CC BY
123
М. Я. Дымарский
ИЛИ РАН — РГПУ им. А. И. Герцена, Санкт-Петербург
СПОСОБЫ ВОПЛОЩЕНИЯ ПРЕДИКАТИВНОГО ОТНОШЕНИЯ1
1. Предикация как ментальный акт
Принимаемое в данном случае, вслед за А. А. Леонтьевым, Т. В. Ахутиной и др., понимание предикации как ментального акта, воплощаемого, но не осуществляемого в высказывании, не является принципиально новым: оно лишь возвращает предикацию на ее «законное» место. Во всех существующих определениях предикации зафиксирована ее процессуальная сущность (установление, отнесение, акт). В определении Ю. С. Степанова2, несмотря на эксплицитное привязывание к «языковым выражениям» (предикация — одна из трех основных функций языковых выражений), речь идет прежде всего об «акте соединения независимых предметов мысли», «акте создания пропозиции». Очевидно, что пропозиция не есть языковое выражение (в том числе и в трактовке Ю. С. Степанова), поэтому упоминание о том, что «независимые предметы мысли» выражены «самостоятельными словами», следует читать,
1 Исследование выполнено при поддержке Фонда Президента РФ, грант НШ-3135.2014.6 «Петербургская школа функциональной грамматики»; Российского гуманитарного научного фонда, проект № 13-04-00380; Министерства образования и науки РФ (госзадание), проект № 7.8196.2013.
2 Предикация — «одна из трёх основных функций языковых выражений (наряду с номинацией и локацией), акт соединения независимых предметов мысли, выраженных самостоятельными словами (в норме — предикатом и его актантами), с целью отразить „положение дел", событие, ситуацию действительности; акт создания пропозиции. Предикация разделяется на 2 этапа. 1-й этап (предикация в узком смысле) — создание пропозиции, соединение смыслов более элементарных языковых выражений — незавершённая предикация; 2-й этап (предикация в широком смысле) — утверждение или отрицание (истинности или ложности) пропозиции относительно действительности — завершённая предикация» [Степанов 1990: 393].
видимо, как указание на способ выражения компонентов пропозиции в результирующем высказывании, которому акт предикации предшествует: в противном случае противоречия не избежать.
Старые логические классификации типов предикации, как и античная классификация предикабилий, также указывают на ментальную, а не языковую, природу акта предикации. Комментарии Ч. Пирса к перечисляемым им «схоластическим словосочетаниям» — типам предикации, выделявшимся в логике начиная с античных времен, — вполне в этом убеждают, ср.: «Аналогическая предикация: довольно излюбленное выражение Фомы Аквинского: предикация, в которой предикат берется не в своем строгом смысле и не в несвязанном смысле, а в особом смысле, для которого есть достаточные основания, например, когда о статуе говорят, что это человек»; «... Деноминативная предикация: предикация, в которой то, что предназначено по своей природе быть субъектом, берется в качестве субъекта, а нечто, предназначенное по своей природе для предици-рования, берется в качестве предиката; сущности предицируется здесь акциденциальное свойство» [Пирс 1983:151-152]. Совершенно очевидно, что речь идет не о процессе создания предложения и не об устройстве последнего, а о способах мысли, связь которых со строением предложения исчерпывается тем, что эти способы в конечном счете получают воплощение именно в предложении. Не более того.
Таким образом, понимание предикации как ментального акта (а не процесса, совершающегося исключительно в предложении) не противоречит существующим трактовкам, но уточняет их, восстанавливая их связь с многовековой традицией.
Существенно, что отнюдь не каждый акт предикации получает дальнейшее воплощение во внешней речи и, соответственно, в предложении. Постоянное изменение текущей ситуации, в которую включен мыслящий субъект / говорящий, в том числе коммуникативной ситуации, столь же постоянное изменение его психологического состояния и, так сказать, ментального интерфейса могут прервать или перефокусировать процесс порождения высказывания на любом этапе, — не говоря уже о том, что мелькнувший в сознании прообраз мысли отнюдь не обязательно связывается субъектом с речевой интенцией, так как коммуникативного мотива в данный момент может просто не быть. Мышление постоянно и неостановимо (имеются в виду все типы, в том числе наглядно-действенное
и наглядно-чувственное мышление); в сравнении с общей продолжительностью мыслительных процессов в бодрствующем сознании подключение к ним механизмов продуцирования речи (словесно-логического мышления) выглядит эпизодическим. Между тем любая разновидность дискурсивного мышления, очевидно, включает последовательность этапов (а-в) звена внутреннего программирования, по А. А. Леонтьеву3, то есть неразрывно связана с рекурсивной цепью актов предикации (если не представляет собой эту цепь). Это еще одна причина, заставляющая отказаться от тесного привязывания понятия предикации к понятию предложения, тем более — к понятию предикативности в трактовке В. В. Виноградова и его последователей.
Результатом акта предикации является установление предикативного отношения. Именно воплощение последнего (последних) мы наблюдаем во внешней речи — а не воплощение самого акта предикации.
Способы же реализации предикативного отношения (далее — ПО) множественны. Предикативность, интерпретируемая как грамматическая категория предложения, то есть категория, воплощаемая предикативной структурой, является, возможно, высшей ступенью реализации ПО, но помимо этой ступени существует целый ряд других. Рассмотрим их подробнее.
