CC BY
215
T. H. Подлевских. Становление жанровых и функциональных особенностей русского очерка.
Фольклор
УДК 821.161.1-43
Т. Н. Подлевских
СТАНОВЛЕНИЕ ЖАНРОВЫХ И ФУНКЦИОНАЛЬНЫХ ОСОБЕННОСТЕЙ РУССКОГО ОЧЕРКА 40-х ГОДОВ XIX ВЕКА
История очеркового жанра в России до сих пор в достаточной степени не изучена. Данная статья представляет собой краткий, обзорный экскурс в историю зарождения, становления и развития очерковых традиций начиная с произведений древнерусской литературы. Предметом специального исследования становится журнальный очерк малоизвестных писателей 40-х гг. XIX в., сфера бытования и функциональные задачи жанра.
The history of the essay genre in Russia is still not well-studied. This article is a brief review excursus into the history of formation and development of sketch traditions, beginning with the works of early Russian literature. The subject of specific research is the magazine essay of less-known writers of the 1840s, the sphere of existence and functional objectives of the genre.
Ключевые слова: жанр, очерк, становление, жанровые и функциональные особенности, читатель, «третья культура».
Keywords: genre, essay, formation, genre and functional features, reader, "third culture".
Проблема жанров до сих пор принадлежит к активно разрабатываемой области отечественного литературоведения. Однако в истории её изучения можно отметить две крайние тенденции. Первая - ограничение самого понятия жанров формальными признаками, рассмотрение развития жанровой системы как автономного, внели-тературного процесса. Другая - растворение проблемы в традиционно сложившихся научных представлениях об историко-литературной парадигме определенной эпохи. На наш взгляд, наиболее плодотворный путь заключается в исследовании истории зарождения, становления, развития, функционирования, взаимодействия и смены продуктивных жанровых моделей как проявления общих, исторически детерминированных закономерностей эволюции русской литературы.
В работах А. Г. Цейтлин, Н. И. Глушкова, В. А. Алексеева, В. И. Кулешова, Ю. В. Лебедева, Ю. В. Манна, И. П. Видуэцкой, Ю. М. Проскуриной и других поднимаются различные проблемы становления жанра очерка 40-х гг. XIX в. Так, Н. И. Глушков пишет о том, что «очерк -один из самых старых жанров русской литерату-
© Подлевских Т. Н., 2009
ры» [1]. По его мнению, очерковые традиции видны уже в «Повести временных лет» - «в преданиях об обрах и основании Киева, в описании обычаев и обрядов древних славянских племен» [2]. Относительную жанровую самостоятельность, как полагает исследователь, очерк обретает в древнерусских «хождениях», интерес современного читателя к которым был обусловлен развитием международных связей древней Руси. Паломнические сочинения, богатые в своем содержании фактическим материалом, характерным для очерковой литературы, имели для современных читателей огромное познавательное значение.
Следующим этапом в становлении жанра очерка Н. И. Глушков выделяет «Житие протопопа Аввакума», появление которого было вызвано церковно-общественным расколом 60-х гг. XVII в., не случайно совпавшим по времени с крестьянской войной под предводительством Степана Разина. Исследователь отмечает отчетливое жанровое новаторство произведения на традиционном «житийном» фоне: древнерусский очерк здесь выходит за рамки агиографии, «заявляя свое право на политическую злободневность» [3]. В древнерусской «житийной» литературе уже можно найти истоки современного портретного очерка, в текстах множество бытовых коллизий: объемные описания монастырского быта, сцены общения святого с иноками, мирянами, князьями и грешниками, подробный рассказ о детстве святого и пр. [4].
Определенную роль в становлении очерковой жанровой модели сыграли анонимные рукописные «гистории» Петровской эпохи, ориентированные на свою историческую современность и отразившие новизну русского общественного быта первой трети XVIII в.
Исследователь В. А. Алексеев возникновение очерка в русской журналистике связывает с «литературой путешествий» XVIII в., в которой только намечались черты, получившие впоследствии дальнейшее развитие в одном из видов очерка -путевом [5]. Он пишет, что «первые газетные материалы, которые можно считать прообразами нынешнего очерка, появились в "Санкт-Петербургских ведомостях" в 1730 году» [6]. В этих этнографических по своему содержанию материалах описывалась жизнь людей, осваивавших необозримые пространства Сибири.
