CC BY
39
калм. - калмыцкий язык мо. - халха-монгольский монп - монгольский язык нес - негидальский язык ойр. - ойратский язык
прототюрк. - прототюркскии язык тюрк. - тюркский язык
тунк. - тункинский диалект бурятского языка ург - ургинский диалект бурятского языка халх. - халхаский язык эвенк. - эвенкийский язык
п.-мо. - старописьменный монгольский язык
Библиографический список
1. Боброва Т.А. Фитонимы на -ик(а), -иц(а) в русском литературном языке. Автореферат диссертации ... кандидата филологических наук. Москва, 1976.
2. Гринкова Н.П. О названиях некоторых ягод в восточнославянских языках. Славянская филология. Москва, 1958: 97 - 123.
3. Чинок Е.И. Номинация ягод и ягодных растений в современном русском языке. Автореферат диссертации ... кандидата филологических наук. Киев, 1985.
4. Саввина Ю.Ю. Лексико-семантический анализ наименований ягод в елецком говоре. Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова. Кострома, 2008; Т. 14; № 4: 214 - 217.
5. Моисеева Е.Ю. Отражение народных представлений о животном мире в наименованиях ягод (на материале русского и немецкого языков). Вестник Томского государственного педагогического университета. 2015; 10 (163): 62 - 68.
6. Лебединская В.Г. Наименования ягод в славянских языках: сравнительно-сопоставительный анализ. Международный научно-исследовательский журнал. 2017; 3-2 (57): 33 - 35.
7. Кручкин Ю.Н. Большой современный русско-монгольский - монгольско-русский словарь. Москва, 2006.
8. Санжеев Г.Д., Орловская М.Н., Шевернина З.В. Этимологический словарь монгольских языков: в 3 томах. Москва, 2016; Том II. [G-P].
9. Сравнительно-историческая грамматика тюркских языков: лексика. Москва, 2001.
10. Наделяев В.М., Насилов Д.М., Тенишев Э.Р, Щербак А.М. Древнетюркский словарь. Ленинград, 1969.
11. Щербак А.М. Ранние тюркско-монгольскиеязыковые связи (VIII - XIVвв.). Санкт-Петербург, 1997.
12. Сундуева Е.В. Фоносемантические функции согласного m в односложных корнях монгольских языков. Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. 2010: 194 - 199.
13. Starostin S., Dybo A., Mudrak O. (with assistance of Ilya Gruntov and Vladimir Glumov). Etymological Dictionary of the Altaic Languages. Leiden; Boston: Brill, 2003. Part I [A - K], Part II [L - Z], Part III [Indices].
14. Большой академический монгольско-русский словарь. Москва, 2001. Т. 1: [А - Г].
15. Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. Москва, 1999. Т. 1: А - Пантомима.
16. Санжеев Г.Д., Орловская М.Н., Шевернина З.В. Этимологический словарь монгольских языков: в 3 томах. Москва, 2015. Том I [А - Е].
17. Кручкин Ю.Н. Монгольско-русский словарь. Москва - Улан-Батор - Лос-Анджелес, 2013.
18. Бардаев Э.Ч. Фитонимы в монгольских языках. Вопросы грамматической системы монгольских языков. Элиста, 1980: 98 - 108.
19. Дондуков У-Ж.Ш. Аффиксальное словообразование частей речи в бурятском языке. Улан-Удэ, 1964: 54 - 66.
20. Сахарова О.В., Зеремская Ю.А. Происхождение наименований ягодной флоры в селькупском языке. Вестник Томского государственного педагогического университета. 2015; 4 (157): 48 - 55.
21. Бурят-монгольско-русский словарь. Составитель К.М. Черемисов. Под редакцией Ц.Б. Цыдендамбаева. Москва, 1951.
22. Алирhан. Википедия. Available at: http://ru.wikipedia.org/wiki/
23. Бадмаев А.А. Будничное питание бурят в конце XIX-начале XX века. Археология, этнография и антропология Евразии. 2009; 1 (37): 101 - 109.
24. Национальный корпус бурятского языка. Available at: http://www.web.corpora.net/BuryatCorpus/search/
25. Клубника. Большой толковый словарь русского языка. Санкт-Петербург, 1998.
26. Рупышева Л.Э. Названия растений бурятского языка (Флоронимическая лексика). Улан-Удэ: ИПК ФГБОУ ВО ВСГИК, 2016.
1. Bobrova T.A. Fitonimy na -ik(a), -ic(a) vrusskom literaturnom yazyke. Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk. Moskva, 1976.
2. Grinkova N.P. O nazvaniyah nekotoryh yagod v vostochnoslavyanskih yazykah. Slavyanskaya filologiya. Moskva, 1958: 97 - 123.
3. Chinok E.I. Nominaciya yagod i yagodnyh rastenij v sovremennom russkom yazyke. Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk. Kiev, 1985.
4. Savvina Yu.Yu. Leksiko-semanticheskij analiz naimenovanij yagod v eleckom govore. Vestnik KGU im. N.A. Nekrasova. Kostroma, 2008; T. 14; № 4: 214 - 217.
