CC BY
65
УДК 82.091
И.А. Толмашов, асс. ГАГУ, г. Горно-Алтайск, E-mail: tolmashov@mail.ru СТИХОТВОРНОЕ НАЧАЛО В «ПУШКИНСКОЙ» ПРОЗЕ А. БИТОВА
В статье рассматриваются произведения одного из представителей постмодернизма Андрея Битова, которые обращены к личности и творчеству А.С. Пушкина. Внимание привлекает процесс смешения прозы и стиха, их взаимовлияние и результат — переходные формы: метризованная проза, свободный стих, монтаж стиха и прозы в рамках одного произведения.
Ключевые слова: А. Битов, рецепция, синкретизм, прозиметрия, лиро-эпос.
Представителей первой волны русского постмодернизма А. Битова, Вен. Ерофеева, И. Бродского, Л. Рубинштейна, Д. Пригова, А. Терца и др. объединяет новое мироощущение и новый тип письма, основанный на деконструкции текста Книги культуры в духе деидеологизации, деиерархизации, релятивизации и т.п. [1]. Обратим внимание на важное замечание И.П. Ильина о том, что в произведениях названных авторов, наряду с интертекстуальностью, игрой, теоретической рефлексией по поводу собственного сочинения, выходом за границу литературы - в сферу теории литературы, эстетики, культурологии, нашло свое преломление «поэтическое мышление» как «основной, фундаментальный признак постмодернистской
чувствительности» [2, с. 261].
В русской литературе второй половины XX века происходит насыщение прозы метрическими фрагментами. Так, по наблюдению Ю.Б. Орлицкого, высокий процент метричности наблюдается в отдельных произведениях С. Довлатова, В. Аксенова, Вик. Ерофеева, А. Терца, Вен. Ерофеева, С. Юрьенена, Ю. Клеха, А. Битова и др. [3]. Данная особенность обязана своим появлением общей ориентации русской постмодернистской словесности на классические эпохи русской литературы, для которых характерна проницаемость границ стиха и прозы и различные формы сближения и даже синтеза этих принципиально различных способов ритмической организации художественной речи.
Бесспорным является и тот факт, что именно творчество А.С. Пушкина - один из ярких образцов преодоления жанровой и стилистической однородности текста, имитации нехудожественной речи, шокирующего современников введения в текст «непоэтических» элементов. Общеизвестно также, что художественное единство стихов и прозы, их своеобразный диалог - совсем не редкость у Пушкина (например, в таких его произведениях, как «Борис Годунов», «Кавказский пленник», «Разговор книгопродавца с поэтом», «Череп», замысел «Сказки о царе Салтане» и др.). Исследователи обращали внимание как на поэтические ритмы в прозе А.С. Пушкина, так и на прозаическое начало в его лирике [4].
Причем определенная метризация наблюдается не только в художественных текстах Пушкина, но и в его эпистолярии. При анализе писем поэта исследователями констатируется достаточно высокая, в том числе и по сравнению с художественной прозой, частотность аналогов силлабо-тонических строк (длиной более трех стоп) и делается предположение, что все это связано с бессознательным в большинстве случаев и сознательным в ряде случаев воздействием стихотворного мышления на строй пушкинский прозы [5, с. 23].
Из русских постмодернистов отчетливо актуализирует пушкинскую традицию А. Битов, осознанно выбирая Пушкина в качестве креативного образца. Сближение происходит на основе рефлексивно переживаемой Битовым общности художественного мышления, специфику которого мы усматриваем в его «поэтичности» (мы не имеем ввиду родовое предпочтение лирики Битовым и не умаляем место прозаических жанров в его творчестве. Мы лишь констатируем тяготение к таким художественным явлениям, как жанровый синкретизм, прозиметрия, введение нового жанрообразования - стихопрозы, общее стремление Битова к пушкинской поэтической гармонии).
Несмотря на прочно устоявшееся восприятие Битова исключительно как прозаика, автор начинал свою творческую деятельность в 1956 году как поэт. Им выпущены два сборника стихов: «Дерево. 1971-1997» и «В четверг после дождя». Отметим любопытный заголовочный комплекс последнего сборника, который звучит следующим образом: «В четверг после дождя: Дневник прозаика (Стихи)».
