Средневековый человек в зеркале старославянского языка (Часть 3. Что он делает?) Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Т. И. Вендина (Москва)

Средневековый человек в зеркале старославянского языка (Часть 3. Что он делает?)

Предлагаемая вниманию читателя статья является логическим завершением предшествующих наших публикаций, посвященных реконструкции переживающего я-сознания средневекового человека, но отвечающих на вопрос «Кто он?» (Вендина 2000: 322) и «Какой он?» (Вендина 2001: 409). В основе ее лежат те же теоретические принципы и тот же источник исследования — Словарь старославянского языка (далее СС), что и в первых статьях. В центре нашего внимания будет по-прежнему стоять то восприятие человеком самого себя, которое стихийно отразилось в старославянском языке и потому не является полностью идеологизированным, обусловленным социальным статусом человека или характером старославянских памятников, несмотря на то, что их отличает единство идейно-тематического содержания (большую часть их составляют история жизни Иисуса Христа, представленная в евангелиях-апракосах, и жития святых (ср. Супрасльская рукопись), всевозможные поучения (ср. Хи-ландарские листки с поучениями Кирилла Иерусалимского), наставления (ср. Рыльские листки с наставлениями Ефрема Сирина), заповеди святых отцов (ср. Евхологий Синайский) и монашеские правила (ср. Зографские листки с Уставом Василия Великого)), которое в известном смысле предопределяет результаты исследования.

Средневековая культура, как и современная, жила и развивалась в «языковой оболочке», определяя тот мир смыслов, мир ценностей и идеалов человека, которой отразился в языке. Погружаясь в лексические глубины старославянского языка, мы попытаемся почувствовать проявление «человеческого духа» в языке, увидеть, что и как было «ухвачено» языком, поскольку «языковой характер человеческого опыта мира предшествует всему, что мы познаем и высказываем в качестве сущего... а все то, что является предметом познания и высказывания, всегда окружено языком» (Гадамер 1988: 520). Поэтому язык является ключом к познанию «многослойного мыслительного универсума», ибо он формирует понятия и организует восприятие в связную картину мира.

Апелляция к внутренней форме слова позволит нам не только увидеть человека «изнутри», но и понять те субъективные мотивы,

которые послужили толчком для языкового словотворчества, а в конечном итоге выявить общие закономерности, поскольку субъективные мотивы, как правило, репрезентируют более общие, объективные закономерности.

Обращение к глаголу при создании портрета средневекового человека мотивировано не только самой логикой межчеловеческих отношений, предполагающей ответы на поставленные в заглавии вопросы, но и потому, что глагол, как ни одна другая часть речи, дает возможность увидеть средневекового человека во всех проявлениях его личности и духа. Более того, именно глагол позволяет отвести подозрения в необъективности и в известной предопределенности реконструкции портрета средневекового человека, поскольку глагол в отличие от имени, хорошо описывает человека и как существо тварное.

Прежде всего следует отметить, что в старославянском языке представлена довольно значительная группа перцептивных глаголов, характеризующих способность человека воспринимать мир органами чувств. Это глаголы зрения (кид'Ьти, к'Ьд'Ьти, зьр'Ьти, съмотрити, стмилтргати, гладатн и их производные), слуха (слыша тн, слоушлти), обоняния (оконгатм, овж^лти) и осязания (осаэати,

осагнхтн).

Уже сам список этих глаголов говорит о том, что глаголам зрения в восприятии человека отводилась главная роль. Об этом свидетельствует не только их репрезентативность (ср. видоватм 'видеть' СС, 114; кид'Ьти 'видеть, увидеть' СС, 114; в'кд'ктм 'видеть' СС, 164; зьр'Ьти 'видеть, смотреть' СС, 242; призирдти 'смотреть' СС, 502; съмотрити 1) 'посмотреть, поглядеть, увидеть, заметить'; 2) 'смотреть, рассматривать' СС, 657; рАСьмдтргатм 'разглядывать' СС, 579; глАддти 'смотреть, глядеть' СС, 171), но и семантическая детализация — следствие широко развитой префиксации (ср. пр'Ьд'ъзьр'Ьти 'видеть перед собой' СС, 538; озирлти са 'осматриваться' СС, 407; позоровлтн 'смотреть, быть зрителем' СС, 467; пр'Ьзьр'Ьти 'посмотреть на кого-либо' СС, 542; съзмрдтм са 'смотреть друг на друга, переглядываться' СС, 650; озирдти 'внимательно смотреть на что-либо' СС, 407; огд адат и са 'осматриваться, оглядываться' СС, 404; съгладатн 1) 'посмотреть, оглядеть, осмотреть'; 2) 'высмотреть' СС, 646), а также развитие на их базе вторичных значений (ср. прмзьр'кти 'посмотреть'// 'обратить внимание' СС, 503; оузьр'Ьтн 'увидеть, узреть'// 'постараться, позаботиться' СС, 731). Более того, именно со зрением человек связывал свою способность постигать мир (ср. съллотрнтн 1) 'обратить внимание'; 2) 'узнать, осознать' СС, 657). Список этих глаголов старославянского языка раскрывает перед нами своеобразную философскую концепцию человека, который

входит в этот мир как «зритель», наблюдающий и познающий природу его вещей.

Глаголы слуха представлены значительно скромнее (это глаголы слышатн 1) 'слышать, обладать слухом'; 2) 'услышать' СС, 615; слоушд-тн 'слушать, внимать' СС, 614; въноушнтн 'услышать' СС, 146), хотя они также могут детализировать свою семантику (ср. въннмлтн 'внимательно слушать' СС, 146; посдоушлтн 'послушать, выслушать' СС, 482) и развивать вторичные значения (ср. оуслышлтн 1) 'услышать'; 2) 'внять, исполнить' СС, 745; прослышатн 'обрести слух, начать слышать' СС, 527; оучоути 'услышать, ощутить, почувствовать' СС, 756).

Кроме перцептивных глаголов, свидетельствующих о важности зрительного восприятия мира средневековым человеком, в старославянском языке существует довольно значительная группа лексем, характеризующих физиологическое состояние человека. Среди них заметно выделяются глаголы, семантика которых отражает потребность человека в пище (ср. ал'ъклтн 'быть голодным, голодать' СС, 69; втъзллтъкатн са 'проголодаться' СС, 130). Причем в тематическом распределении этих глаголов наблюдается следующая интересная закономерность, ярко характеризующая ментальную особенность средневекового сознания: большая часть их связана с действием, направленным на субъект, т.е. имеет значение 'кормить, накормить' (ср. кр'ъмити 'кормить' СС, 296; пмтатн 'насыщать, кормить, питать' СС, 447; нлсытнтн 'накормить' СС, 355; нлсыфлтн 'кормить досыта' СС, 355; нлтроутн 'накормить' СС, 356; нлкръмнтн 'накормить, насытить' СС, 349; ндпнтлти 'накормить, насытить' СС, 350; пр'Ькр'ъмнтн 'накормить, насытить' СС, 543) или 'угощать' (ср. гоститн 'угощать' СС, 176; пр'Ьдъпостлвнти 'подать, предложить (о еде)' СС, 539) и значительно меньшая часть - с действием, направленным на себя, т.е. со значением 'есть' (ср. гасти 'есть' СС, 798; ст.н'Ьстн 'съесть' СС, 663; крт»ллнтн са 'питаться' СС, 296; нзоклти 'поесть' СС, 257; в'ъ.кушл'цн 'принимать пищу' СС, 144; въкоуснти 'попробовать пищу' СС, 144). Думается, что не случайно именно первое значение становится основой для развития переносного значения 'вскормить, воспитать' (ср. въспит'Ьти 'вскормить' // 'воспитать' СС, 153). Эта маленькая деталь, говорящая о важности духовной пищи для человека, снова отсылает нас к главному регулятивному принципу Средневековья — к Богу.

Из других глаголов, характеризующих физиологическое состояние субъекта, можно выделить глаголы, связанные со значением 'болеть' и 'слабеть'. Это довольно значительная группа лексем, в количественном отношении лишь немногим уступающая предшествующей. Значимость ее для языкового сознания средневекового

человека становится особенно очевидной на фоне единичного глагола докроприимати 'быть здоровым, сильным' СС, 191. Кроме глаголов с общим значением 'болеть' (ср. вол'ктм 1) 'болеть'; 2) 'чувствовать боль' СС, 99; неджговати 'болеть' СС, 363) и 'слабеть' (ср. из-м'ьждати 'ослабеть' СС, 255; изнемоцж 'ослабеть, изнемочь' СС, 256; ослав'кти 'ослабеть, изнемочь' СС, 418), в старославянском языке отмечены глаголы, характеризующие различные болезненные состояния человека и позволяющие нам составить представление о его недугах (ср. извльвати 'стошнить, извергнуть' СС, 249; т'кцжтм 'извергать пену (об эпилептиках)' СС, 716;" съвивати с а 'извиваться, корчиться от боли' СС, 639; сълАцати са 'корчиться, извиваться' СС, 656; стенати 'стонать' СС, 625; раслав'кти 'быть парализованным' СС, 575; охр'ъмжти 'охрометь' СС, 438; осльпнжти 'ослепнуть' СС, 418; отьмьн'кти перен. 'ослепнуть' СС, 436). Нельзя не отметить, что среди этих глаголов наиболее заметную группу образуют лексемы, связанные со значением 'обезуметь, сойти с ума' (ср. нзоу-м'Ьти са 'лишиться ума, обезуметь' СС, 257; от-ъчлгати са 'помешаться' СС, 436; овоугати 'сойти с ума' СС, 399; окжрод'кти 'лишиться разума' СС, 403; жродитн са 'лишаться рассудка' СС, 805; оумт» изгоукити 'потерять разум' СС, 252); к'Ьсьновати са 'бесноваться, быть одержимым бесом' СС, 106), что, как представляется, косвенно свидетельствует о высокой ценности человеческого разума, ибо «разум, — говорил Антоний Великий, — это дар Божий, спасающий душу», поэтому лишиться его средневековый человек боялся.

К группе глаголов физического состояния примыкают глаголы со значением 'выздороветь' (ср. иц^л^Ьти'выздоравливать'С С, 277; оустравити са 'выздороветь от болезни' СС, 747; оутврьдити са 'выздороветь, окрепнуть, исцелиться' СС, 751; ц-Ьл'Ьти 'исцеляться, выздоравливать'"СС, 774). Нельзя, однако, не отметить, что число их заметно уступает глаголам со значением 'умере(а)ть' (ср. мр^Ьти, оумр'кти, оумрьтв'кти, оумирати, измр'кти, исконьчати са, исконьчл-вати са, съконьчати са, издыхати, пр'Ьдати доушж, доухт» 'испустить дух, умереть' СС, 536).

Это обилие глаголов со значением 'умереть' говорит не только о состоянии средневековой медицины, но и о том, что в языковом сознании человека существовала своеобразная «концепция смерти». Согласно этой концепции жизнь — это движение человека по пути, предначертанному ему Богом (ср. хожденнк 1) 'движение'; 2) 'образ жизни' СС, 763), поэтому пройти весь жизненный путь для средневекового человека означало умереть (ср. отити перен. 'умереть' СС, 424). Эту же идею, но несколько по-иному, с актуализацией семы «законченности пути» передают глаголы исконьчати са 'умереть,

скончаться' СС, 265; ськоньчавати са 'умирать' СС, 652; ськоньчати са 'умереть, скончаться' СС, 652, поскольку смерть в сознании средневекового человека — это прежде всего конец жизни (ср. коньць 'конец' // 'кончина, смерть' СС, 289), завершение всех его земных деяний (ср. сысоньчаник 1)'окончание, завершение'// 'кончина, смерть'; 2) 'свершение, исполнение' СС, 652) и достижение жизненной цели (ср. коньчнна 'конец' // 'цель' // 'смерть' СС, 290).

Средневековый человек верил в бессмертие души, которая продолжает существовать, но уже в ином мире, поэтому смерть представлялась ему как передача души Богу (ср. пр'Ьдлтн доушж 'умереть' СС, 200), как перенесение ее в другой мир (ср. пр-Ьстлвлкник 'перенесение' // 'смерть (как перемещение на тот свет)' GC, 551), поэтому человек не умирал, а лишь навечно засыпал (ср. оусьпеник 'сон' // 'смерть' СС, 749: не плдчнте са н'Ьсть оумрълл д'Ьвнцд нт> ст^питт» СС, 737; оусьнжтн перен. 'почить, умереть' СС, 749).

Третью, также довольно заметную группу среди физиологических глаголов, образуют глаголы, связанные с половыми отношениями человека (ср. сънати са 'совершить половой акт' СС, 663; сьвъко-уплгати са 'совокупляться' СС, 642; позндти млжл 'быть в интимных отношениях с мужчиной' СС, 466; прнчАСТнтн са къ л\лжоу 'вступить в интимные сношения' СС, 514; выти сь ц'Ьмь 'вступить в половую связь' СС, 104), а также зачатием ребенка (ср. зачатн 'зачать (дитя)' СС, 234), беременностью (ср. принмлтн вт» чр-Ьв-Ь 'беременеть' СС, 503), ее насильственным прерыванием (ср. нзвр'Ьфн отро-ча 'изгнать плод' СС, 251; проклзитн отрочл 'изгнать плод' СС, 521) и рождением ребенка (ср. извести 'произвести на свет' С С, 250; нзне-сти 'произвести на свет' СС, 256; породитн 'породить' СС, 481; прн-жнтн 'породить, родить' СС, 502; рджддти 'рожать' СС, 566; роднти 'родить, породить' СС, 583). Наличие этой группы глаголов, пожалуй, лучше всего говорит против суждений о тематической односторонности и ущербности старославянских текстов, не позволяющих составить представление о жизни средневекового человека.

Об этом же говорят и глаголы, описывающие гигиену средневекового человека (ср. нзмыти са 'умываться' СС, 256; мытн са 'мыться' СС, 338; покжплтн са 'искупаться, умыться' СС, 471; ол\ы-ватн с а 'омываться' СС, 412; оул\ыти 'умыть, вымыть': не оумъвендмд ржкдмд 'Ьдатт, СС, 739; оумдстнти 'умастить (лицо олеем)'

СС, 735), знавшего не только эти элементарные гигиенические действия но и имевшего обычай гостеприимства омывать гостю ноги (ср. идоьвены не тр'Ьвоуетт, тгькгьд\о но,тЬ оумытн СС, 256), а также обычай омовения ног в знак покорности, смирения и любви к ближнему (ср. оумыватн вы длъжьнн есте дроугъ дроугу оумывлтн ноз^

СС, 739; глагола емоу петрт» не ом'ыешн моею ногоу вт» в'Ьк'ь СС, 412). Старославянский язык говорит и о существовавшем в Средневековье обряде публичного омовения рук как свидетельстве невиновности человека (ср. оумыти рлц^ 'умыть руки': пршмт» водл оумы рлщ^ пр-Ьд'ь народом^ глаголл неповиннт» есмь отт» кръве сего правьдьника СС, 739).

Среди глаголов, характеризующих человека как физическое существо, имеются также глаголы, связанные с переходом человека из одного возрастного состояния в другое, причем, в отличие от имен, в них маркируются чаще всего значения 'состариться' (ср. замато-р'Ьти, пр'Ьстар'Ьтн с а, сьстлр-Ьти с а) и лишь как единичное отмечено значение 'мужать' (ср. възмжжати).

Однако самое яркое отличие глагола от имени связано, пожалуй, с тем, что человек как физическое существо предстает перед нами не столько в статике, сколько в динамике, поскольку довольно большую группу лексем (около двухсот глаголов), характеризующих человека как существо физическое, образуют глаголы движения, ср.: итн, двигнжти са, дкижати ca, Х0Аитиг ХлжАлтги» грлсти, шьствоватн, Б'кгати, б'Ьжатн, тещи, ристати, гахати, плоути, плаватн, вести, водит», нести, носити, гонити, л'Ьсти, лазити, вламити, вл'Ьцж с их многочисленными производными (попутно заметим, что значение 'остановиться' передается в старославянском языке лишь двумя глаголами ставити са и стати). Это обилие глаголов движения в старославянском языке является яркой иллюстрацией выводов историков о том, что «средневековый мир был подвижным: по дорогам передвигались войска, с места на место перебирались артели строителей, крестьяне уходили из дома, спасаясь от податного гнета и жестоких господ» (Каждан 2000: 27).

Движение в языковом сознании средневекового человека — это целая философия жизни, поскольку движение, не только перемещение в пространстве (ср. движении 'движение' СС, 185; хожденик 'ход, движение' СС, 763), но и образ жизни человека (ср. хожденик 'образ жизни' СС, 763), его жизненный путь, который он сравнивал с течением реки (ср. теченик 'движение, бег' // перен. 'жизненный путь' СС, 694). Жизнь его была полна забот и трудов, поэтому движение — это и труд (двиэати с а 'трудиться' СС, 181). Труд же предполагал стремление и усердие, только тогда он мог принести какую-либо пользу, поэтому п0дви5ати са — это не только 'двигаться', но и 'стремиться, стараться' СС, 181 (ср. также подвижьнт» 'старательный, усердный' СС, 461), т.е. движение рассматривалось и в нравственной плоскости, и в этом смысле оно оказывалось связанным с душой человека. Возможно, что именно поэтому медлительность человека

расценивалась как леность и равнодушие (ср. мьдлость. 'медлительность, леность, равнодушие' СС, 338).