5. Moiseeva E.Yu. Otrazhenie narodnyh predstavlenij o zhivotnom mire v naimenovaniyah yagod (na materiale russkogo i nemeckogo yazykov). Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta. 2015; 10 (163): 62 - 68.
6. Lebedinskaya V.G. Naimenovaniya yagod v slavyanskih yazykah: sravnitel'no-sopostavitel'nyj analiz. Mezhdunarodnyj nauchno-issledovatel'skijzhurnal. 2017; 3-2 (57): 33 - 35.
7. Kruchkin Yu.N. Bol'shoj sovremennyj russko-mongol'skij- mongol'sko-russkij slovar'. Moskva, 2006.
8. Sanzheev G.D., Orlovskaya M.N., Shevernina Z.V. 'Etimologicheskijslovar'mongol'skih yazykov: v 3 tomah. Moskva, 2016; Tom II. [G-P].
9. Sravnitel'no-istoricheskaya grammatika tyurkskih yazykov: leksika. Moskva, 2001.
10. Nadelyaev V.M., Nasilov D.M., Tenishev 'E.R., Scherbak A.M. Drevnetyurkskijslovar'. Leningrad, 1969.
11. Scherbak A.M. Rannie tyurksko-mongol'skie yazykovye svyazi (VIII - XIV vv.). Sankt-Peterburg, 1997.
12. Sundueva E.V. Fonosemanticheskie funkcii soglasnogo m v odnoslozhnyh kornyah mongol'skih yazykov. Izvestiya Rossijskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta im. A.I. Gercena. 2010: 194 - 199.
13. Starostin S., Dybo A., Mudrak O. (with assistance of Ilya Gruntov and Vladimir Glumov). Etymological Dictionary of the Altaic Languages. Leiden; Boston: Brill, 2003. Part I [A - K], Part II [L - Z], Part III [Indices].
14. Bol'shoj akademicheskij mongol'sko-russkij slovar'. Moskva, 2001. T. 1: [A - G].
15. Chernyh P.Ya. Istoriko-'etimologicheskij slovar' sovremennogo russkogo yazyka. Moskva, 1999. T. 1: A - Pantomima.
16. Sanzheev G.D., Orlovskaya M.N., Shevernina Z.V. 'Etimologicheskij slovar' mongol'skih yazykov: v 3 tomah. Moskva, 2015. Tom I [A - E].
17. Kruchkin Yu.N. Mongol'sko-russkij slovar'. Moskva - Ulan-Bator - Los-Andzheles, 2013.
18. Bardaev 'E.Ch. Fitonimy v mongol'skih yazykah. Voprosy grammaticheskoj sistemy mongol'skih yazykov. 'Elista, 1980: 98 - 108.
19. Dondukov U.-Zh.Sh. Affiksal'noe slovoobrazovanie chastejrechi v buryatskomyazyke. Ulan-Ud'e, 1964: 54 - 66.
20. Saharova O.V., Zeremskaya Yu.A. Proishozhdenie naimenovanij yagodnoj flory v sel'kupskom yazyke. Vestnik Tomskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta. 2015; 4 (157): 48 - 55.
21. Buryat-mongol'sko-russkijslovar'. Sostavitel' K.M. Cheremisov. Pod redakciej C.B. Cydendambaeva. Moskva, 1951.
22. Alirhan. Vikipediya. Available at: http://ru.wikipedia.org/wiki/
23. Badmaev A.A. Budnichnoe pitanie buryat v konce XIX-nachale XX veka. Arheologiya, 'etnografiya i antropologiya Evrazii. 2009; 1 (37): 101 - 109.
24. Nacional'nyj korpus buryatskogo yazyka. Available at: http://www.web.corpora.net/BuryatCorpus/search/
25. Klubnika. Bol'shoj tolkovyj slovar'russkogo yazyka. Sankt-Peterburg, 1998.
26. Rupysheva L.'E. Nazvaniya rastenij buryatskogo yazyka (Floronimicheskaya leksika). Ulan-Ud'e: IPK FGBOU VO VSGIK, 2016.
Hkidirova E.S., Cand. Of Sciences (Philology), researcher, Folklore Sector, Institute of Language, Literature and Arts n.a. G. Cadasy, RAS (Makhachkala, Russia), E-mail: [email protected]
THE PERCEPTION OF THE WORLD AND THE REALITIES IN ESSAYS OF A.A. BESTUZHEV-MARLINSKY. The article considers Bestuzhev-Marlinsky essays of Caucasian period of life. The focus is on the literary text, which accumulates the author's life experience, on the one hand, and life in its fullness, development and diversity, on the other hand. The essays, which are based on a dominant folklore, have a particular interest. Having veiled the progressive thoughts under the poetry of folk Gorski legends successfully, the author achieves an unusual effect. Functional fullness of folklore is multiplane. The writer-decabrist appeals to it not only to strengthen the artistic and visual arsenal, but in other cases, the genres of oral poetry have the plot-forming role. The main problem of essays of the Decembrist
References
Статья поступила в редакцию 04.10.19
УДК 82-3.820
write - the problem of national color - is revealed. The article presents the specifics of the artistic development of the realities of life by Bestuzhev-Marlinsky in the essay literature.
