CC BY
190
Москва
НУЛЕВЫЕ ЛЕКСЕМЫ В СИНТАКСИСЕ: догматика и типология1
В лекции рассматриваются проблемы, связанные с введением нулевых синтаксических категорий. Любая объяснительная теория синтаксиса опирается на понятие правильно построенного предложения, а базовым компонентом синтаксической теории служат правила построения (в традиционной грамматике) или правила/принципы порождения (в генеративной грамматике). Теории неполноты носят вспомогательный характер. К их компетенции относятся способы реализации правильно построенных структур и изучение условий, при которых эксплицитная реализация постулированных компонентов необязательна (ср. рус. Видят: труп румяный и свежий.... = Они видят), либо затруднена (рус. Брось пистолет! ' Брось ты пистолет). Ключевыми понятиями теории неполноты служат понятия эллипсиса (ellipsis) или стирания составляющей (deletion) и понятия нулевой синтаксической категории (zero lexeme у И. А. Мельчука, empty category у Н. Хомского).
В естественном языке есть непустое пересечение между явлениями, относимыми к компетенции теории неполноты, и явлениями, относимыми к сфере действия базового компонента синтаксиса, так как не все правила построения верифицируемы. A priori неясно, имеет ли русское предложение в форме повелительного наклонения двусоставную структуру с позицией подлежащего. Сходный вопрос встал перед лингвистами конца XIX в. при описании безличных предложений типа др. исл. rignir, лат. pluit 'идет дождь'; Г. Пауль признал их двусоставными, что вынудило его постулировать для них нулевое подлежащее. Напротив, Б. Дельбрюк отказался от поисков подлежащего безличной
1 Статья написана при финансовой поддержке РГНФ, проект 06-04-00203а.
226
конструкции, поскольку древние индоевропейские языки не позволяли однозначно восстановить в них подлежащную ИГ. Очевидно, что Пауль и Дельбрюк придерживались разных теорий неполноты. Дельбрюк соглашался восстановить эксплицитно невыраженную словоформу лишь там, где наличие позиции, которую она могла занимать, было требованием синтаксической схемы, и где такая позиция не могла замещаться материальным (8ре11её-ои11, в современных терминах) элементом. Напротив, Пауль постулировал нулевое подлежащее для глаголов типа др. исл. п§тг=38§ 'идет дождь' на основе системной аналогии с глаголами типа йу§г=38§ 'Х летит', ср. др. исл. уа1г=№ш8§ йу§г=3 'сокол летит': он исходил из того, что все предложения данного языка должны быть описаны одинаково. Чем больше постулатов о свойствах правильно построенных структур содержит теория синтаксиса, тем сильнее она нуждается в критериях неполноты. Неслучайно, что в рамках Теории Управления и Связывания и Минималистской Программы Хомского, где принят постулат об изоморфности всех составляющих, возникла самая подробная на сегодняшний день теория нулевых категорий.
Понятие эллипсиса или «структурной неполноты» сугубо синтаксично, оно применимо лишь к тем сущностям, которые организованы как синтаксическое целое и состоят из синтаксических элементов низшего уровня, т.е. к предложениям и словосочетаниям. Хотя в научной литературе встречаются более обтекаемые определения эллипсиса как «пропуска в речи или тексте подразумеваемой единицы», под это определение едва ли можно подогнать какие-либо «подразумеваемые фонологические и морфологические единицы, восстанавливаемые в речи или тексте». Понятие «нулевого знака» разработано европейскими структуралистами начала XX в. в связи с анализом грамматического значения. Р. О. Якобсон в статье 1939 г. показал, что нулевые словоформы и нулевые лексемы, т.е. элементарные синтаксические знаки, имеющие свое означаемое, но лишенные означающего, могут быть выведены на основе тех же отношений между планом выражения и планом содержания оппозиций сложных синтаксических знаков, что и нулевые морфы и нулевые морфемы. Программа Якобсона была развита И. А. Мельчуком [Мельчук 1995: 169-205], работа которого положительно оценивается Д. Вайсом
227
[Weiss 1995: 206-210]. В работе И. А. Мельчука наиболее резко выражена тенденция противопоставить нулевые лексемы эллипсису материального знака. Постулировав для предложений типа рус. Улицу засыпали песком нулевую лексему 3 л. мн. ч. со значением 'люди', И. А. Мельчук не считает «нуль 3 л. мн. ч.» тождественным реальной лексеме люди, настаивая на том, что отсутствие материально выраженного подлежащего с генерическим значением дает в русском языке другой эффект, нежели наличие лексем люди или кто-нибудь [Мельчук 1995: 180, 184, 187]. Данное решение выглядит интуитивно оправданным, но создает трудности. Если синтаксический нуль никогда не бывает полностью синонимичен материальному элементу2, то критерий выделения нулевых лексем не соответствует данному Ш. Балли определению нулевого знака как такого знака, который имеет «определенное значение и определенную позицию» в синтагме, которую «можно заменить одной или несколькими синтагмами того же вида, где этот [знак] имеет эксплицитную форму». Тем самым попытка Мельчука вывести понятие нулевой лексемы из общесемиотических соображений и игнорировать разницу между нулевыми знаками в синтаксисе и на других уровнях репрезентации, обречена на неудачу. Возможные пути выхода из тупика состоят либо в снятии жесткого противопоставления явлений эллипсиса и нулевого знака, либо в смене критерия выделения нулевых лек-
сем3.