2. Способы реализации предикативного отношения
Множественность способов реализации ПО естественна, так как ПО представляет собой структуру, обладающую той особенностью, что ни какой-либо ее компонент, ни вся она в целом не наделены признаком обязательности реализации в высказывании.
3 А. А. Леонтьев выделяет следующие этапы внутреннего программирования:
а) перевод данных восприятия в последовательность чувственных образов или других элементов предметно-схемного кода (I ^ 5;0;);
б) факультативный этап — атрибуция некоторых признаков элементам предметно-схемного кода, своего рода первичная предикация (5; + Т^ ^ Т, О; + Т^ О Т) [Т — знак, символизирующий предикацию. — М.Д.];
в) предикация, возможно, на базе дополнения программы 'вербальным' компонентом, но не обязательно [(5 Т О Т) + (V)] Т;
г) факультативный этап — атрибуция некоторых признаков высказыванию в целом [Леонтьев 2003: 165].
Для представления структуры ПО воспользуемся хорошо известной формулой {8 есть Р}, где 8 — субъект, носитель предикативного признака, Р — предицируемый субъекту признак, {есть} — собственно связь, глубинный логический оператор (не формальная связка биноминативного предложения!), связывающий 8 и Р.
Воплощение предикативного отношения целесообразно описывать с учетом двух признаков: полноты / неполноты и изоморф-ности / гомоморфности.
2.1. Полнота / неполнота воплощения предикативного отношения
При полном воплощении ПО во внешней речи получают выражение все три его компонента: 8 и Р выражаются дискретно — отдельными словами, а компонент {есть} может быть выражен как дискретно (например, в предложениях с именными сказуемыми: Супружество нам будет мукой (А. С. Пушкин)), так и недискретно — например, в нексусе, специфической взаимно-направленной грамматической связи между подлежащим и сказуемым (Вот бегает дворовый мальчик... (А.С. Пушкин)). При неполном воплощении ПО во внешней речи получают выражение два или даже один его компонент.
2.1.1. Воплощение компонента {есть}. Следует особо оговорить, в каких случаях компонент ПО {есть} целесообразно признавать выраженным в синтаксической структуре и в каких — нет. Исходя из представления о том, что в порожденном актом предикации ПО {есть} — всегда актуальная связь между 8 и Р, имеет смысл считать, что эта связь выражена в том случае, когда приписывание субъекту предикативного признака и сохраняет характер акта, действия. Это возможно только тогда, когда в результирующей структуре участвует спрягаемая форма глагола: именно она является единственным необходимым и достаточным языковым средством воплощения процессуальности, способным обеспечить реализацию ведущей актуализационной функции предложения (об актуализационных функциях см., в частности, [Бондарко 1975: 140-141]). В свою очередь, если считать предикативность категорией, тесно связанной с предикацией и служащей грамматическим воплощением предикативного отношения, то сказанное означает, что ее имеет смысл видеть только в тех синтаксических структурах, которые содержат спрягаемую форму глагола.
Таким образом, хотя в конструкциях типа явление героя; любимая жена; любовь Ромео к Джульетте; Иванова, студентка V курса и под. без труда вычленяются субъект и приписываемый ему признак (легко интерпретируемый как предикативный, что выявляется простейшими трансформациями), компонент {есть} в них не выражен, поэтому воплощение ПО в них является неполным; эти структуры не являются предикативными. То же следует сказать и в отношении коммуникативно-структурных членений высшего уровня в конструкциях типа:
(1) Это / моя лягушонка в коробчонке едет;
(2) Самолет / — он ведь не игрушка и т. п.
Последнее требует пояснения.
Конструкции вида (1), которые в [Дымарский 2007] было предложено называть биситуативными речевыми (не языковыми!) синтаксическими моделями, имеют семантическую структуру {Ситуация^) = Ситуация^)}, где первый компонент — ситуация, названная в предшествующем высказывании, или конситуация, второй — интерпретация той же ситуации (конситуации) говорящим. Местоимение Это (То) в таких конструкциях регулярно отсылает к Ситуации(0), замещает позицию темы и находится в абсолютном начале, остальное предложение является ремой, внутри которой возможно наличие собственного актуального членения (ср.:
(3) А, это // я / в библиотеку, оказывается, \ зашел! —
где это — абсолютная тема, все остальное — рема, внутри которой я зашел — тема, в библиотеку, оказывается — абсолютная рема).
Существует альтернативная интерпретация таких конструкций, обсуждение которой тем более целесообразно, что именно она предлагается Национальным корпусом русского языка. Постулируется «сентенциально-предикативное отношение», которое отличается от обычного предикативного тем, что в качестве сказуемого при местоименном слове в Им. п. выступает целое предложение. Местоимению Это (То) приписывается, соответственно, статус «сентенциального» подлежащего (в отличие от подлежащего самой «сентенции» лягушонка едет). В [Апресян и др. 2010] (автор раздела «Синтаксические отношения» Л. Л. Иомдин) и в Национальном корпусе русского
языка (авторы те же) дано пояснение: такое местоимение — это, «метафорически говоря, подлежащее при сказуемом — предложении» [http://www.ruscorpora.ru/instruction-syntax.html]. «Говорить метафорически» авторам приходится потому, что понятиям темы, ремы и вообще актуального членения (как организатора высказывания, способного оперировать готовыми структурами уровня предложения) в их системе нет места: любое высказывание в этой системе должно быть сведено к дереву отношений, причем все отношения суть разновидности отношения «хозяин — слуга», а все ветви дерева лежат в одной плоскости4; никакие факторы, кроме грамматических, формировать структуру высказывания в этой системе не могут.
