CC BY
143
УДК 82-3 + 821.161.1-32(092) + 801.613
Е. В. Канищева
Стиховое начало в ритмической организации прозы М. Цветаевой
В статье рассматривается феномен взаимодействия двух форм художественной речи - стиха и прозы. Автор анализирует особенности проникновения стихового начала в структуру прозаических текстов на примере творчества М. Цветаевой, затрагивает аспект ритмической организации прозы, реализующейся на различных уровнях художественного текста.
The phenomenon of interaction of two forms of art speech - a verse and prose is considered in the article. The author analyzes features of penetration of the verse beginning in structure of prosaic texts on an example of creativity of M. Tsvetaeva, mentions aspect of the rhythmic organization of the prose, which realized at various levels of the art text.
Ключевые слова: проза М. Цветаевой, стиховое начало в прозе, ритм прозы, литературный билингвизм, рифма, метр в прозе, версэ, миниатюризация, стихотворная цитация.
Key words: M. Tsvetaeva's prose, the verse beginning in prose, prose rhythm, literary bilingualism, rhyme, metre in prose, verse, miniaturization, poetic citation.
Расцвет творчества М. Цветаевой приходится на период начала XX века, время господства в творческом сознании писателей необходимости поиска новых форм, способов воплощения творческой индивидуальности и в тоже время исчерпанности художественных приемов. В данной обстановке рождаются новаторские идеи, появляются экспериментальные литературные формы. Одним из путей новаторства, воплощения новых идей становится взаимодействие двух форм художественной речи - стиха и прозы, проникновение элементов стихотворных произведений в прозаические. Например, известны эксперименты А. Белого, Е. Замятина, А. Ремизова с включением метра в структуру прозы, с версейной организацией прозаического текста.
Проза М. Цветаевой, по свидетельству самого поэта и исследователей ее творчества, является продолжением поэзии, единым художественным материалом, отражающим авторскую личность. В письме к критику А. В. Бахраху, написавшему в 1923 г. статью о книге «Ремесло», М. Цветаева на вопрос «Куда дальше? В музыку?» отвечает: «Из Лирики (почти музыки) - в Эпос. <...> Это не ваш «планирующий спуск», - это разряжение голоса - в голосах, единого - во множествах. Чем на тысячу голосов выражать одну свою душу, я буду одним голосом выражать тысячу чужих, из которых каждая - тоже одна!» [12, с. 468].
По словам Е. В. Титовой, появление эссеистического начала в творчестве М. Цветаевой было «связано прежде всего с желанием автора осмыс-
© Канищева Е. В., 2013
лить крайности собственного «я», разомкнуть круг узких, домашних тем, охватить множественность бытия, расширить сферу освоения действительности» [10, с. 153]. Прозаическая структура позволила поэту использовать все преимущества этой формы художественной речи - создавать в тексте сюжетную линию, систему образов и центрального героя, в то же время сохранив возможность остаться верной поэтическому слову, его особой семантической емкости и силе. И. Бродский в известной статье «Поэт и проза» высказал мнение о том, что проза М. Цветаевой обогащается различными стиховыми элементами за счет «перенесения методологии поэтического мышления в прозаический текст» [1, с. 57].
Исследователи явления экспансии стиха, в частности, Ю. Б. Орлиц-кий, указывают наиболее яркие признаки стиховой структуры в прозаическом тексте - наличие метрических и рифмованных фрагментов, стихотворных цитат, строфическую организацию прозы и миниатюризацию.
В статье мы проанализируем особенности проявления элементов стиха в структуре прозы М. Цветаевой. Эта тема представляется перспективной, актуальной, т. к. данный аспект творчества поэта затрагивался в современной науке поверхностно. В статье Ю. Б. Орлицкого «Об особенностях ритма цветаевской прозы» анализируется особенность стиховой экспансии на примере эссе «Световой ливень» [5]. Тем не менее, появление стиховых элементов в прозе М. Цветаевой не было предметом специального изучения.