Key words: essay, specifics of genre, problem, of national character, realities of life, perception of world.
Э.С. Хидироеа, канд. филол. наук, доц., старший научный сотрудник отдела фольклора, Институт языка, литературы и искусства ДФИЦ РАН, г. Махачкала, E-mail: [email protected]
МИРОВОСПРИЯТИЕ РЕАЛИЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ В ОЧЕРКАХ А.А. БЕСТУЖИВА-МАРЛИНСКОГО
В статье рассмотрены очерки А.А. Бестужева-Марлинского кавказского периода жизни. В центре внимания художественный текст, который аккумулирует жизненный опыт автора, с одной стороны, и жизнь в её полноте, развитии и многоликости, с другой стороны. Особый интерес представляют очерки, в основе которых доминирует фольклор. Удачно завуалировав прогрессивные мысли под поэзию народных горских преданий, автор достигает необычного эффекта. Функциональная наполненность фольклора многопланова. Писатель-декабрист прибегает к нему не только для усиления художественно-изобразительного арсенала, но в иных случаях жанрам устно-поэтического творчества принадлежит сюжетообразующая роль. Выявляется основная проблема очерков писателя-декабриста - проблема национального колорита. В статье представлена специфика художественного освоения реалий жизни Бестужевым-Марлин-ским в очерковой литературе.
Ключевые слова: очерк, специфика жанра, проблема, национальный колорит, реалии жизни, мировосприятие.
Теоретическая основа статьи базируется на трудах А.В. Попова, В. Ба-занова, С.Н. Голубова, В.А. Михельсона, Н. Котпяревского, В.И. Кулешова, Ф.З. Кануновой, М.З. Садыхова, РФ. Юсуфова, ГГ Ханмурзаева, Л. Бегби и др.
[1; 2; 3; 4; 5; 6].
Основная критическая литература о творчестве писателя относится к тридцатым годам, когда А.А. Бестужев-Марлинский был провозглашён «первым прозаиком» и «создателем повести на русском языке» [7, с. 55]. Современники признавали талант Марлинского «необыкновенным и блистательным», отмечали «удивительную необычайную бойкость кисти, свежесть колорита, неистощимую остроту. ... Здесь каждое слово - мысль, каждое выражение - поэзия!» (В.Г Белинский). Некоторые критики считали писателя дилетантом в деле изучения Кавказа. «Очерки Марлинского, - писал Е.И. Козубский, - равно как и некогда знаменитые повести из жизни дагестанских горцев («Аммалат-бек», «Мулла-Нур»), способствовали только распространению ложных понятий о Кавказе вообще и о Дагестане в частности» [8].
О творчестве Бестужева-Марлинского кавказского периода существуют противоречивые мнения. Большинство исследователей отмечают ценность произведений данного этапа. Существует и пренебрежительное мнение о «кавказоведческих» трудах писателя. Такое неоднозначное отношение к творчеству писателя говорит об особенностях его взглядов на Кавказ и кавказские народности. Все существующие работы о писателе можно разделить на несколько групп. Во-первых, это работы, посвященные его литературной деятельности до восстания декабристов. Они повествуют в основном о журналистской деятельности писателя, о его сотрудничестве с Рылеевым в альманахе «Полярная звезда». Другая группа - это биографические работы, повествующие о судьбе писателя. Третья - это более специализированные литературоведческие работы, в которых подробно рассматриваются и анализируются заслуги писателя, связанные с его художественными поисками.
Литературное творчество А.А. Бестужева-Марлинского также изучается по нескольким направлениям. Во-первых, это анализ стиля и языка писателя, жанровых и тематических особенностей его произведений, особенности его литературных связей, изучение западноевропейских источников прозы Бесту-жева-Марлинского. Во-вторых, изучается влияние на творчество писателя его социально-общественной позиции.
Среди западных критиков хотелось бы отметить работу, вышедшую в XXI веке, слависта Льюиса Бегби «Александр Бестужев-Марлинский и русский байронизм» [2]. Это сравнительно новая работа, в которой исследуется жизнь и творчество писателя, анализируется «выход» Бестужева на литературную арену и его сознательное превращение в байронического персонажа. В последних двух главах излагается история пребывания писателя на Кавказе, где он не только сражался с горцами, но и утвердился в качестве первостепенной фигуры в русской литературе под псевдонимом Марлинский, встретил свой загадочный конец.
Попытка нового прочтения прозаического творчества писателя-декабриста кавказского периода в контексте диалога культур сделана Л.А. Эмировой и З.Н. Акавовым в монографии, вышедшей в 2004 году, «Кавказская проза А.А. Бе-стужева-Марлинского: проблемы русского менталитета в евразийском диалоге культур» [9]. Работа посвящена научному осмыслению «литературного» евразийства. В ней сделана попытка проследить кавказское наследие А.А. Бестуже-ва-Марлинского в двух ракурсах - европейском и азиатском.
