CC BY
34
Архив
Стенограмма речи [В. Е. Сержанта] на собрании владивостокских партизан и красногвардейцев, 1932 год
Белые прекратили движение и начали обрабатывать сельское население Владимиро-Мономахово, показывая себя, так сказать, с хорошей стороны, как доброжелателей населения. Полковник Тере-ховский - командир конно-егерьского полка предложил крестьянам прекратить восстание, подчиниться законной власти верховного правителя Колчака, отозвать своих сыновей из партотрядов, уговорить отряды сложить оружие, обещая помилование всем, до меня включительно, добавляя, что только военнообязанные должны будут пойти на службу в правительственную армию. Белогвардейские обещания ввели в заблуждение некоторых крестьян-отцов молодых партизан, которые немедленно после собрания отправились к отряду с целью уговорить своих сыновей вернуться домой. Это, главным образом, были отцы несовершеннолетних детей, которые не подлежали воинской повинности.
Передо мной встал серьёзный вопрос о том, что проникновение крестьян. введённых в заблуждение белыми, в отряды - может вызвать разложение. Передо мной стала задача, каким образом показать крестьянам лицо белых. Совещаться в этот момент было не с кем, да и было некогда. И я решил произвести боевой удар по белым. Рассчитывать на введение в бой всего отряда не было возможности. Тогда я оставил на занятой позиции отряд под командой т. Назаренко и приказал ему при возникновении боя медленно продвигаться вперёд к расположению белых. Цель этого приказа была в том, чтобы отвлечь внимание противника от меня. Я же взял с собой несколько отборных товарищей партизан, как-то т. Чуня, Горельникова партизан военмо-ров Меркулова, Замятина, Трунова, Школу Ивана и других, фамилии которых не помню. Всего в количестве не более 10 человек и мы спустились с первого разъезда в заросли реки Тетюхэ. Там мы взяли направление к центру деревни Владимиро-Мономахово, против здания школы, которая раньше занималась моим штабом, а в данный момент была занята штабом белых. Выйдя из зарослей у дома крестьянина Прудникова, мы по глубокому оврагу приблизились на 200-300 метров к штабу белых. В момент движения я заметил у дома крестьянина Яцука двух стоящих с оружием белогвардейских солдат. Крестьянин разговаривал с ними через окно. Белогвардейцы стояли к нам спиной и между ними и нами было не больше 50 шагов расстояния. Яцук увидел нас, но не подал вида белогвардейцам и продолжал разговор, отвлекая их внимание. Я решил взять их живьём в плен. Для этого я оставил ребят на месте и дал приказание стрелять по белым только в том случае, если они побегут. Сам же пошёл в обход кустами вокруг дома для того, чтобы подойти к белым в непосредственной близости, скомандовать руки вверх и увести их в чащу. Но когда я стал обходить я увидел группу белых солдат в несколько человек, которые вышли из дома Прудникова и стояли на кромке оврага, рассматривая меня. Но моё военное обмундирование создало у них нерешительность: они
Продолжение. Начало см. Известия Восточного института, 2014, № 2. С. 101-116, 2015, № 1. С. 79-91.
Публикацию подготовили: В. Н. Караман, электронная почта:
karaman@mail. primorye.ru; Я. А. Барбенко, электронная почта:
не могли распознать, свой я или чужой. Это продолжалось несколько мгновений, покаместь я на них не обратил внимания. Не видя другого выхода я повернулся к ним лицом и стал посылать им убийственные выстрелы. Я выпустил всю обойму, свалил четыре человека, а остальные убежали не ответив мне ни одним выстрелом. Услыхав стрельбу, первые замеченные мною два солдата пустились убегать. Мои товарищи открыли по ним огонь, но чрезвычайно неметкий. Белые, не имея другого выхода бросились бежать вниз по оврагу и очутились у нас в тылу, спрятавшись в погреб Яцука, находившийся в овраге.