Самыми очевидными способами экспансии стиха в структуру прозаических произведений являются метр и рифма. При переходе от обычного повествования к метризованному возникает яркое ощущение ритма, очень часто оттеняющего напряженную ситуацию, переломные моменты в развитии действия. Чередование метризованных и «прозаических» фрагментов создает ощутимое ритмическое ускорение обозначаемых событий на фоне других «размеренных».
Появление метра в прозаическом тексте экспрессивно подчеркивает то или иное ключевое слово, фразу, концептуально значимый образ: «А когда человек сказал да, а во рту - нет, то что же он сказал? Он ведь два сказал, да, мама? Он пополам сказал? Но если он в эту минуту умрет, то куда же он пойдет?» («Сказка матери»). Данные вопросы в произведении задает маленький ребенок. В цитируемом отрывке метрические фрагменты несут большую семантическую нагрузку, подчеркивают проблемность поставленного вопроса, его важность для детского сознания.
Часто в прозаических произведениях М. Цветаевой метрически организованным оказывается предшествующий стихотворной цитате прозаический отрывок:
«И я, обольщенная строчкой и уже оторвавшись: мысленно:
«Сонм белых бабочек! Раз, два... четыре...
(- нет! -)
Сонм белых девочек! раз, две, четыре.
Сонм белых девочек - да нет - в эфире
Сонм белых бабочек! Прелестный сонм
Великих маленьких княжон.» («Мои службы»).
Ритмизованное амфибрахием начало первой строчки цитируемого отрывка создает органичный переход от прозаического повествования к стихотворному, подготавливает к восприятию ритмически организованного текста. Из прозаической ткани постепенно возникает четкий стихотворный ритм.
Другим ярким элементом стиха можно назвать рифму. Появление рифмованных отрывков орнаментирует, украшает прозаический текст. Исследователи отмечают, что рифма, возникающая в стихе, имеет принципиальные отличия от рифмы, появляющейся в прозе. М. И. Шапир подчеркивает, что «созвучия, вызванные совпадением грамматических форм, будучи достаточными для ощущения рифмы в прозе, не всегда воспринимаются таковыми в стихе» [15, с. 14] и наоборот неточные, приблизительные рифмы более четко соотносятся в стихотворном тексте. Поэтому появление в прозе четко обозначенной рифмы имеет особое значение для восприятия текста как синкретичного, находящегося на грани стиха и прозы.
По замечанию Н. Фатеевой, появление рифмы «без специального графического оформления в структуре прозы создает подобие стиховой чле-нимости» [11, с. 366], то есть позволяет читателю выполнить разбивку на строфы - ту работу, которая выполняется невольно при чтении метризованных рифмованных отрывков.
Появление рифмы в прозе М. Цветаевой выполняет те же функции, что и в стихотворном тексте. С ее помощью поэт акцентирует внимание на отдельных словах, их созвучие, сближение становится принципиально важным: «Гневом черни, одной - всегда, одним - всегда. Потому что стара вещь - вражда, и сильна вещь - вражда», «Из глаз - ненавидящий класс» («Китаец»). В подобных примерах, как и в стихотворном тексте, рифма продуцирует, движет смысл, как бы ведет основной мотив подтекста.
Появляясь в композиционно значимых фрагментах, рифма усиливает значение отдельных лексем, акцентирует семантические связи слов.
Напрямую соотносится с рифмой стихотворного текста, находящейся в конце строки, появление рифмующихся слов в конце абзацев прозы. Наряду с четкой строфичностью подобный способ оформления прозаического текста формирует ассоциативную связь со стиховой структурой:
«Мешок слабо завязанный, рассыпается. Клюканье. Хлипанье. Терпеливо и не торопясь подбираю.
Обратный путь. С картошкой. (Взяли только два пуда, третий утаили). Сначала беснующимися коридорами, потом сопротивляющейся лестницей, слезы или пот на лице, не знаю.
И не знаю, дождь иль слезы На лице горят моем.
Может, и дождь! Дело не в этом! <...> (Не я везу санки, вместе везем. Санки - сподвижник по беде, а беда - картошка. Собственную беду везем!)» («Мои службы»).