Произведения А. Бестужева-Марлинского, как отмечалось, имели огромный литературный успех. Особенно покоряли эти произведения молодёжь, которая начинала смотреть на Кавказ, как на страну, полную тайн, опасностей, красоты и мужества. Увлечение произведениями Александра доходило до прямого бегства молодых людей на Кавказ, чтобы приобщиться к этой заманчивой жизни [10].
Кавказом Бестужев-Марлинский заинтересовался ещё задолго до того, как попал туда. В 1823 году он прочитал вышедшую в том же году в Москве книгу С.М. Броневского «Новейшие географические и исторические известия о Кавка-
зе», - первое в русской литературе общее сочинение о Кавказе. В своей статье «Взгляд на русскую словесность в течение 1823 года» Бестужев дал книге Броневского хвалебный отзыв [11]. Характерно, что пожив на Кавказе и лучше ознакомившись с его историей, этнографией, писатель-декабрист, упоминая о той же книге Броневского в «Рассказе офицера, бывшего в плену у горцев», отозвался о ней уже весьма критически. Бестужев-Марлинский не раз обращался к литературе о Кавказе. В его произведениях встречаются упоминания длинного ряда авторов, писавших о Кавказе: Барбаро, Делла Вале, Тавернье, Стрейса, Шар-дена, Кантемира, Байера, Гмелина, Гюльденштедта, Рейнегса, Клапрота, Гамба, Новицкого. Читал также Бестужев, как он упоминает, «Тифлисские ведомости» -первую русскую газету на Кавказе [6, с. 85]. Как видим, интерес к Кавказу у писателя-декабриста был глубокий, он серьёзно увлечён этим краем.
Очерковая литература А.А. Бестужева-Марлинского разнообразна по тематике и по форме изложения. Во многом это детерминировано особенностями жанра, спецификой жанровых границ. Отметим, что под очерком в современном отечественном литературоведении принято понимать разновидность малой формы эпической литературы, отличную от другой её формы, рассказа (и тем более от новеллы), отсутствием единого, быстро разрешающегося конфликта и большей развитостью описательного изображения [12; 13; 14]. В очерковой литературе внимание автора сосредоточено на внешней реальности, что дает литературоведам некоторое основание ставить их в ряд эпических жанров. Однако в очерках событийные ряды и собственно повествование организующей роли не играет: доминируют описания, нередко сопровождающиеся рассуждениями (как то мы наблюдаем у Бестужева-Марлинского). В очерке затрагиваются не столько проблемы становления характера личности в её конфликтах с устоявшейся общественной средой, сколько проблемы гражданского и нравственного состояния «среды», поэтому он обладает большим познавательным разнообразием.
Есть авторы, формулирующие идею произведения с первых строк. Успех книги во многом зависит от «предмета» очерков. Чаще всего - это вглядывание, «вдумывание» в чужую жизнь, в жизнь ли целого народа или одного человека. Это дает наблюдателю такой общечеловеческий и частный урок, какого ни в книгах, ни в каких школах не отыщешь. «Что в этой жизни схожего и что несхожего с нашей?.. Воля ваша, как кто ни расположен только забавляться, бродя в чужом городе и народе, не сможет отделаться от этих вопросов и закрыть глаза на то, чего не видел у себя», - пишет И.А. Гончаров [15, с. 111].
Задача очеркиста состоит в том, чтобы познакомить читателя с действительными жизненными фактами, ввести их в жизненный опыт читателя, поэтому при всех своеобразных оттенках достоверность остается основным жанровым признаком очерка. Специфичность изображения характеров и событий в очерковой литературе - их достоверность - естественно и необходимо накладывает оттенок и на её композиционные и языковые особенности. Композиция очерка определена в основном характером тех явлений, которые рисует очеркист. Прежде всего, очеркист выбирает события, но не может так произвольно их подбирать, менять и т. д., как это делает, например, автор рассказа, стремясь к наиболее отчётливой обрисовке характеров. В этом случае, если событие, в котором проявил себя данный человек, не закончено или ещё не достигло своей наибольшей заостренности (кульминации), то и в очерке мы не будем иметь дела со всеми знакомыми нам элементами сюжета. Сюжет очерка может и не иметь кульминации, развязки и т. п.
Так как в центре очерка действительно существовавшие явления жизни, события, то есть, показано именно, что было, - в этом смысле очерк историчен. Документальность есть специфический жанровый признак очерка. Замечено, очерк, точно воспроизводящий реальные факты и явления, в сопровождении прямого истолкования или оценки автора, чаще рассматривают как жанр публицистики. Некоторые исследователи только его считают подлинным очерком.
Литературоведы подчеркивают, что расцвет очеркового творчества в истории национальной литературы обычно возникает тогда, когда в обществе, в связи
с кризисом старых общественных отношений, с возникновением нового уклада жизни, резко усиливаются «нравоописательные» интересы (как то было, например, в XIX веке). Идеям времени всегда соответствуют художественные формы: они «витают» в воздухе, оказывая воздействие на писателей разных поколений и направлений.
