CC BY
17
Н. Н. Казанский, Е. Р. Крючкова
Среднеиндийский композит
в древнегреческом переводе: к семантике широкой образованности и многого знания
Владимир Михайлович Павлов, юбилею которого посвящена данная статья, много и интенсивно занимается проблемами общего языкознания и всегда заинтересованно следит за изучением философских вопросов лингвистики. Если бы пришлось подбирать греческое прилагательное, чтобы определить широту его кругозора, оказалось бы, что как раз слово роХи|ааО^? лучше всего передает поразительную начитанность Владимира Михайловича. То, что широту взглядов В. М. Павлова хочется определить двусоставным прилагательным, не случайно. Сложные слова были в центре внимания Владимира Михайловича еще в аспирантские годы1, и интерес к этой проблеме сохраняется до сих пор. Особенно Владимира Михайловича интересуют противоречия формы и функции компо-зита2, поскольку, как он отмечает, выявление синтаксических отношений применительно к внутреннему составу композитов столь же правомерно, как и синтаксическое исследование фразеологизиро-ванных словосочетаний3. При этом существенен вывод, согласно которому словообразовательные модели могут выступать как элементы синтаксических конструкций4. Более того, непосредственно
1 В. М. Павлов. Развитие определительного сложного существительного в немецком языке. Л., 1958. 81 с. (Уч. зап. ЛГПИ им. А. И. Герцена. 1958. Т. 190. Ч. 2. Факультет нем. яз.).
2 В. М. Павлов. К вопросу о «генитивном отношении» между компонентами сложного существительного в немецком языке // Проблемы немецкого языкознания и методики преподавания немецкого языка. Тула, 1970. (Уч. зап. факультета иностранных языков Тульского гос. пед. ин-та им. Л. Н. Толстого. Вып. 4.). С. 6.
3 В. М. Павлов. К дискуссии о словосложении в немецком языке // Вопросы романо-германской филологии / Отв. ред. Е. И. Шендельс. М., 1975. (Сб. науч. трудов МГПИИЯ им. М. Тореза. Вып. 91). С. 64.
4 Н. А. Беляева, В. М. Павлов. Изменения мотивированности производных слов, образуемых по активной деривационной модели, в ходе их лек-сикализации (на материале немецкого языка) // Проблемы мотивированности языкового знака. Сб. статей / Отв. ред. А. П. Журавлев. Калининград: Изд-во КГУ, 1976. С. 136.
синтаксическое конструирование слова часто оказывается генетическим истоком лексемообразования5.
Композиты были распространены и в древнегреческом, и в древнеиндийском языках на всем протяжении истории. Далеко не всегда эти композиты в разных традициях совпадают по форме и, тем более, по семантической наполненности. Небольшая часть композитов, восходящих еще к праиндоевропейскому наследию, по форме сохраняет следы преемственности, однако при этом может меняться порядок элементов внутри композита. Кроме того, за долгий путь самостоятельного развития многое в каждой из традиций было утрачено или подновлено. В период, когда появилась необходимость осуществлять переводы с одного языка на другой, почти уже не оставалось возможностей использовать этимологически идентичные композиты.
Древнегреческо-древнеиндийские контакты начинаются довольно рано, но первое время происходят вероятнее всего через персидское посредство6. Со времен походов Александра Македонского начинаются прямые контакты греков с индийцами, продолжавшиеся на восточной окраине империи Селевкидов, а после отделения приграничных областей и образования греко-бактрийских и греко-индийских царств возникла ситуация, требовавшая двуязычия для поддержания государственного устройства и общественной жизни. К этому времени, как можно думать, основываются школы по греческому образцу.
При переводе эдиктов Ашоки на греческий язык7, как правило,
5 В. М. Павлов. Понятие лексемы и проблема отношений синтаксиса и словообразования. Л.: ЛО Изд-ва «Наука», 1985.