Понятие нулевых категорий в Теории Управления и Связывания Н. Хомского держится не на постулате о знаковых свойствах синтаксических элементов, но на несовпадении разноуровневых репрезентаций предложения [Chomsky, Lasnik 1993: 518523]. В стандартной версии данной теории выделяется четыре типа нулевых категорий, различаемых значениями признаков матрицы из двух столбцов [± анафоричность, ± местоимен-
2
Ср.: «zero lexeme may be postulated only if it needs a lexical entry of its own, i.e. if the language has no non-zero lexeme fully synonymous with the hypothetical zero» [Мельчук 1995: 197].
3 Неясно, можно ли доказать последний тезис в свете того, что операционный критерий выделения нулевых лексем в изложении Мельчука не совпадает с декларированным им подходом к проблеме нулевых означающих [Мельчук 1995: 176-177] .
228
ность].Один из этих четырех типов — нулевые местоимения (pro) [- анафоричность, + местоименность] — обобщает случаи опущения неанафорического подлежащего и частично соответствует нулевым лексемам Мельчука. Синтактика всех четырех типов — нулевых местоимений (pro), нулевых подлежащих вставленной предикации (PRO) [+ анафоричность, + местоименность], следов ИГ, устраняемых в позиции повторной номинации [+ анафоричность, - местоименность], следов линейного перемещения [-анафоричность, - местоименность] вытекает из их места в структуре. Поэтому мнение И. А. Мельчука [Мельчук 1995: 204] о том, что нулевые категории Хомского лишены собственной синтакти-ки, ошибочно. Нулевое подлежащее вставленной предикации PRO контролируется аргументом главного предложения, который приписывает ему свою семантическую роль, а след ИГ — нет [Chomsky, Lasnik 1993: 519], см. различия в интерпретации предложений англ. Your friends; hoped [PRO; to finish the meeting happy] 'Ваши друзья; надеялись [PRO; закончить прием удачно]' vs. Your friends seemed [t to finish the meeting happy], букв. 'Ваши друзья казались [t закончить прием удачно]'.
Если отбросить инвективы против «синтаксических подставных лиц (syntactic dummies), которые не имеют ни семантического, ни фонологического содержания, и введены только для того, чтобы запускать формальные механизмы автономного синтаксиса» и рассматривать вопрос по существу, то различия между представлением нулевых лексем по Хомскому и по Мельчуку не настолько велики, чтобы отрицать сходство обеих теорий. В обоих случаях нулевые лексемы призваны объяснить неполное соответствие разных уровней репрезентации языка, и это, по-видимому, единственный способ обоснования нулевых сущностей в синтаксисе. Неверно, будто теория синтаксических нулей Мельчука отказывается от уровневого подхода, при котором более глубокий (n-й) уровень интерпретирует отношения на n+1-м уровне организации языка. В теории Хомского нулевые категории возникают в силу наложения двух формально-синтаксических репрезентаций предложения, а у Мельчука интерпретирующим уровнем для поверхностного синтаксиса оказывается семантика предложения и его ролевая структура. По-существу, нулевые лексемы 3 л. ед. ч. и 3 л. мн. ч. в предложениях типа рус.
229
Улицу засыпало песком и Улицу засыпали песком в теориях Якобсона и Мельчука вводятся потому, что Якобсон и Мельчук признают в них (и справедливо) предикат засыпать песком агентив-ным, а актант улицу — пациенсом. Это побуждает их рассматривать пары Рабочие засыпали улицу песком ^ Улицу засыпали песком и Буря засыпала улицу песком ^ Улицу засыпало песком как своего рода диатезные преобразования и постулировать для вторых членов пар «нулевой Агенс». Тем самым, нулевые лексемы Мельчука являются ролевыми сущностями с приписываемыми им референтными характеристиками, но этот факт замаскирован семиотическими соображениями. С другой, стороны, нулевые категории Хомского — референциально-дейктические сущности без выраженной ролевой семантики, что хомскианцы признают открыто.
При обращении к языковому материалу встают следующие вопросы:
• В каких синтаксических позициях возможны нулевые категории?
• Обязательна ли гипотеза о нулевых категориях? В каких случаях без нее можно обойтись?
• Можно ли вводить в описание одного и того же языка нулевые категории, выдвинутые с позиций разных теорий синтаксиса, например, интегрировать нулевые лексемы Мельчука в Минималистскую Программу Хомского, и, наоборот, ввести нулевые категории Хомского pro и Pro в модель «Смысл о Текст» Мельчука?
• Если теория синтаксиса признает более одного вида нулевой категории, как определять их категориальные свойства по отношению друг к другу?