Формирование и развитие жанра отличает сложное взаимодействие документальной, художественной и фольклорной форм, объединенных образом рассказчика (или путешествующего героя), что характерно уже для древнейших очерков-«путешествий». Определяющая позиция такого героя - позиция наблюдателя чужого лица. Противостояние «своего» (лица, пространства) «чужому» - формообразующий фактор жанра. Масштаб для оценки явлений чужого мира дает «свой» мир рассказчика. Это его родина. По отношению к ней как внутреннему центру ориентировано все повествование. Как правило, герой, в отличие от «чистого» литературного персонажа, существенно не меняется на протяжении «странствий»: в чужом лице он выступает как (в определённом отношении) обобщённое лицо - как носитель своей национально-культурной традиции, что не может не влиять на «периферию» его индивидуального самосознания и психологию (вольно или невольно).
Все отмеченные «нюансы» специфического жанра в полной мере нашли отражение и в очерковой литературе писателя-декабриста. В очерках А.А. Бесту-жева-Марлинского кавказского периода жизни ставятся и решаются следующие проблемы: войны и мира, проблемы присоединения Кавказа к России и путей присоединения, проблема героизма, нравственного долга, патриотизма и др. Зачастую основные темы и проблемы кавказских очерков писателя перекликаются.
Ряд очерков («Письмо к доктору Эрману», «Письма из Дагестана», «Он был убит», «Шах-Гусейн», «Кавказская стена», «Горная дорога из Дагестана» и др.) одинаково содержат в себе как элементы военных, так и этнографических, и путевых очерков. Подчеркнем, что одна из важнейших проблем, которую пытается решить в своих произведениях А.А. Бестужев-Марлинский, является проблема присоединения Кавказа к России. Он размышляет о сущности политики самодержавия, спорит о смысле этого движения. Бестужев отстаивает программу декабристов с её обоснованием исторической прогрессивности присоединения Кавказа к России, с выдвижением задачи приобщения его народов к передовой русской культуре. Важно отметить, что взгляды писателя на методы присоединения менялись. Будучи в Дагестане, он приходит к осуждению колониальной политики России. Изменение взглядов А.А. Бестужева-Марлинского можно проследить по его письмам с Кавказа. Эти письма в большинстве своем и составляют очерковую прозу писателя. Как примеры рассмотрим некоторые из них.
«Письмо к доктору Эрману» (1831) «своими поэтическими физико-географическими описаниями Сибири и Кавказа приближает его к литературе физиологического очерка» [10, с. 102]. Кроме этого, автор дает краткую общественно-историческую характеристику нравов кавказских народов. Писатель выступает с просветительской критикой пороков «естественного состояния» - застойности, работорговли, мечтает о просвещении народов Кавказа. Автор уверен, что жители гор, в конце концов, будут просвещены, что - «это издыхающий лев», который будет побежден Россией, несущей культуру и просвещение. Взгляды Бестуже-ва-Марлинского на проблему Кавказкой войны во многом совпадают со взглядами Пушкина: веря в прогрессивность прихода России на Кавказ, он осуждает жестокие методы войны. Однако, как и Пушкин, Бестужев-Марлинский видит выход из этого сложного положения в распространении среди горцев христианства. Как в калейдоскопе проходят перед читателем различные уголки Кавказа, мелькают характеристики народов. Бестужев-Марлинский описывает не только быт, нравы и обычаи, но и затрагивает положение женщин-горянок в этом обществе, отмечает их бесправие.
Произведение под названием «Письма из Дагестана» (1832) объединяет цикл очерков, посвященных событиям Кавказкой войны, и представляет собой своего рода историческую хронику Кавказкой войны. Им свойственна объективность, реалистичность: автор предельно честен перед самим собой и читателями, описывая только то, что видит. Бестужев-Марлинский далек от эзотерики, напротив, желание писателя-декабриста прозрачно: то, что он познал, открыл для себя, должно быть достоянием всех. Это произведение отразило эволюцию взглядов писателя на кавказские события, оно свидетельствует о демократизации его мировоззрения. Сам автор так определяет художественно-эстетическую задачу своих путевых очерков: «Мое дело сказать вам: вот что я видел, вот что мне известно. Я могу довольно верно изобразить вам уголок картины, у которой пороховой дым служит горизонтом и рамами, но не спрашивайте у меня целой панорамы. ... Но ведь надобно же и вас потешить; надобно же хоть сколько-нибудь познакомить вас с театром дагестанской войны» [11, с. 5].
Показывая внутренние противоречия горцев, отказываясь от существовавшего однобокого понятия в литературе о жизни этого народа как о чем-то «сплошном» в его национальном и бытовым единстве, Бестужев-Марлинский приходит к глубокомысленным выводам. По его мнению, жизнь сложна и противоречива всюду - и в цивилизованном обществе, и в среде простых и «вольных людей» (еще пушкинское - «... и всюду страсти роковые», («Цыганы»). Всё же, несмотря на всю важность и новизну такого вывода, А.А Бестужев-Марлинский не заостряет на нём внимания, это не является у него обобщающей и типизирующей мыслью, которой пронизаны, например, первые поэмы М.Ю. Лермонтова (поэт сумел увидеть и понять трагизм человеческих отношений). Правда, в кавказских очерках писателя присутствует мысль о необходимости горцам преодолеть их
предрассудки, и как путь к этому он называет «насаждение» среди них просвещения («Шах-Гуссейн», «Письмо к доктору Эрману» и др.).