А. Г. Цейтлин также исчисляет историю жанра с очерковой литературы XVIII в. [7]. Исследователь имеет здесь в виду продукцию сатирических журналов 70-х гг., а именно очерки, написанные в форме «путешествий» и «писем», которые так активно печатались на страницах
«Трутня» (1769-1770), «Живописца» (1772-1773) Н. И. Новикова, ориентированных на читателя из мещанства и купечества, «Сатирического вестника» (1790-1792) Н. Н. Страхова, «Почты духов» (1789) И. А. Крылова и других периодических изданий, главной мишенью сатиры которых служило высшее дворянское общество.
Это был ранний русский очерк, еще не сформировавший до конца свои устойчивые жанровые признаки, но его опыт в какой-то мере пригодился очеркистам первой трети XIX в. (К. Н. Батюшкову, Ник. Полевому, Вл. Ф. Одоевскому и др.). Безусловно, сравнивать этот очерк с очерком 40-х гг. XIX в. можно лишь с учетом коренной трансформации художественного метода очеркового жанра. Разумеется, очерк XVIII в. не был лишен ряда реалистических тенденций, но он не был реалистическим по своему методу.
По справедливому замечанию А. Г. Цейтлин, «очеркисты XVIII столетия являлись не столько "исследователями" общества, сколько его "исправителями". Изображая придворного "петиметра" или светскую модницу, они еще не могли показать общественную закономерность этих явлений» [8]. Главная функциональная задача дидактико-сатирического очерка XVIII в., общественно-воспитательная, состояла в «моралистической критике» [9] пороков современного общества. Согласно рационалистической концепции художественного творчества того времени нравоописательная литература «должна была генерировать быт» [10], иначе говоря, писатель должен был стремиться не следить за культурной ситуацией, а активно ее создавать.
Вершинным достижением литературы XVIII в. в становлении очеркового жанра является «Путешествие из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева, вызванное резким обострением классовых противоречий в России «екатерининского века». Книга Радищева - это уже зрелое произведение, политически злободневное и революционное по идейному содержанию. Правдивое описание русской общественной жизни тех лет Радищев сочетает с философским осмыслением изображаемых им фактов, а это придает «Путешествию» одно из важнейших и обязательных, по мнению многих литературоведов, очерковых жанровых качеств -«исследовательски-публицистический характер» [11]. Как утверждает В. А. Алексеев, «от путевых очерков Новикова и Радищева, наполненных философскими прогрессивными идеями, ведет свою родословную русский демократический очерк» [12] 60-х гг. XIX в. Безусловно, «Путешествие...» А. Н. Радищева еще нельзя назвать циклом очерков в полном смысле этого понятия. Мы говорим о синтетической жанровой природе «литературы путешествий», в которой доминировали очерковые принципы повествования.
Другим знаменательным этапом в процессе становления жанра очерка литературоведы считают «Письма русского путешественника» Н. М. Карамзина. Заслугой писателя является демократизация жанровой формы. Как пишет Н. И. Глушков, «под пером Карамзина очерк сбрасывал с себя вериги древнерусской архаичности в форме» [13]. Карамзин, в отличие от Радищева, концентрирует свое внимание не на внешнем, окружающем, а на внутреннем плане: писателя занимают чувства, настроения и переживания путешествующего героя. В. А. Алексеев полагает, что именно от сентиментальных, либеральных по своей политической позиции очерков Карамзина идут нравоописательные очерки Ф. Булгарина [14].
Следующий этап в истории становления жанра - очерки писателей-декабристов. Наряду с путевым очерком (например, «Записки о Голландии 1815 года» 1821 г., «Гибралтар» 1824 г., «Плавание фрегата "Проворного" в 1824 году» 1825 г. Н. Бестужева) в творчестве декабристов складывается и становится распространенной новая разновидность жанра - критико-публици-стический очерк. Годовые обзоры литературы Н. А. Бестужева, К. Ф. Рылеева, В. К. Кюхельбекера, печатавшиеся на страницах журналов того времени, «наполнены мыслями о свободе, независимости, пронизаны прогрессивными политическими идеями, высказанными как бы попутно при оценке художественного произведения» [15].
