"СтАрОЗЕМЕЦ" Д. Н. Шипов Текст научной статьи по специальности «История и археология»

PERSONALIA

АндрЕй Тесля

вопросы НАЦИОНАЛИЗМА 2016 № 1 (25)

«

СтАрОЗЕМЕЦ» Д.Н. Шипов

Дмитрий Николаевич Шипов принадлежит к числу одновременно и достаточно известных, и не очень хорошо знаемых персонажей отечественной истории. Имя его знакомо любому, хоть мельком интересовавшемуся политической историей Российской империи начала XX века — он был лидером земцев, организатором земских съездов, оппонентом Плеве и Витте, его кандидатура рассматривалась как желательная для замещения поста государственного контролера в первом после манифеста 17 октября 1905 г. совете министров, ему предлагалось возглавить правительство в ходе переговоров с представителями общественности перед роспуском I Государственной думы. На протяжении более чем десятилетия — с восшествия на престол Николая II и вплоть до третьеиюньского государственного переворота — он был одной из наиболее заметных общественных фигур, чье имя было постоянно на слуху, позиция которого, в последние годы этого периода редко имевшая за собой большинство, тем не менее имела вес, которым невозможно было пренебрегать.

И вместе с тем о нем самом говорят

78

Исследование выполнено: (1) в рамках работ по гранту Президента РФ №МК-5033.2015.6 «Формирование украинского национализма: между Польшей и Москвой (1840-1900-е гг.)»; (2) научно-исследовательской работы в рамках международного научно-образовательного сотрудничества по программе «Иммануил Кант» по теме: «Федералистские проекты в истории русской и украинской общественной мысли XIX века», №28.686.201б/ДААД.

мало — он упоминается, его слова и суждения передают мемуаристы, но его собственная фигура почти никогда не заслуживает в глазах вспоминающего самостоятельного очерка. Примечательно, что мемуары самого Шипова не являются исключением — в них он практически ничего не говорит о себе и о своем, выходящем за пределы публичной ипостаси, в одном случае называя их отчетом «о моей общественной деятельности»1. Разумеется, к подобному стилистическому решению были и сугубо прагматические основания: текст писался в расчете на публикацию еще при жизни автора (как и случилось, книга появилась в издательстве Сабашниковых в 1919 г.), спустя годы после ухода из политики, когда стало возможным подвести итоги своей деятельности и объяснить свою позицию, по мнению автора далеко не всегда верным образом понимаемую не только широкой публикой, но и непосредственными оппонентами — но когда для личного, исповедального или хроникального рассказа еще не пришло время.

В иной ситуации Т.Г. Шевченко писал в приступе к своей автобиографии: «Я бы желал изложить их (т.е. «факты моего существования». — А.Т.) в такой полноте, в какой покойный С.Т. Аксаков представил свои детские и юношеские годы, — тем более, что история моей жизни составляет часть истории моей родины. Но я не имею духа входить во все ее под-

1 Шипов Д.Н. Воспоминания и думы о пе-

режитом / Предисл. и коммент. С.В. Шелоха-ева. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2007. С. 161.

робности. Это мог бы сделать человек, успокоившийся внутренно и усвоенный насчет себе подобных внешних обстоятельств. Все, что я могу покамест сделать в исполнение вашего желания, это — представить вам в коротких словах фактический ход моей жизни»2. Нечто подобное, представляется, имел в виду и Шипов, когда составлял свои «Воспоминания и думы...», вводя в текст многочисленные документы, письма, протоколы заседаний и т.п. — они позволяли ему передавать «фактический ход моей [публичной] жизни», предъявляя публике только то, что к ней изначально относилось, и сохраняя частное, приватное в его собственном статусе. Впрочем, подобное стилистическое решение было, надобно полагать, не трудно для автора, поскольку и в иных своих текстах, в том числе и в дружеской переписке, он не богат на подробности и размышления над частной, личной или семейной, стороной существования, касаясь их лишь в той степени, в какой это необходимо.

Отмеченная двойственность историографического облика Шипова побуждает попытаться реконструировать систему его взглядов и наметить этапы ее эволюции — указанная задача является основной в настоящем очерке. Впрочем, реконструировать эволюцию мы попытаемся лишь применительно к двум последним десятилетиям его жизни и деятельности — говорить о более ранних этапах весьма затруднительно в силу крайней ограниченности источников. Хотя «известно <...>, что Шипов на протяжении всей сознательной жизни собирал личный архив» и «при этом автор "питал" склонность к фиксации в своих дневниковых записях важных общественно-политических событий, вел обширную и систематическую пе-

реписку со многими видными деятелями местного самоуправления»3, однако после его первого ареста, в 1918 г., его дочь, Надежда Дмитриевна, уничтожила большую часть личных материалов, как могущих скомпрометировать отца.

Биографические вехи4

Дмитрий Николаевич Шипов (1851 — 1920) был четвертым (и третьим из выживших) сыном Николая Павловича Шипова, отставного подполковника Рязанского пехотного полка и уездного предводителя дворянства в Можайском уезде. Завершив обучение в Пажеском корпусе и получив придворный чин камер-юнкера, он в 1872 г. поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета и в том же году женился на Н.А. Эйлер, праправнучке Леонарда Эйлера, чьи родители были соседями Шиповых по Волоколамскому уезду. В отличие от старших братьев, Николая и Федора, он с молодых лет отказался от государственной служ-

2 Шевченко Т.Г. Дневник / Предисл. И. Айзенштока; прим. и подгот. текста С. Шаховского. М.: Гослитиздат, 1954. С. 19-20.

3 Шелохаев С.В. Д.Н. Шипов: Личность и общественно-политическая деятельность. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. С. 134.

4 Наше биографическое изложение, помимо «Воспоминаний...» самого Д.Н. Шипова и опубликованной переписки, опирается преимущественно на работы: Белоконский И.П. Земское движение. М.: Задруга, 1914 (статьи, вошедшие в эту книгу, ранее публиковались в журнале В.Л. Бурцева «Былое»); Пи-румова Н.М. Земское либеральное движение. Социальные корни и эволюция до начала ХХ века. М.: Наука, 1977; Соловьев К.А. Кружок «Беседа»: В поисках новой политической реальности. 1899-1905. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2009; Шелохаев С.В. Указ. соч.; Он же. Шипов Д.Н.// Российский либерализм середины XVIII — начала XX века. Энциклопедия / Отв. ред. В.В. Шелохаев. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. 79 С. 1038-1041. _

80

бы, равно военной и статской, и выбрал для себя путь сельского хозяина и земского деятеля. Окончив университет, Шипов в 1877 г. избирается гласным Волоколамского уезда Московской губернии — и вся дальнейшая его деятельность вплоть до конца 1900-х годов будет связана с земством, а ее окончание станет серьезнейшим моральным потрясением, настолько сильным, что обычно совершенно сдержанный в тексте «Воспоминаний...» Шипов, касаясь эпизода своего неизбрания в гласные Волоколамского уезда после резкого «поправения» земства под влиянием впечатлений революции 1905 г., даст выход своим чувствам.

Широкая общественная деятельность Шипова начинается, однако, с 1893 г., когда он был избран председателем Московской губернской земской управы, сменив Д.А. Наумова (ее бессменного главу с самого введения земских учреждений в Московской губернии в 1865 г.). Шипов принадлежал к третьему поколению земцев, пришедшему на смену первому, действовавшему в период введения земских учреждений в 1860-х, с их политическими чаяниями и амбициями, и второму, чей недолгий взлет пришелся на последние годы царствования Александра II и период невнятных ожиданий общественного сплочения и единодушия общества и правительства после катастрофы 1 марта.

В отличие от предшественников и младших коллег, опыт Шипова был сформирован ситуацией 1880-х годов, когда власть представлялась прочной, а общественность могла рассчитывать не на успех предъявляемых требований, не на «уступки» со стороны власти, а на достижение компромисса, в выгодности которого для себя будет убеждена сама власть. Отсюда — специфичность позиции Шипова, настойчиво уклонявшегося на протяжении всей своей политической деятельности от осмысления ее

в категориях «борьбы» и «противостояния»: в дружном сотрудничестве с общественностью объективно заинтересована сама верховная власть, противостояние если и существует, то не между обществом и властью, но между обществом и «самодержавной бюрократией».

Комментируя известные слова Николая II о «бессмысленных мечтаниях», прозвучавшие в речи 17 января 1895 г., Шипов отмечал: «Эти слова свидетельствовали, что новый император не уяснил себе значение общественных сил в государственной жизни и склонен был разделять неправильное понимание своим предшественником идеи и принципа самодержавия»5, суть же этого «неправильного понимания» он видел в том, что «Александр III не признавал допустимым активное участие общественных элементов в государственной жизни и последовательно проводил принцип административной централизации. Человек сильного характера и крепкой воли, он хотел сам всем управлять и во всех членах государственного управления видел только исполнителей своей воли. Если он искал, как бы, опоры в дворянстве, то он смотрел на представителей этого сословия как на добровольных чиновников на местах для наблюдения за остальными элементами общества. В основе политического понимания Александра III лежала роковая, глубокая, принципиальная ошибка — отождествление самодержавия с самовластием»6.

Деятельность Шипова во главе московского земства была с самого начала направлена на две основные задачи:

— во-первых, координация и систематизация взаимодействия уездного и губернского земства, что на практике вело к выстраиванию единой систе-

5 Шипов Д.Н. Указ. соч. С. 159.

6 Там же. С. 157-158.

мы губернского земского управления и ставило под контроль губернского земства уезды (в первую очередь через финансы, поскольку деятельность уездных земств по ряду вопросов финансировалась губернским);

— во-вторых, организация взаимодействия губернских земств, в первую очередь через организацию совещаний председателей земских управ.