Постулирование «сентенциально-предикативного отношения», в сущности, противоречит исходному тезису авторов: «Отношения связывают только отдельные слова, а не словосочетания» [Апресян и др. 2010]. В данном случае авторы устанавливают отношение между отдельным словом — и даже не словосочетанием, а целым предложением. Для устранения этого противоречия предназначена оговорка: «В случае так называемых синтаксических групп один из членов группы выступает в качестве представителя группы во внешних связях (локальной вершины группы) и подчиняет остальные члены группы» [Там же]. Следуя этой максиме, авторы вынуждены подчинять спрягаемому глаголу два подлежащих: так, в примере
(4) Это мышь скребется за печкой —
как «слуги» «хозяина» скребется помечены подлежащее мышь и «сентенциальное подлежащее» Это [Там же]. В этом случае никакие метафорические оговорки не спасают от двоякого и неприемлемого чтения: получается, что скребется одновременно и мышь, и загадочное Это, причем неясно, почему в сказуемом использована форма ед. ч. Если же высказывание переводится, скажем, в план прошедшего времени (Это мышь скреблась), или если подлежащее приобретает форму мн. ч. (Это мыши скребутся), то становится совершенно непонятным, в чем, собственно, усматривается связь (отношение) между глагольным сказуемым и «сентенциальным подлежащим».
4 «Каждое слово предложения, кроме одного (называемого вершиной предложения), зависит от какого-то слова по одному из синтаксических отношений» [http://www.ruscorpora.ru/instruction-syntax.html].
Понятие сентенциально-предикативного отношения выглядело бы намного убедительнее, если бы рассматриваемые конструкции имели вид
(5) *Это (То) БЫТ^ N1 УГ —
и имели соответствующую парадигму:
(5а) *Это было моя лягушонка в коробчонке ехала;
(5б) *Это 0 моя лягушонка в коробчонке едет;
(5в) * Это будет моя лягушонка в коробчонке будет ехать и т. д.
Поскольку же подобные реконструкции неприемлемы, постольку увидеть грамматическую связь, пусть сколь угодно специфичную, между Это (То) и остальным предложением невозможно. Следовательно, хотя тема-рематическая структура высшего уровня в речевых моделях Это / N1 Vf не может не быть признана воплощением ПО, это воплощение приходится квалифицировать как неполное: компонент {есть} в нем не выражен.
Конструкции вида (2) демонстрируют сходную картину. Наиболее убедительным их объяснением представляется интерпретация Т. В. Ахутиной [1989: 47-49; 193], которая видит в них наложение структуры топик — комментарий на стандартную тема-рематическую и подлежащно-сказуемостную модель:
(6) {Самолет}тор^ — {[он]т ведь [не игрушкак}соммеот;
(7) {То, чем ты жил, твой порядок жизни,}ТоР1С {[он]т [уже не годится для нас]я}соммвот
(пример, приведенный А. А. Шахматовым в иной связи).
Частотное совпадение форм топикального элемента и подлежащего в таких конструкциях привело к появлению понятия конструкции с вторым (прономинальным) подлежащим. Между тем такое совпадение является частным случаем, ср.:
(8) {А Иванов}Т0Р1С — {чего же от него еще ожидать?} соммЕт;
(9) {А деньги}тоР1с — {их нет}соммЕот5;
5 http://www.democrator.ru/problem/11411/comments
(10) [Комплименты}Т0?1с — {кто ж их не любит}С0ЫЫЕШ6.
Таким образом, и в конструкциях с выдвижением топика, дублируемого местоимением в комментарии, грамматическая связь между топиком и комментарием отсутствует. Воплощение предикативного отношения структурой топик — комментарий является, как и в предыдущем случае, неполным: компонент {есть} в нем также не выражен.
2.1.2. Дополнительные замечания. Рассмотренные здесь речевые модели лишний раз подтверждают то положение, что попытки интерпретировать любой факт синтаксиса как единую структуру с непрерывной цепочкой синтаксических связей, лежащих исключительно в одной плоскости, оказываются удачными применительно к довольно широкому кругу реализаций базовых языковых моделей, но рано или поздно наталкиваются на непреодолимые препятствия. Конструкции данных типов имеют, по меньшей мере, двухуровневое строение, причем уровни структуры относительно независимы друг от друга. Так, в первой речевой модели состав ремы может быть реализован, конечно, не только языковой моделью N1 У^ но любой структурной схемой, способной служить номинацией ситуации, ср.:
(11) — Что это ты вчера такая грустная была?
— Да это мне от маминого рассказа как-то не по себе стало.
Возможность самого различного конструктивного решения комментария в моделях с выдвижением топика уже продемонстрирована выше.
Остается заметить, что анализ подобных речевых моделей подтверждает тезис о действии в синтаксисе модульного принципа, охарактеризованного выше.