В начале XIX в. на место сатирического очерка, популярного в предыдущем столетии, приходит очерк бытовой, нравоописательный. Эстетика классицизма, утверждающая общественно-воспитательную функцию искусства, теряет в это время свою власть над умами: очеркисты уже не поучают, не морализируют, а изображают нравы, обычаи, быт определенной социальной группы или национальный колорит определенной географической местности. Ярким примером такого очерка является «Прогулка по Москве» К. Н. Батюшкова, где автор воспроизводит картину повседневной уличной жизни и нравов древней русской столицы. Колоритные описания Тверского бульвара, галерея разнообразных портретов его посетителей, изображение жизни москвичей разных социальных слоев (придворная красавица, провинциальный щеголь, откупщик, университетский профессор, стихотворец и др.) во всей пестроте ее повседневности открывают путь русскому «физиологическому» очерку 40-х гг. Здесь еще нет истории и географии Тверского бульвара, объясняющих, почему он стал центром городских гуляний, Батюшков еще не использует принцип профессиональной или областной детерминации общества, он не проявляет повышенного интереса к социальной проблематике, его мысли
Т. Н. Подлевских. Становление жанровых и функциональных особенностей русского очерка.
далеки от детализации, объяснения происходящего вокруг. Автор очерка уже не моралист, но еще и не «физиолог», он лишь «наблюдатель нравов, не заботящийся о придании своим картинам какого-то обобщающего смысла» [16].
Теми же чертами отмечена и нравоописательная проза К. Ф. Рылеева (например, «Провинциал в Петербурге», 1821), бытовые очерки Вл. Одоевского, посвященные жизни светской столичной молодежи («Сборы на бал», «Невеста», «Первый выезд на бал», «Женские слезы» и пр.). Ценный бытовой, нравоописательный материал в изобилии был представлен семейными хрониками той поры (например, роман Д. Н. Бегичева «Семейство Холмских», вышедший в 1832 г. с характерным подзаголовком «Некоторые черты нравов и образа жизни, семейной и одинокой, русских дворян») [17].
Существенно усовершенствовал нравоописательный метод, придал ему большую концентри-рованность Н. А. Полевой. Ранние опыты Полевого в очерковом жанре еще тяготели к художественным принципам «моралистического» очерка XVIII в. Здесь было много романтически-абстрактных рассуждений и мало реальных картин и портретов, направленных на изучение современной действительности (например, очерк «Будочник», напечатанный в сборнике писателя «Новый Живописец общества и литературы» за 1832 г.). Однако мы не можем не признать тот факт, что в сборнике Полевого отчетливо видны «ростки нового, приближающего нас к жанру физиологического очерка 40-х гг. и подготавливающего собою скорое его появление» [18].
В более зрелых в реалистическом отношении произведениях Полевой глубже погружается в будничную жизнь большого города, усвоив традиции уже популярных в то время французских «физио-логий». Здесь автор предстает исследователем окружающей действительности, он широко использует данные статистики, ведет читателя за собой по городским улицам и знакомит его с людьми разных профессий, рисуя яркую достоверную картину их рабочих будней и досуга. Полевой внес значительный вклад в разработку языка русского очерка, искусно оперируя технической терминологией, насыщая тексты разговорной лексикой и жаргоном.
Безусловное значение для развития жанра очерка имеет творчество основоположников русского реализма А. С. Грибоедова, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя. Именно они утвердили в истории русской литературы своеобразную концепцию «понимания общества как сложного социального организма» [19], изображая в своих произведениях различные слои городского населения во всей их конкретности.
Все эти факты - предыстория становления русского очерка 40-х гг. XIX в., тесным обра-
зом связанная с особенностями общественно-политической жизни страны. Как верно заметил Н. И. Глушков, «близкий к публицистике. очерк расцветал, когда общество не могло больше молчать» [20]. Очерк всегда активизировался в годы общественного подъема, символизируя «общую "отзывчивость", мобильность литературы, ее активное вторжение в жизнь, освоение новых пластов действительности, желание запечатлеть народившиеся типы людей» [21].
