Становление теории вины в российском уголовном праве Текст научной статьи по специальности «Право»

Уголовное право

Научная статья УДК 343

Становление теории вины в российском уголовном праве

Светлана Юрьевна Кораблёва

Московский государственный лингвистический университет, Москва, Россия sukorableva@gmail.com

АННОТАЦИЯ. Введение. Несмотря на терминологическую преемственность советского определения уголовно-правовой вины по отношению к дореволюционному, ее фактическое содержание базировалось на мифе о высоком правосознании освобожденного рабочего класса и вере в особый путь развития советской правовой системы. Как следствие, в советский период доктрина вины развивалась в условиях классового и утилитарного отношения к субъективной компоненте. Элементы данного подхода до сих пор не преодолены в российской уголовно-правовой теории и препятствуют ее эффективному развитию.

Целью исследования является сопоставление различных подходов к понятию «вина» как условию уголовной ответственности в советской и российской правовой теории и формулирование положений, направленных на совершенствование современной концепции вины.

Методология. В основу исследования эволюции российской теории уголовно-правовой вины положен комплексный анализ уголовного законодательства (дореволюционного, советского и современного периодов) и концепций виновной ответственности. В работе также используются такие методы исследования, как исторический, системно-структурный и формально-логический.

Выводы. Предлагается разделять психологическую и социальную (оценочную) составляющие вины, а также исключить из последней компоненты антропологической теории опасного состояния, доставшиеся ей в наследство от советского уголовного права.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: субъективные признаки, вина, психологическая теория вины, оценочная теория вины, субъективное вменение

ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ: Кораблёва С. Ю. Становление теории вины в российском уголовном праве // Научный портал МВД России. 2023. № 2 (62). С. 38-43.

Criminal Law

Original article

The Formation of the Doctrine of Mens Rea in Russian Criminal Law

Svetlana Yu. Korableva

Moscow State Linguistic University, Moscow, Russia

sukorableva@gmail.com

ABSTRACT. Introduction. Despite the terminological continuity of the Soviet definition of guilt to the pre-revolutionary one, its actual content was based on the myth of the high level of legal consciousness of the liberated working class and the belief in a special way of development of the Soviet legal system. As a consequence, in the early Soviet period, the theory of guilt developed in the context of a class and utilitarian attitude to the subjective component. It is proved that the elements of this approach have not yet been overcome in the Russian theory of guilt and hinder its effective development.

The purpose of the study is to compare different approaches to the concept of mens rea in Soviet and Russian legal theory and to formulate provisions aimed at improving the modern concept of mens rea.

Methodology. The research of the evolution of the doctrine of mens rea in Russian criminal law is based on a comprehensive analysis of criminal legislation (pre-revolutionary, Soviet and modern periods) and the concepts of guilty responsibility. The study also uses such research methods as historical, system-structural and formal-logical.

Conclusions. It is proposed to separate the psychological and social (evaluative) components of guilt and also to exclude from mens rea the elements of the anthropological theory of the dangerous state inherited from the Soviet criminal law.

KEYWORDS: principles of criminal law, principle of legality, observance of legality, control over legality, strengthening of legality, verification of legality, enforcement of legality, regime of legality

FOR CITATION: Korableva S. Yu. The Formation of the Doctrine of Mens Rea in Russian Criminal Law // Scientific portal of the Ministry of Internal Affairs of Russia. 2023. № 2 (62). P. 38-43 (In Russ.).

© Кораблёва С. Ю., 2023

38

Установление вины лица и квалификация деяний основываются на современных психологических и юридических знаниях о вине. Однако правоприменительная практика использует их крайне ограниченно. Это вызвано целым рядом вполне естественных причин - от удобства объективного вменения до отсутствия реальной необходимости (да и возможности) доказать вину в целом ряде преступлений (malum prohibitum). Исходя из этого некорректно делать вывод о том, что современная российская теория вины не применяется широко, так как совсем не отвечает потребностям судебных и следственных органов. Но нельзя не отметить, что даже сама уголовно-правовая наука крайне неуверенно применяет психологические и юридические знания о вине, когда речь идет о конкретных составах преступлений. Для понимания причин и истоков такого положения уместно обратиться к истории развития взглядов и представлений, касающихся обоснования виновной ответственности в отечественной уголовно-правовой науке.