В цитируемом отрывке рифмуются попарно несколько абзацев, один из которых представляет собой стихотворные строки. Метрическая организация подобных прозаических фрагментов создает «двойную ориентированность на стих», по выражению Ю. Б. Орлицкого [6, с. 42], выражающуюся в одновременном появление двух стиховых элементов в прозе, в данном случае - метра и рифмы.
Проникновение элементов стиха в структуру прозы происходит также на уровне визуальной организации, что выражается в стремлении прозаического текста к версейности, равенству абзацев одному предложению, одной типографской строчке.
В прозаическом тексте абзац является графически и семантически выделенным единством. В стихе подобную функцию выполняет строфа. Аналогия в визуальном оформлении стихотворного и прозаического текстов возникает в том случае, когда в прозе абзацы оказываются примерно равными или сближающимися по объему, ассоциативно напоминающими стихотворную строфу.
Стремление прозаического текста к стихотворной организации, ориентацию на версейность исследователи относят к «визуальнотипографическим средствам» [13, с. 9], позволяющим усилить ритмическую организацию прозы. По замечанию исследователей, использование визуально-типографических средств имеет определенные композиционные возможности создания ритмической организации прозаического текста, роднит его со стихотворной структурой.
По замечанию исследователей визуальной структуры прозы, строфическое оформление текста выполняет важную функцию с точки зрения композиционной и нарративной организации; подчеркивает нелинейность повествования: «. вертикальные фрагменты в прозаическом тексте не только разрушают традиционную линейность, но и наполняют выделенную часть текста особым смыслом» [8, с. 78].
В письме Б. Л. Пастернаку М. Цветаева описала интонационные особенности своей прозы: «Моя проза: пойми, что пишу для заработка: чтения вслух (курсив М. Цветаевой. - Е.К.), то есть усиленночленораздельного пояснительного» [12, с. 497]. Установку на чтение произведения вслух, его интонирование создает, наряду с появлением метрических фрагментов, строфическая структура текста, т. к. оформляет специфическую ритмическую организацию, задает темп чтения и особенности произношения. По замечанию Е.Г. Иващенко, подобный способ восприятия текста изначально характерен для поэзии, появление данной установки при чтении прозы свидетельствует о проникновении стиховых элементов в структуру прозы [2, с. 45].
Часто в прозаических произведениях М. Цветаевой абзац представляет собой одно - два предложения. Читатель легко соотносит миниатюрные абзацы, называемые исследователями версейной строфикой, со строфической организацией стихотворного произведения:
«Я опускаю исключительный случай: женщина, обделенная материнством.
Опускаю и случай банальный: барышня, растленная от природы или в угоду моде, — неизменно ничтожное существо удовольствия.
Также опускаю редкий случай души тоскующей, ищущей в любви душу и, стало быть, обреченную на женщину» («Письмо к Амазонке»).
По замечанию Ю. Б. Орлицкого, «заметно активизируют строфическую композицию и визуальные эффекты» [4, с. 67]. Подобным приемом в прозе М. Цветаевой можно считать графическое отделение глав друг от друга различными типографскими значками:
«. В промежутке - вся любовная гамма поэта.
Третье лицо - всегда отвод. В начале любви - от богатства, в конце любви - от нищеты.
История некоторых встреч. Эквилибристика чувств.
Рассказ юнкера: «... объясняюсь ей в любви, конечно, напеваю .»
(«О любви»).
Между предложениями-абзацами в подобных отрывках появляется более длинная пауза, семантическая значимость ее возрастает. Графические разделительные знаки представляют собой визуальное препятствие, которое маркирует паузу, обозначает некое семантическое сгущение. Ритм чтения в данном случае значительно замедляется, возникает особая ассоциативная связь между предложениями-главками.
Одним из способов строфической членимости текста можно считать появление диалогов, удельный вес которых на пространстве прозаической страницы Цветаевой является значительным [4]. Подобное оформление подчеркивает ощущение уравновешенности строк, абзацев, поддерживает тенденцию визуализации прозы:
«Гейне ревнует меня к Платену, Платен к Гельдерлину, Гельдерлин к Гете, только Гете ни к кому не ревнует: Бог!
- Что вы любите в Германии?
- Г ете и Рейн.