Так в 40-е гг., один из важнейших переходных этапов в истории русской литературы XIX в., в рамках натуральной школы появился особый тип очерка - «физиологический», жанровая специфика которого сложилась под влиянием английских и французских нравоописательных повестей и «физиологий». Полным ходом шел процесс демократизации не только художественной литературы, предмета ее изображения, но и русского читателя, ощутившего в эти годы «глубокую потребность смотреть на мир Божий своими собственными глазами... черпать свои знания, обогащая свой мир идей из общей сокровищницы человечества» [22]. Рядом с дворянским читателем, обращающимся к книге в основном как к средству проведения свободного времени, начал постепенно формироваться потенциальный читатель из купечества, мещанства, мелкого чиновничества, разночинской интеллигенции, духовной, солдатской среды, цеховых рабочих и лиц торгово-ремесленного класса. Важную роль в этом процессе играли периодические издания («Современник», «Отечественные записки», «Москвитянин», «Библиотека для чтения», «Финский вестник», «Северная пчела», «Литературная газета», «Невский альманах», «Ведомости московской городской полиции» и др.). В условиях дифференциации культуры, связанной с интенсивным ростом городов и городского населения, и одновременно взаимодействия разных «культурных слоев» журналы и газеты выступили своеобразным посредником между высокообразованными людьми, ориентированными на народное просвещение, и «читателями-неофитами, стремящимися приобщиться к культуре, получить оперативную трактовку всех научных, литературных и политических событий» [23]. Здесь открывалась возможность массового творчества молодых прозаиков, так называемых «обыкновенных талантов» (А. П. Башуцкий, А. Г. Вилламов, П. Вистенгоф, Е. П. Гребенка, Грицко-Основья-ненко, Ф. К. Дершау, С. Ф. Дуров, П. Ефебов-ский (псевдоним А. А. фон Женихсберга), А. Лихачев, И. Т. Кокорев, А. Я. Кульчицкий, И. И. Панаев, Г. Перец, В. Строев, В. В. Толбин, П. Федоров, В. Ширков и др.), ориентированных на широкую аудиторию с целью узнать ее коренные интересы и нужды с тем, чтобы удовлетворить
их. Книги расходились исключительно среди грамотных людей, с более или менее развитыми литературными интересами, а это, по подсчетам А. И. Рейтблата, лишь около 8 процентов всего населения страны [24], и были недоступны народной массе не только по языку, но главное -по цене (в изданиях лучших авторов царила абсолютная монополия, книги в переводе можно было купить в несколько раз дешевле, чем в русском подлиннике, малое количество книжных магазинов, их скудный ассортимент, захудалость библиотек и пр.). В целом, по оценке исследователя, читательская аудитория страны к началу 1860-х гг. не превышала 1 млн человек и была весьма неоднородна по своему составу, что было связано с сословной культурной замкнутостью населения. Журнальная беллетристика, самым популярным жанром которой в 40-е гг. стал «физиологический» очерк, осуществила связь не только литераторов и читателей, но и объединила последних, создав своеобразную «культурную общность» грамотных людей, еще не компетентных в чтении, не искушенных, не взыскательных, но сознательно стремящихся к самоопределению.
Очерк «как оперативный жанр призван был расширить тематический диапазон литературы, открыть писательскому и читательскому взору новые пласты национальной жизни» [25]. Очерковая литература утверждалась как демонстративно «непоэтическая», максимально близкая к формам научного, публицистического и обыденно-бытового сознания [26]. Но формирующийся в эти годы русский демократический читатель и не ждал от литературы «художественности». Ломка привычных социальных отношений вела к разрушению старой картины мира, и люди, читая, стремились найти новые мировоззренческие основы своего существования, осмыслить свое место в рамках социального целого.