Если дореволюционная школа отечественного уголовного права твердо отстаивала принцип виновного вменения, то молодая советская власть отвергла его в поиске нового, классового подхода к праву: «Богатейшая правовая культура конца XVIII - начала XX в. была отвергнута как классово чуждая, любые упоминания и ссылки на нее считались нарушением пролетарской диктатуры, а значит, преступлением» [1, с. 91]. Концепция пролетарского права основывалась на мифе о том, что в отличие от буржуазии трудящийся отвергает нездоровые личные интересы, а значит, построение бесклассового общества (коммунизма) позволит в том числе отказаться от классического уголовного права благодаря оздоровлению общественных отношений [1, с. 92]. Как пояснял один из создателей права переходного периода И. Д. Курский: «... мы ... отнюдь не стремимся строить борьбу с преступлением на началах мести и устрашения, т. е. на тех началах, на которых строил свою работу с преступлением и преступностью старый мир буржуазного уголовного права» [2, с. 227].

Ирония, однако же, заключалась в том, что средством построения бесклассового общества без наказаний, мести и устрашения был избран террор в отношении «буржуазии и ее пособников». Вполне естественно, что субъективное вменение (nullum crimen, nulla poena sine culpa) не подходило для решения этой задачи. Вместо этого разработчики пролетарского права обратились к более подходящей для

целеи классового противостояния антропологической теории опасного состояния личности [3]. Уголовное законодательство переходного периода1 включало самые спорные положения социологической школы права: наказание считалось мерой исправления и социальной защиты, личность преступника характеризовалась на основании образа жизни, прошлого и классовой принадлежности, а репрессии в отношении лиц, связанных с преступной средой, допускались еще до совершения ими преступления [4].

Принципиально новое уголовное право, которое должно было строиться на основе учения К. Маркса и В. И. Ленина, фактически базировалось на абсолютно буржуазной2 зарубежной концепции права. Это и неудивительно. Невозможно создать теорию права с использованием экономической терминологии. Невозможно отказаться от выработанных веками базовых понятий уголовного права исключительно по мотивам классовой борьбы, классового отличия советского уголовного права от буржуазного [5]. И именно с этих позиций следует оценивать то, что, несмотря на отрицательное отношение к заимствованиям из дореволюционного уголовного права, большевики не смогли полностью отвергнуть и его: преемственность сохранилась в отношении структуры закона, юридической техники и терминологии [2]. В частности, определения форм вины в статьях УК РСФСР как 1922 г., так и 1926 г. практически полностью дублировали дефиниции Уголовного уложения 1903 г. - формулы и умысла, и неосторожности были сконструированы посредством перечисления когнитивных элементов: желания наступления последствий, их сознательного допущения или предвидения.

Но это была та ситуация, когда лаконичная форма наполнялась абсолютно несвойственным ей содержанием. Поэтому использование терминов, заимствованных из дореволюционной концепции психологической вины, ни в коем случае не свидетельствовало о ее возрождении в советском уголовном праве. В советском уголовном законодательстве идеи социологического направ-

1 См.: Уголовный кодекс РСФСР 1922 г. и 1926 г.; Основные начала уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1924 г. // СПС КонсультантПлюс.

2 С учетом того, что антропологическая теория считала находящимися в опасном состоянии лиц, чьи преступления обусловлены тунеядством, распутством или склонностью к опьянению (в мягком варианте), либо же просто нищих и бродяг (в более прямом варианте) [3], сложно не согласиться с утверждением о капиталистической природе данной концепции, «требовавшей для себя обеспечения от голодных безработных» [2, с. 234].