Если первую задачу оказывалось возможным, по меньшей мере отчасти, решать в рамках существующего порядка, то взаимодействие и совещания губернских земств были нелегальны — и Шипов предпринял массу усилий на их полную или хотя бы частичную легализацию, ведя переговоры сначала с министром внутренних дел И.Л. Горемыкиным, а затем с В.К. Плеве. Уже на этом этапе наметилась проблема, которая в дальнейшем приведет Шипова к невозможности продолжения политической деятельности — его предложения казались все большей части общественности недостаточными, а с другой стороны они отвергались и правительством, в глазах которого он представал оппозиционером. С 1900 г. Шипов участвует в деятельности кружка «Беседа», но с 1902 г. относительное согласие его членов становится все более иллюзорным — одна часть, в дальнейшем ставшая основой земцев-конституционалистов, инициирует издание в эмиграции под редакцией П.Б. Струве журнала «Освобождение», в то время как другая, к которой принадлежит Шипов, принципиально или тактически отвергает конституционалистские стремления первой (в свою очередь для части славянофильски настроенных членов земства, например, близкого к Шипову Ф.Д. Самарина, даже такая, умеренная программа представляется неприемлемой).

По мере радикализации общественных настроений Шипов начинает терять опору в обществе. Протекаю-

щий процесс и место в нем Шипова в первом приближении вполне укладывается в теорию четырех игроков, призванную описать трансформацию политической системы7:

«[Она] предполагает существование элиты старой системы, разделенной на твердолобых и реформаторов, и контрэлиты, тоже разделенной (на умеренных и радикалов). <...> Цели обоих игроков старой элиты идентичны, только пути, ведущие к этим целям, существенным образом различаются. И твердолобые и реформаторы хотят сохранить старую систему, но знают, что без глубоких изменений достигнуть этого не удастся». Но для первых из них желаемое изменение заключается в возвращении к старому, «закручивании гаек» и приведению в порядок системы, которая утратила стабильность от многочисленных отклонений от старой, проверенной практики, тогда как реформаторы видят путь к спасению системы в отказе от ряда ее элементов. Аналогично цели контрэлиты едины — в замене старой системы на новую, однако радикалы видят путь к этому в тотальном противостоянии существующему порядку, испытывающему возрастающие трудности, тогда как умеренные полагают возможным соглашение с реформаторами из элиты, дабы не потерять те уступки, на которые они идут. Итог зависит от того, какие группы оказываются преобладающими — если в элите преобладают твердолобые, то соглашение с контрэлитой оказывается невозможным и умеренные либо вынуждены переходить на радикальные позиции, либо утрачивают влияние и сходят с политической сцены. Точно так же, если в контрэлите преобладают радикалы, то реформаторы не могут заключить компромисс с контрэлитой

7 См.: Внук-Липиньский Э. Социология пу-

бличной жизни / Пер. с польского Е.Г. Генделя. М.: Мысль, 2016. С. 76-79.

и достигнуть зримых преимуществ (с точки зрения сохранения стабильности) от реформ политической системы — и вынуждены прибегать к мерам, рекомендуемым твердолобыми.

Понятно, что это только условная схема, а применительно к российским реалиям первых лет XX века приходится добавить еще и непоследовательность курса, когда «твердолобые» и «реформаторы» попеременно, а иногда и синхронно получают санкцию на реализацию предлагаемых ими мер. Шипов, занимающий компромиссную, последовательно-умеренную позицию, оказывается тем, кто вызывает недовольство и у властей, и у оппозиции — при этом некоторое время его авторитет оказывается достаточно высоким за счет того, что в глазах власти он представляет ту часть оппозиции, с которой возможно вести переговоры, а для оппозиции — он тот, с кем разговаривает власть.

В 1902 г. его содействием попытается заручиться новоназначенный министр внутренних дел В.К. Плеве — и результатом неудачи будет ревизия московского губернского земства, ставившая своей целью найти непорядки в работе и дискредитировать Шипова, однако окончившаяся фактическим признанием добросовестности работы управы, а затем, весной 1904 г., неутверждение Шипова главой управы — на его место в итоге был выбран Ф.А. Головин, будущий председатель II Государственной думы8.

При этом конфликт с Плеве продемонстрировал принципиальное расхождение в видении будущего, выходящий за рамки намеченной выше

8 См. любопытные подробности личной жизни и нравственного облика Ф.А. Головина в последующие годы в оценках Шипова из его переписки с М.В. Челноковым — письмо от 4.IV.1907 и от 8.VII.1909: Перепи-

_ ска Д.Н. Шипова с М.В. и Е.К. Челноковыми

82 (1897-1914) // Шелохаев С.В. Д.Н. Шипов... _ С. 272-274, 302-303.

схемы «охранителей »- «твердолобых » и умеренных оппозиционеров, поскольку Плеве, аналогично, исходил из перспективы реформирования существующего порядка, радикально расходясь в представлении желательных и/или неизбежных изменений — для него, как он говорил в беседе с Шиповым 2 июля 1902 г., несомненно, «что никакой государственный порядок не может оставаться навсегда неизменным и, очень может быть, наш государственный строй лет через 30, 40, 50 должен будет уступить место другому (прошу вас, чтобы эти слова мои не вышли из этих стен), но возбуждение этого вопроса теперь во всяком случае несвоевременно; исторические события должны развиваться с известной постепенностью»9.

Перспективой развития для Плеве выступает конституционный («правовой») порядок, как и для оппонентов, вопрос лишь в своевременности перемен и в том, кто берет на себя инициативу изменений — тогда как для Ши-пова, как мы рассмотрим это позднее, касаясь общей системы его политических взглядов, «правовой» порядок не является желанной целью, он оказывается по своим убеждениям равно далек от министра и той части общественности, что стремится к введению конституционного правления. В свою очередь далее обнаружилось и фундаментальное расхождение между Шиповым и Плеве в понимании роли земств — на прениях по поводу предложения А.Н. Куломзина10 пере-

9 Шипов Д.Н. Указ. соч. С. 198. Сам Шипов толковал эти слова как лицемерие (ср., напр.: Там же. С. 255-256), однако в суждениях Плеве трудно увидеть непоследовательность, что, впрочем, не делает их более реалистичными.

10 Куломзин Анатолий Николаевич (18381923), в 1883-1902 — управляющий делами Комитета министров, с 1993 — управляющий делами Комитета Сибирской железной дороги, с 1902 г. — член Государственного совета.

дать проект положения о местных дорогах, разработанный Особым Со-вещанием11, на рассмотрение земств, Плеве «заявил, что вообще не считает возможным в настоящее время создавать законы для всей России из С.-Петербурга. По его мнению, участие местных сил в обсуждении законодательных предположений является безусловно необходимым, но при этом он не может не обратить внимания на то, что при настоящем земском представительстве земские учреждения далеко не являются действительными представителями населения. Действительными рабочими силами в них являются не люди местности, а наемные лица управ, чиновники, разбором хуже петербургских. Если мы пошлем наш проект на заключение местных людей, то получим отзывы не от местных деятелей, знающих местные нужды и с этой точки зрения обсуждающих наши предположения, а мнения людей посторонних местности, рассматривающих все с отвлеченных доктринерских положений. Государственным центростремительным началам они противополагают начала индивидуалистические, центробежные, и можно заранее сказать, какие ответы мы получим под видом земских: это будут указания на то, что при современном укладе государственной жизни никакие реформы дорожного дела невозможны, что, когда переменится государственный строй, сами собой улучшатся проселочные дороги. С этой точки зрения теперь подходят ко всем вопросам; даже реформу крестьянского законодательства ставят в связь с общим правопорядком. Я, конечно, не хочу сказать, что во всех земствах эти неместные элементы со-

11 Особое совещание о нуждах сельскохо-

зяйственной промышленности действовало под председательством С.Ю. Витте с 22.1.1902 по 30.III.1905 г., охватив широкий круг вопросов общественного устройства, активный период его работы пришелся на 1902-1903 гг.

вершенно оттеснили местные, но я не могу не опасаться того, что в значительном числе случаев те отзывы, которые мы получим, будут написаны не местными людьми, а всякого рода поднадзорными статистиками, фельдшерами и, в лучшем случае, народными учителями. И это будут те отзывы, которые более других остановят наше внимание, так как наиболее талантливые из местных деятелей не особенно искусны в письменном изложении своих мнений и значительно уступают в этом отношении тем, кто в течение долговременных тюремных досугов упражнялся в составлении всякого рода рефератов. Не фальсифицированное мнение действительно местных людей можно получить только путем образования совещаний, в которых были бы представлены и элементы государственные, и элементы местные, представители сословий и проч. Поэтому я предлагал бы передать наш проект на обсуждение губернских совещаний, составленных из должностных лиц губернии и из представителей земств и дворянств, причем я бы не встречал препятствий к тому, чтобы эти представители были избираемы соответствующими собраниями»12.

Иными словами, если Шипов рассматривал земства как демократическое и демократизирующееся учреждение, а «третий элемент» — не только как неизбежный, но и как желательный, то для Плеве земство в идеале должно было быть собранием консервативных землевладельцев, держащих в своих руках местную власть — те самые «сто тысяч полицейских» Николая I. В этом случае им могут быть даны дополнительные полномочия, с ними можно советоваться, поскольку будет существовать реальное единство фундаментальных целей — напротив, советоваться с существующим составом земств бессмысленно, поскольку они имеют

83

цели, принципиально отличные от правительственных. Об этом говорил Плеве и более чем за год до обсуждения предложения А.Н. Куломзи-на, в упоминавшийся ранее июльской беседе с Шиповым касаясь «так называемого "третьего элемента" в земских учреждениях. Контингент лиц, приглашаемых на земскую службу, быстро растет количественно, приобретает, по-видимому, все большее значение, а, между тем, в громадном большинстве представляется далеко неблагонадежным в политическом отношении» — и, в ответ на возражение Шипова, продолжал:

«Что касается бескорыстия, то я вполне уверен, что люди эти не преследуют материальных интересов, довольствуясь скромным содержанием, и являются самоотверженными работниками; но в то же время я полагаю, что они преследуют, главным образом, политические цели — разрушение всего существующего социального строя»13.

13 Там же. С. 205. В качестве иллюстрации к этим словам Плеве можно привести другой эпизод, приводимый в воспоминаниях Шипо-ва: «Лето 1904 г. я провел в деревне и весть об убийстве В.К. Плеве была мне сообщена в тот же день, 15 июля, санитарным врачом губернского земства по получении в Волоколамске телеграммы об этом событии. Это известие произвело на меня угнетающее впечатление. <... > Весть об убийстве В.К. Плеве возмутила меня прежде всего по соображениям принципиального характера, вытекающим из моего жизнепонимания, но в то же время она вызвала во мне тяжелое впечатление той формой, в которой она была мне сообщена. Письмо врача, сообщившего мне весть, дышало, как бы, радостью и он, по-видимому, спешил приветствовать меня, предполагая, очевидно, что и я разделяю его отношение к событию. Такое предположение было мне больно и обидно тем более, что я знал автора письма как человека очень умного, всегда с уважени-84 ем относился к его общественной деятельности и знал о таком же его отношении ко мне.