6 Kl. Karttunen. India in early Greek literature. Helsinki, 1989 (Studia Orien-talia, 65).
7 В 1950-1960-х гг. были обнаружены греческие надписи, в которых засвидетельствованы переводы эдиктов Ашоки (D. Schlumberger. Une Bilingue gréco-araméenne d'Asoka // Journal Asiatique, 1958. Vol. 246. P. 1-6; L. Robert. Observation sur l'inscription grecque // Journal Asiatique, 1958. Vol. 246. P. 7-18; A. Dupont-Sommer. L'inscription araméenne // Journal Asiatique, 1958. Vol. 246. P. 19-35; E. Benveniste. Les données iraniennes // Journal Asiatique, 1958. Vol. 246. P. 36-48). О качестве переводов существуют разные мнения, например, А. А. Вигасин предполагал, что греческий переводчик не совсем понимал смысл текста, который переводил (А. А. Вигасин. Греко-индийский диалог в середине III в. до н.э. // Поэтика. История литературы. Лингвистика. Сборник к 70-летию Вячеслава Всеволодовича Иванова. М., 1999. С. 19-24). Напротив, по нашему мнению, переводчик в ряде случаев сознательно избегал формулировок в чисто этических терминах и подключал юридические или просто прагматические основания, делая текст более понятным читателю-греку (N. N. Kazansky, E. R. Kriuch-fcova.Translating Buddhist Text into Hellenistic Koine (Marginal Notes to the Greek Translation of Ashoka's Edicts) // Manuscripta Orientalia. 2006. September. Vol. 12. No. 3. P. 15-21.
119
сложные слова не калькируются, а передаются описательно8, так что точных калек при переводе сложных слов не только в эдиктах Ашо-ки, но и в других текстах совсем немного. Единственный надежный пример представляет собой, судя по всему, калькированное в индийской традиции название учительской должности . Чаще композиты из греческого языка просто заимствуются в индийском, ср., например, слово melanduka- m., представленное в буддийском санскрите со значением 'чернильница', которое в древнегреческом языке имеет совершенно отчетливую внутреннюю форму melan-Soko?, melan-SoxLon, букв. '(со)держащий чернила' от melan 'чернила'. Последнее также засвидетельствовано в качестве заимствования mela f. 'чернила'10. Некоторые материалы употребления композитов в их соотношении в двух взаимодействующих традициях дают монетные легенды, в которых сложное прилагательное, определяющее имя царя, например, nuciqfOpo? 'победоносный' передается в индийской версии также сложным прилагательным jayadhara-: BASIAEWS NIKHFOPOT ANTIMAXOY = maharajasa jayadharasa Amtimakhasa; BASIAEWS NIKHFOPOT ANTIAAKIAOT = maharajasa jayadharasa Amtialikidasa; BASIAEWS NIKATOPOS AMTNTOT = maharajasa jayadharasa Amitasa; BASIAEWS AIKAIOT NIKHFOPOT APXEBIOT = maharajasa dhramikasa jayadharasa Arkhebiyasa; BASIAEWS AIKAIOT KAI NIKHFOPOT APXEBIOT = maharajasa dhramikasa jayadharasa Arkhebiyasa; BASIAEWS . NIKHFOPOT EÜANAPOT = maharajasa jayadharasa Epadrasa. Как можно видеть, и в этом случае при выборе возможного этимологического соответствия с основой bhar- переводчик ориентировался на стилистически более возвышенное dhar-11.
Судить об этих процессах мы можем лишь на основании лексических заимствований в индийские языки. Очевидно, что должно было происходить и влияние в обратном направлении. Документально засвидетельствована пропаганда буддийского учения среди
8 Так, например, социальный термин grhastha- (grha- 'дом' + stha- 'стоять, находиться'), обозначающий деревенских жителей в противовес брахманам и отшельникам (шраманам), в греческом переводе передается как oi oiKoíivTe" , живущие'.