В этом свете становится понятным некоторое «руссоитское» и байроническое восприятие Кавказа, угадывающееся в целом ряде высказываний в его кавказских очерках. Несмотря на то, что Бестужев понимает внутренние противоречия жизни кавказских народов и то положение, до которого довели их война и царские чиновники, он видит в жизни горцев и «идеал руссоитской утопии», противопоставленный им современной цивилизации («Рассказ офицера, бывшего в плену у горцев»).
«Рассказ офицера, бывшего в плену у горцев» (1835) - оригинальное произведение и по форме изложения, и по содержанию. Оно репрезентирует взгляд на жизнь горских народов, описание разных сторон их быта, фольклорных «включений». По поводу жанровой принадлежности до сих пор ведутся споры: очерк ли это, рассказ или повесть. Если помнить, что, с одной стороны, очеркист, «изображая жизненные факты, . отбирает в жизни лишь самые существенные из них, отмечает в событии и поведении человека лишь характерные черты, т. е. то, что выражает мысль автора, его отношение к жизни». С другой стороны, «он не вправе их изменять, прибегать к сколь-нибудь значительным элементам вымысла». То специфика жанровой природы упомянутого очерка сводится к тому, что произведение гармонично сочетает в себе элементы и жанра очерка, и рассказа, так как «усиление элементов вымысла приводит к превращению очерка в рассказ, где точность фактов уже не обязательна» [14, с. 98].
Включение в произведение народной фантастики придает очерку особый колорит: удачно завуалировав прогрессивные мысли под поэзию народных горских преданий, автор достигает необычного эффекта. Это сложное переплетение специфических фольклорных и, скажем, «нарративных» черт дает право считать произведение исключением из общего потока очерков А.А. Бестужева-Марлин-ского. Читатель испытывает смешанные чувства по мере развития «витков» сюжета: кое-какие эпизоды имеют латентный смысл.
В рамках повествования писатель решает и определенную политическую задачу: русский офицер, побывавший в плену у горцев, рассказывает о Кавказе по-декабристски, желая Кавказу благосостояния и культурного прогресса. Отчасти сюжет соприкасается с пушкинским: пока на Кавказ не придет мир, образ «кавказского пленника» не будет терять актуальности. Это не плагиат, не эпигонское произведение, а скорее потребность в описании особой национальной жизни, которую писатель чувствует, а точнее, предчувствует. Конечно, есть фольклорный «эффект»: желаемое выдать за действительное. Художник и время идут рядом, порой художник опережает время. Представляя читателю художественно преобразованную реальность, автор с грустью констатирует, предощущая перспективность этой темы: «Будьте уверены, - пишет он в «Рассказе...», - что, покуда просвещение не откроет новых средств к довольству, и торговля не разольет его поровну во всех ущельях Кавказа, горцев не отучат от разбоев даже трехгранными доказательствами». К этой теме в дальнейшем обращались и Е. Хамар-Дабанов (Лачинова) в романе «Проделки на Кавказе», и Л.Н. Толстой в своем «Кавказском пленнике». Тем самым Пушкин, а затем Бестужев наметили своеобразную литературную традицию, привнеся в художественное искусство эту специфическую тему. Наряду с ней Бестужев-Марлинский намечает в «Рассказе...» и ряд других тем, не менее важных: Кавказ, его своеобразие, жизнь горцев, природа, история, традиции. Раскрыв их, автор одновременно ведет «дешифровку» понятия «кавказский пленник». Писатель-романтик с новой точки зрения человека прогрессивного, просветителя подходит и к разработке образа горца. Для него важен «способ воззрения» на этот вопрос. Авторский взгляд часто не совпадает с популярными и в одинаковой мере неверными замечаниями о кавказцах. В «Рассказе...» он пишет: «... То мы их обвиняем в жестокости, в вероломстве, в хищениях, в невежестве, бог весть в чем! То, кидаясь в другую крайность, восхищаемся их простотой, гостеприимством - и не перечтешь какими добродетелями. То и другое напрасно» [11, с. 15].
По мнению автора, широкие рамки понятия «горец» включают и лучшие его стороны, и худшие. Бестужев-романтик стремился к психологическому обоснованию поступков героев. Однако здесь романтизм писателя-декабриста оставался в рамках метафизического понимания природы человека. Если Пушкин и Гоголь показали человека в общественной среде, то для Бестужева-Марлинского положительное и отрицательное в человеке есть, прежде всего, проявление извечных истин. Декабрист Бестужев-Марлинский бичует «варварский деспотизм» Персии, феодальные образования Дагестана. Он ополчается против «азиатского управления»: лживости, лицемерия, лихоимства суда, продажности, против ряда догм ислама. О несправедливости суда, об угнетении, хищении как преимуществе власти, об управлении, основанном на честолюбии и рабской морали, развращающем влиянии на народ крепостничества и религии будет говорить восемнадцать лет спустя В.Г Белинский в «Письме к Гоголю», прибегая к обобщающему образу «азиатского управления».