Окончательного ответа на первый вопрос нет, но сегодняшнее состояние знаний позволяет предположить, что он должен решаться по-разному в прикладном и теоретическом синтаксисе. При решении прикладных задач (создание синтаксического процессора, разметка анафорических связей в корпусе текстов и т. п.) может понадобиться введение нулевых категорий самых разных типов. С инженерной точки зрения полезно вводить разные синтаксические нули для случаев эллипсиса, сочинитель-
230
ного сокращения, для предполагаемых подлежащих инфинитивных, причастных, деепричастных оборотов, для зависимых финитных: отсутствие точных помет только замедлит работу процессора и затруднит пользователю доступ к информации. Однако удобство описания не является достаточным основанием для введения нулевых категорий в теоретическом синтаксисе: здесь надо доказать, что нулевые лексемы имеют ряд общих свойств с некоторыми ненулевыми синтаксическими элементами. Пока что такие доказательства были предложены лишь для выражений двух типов — нулевых подлежащих и нулевых связок (ср. нулевую связку «быть» в наст.вр. изъявит. накл. в русском языке). Гипотетические нулевые дополнения гораздо более эфемерны, так как их признание зависит от наличия структур, где отсутствие материально выраженного дополнения однозначно свидетельствует о том, что позиция дополнения сохраняется, но заполняется нулевой лексемой. Гипотезы о нулевых подлежащих и нулевых связках тоже зависят от формализма (are theory-internal), но наличие позиций подлежащего и связки в языках мира в куда меньшей степени зависит от выбора предиката (переходный/непереходный и т.п.) и его синтактики.
Вопрос об альтернативах нулевым категориям вновь поднят в работе Л. Бэбби [Babby 2002], которая посвящена проблеме введения нулевых подлежащих в структуру безличных предложений. Бэбби отрицает, что позиция подлежащего входит в валентную рамку глагола и что глагол приписывает подлежащему какую-либо семантическую роль (theta-role). Бэбби отрицает также, что все предложения имеют одинаковую структуру и открывают позицию подлежащего; поэтому он не хочет вводить нулевые подлежащие для таких случаев, как рус. лодку качает или укр. Вазу було розбито (втром). Такое решение возвращает нас к гипотезе о неуниверсальности синтаксического членения, провозглашенной еще Дельбрюком. При всей идейности такого подхода его минусом является отказ от вывода односоставных предложений из двусоставных (или наоборот). Если не прибегать к крайне неправдоподобному предположению о том, что продуктивные модели двусоставных и односоставных предложений сосуществуют в одном языке случайно, нужно предложить механизм, который связывает употребления рус. качать и укр. розбить при
231
материально выраженном подлежащим в им.п., и при отсутствии такового. Именно это и предлагают теории нулевых подлежащих — от Пауля до Хомского. Это не бесспорное и не единственное решение — можно брать односоставные предложения за исходную точку и добавлять позицию подлежащего за счет особых правил. Но в любом случае отказ выводить одну конструкцию предложения из другой не является хорошей альтернативой гипотезе о нулевом подлежащем. Симптоматично, что Дж. Лавин, исследовавший те же факты, что и Бэбби, вновь ввел синтаксические нули [Lavine 2005]. Альтернативой введению нулей в представление предложений вроде Вазу було розбито (втром) было бы признание элемента вазу подлежащим в косв. п. (oblique subject), но эту возможность Лавин отвергает (видимо, справедливо). Гипотеза о подлежащих в косв. п. более оправдана там, где соответствующий элемент не является стандартным дополнением предиката: обычно (хотя и не всегда) это имеет место в тех конструкциях, где проверяемый на подлежащность аргумент является одушевленным, ср. рус. дат.п. при именном предикативе в предложениях вроде мне было холодно. В любом случае, если нулевые лексемы и некоторые аргументы в косв.п. имеют те же свойства, что и материально выраженные подлежащие, маркированные стандартным для данного языка способом, их нельзя произвольно соединять их в пределах одного монопредикатного предложения: мы вправе или постулировать для рус. мне было холодно нуль в позиции подлежащего, или объявить подлежащим элемент мне, но мы не вправе применять эти гипотезы одновременно. Итак, главное доказательство реальности нулевых подлежащих состоит в том, что они исключают некоторые другие типы выражений, которые способны занимать позицию подлежащего в том же языке. Этот подход апробирован нами на материале русской грамматики в работе [Zimmerling 2008], где было выделено несколько типов неканонических русских подлежащих, включая несогласуемое слово это.
Третий вопрос решается в зависимости от того, как моделируется теория. Поскольку нулевые лексемы Мельчука реально обосновываются несовпадением разных уровней репрезентации синтаксиса, непреодолимых препятствий для введения их в другие концепции, где используется представление об уровнях (эта-
232
пах, фазах и т. п.) порождения предложения, в том числе — в Минималистскую грамматику Хомского, нет, что мы пытались показать в работе [Zimmerling 2007]. Отдельные виды нулевых категорий (например, следы и pro), возможно, могут быть введены в модель «Смысл о Текст» без особого вреда для устоев последней. То, что ни то, ни другое до сих пор не сделано, объясняется человеческим фактором, а не конструктивными свойствами нулей.