9 Ср. Н. Н. Казанский, Е. Р. Крючкова. Среднеиндийская калька древнегреческого термина? (др.-греч. ypammaTo8i8áaKa1o" - пали lekhacaryo) // Colloquia Classica et Indogermanica - III. СПб.: Наука, 2002 (вышло в 2003). C. 407-418.
10 Н. Н. Казанский, Е. Р. Крючкова. Греческая ученость в индийском преломлении // Восток и Запад в балканской картине мира. Памяти Владимира Николаевича Топорова. М.: Индрик, 2007. С. 160.
1 См. подробнее в нашей работе: Древнегреческо-древнеиндийский билингвизм // Scripta Gregoriana: Сборник в честь 70-летия академика Г. М. Бонгард-Левина / Отв. ред. акад. С. Л. Тихвинский. М.: Вост. лит., 2003. С. 214-231.
120
греков во времена царя Ашоки (середина III в. до н. э.), эксцерпты из эдиктов которого дошли до нас в греческих надписях.
Одно из ярких исключений представляет собой перевод композита ЪаЬшг^а-, засвидетельствованного в буддийском санскрите, греческим словом роХираОесттеро?, которое в греческой традиции также отчетливо воспринималось как композит. В контексте, где встречаются эти слова, речь идет о необходимости проявлять интерес к обычаям и устоям соседних религиозных общин, причем в назидание сообщается, что только таким образом, т. е. приобщаясь к чужому знанию, можно стать более образованным.
еуащ Ы devanampriyasa юИа кШ 8аугарга8ащ^а ЪаЬи8ги1а с[а] kal[ana]gama ca siyasu 'Таково Любимца богов желание, чтобы все общины были и многознающими, и двигающимися к добру' (XII Большой наскальный эдикт).
Таита 8е роьоОпте? роХираОеатероь еаоптаь, рарабьбопте? аХХг|Хо1? оста ёкастто? аитйп етсттатаь. 'Так поступающие будут более сведущими, передавая одни другим то, что каждый из них познал'.
Санскритскому композиту ЪаЬшг^а- (букв. 'многослушающий') в греческом тексте соответствует сравнительная степень прилагательного роХираО^? 'многознающий'. Уже с архаического времени для греческой традиции идея «многознания» представлялась отнюдь не бесспорной и была связана с целым рядом отрицательных коннотаций. Например, широко известно скептическое отношение Гераклита к многознанию: яоА/оцабг'л уооу е%егу ой бгбаокег (ЫегаЫек. 12 В 40 Б1е^3). Из сочинения в сочинение мысль о том, что в много-знании нет блага, повторяется в греческой литературе, и переводчику-греку приходилось специальным образом при передаче индийского текста снимать возможные неверные (в данном случае отрицательные) представления, уже содержавшиеся в греческих ходовых представлениях. Переводчик справился с этой задачей, употребив сравнительную степень имени прилагательного, причем получившееся значение в совокупности с ёстоптаь (при обычном для литературных контекстов глаголе становления уьупораь) оказалось лишенным каких бы то ни было отрицательных коннотаций. Точно передан смысл оригинала: люди благодаря своему интересу к тому, что делается в духовной сфере у соседей, становятся более образованными. То есть речь идет о повышении знания и расширении кругозора, но никак не о всезнайстве.
Безусловно, в этом случае переводчик проявил и хорошее понимание буддийской доктрины, передав не только букву, но и - до некоторой степени - дух текста, который он переводил12. У нас до-
12 Н. Н. Казанский, Е. Р. Крючкова. Переводя буддийские тексты на эллинистическое койне (заметки на полях греческого перевода эдиктов Ашоки) // Труды Объединенного научного совета по гуманитарным проблемам
121
вольно много возможностей для того, чтобы сопоставлять греческие философские и лингвистические термины с их латинскими аналогами как с точки зрения их происхождения и передачи, так и с точки зрения их стилистической равноценности13. Намного сложнее обстоит дело, когда мы сталкиваемся с передачей значения греческого слова с помощью среднеиндийского аналога. Таких примеров, позволяющих понять семантику слова с опорой на передаваемое им слово другого языка, в нашем распоряжении совсем немного. При переводе с индийского на греческий представлен отчетливый пример сохранения сложной структуры. При этом важно, что и греческое poXu|aaOr|Ç, и индийское bahusruta- имеют историю, начинающуюся задолго до эдиктов Ашоки, которая затем продолжается в течение многих веков, ср., например, в хинди bahusruta- 'ученый'.
