Калмыцкие формы косвенных наклонений: семантика, морфология, синтаксис Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

КАЛМЫЦКИЕ ФОРМЫ КОСВЕННЫХ НАКЛОНЕНИЙ: СЕМАНТИКА, МОРФОЛОГИЯ, СИНТАКСИС1

1. Введение

Для калмыцкого языка, как и других языков монгольской группы (ср. [Janhunen 2003]), характерна богатая система глагольных форм, выражающих различные виды императивных и смежных с ними значений. В грамматических описаниях калмыцкого языка число упоминаемых форм косвенных наклонений и их наименование разнится. В Таблице 1 приведены списки форм и их обозначения, взятые из двух источников — [Санжеев 1983] и [Biasing 2003], а также термины, принятые в настоящем издании.

В исследованном в ходе полевых экспедиций дюрвюдском диалекте калмыцкого языка не все из перечисленных форм характеризуются высокой частотностью. Так, формы 2, 4, 5 и 11 представлены одним-двумя надежными примерами в собранных материалах, а форма 10 вообще отсутствует. По-видимому, в современном разговорном языке эти формы малоупотребительны, а их присутствие в грамматических описаниях объясняется тем, что последние опираются в большой мере на язык фольклорных и литературных текстов.

Остальные представленные в Таблице 1 формы характеризуются относительно высокой частотностью в том варианте калмыцкого языка, который изучался в полевых условиях.

1 Данное исследование осуществлялось при частичной поддержке гранта РФФИ № 07-06-00278 «Создание корпусов глоссированных текстов на малых языках России: нанайский, удэгейский, калмыцкий». Я благодарен С. С. Саю, А. П. Выдрину и Ю. Л. Кузнецовой, прочитавшим первую версию этой статьи и высказавшим ценные замечания, способствовавшие ее улучшению. Ответственность за ошибки и недостатки лежит только на совести автора.

160

Труды ИЛИ РАН. Том У, часть 2. СПб., 2009.

Таблица 1. Калмыцкие формы императивной зоны

№ показатель настоящий сборник Санжеев 1983 Biasing 2003

1 -0 (простой) императив «исходная форма повелительного наклонения» (simple) imperative

2 -i «просительная форма повелительного наклонения» precative

3 -ij гортатив «желательное -2 наклонение на -ии , -ия» voiuntative

4 -s «желательное наклонение на -с, су (-су)» optative

5 -sA5 «желательное наклонение первого лица» expanded optative

6 -ts n императив мн. числа «мн. число повелительного наклонения», «форма вежливого обращения» benedictive

7 -txA юссив-1 «желательное наклонение на -тха (-тхэ)» concessive

8 -g юссив-2 «желательное наклонение на -г» permissive

9 -vzA апрехенсив «предостерегательное наклонение» dubitative

10 -mzA — potential

11 4 -xn «просительная форма повелительного наклонения»

2

В [Санжеев 1983] используется современная калмыцкая орфография. Соответствия орфографических знаков знакам, принятым в настоящем сборнике, следующие: а — а, э — а, г — §, и — 1, й — ], с — 8, т — 1;, у — и, Y — и, х — х, я — ]а.

3 Запись с заглавными буквами означает наличие у данного суффикса двух сингармонических вариантов: -да/-.а, -1ха /-ха и т. д.

4 В настоящем сборнике для этой морфемы используется термин

«подтвердительная частица». См. список сокращений.

Описанию морфологии, синтаксиса и семантики этих форм и посвящена настоящая работа. Раздел 2 посвящен рассмотрению морфологии форм императивной зоны. В разделах 3.2 и 3.3 рассматривается семантика каждой из приведенных форм в рамках представленной в разделе 3.1 терминологической системы. В разделе 4 рассматриваются особенности употребления форм зоны императива в зависимой предикации. Основные выводы формулируются в разделе 5.

2. Морфология форм косвенных наклонений

Формы косвенных наклонений имеют ряд морфологических особенностей, отличающих их от прочих финитных форм.

2.1. Позиция суффиксов косвенных наклонений в глагольной словоформе

Суффиксы5 косвенных наклонений присоединяются к основе глагола подобно суффиксам, выражающим темпоральные значения, и не сочетаются с последними. Аспектуальные суффиксы, такие как суффикс прогрессива -3а- и суффикс комплетива -скз-, могут предшествовать императивным суффиксам в составе глагольной словоформы. Подробнее о порядковой модели суффиксов глагольной словоформы см. [Сай, настоящий сборник, Ь].