Четвертый вопрос является самым догматическим и болезненным. Исходная матрица из двух столбцов [± анафоричность, ± местоименность], дающая четыре типа нулевых категорий хом-скианцев (pro, PRO, след линейного перемещения, след R-выражения), выглядит красиво, но недостаточна для описания материала. Так, таксон pro используется для обозначения двух заведомо разных явлений — нулевых личных местоимений и гипотетических аналогов формального подлежащего, ср. дат. Det er gott 'это хорошо' и исл. 0-er gott 'то же'. Таксон PRO используется для обозначения контролируемого элементом главной клаузы подлежащего вставленного оборота с инфинитивом или другой нефинитной формой глагола, но также иногда для обозначения подлежащего зависимой финитной клаузы: между тем такого рода финитные обороты, с точки зрения самой хомскианской доктрины, могут быть как контролируемыми, так и неконтролируемыми, в зависимости от типа предиката. К тому же, сама комбинация черт [+anaphoric, +pronominal], в 1980-е гг. постулированная Хомским для PRO, т.е. подлежащего контролируемого инфинитивного оборота, с точки зрения лингвиста выглядит странно, о чем его последователи решились сказать сейчас. Халльдоур Сигюрдссон пишет в работе 2008 г. о том, что конструкты 'anaphoric' и 'pronominal' не есть собственно языковые признаки, так как за ними не стоят никакие синтаксические операции (they are not accessible or visible to syntax as objects or units) и они не поддаются семантической интерпретации (get no interpretation at the semantic interface). Сигюрдссон предлагает считать, что PRO — референтная категория местоименного типа, имеющая морфологический падеж и согласовательные признаки (a phi-feature variable with morphological case), см. [Sigurôsson 2008a: 2]. Такая ревизия PRO превращает ее в аналог нулей, опирающихся
233
на понятие означаемого. Другие хомскианцы, напротив, стремятся свести PRO к рутинной синтаксической операции вычеркивания кореферентных составляющих в матричной и вставленной клаузе: такой подход называется термином 'movement theory of control', ср. [Boeckx, Hornstein 2004]. Но movement theory of control, утверждающая, что PRO — просто стертая копия (deleted copy), неспособна объяснить свойства тех конструкций, для которых в свое время был предложен таксон PRO. Кроме того, вызывает вопросы само понятие «копирования», на которое опирается movement theory of control. Это понятие противоречиво и является шагом назад в развитии доктрины Хомского: как нам кажется, речь идет о попытке выдать инженерное решение за теоретический постулат и свести базовое понятие синтаксического перемещения (Movement) к предположительно более простым операциям — присоединению поддеревьев (Merge) и копированию (Copying) c возможностью/невозможностью восстановления копии (Reconstruction).
В заключительной части статьи мы покажем, что некоторые претендующие на всеобщность утверждения о нулевых категориях в действительности мотивированы специфическими свойствами языкового материала. Проще всего показать это для нулей И. А. Мельчука. Напомним, что Мельчук вводит нули в позицию подлежащего в те конструкции, которые в русистике называются неопределенно-личными (1) и безличными (2); он утверждает также, что «нуль мн. ч.» и «нуль ед. ч.» не являются «логическими дополнениями», но имеют разные ролевые свойства, а значит, и разный план содержания.
0peopie [[Vf.3.pl]; + intentional 0 elements [ [Vf.3.Sg]; - intentional
action] action]
(1) Улиц-у засыпал-и песк-ом (2) Улиц-у засыпал-о песк-ом
street.Sg.ACC strewed PL. sand. street.Sg.ACC strewed Sg.NEUT
SG.INSTR sand. SG.INSTR
Такие предложения модель «Смысл о Текст» считает полными и двусоставными, с нулевыми категориями в позиции подлежащего. Если пойти дальше и поставить вопрос о частеречной принадлежности и морфологии 0people и 0 elements, их можно признать нулевыми неопределенными местоимениями 3 л. в им. п.
234
Мельчук обосновывает необходимость введения нулей двумя доводами — синтаксическим и семантический. Синтаксический кажется ясным и не вызывает вопросов: 0 people and 0 elements обладают свойством контролировать и определять по крайней мере три черты — согласование глагола в числе и роде (3Sg.Neut. для 0elements и 3P1. для 0people), рефлексивизацию и присоединение деепричастного оборота, ср. (3) и (4).
Контроль рефлексива
(3) В своем доме 0people обычно не гад-ят
In REFL house.LOC usually not make.dirty.3PL
Контроль подлежащего деепричастного оборота
(4) Пиратскими дисками 0people торгу-ют в Лужниках, обеспечивая всех москвичей. Ille-gal.PL.INSTR cd-PL.INSTR sell.3PL in Luzhniki provide-GER all Mosco-vites-PL.ACC
Семантический аргумент Мельчука слабее: если не признать нули, то каждый глагол русского языка в 3 л. придется представить в виде пары {личный глагол, безличный глагол}, например, тащат 'they drag' надо будет представлять в виде пары {X тащат; ЛЮДИ тащат}. Такое описание не столь дико, как может показаться. Для русского языка оно избыточно только потому, что существует лишь небольшое число лексем, закрепленных за безличной конструкцией (ср. светать, вечереть, знобить, прослабить, развезти, скрючить, взгрустнуться, икаться). Такие глаголы легко снабдить синтаксической пометой в словаре, а «безличные» употребления глаголов вроде тащить, (ср. Его-Acc. 0 eiements протащило по камням) удобно объявить функцией контекста. Подобный формат описания означает, что в языке есть небольшой класс глаголов вроде ИДЕТ СНЕГ, СВЕТАЕТ, которые никогда не принимают внешне выраженное подлежащее, и большая группа глаголов, которая спорадически может употребляться без подлежащего. В других языках, включая древние славянские [Havranek, 1962; Zubaty 1954] или древние германские [Zimmerling 1992; Циммерлинг 2002], глагольный словарь нельзя поделить на 'личные' и 'безличные' предикаты, так как позицию подлежащего можно устранить при любом предикате. Такое со-
235
стояние иногда обнаруживается непосредственно, а иногда восстанавливается из сопоставления разных временных срезов языка. Так, др. рус. пример (5а) из «Слова о Полку Игореве» был уже непонятен переписчику, который исправил его, вставив возвратную частицу ся: тем самым, он создал двусоставное предложение с ИГ гласъ в позиции внешне выраженного подлежащего в им.п., ср. (5Ь).