Очерковая литература 40-х гг. XIX в. благодаря своим жанровым и функциональным особенностям оказывала огромное влияние на читательскую публику. Прямое практическое содержание произведений, учитывающее реальные условия труда и быта народа, притягивало к ним внимание читателей. Авторы, не прибегая к тону наставничества, заставляли читателей увидеть в текстах свое зеркальное отражение, познакомиться со своим новым «я». Людям разных сословий открывалась обратная, скрытая в повседневности, сторона своего и чужого быта, они останавливали взгляд на тех жизненных явлениях, на которые раньше не обращали внимания. И естественное, нормальное, привычное для них становилось необычным, странным. Заурядный житейский эпизод, детально описанный в очерке, представал для читателей и для установившихся канонов литературного изображения как быт «эк-
зотический». Так совершался великий акт самосознания и самоотождествления, складывался определенный стереотип мышления и поведения представителей демократических слоев общества, формировалась «третья культура» [27]. Именно очерк как жанр документально-художественной литературы явился для современной антропологии и фольклористики одним из множества источников, помимо собственно фольклорных сборников, который представил интересный материал для исследования городских субкультур 40-х гг. XIX в.
Потребности времени активизировали очерковую манеру письма в разные исторические эпохи. Высокий познавательно-аналитический потенциал жанра позволял писателям ставить в яркой форме злободневные вопросы современности, рассказывать о жизни и культуре разных социальных слоев. Большую роль в культурной революции общества исследуемого периода играли журналы, осуществлявшие связь между центром и периферией культуры, направлявшие сознание читателей на переосмысление обыденных представлений об окружающей их жизни, выявление новых социально-бытовых сторон современной действительности, систематизацию фрагментарных сведений, полученных в процессе чтения, в целостную картину мира. Безусловно, наряду с высокохудожественными произведениями известных писателей, верно отображающими жизнь, печаталось немало «сырого», непродуманного, «протокольного» материала. Но в этом как раз и заключается историко-познавательное значение массовой литературы тех лет. По верному замечанию В. Канторовича, «творят литературу не одни гении», «литературу создают все произведения, когда-то сыгравшие свою роль... Мы только тогда изучим ее, когда объектом исследования окажутся не только суперпроизведения, но и сублитература каждой эпохи» [28]. «Литературный поток» [29], ориентированный на широкую аудиторию, разрыхляет почву, создает тот культурный слой, на котором произрастают величайшие произведения.
Примечания
1. Глушков Н. И. Очерк в русской литературе. Ростов н/Д, 1966. С. 3.
2. Там же.
3. Там же.
4. Глушков Н. И. Очерковая проза. Ростов н/Д, 1979. С. 3. Принадлежность большинства «хождений» и многих «житий» истории очеркового жанра не вызывает сомнений. Родственные им формы в западноевропейской литературе уже к концу XVI в. назывались «эссеями», жанровым обозначением, вместо которого в отечественном литературоведении принято употреблять «очерк». Обоснованным в работе Н. И. Глушкова является предостережение исследователей от «модернизации старины, искусственного
М. Н. Пирогова. Концепт «звезда» 6 заговорно-заклинательной поэзии.
подтягивания прошлого к настоящему» при замене устаревших определений новыми. Называя «хождения», «жития» и другие произведения русской литературы Х1-ХУ11 вв. очерками, термином, который она тогда не знала, следует иметь в виду синтетические жанровые образования с выраженными очерковыми рудиментами.
5. В. А. Алексеев говорит не только о генетической связи «путешествий» и путевых очерков, но и указывает на их принципиальные жанровые отличия. См.: Алексеев В. А. Очерк: спецкурс для студентов заочного отделения. Л., 1973. С. 9-10.
6. Там же. С. 10. Называя очерками произведения, опубликованные в «Примечаниях» к «Санкт-Петербургским ведомостям» в 1730 г., В. А. Алексеев просит «не подходить к ним со строгой меркой» в жанровом определении.
7. См.: Цейтлин А. Г. Становление реализма в русской литературе (Русский физиологический очерк). М., 1965. С. 5-30.
8. Там же. С. 7.
9. Там же.
10. Лотман Ю. М. Очерки по истории русской культуры XVIII века // Из истории русской культуры. Т. 4 (XVIII - начало XIX века). М., 1996. С. 97.