Среди огромного множества лексем, входящих в тематическую группу глаголов движения, выделяются в основном две, связанные с перемещением в пространстве пешком — итн 'идти' // 'уходить' // 'выходить' // 'приходить' // 'войти' // 'следовать за кем-ли-бо' СС, 275; х°Аитн 1)'ходить, двигаться'; 2)'шагать'// 'идти'// 'проходить, идти мимо' // 'хаживать' // 'путешествовать'; 3) 'поступать, жить' С С, 762 — с их многочисленными производными, в которых с помощью словообразовательных средств подробно детализируется направление движения, ср.:

ИТИ: въннтн 'войти, вступить' СС, 146; възити-1) 'подняться';

2) 'уйти, отойти' СС, 138; доитм 'дойти, прийти' СС, 193; замтн 'зайти, уйти' СС, 226; нантм 'войти' СС, 348; притм 'прийти, дойти' СС, 513; ни;гъитн 'сойти вниз, спуститься' СС, 379; отитн 'отойти, уйти' СС, 424; подвиги 'войти, подойти' СС, 464; понти 'пойти, отправиться' СС, 467; проитн 1) 'пройти сквозь что-либо'; 2) 'исходить';

3) 'пройти мимо' СС, 520; проитн 1) 'перейти, отправиться, переправиться' // 'пройти путь'// 'перейти, перешагнуть через что-либо' // 'пройти'// 'обойти, миновать'; 2)'пройти сквозь, через что-либо'; 3) 'уйти' // 'отойти на некоторое расстояние' СС, 542; скннти 1) 'сойти вниз, спуститься'; 2) 'уйти, выйти' СС, 661;

ХОД ИТИ: вт^ходити 'входить' СС, 158; доходнти 'доходить' СС, 196; заходмтм 'заходить' СС, 233; ндходитн 'приходить' СС, 356; окъ-ХОдити 'обходить, ходить вокруг' СС, 400; оходнти 'уходить' СС, 437; походнтн 'подходить, обходить' СС, 492; приходитн 'приходить, подходить' СС, 514; проходит» 1)'проходить через что-либо'; 2)'исходить (вдоль и поперек)' СС, 530; приход"™ 1) 'переходить'; 2) 'проходить через что-либо' СС, 554; сьходити 'сходить, спускаться, приходить' // перен. 'отправляться в путь, уходить' СС, 674; прнхджддти 'приходить' СС, 514; пртЬхлжАл™ 'переходить, проходить' СС, 554.

Как видно из приведенных примеров, эти глаголы не просто обозначали движение человека, характеризуя его как однонаправленное или разнонаправленное, но и во многом конкретизировали его, что особенно хорошо видно на примере префиксальных глаголов и глаголов-композитов (ср.: пр'кдъитн 'пойти перед кем-либо' СС, 538; пр'Ьдъходитн 'идти впереди, предшествовать' СС, 540; мммонтм 'пройти мимо' СС, 327; мимоходитн 'проходить мимо' СС, 327; пр'Ьпо-ловнтн са 'пройти половину пути' СС, 548; прншьльствоватм 'странствовать по чужой земле' С С, 514).

Кроме этих двух глаголов, идея передвижения в пространстве пешком могла быть передана глаголами грлстн 'идти, приходить' //

'следовать, идти вслед за кем-либо' СС, 180; шкствокдти 'идти, следовать' СС, 791; стжпати 'шагать' СС, 633; минокдти 'проходить мимо' СС, 328; минжти 1) 'пройти мимо'; 2) 'перейти' СС, 328; следит» 'идти следом' СС, 616; сър'йтдти 'выходить навстречу' СС, 668; лгъножнтн са 'приходить в большом количестве' СС, 336. Причем многие из них имели свои производные, конкретизирующие характер движения, чаще всего его направленность, ср. мимогрАСти 'идти мимо' СС, 327; истжпити 'выйти' СС, 273; прнстжпитн 1) 'подойти, приблизиться'; 2) 'взойти на что-либо' СС, 512; пр'кстжпити 1) 'перейти, переступить'; 2) 'обойти' СС, 552; нзл-кстн 'выйти' СС, 255; къл'ксти 'войти' СС, 145; пр'Ьминжти 'переступить, пройти' СС, 545; кт.сл'йдокатн 'идти вслед за кем-либо' СС, 152; кълдзити 'входить, вступать' СС, 144; нзлдзнтн 'выходить' СС, 255; приплети 'подойти' СС, 509.

Эту группу глаголов существенно дополняют глаголы, в которых идея перемещения в пространстве связана с семой 'бегать'. Это глаголы выгати 'бежать, убегать' СС, 105; в-кждтн 'бежать' СС, 106; тефн 'бежать' СС, 694 и рнстдти 'бежать' СС, 582 с их многочисленными производными, ср.: кт.Б'кгдти 'вбегать' СС, 127; пров'кгнжти 'убежать' СС, 518; изк'йгдти 'выбегать' СС, 250; от ьк'кгдтн 'убегать' СС, 426; пок'кгдти 'убегать' СС, 454; пок'кгнжти 'обратиться в бегство' СС, 454; нзк'кгнжтн 'выбежать, выйти' СС, 250; оув'кгнжти 'убежать' СС, 723; оттъК'кждтн 'убегать' СС, 426; оук'кждтм 'убежать' СС, 723; прнтЬклтн 'прибегать к кому-либо' СС, 514; точнти 'бегать, бежать, стремиться' СС, 699; пр'ктецш 'обежать, пробежать' СС, 553; пр'кдт.тецш 'побежать впереди, обогнать кого-либо' СС, 540; истецж 'выбежать' СС, 271; овт>тецш 'обежать' СС, 400; от'ьтецш 'убежать' СС, 435; притецж 'прибежать' СС, 513; прнрнстдтн 'прибегать' СС, 510; сърнстдтн са 'сбегаться, собираться' СС, 668.

Обилие глаголов движения во многом объясняет и существование в старославянском языке такого странного (с точки зрения современного человека) прилагательного, как еадгогол'Ьньнъ 'имеющий крепкие ноги' СС, 86: необходимость актуализации этого атрибутивного признака в названии человека была вполне мотивированной с точки зрения языкового сознания средневекового человека, который передвигался в основном пешком.

О важности глаголов движения для языкового сознания средневекового человека свидетельствует и тот факт, что именно с этими глаголами была связана идея жизни, существования человека (ср. походнти 'пребывать, жить' СС, 492, ср. также существительное с этим корнем, которое передает идею образа жизни (хождении 'образ жизни' СС, 763), тогда как глаголы покоя (т. н. статические глаголы

л'Ьжати, стогати, сЬд'Ьти) служили в основном для указания на местонахождения человека (ср. л'Ьжати 'находиться' СС, 305; прилежа ти 'находиться около' СС, 505; пр'Ьдт.лежати 'находиться перед кем-или чем-либо' СС, 538; стогатм 'находиться' СС, 626; отъстогати 'находиться на расстоянии' СС, 434; растогати 'находиться между кем-чем-либо' СС, 578; скд'Ьтн 'находиться, пребывать' СС, 678).

Значительно скромнее в старославянском языке представлены глаголы, обозначающие передвижение в пространстве с помощью какого-либо средства. Это глагол гахати 'ехать' СС, 798 (который, по-видимому, употреблялся в значении 'плыть', о чем свидетельствует часто повторяющийся контекст, иллюстрирующий именно это значение, ср. к'ъз'ьдн вт» глжкинж l вьметЬте мрфжа ваша вт» ло-витвж СС, 143; или к'ь'Ьдь вт» гллбинж СС, 159), глаголы плоути 'плыть, плавать на чем-либо' СС, 450; плаватм 'плавать, плыть' СС, 448 с их производными и как единичный мтм 'ехать' СС, 275 (ср. възФх**™ 'отъехать, поехать' СС, 143; в^ьгахатн 'отъехать, поехать' СС, 159; пр'кгахатм 'переехать'// 'переплыть, переправиться' СС, 555; отъплоути 'отплыть' СС, 432; пр'кплоути 'переплыть (на ладье)' СС, 548; прмвеслатм 'привезти на корабле' СС, 500).

Такое обилие глаголов движения (многие из которых имеют среди своих семантических компонентов сему 'путь', ср. пр'кити 'пройти путь'// 'отойти на некоторое расстояние' СС, 542; ходити 'путешествовать' СС, 762; ст»ходити перен. 'отправляться в путь' СС, 674; навести 'направить, навести (на путь истинный)' СС, 345; наставлгати 'показывать путь, вводить, приводить' СС, 354) свидетельствует о том, что средневековый человек ощущал себя в этом мире странником, вся жизнь которого проходила в поисках Земли Обетованной. «Человек лишь вечный странник на земле изгнания — таково учение церкви, которая вряд ли нуждалась в том, чтобы повторять слова Христа: „Я есть путь. Оставьте все и следуйте за мной..." Средние века — эпоха пеших и конных странствий, до тех пор когда придет пора дорожной усталости, Средневековье кишело путниками, и они постоянно встречаются в иконографии. Вооружившись посохом в форме греческой буквы тау, согбенные, они идут по дорогам — отшельники, паломники, нищие, больные» (Гофф 1992: 127). Слова французского историка прекрасно дополняют следующие существительные старославянского языка, с помощью которых передается идея «странствования по чужой земле», ср.: прншьдьствнк 'странствование по чужой земле, пребывание на чужбине, изгнание' СС, 516; прншьдьство 'пребывание на чужбине, изгнание' СС, 516; инокость 'странствование по чужбине' СС, 261; шьствик 'путешествие, странствование' СС, 791.

Идея странничества просвечивает и в экзистенциальных глаголах, многие из которых указывают на пребывание человека, а не на его существование (ср. витлти 'жить, обитать, пребывать' СС, 116; жмтн 'жить'// 'находиться, пребывать' СС, 212; пр'кБывлти 'находиться, пребывать, жить' СС, 533; пр^выти 'пребывать' СС, 534; сЬд'Ьти 'находиться, пребывать, жить' СС, 678; нлсЬлгати 'пребывать, находиться' СС, 356; почнвлти 'пребывать' СС, 493). В этих глаголах отразилась широко распространенная в Средневековье идея о том, что земля — это место лишь временного пребывания человека, истинный дом которого на небесах.

Итак, глагол, в отличие от имени, рисует довольно подробную картину человека «физического». Однако еще более детально «проработан» в старославянском языке портрет человека «социального».

Организация этой семантической сферы имен удивительным образом повторяет ее структурацию существительными и прилагательными, т. е. и здесь наблюдается та же квадрипартиция средневекового социума — «властвующие и управляющие», «сражающиеся», «молящиеся» и «трудящиеся» — с той лишь разницей, что глагол вносит свои нюансы в репрезентацию каждой из этих групп.

Так, в частности, если имена существительные указывают в основном на те или иные административные функции лица (ср. жоуплнъ 'глава жупы' СС, 221; пристдвьникт» 'управляющий' СС, 511; сллгьчии 'начальник' СС, 592), а имена прилагательные атрибутируют в основном признак принадлежности власти конкретному государственному лицу (ср. вллдычьнь 'владыки, правителя' СС, 117; вокводннт» 'правителя, владыки' СС, 122; епарьшьскъ 'наместнический' СС, 209; кънажь 'правителя, властителя' СС, 301), то глаголы чаще всего передают общую идею власти, причем власти верховной, государственной (ср. влдсти 'властвовать' СС, 118; съвлл-стн 'властвовать, господствовать над кем-либо совместно с кем-либо' СС, 640; оустогатн 'царствовать, господствовать над кем-либо, управлять кем-либо, чем-либо' СС, 747; сЬд'Ьтн 'править, сидеть на престоле' СС, 678; пр'Ьдрьжлтн 'держать власть в своих руках' СС, 537; облйдлтн 'владеть, обладать властью, править' СС, 392; моцж 'быть сильным, могущественным, иметь власть' СС, 333) в различных ее сферах (ср. пр'кдрьждтн слнт» 'занимать должность' СС, 537; стл-р'Ьишиньствовдтн 'управлять, обладать властью' СС, 624; четврьто-вллстьствовлтн 'быть тетрархом' СС, 778).

Глаголы старославянского языка рисуют нам образ сильной государственной власти, которая угнетает и принуждает (ср. гнести 'угнетать, давить' СС, 171; нлдитн 1) 'совершать насилие, оказывать давление, угнетать'; 2) 'принуждать' СС, 386), подчиняет и

покоряет (ср. повинжти 'подчинить' СС, 456; покорить 'подчинить, покорить' СС, 470; оупдстн 'подчинить, овладеть' СС, 741; оу-чинити 'подчинить' СС, 755), которой повинуются и подчиняются (ср. въддти ел 'подчиниться' СС, 128; повиновлти са 'повиноваться, подчиняться' СС, 456; покорити са 'подчиниться, покориться' СС, 470; подтъпдддти 'подчиняться' СС, 465), когда она приказывает (ср. повел'кти 'приказать, повелеть' С С, 455; npii-тити 'приказывать' СС, 553; здповЬддти 'приказывать, велеть' СС, 230; рефи 'приказать' СС, 580), тогда как обратная ситуация бывает крайне редко (ср. пр^слоушдти 'ослушаться, не подчиниться' СС, 550). Поэтому именно эти глаголы являются ключевыми в данной семантической сфере.

Глаголы дают нам представление и о некоторых социальных функциях власти, главными среди которых являются административно-законодательная и экзекутивная. Именно эти две функции ча-ще всего актуализируются в глаголах со значением:

— управлять и руководить (ср. стдр'кишиньствовдти 'управлять, обладать властью' СС, 624; стронтн 'управлять, руководить' СС, 630);

— назначать и устанавливать и соответственно отменять свои назначения: судя по корневой и словообразовательной проработанности глаголов, это была, по-видимому, одна из основных функций власти в средневековом обществе (ср. двити, гавнти 'назначить' СС, 64; ндрецш 'установить, назначить' СС, 352; пристдвити 'назначить' СС, 511; приставит« 'установить, назначить' СС, 551; поллгати 'устанавливать, назначать' СС, 471; оустроити 'назначить, поставить' СС, 748; испрдзнити перен. 'отменить' СС, 269; остроугати 'отменять, превращать' СС, 421);

— приказывать и запрещать (ср. вел'кти'велеть, приказывать' СС, 112; ськдздти 'приказать' СС, 651; здпов'кддти 'приказывать, велеть' СС, 230; пр'Ьтити 'приказывать' СС, 553; врлнити 'возбранять, запрещать' СС, 100; оустрьмити 'приказать, постановить' СС, 748; здрефи 'запретить, приказать' СС, 231);

— заставлять и принуждать (ср. к'Ьдити 'принуждать' СС, 106; нждити 1) 'оказывать давление, угнетать'; 2) 'принуждать' СС, 386; поноудити 'принудить' СС, 478; прнноудитн 'принудить' СС, 508; тво-рнти 'заставлять, принуждать' СС, 690; сътворити 'заставить' СС, 670);

— требовать и угрожать (ср. възискдти 'взыскать, потребовать' СС, 138; р'кчьновдтн 'требовать' СС, 587; тр^ковдти 'требовать' СС, 706; пр'ктити 'грозить, угрожать' СС, 553);

— выполнять различные хозяйственные функции, как-то: обкладывать данью (ср. отъдесАтьствовдтн 'облагать десятиной (данью)' СС, 429);

— выполнять судебно-правовые функции, а именно: учреждать законы (ср. възаконнтн 'сделать законом' сс, 130; поустнти законт»'издать приказ, закон'сс, 556), пресекать беспорядки (ср. заразнтн 'пресечь, подавить' сс, 231), наказывать (эта группа имен особенно репрезентативна, ср. мжчнтн 'наказывать' сс, 344; показатм 'наказать' СС, 468; затворнтн 'заключить в тюрьму' СС, 232; к'ьсаднтн 'посадить (в темницу)' сс, 150; съвжзатн 'заключить в оковы, посадить в тюрьму' сс, 646; ок^снтн 'повесить' // 'распять' СС, 401; проплтн 'распять' СС, 524; раск^рьстнтн 'распять на кресте' СС, 575; оускфн 'обезглавить, казнить' СС, 750).

Глаголы так же, как и имена, говорят о том, что в средневековом обществе была детально разработана судебно-репрессивная функция власти, о чем свидетельствуют многочисленные глаголы правопорядка (ср. сжднтн 'судить' СС, 682; ваднтн 'обвинять' СС, 108; възглаголати 'обвинить кого-либо' сс, 133; овлнчатн 'уличать, разоблачать, обвинять' СС, 393; погатн 'обвинить' СС, 495; понмоватн 'обвинять' СС, 467; пьр*ктн са 'вести судебное разбирательство' сс, 558; въпрашлти 'допрашивать' СС, 149; слышатн 'допрашивать' СС, 615; о*гтьвткц1д-влти 'выносить приговор' СС, 428; въправьднтн 'оправдать' СС, 149; възнскатн 'взыскать, потребовать' сс, 138; въстазатн 'взыскивать, отбирать' сс, 156; нстлзатн 1) 'взыскивать, отбирать'; 2) 'расследовать' СС, 273; жласти 'возместить убыток, уплатить долг' СС, 219).