Нет выраженного подлежащего (5a) ORus. На Дунаеви Ярослав-нынъ гласъ=Асс Sg слышить At Danube Yaroslavna's voice hear-s =3Sg Act.
"[One can hear] Yaroslavna's voice at Danube"
Выраженное подлежащее в Nom (5b) На Дунаеви Ярославнынъ гласъ=№т Sg слышить ся. At Danube Yaroslavna's voice hear-s =3Sg Act Refl "Yaroslavna's voice can be heard at Danube"
Каждый глагол древнерусского или древнеисландского языка, вопреки Мельчуку, легко представить в виде пары глаголов со значениями вроде др. рус. слышить 3Sg {a) '(someone) hears', b) 'they hear', 'one can hear'}. Устраненное подлежащее др. рус. слышить является одушевленным, но это лексическая характеристика данного глагола, а не параметр синтаксиса. Для древнерусского можно постулировать единственное нулевое подлежащее 03Sg со значением 'УСТРАНЕННЫЙ СЕМАНТИЧЕСКИЙ СУБЪЕКТ'. В современном русском языке нулевые местоимения 0people и 0 elements имеют роль Агенса, но в других языках, как в древнерусском, возможны и нулевые местоимения с ролью Экспериенцера (Субъекта Состояния) и другими неаген-тивными ролями. Нужно ли вводить нулевые подлежащие для языков типа древнерусского? Процедура введения нулей в духе модели «Смысл о Текст» предполагает, что мы берем за основу случай, когда подлежащее выражено внешне, а конструкции с нулевыми местоимениями считаем производными:
(i) S ^ NP, VP v S ^0, VP.
Введем еще один постулат, неформально обсуждавшийся
выше:
(ii) На синхронном уровне либо наличие внешне выраженного подлежащего и субъектно-предикатного согласования, либо их
236
отсутствие должно задаваться как дефолтный случай (default option).
Альтернатива теории нулевых подлежащих с ролевой семантикой известна как теория неконфигурациональности (non-configurationality, non-configurational languages), ср. [Jelinek 1984; Faarlund 1995; Faarlund 2001]. Она слабо формализована: шагом в эту сторону является работа [Zimmerling 2007]. Суть различия в том, что в модели «Смысл о Текст» и близких ей ревизиях хом-скианской доктрины переход от внешне выраженного подлежащего к синтаксическому нулю регулируется контекстно-
4
зависимыми правилами , в то время как исходные подлежащные структуры порождаются контекстно-зависимыми правилами. Напротив, если изложить теорию неконфигурациональности строго, удаление внешне выраженного подлежащего из схемы высказывания удобно представить как контекстно-свободную операцию, а добавление подлежащего вводить за счет контекстно-зависимых правил. В [Zimmerling 2007] показано, что в теорию неконфигурациональности можно добавить синтаксические нули: в известных нам случаях речь идет, опять-таки о нулевых подле-жащных местоимениях с характеристикой 'НЕРЕФЕРЕНТ-НЫЙ/ГЕНЕРИЧЕСКИЙ СУБЪЕКТ'.
И. А. Мельчук утверждает, что нулевые подлежащие можно вводить лишь в том случае, если глагольная форма имеет внешне выраженное согласование. Это требование необязательно даже в рамках модели «Смысл о Текст». Так, устранение Агенса из схемы предложения характеризуется схожими чертами при гипотетических нулевых подлежащих и при реально выраженных формальных (expletive) подлежащих, ср. датский пример (6):
(6) Der blev skiftet ud livligt pa begge sider i den 2.halvleg
'Обе стороны [т. е., команды] сделали много замен во втором тайме' (букв. 'Там было заменено живо с обеих сторон во втором тайме').
4 Или так называемыми мягко контекстно-зависимыми правилами (mildly context-sensitive rules).
237
Неясно, влияет ли отсутствие согласования на синтаксис данного примера: датский глагол blev принимает одну и ту же форму при подлежащем в ед. ч. и мн. ч.5.