11. Глушков Н. И. Очерк в русской литературе. С. 4.
12. Алексеев В. А. Указ. соч. С. 12.
13. Глушков Н. И. Очерк в русской литературе. С. 4.
14. Алексеев В. А. Указ. соч. С. 12.
15. Там же.
16. Цейтлин А. Г. Указ. соч. С. 8.
17. Необходимо отметить и семейные автобиографические записки, мемуары XVII-XIX вв. (произведения А. Т. Болотова, И. М. Долгорукова, М. В. Данилова, И. И. Дмитриева, С. Н. Глинки и др.), носившие массовый характер в то время. Здесь авторы давали подробное описание истории рода, охватывавшей несколько поколений, в аспекте частной, внутрисемейной, домашней жизни.
18. Цейтлин А. Г. Указ. соч. С. 11.
19. Там же. С. 30.
20. Глушков Н. И. Очерк в русской литературе. С. 4.
21. Кулешов В. И. Предисловие // Русский очерк. 40-50-е годы XIX века. М., 1986. С. 6.
22. Рубакин Н. А. Этюды о русской читающей публике. СПб., 1895. С. 95.
23. Рейтблат А. И. От Бовы к Бальмонту: очерки по истории чтения в России во второй половине XIX века. М., 1991. С. 10.
24. Там же.
25. Русская литература и фольклор (первая половина XIX в.). Л., 1976. С. 334.
26. Маркович М. М. Роман Тургенева «Рудин» и традиции натуральной школы // Русская литература. 1981. № 2. С. 114.
27. См.: Поздеев В. А. Фольклор и литература в контексте «третьей культуры». М., 2002.
28. Канторович В. Литература и читатель (Заметки о социологии чтения). М., 1976. С. 15.
29. Там же. С. 16.
УДК 398
М. Н. Пирогова
КОНЦЕПТ «ЗВЕЗДА» В ЗАГОВОРНО-ЗАКЛИНАТЕЛЬНОЙ ПОЭЗИИ (НА МАТЕРИАЛЕ ВЯТСКИХ ЗАГОВОРОВ)
В настоящей статье поставлена актуальная проблема современной фольклористики - выявление концептуальных составляющих предметного мира русского заговора. Данная проблема решается на региональном материале (вятские заговоры) с привлечением других произведений фольклора и художественной литературы. Методика ментального описания заговора, предложенная автором, опирается на теоретические работы ведущих лингвистов и фольклористов страны и в целом способствует выработке оптимальных подходов к исследованию заговорных текстов.
In the present article the actual problem of modern folklore studies is put forward - revealing of conceptual components of the subject world of Russian magic word formulas. The given problem is considered on the regional material (Vyatka folklore) together with other products of folklore and fiction. A technique of mental description offered by the author leans against theoretical works of leading Russian linguists and specialists in folklore and as a whole promotes development of optimum approaches to magic formulas research.
Ключевые слова: концепт, лексема, менталь-ность, язык, культура.
Keywords: concept, lexeme, mentality, language, culture.
Заговоры представляют собой неотъемлемое звено национальной культуры. Связанные с представлениями человека об окружающем мире, заговоры несут в себе познавательный потенциал, имеют большую этнографическую, языкотворческую и художественную ценность. В последние десятилетия XX в. было опубликовано большое количество сборников текстов и специальных исследований, посвященных заговорно-заклинатель-ной поэзии (Т. А. Агапкина, А. Л. Топорков, Г. А. Барташевич, Л. Н. Виноградова, В. Л. Кля-ус). В них разработаны проблемы классификации, эволюции жанра заговора, характера этнических и локальных традиций, особенностей стихосложения заговорных текстов, их обрядовой магической функции.
Не менее важным, на наш взгляд, является ментальное описание заговорных текстов, поскольку заговор выступает как энциклопедический по преимуществу жанр: среди других жанров выделяется полнотой состава, организованностью частей в соответствии с неким ведущим признаком и, наконец, возможностью легкого и быстрого обозрения всего заговорного знания. Именно эти при-
© Пирогова М. Н., 2009