2.2. Выражение лично-числовой семантики

В отличие от прочих финитных форм, большинство форм косвенных наклонений не способно присоединять согласовательные лично-числовые показатели («лично-предикативные частицы» в терминологии [Санжеев 1983]). Исключением является форма апрехенсива, которая свободно сочетается с согласовательными показателями, как в примере (2) (ср. с употреблением того же

5 Форма простого императива представляет собой основу глагола без выраженного императивного показателя. В примерах для таких форм постулируется нулевой аффикс -0, который глоссируется как императивная морфема (например, 5ии-0 ‘сидеть-імр’). Сказанное относительно других императивных суффиксов верно и для суффикса простого императива, с поправкой на отсутствие у последнего фонетической формы.

согласовательного показателя в составе финитной формы отдаленного прошедшего времени в примере (1)):

(1) с Шlg-igэ И-и Ьаа-з

ты.ШМ рубашка-АСС гладить-СУМОБ быть-СУ1РБУ ёыыЫа-с

петь-КБМ-280

‘Ты напевала, гладя рубашку’.

(2) гддт-сэ ойэ-уга-с

заблудиться-СУШБУ уходить-АРРК-280 ‘Как бы ты не заблудился’.

2.3. Выражение отрицания

Еще одним отличием косвенных наклонений от прочих финитных форм является особая конструкция, используемая при отрицании.

Строго говоря, индикативные финитные формы по большей части не сочетаются с показателями отрицания. При необходимости выразить соответствующую семантику финитные формы «заменяются» причастиями, за которыми следует показатель отрицания, для большинства форм — отрицательная связка ыga, ср. (3) и (4). Существует также грамматикализованная форма этого показателя -go, которая присоединяется к причастной форме в качестве суффикса (5). Подробнее о глагольном отрицании см. [Сай, настоящий сборник, Ь].

(3) ша1сэ Шт-г-аи ойэ-у

пастух корова-БАТ-Р.КЕБЬ уходить-Р8Т

‘Пастух пошел к своей корове’.

(4) ша1сэ Шт-г-аи ой-.эи ыga

пастух корова-БАТ-ЕКЕБЬ уходить-РС.Р8Т №О.СОР

‘Пастух не пошел к своей корове’.

(5) ша1сэ Шт-г-аи od-sэи-go

пастух корова-БАТ-Р-КЕБЬ уходить-РС.Р8Т-КЕО.СОР

‘Пастух не пошел к своей корове’.

В примере (3) глагол выступает в форме претерита на -у. При отрицании в примере (4) на его месте появляется причастие прошедшего времени на -дэи, за которым следует отрицательная

связка ыga. В (5) тот же показатель присоединяется к причастию в своей суффиксальной форме -go.

В отличие от этих форм большинство косвенных наклонений отрицаются при помощи особой препозитивной частицы (показателя прохибитива) Ыса, используемой только для императивного отрицания:

(6) гет кЫЫ-и-Сэ Ыса йк-гэи

тот человек-ЕХТ-БАТ №О.ШР верить-1МР.РЬ

‘Не верьте ему!’

(7) иaшagэ ескэ-ш Ыса Ыг-гха

я.АСС отец-Р.^О КЕШМР видеть-1Ш81

‘Лишь бы отец меня не увидел!’.

Так же, как и в случае с присоединением согласовательных показателей, при отрицании апрехенсив демонстрирует отличие от прочих форм косвенных наклонений, причем в данном случае морфология апрехенсива больше напоминает морфологию причастий. Подобно последним, он присоединяет суффиксальную форму показателя отрицания -go.

(8) ЫСэи еиСэ иЫ-хэ

мы здесь оставаться-РС.БЦТ

Ьol-vz-go-vidи

становиться-АРРК-№0. СОР-1РЬ

‘Может нам лучше остаться здесь?’

2.4. Промежуточные выводы

Как следует из сказанного выше, в целом формы косвенных наклонений в калмыцком языке характеризуются двумя морфологическими свойствами, отличающими их от прочих финитных форм. Это 1) неспособность присоединять показатели согласования и 2) использование особой конструкции отрицания с показателем прохибитива Ыса. Форма апрехенсива отличается от прочих рассматриваемых форм своей способностью присоединять показатели согласования, что сближает ее с индикативными финитными формами, и использованием суффиксального отрицания, что сближает ее с причастиями.