Для греческого языка точным этимологическим соответствием при калькировании первой части bahu- было бы значение, связанное с pacu" 'толстый, крупный'. Далеко разошедшиеся этимологические значения преодолены точным семантическим аналогом, при котором скр. bahu- 'много' передано греч. poXu-, которое имеет соответствия в санскритском puru- (ж. р. purvî-), ав. pauru-, paouru-, pouru-; др.- перс. paruv-; хотано-сакс. pharu-; ср.-перс. pur-; др.-ирл. il, гот. и др.-в.-нем. filu. Во всех случаях значение «много» присутствует в качестве основного.
В санскрите данное прилагательное, во всех древних языках относящееся к -u основам, часто встречается в композитах, например, ведийскому puru- damsas - 'обладающий многими чудесными силами, богатый чудесами'14 соответствует греческое 'многое замышляющий, многохитрый' poXuSiqvea- poXubouXon, poXUinqTLV (Hesych.). Засвидетельствованное в Ригведе (II, 10, 3) сложное прилагательное purupésa- 'многоцветный'15 находит определенное сходство как в греческом poXu-polklXo? 'весьма пестрый', так и в готском filu-faihs 'очень пестрый'. На эту изоглоссу обратил специальное внимание В. Порциг в книге, переведенной на русский язык В. М. Павловым16.
Очевидно, что во всех перечисленных случаях речь идет о древнем словосложении, в рамках которого сохраняются некоторые се-
и историко-культурному наследию. 2004 / Санкт-Петербургский научный центр РАН. СПб.: Наука, 2005. С. 79-87.
13 Ср.: L. Basset, Fr. Biville, B. Colombat, P. Swiggers et A. Wouters (eds.). Bilinguisme et terminologie grammaticale gréco-latine. Leuven; Paris; Dudley MA: Peeters, 2007 (Orbis. Supplementa, 27), а также см.: M. Dubuisson. Recherches sur la terminologie antique du bilinguisme // RPh, 1983. Vol. 57, 2. P. 203-225.
14 M. Mayrhofer. Kurzgefasstes etymologisches Wörterbuch des Altindischen. Bd. II. Heidelberg, 1956-1980. S. 9. (Далее: KEWA).
15 KEWA II. S. 312.
16 В. Порциг. Членение индоевропейской языковой области. 2-е изд. М.: Едиториал УРСС, 2002 (1964). С. 136.
122
мантические архаизмы или подражания этим архаизмам (для готского не исключено калькирование греческого слова). Как можно видеть, звуковое соответствие здесь не лежит на поверхности, поэтому можно с уверенностью утверждать, что переводчик-грек не имел возможности отождествить родственные слова; тем более это было трудно сделать для греч. рахи? и др.-инд. ЪаЬи-. Таким образом, совершенно очевидно, что, подбирая греческий композит, он должен был руководствоваться только собственным языковым чутьем и обращать внимание лишь на семантику сопоставляемых слов и их стилистические особенности.
Точно такая же картина вырисовывается и для второй части композита, для которого мы имеем соответствие в греческом «научившийся» индийскому «наслышанный». Оба корня хорошо представлены в обеих традициях. Первый связан с ментальной деятельностью и обучением, второй - со слышанием, слухом, славой, в том числе в качестве второго члена композитов р]1Ьи-8гауа8, ши-згауа8 «известный широко, славный»17. Это одна из безусловно восстанавливаемых для праиндоевропейского особенностей духовной жизни, которые традиционно поддерживались как в индийском, так и в греческом обществе.