2.1.3. Воплощение компонента {есть} в инфинитивных предложениях. Из четырех основных модальных типов русских инфинитивных предложений только один включает формальную связку:
1) императивный: Всем встать! — невозможно *Всем было / будет встать!;
2) оптативный: Вот теперь зайти бы куда-нибудь — невозможно *Вот теперь бы было / будет зайти куда-нибудь7;
6 http://www.ladoshki.ch/forum/archive/index.php/t-5658.html
7 Вариант с было изредка встречается в разговорной речи, но не является нормативным.
3) долженствовательный: Мне через час уже выезжать — невозможно *Мне через час уже было / будет выезжать;
4) невозможности: Мне 00 не справиться с этим заданием — Мне было / будет не справиться с этим заданием.
Тем не менее, принадлежность инфинитивных моделей к предикативным структурам несомненна. Аргументы следующие.
Во-первых, типы (1-3) выражают ирреальные модальные значения, что исключает возможность временной парадигмы, совмещенной с модальной.
Во-вторых, типы (1-3) употребляются исключительно в прямой отнесенности к базовым параметрам текущей коммуникативной ситуации (протодейктическое настоящее):
(12) Вот теперь зайти бы куда-нибудь. = 'Я испытываю (здесь и сейчас) желание куда-нибудь зайти'
В более сложных ситуациях, когда говорящему требуется отнести желаемое положение дел к некоторому моменту, не совпадающему с моментом речи, в предложении появляется лексический показатель, однозначно выражающий временное значение, наложенное поверх как ирреально-модального значения, так и значения протодейктического настоящего:
(13) Вот вам бы тогда (в тот момент, после этого, вместо этого, перед этим...) зайти куда-нибудь, переждать дождь — не о чем сейчас было бы и жалеть = 'Тогда (в тот момент...) было желательно, чтобы вы зашли куда-нибудь'.
В-третьих, долженствовательные и оптативные инфинитивные конструкции находятся в столь тесных отношениях с безличными предложениями, в которых соответствующие модальные значения выражены лексически, что едва ли не вступают с ними в парадигматические отношения. Многолетние эксперименты в университетской аудитории однозначно свидетельствуют, что студенты воспринимают конструкции
(14) Через час мне уже выезжать
и
Через час мне уже надо было выезжать
как члены одной парадигмы. Легкость подобных переходов убеждает в том, что прикрепленность инфинитивных предложений к плану настоящего в сознании носителей языка действительно существует.
Аналогичное верно и по отношению к инфинитивным моделям, регулярно функционирующим в качестве вопросительных и придаточных предложений.
В вопросительных предложениях глагольная семантика инфинитива вместе с конструктивно и/или интонационно выраженной модальностью гипотетичности (разновидностью ирреальной модальности, исключающей совмещенную временную парадигму) образует комплекс, который с полным основанием можно считать выражающим предикативное значение. В придаточных предложениях наблюдается либо та же ситуация (изъяснительные инфинитивные придаточные, восходящие к вопросительным предложениям):
(15) Иван всё думал, как нам обустроить Россию ^ Как нам обустроить Россию? —
либо ситуация, когда аналогичный комплекс формируется значением инфинитива в сочетании с лексико-морфологическим выражением ирреального модального значения в структуре союза — чтобы, если, если бы, кабы и т. п. (о чем писал еще А. М. Пешковский).
Таким образом, относим инфинитивные модели предложения к предикативным структурам, считая, что компонент ПО {есть} в них выражен недискретно.
2.1.4. Воплощение компонента {есть} в номинативных предложениях. Базовая структурная схема номинативного предложения — СОР N1, то есть формальный выразитель предикативных значений в стандартных реализациях присутствует всегда. В указательно-номинативных типа Вот N1 (Вотэтаулица...) формальной связки нет, но она заменяется той же прикрепленностью к базовым параметрам текущего коммуникативного акта (значение настоящего индикатива), о которой только что говорилось применительно к инфинитивным предложениям. Таким образом, и здесь имеет место либо дискретное, либо недискретное воплощение компонента {есть}.
2.2. Изоморфность / гомоморфность воплощения
предикативного отношения Будем исходить из допущения, что компоненты 8 и Р предикативного отношения обладают равным статусом: оба одинаково
«главные», ни один не имеет приоритета. Тогда изоморфным является только тот случай полного воплощения ПО, когда компоненты 8 и Р выражаются компонентами полной предикативной структуры — подлежащим и сказуемым. Гомоморфным воплощением ПО признается, соответственно, синтаксическая структура, компоненты которой не являются парой «подлежащее + сказуемое», но могут быть интерпретированы как отображения элементов 8 и Р. Гомоморфным может быть как полное, так и неполное воплощение ПО.
При этом возникает необходимость уточнить, какие именно структуры понимаются как подлежащно-сказуемостные, поскольку недостатка в различных трактовках этой проблемы нет.