Русско-японская война, убийство В.К. Плеве и назначение кн. П.Д. Свя-тополк-Мирского министром внутренних дел преобразует давно назревшее недовольство в открытый кризис и одновременно демонстрирует стремление власти пойти по пути соглашения с умеренной оппозицией. Результатом непоследовательной, с ограниченным ресурсом доверия со стороны самодержца, политики нового министра становится неофициальный общеземский съезд в Петербурге 6-9 ноября 1904 г., на котором явным делается раскол между земцами-конституционалистами и земцами, оставшимися в меньшинстве во главе с Шиповым14, который с самого начала отрицательно относился к деятельности «освобожденцев», заявляя в письме к своему близкому другу М.В. Челнокову от 8ЛХ.1902:

«Подписываться на "Освобождение" я не желаю, так как не сочувствую такому изданию вообще, а в частности не верю в Струве. Никакой положительной программы ни у него, ни у "Освобождения" нет. Не знаю на какой круг читателей эта газета рассчитана и какие она может осуществлять задачи. Не сочувствуя вообще и возмущаясь всякого рода революционным направлениям, я, кроме того, глубоко убежден, что эти направления совершенно чужды русскому духу и не могут рассчитывать на практическое

Это письмо подтвердило мне с убедительностью, как трудно людям, руководящимся различными основными миросозерцаниями, понимать друг друга» (Там же. С. 257-258).

14 Об усилиях по образованию конституционалистского большинства на съезде см. воспоминания кн. Д.И. Шаховского: [Ша-ховский Д.И, кн.]. «Союз освобождения». Воспоминания Д.И. Шаховского // Либеральное движение в России. 1902-1905 гг. / Ред.-подготовитель О.Н. Лежнева; сост. Д.Б. Павлов; прим. О.Н. Лежневой, Д.Б. Павлова. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2001. С. 575-576.

приложение у нас на Руси. Я верю, что тяжелое положение, которое мы переживаем, разрешится постепенно и единственное средство к ускорению этого процесса вижу в спокойной работе общественных учреждений и в воздействии на правящие сферы и классы, близко стоящие к власти, путем убеждения и разъяснения недоразумений, на которых основано их политическое мировоззрение»15.

Основы позиции Шипова не претерпели изменения и к ноябрьскому съезду, на котором развернулись бурные прения по поводу 10 пункта общеполитической резолюции — в то время как большинство съезда, предварительно подготовленное, решительно выступило за требование «правильного участия» «народного представительства, как особого выборного учреждения, в осуществлении законодательной власти, в установлении государственной росписи доходов и расходов и в контроле за законностью действий администрации», меньшинство во главе с Шиповым отстаивало формулировку, согласно которой «для создания и сохранения всегда живого и тесного общения и единения государственной власти с обществом на основе вышеуказанных (в пунктах 4-9 резолюции. — А.Т.) начал и для обеспечения правильного развития государственной и общественной жизни безусловно необходимо правильное участие в законодательстве народного представительства, как особого выборного учреждения»16. В воспоминаниях Р.Ю. Будберга этот эпизод рисуется так:

«<...> 7 ноября начались прения по самому важному вопросу — по вопросу об участии народа в законодательной власти. Первый заговорил Иван Ильич Петрункевич. Речь его, длившаяся около получаса, была целым научным трактатом по вопросу о сла-

вянофильстве. Иван Ильич дал исторический очерк того, чем был в жизни основной принцип славянофильства — устройство государства не на основе права, а на основе, как он выразился, социально-этического принципа, на основе взаимной любви народа к царю и наоборот; самое тщательное изучение русской истории привело его к выводу, что начиная с 1600-х годов до половины прошлого столетия результатом этого начала было рабство, а с половины прошлого столетия — та бюрократия, то неограниченное своевластие чиновничества, с которым мы теперь боремся. Весь этот период истории отличается стремлением к полному уничтожению свободной мысли, свободной личности; любовь к отечеству, раз она не совпадает со взглядами правительства, карается как самое тяжкое преступление. Положительных же результатов Иван Ильич не видит и просит указать их, если кто-либо может это сделать»17. Затем говорили Кузьмин-Караваев и Родичев, после чего «встал Дм. Ник. [Шипов] и вся зала замерла в ожидании того, что он скажет; для меня было ясно, что доводы логики не за него, их опровергнуть он не может, но в то же время и логика других его не убедила, для него это вопрос веры. Существенно важных доводов в защиту своих положений Дмитрий Николаевич привести не мог. Он начал с того, что русский народ совершенно особенный, совсем не похожий на народы Запада, указав на его добродушие и долготерпение, на поразительную умеренность его нужд, потребностей, на его любвеобильное сердце, в подтверждение чего привел освободительные войны с турками (но разве они начинались по воле народа?). Далее указывал на любовь народа к царю, на его религиозность. Между прочим, привел пример, что один из иностранных ученых, пробыв три дня на хорах в мо-

15 Переписка. С. 207.

16 Либеральное движение в России. С. 137.

85

сковском земском собрании, говорил ему, что пробыв три дня в сердце аграриев и представителей крупного капитала, все время слышал речи только о том, как добиться прав и удобств для тех слоев общества, которые здесь не имеют своих представителей; "этого у нас на Западе не могло бы случиться", закончил иностранец свою беседу; все это, по мнению Дм. Ник., создает настолько особенные условия русской жизни, что если престолу будут известны истинные нужды народа, то, несомненно, они будут удовлетворены и что бюрократическое средостение падет само собой, а, следовательно, и гарантии всех тех прав, о которых говорится в первых 9 пунктах, не будет нужно. На меня речь произвела довольно грустное впечатление: мне казалось, что сам Дм. Ник. понимал, что логика не на его стороне, что убедить кого-либо он едва ли может и в то же время он вынужден был защищать свою веру.

<... > Сейчас же, не помню кем, было заявлено, что мы здесь так много говорим о свободе мнений и слова, что не вправе насиловать меньшинство и что если голосовавшие в меньшинстве пожелают внести в журнал и свое мнение, то они имеют на это несомненное право — это положение было принято единогласно, и этим объясняется внесение в окончательную резолюцию двух мнений: большинства и меньшинства.

Опять сначала обед не клеился, пока не начались речи. Сначала говорил Котляревский, а потом Родичев — речи были адресованы к Шипову, были сказаны в примирительном духе; они очень успокоительно подействовали на нас»18.

Впрочем, если на съезде Шипов со сторонниками оказался в меньшинстве, то это обстоятельство демонстрировало в первую очередь расхождение между участниками съезда

и земской средой. Так, согласно воспоминаниям кн. Д.И. Шаховского, одного из радикально настроенных и деятельных участников съезда, «третье требование тактического доклада на съезде "Союза освобождения" состояло в предъявлении определенных конституционных заявлений на земских собраниях. Здесь Союзу было всего труднее воздействовать: имея своих членов в большинстве губернских земских собраний, он, однако, нигде не располагал большинством. Почти все губернские собрания в той или другой форме отозвались на события, по большей части в виде всеподданнейших адресов, и в большинстве их мысль о представительстве была выражена. Но только два собрания — Саратовское и Тверское — раскрыли в своих постановлениях всю формулу всеобщего избирательного права, другие собрания ограничились гораздо более общими выражениями. Тем не менее, подача земских адресов производила также сильное впечатление. Тексты размножались, передавались из рук в руки, недостаточно откровенный и решительный язык заявлений объясняли всегдашней осторожностью земцев; во всяком случае, повсеместное обсуждение политических вопросов во время земских собраний, хотя нередко и в частных закрытых совещаниях, служило красноречивым признаком новых завоеваний политической мысли»19.

С этого времени Шипов все более дистанцируется от текущей политики — если в глазах и правительства, и оппозиции он остается одной из влиятельных фигур, то сам он уже не находит себе места в новой политической реальности. Так, летом 1905 г. он уезжает в Маньчжурию для организации ликвидации земских медицинских отрядов и возвращается в Москву лишь в последних числах сентября. После издания манифеста 17 октября 1905 г.

86

гр. С.Ю. Витте предлагает ему войти в кабинет в качестве государственного контролера, но от этого предложения Шипов в итоге отказывается, поскольку, во-первых, не видит смысла в индивидуальном вхождении — задача заключается в создании министерства общественного доверия, а это предполагает, что новые министры будут опираться на соответствующую поддержку (инициированные переговоры с Организационным бюро земских съездов оказались безуспешны), а во-вторых, отсутствие в составе кабинета неприемлемых для общества лиц. Последний вопрос оказался безусловным камнем преткновения, так как обе кандидатуры на пост министра внутренних дел — Д.Ф. Трепов и П.Н. Дурново — выступали для Ши-пова и коллег в качестве persona non grata.

Участвовал Шипов и в обсуждении в Царском Селе под председательством Государя закона о выборах в Государственную думу20, решительно высказываясь в пользу всеобщего избирательного права, аргументируя это тем, во-первых, что для того, чтобы осуществление участия в законодательной власти «Думой было встречено доверием всего населения и имело надлежащий авторитет, необходимо, чтобы состав Думы слагался не из представителей интересов отдельных классов, а являлся представительством народа, свободно избранного на общих и равных для всех выборах»21, и, во-вторых, что «при цензовом начале <...> могут быть устранены от участия в выборах желательные консервативные элементы общества. Россия — страна демократическая и в основу избирательной системы должен быть положен демократический принцип общего и рав-

ного права голоса. Государственная дума будет наиболее консервативной в том случае, если возможность участвовать в выборах будет предоставлена всему народу, а не отдельным его классам»22.