ления были реализованы гораздо более полно и последовательно [4]. Как следствие, несмотря на психологическое определение вины, в попытках раскрыть ее содержание почти всегда было «отчетливо видно стремление законодателя выявить и подчеркнуть «„криминологическую сторону" субъективной стороны, дать не только юридическую, но и социологическую ее характеристику» [6, с. 28-29]. В результате ранний советский вариант теории вины не гнушался объективным вменением, уживался с аналогией уголовного закона и оперировал такими понятиями, как «общественно опасный элемент», «враг трудящихся», «классовый враг». Иначе говоря, пролетарская концепция преступления отдавала приоритет классовому подходу и возможности преследования «неугодных» лиц, поэтому доктрина вины не могла развиваться в своем оригинальном содержании - «нет наказания без вины». Перед теорией и правоприменительной практикой не ставилась задача ограничения ответственности в зависимости от степени злоумышленности поведения, вида осознания, возможности предвидения, рискованности поведения и т. д. Даже в случае оперирования классической терминологией теория вины наполнялась мифологическим содержанием об опасности лиц, принадлежавших к определенному классу или сочувствующих ему.

Неудивительно, что к 40-50-м годам прошлого века уголовно-правовая теория пришла к оценочному пониманию вины (с поправкой на классовый подход). Это было шагом вперед в сравнении с изначальной концепцией, которая строилась с нуля, и потому одни ее авторы «не признавали вообще значения вины в советском уголовном праве, другие - доказывали бесполезность разграничения между умыслом и неосторожностью, третьи, наоборот, допуская в советское уголовное право умысел и неосторожность, отрицали, тем не менее, необходимость сохранения понятия вины» [7, с. 46]. На наш взгляд, оценочная теория представляла собой предельно точную теоретическую модель практического подхода советских следователей и судей к субъективной компоненте преступления. Так, Б. С. Утевский, в чьих работах последовательно обосновывался оценочный подход, разъяснял: «Вина - это явление общественное, классовое. Понятие вины неразрывно связано с наличием определенных установленных в обществе правил и с действиями, нарушающими эти правила. Советское уголовное право и советский суд дают этим действиям оценку с точки зрения интересов социалистического государства и прово-

димой им политики» [7, с. 57]. Такое отношение к вине, как представляется, очень точно описывало правоприменительную систему советского государства, его идеологию и ценности. Вероятно, именно практическая составляющая делает оценочную концепцию столь притягательной, что многие современные авторы настаивают на ее возращении или же как минимум признании [8].

Но советская оценочная концепция при всей ее объективности не решала важнейшей задачи науки уголовного права - определения направления его развития. Б. С. Утевский писал, что из «встречающихся в советской юридической литературе последних лет беглых указаний на оценочный момент в вопросе вины можно сделать вывод, что советские криминалисты поставили в порядок дня науки уголовного права вопрос о необходимости новой, не формально-психологической, а материальной трактовки вины... Установление этого положения дает возможность и требует от советской науки дальнейших шагов... Оно требует, далее, установления и теоретического обоснования того положения, что наряду с более узким пониманием вины как элемента состава преступления, как субъективной стороны преступления, то есть умысла или неосторожности, советское социалистическое уголовное право знает более широкое понимание вины -вины как основания уголовной ответственности» [7, с. 58-59]. Сам он вкладывал чрезмерный идеологический смысл в сказанное, в частности, считал основной задачей наполнить вину классово-политическим содержанием и принять морально-политическую оценку за критерий виновности. Эту часть оценочной концепции современные авторы вполне рационально исключают. Но без ответа на вопрос, что же есть вина (то есть что именно следует оценивать), данная теория не может быть применима в принципе. Для того чтобы уйти об объективного вменения, у правоприменительной практики должен быть инструмент, который позволит отграничивать (оценивать) одно виновное преступное состояние разума от другого. Или по-другому: необходимо общее определение вины как критерия, отличающего более опасный умысел от менее опасной неосторожности и от ненаказуемого невиновного причинения вреда.