2.2.1. К понятиям сказуемого и подлежащего. Сказуемое понимается вполне традиционно (см. изложение этого вопроса в [Ле-кант 1976]). Относительно подлежащего принимается трактовка А. В. Бондарко, согласно которой подлежащее рассматривается в качестве прототипа носителя предикативного признака [Бондар-ко 1992: 53-54]. Класс синтаксем, выступающих в качестве носителя предикативного признака, как известно, существенно шире понятия подлежащего: помимо «канонического» подлежащего, то есть именительного падежа имени (местоимения), в том числе группы, возглавляемой именем в этой форме, он включает инфинитив, дательный субъекта, «ситуативное это» (в предложениях вида Это мне чуждо), «сентенциальное это» (в высказываниях вида Это самолет летит, рассмотренных выше); ведутся дискуссии вокруг подлежащного (?) статуса «нулей Мельчука» (постулируемых И. А. Мельчуком нулевых подлежащих безличных и неопределенно-личных предложений), винительного падежа в конструкциях типа Васю скрючило от боли и др. (термины и примеры, кроме авиационного, из содержательной работы А. В. Циммерлинга [2012]). Тем не менее, представляется целесообразным сохранить наивысший статус за единицей, обладающей максимальным количеством признаков подлежащего, и терминологически отличать ее от других единиц, регулярно выполняющих функцию носителя предикативного признака. Именно по этой причине более предпочтительным представляется терминологическое решение А. В. Бондарко: подлежащее vs. носитель предикативного признака; разграничение «канонических» и «неканонических» подлежащих кажется, с этой точки зрения, менее продуктивным.
Признаки подлежащего, перечисляемые в [Там же]: способность к реализации в виде группы, к прономинализации, ролевая
непрозрачность, референциальная непрозрачность, контроль согласовательной формы предиката, контроль подчиненного нефинитного оборота, связывание возвратного местоимения, — не являются равнозначными.
Рассмотрим, в частности, признак ролевой непрозрачности. Предполагается, что подлежащее может, в отличие от других актантов, реализовать различные семантические роли: Агенса, Пациенса, Субъекта состояния и др. — и потому обладает этим признаком. В то же время, скажем, один из «нулей Мельчука», а именно постулируемая им «нулевая лексема 3 л. ед. ч.», выполняющая функцию «подлежащего» в предложениях, обычно называемых безличными [Циммерлинг 2012: 573], отличается от «канонического подлежащего» тем, что не обладает этим признаком: утверждается, что этот нуль (всегда) выражает роль «неодушевленного Агенса / Причины» [Там же]. Фиксированная категориальная семантика (роль) этого нуля обозначается И. А. Мельчуком при помощи индекса: «0^™™^», А. В. Циммерлинг толкует эту семантику как «примерное значение 'Мир', 'Стихия'» [Там же: 574]. Такое толкование может быть сочтено удовлетворительным для примеров следующего вида (запись и глоссирование А. В. Циммерлинга [Там же: 573]):
(16) Улицу засыпал-о песком.
[3 л. ед.ч. улица_Вин.п. засыпать-прш.вр. песок_т„.п.
имен. п. Неодуш.] 3л. ед.ч.
ср. р.
Однако, если подвергнуть анализу еще один типичный случай безличного предложения:
(17) Лодку опрокинуло ветром —
то гипотетическому нулю придется приписывать другое значение (и роль), поскольку роль неодушевленного Агенса / Причины «занята» ветром. Можно было бы семантизировать эту словоформу как Инструмент, с помощью которого Агенс «Мир», «Стихия» осуществляет свое действие, но этому мешает то простое соображение, что наличие Инструмента с необходимостью предполагает конкретный (не воображаемый, не мифологический) Агенс, преимущественно одушевленный. Конечно, в таких предложениях, как:
(18) Экскаватор выбирает породу ковшом —
Агенс все-таки неодушевленный, но его конкретность очевидна.
Столь же плохо укладывается «нуль 3 л. ед. ч.» в безличные предложения типа:
(19) Эк тебя разнесло-то, матушка;
(20) Без закуски его быстро развезло.
Семантизировать гипотетический нуль как Агенс «Мир», «Стихия» здесь не приходится, так как в качестве Агенса в таких случаях мыслятся значительно более конкретные причины.
Таким образом, положение о ролевой прозрачности одного из «нулей Мельчука» не подтверждается. Значит ли это, что этот гипотетический нуль тем самым приближается к «каноническому» подлежащему? Нисколько. Это означает только то, что признак ролевой непрозрачности не просто «трудно использовать в качестве универсального диагностического критерия подлежащности» по той причине, что «во многих языках вообще нет актантов, непрозрачных в ролевом отношении» [Циммерлинг 2012: 574-575], — его трудно использовать даже применительно к русскому языку, где ролевая непрозрачность встречается, но отнюдь не является отличительным признаком только подлежащего.
Вершинное положение среди признаков подлежащего занимают два: 1) форма (Им. п.) и 2) наличие нексуса — грамматически выраженной связи со сказуемым (то есть того, что в приведенном выше перечне именуется «контролем согласовательной формы предиката»).
На самом деле понятия нексуса и контроля согласовательной формы предиката нетождественны. Под нексусом мы понимаем двунаправленную связь между подлежащим и сказуемым, которая заключается, с одной стороны, в элементах согласования формы сказуемого с формой подлежащего, с другой стороны — в требовании определенной формы для первого актанта, исходящем из сказуемого (в частности, в русском языке это требование формы Им. п.). Нексус имеет место только в том случае, когда наличны обе эти составляющие; именно по этой причине, например, в предложениях вида:
(21) Мне что-то не работается сегодня —
которые Г. А. Золотова считает двусоставными, нексус отсутствует (можно предполагать, что требование Дат. п. исходит из «сказуемого», но
элементов согласования форм Мне и не работается в таких предложениях нет), поэтому Мне — не подлежащее, но лишь носитель предикативного признака.