Попытка избрания в Государственную думу для самого Шипова закончилась неудачей — а последняя большая политическая роль выпала ему перед роспуском I Государственной думы, когда возник проект образования министерства под его председательством, для объединения всех умеренных общественных сил и их сотрудничества с правительством. Сам Шипов фактически уклонился от этой роли, не находя должной поддержки — и в данном случае он, вероятно, трезвее оценивал свое положение, чем внешние наблюдатели, полагая, что претендующий на умиротворение кабинет должен быть составлен из значительного числа представителей кадетской партии, под председательством С.А. Муромцева, как человека верующего и не диктаторского склада, в отличие от П.Н. Милюкова, и при этом обладающего должным ав-торитетом23. В разговоре с Государем

20 См. подробное описание этого обсуждения: [Толстой И.И., гр.]. Мемуары графа И.И. Толстого. М.: Индрик, 2002. С. 238-245.

21 Шипов Д.Н. Указ. соч. С. 378.

22 Там же. С. 390-391.

23 Записывая разговор с Государем, Шипов так передавал свое суждение: «Самым влиятельным членом к.-д. партии, бесспорно, нужно признать П.Н. Милюкова, и, хотя он не состоит членом Г[осударственной] думы, тем не менее, он является действительным лидером к.-д. фракции. Отдавая должную дань его способностям, его талантам и его научной эрудиции, мне в то же время думается, что он по своему жизнепониманию преимущественно рационалист, историк-позитивист, но в нем слабо развито религиозное сознание, т.е. сознание лежащего на человеке нравственного долга, как перед Высшим Началом, так и перед людьми. Ввиду этого, я думаю, если П.Н. Милюков был поставлен во главе правительства, то едва ли он всегда в основу своей деятельности полагал требования нрав- 87 ственного долга и едва ли его политика мог-

88

28 июня 1906 г. Шипов утверждал, что привлечение к правительству кадетов не столь опасно, как это представляется по их публичным заявлениям — и в то же время необходимо, если целью являются достижение прочного общественного согласия:

«В настоящее время и при сложившихся условиях возможно образование кабинета только из представителей большинства Государственной думы. Оппозиционный дух, который в настоящее время ярко проявляется среди к.-д. партии, не может внушать серьезных опасений. Такой характер ее в значительной мере обусловливается занимаемым ею положением безответственной оппозиции. Но если представители партии будут привлечены к осуществлению правительственной власти и примут на себя тяжелую ответственность, с нею сопряженную, то нынешняя окраска партии, несомненно, изменится и представители ее, вошедшие в состав кабинета, сочтут своим долгом значительно ограничить требования партийной программы при проведении их в жизнь и уплатят по своим векселям, выданным на предвыборных собраниях, не полностью, а по 20 или 10 коп. за рубль»24.

Как известно, переговоры эти завершились ничем (после чего участники и наблюдатели еще в эмиграции продолжали дебаты о виновниках неслучившегося коалиционного правительства), но после роспуска I Думы новоназначенный предсе-

ла бы содействовать столь необходимому духовному подъему в населении страны. В то же время П.Н. Милюков человек очень властный; он слишком самодержавен (Это слово вырвалось у меня случайно, необдуманно, о чем я очень сожалею. — Прим. Д.Н. Шипо-ва), и если он будет поставлен во главе министерства, то можно опасаться, что он будет подавлять своих товарищей <...>» (Там же. С. 459).

24 Там же. С. 458.

датель Совета министров П.А. Столыпин начал переговоры с рядом общественных деятелей (гр. П.А. Гей-деном, А.И. Гучковым, кн. Г.Е. Львовым, кн. Н.Н. Львовым, М.А. Стахови-чем и Д.Н. Шиповым) о возможности вхождения некоторых из них в новый кабинет. Итогом неудачи этих переговоров стал обмен публичными заявлениями — сначала правительственного сообщения, а затем письма графа Гей-дена и совместного письма Д.Н. Ши-пова и кн. Г.Е. Львова с изложением своих позиций как о фактической стороне дела (в искажении которой авторы писем упрекали правительство), так и о принципиальных разногласиях. Этот обмен публичными заявлениями оказался важен не только в том отношении, что всякое взаимодействие между Столыпиным и Шиповым с этого момента было исключено (в глазах Шипова деятельность первого «руководилась культом силы и была направлена, с одной стороны, к охранению бюрократического абсолютизма, а с другой — к поддержке имущественных классов, не считаясь с требованиями общего блага и нравственного долга»25), но и обнаружило расхождение с большинством «Союза 17 октября», одним из учредителей которого он был. После окончательного расхождения с А.И. Гучковым, поддержавшим кабинет Столыпина, Шипов присоединился к партии мирного обновления — и на этом уже практически окончательно завершил свою политическую карьеру.

Впрочем, вплоть до 1909 г. он оставался членом Государственного совета, куда был выбран от земства в 1906 г., еще прежним их составом, образованным в 1903 г. Однако после того как развеялись слухи о возможном занятии им министерского поста или кресла председателя Совета министров и выхода из «Союза 17 октября», «большинство членов Государ-

ственного совета сохранило ко мне только вежливые отношения исключительно формального характера, избегая обмена со мной мнениями по вопросам политики и законодательной деятельности. Продолжение моего участия в Государственном совете было для меня очень тягостным и оно сделалось еще более неприятным во время третьей сессии Государственного совета, когда, после роспуска второй Государственной думы, бюрократия и вообще реакция чувствовали себя в положении победителей над освободительным движением»26. О настроениях его в это время говорит, например, письмо М.В. Челнокову от 23.IX.1908 из подмосковного имения Ботово:

«Здоровье удовлетворительно, но настроение плохое. Пессимизм меня не покидает и все мне представляется в самых темных красках. Я не вижу возможности мирного исхода из переживаемого нами положения. Правительство и реакция торжествуют; у них кружится голова от одержанных побед. Общество в апатии, а народ хотя как бы безмолвствует, но это молчание зловещее и питает в его среде все большее недовольство и ненависть к имущим классам. Правительство и поддерживающие его круги не сознают необходимость скорейшего проведения необходимых реформ и укрепления законности и действуют все по-прежнему и воспитывают в стране только отрицательное к государственной власти отношение. Сколько времени может продолжаться такое состояние? М[ожет] б[ыть], очень долго, до тех пор, пока чаша терпения и отчаяния в населении не переполнится и пока вновь не поднимется общественное настроение. Но этот новый подъем будет, пожалуй, очень страшен. М[ожет] б[ыть], интеллигентные слои будут сдержаннее и осторожнее, чем во время движения

1905-1906 года, и будут опасаться повторения сделанных ошибок, но масса населения — народ — может увлечься и проявит свое недовольство в самых резких и грубых формах как по отношению правящих кругов, так и вообще по отношению к интеллигентным классам, к которым их доверие после неудач освободительного движения очень поколебалось и в которых народ видит все тех же «господ». И вот, не видя другого исхода, живется и чувствуется очень тяжело и уныло. Приходишь к отвратительному заключению, что чем хуже, тем лучше. Чем резче будет проявляться и действовать реакция, тем скорее наступит неизбежный кризис и тем лучше. Процесс деморализации развивается все больше и больше. Если взрыв произойдет в ближайшем будущем, то еще останутся, м[ожет] б[ыть], остатки, зернушки, которые после бури дадут хорошие ростки, а если это случится позднее, то, пожалуй, и ростков не найти. Страшно становится за нашу все-таки дорогую страну. Страшно то всестороннее разложение, которое приходится наблюдать»27.

В это время Шипов еще надеялся вернуться к земской деятельности, о чем писал жене М.В. Челнокова, Елизавете Карповне в следующем, 1909 г. из того же Ботова:

«В июле будут в нашей губернии происходить земские выборы: что-то они дадут. Очень был бы я рад, если прогрессивные элементы получили перевес. Исход выборов в Московской губернии будет иметь большое влияние на земские выборы в других губерниях. Лично я, кроме того, был бы очень рад принять вновь активное участие в земской работе. Невыносимо тяжело быть в положении безработного, и если мои надежды не оправдаются, то просто не знаю, что делать. Начинать в 58 лет какую-нибудь новую жизнь, например, в

89

коммерческом мире, очень тяжело, да и пристроиться там не легко, а между тем что-нибудь в этом роде будет совершенно необходимо»28.

Надежды эти, впрочем, не оправдались — если раньше, до событий 1905-1907 гг., земства были оплотом либеральных настроений, то теперь ситуация изменилась. Сам Шипов, говоря о влиянии нового положения о земствах 1890 г., призванного усилить дворянский элемент, писал:

«Нельзя однако не отметить, что предоставление дворянству преобладания в земстве не оказало неблагоприятного влияния на земское дело отчасти и по той причине, что участие в нем принимали преимущественно наиболее прогрессивные и культурные дворянские представители, хорошо понимавшие земскую идею и земские задачи, а члены сословия, реакционно настроенные или чуждые вообще интересам политической и общественной жизни, долгое время в большей части воздерживались от участия в земских учреждениях»29.

Революционные события привели к тому, что местные землевладельцы, ранее воздержавшиеся от участия в самоуправлении и отдававшие земские дела на откуп активным, либеральным элементам, воспользовались своим правом — и земства после 1906 г. резко поправели, так что Шипову не удалось даже избраться в гласные от васильковского уездного земства, членом которого он был на протяжении 28 лет30. Чувствами свои-

90

28 Там же. С. 301.

29 Шипов Д.Н. Указ. соч. С. 130.