При этом перед нами культура с несомненно высокой дистанцией власти, которая осмыслялась как одна из ценностей бытия средневекового человека, отсюда становится понятным наличие в старославянском языке многочисленных глаголов со значением 'льстить' (ср. ласкатн 'льстить' сс, 304), 'строить козни' (ср. коватн 'строить козни' СС, 286; плести 'строить козни' СС, 449; проказьл'кти 'строить козни, злоумышлять' сс, 521; лжкавьноватн 'причинять зло, строить козни'СС, 319), клеветать (ср. клеветатн'клеветать'СС, 284; оульстити 'оболгать, оклеветать' сс, 735; шьп'ьтатн перен. 'нашептывать, клеветать, оговаривать' сс, 791; навадмти 'оклеветать' СС, 345; овлыгатн 'ложно обвинять, бесчестить, клеветать' СС, 394), 'обманывать, лгать' (ср. влазнмтм 'обманывать' сс, 91; льстнти 'обманывать' сс, 313; пр'клнфатн 'обманывать, вводить в заблуждение' СС, 544; <жрт>пт»тнтн 'обмануть' СС, 398; проныритн 'достичь обманом, лукавством' сс, 523; лгьглтм 'лгать' сс, 311), 'предавать' (ср. пр*кдатн 'предать, выдать' сс, 536; затворнтн перен. 'предать кому-либо' сс, 232). Не случайно в старославянском языке так много глаголов со значением 'лжесвидетельствовать' (ср. лгьже-послоушьствоватн, лгьжесгьвткдтктельствокатн, лгьжисвткдтктельствова-тн, проклннатн са 'приносить лжеприсягу' сс, 521).

При этом, судя по репрезентативности глаголов, государственная и правовая власть не отличались особой гуманностью по отношению к человеку, который поэтому не только роптал, выражая свое недовольство (ср. коугати 'роптать' СС, 299; р'ъпътлти 'роптать, выражать недовольство' СС, 586), но и оказывал активное социальное противодействие, о чем говорят глаголы, имеющие в своей семантической структуре семы 'бунтовать, противиться, восставать' (ср. вт^стагдти 'восставать' СС, 155; прогн'Ькдтн 'не покоряться, возмущаться, бунтовать' СС, 519; противити са 'не повиноваться кому-либо' СС, 529). Именно поэтому власть часто низвергалась и заменялась новой (ср. низ'ьбити 'низвергнуть' СС, 379; ииз'ьвести 'низвести, низвергнуть' СС, 379; низт»вр'Ьфи 'низвергнуть' СС, 379; низ'ьложити 'низвергнуть' СС, 380; низъринжтн 'низвергнуть' СС, 380), что, как представляется, является косвенным подтверждением существования социальной напряженности в средневековом обществе и социальной активности человека.

В глаголе более выразительно, чем в имени, представлена и семантическая сфера «сражающихся». Здесь прежде всего обращает на себя внимание высокая степень расчлененности семантического поля 'воевать'. Кроме глаголов с этим значением (ср. Брдтн са 'воевать' СС, 100; воквдтн 'воевать' СС, 121), в старославянском языке существовали глаголы, эксплицирующие само намерение начать военные действия (ср. ськирдти с а'собираться воевать, готовиться к нападению' СС, 636; твдрити са 'собираться, готовиться выступать против кого-либо' СС, 690; в*ъоржжлтн са 'вооружаться' СС, 148), а также их начало (ср. вдрити 'внезапно напасть' СС, 108; наплети 'напасть на кого-либо' СС, 350; приплети 'обрушиться, напасть' СС, 509; изити 'выступать в поход против кого-либо' СС, 254).

Кроме того, в старославянском языке имеется довольно большая группа глаголов, в деталях рисующих картину ведения боевых действий (попутно заметим, что в русском языке их эквивалентами являются чаще всего лишь описательные конструкции, ср. въпл'ъчити 'построить войско' СС, 148; опл'ьчити са 1) 'построиться в боевой порядок'; 2) 'расположиться лагерем' СС, 414; сънити са 'сойтись на поле боя, сразиться' СС, 661; подвигнжти с а 'вступить в бой' СС, 461; покорити 'помогать в бою' СС, 454; съпокрдти 'помочь в бою' СС, 665; ос'Ьсти 'подвергнуть осаде, осадить' СС, 422; пр'Ьс'Ьд'Ьти 'сидеть в засаде' СС, 552; окити 'окружить' СС, 392; окложити 'окружить' СС, 394; одрьждти 'обступать, окружать' СС, 406; остогати 'окружать, обступать' СС, 421; оуривдти 'окружать, теснить' СС, 744).

Однако самым ярким свидетельством воинственности сознания средневекового человека является удивительно большое для са-

крального языка (и в количественном и в качественном выражении, в плане разнообразия корневых основ) число глаголов со значением 'убить, умертвить, уничтожить' (ср. битн 'бить, убивать, забрасывать камнями' СС, 84; нзбнватн 'убивать, истреблять' СС, 249; искфи 'перебить (врагов)' // 'обезглавить' СС, 275; побить 'забить камнями' // 'убить' СС, 454; оуситн 'убить, умертвить' СС, 720; клатн 'убивать' СС, 284; порлзнтн 'сразить, поразить, убить' СС, 480; пр'кстдвлгатн перен. 'заставлять умереть' СС, 551; оуморнти 'умертвить, убить' СС, 736; оумрьтвити 'умертвить, убить' СС, 737; оуллрьтнтн 'умертвить' СС, 737; с-ьконьмати 'уничтожить, убить, истребить' СС, 652; гоувнтн 'уничтожать' СС, 180; погоуситн 'погубить, уничтожить' СС, 459; рдстрь^Атн 'уничтожить, сокрушить' СС, 578; С'ън'Ьдатн перен. 'истреблять, разорять, уничтожать' СС, 662; сътрА-сати перен. 'уничтожить' СС, 673; оупрдзнитн 'уничтожить СС, 743; оутопити перен. 'победить, уничтожить' СС, 752; попьрдтн 'попрать, уничтожить' СС, 480; потр^китн 'истребить, уничтожить, погубить' СС, 490; нсклзнтн 'уничтожить' СС, 264; нстрьтн 'истребить, разгромить, уничтожить' СС, 272; нсЬфн 'перебить (врагов)'// 'обезглавить' СС, 275; изллорити 'истребить, погубить' СС, 255; сътрьти 'уничтожить' СС, 672; рдзаргати 1)'разрушать'; 2)'уничтожать' СС, 566; рдзорнти 'разрушить, уничтожить' СС, 572; роушнти 'разрушать, уничтожать' СС, 585; рАздроушити 'разрушить, уничтожить' СС, 569), в то время как значения'о с т а в и т ь в живых'или'пощадить' передаются одиночными глаголами (ср. жнвнти 'оставить в живых' СС, 216; пофАД-кти 'пощадить' СС, 493).

Все эти глаголы характеризуют средневекового воина как человека, несущего смерть своим врагам и не боящегося погибнуть в сражении, о чем говорит довольно большая группа глаголов, одним из компонентов значения которых является сема 'погибнуть' (ср. пасти 'погибнуть (в битве)' СС, 442; съпдсти са 'пасть, погибнуть' СС, 664; изгыбнжти 'погибнуть' СС, 253; погыкнжти 'погибнуть' СС, 460; нсконьчлти са 'погибнуть, умереть' СС, 265; раздргатн са 'погибать' СС, 566; оумрьтв'Ьти 'умереть, погибнуть' СС, 737; оуллр-кти 'умереть, погибнуть' СС, 737). Характерно, что глаголов со значением 'сдаться в плен' в старославянском языке мы не обнаружили.

Как уже отмечалось ранее, воинственность сознания средневекового человека была во многом связана с дихотомичностью средневековой модели мира, в которой война и мир являлись ее стабильными компонентами, поэтому «наша» война против «них» воспринималась как «долг» и в некоторой степени как явление «сакральное», «священное», особенно когда ее вели против иноверцев: врагов побеждали (ср. одол'Ьти 'победить' СС, 405; np-fc долети 'победить'

СС, 537; сьдел'кти 'одолеть, победить' СС, 648; пов'кднти 'победить, поразить' СС, 454; поЕ'кжддти 'побеждать, поражать' СС, 455; оуто-пити перен. 'победить, уничтожить' СС, 752), преследовали, гнали (ср. гоннтн 'преследовать, гнать' СС, 174; изгонитн 'преследовать' СС, 252; погънати 'преследовать' СС, 459; тратати 'преследовать' СС, 700), захватывали в плен (ср. пл'книти 'взять в плен' СС, 452; погати 'взять в плен' СС, 495; iath 'взять в плен, схватить' СС, 807). И очень редко перед врагами отступали (ср. остжпати 'отступать' СС, 421).

Свидетельством воинственности сознания средневекового человека является и наличие в старославянском языке целого блока имен, имеющих в своем значении семы 'разорит-в;- разграбить, опустошить' (ср. пл'Ьнгати 'разорять, опустошать, грабить' СС, 452; попл^Ьнити 'разорить, опустошить' СС, 479; гракити 'отнимать, грабить' СС, 177; разгракнти 'разграбить, расхитить' СС, 568; расхитит 'расхитить, растащить' СС, 578), 'разрушить' (ср. окорнтн 'разрушить, снести' СС, 396; развратит» перен. 'разрушить' СС, 567; расказнти 'разрушить' СС, 575; съвр'кцш 'разрушить до основания' СС, 642; тълитн 'разрушать, губить' СС, 713), а также 'отнять' (ср. възати, нзатн, отати, oifiath, нстръгнжти, лнховатн, лншнти, оскл-днтн, оутоужднтн).

Глаголы говорят нам о том, что средневековые войны, впрочем, как и нравы, отличались не только хищническим характером, но и необыкновенной жестокостью (ср., например, глаголы нзбадати 'выкалывать (очи)' СС, 249; осл-Ьпнтн 'ослепить, лишить зрения' СС, 418; омрачнтн 'ослепить, сделать слепым' СС, 412; отьмнтн перен. 'ослепить' СС, 436; наснлнтн 'изнасиловать' СС, 353; прокостн 'проколоть, пронзить': нт» едннъ от*ь вошъ копнел\ь ел\оу ревра проводе СС, 518; пр'ккнватн 'ломать, переламывать (пр'ккнватн гол'кни)' СС, 533; скфи 'отсекать голову, обезглавливать' СС, 680; стрт»гатн 'строгать, скоблить (истязать), терзать': повел'к же и докл'к'го але^андра» по-в'ксивъше стръгатн* строужел\оу же ел\оу въз'пн СС, 630; ср. также следующие тексты: Повед'кшА принести олово и растопнвт»ше възл|'гати на очи; СъвАзавъше кго сьтворншА кмо\ оноуштж и гвоздил остры вънозиша въ оноуштж СС, 412; повел'к слоугал\ъ огнь нанести по вьсе-моу т£лоу кк> СС, 350). Вся эта группа глаголов довольно красноречиво свидетельствует о нравах средневекового общества.

Группа «молящихся» представлена в глаголе менее выразительно, чем в имени, зато более динамично. Это прежде всего небольшая группа глаголов, связанных с принятием решения посвятить себя служению Богу (ср. приил\ати ангельский окразт» 'постригаться в монахи' СС, 503; стрнфи 'постригать в монахи' СС, 629; постригати

'постригать (об обряде пострижения)' СС, 486; вт»зложитм 'дать монашеский обет' СС, 139; затворитм с а 'стать затвориником' СС, 232; испов'Ьд'Ьти 'дать обет' СС, 268; ов'Ьфати 'дать обет' СС, 402) и вести подвижническую, аскетическую жизнь (ср. троудитм са 'вести аскетический образ жизни' СС, 702; троуждати са 'вести подвижническую (аскетическую) жизнь' СС, 703; постнти са 'поститься' СС, 486).

Затем это довольно выразительная группа глаголов, связанных с исполнением богослужебных функций священников: совершать богослужение (ср. слоужмтм 'совершать богослужение' // 'служить, поклоняться (богу), славить бога'СС, 613), возводить в сан (ср. возводит» 'возводить в сан' СС, 132), освящать (ср. осватмти 'освятить' СС, 416; сватмтм 1)'освятить, сделать святым'; 2)'благословить'СС, 597), крестить, обращать в веру (ср. крьстмти 'крестить' СС, 296; пр-Ькрьфати 'осенять крестным знамением, крестить' СС, 543; оврафати 'обращать (в веру)' СС, 398), проповедовать (ср. вогословествмтн 'проповедовать, восхвалять бога' СС, 97; богословмти 'проповедовать, восхвалять бога' СС, 97; в'ьзв'Ьфати 'проповедовать' СС, 133; пропов-Ьдатм 'проповедовать' СС, 524), исповедовать (ср. дрьжатм 'исповедовать' СС, 197; нарнцатм 'исповедовать'СС, 352), наказывать, отлучая от церкви (ср. от'ьлл-матм 'отлучить от церкви' СС, 430) и, конечно, молиться (ср. мо-лити са 'молиться' СС, 332; молмтвоватм 'молиться' СС, 331; ов'Ь-фатм са 'молиться' СС, 402).

В этой группе глаголов обращает на себя внимание решение темы крещения. Судя по мотивации глаголов со значением 'крестить', крещение в сознании средневекового человека было связано, с одной стороны, с приобщением к знанию, к свету истины (ср. просв-Ьфатн 'крестить' СС, 526), а с другой — с обретением истинного зрения, утраченного во тьме язычества (ср. оск-Ьтитн 1) 'окрестить'; 2) перен. 'вернуть зрение' СС, 416; осв^факдти перен. 'давать зрение' СС, 416).

Наконец, третья, самая большая группа глаголов (выделяющаяся среди остальных разнообразием корневых основ и словообразовательных моделей), вокруг которой организуется вся семантическая сфера «молящихся», это группа, ключевым словом которой является глагол со значением 'восхвалять, превозносить', причем все эти глаголы, судя по старославянским текстам, относились к Богу (ср. Благодарьствмтм 'восхвалять' СС, 86; влагословеснтм 'вознести хвалу' СС, 88; влажнти 'восхвалять' СС, 91; оувлажнти 'восславить' СС, 720; велмматм 'превозносить С С, 110; кт.зкеличати 'восхвалять, славить' СС, 131; вт»зноситм са 'восхвалять' СС, 142; лшсъствовлти 'славить' СС, 306; похвадгатн 'восхвалять' СС, 492; хвалит» 'восхвалять, славить, прославлять' СС, 760; прнноснти 'воздавать хвалу'

СС, 508; въслдвитн 'восславить' СС, 152; прослдвлгатн 'прославлять' СС, 526; слдвословмтм 'славить, прославлять' СС, 609).

Однако лучше всего в глаголе выражена социальная группа «трудящихся», именно она позволяет составить представление о том, чем занимался средневековый человек, на что была направлена его созидательная деятельность. Здесь выделяется прежде всего целый блок глаголов физического действия, имеющих в своей семантической структуре семы 'трудиться' и 'работать'.

Материал старославянского языка свидетельствует о том, что понятия «трудиться» и «работать» различались в языковом сознании средневекового человека. В связи с этим отношение к труду в средневековом обществе было неоднозначным, -носкольку труд дифференцировался в зависимости от того, был ли это свободный труд (труд на себя) или труд подневольный (рабский труд).

Труд был связан с работой «на себя», о чем красноречиво говорят возвратные глаголы, обозначающие действие, направленное на себя или совершаемое в своих интересах (ср. потроудити са 'потрудиться' СС, 489; троудмти са 'трудиться' СС, 702; троужддти са 'трудиться' СС, 703), т. е. инициатором трудового процесса был сам человек. Труд соотносился с каким-то конкретным или абстрактным делом, с усилиями, прилагаемыми человеком к его исполнению (ср. троужддник земьнок 'труд на земле, земледелие' СС, 703; д'Ьланик 'труд, усилие' СС, 204).

Труд «на себя» был неотъемлемой жизненной необходимостью человека, о чем говорит хотя бы тот факт, что в языковом сознании средневекового человека понятия «жизнь» и «труд» были связаны между собой (ср. течении 'движение' // перен. 'труд' // перен. 'жизненный путь' СС, 694): оба концепта соотносились с идеей движения (ср. хож- -деник 1) 'ход, движение'; 2) 'образ жизни' СС, 763; двнадти са 'трудиться' СС, 185). И в этом проявлялась «плотская» мотивация труда.

Работа же имела социальную мотивацию, сам корень и значение этого слова отсылает нас к тому, что понятие «работы» соотносилось с идеей принудительного, подневольного труда (ср. ракота 'рабство, неволя' СС, 563; рдвотдти 'тяжело работать на кого-либо' СС, 563; поракотати 'окончить рабский труд' СС, 480), со служением кому-либо, т. е. с ущемлением свободы человека (ср. равотаннк 'служба, служение' СС, 563; сдоужьва 'услужение, помощь'// 'служба'// 'работа' СС, 614; рдЕОтвн'ь. 1) 'рабский'; 2) 'подвластный' СС, 564; рдво-тдти 'находиться в рабстве, быть рабом' СС, 563; пордвотдти 'стать слугой' // 'окончить рабский труд' СС, 480).

Однако и в том, и в другом случае труд связывался с тяжестью от прилагаемых человеком усилий (ср. тажькт» 'тяжкий, трудный' СС, 717; нетАждньнт» 'не требующий усилий, труда' СС, 377; троу-

дьнт»'трудный, тяжелый'СС, 703), с мучением и страданием человека (ср. Б'кдьнт» 'трудный, нелегкий' СС, 106; страдати 'трудиться, работать (тяжело, до изнеможения)' СС, 626; раеотатн 'трудиться, тяжело работать на кого-либо' СС, 563; троудити са 1) 'работать, трудиться, прилагать усилия'; 2) 'устать, изнемочь' СС, 702; мъноготроудьнт* 'многострадальный, многотрудный' СС, 336) и расценивался как неизбежное жизненное зло (Пс. 9: 28, 139:10)2.