Понятие же контроля согласовательной формы предиката, как очевидно из его словесного воплощения, актуализирует представление об однонаправленной связи, которое, кстати сказать, плохо согласуется с идеей подчиненности подлежащего сказуемому, декларируемой в генеративно-ориентированных версиях синтаксиса — например, в версии И. А. Мельчука, Ю. Д. Апресяна, Л. Л. Иомдина и др. Подлежащее в подобных — последовательно вербоцентриче-ских — концепциях подчинено сказуемому, но при этом почему-то контролирует согласовательную форму последнего. Ни один другой случай подчинительной связи между словоформами не предполагает
0 о
таких отношений .
Кроме того, применение понятия контроля согласовательной формы предиката не всегда отличается корректностью.
Рассмотренный выше безличный «нуль Мельчука» представляет собой «нулевую лексему 3 л. ед.ч.». Но в приводимом при этом примере (16) граммема лица в форме засыпало отсутствует, зато имеется родовое окончание, обычно передающее граммему среднего рода. Пояснений не дается.
«Неопределенно-личный нуль» 03Р1, или 0реор1е (оригинальное обозначение И. А. Мельчука) [Циммерлинг 2012: 573], постулируется как «нулевая лексема» с обязательной граммемой мн.ч., что понятно: иначе в пределах данной концепции объяснить обязательную форму мн.ч. в предикате невозможно. Но трудность в том, что, как хорошо известно, неопределенно-личные предложения часто имеют в качестве подразумеваемого Агенса одного человека. Например, фразу:
(22) Меня уволили —
с равным успехом может сказать как человек, вышедший из кабинета директора, где присутствовали несколько руководителей, так и экономка, бывшая единственной прислугой в доме одинокого лорда.
8 В процессе порождения высказывания подчиненный компонент часто появляется раньше подчиняющего, чем создает иллюзию своей главенствующей, организующей роли (ср. понятие естественного прайминга в [Русакова 2009]). Но по отношению к строю предложения это лишь иллюзия.
Неопределенно-личные конструкции регулярно употребляются в ситуациях заведомо известной единичности Агенса:
(23) Тебе только что звонили;
(24) К вам пришли.
Это означает, что форма мн. ч. в таких конструкциях не мотивирована реальной множественностью субъектов. Можно предполагать даже, что граммема мн.ч. в неопределенно-личных предложениях претерпевает конструктивно обусловленную модификацию в граммему неопределенного числа. Но предполагать, что говорящий, имея в виду единичного субъекта, все-таки строит предложение с подразумеваемой нулевой субъектной лексемой мн.ч., то есть «размножает» субъектов, только для того, чтобы согласовать форму предиката с этим гипотетическим нулем, — вряд ли продуктивно. Так что и в этом случае использование понятия контроля согласовательной формы предиката вызывает сомнение.
Итак, подлежащее трактуется как прототипический носитель предикативного признака, обладающий двумя важнейшими отличительными чертами: 1) формой Им. п. и 2) включенностью в двунаправленную связь со сказуемым — нексус. Структуры с гипотетическими «нулями Мельчука» к подлежащно-сказуемостным не относятся, так как реальность этих единиц не представляется убедительно доказанной.
2.2.2. Гомоморфное воплощение ПО. Может быть обусловлено разными причинами:
1) операциями номинализации, свертывания ПО (любовь Ромео к Джульетте; отъезд президента; звеня и подпрыгивая; желание Маши уехать; красный сарафан и мн. под.);
2) модификацией исходного ПО, вызванной семантико-праг-матическими факторами, что обычно выражается в использовании односоставных моделей и может сопровождаться меной предикатной лексемы:
(25) Ветер сорвал крышу ^ Ветром сорвало крышу,
(26) Кошка после операции растолстела ^ Кошку после операции разнесло;
(27) Я здесь без тебя скучаю ^ Мне здесь без тебя скучно;
(28) Тебе кто-то два раза звонил ^ Тебе звонили два раза.
По-видимому, в большинстве случаев подобные причины и вызванные ими операции свертывания или модификации исходного ПО локализуются в начальных фазах порождения высказывания; ведь факультативные этапы фазы программирования высказывания, о которых писал А. А. Леонтьев: «первичная предикация» (Si+ 1 S 1, Oi+ O 1) и «атрибуция некоторых признаков высказыванию в целом» — порождают именно предикативные отношения, к случаям воплощения которых следует отнести многие элементарные и неэлементарные синтаксические конструкции, о чем писали в разное время и в разных терминах А. А. Потебня9, Г. Пауль10 и др. Особенно пристальное внимание уделил подобным конструкциям О. Есперсен, объединявший под понятием нексуса, которое он трактовал расширительно, связи / отношения в любом построении, допускающем интерпретацию в качестве свернутой предикативной структуры [2006].