А. Битов относится к числу писателей, активно владеющих и прозой, и стихом. Разумеется, способность «включать» стихотворное мышление не может не
сказываться и на ритмической природе прозы авторов, с успехом сочетающих в своем творчестве стих и прозу, к числу которых Битов, как и Пушкин, относится безусловно.
Проза А. Битова последних лет неизменно «заражается» поэзией, вдыхает ее, незаметно для самой себя она метризуется, приобретает строфическую организацию, графическое оформление, сближающее ее с поэзией. Наиболее очевидное свидетельство вторжения стихового начала в битовскую прозу - ее метризация, которую нередко сопровождает особая звуковая организация текста (по стиховому принципу), стремление к сокращению объема и автономизации строф-абзацев. В визуальном воплощении текстов А. Битова («Пушкинский дом», «Вычитание зайца. 1825», многочисленные эссе, собранные в книге «Воспоминание о Пушкине») активизируются дополнительные графические средства (шрифты, отступы, знаки препинания, играющие чисто художественную роль и т.п.). Наконец, экспансия стихового начала проявляется в обильном цитировании пушкинских стихов, в использовании их в заглавиях частей прозаического целого по стихотворному принципу.
Наиболее очевидный стиховой прием в прозе Битова -внесение в структуру прозы силлабо-тонического метра, т. е. регулярной повторяемости ударных и безударных слогов, создающей в прозаическом целом аналоги стихотворных стоп; эти стопы, в свою очередь, образуют внутри горизонтально разворачивающейся прозаической строки или достататочно длинные сложные цепи метра, или вычленяемые с помощью системы клаузул и переносов аналоги стихотворных строк.
Если мы обратимся к ранним книгам Битова («Дачная местность» (1967), «Аптекарский остров» (1968), «Уроки Армении» (1969), «Образ жизни» (1972), «Семь путешествий» (1976), «Грузинский альбом», «Человек в пейзаже» (1986)), то в них увидим поэтику метафоризма. Все дело «в непрерывном резком и взаимном перенесении значений, внутренних форм, в том «сопряжении далековатых понятий» (Ломоносов) на уровне соотношения самих слов как образов, как семантики, которое и характерно для текста метафорического типа. Это есть проза поэтическая, исполненная явного и скрытого метафоризма на уровне языка, слова, а также исполненная ритма, звука, напева, цвета, света. (...) Не слово как таковое тут важно, а полное напряжение всех словесно-звуковых средств, призванных выразить музыкальную, световую, природно-духовную подоснову мира явно и вещно, и как раз прямо, а не композиционно [6, с. 86]. Именно эмоционально-лирическое содержание такой прозы подсказывает одновременно и эти стилистические особенности, и связанную с ними «ритмизацию».
Сразу после выхода «Пушкинского дома» А. Битова исследователи отмечали большую роль собственно поэтического слова в структуре романа, находя в нем
«поэтическое мышление». Так, В. Чалмаев замечает, что роману «присущ сложно организованный музыкальный ритм» [7], а И.С. Скоропанова, рассуждая о поэтике романа, указывает, что, несмотря на кажущуюся хаотичность построения, роман все же имеет свой жесткий структурный каркас, на котором крепится повествование, автору нужна организующая «кристаллическая решетка», какую он обнаруживает в поэзии [1, с. 124]. В романе посредством игры с претекстами Битов достигает предельной степени концентрации пушкинских цитат. Так, в цитате «Отчизне посвятим... пора, мой друг, пора!..» автор по принципу центона соединяет слова из стихотворения Пушкина «К Чаадаеву» и часть названия его стихотворения «Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит». В финале «Пушкинского дома» читатель находит стихотворный текст под названием «Двенадцать», которое сам автор именует «стихотворным конспектом романа». Однако «Пушкинский дом» трудно назвать «прозиметрической композицией» [3], при этом активная цитация одних стихотворных текстов и постоянная отсылка к другим создает в тексте постоянный стиховой фон, на котором особенно отчетливо «слышны» и собственные битовские «случайные метры», кажущиеся в этом контексте цитатами из русской поэзии «вообще».
Самый очевидный способ присутствия стиха в прозе -его цитация, монтаж с прозаической тканью повествования, превращающий прозаический текст в прозиметрический. В эссеистике Битова пушкинские стихотворные цитаты представлены довольно широко.