Как представляется, указанные морфологические особенности императивов во многом мотивируются их грамматической семантикой, рассмотрению которой посвящен следующий раздел.

3. Семантика форм косвенных наклонений

3.1. Семантическая зона императива

Перед тем, как приступить к описанию семантики калмыцких форм косвенных наклонений и их основных употреблений, обозначим термины, которые нам понадобятся. Поскольку все обсуждаемые формы так или иначе связаны с выражением различных императивных и смежных с ними значений, в центре внимания раздела 3.1 находится семантическая зона императива.

3.1.1. Каузация фактом высказывания. Несмотря на разнообразие подходов к императиву в лингвистической литературе (ср. [Храковский, Володин 1986; Bybee et al. 1994; Palmer 1986]), все определения императива так или иначе включают в себя указание на одну важнейшую особенность императивной семантики — компонент иллокутивной каузации6. Императивное высказывание — это попытка говорящего «самим фактом высказывания (...) каузировать совершение некоторого действия» [Гусев 2005: 16] (курсив мой. — К. П.).

Поскольку каузация фактом высказывания может пониматься как частный вид каузации вообще, для описания семантики императивных форм часто удобными оказываются термины, используемые при описании семантики каузативных конструкций.

Так, для описания семантики императивов существенно различие фактитивной и пермиссивной каузации. Это различие соответствует, в частности, употреблениям императивов для выражения приказов и просьб, с одной стороны, (фактитив) и разрешений и советов, с другой, (пермиссив), см. [Гусев 2005: 18-19].

Степень контроля говорящего над каузируемой ситуацией также играет важную роль. Так, более низкой и более высокой степени контроля со стороны говорящего соответствуют значения приказа и просьбы. Предельно низкому, по существу нулевому, значению контроля говорящего над каузируемой ситуацией соответствуют

6 Г'

Ср. анализ различных подходов к определению императива в работе [Гусев 2005: 14-16].

оптативные значения и соответствующие им употребления императивных или специализированных оптативных форм (см. [Добру-шина 2001]). Примером подобных значений, наиболее важным в нашем случае, могут служить проклятия и благопожелания, к более детальному рассмотрению которых мы обратимся при обсуждении калмыцких форм, используемых для их выражения.

Нам также понадобится вводимое в работе [Гусев 2005] противопоставление прямой (непосредственной) и опосредованной каузации.

В случае, когда одно событие (Р1) служит непосредственной причиной второго (Р2), мы будем говорить о прямой каузации. Если же событие Р1 каузирует некоторое другое событие Р3, которое в свою очередь каузирует Р2, мы будем говорить, что Р1 каузирует Р2 опосредованно [Гусев 2005: 18].

Для иллюстрации этого различия применительно к каузации фактом высказывания рассмотрим русские примеры (9) и (10).

(9) Помоги мне!

(10) Пусть он тебе поможет!

В (9) (прямая каузация) говорящий каузирует актом высказывания адресата (Р1) совершить действие, обозначенное глаголом (Р2), в данном случае — помочь говорящему. В (10) (опосредованная каузация) говорящий каузирует (просит) адресата (Р1), чтобы тот каузировал третье лицо (Р3) выполнить действие, обозначенное глаголом (Р2), в одной из возможных интерпретаций — не препятствовал желанию последнего помочь.

Наконец по аналогии с термином «каузативное событие» мы будем говорить об императивном событии, в котором будем выделять более мелкие (под-)события. Так, мы будем говорить, что в примере (9) выражено императивное событие, состоящее и двух подсобытий Р1 и Р2 и т. д.

В связи с этим отметим одно важное свойство, характеризующее императивные конструкции в целом. В них при помощи глагольной лексемы всегда выражается только последнее каузиру-емое подсобытие и только его участники выражаются лексемами, выступающими в качестве глагольных зависимых. К каузирующему подсобытию (или цепочке событий) отсылает императивный

показатель или конструкция, но ни само событие, ни его участники лексически не выражены.

Так, в примере (10) из трех подсобытий лексически выражается только Р2. В (10) представлены все участники этого события (он, ты), а искомое действие обозначено глаголом (поможет). На наличие предшествующей цепочки каузирующих событий указывает частица пусть и соответствующая форма глагола, однако ни один из двух каузирующих участников этой цепочки событий (говорящий в Р1, адресат в Р3), как и сам факт каузации, лексически не выражены.