- Ну, а современную Германию?
- Страстно.
- Как, несмотря на.
- Не только не смотря - не видя!
- Вы слепы?
- Зряча.
- Вы глухи?
- Абсолютный слух.
- Что же вы видите?
- Гетевский лоб над тысячелетьями.
- Что же вы слышите?
- Рокот Рейна сквозь тысячелетия.
- Но это вы о прошлом!
- О будущем!
Гете и Рейн еще не свершились. Точнее сказать не могу» («О Германии»).
Диалоги усиливают вертикальные тенденции прозаического текста, что может ассоциироваться с традицией оформления стиховой структуры.
Ярким признаком проникновения стиховых элементов в прозу является миниатюризация текста. Традиционно небольшой объем стихотворения ассоциативно переносится и на прозу с приметами стихового начала. Стремление к миниатюризации обусловлено желанием создать произведение, которое читается «за один присест», как и стихотворение, иначе «автор лишает себя очень важного преимущества, достигаемого за счет целостности, - ибо во время перерыва нас отвлекают разные житейские интересы и очарование нарушается» [14, с. 19].
Прозаическое наследие М. Цветаевой включает произведения значительные по объему, например воспоминания о современниках («Повесть о Сонечке» - 232 стр.), эссе («Наталья Гончарова» - 71 стр.), а также лирические зарисовки, миниатюры (например, дневниковые записи «Грабеж», «Расстрел царя», «Чесотка», <^гаи1ет» и др.), которые занимают полстраницы.
Несмотря на достаточно большой объем некоторых прозаических произведений М. Цветаевой, многие из них характеризуются стремлением к миниатюризации: имеют дробную структуру, делятся на части отступами или графическими знаками. Например, миниатюра «О любви» объединяет в своей структуре части различного объема, от одного предложения до законченной сцены. Данные главки не имеют общего сюжета и героя, объединяются посредством личных авторских ассоциации, оформляя главный мотив произведения, как правило, обозначенный в заглавии.
Говоря о жанровой специфике прозы М. Цветаевой, исследователи, как правило, избегают точных, конкретных формулировок. Например, Л. Мнухин подчеркивает, что «Цветаева не сочиняла рассказов, новелл, повестей, романов, не писала именно в тех жанрах, о которых мы привыкли говорить как о художественной прозе», «в цветаевской прозе - свои жанры, вернее, свой сплав нескольких жанров» [3, с. 218].
Но в некоторых прозаических произведениях М. Цветаева сама включает обозначение жанра в заглавие произведения. Например, «Повесть о Сонечке», «Письмо к Амазонке» имеют некоторые особенности, характерные для того жанрового обозначения, которое фигурирует названии.
«Письмо к Амазонке» представляет собой обращение к Натали Барни, французской писательнице, автору книги «Мысли Амазонки». Жанр, обозначенный автором уже в названии - письмо - предполагает послание, обращение к конкретному лицу, наличие адресата и получателя. По мнению С. Ташлыкова, «послание выполняет две функции - информативную и коммуникативную: адресант должен, во-первых, отобрать материал, во-вторых, соотнести его с личностью адресата» [9]. «Письмо к Амазонке» М. Цветаевой начинается с обращения, хотя и скрытого: «Вашу книгу я прочла». Но постепенно, разговор с конкретным собеседником перерождается в размышления, в спор с самим собой, и более - в обращение к читателю, к широкому кругу людей. Не случайно на первых же страницах «Письма» автор отмечает: «Выслушайте меня. Вам не надо отвечать мне — только услышать». Данная особенность обусловливает отсутствие в тексте сюжетной линии, традиционного героя.
Стиховая структура может проникать в прозаический текст в виде стихотворной цитации. По замечанию Ю. Б. Орлицкого, появление стихотворных цитируемых отрывков «превращает прозаический текст в прози-метрический» [7, с. 78], причем, по мнению исследователя, «наибольший прозиметрический эффект создается тогда, когда переход от стиха к прозе субъектно не мотивирован и осуществляется непосредственно в авторской речи» [6, с. 415]. Ю.Б. Орлицкий для обозначения подобных текстов предлагает термин «прозиметрум», который понимает в традиционном значении как «текст, состоящий из чередующихся фрагментов стиха и прозы» [6, с. 412].
