, Galling К., Ploger О. Die fiinf Megilloth: Ruth, Das Hohelied, Esther. Tiibingen, 1969. S. 25-71. (Handbuch zum Alten Testament; 2. 18).
невесты звучал бы странно. Кроме того, понимать буколический антураж Песни Песней как прямое указание на т ЬеЬеп этой книги — слишком наивно. Виноградники и сады (с экзотическими растениями Индии и Аравии — см. 4. 12—14!) здесь ничуть не более реальны, чем дворец и гарем. Если царский антураж условен, то тем более условны и пасторальные сцены вроде 1. 5—6 и 1. 7—8.
Далее, можно заметить, что Песнь Песней нередко пользуется языком образов, имеющих мифологическую основу. Скажем, голубь, олень, лев — устойчивые атрибуты Иштар и других древневосточных богинь. Кроме того, отмечены переклички между Песнью Песней и шумерской лирикой, включая песнопения, связанные с ритуалом священного брака. Отсюда — идея непосредственно связать Песнь Песней с т. н. «культами плодородия» 6 и натянутые толкования, парадоксально близкие к средневековым аллегориям 7.
Египетская любовная лирика эпохи Нового царства — безусловно, близкая жанровая параллель к Песни Песней. Как ни странно, это было осознано далеко не сразу8. Античные параллели, эпизодически отмечавшиеся еще в XVII—XIX вв., но отодвинутые на задний план интересом к недавно расшифрованным древневосточным текстам, в последнее время снова привлекли внимание исследователей 'К Изучение образного языка Песни Песней и его связи с мифологией продвинулось далеко вперед благодаря работе О. Келя, который в своем комментарии впервые широко использовал богатый материал древневосточного и античного изобразительного искусства 10.
При всем многообразии существующих подходов, пожалуй, главная тенденция последних десятилетий — рассматривать Песнь Песней
6 См., например: Meek Т. J. The Song of Songs: Introduction and Exegesis // Interpreter’s Bible V/ G. A. Buttrick et al., ed. Nashville, 1956. P. 98-148; HallerM. Hoheslied // Die Fiinf Megilloth. Tiibingen, 1940. S. 21-46. (Handbuch zum Alten Testament; 1.18).
7 Например, фраза «солнце опалило меня» (1. 6) начинает пониматься как жалоба богини плодородия на зной, уничтоживший растительность (Meek. Op. cit. P. 106—107); слово «юноши» в 2. 3 почему-то означает «male votaries of the cult» (Ibid. P. 113) и т. п.
8 По-видимому, работа Герлемана (Gerleman G. Ruth: Das Hohelied. Neukirchen-Vluyn, 1965. (Biblischer Kommentar: Altes Testament; 18)) была в этом смысле новаторской. См. также: Fox М. V. The Song of Songs and the Ancient Egyptian Love Songs. Madison, 1985.
9 Cm. : Garbini G. Poesia alessandrina e «Cantico dei Cantici» // Alessandria e il mondo Ellenistico-Romano: Studi in onore di Achille Adriani. R. , 1983. P. 25—29; Hagedorn A. C. Of Foxes and Vineyards: Greek Perspectives on the Song of Songs // Vetus Testamentum. Leiden, 2003. Vol. 53. P. 337—352; Muller H. -P. Das Hohelied 11 Idem, Kaiser O., loader J. A. Das Hohelied, Klagelieder, Das Buch Ester. Gottingen, 1992. S. 1-90. (Das Alte Testament deutsch [vollig neubearbeitete Aufl. ]; 16/2. 4).
10 Keel O. Das Hohelied. Ziirich, 1992. (Ziircher Bibelkommentare [2. Aufl. ]: AT; 18).
как тонко организованный литературный текст, а не просто как сборник незамысловатых народных песен. Использование в одних сценах пасторального, а в других — царского антуража было удачно истолковано Герлеманом как различные варианты «травестии» — процесса, позволяющего автору и читателю переместиться из обыденной реальности в некий условный поэтический мир. Мюллер и Кель показали, что той же цели часто служат и мифологические аллюзии.
В этом контексте заново встал вопрос о внутренней организации книги. Многочисленные повторы, переклички и единство стиля делают маловероятной гипотезу о механическом соединении отдельных стихотворений неким редактором (а именно это обычно постулировалось антологической теорией). В последнее время все больше исследователей склонно думать, что Песнь Песней построена как сборник с определенной композицией, т. е. композиционно напоминает не столько антологию, сколько авторские книги стихов (как, скажем, «Буколики» Вергилия или «Сестра моя — жизнь» Пастернака).
Комментарий Стооп-ван Паридон в двух отношениях напоминает работы скорее XIX в., чем XX в.: 1) она поддерживает драматическую гипотезу; 2) она почти не обсуждает литературные или фольклорные параллели. Конечно, ее реконструкция сюжета отличается в деталях от реконструкций, предложенных Ренаном, Хитцигом, Эттли и др. Главное новшество — появление в списке действующих лиц еще одного женского персонажа: служанки гарема — “personal attendant”, — в задачи которой входит морально подготовить героиню к браку с Соломоном. Речи служанки в основном состоят из комплиментов красоте героини (1. 9—12, 14; 2. 2; 4. 1—5 и т. д.). Но та обычно даже не удостаивает ее ответом, а обращается к отсутствующему возлюбленному (1. 12—13; 1.15 — 2. 1 и т. д.). Рассмотрим один пример (1. 14—15):
О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные.
О, ты прекрасен, возлюбленный мой, и любезен! и ложе у нас — зелень.
Для непредвзятого читателя это диалог двух влюбленных. Но по Стооп-ван Паридон, первая реплика принадлежит служанке, вторая — героине. Героиня погружена в мечты о своем возлюбленном, и напрасно служанка пытается вернуть ее к реальности.