Именно поэтому труд как преодоление этого зла во имя высоких нравственных идеалов и прежде всего ради спасения души воспринимался как мученический подвиг (ср. троудт»'труд'//'аскетическая жизнь, мученический подвиг' СС, 702). И в этом смысле он получал своеобразную духовную мотивацию, являя собой этический идеал, ибо троуждаькцт са стремится к тому, чтобы встать над тяжестью труда, познавая самого себя и силу своего духа. При этом «смысл трудовой деятельности христианство видело не в создании земных благ, ибо земные блага рисовались ничтожными, труд оказывался ценностью потому, что он воспитывал в человеке дисциплину и самоуничижение, способствовал преодолению лености, рождающей всевозможные пороки3, и в конечном счете подготавливал человека к будущей жизни» (Каждан 2000: 164). Эта духовная мотивация труда отражена и в Священном писании: докраа ко д'к'кни'к троудомь сьни-ска1жтт» с а (СС, 702). Однако такое осмысление труда было характерно лишь для праведников, «оглашенные» же видели в труде наказание (именно поэтому троудьникт» в их глазах — это 'подвижник' СС, 702).

Наличие в старославянском языке разных глаголов со значением 'трудиться' и 'работать' говорит о неоднозначном отношении средневекового человека к труду. А поскольку старославянский язык представляет конфессиональную культуру, то уместно было бы рассмотреть отношение к труду церкви. Однако и здесь мы сталкиваемся с противоречием, поскольку позиция церкви в моральной оценке труда была также неоднозначной.

С одной стороны, труд в глазах церкви получал низкую оценку, поскольку он являл собою кару господню за грехопадение Адама и Евы: Бог обрек род человеческий добывать себе хлеб в поте лица. «Эта библейская оценка труда как наказания вошла составной частью в этику христианского Средневековья. Безгрешное состояние человека, как и пребывание его возле Бога, не предполагало труда: Христос не трудился» (Гуревич 1984: 269). Верность этого суждения А. Я. Гуревича доказывает употребление глагола дкнэати са 'трудиться': господь не дкижн са СС, 185, т.е. с точки зрения христианской этики человек должен заботиться не о хлебе насущном, а о своей душе (вспомним следующие слова из Экклезиаста: «Оглянулся я

на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их, и вот все суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем» (Экклезиаст 2: 11).

С другой стороны, оценка труда в христианской теологии явно положительная: «Труд обуздывает плоть, вырабатывает самодисциплину и прилежание» (Гуревич 1984: 270). Ср. в связи с этим слова Антония Великого, который так говорит в своих «Духовных наставлениях»: «Тело надобно порабощать и утомлять трудом, ибо труд изгоняет праздность и обуздывает похоть» (Антоний Великий 1998: 157). И мы видим, что в старославянском языке труд находит свое морально-религиозное оправдание, поскольку он рассматривается как «подвиг», являя собой составную часть аскезьи£)б этом говорят глаголы троудити са и троуждатн са, одно из значений которых 'вести аскетический образ жизни, претерпевать мученический подвиг' (СС, 702). В старославянском языке просматривается даже своеобразная теология труда как занятия угодного Богу, который сам в течение шести дней был Творцом, «архитектором мира».

Материал старославянского языка дает нам представление о разном отношении к труду средневекового человека в зависимости от его социального статуса:

— с позиции «властвующих» и «сражающихся», труд, а точнее работа, «добывание материальных благ, грязные и тяжелые заботы о хлебе насущном были делом грубой черни» (Гуревич, 1984: 268), об этом говорят лексемы равотьник'ь 'слуга' СС, 564; рокнчифь 'слуга' СС, 582; тАждтель 'работник' СС, 717; наььти 'нанять' СС, 358; наи-мьникъ 'наемный рабочий' СС, 358, внутренняя форма которых отсылает к указанию на то, что труд этот был не свободный, а подневольный;

— с позиции «молящихся», труд — это «аскетический подвиг» (ср. лексемы троуждатн са 'вести подвижническую, аскетическую жизнь' СС, 703, троуднтн са 'вести аскетический образ жизни' СС, 703, троудьинкт» 'подвижник' СС, 703);

— с позиции «трудящихся», труд — это страдание и мучение (ср. страдати 'трудиться, работать (тяжело, до изнеможения)' СС, 626; троудитн са 1) 'трудиться'; 2) 'устать, изнемочь' СС, 702).

Поэтому, мечтая о вечной жизни в раю, средневековый человек представлял ее как жизнь, в которой нет страданий и мучений, и прежде всего земных страданий труда, связанных с ежедневной заботой о хлебе насущном (ср. члок'кка породьнааго гражданина кезъ земьнааго троужданига живжшта СС, 481).

Понятно, что при таком отношении к труду особую значимость приобретала помощь в труде (ср. помочь 'помощь' СС, 476; помо-

женнк 'помощь' СС, 475), которая рассматривалась как совместное действие (ср. сцукиство 'содействие, помощь' СС, 648; сцукиство-вдтм 'содействовать, помогать' СС, 648; съпомогдтм 'помогать' СС, 666) и как добровольное услужение (ср. слоуженмк 'услужение, помощь' СС, 613; слоужвкд 'услужение, помощь' СС, 614).

В труде ценилась не только помощь, но и усердие, старание, с которым человек исполнял свою работу (ср. посп'кшеннк 1) 'содействие, помощь'; 2) 'усердие' СС, 484; сггкшенмк 'усердие, старание' СС, 620; подвмэдник 'старание, усердие' СС, 461). Только в этом случае можно было рассчитывать на успех и извлечение хоть какой-нибудь пользы для человека (ср. crrfcxT» 1 ) усердие, старание'; 2)'польза' СС, 620). Таким образом, одним из критериев оценки труда становилась польза.

Попутно отметим, что в старославянском языке было два глагола с компонентом значения 'ничего не делать' (ср. прдздьновдти 'ничего не делать, быть свободным, праздным' СС, 497; оумльчдтн 'остаться в покое (ничего не делать в субботу)' СС, 736, ср. также млъвити 'беспокоиться, заботиться' СС, 330, т. е. состояние действия и бездействия, покоя в языковом сознании средневекового человека было связано с глаголами речи). А старославянский глагол со значением 'лениться' имел скорее морально-оценочное, нежели процессуальное значение, и относился, по-видимому, к состоянию души, нежели тела (ср. л'книтм са 'лениться, быть нерадивым' СС, 314; окл'кнмтм са 'облениться, стать равнодушным' С С, 394), ибо ленивый человек — это «тот, который дремлет, когда надо делать добро» (Флоря 2000:164).

Среди глаголов, обозначающих различные виды трудовой деятельности, самую большую группу образуют имена, относящиеся к традиционной трудовой деятельности сельского населения, и прежде всего, связанные с земледелием, а именно:

— с обработкой земли (ср. възд'Ьллти 'возделать (землю)' СС, 137; ордтм 'пахать' СС, 415; коплти 'копать, обрабатывать землю' СС, 290; въкопдтм 'вскопать' СС, 143; окопдтм 'окопать, окучить' СС, 409; мс-копдтм 'выкопать' СС, 265);

— с севом и посадкой растений (ср. скгатм 'сеять' СС, 679; Btcfcra-ти 'посеять' СС, 158; сддмти 'сажать растения' СС, 590; въсддмти 'посадить растение' СС, 150; рдзкмтм 'разбить сад' СС, 567);

— с уходом за ними, выращиванием (ср. пл^ктн 'полоть' СС, 452; «сплети 'выполоть' СС, 267; поливатм 'поливать' СС, 472; ндпдгатн 'орошать' СС, 350; въздрдстити 'вырастить' СС, 136; прозАкнжти 'вырастить, взрастить' СС, 520; съзорити 'довести до зрелости' СС, 650);

— со сбором урожая (ср. ськирдти 'убирать (урожай)' СС, 636; пожат и 'собрать урожай, сжать' СС, 466; въстръгдти 'срывать, вы-

рывать' СС, 156; чесдти 'собирать, снимать (плоды)' СС, 777; съва-зати 'связать' (в снопы) СС, 646);

— его обработкой (ср. просЬгати 'просеять' СС, 529; мл^ти 'молоть' СС, 331; съмл'Ьти 'смолоть' СС, 657; истирдти 'растирать, вылущивать' СС, 271).

Таким образом, глаголы говорят нам о земледелии как основном виде трудовой деятельности сельского населения, что подтверждает выводы историков о том, что средневековое общество было по преимуществу крестьянским. Значительно скромнее представлены другие виды трудовой деятельности, относящейся к производящему типу хозяйствования, а именно:

— животноводство, по-видимому, прежде всего ксщеводство и овцеводство (ср. въпрлфи 'впрячь' СС, 149; оседълдтн 'оседлать' СС, 417; съпати 'связать, стреножить' СС, 667; пасти 'пасти' СС, 443; оупдсти 'прокормить (на пастбище)' СС, 741; ц^стити 'кастрировать' СС, 776; стрифн 'стричь' (овец) СС, 629);

— различные ремесла, в частности, ремесла, связанные с обработкой камня (ср. извдгати 'изваять' СС, 250; нскфи 'высечь, вырубить' СС, 275), глины (ср.съплескдтн 'изваять, слепить' СС, 665; прнжд-гдтн 'прижигать, обжигать' СС, 502), металла (ср. рдстопити 'растопить, расплавить' СС, 577; ковдти 'ковать' СС, 286; оковдти 'покрыть металлом' СС, 409; острити 'острить, точить' СС, 421; нзо-стритн 'наточить' СС, 257; позлдтнтн 'позолотить' СС, 466), дерева (ср. р'Ьздтн 'пилить, рубить' СС, 587; пр^Ьтирдти 'пилить, перепиливать' СС, 553; тесдтн 'тесать, рубить топором' СС, 694; посЬкдтн 'вырубать, срубать' СС, 487; посЬфн 'вырубить, срубить' СС, 488), пряжи (ср. прлстн 'прясть' СС, 555; тъкдтн 'ткать' СС, 710; исчгь-кдти 'выткать' СС, 272), ткани (ср. сьшнти 'сшить' СС, 675);

— различные виды хозяйственной деятельности (ср. потр^Ькитн 'вычистить, прочистить (гумно)' СС, 490; повдпьнити 'побелить известью' СС, 455; стронтн 'чинить' СС, 630; наложит» 'разложить (огонь)' СС, 349; възгн'ктитн 'разжечь огонь' СС, 134; рдждефн 'разжечь' СС, 566 и т.д.).

В отдельную группу выделяются глаголы, связанные с приготовлением пищи и ведением домашнего хозяйства (ср. вдритн 'варить, готовить' СС, 108; възвдритн 'довести до кипения' СС, 131; готовдтн 'готовить' СС, 176; оум'кситн 'смесить (тесто)' СС, 740; пефн 'печь' СС, 445; ндслдднтн 'сделать сладким (пищу)' СС, 353; осолнтн 'посолить' СС, 419).

Нельзя не отметить и довольно значительную группу имен, связанных с земляными работами (ср. копдти 'копать' СС, 290; въкопдти 'вкопать' СС, 143; ископдти 'выкопать' СС, 265; подъкопава-

тн 'подкапывать' СС, 464; прокопатн 'прокопать' СС, 521; раскопати 1) 'раскопать, выкопать'; 2) 'срыть до основания' СС, 575; нздрыти 'вырыть' СС, 254; под'ърьггн 'подрыть, подкопать' СС, 465; оуглжБнти 'выкопать, углубить' СС, 726; растгртьгнжти 'разрыть' СС, 578) и строительством (ср. граднти 'строить' СС, 177; възгрдднтн 'возвести, построить' СС, 134; оградит» 'огородить' (оплотомт» оградити) СС, 405; преградит» 'огородить' СС, 535; ост~книти 'огородить стеной' СС, 421; зьдатн 'строить, возводить' СС, 242; съзнддтн 'строить, возводить' СС, 649; съзьддти 'построить, воздвигнуть' СС, 650).

В целом в старославянском языке лексика производящего типа хозяйствования заметно преобладает над глаголами, репрезентирующими присваивающий тип хозяйства, к которым относятся:

— охота (ср. ловит» 'охотиться' СС, 309; оуловити 'изловить, пой-' мать на охоте' СС, 734; оустр'клити 'подстрелить' СС, 749; лацати

'расставлять ловушки' СС, 318);

— рыболовство (ср. ловитн 'ловить (рыбу)' СС, 309; вт^метати 'забрасывать (сети)' СС, 145; завазати 'чинить сети' СС, 225; строи-ти 'чинить (сети)' СС, 630).

Нетрудно заметить, что семантическое пространство этой группы имен, в отличие от земледельческой, практически не расчленено и в языковом отношении проработано довольно слабо, о чем, пожалуй, лучше всего говорит тот факт, что понятия 'ловить рыбу' и 'охотиться' передаются одним и тем же глаголом ловптп.

Глаголам, так или иначе соотнесенным с трудовой деятельностью средневекового человека, противостоит маленькая группа лексем, имеющих значение 'отдыхать' (ср. почнвдти 'отдыхать' СС, 493; почитн 'отдохнуть' СС, 494), что красноречиво говорит о жизненных приоритетах нашего «героя», вся жизнь которого проходила в трудах праведных. ОДнако, отдыхая, он умел и любил повеселиться и радоваться жизни (ср. вбСблити са 'радоваться, веселиться' СС, 112; радо-вати са 'веселиться, радоваться' СС, 565; нгратн 'развлекаться, играть' СС, 246; поглоумити са 'порадоваться чему-либо' СС, 458; трд-пезл оукрдсити 'устроить пир' СС, 733). Сам глагол оупрдзнити са 'отпраздновать' СС, 743 говорит нам о том, что праздник в нелегкой жизни человека был только тогда, когда он был «праздным» (ср. праздьньствовдти 'праздновать' СС, 498), т.е. сама идея праздника была как бы производной от «действия, созидания», на что указывает и глагол творити, одно из значений которого 'праздновать' СС, 690.

Это были праздники с пением (ср. вт.сп'квати 'петь' СС, 154; про-гласити 'запеть' СС, 519), игрой на свирели (ср. пискати 'играть на свирели' СС, 447; свирдти 'играть на свирели' СС, 593; сопсти 'играть на свирели' СС, 619) и плясками (ср. пллсати 'плясать' СС, 452;

ликы ставити "устраивать пляски с пением' СС, 622; ликовати 'плясать, танцевать' СС, 306). В этих маленьких «праздниках жизни» он находил радость утешения (ср. оутгЬшати са 'радоваться' СС, 754).

И еще одна яркая особенность языкового сознания средневекового человека, характеризующая его как человека «коллективного», которому было свойственно стремление разделить со своим ближним его радости и тяготы жизни, и прежде всего тяготы труда (ср. троуднти са 'заботиться о ком-либо' СС, 702; съпомогати 'помогать, способствовать' СС, 666; сълик'ъствовати 'радоваться вместе с кем-либо, разделять чью-либо радость' СС, 655; сърадовати са 'радоваться вместе с кем-либо' СС, 667; сьираздьмьствовати 'праздновать совместно' СС, 666). Это чувство сопричастности, заботы о ближнем передают глаголы промыслити 'позаботиться' СС, 522; оузь.р'Ьти 'постараться, позаботиться' СС, 731; ст.мотрити 'заботиться' СС, 657; пефи са 'ухаживать, заботиться, печься' СС, 445; разоулгкти 'обратить внимание на кого-либо, заботиться' СС, 573; млъвитн 'беспокоиться, заботиться' СС, 330; радити 'заботиться, беспокоиться' СС, 565; прилежат» 'заботиться о ком-либо' СС, 505. Более того, в старославянском языке существовал даже префикс съ-, с помощью которого в глаголах актуализировалась идея 'совместного действия'. Иногда она выражалась в значении слова эксплицитно (ср. сьпожити 'пожить совместно с кем-либо' СС, 666; ст.пр'ЬБывати 'быть, оставаться с кем-либо' СС, 667; сьпогрети 'похоронить вместе с кем-либо' СС, 666), а иногда - имплицитно, через синтагматику глагола (ср. съвт»-прашатн с а 'обсуждать, рассуждать между собой' СС, 642; ст.в'кцла-вати са 'договариваться, уславливаться' СС, 645; съдроужити 'сдружить, подружить' СС, 648 и т. д.).

Но особенно ярко эта идея «коллективности» сознания средневекового человека выражалась в его стремлении присоединиться к кому- или чему-либо, стать участником совместных действий, что нашло отражение в существовании целого класса разнокоренных глаголов, объединенных значением 'присоединиться' (ср. прнгваж-дати са 'присоединяться' СС, 501; прии'ксити са 'присоединиться' СС, 507; приступит» перен. 'примкнуть, присоединиться' СС, 512; причАСтити са 'стать соучастником, сопричастником к чему-либо, присоединиться к кому-либо' СС, 514; прилагати са 'присоединяться' СС, 505; прилепит» са 'присоединиться' СС, 506; причетати са 'присоединиться, причислиться' СС, 514; съвт.коуплгати са 'соединяться, присоединяться' СС, 642).