Прежде всего, обращают на себя внимание «пушкинские» эпиграфы к циклам и отдельным текстам. Ими снабжены «вторичные заметки» «Черепаха и Ахиллес» и эссе из цикла «Предположение жить», причем без обозначения контекстуально очевидного имени автора, но с указанием года написания. Многие из этих цитат взяты из пушкинской прозы и даже из «несобственно пушкинской» речи, приписываемой поэту его современниками [8]. Нарочитая небрежность цитирования, часто используемая Битовым, есть не что иное, как способ активизации читательского поиска источника цитаты с целью открытия в процессе поиска игры смыслов.
Сложнее обстоит дело с проявлением стихотворного начала в форме случайных силлабо-тонических метров. У Битова такие фрагменты встречаются редко, хотя иной раз оказываются очень выразительными. Так, Ю.Б. Орлицкий [3] находит следующие примеры: «Как хороша любая книга «Пушкин!» (Я5); «И чем ближе к концу, тем важнее» (Ан3), «Пушкин - это вечная утрата. // И вечная память об этой утрате» (Х5 + Амф4). Для Битова характерны и метрические фрагменты, не захватывающие предложения целиком: «Он изо всех и из последних сил /// сохраняет естественность поведения.» (Я6 + «безразмерная», метрически нейтральная проза), и фрагменты, выступающие аналогами «полутора» строк: «Итак, в Судьбу нельзя вмешаться, / руководить /// ею, а принимать кардинальные решения ...» (Я4 + 2 +
нейтральный фрагмент), и более сложные случаи: «Он таил в себе надежду // проскочить между жизнью и смертью, // пройти через игольное ушко, // верил в счастье второго рождения» (Х4 + Ан 3 + Я5 + Ан3) и т.д.
Несколько примеров из очерка Битова о Набокове «Смерть как текст»: «Как и Пушкин, / он не для всех писал» (Я); там же - о книге Пушкина: «Томик обгорел и стал овальным, / в середине сохранился текст, / окруженный /// изящным / пепельным рюшем, как крылышко бабочки-траурницы» (Х5х2 + одно безразмерное слово Х Дак5).
Нередко ритм образуется у Битова с помощью соединения стихотворной цитаты и соседнего фрагмента авторской прозы - например, в конце «Начатков астрологии русской литературы»: «И не Близнец-Овца, а Пушкин (Я4). И не Собака-Весы, // а Лермонтов. «и не был / убийцею создатель Ватикана» (Я3 + 5).
Иллюстрацией этого служит эссе «Свободу Пушкину!» из цикла «Погребение заживо». Начинается оно своеобразным парадом силлабо-тонических метров:
Во уже почти полвека мы перемываем Пушкину (Х) // кости, полагая, что возводим / ему памятник (Я) // по его же проекту. Выходит, (Ан) // он же преподносит нам
единственный (Я) // опыт загробного существования (Дак). // По Пушкину можно судить - мы ему доверяем (Амф).
Рассчитываясь с ним, мы отвели ему (Я) // первое место во всем том, (Х) // чему не просоответствовали сами. (Я) // Он не только первый наш поэт (Х), // но и первый прозаик, историк (Ан), /// гражданин, профессионал, /// издатель, лицеист, лингвист, / спортсмен, любовник, друг (Я). /// В этом же ряду /// Пушкин - первый наш невыездной (Х) <...>.
После трех первых строф эссе насыщенность битовского текста метром заметно ослабевает и становится ощутимой вновь только в конце, выделяя фразы: «. что было бы, если бы Пушкин.», «Как шла бы российская жизнь.», «Что было бы, если бы.» и «Если бы Пушкин увидел Париж.». Очевидно, что все эти фразы, очень близкие по лексическому составу, выделяют главную тему финала -
неосуществившееся пушкинское «предположение жить».
Прибегает Битов и к стихоподобной, так называемой версейной строфе, для которой характерны не только малые размеры и соизмеримость с соседними строфами, но и тяготение к совпадению строфы с границами предложения. В «Щедрости», занимающей чуть более страницы, версейно выделена характеристика поэта:
Он был азартен, считал себя игроком, а его разве что ребенок не обыгрывал.
Весь в долгах, он нищему подавал золотой.