3.1.2. Лицо исполнителя и структура каузации. Для описания каузации фактом высказывания частично применимо понятие ролевой структуры. При описании семантики императивных форм в соответствии с делением на прямую и опосредованную каузацию в общем случае необходимо различать три роли: кауза-тор, посредник и исполнитель. Каузатор осуществляет иллокутивную каузацию (событие Р1). Исполнителем называется участник, который (по замыслу каузатора) будет исполнять действие Р2. Наконец, в случае опосредованной каузации некоторый участник выступает посредником между каузатором и исполнителем, выполняя промежуточное действие (Р3).

Важнейшей особенностью императивной семантики является строгое референциальное ограничение для участников с ролями каузатора и посредника. Каузатором всегда является говорящий (адресант высказывания), а посредником — адресат высказывания. Очевидно, по этой причине в литературе по императиву обычно используется система, состоящая из говорящего, адресата и исполнителя (ср. [Храковский, Володин 1986; Гусев 2005]). С нашей точки зрения, такая система не совсем удачна, так как создает ряд терминологических неудобств, связанных с неразгра-ничением ролевого (каузатор, посредник, исполнитель) и коммуникативного (говорящий, адресат, третьи лица) уровней. Поэтому в дальнейшем мы будем использовать термины каузатор, посредник и исполнитель.

На участника с ролью исполнителя в императиве не налагается столь строгих ограничений. Однако важным является то, каким образом участник с этой ролью определяется по отношению

к участникам речевого акта7. От этого зависит не только собственно то, кто будет исполнять искомое действие, но и сама структура каузации.

Чтобы проиллюстрировать это утверждение, вернемся к примерам (9) и (10). В случае, когда исполнителем является адресат

(9), мы имеем дело с прямой каузацией. Если же в качестве исполнителя выбрано третье лицо, каузация чаще всего осуществляется опосредованно, через адресата, выступающего в роли посредника, как в примере (10).

Именно различия в структуре каузации, связанные с лицом (и числом) исполнителя, чаще всего кодируются в языках мира при помощи специализированных императивных показателей. Как мы увидим ниже, калмыцкий язык не является в этом смысле исключением.

3.2. Семантика форм косвенных наклонений в калмыцком языке

3.2.1. Императивная парадигма. Система калмыцких форм косвенных наклонений ориентирована главным образом на кодирование различных структур каузации и характеризуется четким разграничением лично-числовых значений. В этом смысле формы апрехенсива выделяются на фоне остальных полным отсутствием спецификации относительно лица и числа исполнителя. Напомним, что у этих форм спецификация осуществляется только за счет присоединения согласовательных показателей. Исходя из этих соображений, семантика форм апрехенсива рассматривается отдельно в разделе 3.2.6, после рассмотрения всех остальных форм.

Если взять за основу лицо и число исполнителя в употреблениях некоторой формы в независимом предложении, система

7 Здесь мы придерживаемся широкой трактовки императива, представленной среди прочего в [Храковский, Володин 1986] и [Гусев 2005], согласно которой к числу императивных могут быть отнесены конструкции, подразумевающие исполнителя не только второго, но и третьего и даже первого лица. Существует и другая точка зрения, согласно которой собственно императивными являются только значения, в которых по крайней мере одним из исполнителей является адресат высказывания. Эта точка зрения представлена в частности в «Курсе общей морфологии» И. А. Мельчука [Мельчук 1998].

калмыцких форм косвенных наклонений (не включая формы ап-рехенсива) может быть представлена следующим образом.

Таблица 2. Калмыцкие формы косвенных наклонений, обладающие специфицированными лично-числовыми значениями

Как видно из Таблицы 2, нарушение четкой спецификации относительно лица и числа исполнителя наблюдается только в случае двух юссивов. Во-первых, и первый, и второй юссивы могут употребляться как для единственного, так и для множественного исполнителей. Во-вторых, обе формы равно употребимы в значении каузации третьего лица / лиц.

Заметим, впрочем, что неразличение единственного и множественного чисел в третьем лице имеет место не только в системе косвенных наклонений. Действительно, в системе согласовательных показателей различение форм 3 л. ед. ч. и 3 л. мн. ч. также отсутствует: формы третьего лица вне зависимости от значения числа не присоединяют лично-числовых показателей (или, если угодно, маркируются нулевой морфемой), ср. (11)—(12):

(11) orU-n Ъо1кэ n Boris skol-cb jov-na

утро-EXT каждый Борис школа-DAT ходить-PRS

‘Каждое утро Борис ходит в школу’.