М. Цветаева часто прибегает к данному приему в прозе, изображая способ рождения поэтического произведения, подчеркивая родство двух форм речи, стиха и прозы. Например, во «Флорентийских ночах», «О любви» в качестве цитаты М. Цветаева использует отрывки из стихотворений А. Ахматовой. В некоторых случаях источник цитируется дословно, с точным указанием авторства, в других произведениях - творчески переосмысливается и перерабатывается, имеет лишь намек на цитирование: «Слово женщины-поэта: «Столько просьб у любимой всегда! У разлюбленной просьб не бывает.» На этот раз «столько просьб» - у любящей!» («Флорентийские ночи»).
Стихотворная цитата может являться отдельной частью прозаического произведения, выделенной графически. Такая обособленность подчеркивает неожиданность и в то же время оправданность перехода от прозы к стиху и, наоборот, от стиха к прозе:
- «Только живите!» Я уронила руки, Я уронила на руки жаркий лоб...
Так молодая Буря слушает Бога
Где-нибудь в поле, в какой-нибудь темный час.
И на высокий вал моего дыханья
Властная вдруг - словно с неба ложится длань.
И на уста мои чьи-то уста ложатся.
Так молодую Бурю слушает - Бог.
Сюжетно данное стихотворение не связано с прозаическим текстом, но на ассоциативном уровне прослеживается их четкая связь. В следующей главке в прозаическом тексте расшифровывается значение стихотворения, подкрепляясь лексическим повтором слова «живите», встречающегося и в предыдущей, и в последующей частях: «Гостиная - поле, вчерашняя смолянка - Буря, толстый банкир - Бог. Что уцелело? Да вот то одно слово, которое банкир говорил институтке и Бог в первый день всему: «Живите!».
Особенность внутреннего мира, мышления, образа мыслей поэта такова, что подобные изменения структуры речи от стиха к прозе и наоборот оказываются органичными, как бы незаметными для автора текста, так как М. Цветаева естественно жила в двух пространствах, и в прозе всегда оставалась поэтом. Создание прозаических произведений было для нее своеобразным выходом из затруднительной ситуации творческого кризиса - в эмиграции не издавались ее стихи, сложно было общаться с другими поэтами. Проза не является для М. Цветаевой совершенно другим художественным материалом, другой формой организации текста, а становится органичным продолжением поэзии. Стиховая структура и в прозе остается доминирующей.
Стихотворная цитация является обязательным и неотъемлемым компонентом в литературных эссе М. И. Цветаевой. Поэт цитирует отрывки разного объема - от одной строки до нескольких четверостиший. В эссе «Волшебство в стихах Брюсова» цитируемые стихотворные отрывки становятся главным акцентом повествования, кульминационным моментом ритмической организации: «Уже с первой строчки «Ее он увидел в магический час» - нас охватывает легкая дрожь, первая предвестница волшебства. «Магический час» - мы уже чувствуем, что это час сумерек, странный час после заката».
В некоторых случаях стихотворной цитации предшествует предложение, построенное по принципу инверсии, который обусловливает появление лексических повторов. Ритмическая повторяемость, построенная на повторении слов, создает напевность, подготавливает к появлению метрически организованного фрагмента: «Перед нами образ двух сестер, слышавших когда-то первые клятвы поэта; тенистый сад перед нами - сад его юности.
Мы ведь дети, все мы дети, мотыльки вокруг огней!»
(«Волшебство в стихах Брюсова»).
Часто в прозе М. Цветаевой стихотворные цитаты записаны без деления на строки, разделяясь только тире, которое графически фиксирует паузу, появляющуюся между строчками при чтении стихотворения: «Ну, был один молодой человек. Нет, был один старик, и у него была дочь. Нет, я лучше стихами скажу. Цыгане шумною толпою - По Бессарабии кочуют -Они сегодня над рекою - В шатрах изодранных ночуют - Как вольность весел их ночлег - и так далее - без передышки и без серединных запятых -до: звон походной наковальни, которую, может быть, принимаю за музыкальный инструмент, а может быть, просто - принимаю» («Мой Пушкин»).