Выстрелы произвели в белом лагере громадный переполох. Белые стали звонить по телефону и громко переговариваться с американцами, возвратившимися в этот момент на пристань и требовать от них помощи. Затем белые стали строиться в боевой порядок и рассыпаться цепями. Наша же кучка, не обращая внимания на убежавших к ним в тыл двух белых солдат, открыла огонь по белогвардейским цепям. Наше положение было очень выгодное. Бой тянулся несколько минут. Вынудил нас к отходу, установленный где-то в непосредственной <б>лизости от нас сбоку в кустах пулемёт, который открыл по нам стрельбу с фланга на очень близком расстоянии. Кроме того начался орудийный огонь. Не желая потерять ни одного бойца, так как бой все равно мы выиграть не могли, нанеся относительно большой урон противнику, я отвёл отряд назад. Но отступая назад мы забыли о двух убежавших белогвардейцах. Мы их нашли, но они вновь пустились от нас бежать и были нами убиты. Мы сняли с них вооружение и примкнули к остальному отряду.
После нашего ухода белое командование нашло этих двух убитых, изрезало их штыками, после чего выставило на показ всему гарнизону и всем крестьянам, указывая на зверства чинимые партизанами говоря, что партизанам недостаточно убить противника, что партизаны звери и садисты, занимаются ещё, так сказать, глумлением над убитыми, что это дело не новое, что во многих местах партизаны захватывая белых в плен, прибивали гвоздями им кокарды и погоны, вырезали ремни на спинах, посыпали солью и чинили всевозможные зверства, что партизаны - это отбросы человечества, что их нужно истреблять всех до одного, что это великая задача каждого воина, любящего свою родину. Белые говорили, что никакой пощады противнику быть не должно, потому что со стороны партизан нет пощады даже пленному, который сложил оружие.
Подобная «агитация» и провокация беляками устраивалась во многих местах. Белые солдаты принимали это за чистую монету и в большинстве своём предпочитали быть убитыми, но в плен не сдаваться.
Мы же как партизаны по своим силам не могли ставить себе задачу истребления неприятельских гарнизонов при помощи оружия. В нашу задачу входило кроме боевых действий применять наиболее сильное и верное оружие - пропаганду и агитацию. Но эта агитация требовалась не ввиде воззваний, а агитация действием. Для того, чтобы это сделать и рассеять басни о наших зверствах, нам нужно было выиграть како<й>-нибудь приличный бой и взять пленных. Это было положено в задачу нашего штаба.
После нашего налёта колчаковцы немедленно собрали несколько крестьян, выпороли их и сожгли во Владимиро-Мономахове семь
крестьянских дворов, принадлежащих тем семьям, из которых в отрядах были партизаны. В числе сожжённых домов и разграбленного имущества, было имущество и дома братьев Князюков, семьи Борба-та, имевшей в отряде трёх партизан, семьи Горбачёва, Лавренова (фамилии других не помню), дом семьи Милая, имевших двух партизан в отряде, также был подожжён белыми, но когда белые ушли его удалось отстоять.
После полученной встрёпки, белые совместно с американцами вновь развили наступление на нас.
Не принимая боя, я продолжал отступление. Получив сведения, что штаб эвакуацию закончил через Тетюхинский рудник я ушёл с отрядом в верховья реки Яудзухэ, откуда мной база была переведена аа Сихотэ-Алинский перевал в верховья реки Улахэ. Там была главная основная база, куда штабом было перевезено вооружение, снабжение и материалы. Преодолевать крутизну Сихотэ-Алиня приходилось частично вьючным порядком, а главным образом грузы переносились на спинах партизан. Стояли жаркие дни, хлеб отсутствовал и голодные партизаны употребляли невероятные физические усилия, преодолевая природные препятствия. Некоторые ребята - более мужественные люди поддерживали бодрое настроение у других. Молодой партизан, лет 16-ти, Пётр Горельников, преодолев половину крутизны Сихотэ-Алиня с ящиком динамита, изнурившись до отказа, и уселся на динамитный ящик и с шутливой горечью воскликнул: «Какая здесь свобода, когда в такую жару, голодный, тащишь на себе двухпудовую тяжесть на крутизну!» Эта шутка вызвала взрыв смеха, подбодрила товарищей и трудный путь был преодолён.