Он написал «Медный всадник», при жизни не напечатанный.
Он умер от раны, защищая честь жены.
Даже друзья не понимали его.
Напомним, что завершается «Щедрость» тоже
сверхкраткой строфой-кодой - «Каков Пушкин!!»
Метризованная проза Битова образуется не только в результате «облагозвучивания» обычного прозаического текста. В нее могут быть превращены стихи. В этом случае в тексте произведения обнаруживаются все признаки стиха (ритм и метр, рифма и рифмовка, строфика), кроме одного, главного: нет графического членения на строки. См. в повести «Глухая улица»: «Изъеденный жуком мужик, он бесконечно не изжит, и вот корова еще дышит, хотя ее никто не слышит, приникни ухом к злобе дня, оглохнешь, жизнь свою кляня, благодаря всему на свете поймешь однажды связи эти, тебя, Господь, благодарю за равенство календарю. календарю, календарю. календарю тебя, Господь.». Дальше рассказчик говорит о своей бабушке: «.не заметил, что умерла, не помню когда. Рассказывала, как сейчас помню, как не помню когда».
Кроме метричности, воздействие стиховой культуры на прозу сказывается также в отдельных проявлениях стихоподобной звукописи (условно говоря, в паронимизации прозы), в ориентации на сверхкраткую стихоподобную строфу (строфизации), в активизации графической аранжировки текста (визуализации) и тяготении к малым жанрам (миниатюризации). Все это мы без особого труда находим в пушкинской эссеистике Битова.
Таким образом, в «пушкинской» прозе Битова ритмизованная цитата является агентом стиховой культуры в прозаическом тексте, способным - при определенной плотности - влиять на сам абсолютно прозаический статус текста, насыщенность которого пушкинскими и иными стихотворными цитатами превращает произведение в прозиметрическую композицию.
Итак, метризация выступает в творчестве А. Битова прежде всего как знак определенной литературной традиции (Пушкина - Серебряного века - Набокова). Вслед за Пушкиным Битов отвергает строгую предопределенность в использовании стиха и прозы, которая отрицает возможность и право свободного выбора и у автора, и у читателя, а именно право на свободу выбора осознается Битовым едва ли не как высшая ценность жизни: «Поэт по определению не трус. Свобода и смелость в нем синонимы» [9, с. 53].
Наши наблюдения позволяют говорить не об особой разных конкретных проявлениях, можно утверждать, что
насыщенности битовской «пушкинистики» метром, сколько о Битов, опираясь на пушкинский опыт, всем своим
функциональной значимости ее метрических фрагментов, творчеством убеждает, что лишь на пути такого
выделяющих особо важные в смысловом отношении фразы, взаимодействия возможно поступательное и эффективное
выполняющие роль своеобразного метрического курсива. развитие и литературной критики, и литературного
Учитывая, что взаимодействие стиха и прозы является творчества. всеобъемлющим признаком пушкинского творчества в самых
Библиографический список
1. Скоропанова, И.С. Русская постмодернистская литература: учеб. пособие. - 5-е изд. - М.: Флинта: Наука, 2004.
2. Ильин, И.П. Постмодернизм // Современное зарубежное литературоведение (Страны Западной Европы и США). Концепции. Школы. Термины: энциклопедический справочник. - М.: Интрада, 1996.
3. Орлицкий, Ю.Б. Стих и проза в русской литературе: Очерки истории и теории. - Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 1991.
4. Григорьева, А.Д. Прозаическое начало в поздней лирике Пушкина // Русский язык. Проблемы художественной речи, Лексикология и лексикография. Виноградовские чтения. 1Х-Х. - М.: Наука, 1981.; Маевская, Т.П. Поэтические ритмы в прозе А.С. Пушкина (На материале «Пиковой дамы») // Пушкин и мировая культура (Материалы Международной конференции. Крым, 2002) / науч.ред. С.А. Фомичев; РАН. -СПб., 2003.
5. Орлицкий, Ю.Б. Силлабо-тонический метр в эпистолярии Пушкина: К постановке проблемы // Изв. Акад. наук. Сер. лит. и яз., 1996. - Т. 55. -№ 6.
6. Гусев, В.И. Искусство прозы. Статьи о главном. - М., 1999.