Таким образом постепенно стихотворный текст переходит в прозаический, но ритмическая соразмерность, свойственная для стихотворения, сохраняется благодаря появлению между строчками тире. Проникновение стиховой структуры в прозаическую не ограничивается перечисленными выше признаками. Проявление стихового начала в прозе М. Цветаевой реализуется на различных уровнях организации текста: синтаксическом (например, в специфике пунктуационной системы текста); лексическом (в особенностях словообразования) и др.
Особенности поэтического мышления позволяют писателю органично вплетать структурные элементы стиха в прозу. Стиховое начало в прозе М. Цветаевой выполняет важную ритмико-стилистическую функцию: рождает особый прозаический текст с неповторимой ритмической организацией, интонацией, оформленной, прежде всего, в непосредственном влиянии стиха на структуру прозы.
Список литературы
1. Бродский И. Поэт и проза // Бродский о Цветаевой: Интервью, эссе. - М.: Независимая газета, 1998. - С. 56-78.
2. Иващенко Е. Г. Эволюция литературного билингвизма в творчестве В. Набокова (взаимодействие стиха и прозы): дис. канд. ... филол. наук. - Благовещенск, 2004.
3. Мнухин Л. «Проза поэта» // Цветаева М. Собрание сочинений: в 7 т. / сост., подгот. текста и коммент. Л. Мнухина. - М.: ТЕРРА - Книжный клуб; Книжная лавка -РТР, 1998. - Т. 4. Кн. 2: Дневниковая проза; Из записных книжек и тетрадей; Ответы на анкеты; Интервью. - С. 216 - 219.
4. Орлицкий Ю. Б. «Москва - Петушки» как ритмическое целое (предварительные замечания) // «Москва - Петушки» Вен. Ерофеева: материалы Третьей международной конференции «Литературный текст: проблемы и методы исследования». -Тверь: Твер. гос. ун-т, 2000. - С. 64 - 68.
5. Орлицкий Ю. Б. «Об особенностях цветаевской прозы» // Семья Цветаевых в истории и культуре России: XV Международная научно-тематическая конференция (Москва, 8-11 октября 2007 г.). - М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2008. - С. 237 -251.
6. Орлицкий Ю. Б. Стих и проза в русской литературе. - М.: РГГУ, 2002.
7. Орлицкий Ю. Б. Стих и проза в русской литературе: Очерки истории и теории. - Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 1991.
8. Семьян Т. Ф. Визуальный облик прозаического текста. - Челябинск: Библиотека А. Миллера, 2006.
9. Ташлыков С. Эпистолярная новелла А. И. Куприна. - Иркутск, 2001. - [Электронный ресурс]: http://slovo.isu.ru (дата обращения: 14.04. 2010).
24
10. Титова Е. В. Эссеистическое и лирическое в творчестве М. Цветаевой: характер взаимодействия // Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века: Межвуз. сб. науч. тр. - Иваново: Иван. гос. ун-т, 2002. - Вып. 5.
11. Фатеева Н. А. Стих и проза как две формы существования поэтического идиостиля: дис. ... д-ра филол. наук. - М., 1996.
12. Цветаева М. И. Сочинения. В 2 т. /сост., подгот. текста, коммент. А. Саа-кянц. - М.: Худож. лит., 1988. - Т. 2: Проза; Письма.
13. Целовальникова Н. В. Ритм прозы А. Ремизова: автореф. дис. . канд. филол. наук. - Астрахань, 2005.
14. Шалыгина О. В. Проблема композиции поэтической прозы (А. П. Чехов -А. Белый - Б. Л. Пастернак). - М.: ОБРАЗОВАНИЕ 3000, 2008.
15. Шапир М. И. На подступах к общей теории стиха (основные методы и понятия) // Славянский стих: Лингвистическая и прикладная поэтика: Материалы международной конференции 23-27 июня 1998 г. / под ред. М. Л. Гаспарова, А. В. Прохорова, Т. В. Скулачевой. - М.: Языки славянской культуры: Наука, 2001.