Глаголы рисуют нам и картину дифференциации средневекового общества и в плане отношения человека к собственности как критерия его социального статуса, причем так же, как и в имени, в глаголе

словообразовательно маркируется чаще всего состояние социальной ущербности человека (ср. ракотати 'находиться в рабстве, быть рабом' СС, 563; слоуговати 'служить, быть слугой' СС, 613), его нищеты и бедности (ср. лншлти са 'терпеть лишения, нуждаться' СС, 309; ОЕнифдти 'обеднеть, обнищать' СС, 395; ооукожатн 'обеднеть, обнищать' СС, 437; хлжпати 'нищенствовать, побираться, просить милостыню' СС, 762). Глаголов с противоположным значением представлено значительно меньше (ср. когатити са 'богатеть, быть богатым' СС, 94; гокь&евати 'жить в изобилии' СС, 172; потаплгати са 'утопать (в богатстве)' СС, 488). Разное языковое внимание к этим двум группам глаголов не может не наводить на мысль, что отношение к богатству в средневековом обществе было однозначным. Богатство не входило в систему моральных ценностей христианства, поэтому оно не являлось самоцелью для человека, а рассматривалось лишь как возможность реализации им такой христианской добродетели, как щедрость.

Глаголы старославянского яыка позволяют составить представление и о таком общественном институте Средневековья, как семья, в частности о существовавших в средневековом обществе брачных отношениях, поскольку среди глаголов, репрезентирующих эту тематику, отчетливо выделяются несколько тематических групп:

— первую образуют глаголы, указывающие на то, что бракосочетанию предшествовало обручение (ср. окржчнтн 'обручить' СС, 399; поржчнти 'обручить' СС, 482), причем субъектом действия в этом процессе выступало некое третье лицо, ответственное за судьбу вступающих в брак (ср. женити 'женить' СС, 216; оженити 'женить' СС, 407);

— вторую образуют глаголы, в которых субъектом действия выступает сам мужчина, «берущий» жену (ср. поиматн 'брать в жены' СС, 467; погати женж 'жениться' СС, 495; женити са 'жениться' СС, 216) или приводящий ее в свой дом (ср. приводити женж 'жениться' СС, 500);

— третью образуют глаголы, в которых субъектом действия выступает уже женщина (ср. посагати 'выходить замуж' СС, 482; по-сагнжтн 'выйти замуж' СС, 482), для которой важна сама идея «брака»; именно эта основа выступает в качестве мотивирующей в глаголе посагнжти (ср. ц-слав. посагь 'брак' Дьяченко 1:460);

— последнюю группу образуют глаголы, в которых акцент делается на участии обоих лиц, причем в одном случае актуализируется идея связанности супругов, их совместной жизни (ср. съпрАгнжти са, съпрАфн са 'пожениться' СС, 667), а в другом — доминирует «женское начало» (ср. оженити са 'пожениться' СС, 407).

Старославянские глаголы говорят и о том, что браки могли быть расторгнуты, причем инициатором расторжения брака мог быть не только мужчина, но и женщина (ср. поустити женл, мжжа 'развестись' СС, 556; оттлоустити са 'развестись' СС, 432; разлжчлти са 'разводиться' СС, 571). Существовала даже традиция бракоразводного письма, которое получали разведенные супруги (ср. кънигы распоустьныьь 'бракоразводное письмо' СС, 576: 1.же аште поустичгъ ж6нж св01л длстт» ей кънигы рдспоустьныьь СС, 576).

Таким образом, брак в средневековом обществе, судя по материалу старославянского языка, был в известном смысле формализован, так как он должен был оформляться специальными обрядами, включавшими в себя церковное венчание (причем, по-вщдамому, в строго определенные дни, ср., например, следующий текст: вт» вьскр Ьшение ко ни женАтт» са ни посагаьктт» СС, 482). И здесь отразилось несомненно византийское влияние, так как историки обнаружили «любопытный документ IX в. — послание папы римского Николая I, который прямо отметил различие византийской и западной практики: в то время как греки объявляли греховным брак, заключенный вне церкви, в средневековом Риме сохранялся принцип „брачного согласия" как достаточного условия создания семьи» (Каждан 2000: 55), ср. в связи с этим старославянское сочетание чьстьныи вракъ.

Нельзя также не отметить, что в христианской морали было неоднозначное отношение к браку: с одной стороны, брак объявлялся ценным даром божьим (поэтому внебрачные связи сурово карались), а с другой — целомудрие расценивалось как добродетель и безбрачие ставилось выше брака, так как непосагьшнга ко печетт» са о господи (СС, 482).

Старославянский язык дает возможность взглянуть на средневекового человека не только в социокультурном аспекте, но и с точки зрения тех межличностных отношений, которые существовали в обществе. При этом в глаголе так же, как и в именах, акцент делается прежде всего на детерминации зла, а поскольку зло многогранно, то оно словообразовательно маркируется с самых разных точек зрения. Отсюда чрезвычайная детализированность сферы недобрых отношений людей, построенных на обмане, коварстве, лжи и вероломстве. Именно поэтому число глаголов, имеющих в своем семном составе компонент 'причинять зло', почти вдвое превышает глаголы, обозначающие добрые отношения между людьми. Приведем лишь некоторые, самые яркие из них, ср.:

— причинить зло, вред, мучения и страдания (ср. вр'Ьднтн 'причинить вред, повредить' СС, 124; зт»лоеовлти 'вредить, причинять зло' СС, 240; з'ь.лотворити 'совершать зло, вредить' //

'порочить' СС, 241; лжкавьноватн 'причинять зло' СС, 319; напасть-ствовати 'причинять зло' СС, 350; отпустит» 'навредить, причинить вред' СС, 435; пр'кизноурнти 'причинить вред' СС, 542; острастити 'причинить страдания, заставить мучиться' СС, 421; заморит» 'замучить' СС, 229; мжчнти 'мучить' СС, 344; прмтжжати 'мучить' СС, 514; скръкитм 'мучить' СС, 607; съкроушити 'замучить, измучить, истерзать' СС, 653; томитн 'мучить' СС, 699);

— строить козни (ср. коватн 'строить козни' СС, 286; лжкавь-новати 'строить козни' СС, 319; напастьствовати 'строить козни' СС, 350; плести 'строить козни' СС, 449; проказьл'ктн 'строить козни, злоумышлять' СС, 521; съв'кфаватн ' замышлять (дурное), строить козни' СС, 645);

— клеветать, злословить (ср. въсхоулитн 'хулить, поносить, оскорблять' СС, 157; зазьр'кти 'тайком порочить, поносить' СС, 226; зълословитн 'злословить' СС, 240; клеветатн 'клеветать' СС, 284; навадитн 'оклеветать' СС, 345; нлржглти са 'порочить, поносить' СС, 353; облдитн 'оклеветать' СС, 390; облыглтн 'ложно обвинять, клеветать' СС, 394; поноснтн 'ругать' СС, 478; раздражатн 'возбуждать против кого-либо, поносить, ругать' СС, 569; шьпътлти перен. 'нашептывать, клеветать, оговаривать' СС, 791; оукаргатн 'порочить, поносить' СС, 732; оульстнти 'оболгать, оклеветать' СС, 735; оурн-цатн 'поносить, чернить' СС, 744);

— обманывать, лгать (ср. бллзнитн 'обманывать' СС, 91; льстнтн 'обманывать' СС, 313; лъгатн 'лгать' СС, 311; овръпътитн 'обмануть' СС, 398);

— пренебрегать, презирать и унижать (ср. невр'кфн 'пренебрегать' СС, 359; нерадити 'пренебрегать, презирать' СС, 375; овид'кти 'презирать, пренебрегать' СС, 391; въм'крнтн 'унизить' СС, 145; зълобнтн тпорочить, унижать' СС, 240; оукорнтн 'опозорить, унизить' СС, 732; оумллгати перен. 'унижать, умалять' СС, 735; оуничьжлтн 'унижать' СС, 740);

— замышлять дурное, угрожать, мстить (ср. лихомысли-ти 'замышлять дурное' СС, 308; лнхосътворити 'совершить что-либо дурное' СС, 308; претит и 'грозить, угрожать' СС, 553; досаждлти 'порочить, оскорблять, угрожать' СС, 195; мьфатн 'мстить, наказывать' СС, 339);

— предавать поруганию, осмеивать (ср. поржгатн 'осмеивать, предавать поруганию' СС, 481; посмигатн са 'надсмеяться, осмеять' СС, 484; оусмнгатн са 'надсмеяться' СС, 745);

— ругать, оскорблять, упрекать (ср. въспр'ктитн 'упрекнуть' СС, 154; въстАэатн 'упрекнуть' СС, 156; досадити 'опорочить, оскорбить' СС, 195; зазьр'кти 'упрекать, укорять' СС, 226; поиматн

'обвинять, упрекать' СС, 467; поноснтн 'поносить, ругать' СС, 478; рдздрлжАти 'возбуждать против кого-либо, поносить, ругать' СС, 569; оукорнтн 'оскорбить, опозорить, унизить' СС, 732; хоуЛнти 'оскорблять, ругать' // 'обвинять' СС, 768);

— ссорить, ссориться (ср. съвджддтн'ссорить, подстрекать к ссоре' СС, 639; котордтн 'ссориться' СС, 292; пр^рефи 'поссориться, вступить в пререкания' СС, 549);

— питать вражду, злобу, ненависть (ср. врАжьдовдтн'питать вражду, злобу, ненависть' СС, 122; възнендвнд'кти 'возненавидеть' СС, 141; ненлвид'кти 'ненавидеть' СС, 368);

— огорчать, обижать (ср. оскрт»Блгатн 'огорчать' СС, 417; сътажнтн перен. 'огорчить, опечалить' СС, 674; окнд'кти 'обидеть' СС, 391);

— предавать (ср. придти 'предать, выдать' СС, 536; отългЬ-тдти са 'отрекаться' СС, 431);

— проклинать (ср. клати 'проклинать, клясть' СС, 286; прокли-ндтн 'проклинать' СС, 521).

Такое множество глаголов, связанных с обозначением зла в межличностных отношениях, не может не свидетельствовать о существовавшей в средневековом обществе определенной моральной концепции этих отношений, главным принципом которой было недоверие и осторожность.

Однако несмотря на обилие этих глаголов, рисующих отношения людей Средневековья в темном свете, в старославянском языке получили словообразовательное маркирование и противоположные качества человека, который способен был все простить и прийти на помощь в трудную минуту. Об этом красноречиво говорит следующая, хотя и небольшая, но довольно выразительная группа глаголов со значением:

— простить (ср. отт»дати 'простить, отпустить грехи' СС, 429; отъпоустнтн 'простить' СС, г432; отърлдитм 'простить' СС, 433; оста-витн 'простить' СС, 419; прАфдти 'прощать' СС, 498; простит» 'простить (грехи)' СС, 527; оц'кфдтн 'прощать' СС, 439). Попутно заметим, что в старославянском языке практически отсутствуют глаголы со значением 'извиниться' (единственный глагол оттфицлти с а 1)'отказываться от чего-либо'; 2)'извиняться, оправдываться' СС, 434 не выражает эксплицитно этого значения), хотя сознание вины средневековому человеку, естественно, было знакомо (ср. пргквргЬдн-ти 'провиниться' СС, 534; пр'Ьгр'Ьшнтн 'провиниться, согрешить' СС, 535; ст.гр'кшити 'согрешить, провиниться в чем-либо' СС, 647);

— утешать, поддерживать, успокаивать, сочувствовать (ср. кротнтн 'успокаивать' СС, 294; поколоти 'посочувствовать'

СС, 454; отишдти 'успокаивать' СС, 424; чгЬшнти 'утешать, успокаивать, уговаривать' СС, 716; оут^Ьшлти 'утешать, ободрять' СС, 754; оустдвити 'успокоить' СС, 746; оув*Ьфдвдти 'поддерживать' СС, 724; оугоднтн 'успокоить, примирить' СС, 726; оумнрнтн 'умиротворить, успокоить' СС, 736; оутолити 'успокоть, уговорить, смягчить (словом)' СС, 752; покоитн 'успокоить' СС, 470; пр-Ьпокоити 'успокоить' СС, 548);

— благодарить (ср. клдгоддритн 'благодарить, восхвалять' СС, 86; клагоддрвствовднтн 'благодарить' СС, 86; хвЛЛ"т*и благодарить' СС, 760);

— чтить и уважать (ср. чисти 'чтить, почитать' СС, 779; чвстн-ти 'почитать, чтить, уважать' СС, 786; клднгати са 'почитать' СС, 284; поклонити са 'оказать почет' СС, 469);

— любить и дружить (ср. блдгоизволити'возлюбитького-либо' СС, 87; вт.клдговолити 'возлюбить' СС, 127; вт.злюкити 'полюбить' СС, 139; оклюкнти 'полюбить, возлюбить' СС, 395; приьхти 'полюбить' СС, 516; хот'Ьти 'относиться доброжелательно, быть расположенным к кому-либо, желать добра кому-либо' СС, 764; сьдроу-жити 'сдружить, подружить' СС, 648).

В связи с этим интересно обратить внимание на то, как решается тема «любви» в старославянском языке. Любовь (ср. възлювлкннк 'любовь' СС, 140; прилюклкннк 'любовь' СС, 506) в языковом сознании средневекового человека была многозначным понятием. Причем, судя по материалу старославянского языка, в его сознании различались божественная любовь (любовь к Богу) и любовь земная (любовь к ближнему).

Любовь к Богу (ср. коголюкикт» 'любящий бога, набожный' СС, 96; Хрвстолюкт.ввн'ь 'христолюбивый' СС, 767), создавшему мир из любви, — это была"«Истинная Любовь», ибо, как учило христианство, когъ любы естт» ижт» пргЬкывдбтть вт» люеъви вт» коз*Ь пр'Ькывлеп» (СС, 317). В Боге и через Бога средневековый человек приходит и к осмыслению любви.

«Истинная Любовь» — это любовь высокая и почтительная (нн-штинхт» прмлювькнмга св*Ьтвлоств СС, 506), определяющая и направляющая всю жизнь человека, его помыслы и идеалы. Именно об этой любви говорит св. апостол Павел в своем послании к Коринфянам:

«Если я языками людей глаголю и даже ангелов, — любви же не имею, являюсь медью я звенящей или кимвалом звучащим. И если пророчество имею и знаю тайны все я, и всю науку, — и если веру всю имею, чтобы горы преставлять, — любви же не имею: нет пользы мне. И если все раздам имущество свое и если тело я предам свое, чтобы быть сожженным, — любви же не имею: нет пользы мне» (1 Кор. 13:1-3).

Старославянский язык говорит и о сострадательной любви Бога к человеку, ибо любовь Христова объемлет всех (ср. члок'кколюкьць 'тот, кто любит людей': ^ко елдгы члов'кколюЕець, еогъ. ней СС, 781; члов'Ьколюбнвт» 'человеколюбивый': т'км' же члов-Ьолюенвын еогъ не хотан сьмрьтн гр'Ьш'ьнынм'ь СС, 781; члов'Ъколюеьствьн'ъ 'человеколюбивый' СС, 781).

«Истинная Любовь» воссоединяла человека с Богом, через любовь происходило обожение человека, который не плотью, а духом стремился походить на Бога, ибо главная заповедь человека, живущего духом — поступать по духу, т. е. стремиться делать добро.

Поэтому и земная любовь в языковом сознании средневекового человека — это возвышенное, святое чувство, дарованное как благо и ниспосланное человеку Богом, «Подателем и Родителем приязни и любви» (Дионисий Ареопагит 1994: 129), это любовь, обращенная к духовному началу в человеке, к сфере его нравственности (ср. да Елдемт» вт» нстнннж т*кло еджо не т*клесд кт» сеБ'Ь сългЬшлькште нъ доучил кт> сев'к сьвжзомь, люеовънымь, совт.коупл'Ькште СС, 317). Отсюда заповедь христианской любви к ближнему (ср. господ! Боже нлшъ здпов'кдавы ндмъ люентн дроугъ дроугд СС, 315).

Таким образом, любовь мыслилась прежде всего как состояние духа человека, как его духовная связь с людьми, которым он сострадает, ибо всякая любовь — сострадание. Эта любовь осмыслялась как Благо, поэтому любить (ср. оелюентн 'полюбить, возлюбить' СС, 395; прилюклеатн 'любить' СС, 506) в сознании средневекового человека — это «изволять благо» (ср. влдговолнтн 'благоволить, любить' СС, 85; блдгонзволнтн 'возлюбить кого-либо' СС, 87; въелдговолнтн 'возлюбить' СС, 127), а любое елдгонзволкннк — это 'добродетель' СС, 88. Ср. также известные слова св. апостола Павла: «Любовь не делает ближнему зла... любовь есть исполнение закона» (Рим. 13:10).

О важности этого понятия для языкового сознания средневекового человека косвенно свидетельствует и тот факт, что в старославянском языке понятие «любви» дифференцировалось в зависимости от того, к кому была обращена любовь (ср. чадолюбъ 'любящий детей' СС, 788; лювостраньннк 'гостеприимство' СС, 317; лювострднЕНт» 'гостеприимный' СС, 317; ЕрдтолюЕнк 'братская любовь' СС, 101; ннфелювнк 'любовь к бедным' СС, 381; лювоннфь 'любящий бедных' СС, 316).

Эта высокая идеально-духовная любовь могла проявляться не только к людям, но и к знаниям, мудрости (ср. фнлософнпх 1) 'стремление, любовь к глубоким знаниям, мудрости'; 2) 'умудренность, премудрость' СС, 758; люеовыча прил.-прич. 'любознательный' СС, 316). Поэтому, естественно, эта любовь одобрялась.