В ряде языков конструкции с гипотетическими нулевыми подлежащими были перестроены за счет добавления формальных слов, (ср. англ. It, there, фр. Il, нем. es, дат. det, der), причем последние унаследовали синтаксику нулевых подлежащих [Циммерлинг 2002: 571-600; 634-664]. Поэтому заманчиво трактовать формальные подлежащие как своего рода «материализовавшиеся нули'. Такое допущение возможно для финитных схем с глаголом в 3Sg, активного залога, но примеры с нефинитными формами глагола неоднозначны: конструкции с формальными подлежащими нередко запрещают 'пассивизацию' непереходных глаголов действия (ср. значения 'COME', 'GO', 'DANCE'), но разрешают 'пассивизацию' стативных глаголов (ср. значение 'SEE'). Происхождение этого ограничения неясно, так как те же самым глагольные лексемы ранее допускали безличный пассив с нулевым подлежащим:
Стативные глаголы verbs: «Inactivity»/
«Unergativity»
Глаголы
движения:
«Activity»/
«Ergativity»
flpeBHencnaHgcKHH. {+ Zero Subject, - Expletive Subject} Var=3Sg sofit=Sup lengi 'They slept a lot', lit. "[it] was slept"
Var=3Sg til dura gen-git=Sup. Lit. '[it] was gone to the doors' Var=3Sg ko-mit=Sup snemma lit."[It] was come early"
Датский, шведский, норвежский {- Zero Subject, + Expletive Subject} No. Det=Expl blev=3Sg sovet=Sup lenge hver morgon
lit. 'It was slept a lot every morning'
No. *Det=Expl blev=3Sg kommet=Sup, lit. *"It was come"; *Det=Expl blev=3Sg fart=Sup lit. 'It was driven'
5 Хомскианцы на это могли бы сказать, что речь должна идти не о морфологически маркированном согласовании, а о СОГЛАСОВАНИИ как абстрактно понимаемом синтаксическом признаке. Схема Der — Vfin — Sup в датском языке порождает предложения со значением действия, она указывает на том, что устраненный Агенс выражает признак {- GENERIC}, ср. [Циммерлинг, 2002: 646].
238
Такое распределение показывает, что нулевые и формальные подлежащие могут иметь разные синтаксические свойства даже там, где они связаны отношением генетической преемственности. Поэтому обращение гипотезы о «материализовавшихся нулях» и укоренившуюся практику постулировать «нулевые формальные подлежащие» в позициях, где близкородственные языки используют материально выраженные формальные подлежащие, ср. [Alexiadou, Anagnastoulou 1998], одобрить нельзя.
Следующий вопрос заключается в том, может ли нулевое подлежащее иметь морфологический падеж. Для русских нулевых местоимений 0elements и 0people , вводимых с позиции модели «Смысл о Текст», ответ положительный, для хомскианского (маленького) pro — отрицательный. Мы уже видели, что существуют теории (большого) PRO, где данной категории приписывается падеж, причем не абстрактный, а морфологический [Sigurdsson 1991; Sigurdsson 2008a]. Падежный статус нулей Мельчука можно проверять на материале тех языков, где предполагаемое подлежащее может стоять в разных падежам. Так, в древнеисландском языке наряду со стандартной номинативной конструкции предложения с согласуемым глаголом есть три малых конструкции предложения с ненулевым подлежащим: a) аффективная sконструкция с безличных глаголом и подлежащим в дат.п/вин.п., b) стативная конструкция с подлежащим в дат.п. и неглагольным предикативом, c) квази-поссессивная sконструкция с подлежащим в косв.п и дополнением в им.п.. Анализ показывает, что внешне выраженное подлежащее можно устранить в трех из четырех конструкций предложения (кроме квази-поссессивной). Лексическое значение предиката не меняется, устранение внешне выраженного семантического субъекта/подлежащего сигнализуерт смену референци-ального статуса с '+REFERENTIAL' на '-REFERENTIAL' feature: ср. др. исл.. Mik=Acc grunar=3Sg 'я подозреваю', букв. 'меня по-дозревае-т' ^ 0-grunar =3Sg 'Есть подозрение', букв. '0-подозревае-т'. Можно ввести несколько нулей и приписать им признаки «дат. п.», «вин. п.», «им. п.». Но такое описание избыточно, так как устранение подлежащего не зависит от падежной маркировки. Поэтому единственного нулевого местоимения 03Sg с интерпретацией «нереферентный семантический субъект» [Цим-мерлинг 2002: 573] достаточно. Современный исландский язык
239
демонстрирует противоположную ситуацию: полезно ввести два разных нуля в два связанных между собой типа дативных схем, так как их ролевая семантика различна:
"Эргатив": Неконтролируемй Агенс, {-CONTROL} "Дативный пассив": {± CONTROL}
Batnum=DatSg 01-hvolfdi=3SgPret "the boat turned over", lit."to-the-boat overturned" Batnum=DatSg 02-var=3SgPret hvolft=Sup lit. "to-the-boat was overturned"
*Batnum=DatSg 01-hvofdi=3SgPret viljandi *"the boat was overturned by pur- Batnum=DatSg 02-var hvolft=Sup viljandi, lit. "the boat was overturned by purpose"6
pose"
Последний раздел в нашей статье посвящен возможности одновременного выделения нескольких местоименных нулей, часть которых имеет выраженные ролевые свойства, а часть нет. Считается, что скандинавские языки делятся на два класса по т.н. параметру Нулевого Подлежащего (Null Subject): исландский и фарерский, где Согласование и Падеж являются сильными в терминах Минималистской Грамматики, лишены внешне выраженных формальных подлежащих, в то время как датский, норвежский и шведский, имеющие такие подлежащие, предположительно имеют слабое Согласование и Падеж [Holmberg, Platzack 1995]. Древнеисландский, древненорвежский и прочие древнескандинавские языки являются стандартными языками pro-drop с нетривиальной чертой: в них нет словарного контраста 'личных' предикатов, требующих номинативного подлежащего (=Spec of agreeing TP) и 'безличных' предикатов, требующих косвенных подлежащих (=Spec of non-agreeing TP) или формальных слов в роли подлежащего. Наилучший способ описать такую ситуацию — считать, что схемы с внешне выраженным подлежащим и без
6 т-> -
В русском то различие, которое современный исландскии выражает противопоставлением глагольных и причастных конструкций, выражается двумя глагольными конструкциями с разными типами нулевых субъектов, ср. неграмматичный пример *лодку 0е|етепЬ! -опрокинуло умышленно с грамматичным примером лодку 0реор|е -опрокинули умышленно.