В конечном счете оценочная теория вины была подвергнута критике. В ее основе лежало справедливое обвинение в том, что оценочной концепции недостает стремления к объективной справедливости: недопустимо, когда суд говорит обвиняемому: «Моя оценка твоего по-

ведения и есть твоя вина» [9, с. 72-73]. Однако утверждать, что она была полностью отвергнута, было бы чрезмерно самонадеянно. Так, Б. С. Утевский в конце концов сформулировал следующее определение вины: «Вина по советскому уголовному праву, как родовое понятие (субъективная сторона состава преступления) -это такое, выражающееся в умысле или неосторожности психическое отношение лица к опасности для социалистического государства своих действий и их последствий, которое заслуживает отрицательной морально-политической оценки со стороны советского суда, при отсутствии которого невозможно наступление уголовной ответственности» [7, с. 310]. С небольшими модификациями такое определение используется в современном уголовном праве. И одновременно оно является преемственным по отношению к более ранним социологическому и классовому подходам. Поэтому правильнее будет сказать, что теория вины продолжила эволюционировать, оставляя в себе черты и, к сожалению, недостатки и пробелы всех предшествующих концепций.

К 70-80-м годам прошлого века теория вины почти полностью избавилась от оценочного социально-политического определения вины в пользу психологического состояния личности в момент совершения преступления. При этом на уровне закона представление о вине как об элементе психической деятельности при преступном поведении было впервые закреплено гораздо раньше - еще в Основах уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г. Однако ни современные ученые, придерживающиеся психологического подхода к определению вины, ни советские авторы не смогли выработать единую, разделяемую всеми дефиницию вины. И речь идет ни о тонкостях определения, которое в отношении такого сложного термина, как «вина», в принципе невозможно, а об общем подходе к тому, что есть вина как одно из оснований уголовной ответственности.

Учебники до сих пор предпочитают в принципе обходить этот вопрос, рассматривая вину строго как умысел или неосторожность, то есть как признак состава. Первоначально такой подход был предложен А. А. Пинтковским в учебнике Общей части уголовного права, изданном Всесоюзным институтом юридических наук в 1938 г. Он впервые определил вину как «психическое отношение лица к учиненному им преступлению в форме умысла или неосторожности». Плюсом такого определения является полное отсутствие в нем идеологической составляющей. Минусом - пол-

ное отсутствие вообще какой-либо составляющей или конкретики. Поэтому очень сложно согласиться с тем, что правильным является переход российского права «к формализации в вопросе о понимании вины и виновности, так как в этом случае уменьшается степень судейских ошибок, в значительной степени облегчается понимание многих ключевых понятий уголовного права...» [10, с. 150].

Формализация, то есть нормативный подход, сам по себе неплох, если речь идет о юридической технике конструирования положений статей УК РФ. При этом «проблема определения уголовно-правовой категории вины не ставится» [11, с. 22]. Но и не отпадает. Наука уголовного права не может удовлетвориться формальным подходом к определению вины. Ассоциирование вины исключительно с ее формами приводит к логической лакуне - вина имеет место, если установлены умысел или неосторожность. Но и умысел, и неосторожность в законодательном определении - это мыслительная деятельность в момент совершения преступления. Тогда почему осознание кражи с точки зрения вины - это более высокий уровень, чем долженствование предвидения смерти? Почему кражи образуют рецидив, а нарушение правил дорожного движения - нет? Отказ от выяснения сущности вины невозможен. Без этого теория оказывается построенной «с хвоста», но без «головы»: она требует различать оттенки вины, ее реальное содержание, но не поясняет, почему одни из них более, а другие - менее наказуемы.

Выход из логического тупика, который неизбежно возникал при уходе от ответа на вопрос, что является критерием разграничения оттенков вины, предложил А. И. Рарог. В 1980 г. в своей сейчас уже классической работе он предложил следующее определение вины: «Вина есть психическое отношение в форме умысла или неосторожности лица к совершаемому им общественно опасному деянию, обусловленное вредными искажениями ценностных ориентаций данного лица и выражающее его антисоциальную, асоциальную либо недостаточно выраженную социальную установку по отношению к основным ценностям общества» [12, с. 107]. Именно его выводы в указанной и более поздних работах лежат в основе второй, самой популярной в российской науке уголовного права, точке зрения на вину. Нетрудно заметить, что по своей сути это возврат к очень спорным положениям социологической школы права (практически к ее антропологической ветви): совершение преступления через вину связывается с наличием у лица