Дважды (4. 9—15 и 7. 10) сам Соломон тщетно пытается завоевать сердце героини. Время от времени, во сне или наяву, она слышит из-за стен гарема голос возлюбленного (наяву: 2. 10—14, 6. 9а; во сне, 5. 2—3). Неожиданно в 8. 5 молодые люди оказываются вместе и уже далеко от Иерусалима (очевидно, девушке удалось бежать?). Несмотря
на некоторые дополнительные осложнения, вызванные вмешательством братьев, история заканчивается счастливо.
Таков, в общих чертах, реконструируемый Стооп-ван Паридон сюжет. Что касается текста как такового, то предлагаемые ею толкования многих мест, во всяком случае, оригинальны, даже если и не убедительны; кроме того, они сопровождаются довольно подробным обзором мнений предшествующих комментаторов. Значительная часть новых толкований основана на гипотезе о “veiled language”, т. е. языке эвфемизмов, которым якобы пользуются герои. Практически это означает, что в самых невинных словах и оборотах предлагается видеть обеденный смысл, причем особенно высокая концентрация иносказаний якобы обнаруживается в портретах персонажей. Надо заметить, что здесь Стооп-ван Паридон развивает тенденцию, к сожалению, свойственную (хотя обычно в более мягкой форме) целому ряду вполне достойных комментариев последнего столетия и.
Похоже, что мы имеем дело с преувеличенной реакцией против пуританской морали, господствовавшей не так уж давно (а также, поскольку речь идет о Песни Песней, с реакцией против аскетичной средневековой экзегезы). Комментаторы все еще опьянены свободой от прежних рамок, а что с ней делать, не очень хорошо понимают. Тут чувствуется что-то наивно-подростковое: «Читателям, как и юным влюбленным, трудно решить, как далеко следует зайти»12. Что ж, если исследование Песни Песней за две тысячи лет едва достигло подросткового возраста13, значит, до старости ему еще далеко, а впереди нас ждет не только много вздорных идей, но много и удивительных открытий.
Я. Д. Эйделькинд
11 Тут уместно будет процитировать Майкла Фокса: «Их [Песни Песни и египетской любовной лирики] любовная поэзия не сосредоточена там, где комментаторы чаще всего ищут ее — в специальных аллюзиях на физиологию пола» (Fox. Op. cit. P. 298; ср. P. 299). Результаты подобного «поиска» сужают не только спектр переживаний героев, но и упускают из вида широту и разнообразие литературных жанров и стилистических регистров, доступных древним литературам. Откровеннофизиологичные пассажи в шумерских ритуальных текстах или непристойные двусмысленности Аристофана уместны в своих жанрах, а не где угодно.
12 Ibid. Р. 298.
13 Кажется, это относится и к другим, не менее почтенным филологическим дисциплинам: «Желание найти в древней литературе намеки на половую жизнь, о существовании которых прежде не подозревали, часто, по-видимому, заставляет американских ученых совершенно упускать из виду соображения уместности, стиля и здравого смысла», — это уже не Фокс, а известный филолог-классик М. Уэст, в заметке об одном стихотворении Анакреонта (West М. L. Melica // Classical Quarterly. Cambridge, 1970. Vol. 20. P. 209).
Grabbe L. L. A History of the Jews and Judaism in the Second Temple Period. L.; N. Y.: T&T Clark International, 2004. Vol. 1. Yehud: A History of the Persian Province of Judah. (Library of Second Temple Studies; 47). xx + 471 p.
Новая книга Лестера JI. Граббе, профессора кафедры Ветхого Завета и раннего иудаизма Университета г. Халл, открывает его четырехтомную «Историю евреев и иудаизма в эпоху Второго Храма», которая должна прийти на смену более ранней однотомной работе автора «Иудаизм от Кира до Адриана» (1992). Первый том посвящен истории Иудеи (арам. YeMd) в период персидского владычества. По сути, это классический исторический труд, в котором детально рассматриваются политические и административные структуры, экономика, общественная и религиозная жизнь, развитие литературы, а также освещаются основные события внешней и внутренней истории одной страны и ее народа в конкретный отрезок времени.
Историю Ахеменидской державы вряд ли можно назвать малоисследованной темой в науке. По сути, с его изучения древнегреческими историками (Геродотом, Фукидидом и проч.) началось становление истории как науки. Хотя в XX веке выходило немало добротных работ («История персидской империи» Олмстеда (1948), Кембриджские Древняя история (САН) и История иудаизма (CHJ), «История персидской империи от Кира до Александра» П. Бриана (1996)), книга Граббе интересна не только как очередное обобщение данных, полученных за четверть века исследований. Автор предлагает по-ново-му оценить значение исследуемого периода в развитии межзаветного иудаизма. Он показывает, что проблемы, с которыми столкнулись евреи на рубеже эр, уходят своими корнями не в эпоху завоеваний Александра Македонского, как об этом принято говорить, а в гораздо более ранний период.
Том начинается с рассуждений о целях и методах исторического исследования. Особое внимание автор уделяет новейшим тенденциям в науке — с одной стороны, противостоянию, с другой — попыткам адаптации и усвоения постмодернистских подходов к анализу текстов (т. н. «новый историцизм» и «культурный материализм»), приводя примеры, связанные с изучением Ветхого Завета (дебаты об историчности повествований о патриархах, завоевании Ханаана и проч.). Свою позицию в этих спорах он отказывается жестко определять как «минималистскую» (отвержение историчности библейских рассказов) или «максималистскую» (полное принятие Библии как исторического источника), хотя противники (Копенгагенская школа) склонны относить его к числу последних. Граббе, по его словам,