Однако старославянский язык говорит и о другой любви человека — любви плотской, связанной со страстью, влечением, физиологическими желаниями, «являющейся на самом деле не любовью, но ее образом, или скорее отпадением от Истинной Любви» (Дионисий Ареопагит 1994: 125), ср. любы 1)'любовь'; 2)'страсть, влечение'// любы д'Ьгати 'блудить, прелюбодействовать' СС, 317; любнти 1) 'любить'; 2) 'хотеть' СС, 315; възлюбити 1) 'полюбить'; 2) 'захотеть, пожелать' СС, 139; в-ъсхот-Ьтн 1)'пожелать'; 2)'проявить благосклонность, полюбить' СС, 157. Эта «частичная любовь, приличествующая телам», любовь ко всему земному, плотскому не находила одобрения в языковом сознании средневекового человека, что отчетливо видно в значениях следующих имен: плтътголюбивтъ 'сластолюбивый' СС, 450; любоил\гЬньнть 'корыстолюбивый, алчный' СС, 316; сьревро-лювьць 'сребролюбец, корыстолюбец' СС, 677; хоулолювнвт» 'любящий все порицать' СС, 768), и особенно в лексемах любод^нць 'блудник' СС, 316; пр'Ьлювод'Ьи прил. в знач. сущ. 'прелюбодей' СС, 545; любодейство 'прелюбодеяние' СС, 316; лювод^ганик 'прелюбодеяние' СС, 316; пр'Ьлювод'Ьиство 'прелюбодейство' СС, 545; пргЬлюБОДгЬганнк 'прелюбодеяние' СС, 545; влжжденнк 'прелюбодеяние' СС, 94. Сама словообразовательная структура этих имен говорит о том, что прелюбодеяние в сознании средневекового человека осмыслялось как преступание, а потому осквернение божественной любви.

Это разное понимание любви — как идеально-духовной и как плотской — особенно ярко отразилось в значениях глаголов въсхо-тЬтм и вт.злюбити, отсылающих, с одной стороны, к плотским чувствам и желаниям человека (не случайно синонимами глагола въсхо-тЬтн являлись глаголы вт.ждел'Ьти и похотйти, а глагол хотЕтн выступает в качестве мотивирующего в девербативе хоть 'любовник' СС, 763, ср. также дериваты от глагола похотйти: похоть 'вожделение, похоть' СС, 493; похотьнт» 'похотливый' СС, 493; похот^ннк 'желание, влечение' СС, 493), а с другой — к чувству духовному, которое могло быть обращено не только к человеку, но и к Богу (ср. вт.злю-биши господа бога своего от всего сръдьцА твоего СС, 139).

Однако и в том, и в другом случае любовь в сознании человека была связана с проявлением своей самости, своего желания и воли, а также готовности пойти ради любви на страдания, на что указывает глагол прнььтн 1) 'полюбить'; 2) 'перенести, претерпеть': теке рдд1 npihbCb поношеше СС, 516.

Интересно, что если понятие «любовь» довольно хорошо выражено в старославянском языке, причем как лексически, так и словообразовательно, то другое человеческое чувство, дружеское, оказывается лексически практически не проработанным (ср. единичные

лексемы дроужькд 'дружба' СС, 197; прнгазнь 'дружба, приязнь, преданность' СС, 5164). Это не значит, конечно, что средневековому человеку это чувство было не знакомо или чуждо, однако оно, по-видимому, органически не входило в его жизнь и не затрагивало сферу межличностных отношений, на что косвенно указывает и обилие глаголов, передающих идею зла в межличностных отношениях, в которых нередкими были предательство, коварство и обман. И лишь жена была, по-видимому, тем близким человеком, который и был единственным другом в жизни (ср. подроужик 'жена' СС, 463).

Все эти глаголы переводят нас в иную сферу бытия средневекового человека — духовную, причем и здесь так же, как и в имени, выделяется довольно большая группа глаголов, характеризующих человека прежде всего в его отношении к Богу. Глаголов, в которых эта идея выражалась бы эксплицитно, через корневую морфему, в отличие, например, от имен прилагательных, довольно мало (ср. когосло-весьствовдтн 'проповедовать, восхвалять бога' СС, 97; когословнти 'восхвалять бога' СС, 97), значительно чаще она выражается через систему значений глагола (ср. елагочьстовдти 'быть набожным, благочестивым' СС, 90; гов'Ьтн 'быть набожным, богобоязненным' СС, 173), при этом словообразовательное маркирование получает, как правило, не набожность и благочестие, а, наоборот, безбожие и богохульство (ср. блазннтн са 'богохульствовать' СС, 91; власвнмнсатн 'богохульствовать' СС, 117; нечьствовдти 'быть безбожным, нечестивым' СС, 378; хоулнтн 'богохульствовать' СС, 768; хоуловдти 'богохульствовать' СС, 768).

С этой группой лексем соотносятся глаголы, называющие всевозможные прегрешения человека (ср. пр'Ьгр'Ьшнтн 'провиниться, согрешить' СС, 535; пр'кстж.пнтн 'согрешить' СС, 552; облдзнитн са 'сойти с истинного пути' СС, 392; съблазнитн са 'впасть в грех' СС, 637; сьврлтитн са 'сбиться с истинного пути' СС, 640; сьгр'Ьшлти 'грешить' СС, 647; съгр'Ьшити 'согрешить' // 'провиниться в чем-ли-бо' СС, 647). При этом пороки, рисуемые глаголом, в принципе те же, которые обозначены именами, т. е в них человек оценивается через отношение к Богу, к другим людям и через отношение к себе, к своему телу, к его инстинктам, что говорит об устойчивости представлений средневекового человека о добре и зле, ср.:

— злодейство, склонность ко з л у (ср. з'ьлоковдтн'причинять зло' СС, 240; зт.лотворнтн 'совершать зло' СС, 241; оузловнтн 'причинить зло' СС, 731; лжкавьноватн 'причинять зло' СС, 319); изобретательность на зло (ср. прокдзьл'Ьтн 'злоумышлять' СС, 521; ндпдстьствовдтн 'строить козни' СС, 350); ненависть (нендвнд'Ьтн 'ненавидеть' СС, 368; втъзнендвндтЬтн 'возненавидеть'

СС, 141); враждебность (ср. вражьдовати 'питать вражду, злобу' СС, 122);

— злословие и злоречивость (ср. зълословити 'злословить, поносить' СС, 240; хоулнти 'оскорблять, ругать злословить' СС, 768; послинати са 'надсмеяться, осмеять' СС, 484; поржгати са 'насмехаться' СС, 481); сварливость (ср. хоулити 'оскорблять, ругать' СС, 768; поносит» 'ругать' СС, 478; раздражат» 'поносить, ругать' СС, 569; прЕреф» 'поссориться, вступить в пререкания' СС, 549; которатн 'ссориться' СС, 292);

— предательство (ср. пр^Ьдатн 'предать, выдать' СС, 536; остати са 'отказаться, отречься от чего-либо' СС, 420; отъстжпити 'отказаться'// 'отступить (от веры)' СС, 422; оттъметатн са 'отрекаться, отказаться' СС, 430; отт.врафати са 'отказаться, отступаться от чего-либо' СС, 427); обман (ср. клазнити 'обманывать'СС, 91; льстит» 'обманывать' СС, 313; прельстит» 'обмануть, ввести в заблуждение' СС, 544; овр'ьп'ьтити 'обмануть' СС, 398); ложь (ср. л'ьгати 'лгать' СС, 311; оульстити 'оболгать' СС, 735); клевета (ср. оклеветати 'клеветать' СС,408); лукавство (ср. ллкавьноватн 'причинятьзло' СС, 319);

— жестокость (ср. ожестити са 'ожесточиться' СС, 407; остра-стити 'причинить страдания, заставить мучиться' СС, 421; окам'Ь-нити 'ожесточить, сделать грубым, бесчувственным' СС, 408; толшти 'мучить' СС, 699; оудржчнтн 'измучить' СС, 729; сътжжати 'притеснять, мучить' СС, 674; заморит» 'уморить, замучить' СС, 229; мжчи-ти 'мучить' СС, 344; скрт»Еити 'мучить' СС, 607; съкроушити 'замучить, измучить, истерзать' СС, 653);

— гнев (ср. гн^вати са 'сердиться, гневаться' СС, 171; прогн*Ьва-ти са 'разгневаться, прогневаться' СС, 519; разгор*кти са перен. 'разгореться, воспылать (гневом)' СС, 568; гарнтн са 'гневаться, сердиться' СС, 797), который нередко передается как каузативное чувство (ср. гн^вити 'сердить, гневить' СС, 172; прогн^ватн 'разгневать, прогневить' СС, 519; разгн^витн 'разгневить, рассердить' СС, 568; съгн'Ьвати 'рассердить, разгневать' СС, 646). Актуальность маркирования этого человеческого порока становится особенно очевидной на фоне единичного глагола с противоположным значением (ср. по-тЬфнтн 'подавить гнев' СС, 491);

— гордыня (ср. вель.р'Ьчеватн 'кичиться, превозноситься' СС, 112; величатн 'гордиться' СС, 110; кельмждровати 'быть самонадеянным' СС, 112; в'ъзноснтн са 'гордиться, кичиться' СС, 142; прЕв'ъз-носнти са 'кичиться, превозноситься' СС, 535; надыматн са перен. 'гордиться' СС, 347; надоутн са 'возгордиться' СС, 346; разгр'ъдНггн 'возгордиться'СС, 569); хвастовство (ср. хвалитн са'хвастаться, кичиться' СС, 759; кычитн са 'кичиться, хвастаться' СС, 302);

— разврат (ср. клждитн 'развратничать' СС, 93); прелюбодеяние (ср. пр'Ьлюкод'Ьгатн 'прелюбодействовать' СС, 545; проклл-дити ça 'совершить прелюбодеяние, нарушить верность' СС, 518; ськлждитн 'предаться разврату' СС, 638; растьл'Ьти 'развратиться, совратиться' СС, 578);

— воровство (ср. красти 'красть' СС, 293; окрлстм 'обокрасть' СС, 409; изноурнтн 'захватить, похитить' СС, 257; въсхытнтн 'похитить, взять' СС, 157; въсхкатнтн 'похитить' СС, 157);

— зависть (ср. възавид'Ьти 'позавидовать' СС, 130; завнд'Ьтн 'завидовать' СС, 224; позавнд'Ьти 'позавидовать' СС, 466; рьвьновати 'завидовать' СС, 587);

— нечестивость и безбожие (ср. нечьствовати 'быть безбожным, нечестивым' СС, 378); богохульство (ср. власвиллнсатн 'богохульствовать' СС, 117);

— несправедливость (ср. не оправьдити 'совершать несправедливость' СС, 415; пр'Ьокнд'Ьтн 'обойтись несправедливо с кем-либо' СС, 547);

— непослушание (ср. пр'Ьслоушати 'ослушаться, не подчиниться' СС, 550; ослоушати са 'ослушаться, не повиноваться' СС, 418);

— обжорство (об этом пороке красноречиво говорят глаголы отл'ъст'Ьти 'ожиреть' СС, 424 и оуглгъсттктн 'ожиреть' СС, 752, на базе которых развилось переносное значение 'очерстветь'); пьянство (ср. оупнвати 'напиваться (допьяна)' СС, 742; оупнти са 'напиться допьяна' С С, 742);

— лень (ср. л'Ьннтн са 'лениться, быть нерадивым' СС, 314; ок-л'Ьннтн са 'облениться, стать равнодушным' СС, 394).

Такое обилие глаголов, обозначающих прегрешения средневеко- . вого человека, большая часть из которых связана с прегрешениями перед Богом и ближними, говорит о том, что именно христианство определяло этические нормы средневекового общества (ср. отрывок из послания св. апостола Павла к Галатам: «Дела плоти известны, они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, идолослу-жение, волшебство, вражда, ссора, зависть, гнев, распри, разногласия, ереси, ненависть, убийства, пьянство, бесчинство и тому подобное. Предваряю вас, как и прежде предварял, что поступающие так Царства Божия не наследуют»).

Однако старославянский язык не только «обвинял» средневекового человека, но и рисовал тот личностный идеал, который определял нормы средневекового общества, а главное — ценностный стержень его культуры. И хотя на фоне прегрешений средневекового человека его добродетели представлены старославянским языком довольно скромно, однако именно в них отражалось сознательное

или бессознательное стремление к идеалу. Главными среди этих добродетелей были: набожность (гов^ти 'быть набожным, богобоязненным' СС, 173); благочестивость (блдгочьстовдти 'быть набожным,благочестивым'СС,90); способность творить добро (БЛАГодЕгати'делать добро'СС, 87), сочувствовать и сострадать (побол^ти 'посочувствовать' СС, 454; попецш 'почувствовать сострадание' СС, 479); милосердие (мнлосрьдовдтм 'проявлять милосердие, сострадание' СС, 326); способность прийти на помощь, позаботиться о ком-либо (посггЬхокати 'способствовать, помогать' СС, 484; пецш са 'ухаживать, заботиться, печься' СС, 445); доброта (довротворити 'делать добро' СС, 192); любовь к людям (благоизволитн 'возлюбить кого-либо' СС, 87); гостеприимство (гостнти 'угощать' СС, 176); благодарность (Бллгоддритм 'благодарить, восхвалять' СС, 86); кротость (оукро-т^ти с а 'успокоиться, смириться, стать кротким' С С, 734) и послушание (покдргати са 'покоряться, подчиняться, слушаться' СС, 468; послоушлти 'послушаться, повиноваться' СС, 482); долготерпение (трытЬтн 'быть терпеливым, терпеть'// 'проявлять снисходительность, терпимость' // 'ожидать (терпеливо), уповать' СС, 705; отгърджддтги 'быть терпимым, уживаться' СС, 433); благоразумие (цтЬлол!ждрьствовА1ги 'обладать здравым умом, благоразумием' СС, 773); воздержание и целомудрие (щад^Ьти са 'сдерживаться, удерживаться' СС, 770; ц'Ьломлдровлти 'быть сдержанным' СС, 773); жертвенность (пр-Ьдлгати с а 'жертвовать собой, отдавать жизнь' СС, 536).

Нетрудно заметить, что в старославянском языке названия грешника лексически и словообразовательно представлены более разнообразно, чем праведника. При этом нашему «герою» было не только знакомо чувство греха, но и осознание своей греховности, поэтому, исповедуясь (ср. мспов^длти са 'признаваться, исповедаться' СС, 268) и молясь (ср. помолнти са 'помолиться Богу' СС, 475; об^щати са 'молиться' СС, 402), он стремился покаяться (ср. кдгати са 'каяться, раскаиваться' СС, 283; покдгати са 'покаяться' СС, 469; рдс-клгати са 'раскаяться' СС, 575), очиститься от грехов (ср. мцшстити са 'очиститься' СС, 276) и, проявляя милосердие и сострадание к ближнему (ср. сьмилнтн са 'проявить милосердие' СС, 656; оуми-лосрьдити са 'проявить милосердие, сжалиться' СС, 735; поскргьвгкти 'почувствовать сострадание, пожалеть' СС, 482), благодетельствуя и творя добро (ср. Блдгоддрьствити 'благодетельствовать' СС, 86; блд-годлти 'оказывать благодеяние' СС, 86), он старался искупить свои грехи (ср. нскоупити 'искупить' СС, 265; искоуповдтн 'искупать' СС, 265) и тем самым спасти свою душу (ср. сьпдстн са 'спастись' СС,

664). В этом отношении чрезвычайно показателен глагол ц^лыкати 'достигать спасения' СС, 773, значение которого указывает на цель жизни человека.

Старославянский глагол характеризует средневекового человека еще в одном его состоянии — в эмоциональном. И здесь, пожалуй, самым ярким его эмоциональным состоянием является чувство страха (ср. вогатн са 'бояться' СС, 100; къзвогати са 'испугаться' СС, 130; оукогати са 'испугаться, почувствовать страх' СС, 723; трл-сти са 'трястись, дрожать (от страха)' СС, 707; сьтрлсдти са 'задрожать, затрястись (от страха)' СС, 673; сьмасти 'испугаться' СС, 660; трепетдти 'испытывать страх' // 'бояться' СС, 700; оустрдшити са 'испугаться, устрашиться' СС, 747; оуждснлти са 'испугаться' СС, 730). Ни одна из других тематических групп глаголов, характеризующих человека в эмоциональном плане, не может сравниться с этой группой имен, что и понятно: вся средневековая культура была проникнута чувством страха. Не случайно даже в приветствии средневекового человека имплицитно присутствовала тема страха, ср. миръ бамъ дзъ еслгь не войте са 'приветствие' СС, 328. Страх составлял неотъемлемую часть бытия средневекового человека, отношения с миром которого строились именно на этом чувстве. Страх был фоном и всей внутренней жизни нашего «героя», влияя на формирование внутреннего склада его души и определяя, в частности, появление у него таких качеств, как неуверенность в себе, нерешительность, замкнутость, осторожность, предусмотрительность и др.