Скорее всего, А.А. Бестужев-Марлинский продолжает мысли русских и европейских просветителей XVIII и XIX веков: С.Е. Десницкого, Я.П. Козельского, А.Н. Радищева, Н.И. Новикова, Ш. Монтескье, Ж.-Ж. Руссо, Гельвеция, Гольбаха, Сисмонди и др. Однако у Бестужева-Марлинского социально-исторические идеи не стали основой художественного изображения его очерков. Тем не менее, кавказская проза Бестужева-Марлинского - это самая сильная сторона прозы писателя 30-х годов XiX в., так как в её основе лежат жизненные впечатления и непосредственные наблюдения.
Библиографический список
1. Базанов В. Очерки декабристской литературы. Москва, 1953.
2. Бэгби Л. Александр Бестужев-Марлинский и русский байронизм. Санкт-Петербург, 2001.
3. Канунова Ф.З., Айзикова И.А. Нравственно-эстетические искания русского романтизма и религия (1820 - 1840-е годы). Новосибирск, 2001.
4. Кулешов В.И. Бестужев-Марлинский А.А. (К пересмотру значения). Этюды о русских писателях. Москва, 1982.
5. Ханмурзаев ГГ. Русские писатели XIX века о Дагестане. Махачкала, 1988.
6. Юсуфов РФ. Дагестан и русская литература конца XVIII и первой половины XIXв. Москва: Наука, 1964.
7. Алексеев М.П. Этюды о Марлинском. Иркутск: Изд-во Иркутского университета, 1928.
8. Козубский Е.И. Опыт библиографии Дагестанской области. Темир-хан-Шура,1895. V. Бестужев-Марлинский А.А. Сочинения: в 2-х т. Москва, 1958; Т. 2.
9. Эмирова Л.А., Акавов З.Н. Кавказская проза А.А. Бестужева-Марлинский: проблемы русского менталитета в евразийском диалоге культур. Махачкала, 2004. Лот-ман Ю.В. Русская литература. Москва: Языки русской литературы, 2001.
10. Шурупич А.Г Романтизм Александра Бестужева. Минск, 1964.
11. Бестужев-Марлинский А.А. Сочинения: в 2-х т. Москва, 1958; Т. 2.
12. Краткий словарь литературоведческих терминов. Под общей редакцией проф. Л.И. Тимофеева. Изд. четв., испр. и доп. Москва, 2001.
13. Словарь литературоведческих терминов: в 2-х т. Под редакцией Н. Бродского, А. Лаврецкого и др. Москва; Ленинград, 1925.
14. Современный толковый словарь русского языка. Составитель Т.В. Ефремова. Москва, 2002.
15. Гончаров И.А. Фрегат «Паллада». Очерки путешествий: в 2-х томах. Москва: Художественная литература, 1979.
References
1. Bazanov V. Ocherki dekabristskoj literatury. Moskva, 1953.
2. B egbi L. Aleksandr Bestuzhev-Marlinskij irusskij bajronizm. Sankt-Peterburg, 2001.
3. Kanunova F.Z., Ajzikova I.A. Nravstvenno-'esteticheskie iskaniya russkogo romantizma ireligiya (1820 - 1840-e gody). Novosibirsk, 2001.
4. Kuleshov V.I. Bestuzhev-Marlinskij A.A. (K peresmotru znacheniya). 'Etyudy orusskih pisatelyah. Moskva, 1982.
5. Hanmurzaev G.G. RusskiepisateliXIX veka o Dagestane. Mahachkala, 1988.
6. Yusufov R.F. Dagestan irusskaya literatura konca XVIII i pervoj poloviny XIX v. Moskva: Nauka, 1964.
7. Alekseev M.P. 'Etyudy o Marlinskom. Irkutsk: Izd-vo Irkutskogo universiteta, 1928.
8. Kozubskij E.I. Opyt bibliografii Dagestanskoj oblasti. Temir-han-Shura,1895. V. Bestuzhev-Marlinskij A.A. Sochineniya: v 2-h t. Moskva, 1958; T. 2.
9. 'Emirova L.A., Akavov Z.N. Kavkazskaya proza A.A. Bestuzheva-Marlinskij: problemy russkogo mentaliteta v evrazijskom dialoge kul'tur. Mahachkala, 2004. Lotman Yu.V. Russkaya literatura. Moskva: Yazyki russkoj literatury, 2001.
10. Shurupich A.G. Romantizm Aleksandra Bestuzheva. Minsk, 1964.
11. Bestuzhev-Marlinskij A.A. Sochineniya: v 2-h t. Moskva, 1958; T. 2.
12. Kratkijslovar'literaturovedcheskih terminov. Pod obschej redakciej prof. L.I. Timofeeva. Izd. chetv., ispr. i dop. Moskva, 2001.
13. Slovar' literaturovedcheskih terminov: v 2-h t. Pod redakciej N. Brodskogo, A. Lavreckogo i dr. Moskva; Leningrad, 1925.