(12) orU-n Ъо1кэ n surKuVc-пэ r skol-cb jov-na

утро-EXT каждый ученик-PL школа-DAT ходить-PRS

‘Каждое утро ученики ходят в школу’.

Как видно из приведенных примеров, одна и та же глагольная форма (jov-na) используется как при подлежащем единственного (‘Борис’), так и множественного (‘ученики’) числа.

Иными словами, можно утверждать, что отсутствие специализированных форм для единственного и множественного числа в третьем лице не может служить аргументом против сделанного

2SG -

2PL -

1PL (инклюзив) -

3SG I PL -

3SG I PL -

(простой) императив (-0 императив множественного числа (-tan)

гортатив (-ij) юссив-1 (-txa) юссив-2 (-g)

выше утверждения об общей тенденции к четкому различению лично-числовых значений императива в калмыцком языке.

Основываясь на этом утверждении, а также на описанных в разделе 2 общих дистрибутивных свойствах показателей косвенных наклонений, мы предлагаем считать, что представленные в Таблице 2 формы образуют особую императивную парадигму8.

Перейдем теперь к непосредственному рассмотрению семантики форм косвенных наклонений.

3.2.2. Простой императив. Форма простого императива, как и во многих языках мира (см. [Гусев 2005: 187-188]), представляет собой чистую глагольную основу без выраженных морфологических показателей.

С точки зрения структуры каузации эта форма выражает прямую каузацию говорящим адресата, который является исполнителем действия, обозначенного глаголом:

(13) usa av-еэ ira-0!

вода брать-CV.IPFV приходить-IMP ‘Принеси воды!’

(14) suluKar sira cbr degtr-an tava-0!

быстро стол поверхность книга-P.REFL класть-IMP

‘Немедленно положи книгу на стол’.

Форма может использоваться как для категорического (14), так и для некатегорического, более «мягкого» повеления, ср. (15), где та же форма употребляется в качестве приглашения:

(15) Boris, mana tal ca uu-xar ira-0

Борис мы.ОЕК сторона чай пить-CV.PURP идти-IMP

‘Борис, приходи к нам пить чай’.

8 гр

Такое решение находится в некотором противоречии с принятыми в данном сборнике обозначениями этих форм. Очевидно, более последовательным было бы обозначение с указанием общей категории (императива) и конкретного лично-числового значения (280, 1РЬ и т. д.). Однако поскольку для обозначения форм, подразумевающих исполнителя третьего лица, используются цифровые индексы, был сделан выбор в пользу принятых здесь ярлыков, во избежание громоздкости формулировок («императив третьего лица -1», вместо «юссив-1»).

Отметим, однако, что при вежливом обращении к лицу с более высоким социальным статусом, чем говорящий, (например, к старшему по возрасту человеку) используется форма императива множественного числа (см. следующий раздел).

3.2.3. Императив множественно числа. Форма императива множественного числа образуется присоединением к основе глагола суффикса -&и9. Ср. (16):

(16) terz-аn хаа^эп

окно-Р.РЕЕЬ закрывать-ИМР.РЬ

‘Закройте окна!’

С точки зрения структуры каузации эта форма может иметь два возможных прочтения. В первом из них говорящий каузирует нескольких адресатов напрямую выполнить действие, обозначенное глаголом. Во втором возможном прочтении говорящий каузирует одного или нескольких адресатов выполнить действие, обозначенное глаголом, совместно с каким-то лицом или группой лиц, в число которых не входит сам говорящий. В этом случае адресат является не только исполнителем, так как сам непосредственно будет участвовать в осуществлении действия, обозначенного глаголом, (как в первом прочтении), но и посредником, поскольку будет побуждать других лиц исполнить предполагаемое действие. Рассмотрим для примера следующее предложение:

(17) kezа пап-иг и-х-ап хоогпй-ап

когда я-БШ приходить-РС.ГОТ-Р.РЕЕЬ между-Р.РЕРЬ

ЫйпсЬ ^э п

разговаривать-1МР.РЬ

‘Договоритесь между собой, когда вы придете ко мне’.

У этого предложения, как и у его русского перевода, имеется две возможные интерпретации, подразумевающие две различные коммуникативные ситуации. В первой из них побуждение договориться между собой о том, на какое время запланировать визит к говорящему, адресуется непосредственно двум или

9 Формально этот суффикс идентичен посессивному показателю 2 л. мн. ч., который, помимо прочего, маркирует лицо и число субъекта на причастной форме глагола в некоторых типах зависимых клауз, см. [Сай, настоящий сборник, Ь].