Понятие страха соотносилось, с одной стороны, с чисто физическим чувством, возникающим у человека в минуты опасности, столкновения с чем-то непознанным, неясным, что поражало и ужасало силой своего проявления (ср. стрдхт» 'страх, ужас'// 'явление, внушающее страх' СС, 629), а с другой стороны, — со страхом Божьим, вызывающим у человека чувство благоговейного трепета перед силой и могуществом Всевышнего, пред грозным оком которого он был один на один в этом мире (ср. стрд^т» 'трепет, благоговейный страх' СС, 629; стрдшьнъ 1) 'страшный, внушающий страх'; 2) 'внушающий трепет, благоговение' СС, 629). Восприняв животом «страх Божий», средневековый человек жил в соответствии с христианской заповедью рдвотдите господеы съ стрд^омъ и рддо1.те cía емоу съ трепе-томъ (СС, 700). И если первое чувство страха было, так сказать, ситуативно обусловлено (оно рождалось в минуты опасности и исчезало с их утратой), то второе чувство, чувство страха перед стрдшъ-н'кмь трепетьн'кмь сждифи постоянно присутствовало в душе человека, влияя на его жизнь и определяя все его деяния. «Не сознавая того, сколь одержимы были люди Средневековья жаждой спасения и

страхом перед адом, совершенно невозможно понять их ментально-сти, — пишет Ле Гофф, — а без этого неразрешимой загадкой остается поразительная нехватка у них жажды жизни, энергии и стремления к богатству» (Гофф 1992:176).

Чувство страха рождало в человеке чувство беспокойства, волнения (ср. печдлитн са 'расстраиваться, беспокоиться' СС, 445; плнфевдтн 'беспокоиться, волноваться' СС, 449; съликфдти са 'волноваться, беспокоиться' СС, 660), тревоги (ср. масти са 'тревожиться, находиться в смятении' СС, 341; ст»масти са 'прийти в смятение, испугаться' // 'опечалиться' СС, 660), неуверенности в себе. Чувствуя себя одиноким (ср. совити са 'быть одиноким' СС, 618) и потерянным в мире, страдая и мучаясь (ср. зълострдддти 'испытывать страдания' СС, 240; скръв'Ьти 'страдать, мучиться' СС, * 608; стрдддти 'страдать, мучиться' СС, 626; съдрьждти са 'мучиться' СС, 648; трьггЬти 'страдать от чего либо' СС, 705; тжжнти 'страдать, мучиться'СС, 718), он часто падал духом и впадал в уныние (ср. пр^немофн 'изнемочь, упасть духом' СС, 547; сътжжитн са 'ослабеть, упасть духом, впасть в уныние' СС, 674; оуныти 'пасть духом, впасть в уныние' СС, 741), поэтому другим, не менее характерным его эмоциональным состоянием было состояние печали (ср. опечдлнти са 'опечалиться' СС, 414; печдлитн са 'расстраиваться, беспокоиться' СС, 445; пождлити са 'опечалиться' СС, 465; сьжд-лнти са 'опечалиться, огорчиться' СС, 649; в'ъскр'ъЕ'кти 'опечалиться' СС, 151; оскр'ьв'Ьти 'опечалиться' СС, 417; дрАселовдти 'печалиться' СС, 199; сълафи са перен. 'опечалиться' СС, 656; съмасти са 'опечалиться' СС, 660; тлжити 'печалиться, тужить, огорчаться' СС, 718) и скорби (ср. жалитн 'скорбеть' СС, 212; пефн са 'сокрушаться, скорбеть' СС, 445; сЬтовдтн 'скорбеть, сетовать' СС, 680). Это характерное для религиозного сознания средневекового человека состояние во многом объяснялось тем разрывом и контрастом между реальным (посюсторонним) миром, с его реальными тяготами и страданием, и миром нереальным (потусторонним), который присутствовал в его сознании. Предоставленный самому себе, неуверенный в своем будущем, человек был погружен в стихию тревоги и нарастающего страха. Изнемогая духовно (ср. пр^немдглти 'изнемогать (духовно)' СС, 547) и нередко отчаиваясь (ср. отъчдгати са 'отчаиваться' СС, 436), человек обращался к Богу, который становился для него единственной опорой в жизни. Потеряв же ее или не желая отдаться в руки Божьи, человек приходил к отрицанию самого себя и решался нарушить божественную заповедь — уйти из жизни (ср. втуЗв^сити са 'повеситься' СС, 133; ов^сити са 'повеситься' СС, 401; оудлвнти са 'повеситься' СС, 727). Вот почему уныние и отчаяние

как саморазрушение человека, разрушение того дара, который был дан ему Богом, рассматривается христианством как один из грехов, как нежелание отдаться на милость Божью, а потому как отрицание Бога.

Попутно хотелось бы остановиться и на теме страдания. Старославянские глаголы подробно «разрабатывают» эту тему, указывая на причину страдания (ср. страдати 'страдать из-за отсутствия чего- или кого-либо' // 'трудиться, работать (тяжело, до изнеможения)' СС, 626; трыгЬтн 'страдать от чего-либо' СС, 705; острастнтн 'причинить страдания' СС, 421), силу его проявления (ср. з'ьло страдати 'испытывать страдания' СС, 240; скр-ьк-кти 'горевать, тужить, печалиться'// 'страдать, мучиться' СС, 608; тжжоти 'печалиться, тужить'// 'страдать, мучиться' СС, 718), а также на способность человека вынести, претерпеть страдания (ср. пострлддтн 'претерпеть страдания' СС, 486; пр'кстрадатн 'вытерпеть, перестрадать' СС, 552). Причем идея страдания обладала в сознании человека высшей ценностью (ср. страсть 1) 'страдания и лишения'; 2) 'подвиг мученичества' СС, 628), так как она соотносилась с понятием страдания и мученичества как жизненного подвига Иисуса Христа. Вот почему человек мог сознательно подвергать себя страданиям, исступленно умерщвляя свою плоть, стремясь через страдания земные достичь царства небесного. Только этим можно объяснить существование в старославянском языке глаголов со значением 'оскопить себя' (ср. нсклзнти са 'оскопить себя' СС, 264; скопнтн са 'подвергнуться кастрации': сжть скопьцн нже скопиша сами ц^сарьствига ради не-весьнаго СС, 606).

Возможно, именно этим эмоциональным настроем и состоянием духа средневекового человека объясняется и наличие довольно многочисленной группы имен со значением 'плакать, рыдать' (ср. пллклти, втъплдклтн, в*ъсплдкдтн са, оплакатн, проплдкатн са, сльзнтн, просльзнтн са, посЬтовдтн, рыдлтн, въздрыдлтн, оупоуфатн сльзы), среди которых существует даже глагол любоплакати 'любить плакать' СС, 317, ибо, как поучали святые отцы, «лицо твое должно быть печально, чтобы вселился в тебя страх Божий... предавайся плачу о грехах своих» (Антоний Великий 1998: 178), поэтому «монашеский идеал предписывал праведнику не умываться иначе, как слезами» (Каждан 2000: 36). Группа же глаголов с противоположным значением — 'смеяться, улыбаться' представлена, наоборот, довольно скромно (ср. смнглти са СС, 616; въсмигатн са СС, 153; про-смнгати са СС, 527; склдвнтн са СС, 606). Все это говорит о том, что старославянский язык репрезентирует особый вид культуры — «культуры плачущей».

Вообще, проявление чувств человека, связанных с его внутренним эмоциональным состоянием, расценивалось, по-видимому, как негативное явление, высшая мудрость заключалась в сдерживании эмоции, о чем говорит мотивация глаголов ц'Ьломждровати 'быть сдержанным' СС, 773 и ц'Ьлол^лдрьствовлтн 1) 'обладать здравым умом, благоразумием'; 2) 'быть сдержанным' СС, 773. Возможно, именно с этим обстоятельством связано отсутствие в старославянском языке глаголов со значением 'жаловаться'.

И только одно внутреннее чувство человека — чувство стыда — поощрялось в нем, поскольку это было" нравственное чувство, связанное с оценкой прегрешений человека перед людьми и Богом, оценкой деяний человека другим. Возможно, именно поэтому среди глаголов, соотносящихся с проявлением эмоциональных чувств человека, отчетливо выделяется целая группа дериватов, объединенных семой 'стыдиться', наличие которых позволяет отнести старославянский язык к языкам культуры «стыда» (ср. срлмитн са 'устыдиться' СС, 620; срлмлгати са 'стыдиться, стесняться' СС, 620; посрл-ллнтн са 'устыдиться, постыдиться' СС, 485; оусрлмлгатн са 'стыдиться' СС, 746; стыд'Ьти са 'стыдиться, совеститься' СС, 632; посты д"Ьтн са 'устыдиться, быть пристыженным' СС, 487; оустыд^тн са 'устыдиться, смутиться' СС, 749).

Глагол как ни одна другая часть речи характеризует средневекового человека и в плане его интеллектуальных действий, чувств и состояний. И здесь обращает на себя внимание высокая степень «проработанности» ментальной сферы старославянского языка, что находит свое выражение прежде всего в наличии целой серии глаголов, указывающих на мыслительную деятельность человека.

Среди глаголов этой группы выделяются глаголы со значением 'думать'. Думать для средневекового человека — значит мыслить, размышлять (в старославянском языке не было глагола с корнем дум~) ср. мыслнтн 'думать, мыслить, размышлять' СС, 337; размысли-тн 'обдумать, поразмыслить' СС, 572; съмышлгати 'думать, размышлять' СС, 659), и в этом он видел проявление высшей мудрости (ср. мждровлти 'думать, размышлять' СС, 342; млдрьствоватн 'думать, размышлять' СС, 342). При этом он полагал, что способностью мыслить обладает не только человек, но и некие трансцендентные силы (ср. кльцлтн 'размышлять' СС, 285: кльцаше до^х1» лам.).

Именно с мыслью человек связывал свою способность воспринимать и понимать мир (ср. домыслить са 'понять' СС, 194; недомысли-ти 'не понимать' СС, 362; оумыслитн 'понять, осознать' СС, 739). Мысль пробуждала его волю и рождала желания (ср. помыслити 1) 'подумать, обдумать'; 2) 'замыслить, задумать, захотеть' СС, 476).

Более того, способность человека принимать разумные решения была опять же мотивирована мыслью (ср. съмыслнти ^'подумать'; 2) 'быть в здравом уме, поступать, рассуждать разумно' СС, 658), ибо сь/иыслт» — это 'разум, рассудок, ум' // 'мудрость' СС, 658).

При этом мысль воспринималась как нечто, существующее вне человека. Об этом отчуждении мысли от субъекта говорит глагол вънатн 'задумать, принять решение' СС, 147, указывающий на то, что только лишь обладая способностью мыслить, можно принять разумное решение, поэтому для того, чтобы что-либо понять, мысль, пришедшую в голову как бы извне, нужно «принять» (ср. пр^иктн 'понять' СС, 555), «вместить» в себя (ср. втъ<мгкстгитн са 'понять' СС, 145; вт»л\гЬфлти 'понимать' СС, 146), «усвоить» (ср. нл-выкнжти 'научиться, усвоить'// 'познать, понять' СС, 346), т.е. сделать ее неотъемлемой частью своего внутреннего мира, только тогда придет истинное понимание и знание (ср. стьвгкдгктн 'знать, понимать' СС, 644).

А поскольку средневековый человек не обладал такой способностью (о чем, как мы уже отмечали, довольно убедительно говорили прилагательные), то старославянский язык призывал его научиться думать, размышлять, рассуждать (ср. пооучдти 'размышлять, рассуждать' СС, 491; пооучнтн 'научить' СС, 492). Только так, полагал он, можно побороть чувство страха, неуверенности в себе, т. е. процесс мышления в его сознании был как бы производным от этих чувств, мотивировался ими, именно об этом говорят глаголы възнепьфевлтн 'подумать' СС, 141 (< непьфеватн 'опасаться чего-либо' СС, 373) и сжмь.н'Ъти са 'размышлять, думать о чем-либо' // 'колебаться, сомневаться, испытывать нерешительность' // 'остерегаться, опасаться' СС, 683.

Таким образом, старославянский язык развертывает перед нами целую концепцию постижения и осмысления мира, призывая человека к интеллектуальному творчеству. Это тем более интересно, что христианство проповедовало интеллектуальное смирение и «нищету духовную» как идеал простого сердцем и умом христианина, ибо мудрость не от наук, а от Бога (ср. Еогомждростьнт» 'мудрый как бог' СС, 96).

Размышляя над жизнью, наш «герой» обдумывал свои нехитрые планы (ср. мыслитн 'намереваться, замышлять' СС, 572; рдзмыш-лгатн 'обдумывать, размышлять' СС, 572; помышлгатн 1) 'думать, обдумывать, размышлять'; 2) 'замышлять'; 3) 'задумывать, желать' СС, 477). Причем мысль его носила творческий характер: он мог что-либо придумать, изобрести, сочинить (ср. примыслит» 'придумать, изобрести' СС, 507; изобрести 'придумать' СС, 257; окрести 'изобрести,

придумать' СС, 399; сьтворнтн 'выдумать' СС, 670; творитн 'выдумывать, представлять себе' СС, 690), хотя нельзя не отметить, что среди глаголов мыслительной деятельности в старославянском языке мы не найдем глагола со значением 'мечтать'.

На творческий характер познания средневековым человеком окружающего мира указывает и тот факт, что в его постижении особый интерес представлял процесс номинализации предметов и явлений внешнего мира, о чем свидетельствует существование целого класса глаголов со значением 'назвать, наименовать', образованных от разных корней, ср. глашатн, зъвати (възт.ватн, проз'ьватн), нменоватн (налгЬннтн), рефн (нарецш, нарнцатн).

Итак, мысль вела нашего «героя» дорогой знаний, позволяла понять окружающий его мир, поскольку в основе понимания лежат знания (ср. оумыслнти 'понять, осознать' СС, 739). При этом средневековый человек отчетливо различал чувственное и сверхчувственное, «высшее» знание.

Познание мира и осознание себя в этом мире начиналось с его чувственного (ср. чоувьствоватн 'ощущать, сознавать' СС, 784), визуального восприятия, ибо чувства суть инструменты познания (ср. чоутн 'осознавать, замечать'// 'чувствовать, ощущать'// 'воспринимать, постигать, понимать' СС, 786; вид^тн 'знать' СС, 114; зна-ти 1) 'знать' // 'видеть, замечать'; 2) 'сознавать' СС, 238; съмотрнти 'узнать, осознать' СС, 657), и только позднее оно становилось достоянием разума (ср. поразоулгЬтн 'понять, уразуметь' СС, 480; ра-зоулгктн 'понять, постигать'// 'узнать, осознать' СС, 573; разоумЕ-ватн 'понимать, постигать' СС, 573; оулгЬтн 'знать' СС, 740). И здесь обнаруживается следующая интересная особенность средневековой ментальности, на которую указывает старославянский язык.

Христианство, как известно, строго ограничивало пределы человеческого знания, что нашло отражение в широко распространенном сюжете об изгнании из рая Адама и Евы, вкусивших плоды от древа познания, поскольку только Бог является обладателем высшего, истинного знания, для человека же оно зло, грех, потому что противоречит божественному завету, а потому служит причиной человеческого падения (старославянское существительное знаннк имеет совсем иное значение по сравнению с русским языком - 'близкий знакомый, друг' // собир. 'знакомые' СС, 238).

Понятие «знать» передавалось в старославянском языке глаголами с корнями в*кд- (в^дЬти 'знать' СС, 164; оувтЬдткти 'узнать, познать' СС, 724; нав^дЕти 'знать' СС, 346), вид- (вид^ти 'знать' СС, 114), зна- (знати 1) 'знать'// 'видеть, замечать'; 2)'сознавать' СС, 238) и оум- (оулгкти 'знать' СС, 740; разоум^ти 'узнать, познать,

осознать'// 'почувствовать'// 'обращать внимание' СС, 573). Такое обилие глаголов со значением 'знать' говорит о том, что старославянский язык пытался по-разному передать понятие «истинного», сверхчувственного, а потому «божественного знания» и «знания ложного, человеческого».

Поэтому в языковом сознании средневекового человека эти глаголы в смысловом отношении дифференцировались. Знание, которым мог обладать человек, — это, скорее всего, чувственное знание. Оно передавалось глаголами вид'Ьти, знати, оум'Ьтн и их производными, о чем говорят развивавшиеся у них вторичные значения (ср. знати 'видеть, замечать' СС, 238; знати женж, л\жжл 'быть в интимных отношениях' СС, 238; зндл\ендти 1) 'обозначать^// 'осенить крестным знамением'; 2) 'давать понять' СС, 238; знании 'близкий знакомый'// собир. 'знакомые' СС, 238; видении 1) 'зрение'; 2) 'зрелище' СС, 114; рдзоулг'ЬвАти ид кого 'обращать внимание на кого-нибудь, заботиться о ком-либо' СС, 573; оум'Ьти къннгы 'быть грамотным' СС, 740). Сверхчувственное, божественное знание связывалось, по-видимому, с глаголами с корнем в'кд-, т. к. только они имеют значение 'предвидеть, предугадать', дар, который не был дан человеку (ср. в'кд'кти 'предвидеть' СС, 164; прооув'Ьд'Ьти 'предугадать, предвидеть' СС, 530), кроме того, из всех рассматриваемых корней только этот корень дает дериваты, отсылающие нас к знанию, учению, сознанию (ср. в'кдь 'знание, познание' СС, 164; в'кд'кник 'знание, познание' СС, 164; повадь 'учение, наука' СС, 164; съв'ксть 'сознание, мысль' СС, 644), а также дериваты, обозначающие субъекта, наделенного знанием (ср. съв'Ьд'Ьтель 'знаток' и срьдцев^дьць. 'знаток человеческого сердца, души' СС, 621), причем оба слова относятся прежде всего к Богу, а лишь затем к человеку (ср. творьцт» ксмт» душдмь и срьдьцелгь съв'Ьд'ктель. СС, 643)5. Сама словообразовательная структура слова съв'Ьсть 'сознание, мысль', в котором вычленяется приставка съ-, передающая .значение 'совместности' (ср. сьпожити 'пожить совместно с кем-либо' СС, 666; съпрдздь.нь.ствовдти 'праздновать совместно' С С, 666; съвласти 'властвовать, господствовать над кем-либо совместно с кем-либо' СС, 640) и корень в'йд-, говорит о том, что сознание — это совместное знание (с кем? — с Богом), а это значит, что в этом знании присутствует момент оценки, осознания своей жизни, т. е. «сознание не просто сознает, но, сознавая, оно судит и осуждает. В нем присутствует система норм, с которой человек соотносит свои действия... Приобретая судейскую функцию, сознание становится совестью» (Арутюнова 2000: 55), свидетельствуя о том, что человек осознает себя как личность, ср. съв'Ьсть. 1) 'сознание, мысль'; 2) 'совесть'; 3) 'свидетельство, подтверждение' СС, 644 6.