Греческий глагол рапОапы 'учиться' восходит к корню, обозначающему ментальную деятельность, и также представленному в индийской традиции. Точное соответствие обнаружено между греч.
'враждебный, неприятельский' и индоиранским *ёи§-тап- (ав. ёштатуи- 'дурно думающий; враг', инд. ёиг-тапа8 'заблуждение'18).
Для того, чтобы в точности передать значение слова одного языка средствами другого, переводчик воспользовался уже существовавшим композитом, возникшим в греческом языке на грани архаики и классики, и добавил суффикс сравнительной степени -теро?, который не только снимал возможные отрицательные коннотации, но и уточнял лексическое значение с помощью значения грамматического. Впрочем, греческая литература изобилует примерами, в которых и положительная степень прилагательного употребляется вполне позитивно19. Вообще среди 336 примеров употребления данного композита в греческой литературе сравнительная степень засвидетельствована лишь в 7 примерах, часть из которых относится
17 West M. L. The Rise of the Greek Epic // Journal of Hellenic Studies, 1988. Vol. 108. P. 151-172.
18 KEWA II. S. 52-53; В. С. Расторгуева, Д. И. Эдельман. Этимологический словарь иранских языков. Т. 2. М.: Восточная литература, 2003. С. 415-416.
19 Например, Плутарх, говоря о Цицероне, называет его polumaSfi (Plut. Compar. Demosth. et Cic. 1,4 2). Точно так же в «Пире мудрецов» он вкладывает в уста Анахарсиса положительную характеристику с помощью этого прилагательного (Plut. Conv. 148e 11).
123
уже к Новозаветной традиции. Сравнительная степень прилагательного засвидетельствована у Лукиана (Lucian. De Saltatione 32, 1), Страбона (Strabo 1, 2 , 1), а позднее также в комментариях Евстафия к Гомеру (Eustath. 3, 473, 26).
Характерно, что для санскрита такие грамматические дополнения были не нужны, они понадобились только для точной передачи санскритского оригинала на греческой почве. Между тем, для греческого суффикса сравнительной степени мы имеем прямую параллель в санскрите - суффикс -tara-, но при этом следует иметь в виду, что в микенском греческом и даже у Гомера суффикс -теро имеет скорее противительное значение, выделяя предмет из массы ему подобных. Как можно думать, в греческом и санскрите развитие значения этого суффикса шло параллельными путями.
Следует специально отметить, что в распоряжении греческого переводчика была возможность передать не только смысл, но и внутреннюю форму сложного индийского прилагательного, поскольку уже у Платона встречается прилагательное poluhKÔoç, ср. (Plato Leges 811 a):
...EÍoiv tiveç èprnv ¿Xametprnv лацлоног каг тргцетрюу каг pávtrnv 8^ tfflv leyomevrnv métprnv, oí p,èv èm cpou8»v, oí 8' èm yelrnta àpmhKÔteç, ev oîç фаог 8eîv oí pollàkiç циршг tobç ôpérnç paideuomévouç trâv vérnv tpéfEiv каг diaKopeîç poieîv, poluhKÔouç t' ev taîç âvayvrnceciv poioàvtaç каг polumaGeîç, olouç poihtàç ÊKmavGàvovtaç- oí 8è ек pávtrnv кефа1ага èKléXavteç Kaí tivaç olaç p»c8гç eiç taùtov cuvayayôvteç, èкmavéáv8гv фас 8eîv eiç mv»mhv ^epivo^^ то,отог£ 8^ cb к8А,8,08г£ еце ta vàv лapphcгaZóm8vov âяoфaív8céaг tí te ка1ю£ leyo-uc каг tí m»;
KL. nôç yap oü.