30 Аналогично, например, на земском съезде 1907 г., в отличие от предшествующих, доминировали правые — и граф Гейден, работавший над его организацией, при выборах

председателя набрал лишь 28 записок, тогда

как за М.В. Родзянко (будущего председателя III и IV Государственной думы, екатери-

нославского земца) было подано 74 (Шевы-рин В.М. П.А. Гейден // Политическая исто-

ми он делился в письме к Е.К. Челно-ковой от 5/УШ.190931:

«Для самолюбия моего забал-лотирование меня дворянами-черносотенцами нисколько не обидно; жаль только не иметь возможности принимать непосредственное участие в работах уездного земства после 32-летнего в ней участия. <... > Затем — нет худа без добра. Как я, кажется, уже писал М[ихаилу] В[асильеви]чу, очень м[ожет] б[ыть], мое забаллотирование принесет долю пользы для выяснения при предстоящем пересмотре земского избирательного закона ложности принципа классового представительства и вообще может содействовать дискредитации вожделений реакционного дворянства». — «Одновременно с Волоколамскими дворянами такое же отношение ко мне проявили и Казанские земцы-реакционеры. В Казани д[олжен] б[ыть] земский съезд в августе, на котором будут представители губернских земств, избранные собраниями, и почетные члены, приглашенные организационным бюро съезда. Председатель бюро, он же председатель губ[ернской] управы Мельников, октябрист, пригласил меня на съезд сначала на словах, а затем в марте прислал мне официальное приглашение. В то время съезд предполагался в июне и я предполагал на нем быть. Затем съезд был перенесен на август, и я на него уже не собирался, но в половине июля получаю встревоженное письмо от Мельникова, в котором он сообщает мне, что приглашение мне было послано без постановления бюро, в котором Мельников не сомневался, а теперь двое членов бюро подали письменный протест и требуют пересмотра вопроса. Таким

рия России в партиях и лицах / Сост. (рук.) В.В. Шелохаев. М.: ТЕРРА, 1994. С. 224).

31 Описание самих выборов см. в письме Д.Н. Шипова к М.В. Челнокову от 22.VII.1909: Переписка. С. 306-307.

образом, Волоколамские зубры оказались не единственными представителями такого ко мне антагонизма»32.

Правда, в 1908 г. Шипов по доверенности от московского общества сельского хозяйства был избран гласным Московской городской думы, но и эта деятельность не приносила ему особенного удовлетворения, в том числе и по причине преобладания в Московской городской думе «правых»33. К принципиальным соображениям примешивались и обыденные, житейские — доходов с имения Шиповым не хватало, 6000 руб., получаемых им как главой Московской губернской земской управы, были необходимым пополнением и после неутверждения его в должности министром внутренних дел В.К. Плеве весной 1904 г. Шиповы были вынуждены проживать часть капитала. О поисках работы, дающей доход, Шипов активно задумался уже весной 1905 г. — В.К. Челнокову он писал 31.У.1905: «Очень буду я рад попасть в банк и устраниться со-

32 Переписка. С. 310. Ср. письмо к М.В. Челнокову от 7Л.1910: «Мне очень тяжело принимать участие в общественной работе при разделяющих все общество злобе и партийной ненависти. Для моего самолюбия нисколько не обидно забаллотирование меня, не утверждение, разъяснение и т[ак] д[алее], но тяжело быть постоянным поводом для проявления злобы и ненависти. В то же время в Москве, памятуя, вероятно, мое прошлое, постоянно обращаются ко мне с приглашением принять участие и даже председательство то в том, то в другом деле. Постоянно отказываться и уклоняться очень неловко и тяжело, но и согласиться я не могу, т[а]к к[а]к всякое отдельное дело непременно находится в связи с общим положением общественной жизни, в которой я не знаю, чем теперь надо руководствоваться и что надо делать, а затем все эти дела требуют затраты времени и сил, но не дают заработка, а мне нужно их беречь для оплачиваемого труда» (Там же. С. 314-315).

33 См.: Шипов Д.Н. Указ. соч. С. 537-558.

вершенно от общественной деятельности, направлению которой за последнее время не могу сочувствовать и в то же время сознаю, что течение это не скоро изменится»34. Жалованье члена Государственного совета на некоторое время сняло остроту проблемы, но после истечения в 1909 г. трехлетия и невозможности быть избранным на какую-либо приносящую доход и соответствующую его статусу должность в земстве35 Шипов вновь обратился к поискам подходящих доходных занятий — в 1910 г. надеясь занять пост управляющего удельными имениями в Туркестане, о чем писал Е.К. Челноковой 3.П.1910:

«<...> из всех занятий, которые я могу себе найти, служба в уделах представляется для меня наиболее нейтральной и не требующей компромисса с совестью. Ведь если не уделы, то придется искать места в каком-либо банке или поступить на службу капиталу и служить интересам капиталистов. Это мне будет гораздо тяжелее и будет противоречить моему внутреннему чувству, вытекающему из моего общего жизнепонимания. Конечно, м[ожет] б[ыть], придется решиться и на это, если иначе посту-

34 Переписка. С. 259.

35 М.В. Челнокову Шипов писал 8.УП.1909:

«Очевидно, всякая надежда на воскресение старого земства потеряна и, в частности, для меня <... > потеряна надежда возвратиться вновь в губернскую управу. Это меня очень и очень удручает. Жаль земское дело и земских старых работников прежде всего, но мне лично, кроме того, невыносимо тяжело быть без работы и деятельности, да и заработок мне необходим, раз я не буду и не могу быть членом Государ[ственного] Совета. Нужно искать платной работы, но где и как ее найти. В коммерческом мире я уже пробовал в прошлом году, но безуспешно; там повсюду по большей части октябристы, которые на меня косятся. С осени примусь за хлопоты, но это нелегко и малонадежно» (Перепи- 91 ска. С. 304). _

пить будет нельзя, но это будет мне очень горько и тяжело. <... >

Я согласен с Вами, что эта служба лишит меня политической свободы, но зачем она мне в настоящее время? Вы не сомневаетесь, что убеждений своих я не переменю и им не изменю и в этом отношении останусь, безусловно, свободным. Мне придется только отказаться от активного участия в общественной и политической жизни, но ведь это участие в политической жизни и без того невозможно для меня как по внешним, так и по внутренним причинам, а в общественной жизни это участие не имеет для меня при настоящих условиях значения, и меня только очень тяготит. "Возможность моего участия в событиях будущего" для меня с несомненностью совершенно исключается.

С одной стороны, в течение десятка лет способности к работе, которой остается для меня при моем возрасте, ничто не может измениться в нашей политической жизни для того, чтобы открылась возможность мирной, созидательной работы. Если возможны какие перемены, то только в смысле усиления борьбы и вспышки революционного движения, но от этого я стремлюсь быть подальше. С другой стороны, если бы, даже вопреки моему убеждению, неожиданно изменились обстоятельства, при которых было бы возможно здоровое освободительное движение, то я чувствую, что не имею и не могу уже найти в себе сил для деятельного участия в таком движении. Я сознаю еще в себе некоторые силы для практической какой-нибудь работы, но я не чувствую в себе духовной силы, необходимой для широкой политической работы»36.

Учитывая, однако, репутацию Туркестана и тамошних служащих, Шипов соглашался принять назначение лишь при условии свободы в выборе и назначении подчиненных — в связи с

чем его кандидатура не была утверждена. Только два года спустя Ши-пову удалось найти подходящее место — управляющего сахарными заводами М.И. Терещенко, что потребовало переселения в нелюбезный его сердцу Киев, но предложенное жалованье — огромная сумма в 30 000 рублей — побудила согласиться на год. В начале 1913 г., собираясь уйти в отставку, он пояснял мотивы своего решения М.В. Челнокову:

«<...> ты, касаясь того, что меня в деле тяготит, останавливаешься на пятачках и гривенниках, к[ото]рые мне приходится и удается выгадывать при торговле, и полагаешь, что эти обязанности я мог бы поручить другому лицу. На это прежде всего замечу, что меня не столько тяготят торговые операции в частности, как отсутствие для меня в общем смысла в моей деятельности. Во время моей продолжительной общественной деятельности я всегда понимал ее задачу, как постоянное стремление к постепенному установлению справедливых социальных и экономических условий жизни, сложившихся ныне на основе несправедливого распределения прав и средств между людьми. Теперь же мне приходится работать как-никак в сфере капиталистических интересов, в целях укрепления капиталистического строя. Конечно, я не мог не предвидеть это при принятии предложения Т[ерещенко], но я не предполагал, что это противоречие, в к[ото]рое я вступил, будет так болезненно»37.

Желательным вариантом представлялось ему возвращение в родную, семейную Москву:

«Что касается моего возвращения в Москву, то хорошо понимаю, что не могу рассчитывать на общественную деятельность. В Москве я с радостью удовольствуюсь занятиями в каком-либо кредитном, страховом или ком-

92

37 Переписка. С. 352-353, письмо от

19.III.1913.

мерческом деле с окладом в 5-6 тысяч. Если такая деятельность не даст мне морального удовлетворения, то я все-таки охотно примирюсь с ней, т[а]к к[а]к она займет мое время и откроет мне и жене возможность дожить наши годы вблизи детей и близких нам людей. Но, конечно, я должен иметь в виду, что и такого рода занятия найти может быть не легко»38.

Терещенко удалось убедить высоко ценимого им Шипова остаться в должности на еще один год, до весны 1914, когда тот уже окончательно завершил дела и вернулся в Москву, о чем мечтал с самого отправления в Киев, делясь с семейством Челноковых планами: «Авось найдется мне какое-нибудь занятие в Москве, и тогда мы поселимся там, а не найдется, то поедем в Ботово и я займусь приведением в порядок и окончанием моих записок, а Москва будет под боком»39. Впрочем, писать свои мемуары Шипо-ву довелось не в идиллическом покое, а в обстановке сначала Мировой войны, а затем Русской революции. С их окончанием в апреле 1918 г. начинается последний, довольно неожиданный, но укладывающийся в духовный облик Шипова, эпизод его биографии — после того как образованный в феврале-марте 1918 г. в Москве подпольный «Правый центр» раскололся на почве германофильской или союзнической ориентации, возникший Всероссийский Национальный центр, занявший просоюзническую позицию, попросили возглавить Д.Н. Шипова как фигуру с незапятнанной репутацией, сумевшего в сложные годы сохранить свой авторитет среди самых разных групп и партий.

К весне 1919 г., впрочем, деятельность Центра перестала удовлетворять Шипова — он все реже посещал заседания, согласно показаниям С.А. Котляревского, совещания Цен-

38 Там же. С. 355.

39 Там же. С. 345, письмо от 22.II.1913.