Расположившись на базе, в недосягаемом месте для противника, выставив для гарантии охранение, мы занялись стройкой складов, жилища, а главным образом занялись реорганизацией отряда.
При отступлении с первой базы в верховьях реки Яудзухэ от нас отделился Лидовский партизанский отряд и ушёл в свою долину, решив, что борьба в дальнейшем проиграна, что нужно скрываться спасая свою шкуру и что дальнейшая борьба бесполезна.
На второй Сихотэ-Алинской базе, к сожалению, царило такое же настроение, поднимаемое малодушными товарищами, вносились предложения распылиться, разойтись и скрываться до более благоприятного времени. Одни тянулись в Иманский район, другие тянулись к домам, что были поближе.
Но боевой костяк и руководство партизанских отрядов имело своё особое мнение. Ими было решено, что борьба не проиграна, что борьба только начинается фактически и её нужно настойчиво продолжать потому, что движение Красной Армии по Уралу было действительностью того дня и спокойный тыл у противника развязал ему руки и позволял ему создать энергичную оборону против наступления Красной Армии.
Собрав общее собрание, я заявил, что вносить предложения и подговаривать товарищей к прекращению борьбы и роспуску отряда могут только трусы и подлецы. Все революционные товарищи, сознательно взявшиеся за оружие, находящиеся в отряде, из отряда не разойдутся и борьбы не прекратят. Шкурники и трусы являются для нас только помехой. И я предложил всем чувствовавшим, так сказать, себя слабыми, покинуть отряд и разойтись кто куда хочет.
Небольшая часть рабочих, прибывших к нам на помощь с Сучана, поддавшись агитации, ушла из отряда черев тайгу в Иманский район, попалась белому казачеству и была истреблена. Часть местных крестьян и рабочих. оказавшись малодушными все же не рисковала возвращаться домой, но и уходить никуда не хотела. Не считая их способными принести пользу в боевом отношении, - я все же решил от них избавиться. Выход был найден. Мы им выдавали негодное оружие и они с ним являлись к белым под видом, так сказать, дезертирства из отряда. Белые принимали от них оружие, читали им нотацию и отпускали, пре<д>лагая жить мирно. Но эти кадры повстанцев не будучи пригодными к боям, все же приносили значительную пользу для боевой организации. Будучи сами полуголодными, они все время посильно снабжали отряд продовольствием и сообщали всем партизанам мельчайшие подробности о жизни и передвижении белых, что имело колоссальное значение.
Отряд, очистившись от неподходящего элемента остался в количестве 60 человек стойких, надёжных и самоотверженных товарищей и получил способность проводить боевые операции.
Продовольственная экспедиция, отправленная на север на японские концессии произвела реквизицию продовольствия, материалов и прочего. На обратном пути следования расположилась на ночлег в селе Ключи, считая ключевское староверческое население мирным после первого усмирения. Члены экспедиции разбрелись по домам и ночевали как дома.
Ключевские контрреволюционеры после, так сказать, ликвидации восстания все же контрреволюционной работы не прекратили и имели связь с Владивостокской группой бывших своих руководителей и ожидали прибытия с ними белогвардейско<г>о десанта. Высаживаясь в Тетюхэ белые высадили небольшой десант в Ключах, в помощь староверам, для организации их в боевые части и для совместного действия против партотряда, белые высадившись захватили партизанский продовольственный отряд врасплох и порознь. Не имея возможности оказать сопротивление, они были выданы староверам в количестве 10 человек (фамилии товарищей не помню). Два товарища бывших в продовольственной экспедиции, жители дёр.Мака-рово, случайно спаслись; один на шлюпке, а другой тайгой. Один из них - Авксентьев, ушедший тайгой, вернулся в дёр.Макарово, сообщил о высадке белых и ра<з>громе экспедиции, но он не знал о судьбе отдельных товарищей.
Для выяснения судьбы товарищей и возможности оказания помощи т.Авксентьев был снова направлен в качестве разведчика в село Ключи и к нему в помощь была дана крестьянка дёр.Макарово - Марья Хохлова. Но придя в староверческую деревню Духово он был захвачен староверами и выдан белым, которые впоследствии привезли его в укреплённый белогвардейский лагерь на пристань Тетюхэ и замучили. Хохлова не узнав ничего вернулась домой.