240
него имеют тот же набор позиций и ввести синтаксические нули для производных схем. В таком случае можно объяснить, почему в этих языках формальные и тавтологические подлежащие запрещены даже при метеорологических глаголов: примеров вроде *'ГГ IS DAWNING' или *'THE DAWN IS DAWNING' нет. Тем самым, отсутствие формальных подлежащих есть следствие более общего ограничения, которое мы предложили назвать Overt-ness Constraint:
(iii) In базовой номинативной конструкции предложения позиция подлежащего должна заполняться ненулевой формой в именительном падеже. В производной конструкции предложения позиция предложения должна заполняться нулевой лексемой и не может заполняться каким-либо внешне выраженным синтаксическим элементом. Каждый предикат может использоваться в обеих конструкциях без сдвига лексического значения.
Современный датский, шведский и норвежский являются стандартными языками pro-drop с формальными подлежащими, обязательными в ряде конструкций [Vikner 1995]. Нулевые подлежащие в этих языках невозможны. Современный исландский и фарерский могут быть названы языками semi-pro-drop: формальные подлежащие существуют, но нигде не обязательны. Предикатов, которые требовали бы формальные подлежащие во всех конфигурациях, в этих языках, видимо, нет. Формальные неодушевленные местоимения в ср. р. ед. ч. (исл. pad, фар. tad) можно объяснять не как подлежащие, а как своего рода формальные темы, так как они, в основном, употребляются в предглагольной позиции и опускаются в постпозиции глаголу. Но этот шаг все равно не помогает объяснить, почему исландский и фарерский разрешают вставку pad/tad, в то время как древние скандинавские языки запрещали аналогичную операцию. Дополнительную сложность составляет тот факт, что вставка pad/tad возможна лишь в одном классе исландских и фарерских предикатов. Можно вставить tad перед фар. глаголом ganga, ср. Vit byrjudu hesa greinina vid at siga, [cp at tad-Expl gongur-3Sg upp og nidur í fiskivinnuni-DatPrepSg] «Мы начали эту статью с утверждения о том, что в рыболовстве дела идут то лучше, то хуже», букв. «это идет вверх и вниз», и опустить его после глагола, ср. фар. Í fiskivinnuni-DatPrepSg 0gongur-3Sg_altíd upp og nidur,
241
но другие глаголы вообще не сочетаются с tad. Вставка исл. pad запрещена при таких глаголах как исл. lwgia 'сходить на нет' или slota 'успокаиваться'. Ср. исл. vindinn-AccSg 0-lwgir-3Sg "ветер стихает", но не *pad-Expl lwgir vindinn; исл. vedrinu-DatSg 0-slotadi-3Sg, но не *pad-Expl slotadi vedrinu. Значение роде 'Пациенту хуже' можно выразить по-исландски как в схеме с pad, ср paó-Expl dregur-3Sg stodugt af sjúklingunum-Dat.Prep. букв. Это тащит постоянно из больного' , так и в схеме, запрещающей вставку pad, ср. sjúklingunum-Dat.Sg. 0-hrakar-3Sg, букв. 'больному худшает'. Нельзя лишь произвольно варьировать эти схемы при одном и том же предикате.
Общий вывод из этого частного материала состоит в том, что применять теорию «материализовшихся нулей» и трактовать гипотетические нулевые подлежащие при глаголах типа hraka как коррелят внешне выраженного формального слова вроде pad нельзя. Если мы применим один общий таксон для случаев опущения pad/tad в классе глаголов типа draga и для случаев, где pad/tad вообще нельзя вставить (ср. глаголы типа hraka type), мы проигнорируем разницу между двумя совершенно разными классами предикатов и синтаксическими схемами: пойти на это может лишь тот, кто верит в то, что таксоны Хомского обладают большей реальностью, чем классы предикатов и синтаксические схемы. Неприятный для теории факт состоит в том, что исландский и фарерский язык в разных классах предикатов используют оба вида гипотетических нулевых категорий — и хом-скианское pro, и нулевые лексемы в смысле Мельчука. Парадоксальным образом, эти языки смогли лексикализовать употребление нулевого подлежащего
03Sg
в классе hraka: при ближайшем рассмотрении оказывается, что этот класс семантически задан и включает только глаголы действия и процесса, но не глаголы
других групп. Тем самым, нулевое подлежащное местоимение 03Sg
отлично от pro и имеет следующие ролевые и референтные характеристики: {+Агенс; -Референтность; -Одушевленность}. Класс draga является открытым, поэтому употребление pro в исландском и фарерском не обусловлено выражением какой-либо ролевой семантики.