искажений социально-ценностной ориентации. Делается это посредством интерпретации единственного оценочного признака, содержащегося в законодательных определениях умысла и неосторожности, а именно термина «общественная опасность» (она же - угроза основным ценностям общества). Безусловное отличие такой трактовки от раннесоветской заключается в отказе от классового подхода - антисоциальная, асоциальная либо недостаточно выраженная социальная установка по отношению к основным ценностям общества не считается обязательным атрибутом буржуазии или ее пособников. Однако объяснение, что умысел и неосторожность связаны с наличием у личности некоторых отрицательных характеристик, на самом деле не сильно меняет суть подхода. Лицо, виновно совершившее преступное деяние (в том числе неосторожно), рассматривается как имеющее «социальные изъяны», а потому - общественно опасное. Отсюда до вывода о необходимости поиска и превентивного наказания таких «социально неприспособленных» людей не слишком большая дистанция.

Итак, развитие российской теории вины происходило в несколько этапов. От дореволюционных в основном психологических концепций к смеси классового подхода и антропологической теории опасного состояния, затем к оценочной концепции и, в конце концов, к современному психологическому пониманию, которое, скорее, декларируется, чем действительно реализуется. При этом законодательные определения умысла и неосторожности, которые за неимением легального определения вины до сих пор составляют основу ее дефиниции, оставались практически неизменными. Из-за этого краеугольным

камнем (базовым критерием) определения вины до сих пор является «общественная опасность» - словосочетание, которое было введено в законодательный оборот и в теорию вины советским законодателем в целях реализации классового подхода при привлечении к уголовной ответственности. Термин «общественная опасность» эволюционировал, пройдя путь от характеристики личности к признаку деяния (последствий), наличие которого понимает или должен понимать преступник. Однако определения, опирающиеся на дискредитированный термин, вряд ли можно признать удачными. Те зарубежные теории, которые уделяют внимание определению вины как критерию наказуемости деяния, в конечном счете остановились на выделении двух ее составляющих - психологической и социальной. Представляется, что российская теория вины должна сделать шаг в этом же направлении. А именно отказаться от использования в психологических определениях умысла и неосторожности дискредитированного термина оценочного содержания «общественная опасность». Также необходимо, на наш взгляд, отделить вину от формализованных в законе признаков состава - умысла и неосторожности, прямо влияющих на квалификацию. Подобное разделение не является чем-то непривычным для российской уголовной теории. Например, оно вполне успешно реализовано в отношении объекта и предмета преступления. Общее определение вины представляется верным дать с опорой на моральный оценочный критерий с минимально возможной государственно-идеологической составляющей: вина - это свободный выбор лица (отвечающего признакам субъекта) в пользу противоправного поведения.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ

1. Грошев А. В., Петровский А. В. Мифология руководящих начал по уголовному праву РСФСР 1919 года // Теория и практика общественного развития. 2020. № 8 (150). С. 89-93.

2. Максимова О. Д. Роль Д. И. Курского в формировании идей советского права и в законотворчестве // Правоведение. 2014. № 4 (315). С. 225-236.

3. Сафронова Е. В., Лоба В. Е. «Опасное состояние личности» как криминологическая категория // Всероссийский криминологический журнал. 2014. № 3. С. 10-17.

4. Окунева М. О. Влияние социологической школы на кодификацию советского уголовного законодательства в период с 1917 по 1922 г. // Вестник Московского университета. Сер. 11 : Право. 2016. № 4. С. 114-125.

5. Калашникова А. И. Уголовный кодекс РСФСР 1926 года: концептуальные основы и общая характеристика : автореф. дис. ... канд. юрид. наук. - Казань, 2009. - 26 с.

6. Злобин Г. А., Никифоров Б. С. Умысел и его формы. - М. : Юридическая литература, 1972. - 262 с.

7. Утевский Б. С. Вина в советском уголовном праве. - М. : Юрид. лит., 1950. - 320 с.

8. Шабалин Л. И. О теориях вины // Российское право: образование, практика, наука. 2016. № 1 (91). С. 60-62.