Убеждение в том, что предикация «лежит в основе всех мыслительных операций, совершаемых людьми» [Денисова 2013: 4], путем вполне очевидных рассуждений может привести к предположению, согласно которому не только любая синтаксическая конструкция, но и любое слово, в конечном счете, является продуктом цепочки актов предикации и, соответственно, воплощением предикативного отношения (или, скорее, целого комплекса ПО). Подобное суждение содержится в цитированном высказывании А. А. Потебни. Полностью завершенный вид эта мысль приобретает у Ф. Вегенера, писавшего: «Нужно представлять себе, что первоначально язык использовал отдельные звуки как предикаты к наблюдаемому, — звуки связывались со звуками в новые предложения, которые затем механизировались в корни, — корень, предицированный другим корнем, механизировался в основу...» и т. д., вплоть до периода [Wegener 1885: 101. Перевод мой. — М.Д.].
9 «Не только каждая пара членов предложения (подлежащее и сказуемое, подлежащее и определение, сказуемое и обстоятельство, сказуемое и дополнение) может соответствовать суждению, но и один член предложения может соответствовать одному и более чем одному суждению, причем не только в составных словах (...), но и в простых...» [Потебня 1958: 68].
10 «Отношение определяющего элемента к определяемому аналогично отношению сказуемого к подлежащему (...) определение есть не что иное, как деградировавшее сказуемое...» [Пауль 1960: 165].
Указанное исходное убеждение не вызывает возражений, если ограничить его референцию сферой дискурсивного (не интуитивного, не художественного и т. д.) мышления. И все же затруднительно, наблюдая за живым функционированием языка, видеть воплощение акта предикации не только в отношении между основой и флексией, но и в конструкции «сказуемое и дополнение», называемую в числе других А. А. Потебней. То, что когда-то, по выражению Ф. Вегенера, «механизировалось», то есть перешло из разряда производимого непосредственно в речемыслительном процессе в разряд готовых воспроизводимых единиц, перестало, соответственно, быть и воплощением предикативного отношения, так как за такими единицами уже не стоит живого акта предикации. В этом — суть различия между предикативными и, скажем, атрибутивными отношениями.
3. Конструкции гомоморфного воплощения предикативного
отношения
Исходя из сказанного, круг конструкций, являющихся гомоморфным воплощением ПО, целесообразно ограничить. Перечислим важнейшие такие конструкции.
3.1. Полное гомоморфное воплощение ПО Такое воплощение имеет место в ряде моделей безличных и инфинитивных предложений, расширенных обязательным (чаще всего) детерминантом со значением субъекта, в том числе локуса как субъекта характеризации:
(29) {Ветром} 8 {перевернуло}Р лодку;
(30) {Мне}8 {не спится}Р;
(31) {Мне}8 {скучно}Р, бес... (А. С. Пушкин. Сцена из Фауста)
(32) {Меня}8 {знобит}Р;
(33) {Можно {мне}8 написать вам}Р ?
(34) {Вам}8, милочка, {надо еще поработать}Р над этой темой;
(35) {Мне}8 над этой темой {еще работать и работать}Р;
(36) {Мне}8 {уж не побывать в техместах}Р;
(37) Как бы {нам}8 {спрятаться}Р где-нибудь?
(38) {В комнате}8 {пусто}Р;
(39) {На дворе}8 {холодно}Р.
3.2. Неполное гомоморфное воплощение ПО
Такое воплощение имеет место в следующих случаях.
3.2.1. Отсутствует компонент 8. Неопределенно-и обобщенно-личные предложения: имеется лишь дейктическое указание на некий 8 в спрягаемой форме глагола; отсутствие дискретного выражения 8 является обязательным признаком конструкции:
(40) Ко мне вот-вот {придут}Р;
(41) Так, друзья мои, курсовые работы {не пишут}Р.
3.2.2. Компоненты 8 и Р выражены слитно, то есть исходная структура ПО преобразована в {есть 8 = Р}.
1) номинативные предложения:
(42) Вот, наконец, и {этаулица}8Р;
(43) Был {месяц май}8Р;
(44) {Деревенская улица}8Р. {Колодец}8Р. {Старые тополя}8Р;
(45) У вас {грипп}8Р;
(46) {Смятенье, обморок, поспешность, гнев, испуга}8Р!
(А. С. Грибоедов. Горе от ума)
2) безличные предложения, исключающие распространение словоформой со значением Агенса:
(47) Эк тебя {разнесло-то}8Р...
(48) На море {штормит}8Р.
3.2.3. Отсутствует компонент {есть}.
1) тема-рематические пары, за исключением случаев, когда тема замещена подлежащим или носителем предикативного признака, перечисленных в п. 3.1:
(49) {Завтра}8 {уже будет тепло}Р;
(50) {Квечеру}8 {похолодает}Р;
(51) А {в доме}8 {стук, ходьба}Р... (А. С. Грибоедов. Горе от ума)
(52) ... {в дверях,}8 {весь криво-накосо, появляется половой с подносом под мышкой, в красной рубахе и в разодранном фраке поверх}Р;
(А. Н. Толстой. Актриса)
(53) {Мне}5 {это безразлично}Р;
(54) {У тебя} 5 {вечно все подлецы}Р;
2) разнообразные конструкции, реализующие атрибутивное отношение:
(55) {любопытные}Р {глазки} 5;
(56) {любопытствующий}Р1 {субъект}8 {в штатском}Р2;
(57) {справочник}5 {для начинающих}Р;
(58) {Вконец расстроенный}Р, {преподаватель}8...