Завершая статью, мы хотели бы напомнить о том, что теория нулевых синтаксических категорий находится на стыке спе-
242
кулятивных концепций общей грамматики и инженерных решений, возникающих в связи с построением лингвистического процессора и разметкой синтаксических связей в тексте. Единственный способ проверить реальность нулевых категорий в синтаксисе состоит в обращении к синтаксической типологии. При этом данные языков мира должны использоваться не только для обоснования преимуществ той или иной доктрины, но и для совершенствования данных доктрин и для уточнения инвентаря нулевых категорий. Враждебная позиция отдельных лингвистов по отношению к нулям в синтаксисе объясняется тем, что этим понятием легко злоупотреблять. Продуктивна та критика, которая в полном объеме решает все проблемы, ради которых вводятся те или иные синтаксические нули. На сегодняшний день полной альтернативы теории нулевых категорий нет, хотя в частном случае можно избежать введения нулевых подлежащих, поменяв исходные посылки исследования.
Литература
Мельчук И. А. Русский язык в модели «Смысл о Текст». (Wiener Slawistischer Almanach, Sonderband 39). Москва — Вена, 1995.
Циммерлинг А. В. Типологический синтаксис скандинавских языков. М., 2002.
Alexiadou A., Anagnastopoulou, E. Parametrizing AGR: Word Order, V-movement and EPP-checking // Natural Language and Linguistic Theory, 1998. Vol. 16. Babby L. Subjectlessness, External Subcaterization, and the Projection
Principle // Journal of Slavic Linguistics, 2002. Vol. 10. Boeckx C., Hornstein, N. Movement under Control // Linguistic Inquiry, 2004. Vol. 34. Chomsky N., Lasnik H. Syntax in generativen Grammatik // Jacobs J., von Stechow A., Stermfeld W., Venneman T., (eds). Syntax: An International Handbook of Contemporary Research. Berlin— New York, 1993.. Falk C. Non-referential subjects in the history of Swedish. Lund, 1993.
Faarlund J. T. Funksjonell og formell forklaring i historisk syntaks // Sproghistorie i 90'erne / redigeret af Bente Holmberg. K0ben-havn, 1995.
243
Faarlund J. T. The Notion of Oblique Subject and its Status in the History of Icelandic // Faarlund J. T. (ed). Grammatical Relations in Change. Amsterdam, 2001.
Havränek B. K historicko-srovnavacimu poznam syntaxe slovanskych jazykü // Otazky slovanske syntaxe I. Praha, 1962.
Holmberg A., Platzack C. The Role of Inflection in Scandinavian Syntax. Oxford—New York, 1995.
Jelinek E. Empty categories, case, and configurationality // Natural Language and Linguistic Theory, 1984. Vol. 2.
Lavine J. The morphosyntax of Polish and Ukrainian -no/-to // Journal of Slavic Linguistics, 2005. Vol. 13.
Mel'cuk I. Syntactic, or Lexical Zero in Natural Language // Proceedings of the Berkeley Linguistic Society. Berkeley, 1979.
Maling J., Zaenen, A. (eds). Modern Icelandic Syntax. Syntax and Semantics, Vol. 24. New York, 1990.
Sigurdsson H. A. Icelandic Case-Marked PRO and the Licensing of Lexical Arguments // Natural Language and Linguistic Theory, 1991. Vol. 9.
Sigurdsson H. A. Conditions on argument drop. Ms., Lund University, 2008.
Sigurdsson H. A. The Case of PRO // Natural Language and Linguistic Theory, 2008a (in print).
Vikner S. Verb Movement and Expletive Subjects in the Germanic Languages // Oxford Studies in Comparative Syntax. New York—Oxford, 1995.
Weiss D. Remarks on Chapter 7. Syntactic, or Lexical Zero // Мельчук 1995.
Zimmerling A. Die unpersönlichen Satzmodelle in der altisländischen Sprache // Popowa L. (hrsg). Texte und Untersuchungen zur Germanistik und Skandinavistik, Bd. 30, Frankfurt am Main— Berlin—Bern—Paris—New York, 1992.
Zimmerling A. Zero Lexemes and Derived Sentence Patterns. Wiener Slawistischer Almanach, Sonderband 69. Wien—München, 2007.
Zimmerling A. Dative Subjects and Semi-Expletive Pronouns in Russian // Junghanns U., Szucsic L., Zybatow G. (eds). Proceedings of the Formal Description of Slavic Languages (FDSL 7). Frankfurt am Main, 2008 (in print).
Zubäty J. Studie a clanky, II. Praha, 1954.
244