тра «казались ему достаточно академическими бесплодными. В разговорах с членами совещания Шипов все больше ссылался на свое здоровье, но не скрывал и своих разочарований»40. Для получения пайка и сохранения жилья Шипов в это время устроился помощником заведующего местным отделом при библиотеке Румян-цевского музея. В ночь с 29 на 30 августа 1919 г. Шипов был арестован Московской ЧК для заключения в Покровский концентрационный лагерь до окончания Гражданской войны, но уже 19 сентября был отпущен — чтобы в ночь с 21 на 22 октября быть арестованным теперь уже Особым Отделом ВЧК и помещен во внутреннюю тюрьму (Лубянка), откуда 19 ноября отправлен в Бутырскую тюремную больницу. Оттуда Шипов писал А.М. Полянскому с просьбой обратиться за заступничеством к Д.Б. Рязанову:

«<... > нет медикаментов и перевязочных средств. Рукам получше, но пищеварению все хуже. Силы с каждым днем оставляют, а с 5 декабря я все время лежу, с трудом пробираясь в уборную. Но сейчас я еще в силах, если буду освобожден, дотащиться до извозчика и как-нибудь возвратиться к себе на 6-й этаж. Но если мое освобождение задержится еще несколько дней, то тогда и оно окажется запоздалым и приходится издыхать здесь»41.

Умер Шипов 14 января 1920 года в Бутырской тюремной больнице от катарального воспаления легких, тело было позволено забрать дочери, Надежде Дмитриевне, похоронившей отца на Ваганьковском кладбище.

Общественно-политические взгляды Д.Н. Шипова

Социальные и политические взгля-

40 Красная книга ВЧК: в 2 ч. Ч. 2 / Под ред. А.С. Велидова. М.: Политиздат, 1989. С. 151152.

41 Цит. по: Шелохаев С.В. Д.Н. Шипов.

С. 154.

ды Шипова в его зрелом возрасте, с конца 1890-х гг., не претерпевали существенного изменения, что, разумеется, не говорит об их неизменности — он был разумным человеком и стремился не только применять свои воззрения к окружающей реальности, но и корректировать их в соответствии с новым опытом.

Пожалуй, наиболее заметной характерной особенностью воззрений Шипова была их «несовременность»: он не стремился угнаться за популярными воззрениями, выработав свое специфическое, во многом опирающееся на славянофильство, понимание — при этом сам полагал свое отличие от славянофильских убеждений в следующем42:

(1) Православию не отдается несомненного преимущества «перед другими христианскими исповеданиями. Совершившееся на почве разногласий в догматических толкованиях разделение церквей представляется мне противоречащим сущности Евангельского учения. <... > Я верю, что догматические споры и разногласия могут и должны быть постепенно устранены и примирены путем доброжелательных соглашений и что представители иерархии единой вселенской церкви, свободные от всякого давления государственной власти и от влияния современных условий общественной жизни, признают своим великим и главным долгом доброжелательно и последовательно обличать и выяснять с христианской точки зрения неправду, коренящуюся в существующем жизненном строе, в целях устроения

94

42 Отметим, что понимание Шиповым славянофильства ориентировано преимущественно на поздний самаринский круг и на расхожие к концу XIX века интерпретации, при этом, весьма далеко отстоя от славянофильства «классического» (18401860-х гг.) — с последним черт расхождения Шипов, будь он с ним хорошо знаком, нашел бы гораздо меньше.

истинной общественности на основе закона христианской любви»43.

(2) «Славянофилы, думается мне, склонны признавать божественное происхождение самодержавной власти и усматривать в принципе самодержавия источник неограниченности власти монарха»44. Напротив, с точки зрения Шипова самодержавие выступает целесообразной, т.е. условной формой власти, поскольку в этом случае высшая власть возложена «на одно лицо, стоящее вне столкновения интересов отдельных общественных групп»45, а наследственный характер монархии «исключает необходимость возложения власти на новое лицо путем периодических выборов, которые неизбежно вызывают в государстве политическую борьбу и при которых избранный таким порядком носитель власти является невольно представителем победившей политической группы, а это условие лишает его возможности сохранения всегда необходимой объективности власти»46. Самодержавие, в понимании Шипова, «возможно лишь при живом и тесном общении самодержавного государя с народом; при отсутствии этого условия самодержавие царской власти теряет свое идейное значение и заменяется самодержавием министров и бюрократии, с которым русское общество никогда примириться не может»47, т.е. в основе ее лежит идея «моральной солидарности»: «Эта идея, по моему пониманию, является руководящей идеей государственного строя Англии, где власть монарха ограничена не правовыми нормами действующей конституции, а глубоким сознанием, как представителя верховной власти, так и кабинета министров, их моральной солидарности

43 Шипов Д.Н. Указ. соч. С. 287.

44 Там же. С. 287-288.

45 Там же. С. 169.

46 Там же.

47 Там же. С. 174.

с народным представительством»48. Здесь, впрочем, уже трудно заметить отличие взглядов Шипова от собственно славянофильских, как известно, вместе со значительной частью русской аристократии, представителями которой они были, питавших англофильские чувства (доходившие у Хомякова до предположения о славянском происхождении англичан, отождествлявшихся с древними «угличанами»). Так, Шипов находит неожиданное сходство англичан с русскими в том, что «в Англии, как и в России, среди ее населения преобладают настроения и стремления религиозно-нравственного характера над стремлениями правовыми, и я считал бы вероятным и возможным, что если идея русского самодержавия сохранится непоколебимой в своей основе, то при постепенном развитии нашей государственной жизни эта идея могла бы получить в более или менее близком будущем выражение и осуществление в формах и в порядке, аналогичных государственному строю Англии»49.

(3) Возражая и своим кадетским оппонентам, и славянофилам, Шипов отрицал приписываемую ему мысль, «что русский народ имеет какую-то особую миссию сравнительно с народами западноевропейскими»50. Согласно Шипову, «религиозное сознание являлось первоначальной основой жизнепонимания большинства народов, но постепенно, под влиянием рационалистического направления мысли и получившего широкое распространение понимания жизни как процесса постоянной борьбы за существование, отразившегося на характере экономических и социальных отношений, религиозное сознание вытеснялось сознанием правовым»51. Исто-

рическое преимущество России и русского народа, тем самым, мыслится не в качестве «миссии» и «предназначения», но возможности, вытекающей из исторической молодости, поскольку «более молодые народы должны, несомненно, пользоваться примерами более старых наций в устроении своей государственной жизни, но при этом, воспользовавшись тем, что дает благие результаты, они должны избегать повторения в своей жизни ошибок, сделанных другими народами. Все народы призваны к участию в устроении жизни всего человечества, но каждый народ является своеобразным выразителем общечеловеческой истины и каждому народу свойственно стремиться проявить и осуществить то, что сокрыто в глубине его духа и вытекает из свойственного ему миросозерцания. В русском народе, по многим условиям его исторической жизни и быта, получило слабое развитие правовое сознание, но еще в первые годы настоящего века в нем живо было христианское жизнепонимание и, принимая во внимание это условие, чувствовалась возможность положить в основу народного представительства и его взаимодействий с властью иные начала, чем те, на которых зиждется государственный строй большинства народов западной Европы»52.

48 Там же. С. 288.

49 Там же.

50 Там же.

51 Там же. С. 289.

52 Там же. С. 289-290. Примечательно, что по мере повышения пафосности текста Шипов приближается к тем самым утверждениям, которые первоначально отвергает, говоря теперь о «проявлении», «осуществлении» сокрытого в «глубине» народного духа и т.д. — тем самым мессианская риторика романтического национализма берет верх над первоначальной рациональной конструкцией, сходной, если угодно, с экономическими преимуществами относительной отсталости А. Гер-шенкрона (Гершенкрон А. Экономическая отсталость в исторической ретроспективе / Науч. ред. А.А. Белых; пер. с англ. А.В. Белых. М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2015) или каких-либо аналогичных построе-

95

96

Собственно, христианство в интерпретации Шипова далеко от любых конфессиональных границ, что заметно уже на уровне терминологии — он предпочитает говорить об «учении Христа», «Евангельском учении», подчинении «своей воли требованиям Высшего мирового Начала», при этом по крайней мере мне ни в одном из текстов Шипова не довелось встретить именования Христа «Богом». В самом начале своих «Воспоминаний.» Шипов писал: «Мое жизнепонимание создавалось на почве воспитанного во мне с детства религиозного сознания, но окончательно оно сложилось под нравственным влиянием двух русских мыслителей — Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого. Я верю в жизненность Евангельского учения, верю, что оно дано людям для его осуществления в этой жизни, согласно словам молитвы: "Да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли". Смысл жизни всего человечества, по глубокому моему убеждению, заключается в постепенном, но неуклонном движении по направлению к идеалу христианского учения — установлению Царства Божия на земле»53. Здесь Шипов достаточно типичен для своего времени, когда для многих Достоевский и Толстой стали «апостолами интеллигенции». Иеромонах Антоний (Храповицкий), будущий митрополит, говорил в 1888 г.:

«Показать нам фактически-детально жизненное значение христианства и народничества, вывести их из области науки, публицистики и поэзии в повседневном быте, — вот чем заста-

ний, анализирующих относительные преимущества, которые дает рассинхронизация (см., напр., 1-ю лекцию А. Гершенкрона «Европа в историческом зеркале» (1970), опубликованную в указанном выше издании (с. 314 и сл.), в которой автор отсылает к сходным и/или перекликающимся российским подходам 2-й пол. XIX — нач. XX в.).

53 Шипов Д.Н. Указ. соч. С. 38-39.

вил следовать за собою Достоевский изверившуюся во всякую теорию интеллигенцию.

Этого, вероятно, способа и ожидали те великие мужи русской истории XIX века, последователем которых и объявил себя Достоевский. Разумею славянофилов. Они скорбели о косности своих слушателей и читателей, и молили Бога о более убедительном для общества проповеднике. <... >

Пророк этот раскрылся в лице Достоевского »54.

Но если Достоевский упоминается Шиповым преимущественно «обобщенно», без детализации и припоминания конкретных персонажей или произведений, то Толстой — гораздо более интимный, близко знакомый автор. Помимо прочего — и знакомый буквально, Шипов общался с Толстым и считал его выразителем идеи русского народа, наличествующей в последнем как «настроение»:

«Народ наш всегда инстинктивно желает, чтобы по закону было так, как следует по Божьи»55.