«Я говорю, что у нас есть очень много поэтов, пользующихся в своих произведениях гексаметром, триметром и всякими вообще, так называемыми, размерами; одни из них творят всерьез, другие -чтобы рассмешить. Нередко тысячи людей утверждают, что именно произведениями этих поэтов и следует вскармливать и насыщать получающую надлежащее воспитание молодежь, чтобы путем чтения она услышала о многом, знала и усвоила многое; чтобы она знала наизусть целых поэтов. Другие избирают из всех поэтов самое главное, составляют сборники изречений, утверждая, что именно это должен запомнить и выучить наизусть всякий, кто хочет у нас стать хорошим и мудрым благодаря большой опытности и большим знаниям. Так вот, ты и побуждаешь меня откровенно высказаться, в чем все они правы и в чем - нет?
Клиний. Да, именно так» (Пер. А. Н. Егунова).
Уже начиная с « Законов» Платона в греческой литературе употребляется (впрочем, не часто - всего засвидетельствовано 7 примеров) прилагательное роХи-Г|Коо? 'многослышавший' (от глагола акоиш) и тем самым ' образованный'. В том же контексте сообщается
124
о возможности стать мудрым благодаря разнообразному опыту и многознанию: ei p,é11ei tij âyaôôç ^p/iv каг oofôç ек polmeipiaç каг polumaôtaç yevéoôai.
На фоне этих сложных греческих прилагательных совершенно очевиден выбор, сделанный переводчиком при передаче первой части композита. Для второй части было выбрана основа, связанная с учением, а не с наслышанностью. Вероятно, переводчику хотелось более определенным образом сформулировать идею познания нового. Этим объясняется отказ от передачи внутренней формы индийского композита в пользу более распространенного в греческом языке и, тем самым, более нейтрального в силу своей обычности композита polupaOh?.
Семантический разбор композитов показывает возможные пути развития значения, которое в обеих культурах было с определенного момента чрезвычайно важным. Речь идет о понятии «учености» и знания как такового, что в европейских языках, включая русский, передается этимологически как «обученный» (нем. gelehrt, фр. savant, англ. learned, та же идея в слове scholar).
Для среднеиндийского периода в качестве эквивалента выступает идея, что человек о многом наслышан, но это не обязательно отражает специфику культурной ситуации среднеиндийского периода, поскольку термин функционировал в течение многих предшествующих веков. Такое «многослышание» семантически соответствует учености. Для греческого эта ученость выражена непосредственно во второй части композита.
В словосложении очень редко случается так, что семантика целого равна семантике составных частей. «Простые» арифметические действия с семантикой чаще всего не подтверждаются лингвистическим материалом. Особенно очевидно это на примере служебных слов, где семантическое сложение часто не действует вовсе, ср., например, русское если, формально восходящее к сочетанию есть+ли .
Несколько более прозрачна внутренняя форма и грамматическая семантика (семантические связи между компонентами) в композитах, где мы имеем дело с двумя полнозначными основами. Тем не менее, и здесь противоречия формы и функции композита выступают достаточно отчетливо, однако типы этих противоречий и типологические особенности грамматической семантики в словосложении нуждаются в дальнейшем изучении. Невыраженность связей между слагаемыми композитов оставляет широкое поле для интерпретации. Мало помогают и традиционные определения (например, древнеиндийское определение разбираемых композитов как кар-
20 Так писал еще Карамзин, и в своем издании «Писем русского путешественника» Ю. М. Лотман неукоснительно следовал этому написанию.
125
мадхарая)21, связанное в большей степени с риторикой, чем с выяснением грамматических связей внутри сложного слова. Более показательны случаи, когда при переводе из одной языковой традиции в другую переводчик старается найти аналог грамматическим связям между элементами композита. Рассмотренный случай не только позволяет приблизиться к пониманию языкового ощущения ушедших эпох, но и понять восприятие грамматических связей внутри композитов.
21 В древнеиндийской грамматической традиции - сложные слова, в качестве первого элемента которых выступает прилагательное или причастие, являющееся определением ко второму элементу.
126