(59) {День}5, {когда мы познакомились}Р...
3) конструкции с аппозицией:
(60) Между тем вернулись {старики}$, {отец и мать Николая}Р, тощие, сгорбленные, беззубые, оба одного роста; (А. П. Чехов)
(61) Теперь в земских учреждениях {я}8, {как дворянин}Р, не вижу ничего, что бы содействовало моему благосостоянию;
(Л. Н. Толстой)
4) агентивные словосочетания:
(62) {возвращение}Р {блудного сына}5;
(63) {защита диссертации}Р {Ивановым}5;
5) конструкции с авторизующими, эмоционально-оценочными и др. вводными компонентами:
(64) {По-моему}8, {пора уходить}Р;
(65) {По Сашиным словам}5, {колодец опять пересох}Р;
(66) {Ксчастью}Р, {погода наладилась}8;
6) биситуативные высказывания:
(67) {Это}$ {самолет летит}Р;
7) пары топик — комментарий:
(68) А {депутаты}8 — {они трудятся в поте лица}Р;
(69) Что же касается {новых самолетов}8, то {их по-прежнему нет}Р.
Следует особо подчеркнуть тот факт, что различные способы выражения ПО могут взаимодействовать в пределах одного высказывания, в том числе и накладываясь друг на друга, что очевидно в таких случаях, как (45), (51)-(54), (64)-(69).
4. Заключительные замечания
Взятые по отдельности, изложенные соображения и характеристики синтаксических конструкций в большинстве своем не отличаются принципиальной новизной. Однако существенной представляется показанная возможность типологизации конструкций по признакам полноты / неполноты и изоморфности / гомоморфности воплощения в них предикативного отношения. Важен также акцент на том аспекте категории предикативности, который, к сожалению, редко оказывается в центре внимания, — ее тесная связь с актом предикации и структурой порождаемого последним предикативного отношения, ее определяющая роль в организации прототипического средства воплощения ПО — предикативных структур.
Литература
Апресян, Богуславский, Иомдин и др. 2010 — Ю. Д. Апресян, И. М. Богуславский, Л. Л. Иомдин, В. З. Санников. Теоретические проблемы русского синтаксиса: Взаимодействие грамматики и словаря. М.: Языки славянской культуры, 2010. Ахутина 1989 — Т. В. Ахутина (Рябова). Порождение речи: Нейролингви-
стический анализ синтаксиса. М.: Изд-во МГУ, 1989. Бондарко 1975 — А. В. Бондарко. Об актуализационных признаках предложения // В. Г. Адмони (ред.). Теоретические проблемы синтаксиса современных индоевропейских языков. Л.: Наука, 1975. С. 139-147. Бондарко 1992 — А. В. Бондарко. Субъектно-предикатно-объектные ситуации //А. В. Бондарко (ред.). Теория функциональной грамматики: Субъектность. Объектность. Коммуникативная перспектива высказывания. Определенность / неопределенность. СПб.: Наука, 1992. С. 29-70.
Денисова 2013 — Е. П. Денисова. Значение и смысл предикативного отношения (на материале русского, английского и немецкого языков). Автореф. дисс.... канд. филол. наук. Тверской гос. ун-т, Тверь, 2013.
Дымарский 2007 — М. Я. Дымарский. Это / N Vf: К понятию речевой синтаксической модели // Е. А. Земская (ред.). Язык в движении: К 70-летию Л. П. Крысина. М.: Языки славянской культуры, 2007. С. 159-171.
Есперсен 2006 — О. Есперсен. Философия грамматики. М.: КомКнига, 2006.
Лекант 1976 — П. А. Лекант. Типы и формы сказуемого в современном русском языке. М.: Высшая школа, 1976.
Леонтьев 2003 — А. А. Леонтьев. Психолингвистические единицы и порождение речевого высказывания. М.: Едиториал УРСС, 2003.
Пауль 1960 — Г. Пауль. Принципы истории языка. М.: Изд-во иностранной литературы, 1960.
Пирс 1983 — Ч. С. Пирс. Из работы «Элементы логики. Grammatica speculativa» // Ю. С. Степанов (ред.). Семиотика. М.: Радуга, 1983. С. 151-210.
Потебня 1958 — А. А. Потебня. Из записок по русской грамматике: В 1-2 т. М.: Учпедгиз, 1958.
Русакова 2009 — М. В. Русакова. Речевая реализация грамматических элементов русского языка. Дисс. ... докт. филол. наук. СПбГУ, СПб., 2009.
Степанов 1990 — Ю. С. Степанов. Предикация // В. Н. Ярцева (ред.). Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Советская энциклопедия, 1990. С. 393-394.
Циммерлинг 2012 — А. В. Циммерлинг. Неканонические подлежащие в русском языке // М. Д. Воейкова (ред.). От значения к форме, от формы к значению: Сб. ст. в честь 80-летия члена-корреспондента РАН А. В.Бондарко. М.: Языки славянских культур, 2012. С. 568-590.
Wegener 1885 — Ph. Wegener. Untersuchungen ueber die Grundfragen des Sprachlebens. Halle: M. Niemeyer, 1885. (http://openlibrary.org/authors/ OL882959A/Philipp_Wegener)