Партизан, спасшийся на маленькой лодке, Соболевский Владимир по пути от реки Яудзухе до Мутухе был захвачен колчаковцами. Но благодаря присутствию среди колчаковцев нашего сторонника и секретного разведчика, старовера-жителя дёр. Филаретовки Минелея Поносова, был белыми отпущен, так как на него было указано, как
на охотника и сивуча и белые отобрали у него только винтовку и все оружие.
3-6 апреля в г. Ольгу прибыл японский бровеносец «Микасо», под командованием адмирала Кавахара. На броненосце прибыл в Ольгу председатель владивостокской управы т. Масленников (в 1921 году в Ольге убит каппелевцами).
Целью прихода броненосца были розыски японской топографической экспедиции, направленной нами в марте с охраной эа перевал. Адмирал Кавахара сделал по этому поводу запрос в Ольгинский штаб. Но штаб никаких сведений о судьбе и местонахождении японского топографического отряда не имел. Положение было не из завидных. Возможен был разгром Ольги и окрестностей. Но все прошло благополучно, благодаря получению броненосцем указа в этот момент радиотелеграммой из Спасска о благополучном прибытии топографического отряда. Получив эту радиограмму, адмирал расчувствовался, стал угощать партизан и делать партизанской организации продовольственные подарки. Партизанская организация не могла отказаться от подарков японца, хотя не считала для себя допустимым принимать от интервентов подачки. Подарки приняли под руководством т. Шуб-бо Парфирия и в свою очередь подарили «в знак дружбы» резаных свиней и прочее. С приехавшим на броненосце т. Масленниковым я разговари<ва>л по телефону из Тетюхэ желая вы<я>снить положение во Владивостоке и, по возможности, установки руководящего характера от подпольной Владивостокской организации большевиков. Но т. Масленников, по-видимому, не доверял телефону и ограничился общими фразами. Я от него ничего не узнал. После разговоров Масленников отбыл на броненосце обратно во Владивосток.
Отступая под натиском белых за перевал, мы не имели продовольствия, не имели даже соли, которой продовольственная комиссия не успела заблаговременно перебросить на базу. Населением был собран для нас скот, в количестве 20 голов крупного рогатого скота. Единственная надежда была на мясо, но в самый последний момент, перед выходом из Владимиро-Мономахово я вспомнил о том, что у отряда не имеется соли. К счастью отряд уже вернулся в оставленную нами деревню Владимиро-Мономахово и забрал несколько пудов соли у частного торговца Куковякина. Больше соли ни у кого не было. Эта соль сыграла для нас большую роль, так как в первые дни мы ели мясо. Быки, как на зло, оказал<ис>ь жирными и не будь соли, мы совершенно не смогли бы их есть.
Дней пять прошло у нас благополучно, но после этого начались поносы, которые страшно изнуряли людей. Болезненное состояние сильно влияло на моральное состояние товарищей. Уход освобождённых мной из отряда товарищей положение не выправил. Ушедшие товарищи, главным образом, составляли население системы реки Тетюхэ и серебро-свинцового рудника, дома запасов продовольствия не имели и нам помочь ничем не могли. Хлеб имела только деревня Лидовка, но зажиточные мужички партизаны и их сынки, под руководством члена Тетюхинского штаба Иосифа Лобаревича, тоже представлявшего из себя крепкого мужичка, в начале эвакуации ушли к себе в деревню Лидовку и там кормились совершенно позабыв о нас и продовольственной помощи нам не оказывали, хотя имели полную возможность и моральную обязанность это сделать.