Глаголы говорят нам и о том, что истинным носителем знания был Бог (Фома Аквинский позднее так скажет об этом: «...знать, в подлинном смысле этого слова, может только Разум, который единственно и открыт для бесконечности бытия»), поэтому все приведенные глаголы по отношению к человеку даются, как правило, с отрицательной частицей не- (ср. l не оум'Ьахм. чьто киша отьв^шталн елюу СС, 740; они же не рлзоулгкшл глагола сего СС, 573 или отьче отъпоусти ьггъ не выдать ко са чьто творлтт» СС, 1647), когда же речь идет о Боге, то они употребляются только в утвердительной форме (ср. в^дЕ господь разконннка кт»зтъпивтъша СС, 164; или рДЗОуЛЛ'Ъв'Ь нсоусь доухомь СВ01Л\Ь СС, 573).

Идея «божественности» знания получала часто метафорическое воплощение в виде света, который проливается на мир (ср. глагол озаргатн 'освещать' СС, 407: св^томь вогоразоумн'к в^сь мирт» оза-р'кет'ъ са) и на человека (ср. глагол осв^щаватн перен. 'давать зрение' СС, 416: заповеди вожиа освткштаваи;штАА очи срьдьчьн'ки). Образ света лежит и в метафорическом наименовании Бога (ср. святитель 'несущий свет': господь святитель мои и сьпась мои СС, 596), т. е. знания становятся как бы образом и символом Бога.

Другой крупный блок ментальных глаголов образуют дериваты, обозначающие различные интеллектуальные действия, среди которых самую заметную группу составляют лексемы, отсылающие нас к действиям, связанным с получением знаний. При этом следует отметить, что в языковом сознании средневекового человека различались понятия учить и учиться, о чем говорит разная мотивация глаголов с этим значением.

Учить в понимании средневекового человека — это прежде всего наставлять (ср. оучнтн 'учить, наставлять' СС, 756; пооучдтн 'наставлять, учить' СС, 491; пооуститн 'поучать, наставить' СС, 491; ставлгати 'наставлять, поучать' СС, 622), а также утешать и ободрять в этом нелегком процессе (ср. оут^шатн 'поучать, наставлять' // 'утешать, ободрять' СС, 754). При этом старославянский язык подсказывал, что только вскармливая духовной пищей, можно воспитать человека (ср. пнтдтн 'воспитывать' СС, 447; въскръмнтн перен. 'воспитать' СС, 151; въслит^тн 'воспитать' СС, 153) и «вывести» его в люди (ср. възводнтн 'воспитывать' СС, 132). Эта идея пути, дороги к знаниям отчетливо прослеживается в глаголах ндстлвнтн 'показать путь' // перен. 'научить' СС, 354 и наставлгатн 'показывать путь' // перен. 'учить' СС, 354; навести 'направить, навести (на путь истинный)': наведи лил господь на пжть, tbol СС, 345). Указывая на роль нравственного облика наставника, один из великих учителей церкви Ефрем Сирин говорил в своем

надгробном слове «На кончину наставника»: «В самом себе показывал ты нам прекрасные образцы; в собственной своей непорочности давал нам славное оружие» (Сирин 1911: 24).

Поэтому обучение сводилось не только к тому, чтобы научить ученика читать (ср. чисти 'читать' СС, 779), писать (ср. пьсдти 'писать' СС, 559) или считать (ср. нцштдти 'считать' СС, 276), но и к тому, чтобы върдзоумити, наставить и, дав образец для подражания (ср. проокрдзити 'показать, представить' СС, 523), объяснить (ср. протлъковдти 'объяснить' СС, 530; съказати 'разъяснить, объяснить' СС, 651; оугашигати 'разъяснять, объяснять' СС, 757) и показать ему «путь истинный» (ср. оучити 'показывать' СС, 756; по-в'Ьд'Ьти 'показать' СС, 457; двити, гавити 'сделать явным, показать' СС, 64; окдвити 'явить, показать' СС, 389; покдздтн 'показать' СС, 468) и побудить к совершенствованию (ср. оучнти 'побуждать' СС, 756; съврьшАти са 'совершенствоваться' СС, 640), помочь человеку освободиться от власти греха и раскрыть в себе образ Божий. В этом умении воспитать и направить на путь истинный, путь, ведущий к спасению души человека, и состояло, по мнению средневекового «интеллигента», обучение (ср. прдвнти 'верно преподавать' СС, 495).

Что же вкладывалось в понятие «путь истинный»? Старославянский язык раскрывает это понятие через внутреннюю форму глаголов со значением 'уподобляться, следовать образцу'. Нравственная жизнь каждого человека определялась его причастностью к бытию Бога, высшего «Блага». Эта причастность принималась им как «образ», как подражание Богу, ибо достичь совершенства и овладеть высшим благом можно лишь подражая Богу. Именно поэтому идея подражания, «уподобления» являлась неотъемлемой частью процесса обучения средневекового человека, почему она и получила воплощение в целом блоке разнокоренных глаголов (ср. въокрАждтн са 'уподобляться, следовать образцу' СС, 148; подокити са 'уподобляться, быть подобным' СС, 462; приподокнти са 'уподобиться' СС, 509; прнложити са 'уподобиться' СС, 505).

Понятие же учиться (оучитн са 'учиться, быть учеником' СС, 756) в сознании средневекового человека было связано прежде всего с его волевым импульсом, проявлением его желания, с поиском знаний (ср. възискдтн 1) 'изучать'; 2) 'захотеть, пожелать' СС, 138) и стремлением познать окружающий его мир (ср. навыкижтн 'научиться' // 'познать, понять' СС, 346).

Таким образом, глаголы старославянского языка говорят о том, что для языкового сознания средневекового человека была чрезвычайно важна идея воспитания, наставничества; претворяя ее в жизнь,

он стремился следовать принятым в обществе нормам, образцам, правилам поведения, смысл которых заключался в идее уподобления, подражания Богу или святым мученикам (ср. ОБрдзити 'создать, уподобить' СС, 396; оуоврдзити 'образовать, создать' СС, 741). Не случайно эта мысль нашла свое воплощение в многозначных глаголах творити и сьтворити (ср. творити 'делать кого- или что-ли-бо каким-либо' СС, 690; сьтворити 'превратить, сделать кого-либо кем-либо, что-либо чем-либо' СС, 670).

В интеллектуальных действиях, следовательно, так же, как и в действиях физических, средневековый человек выступал как личность активная, деятельная, и несмотря на чувство страха, он стремился устроить и упорядочить жизнь в соответствии со своими ценностями и идеалами.

Глаголы старославянского языка говорят нам и об интеллектуальных чувствах и состояниях средневекового человека, среди которых ярче всего представлено состояние ожидания. Ждать для средневекового человека — это не только ждать кого-то или чего-то (ср. жьдлти 'ожидать' СС, 221; пр'кдъстогати 'ждать кого-либо' СС, 539; примлгати 'ожидать' СС, 514; пр^моудити 'подождать' СС, 546), но и терпеть невзгоды своей жизни, уповая и надеясь на лучшее будущее (ср. трьп'кти 'ожидать терпеливо, уповать' СС, 705; потрьп'кти 'подождать с терпением и надеждой' СС, 489; нлд'ктти са 'надеяться, возлагать надежды' СС, 347; ггьвлтн 'надеяться, уповать' СС, 557; оупъвлти 'уповать, твердо надеяться, возлагать большие надежды' СС, 743; члгати 'ждать, ожидать' // 'надеяться' СС, 777). И высочайшим образцом терпения, его символом для средневекового человека был, конечно, Богь сждитель прдвьденъ и кр-Ьпок-ь l тръггк-ливъ СС, 704.

Глагол трыгЕти отсылает нас к теме страдания, т. к. одно из его значений 'страдать' (ср. трьп'кти 1)'быть терпеливым, терпеть'// 'проявлять снисходительность, терпимость'; 2) 'терпеть, сносить, выносить' // 'страдать от чего-либо'; 3) 'ожидать (терпеливо), уповать' СС, 705). Однако терпеть в языковом сознании средневекового человека — это не только страдать, но и выдержать, вытерпеть эти страдания (ср. потрьп'кти 'выдержать, стерпеть' СС, 489; пр'ктрьп'Ьти 1) 'претерпеть, вытерпеть, вынести'; 2) 'выдержать, устоять' СС, 552; сьтрьп'кти 'вытерпеть, вынести, выдержать' СС, 672), устоять перед ними (ср. постогати 'выдержать, устоять' СС, 486; сто гати 'проявлять стойкость, не поддаваться' СС, 626), ибо не тт. ео кстъ трыткливт» иже требовании недоимлтт» нт» илгкан обилии ти вт» страдании трьпА СС, 704). Претерпевая страдания, человек надеялся на лучшее, поэтому терпение для него — это ожидание и надежда на спасение в

день Страшного суда (ср. трыгкннк 'надежда, упование' СС, 704), ибо выккъ ко сьтрыгквып съплслкт'ь са вь в*ккы СС, 672).

Таким образом, глаголы старославянского языка говорят нам о том, что надежды на лучшее будущее человек связывал со страданиями, претерпев которые (ср. пострлдлти 'претерпеть страдания' СС, 486; пр'кстрлдлти 'вытерпеть, перестрадать' СС, 552), он надеялся на свое спасение.

Итак, глагол рисует в принципе ту же картину, что и имена существительные и прилагательные — перед нами та же богоцентриче-ская концепция человека, ибо какую бы сторону его личности мы не рассматривали, даже тварную, везде мы так или иначе сталкиваемся с главным регулятивным принципом культуры Средневековья, определившим выбор мотивационного признака производного имени, — Богом. Вместе с тем в глаголе, пожалуй, ярче, чем в имени, выражена идея поисков спасения личности, христианского самосовершенствования духа, ибо сама грамматическая природа глагола подсказывает, что должен делать человек на пути восхождения к Богу.

Следует также отметить, что в мотивационных признаках глагола (как, впрочем, и в именах) отчетливо выражена идея амбивалентности человеческой природы, отсутствие сугубо положительной оценки человека, который предстает перед нами во всей реальности своего земного бытия. Достаточно обратиться к списку пороков и добродетелей человека, чтобы почувствовать все многообразие человеческих типов средневекового общества — как реальных, так и идеальных, т. е. сам язык, несмотря на свой сакральный характер, стремился быть верным «натуре».

Перед нами проходит живой поток бесконечного числа человеческих личностей, предстающих в самых разных образах — от человека плотского, «погрешимого», не помышляющего о Боге и о вечных страданиях своей души, до человека благодатного, постигающего божественную истину и посвящающего жизнь свою Богу. Таким образом, материал старославянского языка рисует нам средневековое общество как неоднородное, причем не только с точки зрения социального статуса его членов, но и с точки зрения их мировоззрения и ценностных ориентиров.

Наблюдающиеся в именах и глаголах повторы в лексической параметризации личности свидетельствуют, как представляется, в пользу объективности полученных результатов. Удивительная корреляция мотивационных признаков всех трех частей речи не может быть случайной. Она является продуктом смыслополагания, следствием действующих в каждом языке (в том числе и в мертвом) одних

и тех же законов смыслообразования, которые предопределяются императивами языка культуры, что в общем и понятно — «господствующий тип культуры формирует тип сознания людей, которые родились и живут в рамках этой культуры» (Сорокин 2000: 701).

Обращение к старославянскому языку позволило нам «погрузиться» в эпоху Средневековья и «изнутри» увидеть и понять тот мир смыслов и мир ценностей, в котором жила и развивалась средневековая культура. Нам приоткрылись, пусть «крайне туманно и мерцающе очертания той эпохи, когда индивиды растворены для нас в народной массе и единственным произведением интеллектуальной творческой силы предстает сам язык» (Гумбольдт 1984:48).

Примечания

1 Как часто мылся средневековый человек, сказать довольно трудно. «Монастырские уставы, например, содержат разные цифры — от мытья дважды в месяц до посещения бани три раза в год. Федор Продром высмеивает монаха, который не бывал в бане от Пасхи до Пасхи, и это не преувеличение: монашеский идеал предписывал праведнику не умываться иначе, как слезами» (Каждая 2000: 36).

2 В связи с этим нельзя не привести интересные наблюдения над концептом и темой труда в древнерусской литературе В. Н. Топорова: «Труд в русском языковом сознании не просто работа, некое занятие... труд прежде всего труден и мучителен (время его — страда — своим обозначением отсылает к теме страдания), он понимается как нечто вынужденное, принудительное (нужда, нудить), и в этом смысле он не просто бремя, но и проклятие человеческой жизни» (Топоров 1995:704).

3 Характерно, что в «Житии Климента Охридского» говорится о том, что он «никогда не был праздным, ведь он знал, что лень есть наставница всех зол» ( Флоря 2000:197). В религиозном сознании средневекового человека лень и бездействие рассматривались как худшее из зол, как источники низости и лицемерия человека, переводившие его на уровень вещи.

4 Хотя Дионисий Ареопагит пишет о том, что «священные богословы, изъясняя божественное, в имена Приязнь и Любовь вкладывают один и тот же смысл» (Дионисий Ареопагит 1994: 125), однако материал старославянского языка разводит эти понятия.

5 Отблеском этого значения глагола в'кд'Ьтм является ситуация в современном русском языке, в котором «глагол ведать семантически несколько уже, чем знать, в том смысле, что для него типичны лишь два круга употреблений — истинного знания и уверенности. Ведать предпочтительнее в ситуациях, когда предметом знания является нечто, стоящее над человеком и ему неподвластное, когда имеет место сверхчувственное

знание, может быть, внушенное какой-то высшей силой» (Апресян 1999: 132), что до сих пор сохраняется в наречии известно, которое предполагает внешний источник знания, ср. также устаревшее ведомо.

6 Существует, однако, и другая точка зрения, согласно которой оппозиция «божественного» и «земного, человеческого» знания формируется именами с корнем зна- (< и.-е. *gno-), передающим идею «высшего, божественного знания, недоступного органам чувств, но доступного разуму», и корнем вед- (< и.-е. *ueid-//*uid-), «означающим знание земное, человеческое, знание о мире, окружающем человека, доступное органам чувств, зрению и слуху, могущее быть передаваемым от человека к человеку, могущее быть истинным и ложным» (Степанов 2001:459).

7 Интересно, что и в современном русском языке глагол ведать употребляется главным образом в отрицательных контекстах (Апресян 1999:132).

Принятые сокращения

Антоний Великий 1998 — Антоний Великий. Духовные наставления. М., 1998.

Апресян 1999 — Апресян Ю.Д., Богуславская О.Ю., Левонтина И. Б. и др. Новый объяснительный словарь синонимов русского языка. М„ 1999. Вып. 1.

Арутюнова 2000 — Арутюнова Н.Д. О стыде и совести // Логический анализ языка. Языки этики. М., 2000.

Вендина 2000 — Вендина Т. И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка (ч. 1. Кто он?) // Славянский альманах 1999. М., 2000.

Вендина 2001 — Вендина Т. И. Средневековый человек в зеркале старославянского языка (ч. 2. Какой он?) // Славянский альманах 2000. М., 2001.

Гадамер 1988 — Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М., 1988.

Гофф 1992 — Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового запада. М., 1992.

Гумбольдт 1984 — ГумбольдтВ. Избранные труды по языкознанию. М., 1984.

Гуревич 1984 — ГуревичА.Я. Категории средневековой культуры. М., 1984.

Дионисий Ареопагит 1994 — Дионисий Ареопагит. О божественных именах. О мистическом богословии. СПб., 1994.

Дьяченко 1998 — Дьяченко Г:> Полный церковнославянский словарь. М., 1998. Т. 1-Й.

Каждан 2000 — Каждан А. П. Византийская культура. СПб., 2000.

Сирин 1911 — Преп. Сирин И. Творения. Сергиев Посад, 1911.

СС — Старославянский словарь (по рукописям X-XI веков) / Под ред. Р. М. Цейтлин, Р. Вечерки, Э. Благовой. М., 1984.

Степанов 2001 — Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры. М„ 2001.

Топоров 1995 — Топоров В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре. М„ 1995. Т. 1.

Флоря 2000 — Флоря Б.Н., Турилов A.A., Иванов С.А. Судьбы кирилло-ме-фодиевской традиции после Кирилла и Мефодия. СПб., 2000.