14. Sovremennyj tolkovyj slovar'russkogo yazyka. Sostavitel' T.V. Efremova. Moskva, 2002.
15. Goncharov I.A. Fregat «Pallada». Ocherkiputeshestvij:v 2-h tomah. Moskva: Hudozhestvennaya literatura, 1979.
Статья поступила в редакцию 03.10.19
УДК 398
Illarionov V.V., Doctor of Sciences (Philology), Professor, North-Eastern Federal University n.a. M.K. Ammosov (Yakutsk, Russia), E-mail: [email protected] Illarionova T.V., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, North-Eastern federal university n.a. M.K. Ammosov (Yakutsk, Russia), E-mail: [email protected] Alekseeva N.N., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, North-Eastern federal university n.a. M.K. Ammosov (Yakutsk, Russia), E-mail: [email protected] Dmitrieva O.N., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, North-Eastern federal university n.a. M.K. Ammosov (Yakutsk, Russia), E-mail: [email protected]
GENRE ORIGINALITY OF THE YAKUT EPOS. The article discusses the Yakut epic genre originality of the Sakha people, recognized by UNESCO as a Masterpiece of the Oral and Intangible Heritage of Humanity. The authors believe that the Yakut epos is an archaic epos type, so mythological and fairy-tale motifs depending on local traditions can be found in it. Heroic epic olonkho is a major genre in the system of genres of oral poetry of the Sakha people, which in November 25, 2005 was recognized by UNESCO as a Masterpiece of the oral and intangible masterpiece of humanity. The form of this large poetic legends, consisting of an average of 5-10 or 15-25 thousand poems and more depending on the epos volume. Olonkho is among the major epics not only by the volume, according to G.U. Ergis "Featuring an abundance of themes and motifs, monumental images, the perfection of poetic forms and the richness of the language, olonkho is not only the national merit of the Yakuts, but it can also be put in a number of works of world epics, as the Greek "Iliad" and "Odyssey", Russian epic, the Kyrgyz "Manas", the Armenian "David Sosun-sky", Karelian-Finnish "Kalevala". The term "olonkho" is used to designate not only genre concept, but also the individual works in this genre, which are commonly named after the name of the main character Nyurgun Bootur Stremitelny, Er Sogotokh, Kulun Kullustuur, Uriing Walan, Myuldyu Silny, etc. Yakut folklorists argue that the narrators memory kept more than 300 different stories. Among them, an important place in olonkho is occupied by women heroins Kyys Nyurgun, Kyys Debeliye, Kyys Kyydaan, etc., in the subjects of which the oldest layers of archaic epic were undoubtedly reflected.
Key words: olonkho, epic story, motive, narrator, olonkhosut, tradition, genre, tale mythological, powerful, heroic.
В.В. Илларионов, д-р филол. наук, проф., Северо-Восточный федеральный университет имени М.К. Аммосова, E-mail: [email protected] Т.В. Илларионова, канд. филол. наук, доц., Северо-Восточный федеральный университет имени М.К. Аммосова, E-mail: [email protected] Н.Н. Алексеева, канд. филол. наук, доц., Северо-Восточный федеральный университет имени М.К. Аммосова, E-mail: [email protected] О.Н. Дмитриева, канд. филол. наук, доц Северо-Восточный федеральный университет имени М.К. Аммосова, E-mail: [email protected]
ЖАНРОВОЕ СВОЕОБРАЗИЕ ЯКУТСКОГО ЭПОСА
В настоящей статье рассматривается якутский эпос народа саха-олонхо, признанный ЮНЕСКО шедевром устного и нематериального наследия человечества. Целью статьи является анализ изучения жанрового своеобразия олонхо. Особое внимание уделено определению термина олонхо. Также в статье рассматриваются ключевые этапы изучения эпоса олонхо, приведён анализ взглядов отечественных исследователей, таких как ГУ. Эргис, Н.К. Антонов, В.Я. Пропп и др. Авторы считают, что якутский эпос представляет архаический тип эпоса, поэтому в нём можно найти мифологические и сказочные мотивы, которые зависят от локальных традиций. Изучив записанные и изданные олонхо, авторы предполагают, что имеются три вида локальных сказительских традиций и что взаимодействие олонхо и сказки в немалой степени зависит и от локальных традиций. Обосновывается мысль о том, что при изучении олонхо и репертуара олонхосутов центральных районов преобладает героическая направленность. На основе изучения северных олонхо, выявлено, что по сюжету эти олонхо имеют специфические отличия от олонхо Вилюйских и центральных районов.
Ключевые слова: олонхо, эпос, сюжет, мотив, сказитель, олонхосут, традиция, жанр, сказка, мифологический, богатырский, героический.
The origin of the word "olonkho" is still not clear. It is interesting that similar words are found in other nations. For example, "onhto" in the Buryat language means "a fairy tale", and the Kyrgyz, Kazakhs and Turkmens call a song "Olen". Professor
N.K. Antonov considers the component "ho" to be the basis of the word "hohuy" (chant) [1, p. 25]. The given word not only close in value, they probably have the same base. On the closeness of the Buryat folklore to our G.U. Ergis saying: "... the Buryat"