Это же представление о Толстом как о выразителе «религиозного настроения», свойственного русскому народу, черт его характера, Шипов повторит и в послесловии к «Воспоминаниям.», датированным апрелем 1918 г., добавив, правда, теперь к Толстому и Достоевского56. О значении Толстого для своего жизнепонимания и о пределах согласия Шипов развернуто писал к М.В. Челнокову 16.VII.1904:

54 Митрополит Антоний (Храповицкий) В день памяти Достоевского (1888) // Ф.М. Достоевский, как проповедник нравственного возрождения / Посмертное издание под ред. и с предисл. архиеп. Никона (Рклицкого). Монреаль (Канада): Издание Северо-Американской и Канадской епархии, 1965. С. 7.

55 Переписка. С. 208, письмо к М.В. и Е.К. Челноковым от 8.IX.1902.

56 Шипов Д.Н. Указ. соч. С. 568-569.

«Ты знаешь, я большой поклонник Толстого, я во многом обязан ему своим жизнепониманием. Он, если можно так сказать, вернул меня ко Христу или вернее помог мне разобраться и понять сущность христианского учения. Благодаря ему, мне стало ясно, что наше церковное ученье как бы умышленно игнорирует сущность учения Иисуса Христа и вместо того, чтобы стараться, обличая людскую неправду, постепенно содействовать горячей проповедью поднять нашу личную, общественную и государственную жизнь до высоты христианских идеалов — она низводит христианское учение для оправдания людской неправды и всякого рода насилия.

Проповедь Толстого поселила во мне вполне определенное, ясное убеждение, что смысл всей нашей жизни заключается в том, чтобы всеми нашими силами содействовать возможному осуществлению царствия Божья на земле и что единственный путь для этого заключается в законе любви, данном нам Пославшим нас в мир. Мне стало ясно, что тот путь, которым стремится осуществить общее благо социализм, рационализм и так называемая Европейская культура, путь не верный, так как в основе его лежит не христианская любовь, побуждающая к самопожертвованию, а стремление к справедливости и к охране прав. Тогда как Христос говорит: если хочешь быть совершенным, поди продай имение свое и раздай нищим, социализм имеет в виду насильственное в интересах справедливости распределение экономического благосостояния. Конечно, охрана прав необходима во всяком общественном союзе, но эти права и эта охрана не должны быть самодовлеющей целью; охрана прав является необходимым злом только вследствие нравственного несовершенства людей, удалившихся от ученья Христа. Все это сделалось мне ясным из изучения произведений Толстого, и потому мне

страшно горько видеть, что сам Толстой, проповедуя любовь и всепроще-нье, поддается раздражению и в своей проповеди прибегает к приемам, недостойным и противоречащим сущности ученья Христа57. Сам Толстой говорит, что первая заповедь Христа заключается в словах: "Живи в мире со всеми людьми, никогда своего гнева не считай справедливым", а в то же время он иногда, как и в статье, о которой идет речь, провозглашая верную основную мысль, прибегает к злобе на веками сложившиеся условия и обычаи, к приемам и выражениям, оскорбляющим людей, к которым он обращается. Уже не говоря о противоречии формы проповеди с ее сущностью, как не понимает такой умный человек, как Толстой, что такими приемами он отталкивает от своей проповеди людей и задерживает проведение в общественном сознании тех идей, в усвое-вании [sic!] существа которых заключается залог осуществления правды и добра. Ведь можно встретить гораздо больше сочувствия проповеди, обличающей преступность войн, не глумясь над царем, над дипломатами, над войском, над сестрами милосердия, над свойственным людям при настоящих условиях чувствами патриотизма и т.д. С этой точки зрения эта последняя статья особенно недостойна Толстого и принесет во всех отношениях массу вреда, я же ее поскорее уничтожил и постараюсь ее забыть»58.

В последние годы большое впечатление на Шипова произведут два текста — (а) сборник «Вехи», к суждениям авторов которого о русской интеллигенции, ее безрелигиозности, отсутствии «прочных положительных идеалов» он не только сразу же присое-

57 Данный отклик Шипова вызван статьей Л.Н. Тостого «Одумайтесь» по поводу русско-японской войны (напечатана в «The Times» 15.VI.1904).

58 Переписка. С. 248-249.

97

98

динится59, но и будет затем ссылаться в «Воспоминаниях.» как на точный и ясный диагноз, и (б) «Исторические записки (о русском обществе)» М.О. Гершензона60, к которым он будет вновь и вновь возвращаться61, причем именно опираясь на Гершензона он вступает в спор с Толстым:

«Разделяя в большинстве понимание Л.Н. Толстым сущности христианского учения, я не могу согласиться с ним в его отношении к общественной и политической жизни. Мне кажется, что в этом Л[ев] Н[иколаевич] противоречит основному закону христианского учения — закону любви. Человек, заботясь о своем совершенствовании, не может безразлично относиться к аналогичной задаче, стоящей перед его ближним. Принимая во внимание несовершенство и слабость людскую, нельзя безразлично относиться к условиям, в среде которых людям приходится жить и выполнять свое назначение. "Призвание человека", совершенно верно говорит Гер-шензон ("Исторические записки", стр[аница] 135 и 136), "заключается в том, чтобы и лично помогать другим людям в устроении их духа, и совместно с другими содействовать такому устроению общего быта, при котором основная индивидуальная цель достигалась бы всеми членами общества возможно легче"»62.

59 См. цитированное выше письмо к Е.К. Челноковой от 25.VI.1909.

60 Гершензон М.О. Исторические записки (о русском обществе). М., 1910. Неоднократно переиздавались, см., напр.: Гершен-зон М.О. Избранное. Т. 3: Образы прошлого / Сост. С.Я. Левит; ведущий ред. Л.Т. Миль-ская; коммент. Е.Н. Балашова, Ю.В. Литвин, И.Б. Павлова, В.Ю. Проскурина; послесл. В.Ю. Проскурина. М.: Университетская книга; Иерусалим: Gesharim, 2000. С. 427-532.

61 См.: Переписка. С. 321, 339-340, 341, 346-347.

62 Там же. С. 339-340, письмо к М.В. Челнокову от 23.I.1913.

А в «Воспоминаниях.», излагая свои основополагающие воззрения, сочтет необходимым в пояснение своей мысли повторить эту цитату в развернутом виде63:

«<... > Задача каждого человека в отдельности сводится к тому, чтобы правильно устроить свой [собственный] дух, [то есть сознать до конца свой нравственный долг, как свое космическое или религиозное назначение, и сосредоточить все свои душевные силы на его исполнении]; общественное же призвание человека заключается в том, чтобы и лично помогать другим в устроении их духа и совместно с другими содействовать такому устроению общего быта, при котором [та] основная, индивидуальная цель достигалась бы всеми членами общества возможно легче»64.

Более того, именно из Гершензона, из той же самой XXVI главы «Исторических записок» заимствована и приведенная отчасти выше дихотомия рационального и религиозного сознания, на которое опирает свое понимание русской истории Шипов в «Воспоминаниях.»65: «На крайних полюсах стоят: человек, почти осязательно ощущающий Божий Промысл в каждом явлении жизни и радостно подчиняющийся ему, — и человек рассудочный, в котором космическое чувство совершенно атрофировано»66, а в противопоставлении этих двух пониманий, «двух психологий», согласно Гершензону, «вся сущность спора между славянофилами и западниками. <... > Так возникли два лагеря и две программы; одна гласила: внутреннее устроение личности, другая — усовершенствование

63 В квадратных скобках мы восстановили опущенные Шиповым фрагменты цитаты.

64 Гершензон М.О. Избранное. С. 496497. См.: Шипов Д.Н. Указ. соч. С. 165.

65 Шипов Д.Н. Указ. соч. С. 288.

66 Гершензон М.О. Избранное. С. 493.

общественных форм»67 — и Шипов, вслед за Гершензоном, полагает задачей встать «определенно и устойчиво <... > на почву жизнепонимания, в основе своей исключающего партийную борьбу»68, совмещающую обе задачи как не могущие быть отброшенными одна ради другой в жизненном целом.

Наилучший строй мыслился Шиповым как самодержавная монархия, противопоставленная одновременно и «народоправству», и «абсолютизму». Нежелательность первого вытекала, согласно Шипову, из того обстоятельства, что «власть является неизбежным условием государственного строя, вследствие преобладания в жизни эгоистических инстинктов и интересов над сознанием нравственного долга, т.е. необходимость власти обусловливается, главным образом, господством в мире зла. В то же время власть, носящая в себе элемент принуждения, всегда оказывает некоторое развращающее влияние на обладающих ею и вызывает в них нередко склонность к злоупотреблению предоставленной им властью. Это свойство власти и условия, определяющие необходимость ее существования в государстве, всегда вызывали во мне отрицательное отношение к идее народовластия и народоправства. Провозглашение идеи народовластия и стремление осуществить ее в государственном строе невольно выдвигают на первый план значение личных прав граждан и заглушают или отодвигают на второй план сознание нравственного долга и обязанностей, лежащих на них, как на людях. Принцип народоправства полагает в основу государственного строя личную волю, личные права граждан, тогда как необходимое условие государственной жизни, представляется мне, должно за-

ключаться в подчинении личной воли иным, высшим началам. Идея народовластия, как бы, призывает всех граждан к отстаиванию своих прав, поселяет в них переоценку значения личных и классовых интересов и тем неизбежно влечет людей на путь социальной и политической борьбы»69.

Абсолютизм, тождественный «бюрократическому строю», оказывался иным уклонением от должного состояния, поскольку «бюрократический строй, прикрываясь стремлением охранять самодержавие, но в действительности разобщая царя с народом, создает почву для проявления административного произвола и личного усмотрения. Такой порядок лишает общество необходимой уверенности в строгой охране законных прав всех и каждого и подрывает уважение к правительству»70. Излагая свое credo в беседе с В.К. Плеве 2 июля 1902 г., Шипов говорил:

«Я убежденный сторонник идеи самодержавия и признаю, что самодержавие вполне отвечает жизнепониманию русского народа. Удовлетворение требований общественной правды представляется мне более надежным при самодержавии, чем при парламентаризме, т.е. представляется более обеспеченным при том условии, когда выражение и осуществление народной воли представлено самодержавному государю, который принимает этим на себя ответственную нравственную обязанность перед населением, чем в том случае, когда выражение народной воли является последствием случайно сложившегося большинства, часто на почве борьбы классовых или материальных интересов. Знаю, что по этому вопросу существуют различные мнения, и я считаю нужным изложить вам мое по этому предмету убеждение. Но высказывая свою преданность идее самодержа-

67 Там же. С. 497, 498.