Оставшись вблизи расположения белых, но не имея мужества войти в боевое соприкосновение, хотя бы с разведывательними его частями, лидовцы имели в своём составе солидную для нашей местности боевую силу в 40 с лишним человек бойцов, но не желая все же попасть в руки белых, не имели покоя. Так как жить в деревне было нельзя, а жить в тайге при наличии комара и мошки было очень неприятно, да и кроме того из-за отсутствия боевых качеств, Лидовский отряд перемещался с места на место по несколько раз в сутки дополнительно изнуряя себя бессонницей. Не выдержав далее такого положения, лидовски<е> партизаны собрали свой сельский сход в деревне Ли-довке и на этом сходе вынесли постановление обратиться в нам за перевал с воззванием. Это воззвание мне передали лидовцы придя через несколько дней на нашу За-Сихотэалинскую базу. Воззвание их было написано коряво и ругательно. Лидовские крестьяне ругали меня и остальной мой отряд говоря, что мы не бойцы, а бабы, которые забрались за перевал и лежат себе на боку, тогда как нужно воевать с противником, который рыскает по деревням и которого весьма удобно бить. Принёсший ко мне это воззвание лидовский партизанский отряд в полном своём составе появился на нашей базе с полными сумками хлеба, сала, масла и прочих продуктов, расположился у нас на базе и начал закусывать. С остальными голодными партизанами они своими припасами не поделились, вызвали колоссальное недовольство, но ни один из голодных товарищей не унизился и не попросил у них пищи. Иосиф Лобаревич разложив свои явства, предложил мне разделить с ним трапезу. Но будучи солидарным с товарищами, которые вместе со мной получили боевое крещение при отступлении, я грубо отказался. После этого я стал с товарищами разбирать принесённое лидовцами воззвание и сказал лидовскому партизанскому отряду, что мы от войны не прочь, что мы для этого и восстали и, что лидовцы во время отступления видели, что мы все же воевать умеем и желаем, тогда когда лидовцы в тот момент не изъявляли ни малейшего желания участвовать в бою и в тяжёлую минуту оставили нас и не поддержали нас продовольствием, в силу чего, товарищи, находящиеся ряд дней за перевалом, изнурённые поносами от непривычной исключительно мясной пищи, употребляемой в последнее время даже без соли, так как таковая вышла, в данный момент для боевых операций негодны, Необходимо подкормить их, после чего они войдут в ряды бойцов. Но что касается лидовских партизан, то они не являются изнурёнными, они свежи и бодры, а поэтому я, как командир пар-тотрядов, принимаю вызов лидовского населения и берусь их вести в бой, но требую поддержки продовольствием остающихся товарищей.
Лидовцы согласились и я принял над ними командование, взяв также своего помощника тов.Назаренко, военморов Меркулова, Замятина, человека три тетюхинцев партизан, в том числе тов.Моска-люка, бывшего начальника Тетюхинской красной гвардии. И с этими силами количеством человек в 45 бойцов я отправился на боевую операцию.
Пройдя через хребет в системе реки Охобэ, мы по ней спустились немного выше деревни Лидовки и распадком перевалили один из горных отрогов, отделяющих Тетюхэ от Охобэ и вышли к одному из ж.д. мостов, находящихся выше первого разъезда на 10-й версте от пристани Тетюхэ.
Этот мост лежал через русло высохшего от жары горного потока и представлял чрезвычайно удобное место для засады.
Русло было прорыто метра два глубины и чрезвычайно извилистое, имело крутые повороты, как будто специально приспособленное для боевых действий, как ходы сообщения. Это русло обеспечило нам не только удобство нападения, но даже в случае поражения и невыдержки мы могли свободно отступить несмотря на непосредственную близость противника, не подвергаясь потерям.
Обдумав план действий я решил с этого моста, который возвышался над руслом на высоту более двух саженей - спустить колчаков-ский поезд. Но у нас не было никакого инструмента для того, чтобы разобрать путь. Выходить же в село было нельзя потому, что этим мы открыли бы присутствие отряда. Но нас выручил, появившийся путевой сторож крестьянин дёр.Тетюхэ - сочувствующий нам. Таких сторожей по всей линии было много. По приказу колчаковцев они ходили с ломиками, ключами и молотками для охраны пути и исправления малейших повреждений. Таким образом белые думали, что они себя обеспечили безопасное движение по Тетюхинской узко-колейной жел.дороге.