9. Кригер Г. А., Кузнецова Н. Ф. Новое уголовное законодательство и его научно-практическое значение // Советское государство и право. 1984. № 1. С. 72-79.

10. Якоби Г. С. Проблемы определения виновности в немецком уголовном праве (на примере преступлений коррупционной направленности) // Журнал зарубежного законодательства и сравнительного правоведения. 2018. № 6 (73). С. 148-152.

11. Юрчак Е. В. Концепции вины в юридической науке // Актуальные проблемы российского права. 2015. № 7. С. 21-25.

12. Рарог А. И. Вина в советском уголовном праве / науч. ред. Б. В. Здравомыслов. - Саратов : Сарат. ун-т, 1987. - 186 с.

REFERENCES

1. Groshev A. V., Petrovskij A. V. Teoriya i praktika obsh-chestvennogo razvitiya (Theory and Practice of Social Development), 2020, Vol. 8, No. 150, pp. 89-93.

2. Maksimova O. D. Pravovedenie (Pravovedenie), 2014, Vol. 4, No. 315, pp. 225-236.

3. Safronova E. V., Loba V. E. Vserossijskij kriminolog-icheskijzhurna (Russian Journal of Criminology), 2014, No. 3, pp. 10-17.

4. Okuneva M. O. Vestnik Moskovskogo universiteta, Seriya 11. Pravo (Moscow University Bulletin), Series 11: Law, 2016, No. 4, pp. 114-125.

5. Kalashnikova A. I. Ugolovnyj kodeks RSFSR 1926 goda: konceptual'nye osnovy i obshchaya harakteristika : av-toref. dis. ... kand. yurid. Nauk (The Criminal Code of Russian Soviet Federated Socialist Republic of 1926: conceptual foundations and general characteristics : Extended abstract of candidate's thesis), Kazan', 2009, 26 p.

6. Zlobin G. A., Nikiforov B. S. Umysel i ego formy (Intent and Its Forms), Moscow, 1972, 262 s.

7. Utevskij B. S. Vina v sovetskom ugolovnom prave (Guilt in Soviet Criminal Law), Moscow, 1950, 320 p.

8. Shabalin L. I. Rossijskoe pravo: obrazovanie, praktika, nauka (Russian Law: Education, Practice, Researches), 2016, Vol. 1, No. 91, pp. 60-62.

9. Kriger G. A., Kuznecova N. F. Sovetskoe gosudarstvo ipravo (Soviet state and law), 1984, No. 1, pp. 72-79.

10. Yakobi G. C., pp. Zhurnal zarubezhnogo zako-nodatel'stva i sravnitel'nogo pravovedeniya (Journal of Foreign Legislation and Comparative Law), 2018, Vol. 6, No. 73, pp. 148-152.

11. Yurchak E. V Aktual'nye problemy rossijskogo prava (Actual Problems of Russian Law), 2015, No. 7, pp. 21-25.

12. Rarog A. I. Vina vsovetskom ugolovnom prave (Guilt in Soviet criminal law) / Nauch. red. B. V. Zdravomyslov, Saratov, 1987, 186 p.

ИНФОРМАЦИЯ ОБ АВТОРЕ

С. Ю. Кораблёва - кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры уголовно-правовых дисциплин Института международного права и правосудия федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего образования «Московский государственный лингвистический университет» (Российская Федерация, 119034, г. Москва, ул. Остоженка, д. 38, стр. 1).

INFORMATION ABOUT THE AUTHOR

S. U. Korableva - Candidate of Juridical Sciences, Associate professor, Associate professor of the Department of Criminal Law Disciplines of the Institute of International Law and Justice of the Federal State Budgetary Educational Institution of Higher Education «Moscow State Linguistic University» (Ostozhenka str., d. 38, p. 1, Moscow, 119034, Russian Federation).

Рукопись поступила в редакцию 23.01.2023; одобрена после рецензирования 30.01.2023; принята к публикации 27.04.2023.

The article was submitted 23.01.2023; approved after reviewing 30.01.2023; accepted for publication 27.04.2023.