68 Переписка. С. 341.

69 Шипов Д.Н. Указ. соч. С. 168-169.

70 Там же. С. 174-175.

99

вия, правильно понимаемой, я не могу отождествлять самодержавие с абсолютизмом и потому убежден, что самодержавному строю государства не может противоречить развитие общественной самодеятельности. Напротив, при самодержавии не только необходимо широкое участие общества в местном управлении, но если самодержавный государь принимает на себя тяжелую обязанность осуществления народной воли, то для выполнения этой обязанности необходимо непосредственное общение его с выбранными представителями населения. Только при этом условии самодержавный государь будет иметь возможность быть всегда и близко ознакомленным с действительными потребностями населения и положением дела на местах. Переживаемое нами тяжелое положение обусловливается полною разобщенностью между правительством и обществом, отсутствием необходимого взаимного понимания и взаимодействия. Я далек от мысли оправдывать в этом отношении общество и полагаю, что отчасти причина такого положения заключается в современном состоянии общества. Общество наше находится в болезненном процессе, в нем преобладают отрицательные настроения, мало положительных идеалов и отсутствует определенное общественное мнение. Но, если вы признаете необходимым участие общественных элементов в нашем государственном строе, то в таком случае, мне кажется, нельзя не согласиться, что правительство должно быть заинтересовано в воспитании общества для участия его в государственной жизни, а это возможно только при условии обеспечения обществу необходимой организации и путем привлечения его к совместной работе с правительственными учреждениями»71.

Поясняя свое расхождение как со

100

71 Там же. С. 198-199.

взглядами Ф.Д. Самарина, так и конституционалистов, видевших в мнении меньшинства общеземского съезда 6-9 ноября 1904 г. стремление лишь к законосовещательному органу, Шипов писал:

«Такое неправильное заключение могло иметь место только в силу того, что наши оппоненты совершенно неверно понимали или, скорее даже, оставляли вовсе без внимания основную мысль изложенного в брошюре проекта и оценивали формулированные в ней положения исключительно с правовой точки зрения, усвоенной конституционалистами для определения основы в отношениях между верховной властью и народным представительством. <...> Конституционалисты признают возможным организовать взаимодействие власти и представительного учреждения, лишь обеспечив его правовыми нормами и гарантиями, а мы полагаем, что это взаимодействие принципиально правильнее и целесообразнее создать на основе моральной солидарности власти с народным представительством. Исходя из этого убеждения, мы признаем невероятным, чтобы верховная власть, раз народное представительство будет существовать как постоянно действующее учреждение, могла что-либо предпринять вопреки голосу представителей народной мысли и народной совести, так как в этом случае она прежде всего не могла бы сохранить необходимый ей авторитет, и в то же время признаем, что моральная основа государственного строя может скорее обеспечить ей доброжелательное и спокойное развитие государственной жизни, чем идея правовая, всегда носящая в себе семена политической борьбы. Ни в заключительных положениях нашего проекта, ни в предпосланных им в брошюре соображениях, нигде не говорится ни о совещательном характере народного представительства, ни о сохранении абсолютизма государственной вла-

сти. Второе положение проекта хотя и указывает в начале, что "народное представительство не должно иметь характера парламентаризма с целью ограничения царской власти", но тут же говорится далее, что оно "должно служить органом выражения народного мнения для создания и сохранения всегда тесного единения и живого общения царя с народом". Само собой представляется понятным, что не может быть речи о тесном единении власти с народным представительством, если допустить предположение, что верховная власть может не считаться с голосом народного представительства. Разномыслие и разногласие между сущностью нашего проекта с его пониманием и характеристикой нашими оппонентами коренились, несомненно, в различиях наших миро-созерцаний, в различиях нашего понимания смысла человеческой жизни, как личной, так и общественной»72.

При этом если представления о должном строе изменялись у Шипова незначительно, оценка реальных возможностей серьезно эволюционировала — вплоть до 1904-1905 гг. он полагал действительным стремиться к «возвращению» самодержавия к его истине, ликвидации бюрократического строя и переходу к согласию «царя с народом» в мире без политической борьбы и без абсолютизации права, поскольку «право само по себе не имеет абсолютного значения и содержания. В каждый период исторической жизни понимание сущности права находится в тесной связи со степенью развития современного нравственного сознания общества. То, что признавалось правильным и узаконя-лось правовыми нормами в прежнее, пережитое человечеством время, с ростом его духовного сознания представляется уже нередко преступным. Так, например, рабство и крепостная зависимость людей не возмущали пре-

72 Там же. С. 323, 324-325.

жде человеческой совести и эти явления в течение продолжительного времени не вступали в противоречие с современным им пониманием права и подтверждались действовавшими законами. И в настоящее время современному пониманию права не противоречат установленные жизнью право собственности на землю и капиталистический строй промышленности, но, несомненно, при дальнейшем развитии духовной сущности человека и более глубоком уяснении людьми требований высшей правды, право собственности на землю и капиталистический строй должны будут уступить место иным порядкам и эта перемена не может не отразиться на содержании и понимании идеи права. Право всегда стремится подойти возможно ближе к требованиям высшей правды, уясняемым постепенно и последовательно человеческой совестью; оно является всегда отражением эволюции нравственного, религиозного сознания человечества. Право — начало временное, юридическое и служит выражением современного сознания человечеством начала вечного, нравственного закона, предуказываемого Божественным Разумом. Рассматривая правовое начало с этой точки зрения, нельзя не признать необходимым, чтобы правовые нормы, устанавливаемые государством, не отставали от роста общественного сознания, находились всегда в соответствии с выясняющимися требованиями высшей правды и справедливости и содействовали тем дальнейшему воспитанию духа личности и общества»73.

Однако ход вещей привел к тому, что возможность подобной эволюции оказалась временно исчерпанной — конституционный порядок стал реальностью и при этом той ценностью, которая противостояла прежнему абсолютизму и попыткам вернуться к нему. Оценивая манифест 17 октя-

73 Там же. С. 167-168.

бря 1905 г. и опубликованный одновременно с ним Высочайший доклад гр. С.Ю. Витте, Шипов писал:

«В этих актах не говорилось уже об устоях нашего исторического прошлого и изменение государственного строя предрешалось на основе начал конституционных. Принципиально я не мог сочувствовать введению этих начал в наш государственный строй, так как они противоречили и противоречат моему жизнепониманию, но я не мог сознавать, что слепая политика власти привела страну к неизбежности такого государственного преобразования. <... > Хотя в это время я стоял в стороне от общественной жизни, но, тем не менее, сознавал, что если, быть может, силою обстоятельств я буду привлечен вновь к известному участию в политической жизни страны, то на мне будет лежать долг содействовать всеми силами осуществлению нового порядка государственного строя, стараясь в то же время, по мере возможности, согласовать свои действия при новых условиях с началами, лежащими в основе моего политического и общего жизнепонимания »74.

Поскольку государственная власть сама встала исключительно на почву права, а не справедливости, начала нравственного, то тем самым она оказалась обязана судить себя по собственному, ею избранному основанию. Так что итогом интеллектуальной эволюции Шипова можно назвать его становление «конституционалистом поневоле», но добросовестным — избранный порядок вещей представлялся ему далеким от идеала, но на долгое время лучшей из возможных альтернатив, до тех пор, пока ограниченность формального, правового начала по отношению к сознанию справедливости не станет явной, не столько принуждающей, сколько побуждающей преодолеть ограничен-

ность первого — и теперь его заботила уже не ограниченность конституционного порядка, а неспособность его установить, как писал он М.В. Челнокову 8/УП.1909 по поводу визита делегации Государственной думы и Государственного совета в Великобританию, в которой состоял и его корреспондент:

«Что <... > касается Государя и нашего правительства, то я боюсь, что все сказанное по их адресу, как со стороны наших депутатов, так и со стороны (и главным образом) англичан, только укрепит в них предположение, что они ведут Россию по верному пути и что существующий порядок есть истинно конституционный, что этим порядком довольно большинство Думы и что за дарование стране именно этого порядка восхваляют Государя в Европе. Вообще мой пессимизм относительно ближайшего будущего, считая его не менее десятилетия, меня не оставляет. Слишком глубоки корни переживаемого нами безвременья; корни эти не столько в почве правительственной, сколько в почве общественной»75.

Шипов не был одарен сколько-нибудь сильным теоретическим умом и был склонен уповать на силу «добрых чувств» и «добрых нравов», в этом отношении сходясь с К.П. Победоносцевым, своим политическим антагонистом. В отличие, однако, от Победоносцева, Шипов полагал, что добрые нравы — не только условие надлежащего действия, но и то, что формируется в результате правильных действий, иными словами — установка на индивидуальное, на моральные качества действователей, не являлась основанием для воздержания от действия: напротив, именно невозможность при существующих моральных установках достигнуть

желаемого результата есть то, что способно привести действователей к осознанию их моральной несостоятельности, необходимости нравственного перерождения или эволюции, к работе над собой. Именно отказ дать шанс, дать возможность действия приводил, по мысли Шипова, к тому, что те, кому было отказано в этой попытке, имели возможность добросовестно (перед самими собой) считать виновником сложившегося порядка вещей существующий режим — внешние ограничители были достаточно сильны, чтобы именно в них видеть

основное препятствие к достижению желаемого. Более того, само по себе данное утверждение оказывалось верно — поскольку, отстраненная от большинства возможностей реального действия, общественность не только не имела стимула видеть собственную ограниченность и неспособность, но и не имела возможностей для коллективного перерождения — пороки, препятствующие ей стать действительными деятелями, порождались той самой системой, которая затем на этом основании отказывала общественности в доступе к власти.

«ВН» в соцсетях

Новости «Вопросов национализма» можно узнать на страницах социальных сетей, посвящённых журналу.

Fаcebook: facebook.com/vnatio; «В контакте»: vk.com/vnatio.

— Анонсы новых публикаций

— События журнальной жизни

— Оформление подписки

— Приобретение электронной версии -

— Обсуждения и дискуссии 103