7. Чалмаев, В. Испытание надежд. Перестройка и духовно-нравственная ориентация современной прозы. - Москва, 1988. - №4.
8. Лотман, Ю.М. Пушкин: Биография писателя. Статьи и заметки 1960-1990. - СПб.: Искусство, 1999.
9. Битов, А.Г. Каменноостровская месса // Новый мир. - 2006. - №1.
Статья поступила в редакцию 20.10.09
УДК 72.036(571.1)
Е.А. Груздева, аспирант НГАХА, г. Новосибирск, E-mail: janeangel@mail.ru
КОМПОЗИЦИОННЫЕ И ДЕКОРАТИВНЫЕ ОСОБЕННОСТИ МОДЕРНА В ДЕРЕВЯННОЙ АРХИТЕКТУРЕ ГОРОДОВ ЗАПАДНОЙ СИБИРИ
В статье рассмотрены как новые, так и традиционные композиционные принципы деревянных зданий стиля модерн. Выявлены некоторые декоративные приемы и элементы, являющиеся характерными признаками стиля сибирских городов.
Ключевые слова: стиль «модерн»; композиция фасада; декоративные элементы; традиции в архитектуре.
В деревянной архитектуре Западной Сибири в конце XIX - начале XX веков были выработаны композиционные приемы, принципы и декоративные элементы нового стиля -«модерн» - значительно отличающиеся от предыдущих стилей.
Деревянные здания стиля модерн возводились преимущественно в центральных районах городов, но также они строились и на периферии и в районах, прилегающих к железнодорожной магистрали и станциям.
В стиле модерн здания, строившиеся из дерева, представлены следующими типами: частные и
многоквартирные жилые дома, здания и сооружения железнодорожной магистрали (станции, церкви, школы, водонапорные башни и др.), административные, общественные (народные дома, ипподромы, различные развлекательные здания и сооружения и др.) и торговые здания. Часто в одном здании совмещались жилые и торговые или общественные функции.
В частных жилых домах Сибири планировочные решения подчинялись требованиям и нуждам заказчиков. Схема расположения помещений и «сценарий» движения по зданию чаще всего диктовались функциональными потребностями заказчиков и традициями, а не эстетическими или программными представлениями архитекторов, как это было в Европе и европейской части России. Деревянная архитектура стиля модерн в городах Западной Сибири представлена зданиями с традиционными объемнопланировочными решениями (избы со связью, пятистенки, крестовые избы) и конструктивными системами, созданными на их основе или с дополнениями (башни, лестничные клетки, мезонины и т.д.). Кроме того, под влиянием стиля модерн стали строить сибирские жилые дома с индивидуальными сложными объемно-планировочными решениями, возводившихся как по примеру европейских и в большей мере российских и видоизменявшихся под влиянием местных
условий и требований. Формировались также собственные композиционные решения, обусловленные традициями сибирского зодчества и новыми функциональными и культурными требованиями, западными идеями.
Новые, привнесенные в деревянную архитектуру сибирских городов из европейской части России, композиционные принципы, такие как акцентирование внимания на объеме и силуэте здания, асимметрия, размещение декоративных и архитектурных элементом в зависимости от функционально-планировочной структуры, нарастание декора снизу вверх [1], и др., наиболее полно проявились в особняках и многоквартирных жилых домах Томска, Омска, Тюмени. К этой группе зданий относятся дома, объемно-пространственное решение и композиция фасадов которых соответствуют принципам модерна: построение объема исходя из функционально-планировочного решения, соответствие объемно-композиционного решения здания конструкции и выявление особенностей конструкции и материала на фасадах, более свободное расположение архитектурных элементов и декоративных деталей на фасадах (рж. 1).
В декоративном оформлении использовались приемы европейского модерна интернационального, рационального и национально-романтического направлений, применялись как стилизованные элементы русской и сибирской национальной архитектуры (особняк Голованова по ул. Красноармейской 71 и особняк Ивашкевича по ул. Тверской 66 в Томске и др.), так и переработанные мотивы финского, венского модерна, школы Глазго и др. (особняк Крячкова, особняк
Быстрожицкого в Томске; жилой дом Кабалкина в Омске, жилой дом по ул. Челюскинцев 3 и особняк по ул. Дзержинского 12 в Тюмени и др.) (рис. 2).