Подозвав к себе сторожа, мы у него взяли инструмент, развинтили гайки и у одного звена пути вынули костыли и сделали расширение пути с таким расчётом, чтобы паровоз дойдя до этого места должен был свалиться с моста вниз и увлечь за собой остальные вагоны. А истребить живую силу противника при такой катастрофе было очень легко.
Подготовив путь и заняв боевую позицию в 15-20 шагах от линии, мы расположились в ожидании поезда. В этот день колчаковцы в числе 250 человек с 1 горным орудием и 4 пулемётами проследовали рано утром на рудник и должны были вернуться.
Наступил полдень. Жаркое августовское солнце немилосердно жгло. Тень не помогала. Воздух был горячий. Воды поблизости не было, а издалека принести её, кроме небольшого количества бакла-шек, было не в чем. Приносимая вода жажду не утоляла. Беспрерывно бегать из засады за водой было нельзя, так как можно было открыть засаду и сорвать операцию. Я запретил хождение за водой. Мы все лежали в засаде и терпеливо ждали.
На меня от жары напало какое-то оцепенение и я лежал неподвижно. В это время без моего ведома т.Москалюк поднялся на линию и сблизил рельсы. Как петом выяснилось он боялся, что рельсы разведены слишком широко и противник может это заметить. Но когда он это сделал я этого совершенно не знал.
Послышался шум приближающегося поезда. Мы все насторожились и приготовились к бою. Назаренко, расположенному метрах в 200 от правого фланга засады, было дано распоряжение дать немного пройти поезду и обстрелять его, чтобы заставить белых развить наибольшую скорость перед приготовленной ловушкой. т.Назаренко приготовился и когда поезд пор<а>внялся с ним со своей группой открыл по поезду убийственный огонь, расстреливая колчаковцев на очень близком расстоянии. Машинист развил бешеный ход, поезд благодаря своей скорости проскочил через разобранные, но сведённые рельсы. Сошли с рельс только центральные вагонетки и привязали поезд. Задуманный план не удался. Поезд не упал под мост, но
убийственный огонь засады сделал в рядах колчаковцев панику и они бросились с вагонеток под мост с высоты двух саженей и больше. В короткое время на поезде не осталось ни одного человека из колчаковцев. Оружие. пулемёты и масса оружия были ими оставлено на вагонах.
Видя благоприятный момент для атаки, находясь впереди, я оглянулся на товарищей и крикнул: «Товарищи. Вперёд за мной!»
Нам нужно было сделать небольшой натиск и все было бы в наших руках. Скомандовав, я бросился вперёд, пробежал несколько шагов и схватился рукой за поручен<ь> у вагонетки с целью запрыгнуть на поезд. Но в этот момент меня поразила абсолютная тишина, не было слышно ни одного выстрела, не было видно ни одного человека. Оглянувшись назад я не увидел также ни одного человека из партизан. Лидовский отряд вместо того, чтобы броситься вместе со мной по моей команде «смотал удочки» и побежал назад. На меня напал столбняк. Несколько мгновений я стоял как поражённый и не знал что мне предпринять. Возникшая паника у белых моментально кончилась. Некоторые из них снова вскочили на вагонетки к пулемётам и закричали своим товарищам: «Чего вы, трусы, удрали? Смотрите красножопые бегут, бейте их!». И открыли пулемётный огонь в до-гонку партизанам. Но, как я говорил, выбранная позиция спасла всех. Никто из партизан при бегстве не был ни ранен, ни убит.
Открыв огонь по убегающим партизанам белые не заметили моего присутствия в поезде и обратили внимание на меня только тогда, когда я отбежал уже несколько шагов и был близок к обрывистому берегу русла потока. Увидев меня белые открыли по мне бешеную стрельбу. Но я сделал ещё шагов пять и спрыгнул в русло. Таким образом очутившись вне огня белых. Здесь я наткнулся на раненого в бедро члена нашего штаба т. Филолея Якимаха, который до этого, как вы<я>снилось в последствии, отказался от помощи желавшего его увести т. Замятина.
Он также отказался и от моей помощи и просил не трогать его винтовку, так как он из неё прикончит самого себя. Подумав немного я решил его оставить, так как все равно его спасти было нельзя.
Продолжение следует