более адресатам. Здесь подразумевается, что все предполагаемые исполнители присутствуют при произнесении высказывания. Вторая возможная интерпретация подразумевает ситуацию, при которой не все, а лишь некоторые из предполагаемых исполнителей присутствуют при произнесении высказывания говорящим. Например, это высказывание может быть адресовано к одному из тех лиц, которые должны прийти к говорящему и с которыми для этого необходимо договориться о времени визита.

Несмотря на то, что различие двух описанных интерпретаций включает в себя важное для императивной семантики в целом противопоставление прямой и опосредованной каузации, в калмыцком языке (как и во многих других языках, см. [Гусев 2005: 42-43]) не существует специальных грамматических средств для раздельного кодирования этих значений.

Как уже отмечалось выше, форма императива мн. ч. используется при вежливом обращении к единственному собеседнику:

(18) ter gerga-n-da kel-ja-na: «kastrUl

тот женщина-EXT-DAT говорить-PROG-PRS кастрюля nan-db oga-ten, bi max-an can-xar»

я-DAT дать-IMP.PL я.ШМ мясо-P.REFL варить-CV.PURP

‘(Старуха) говорит этой женщине: «дайте мне кастрюлю, я хочу мясо сварить»’ (11_lopatka.26).

С точки зрения структуры каузации, здесь форма императива мн. ч. выступает в той же функции, что и форма простого императива единственного числа, обозначая прямую каузацию говорящим единственного адресата.

Следует отметить, что в калмыцком языке употребление форм второго лица множественного числа по отношению к единственному адресату не ограничивается императивом. Индикативные глагольные формы и местоимения второго лица мн. ч. также употребляются по отношению к единственному адресату, маркируя уважительный регистр речи говорящего, как в следующем текстовом примере:

(19) Geral udan uxal-l-go-n

Герл долго думать-CV.MOD-NEG.COP-CV.MOD

kel-ja-na: «tadan nan-db kUrga-n

говорить-PROG-PRS вы я-DAT жених-EXT

ЪИэ-t, bi tadan-ta baa-j

NEG.PRS-2PL я.NOM вы-ASSOC быть-CV.IPFV

cad-xa-sa-v»

мочь-PC.FUT-NEG.PRS-1SG

‘Герл, недолго думая, говорит: «Вы мне не жених, я с Вами жить не могу»’ (16_devushka_i_solnce.9).

Как видно, в примере (19) при передаче речи Герл, обращенной к ее потенциальному жениху, используется личное местоимение

2 л. мн. ч. tadan (tadan-ta с показателем ассоциатива во втором случае), а отрицательная связка настоящего времени bisa присоединяет показатель 2 л. мн. ч. -t, согласуясь с субъектным местоимением.

Важной особенностью форм императива мн. ч. является возможность их употребления в контекстах благопожеланий и проклятий10. Ср. (20) и (21).

(20) toxm-arn Uk-tan

порода-INS.P.REFL умереть-IMP.PL

‘Умрите всем родом!’.

(21) bajn bol-ta n

богатый становиться-IMP.PL

‘Пусть вы будете богаты!’ (букв.: ‘богатыми будьте ’).

Семантику проклятий и благопожеланий от собственно императивной семантики отличает принципиальная неконтролируе-мость искомой ситуации со стороны кого-либо из участников (см. подробнее [Добрушина 2001]). Так, в (20), где показатель императива множественного числа присоединяется к пациентив-ному глаголу Uk- ‘умереть’, неконтролируемость действия задана самой семантикой глагола. Искомое состояние в (21) (богатство) также находится вне сферы контроля говорящего и адресата. Этот последний пример, как и его русский перевод, не является призывом

10 Вероятно, именно этой особенностью употребления калмыцкого императива мн. ч., а также родственных форм в других монгольских языках продиктован выбор термина «benedictive» в [Biasing 2003].

к адресату совершить некоторое действие, которое привело бы его к богатству (в такой интерпретации адресат контролировал бы осуществление искомой ситуации). В указанном примере выражается пожелание, чтобы осуществилась сама ситуация, в которой адресат является богатым11. Интересно, что в семантическом представлении этого императивного события фактически отсутствует участник с ролью исполнителя.

Важно отметить, что, несмотря на отсутствие контроля со стороны говорящего (и в некоторых случаях указания на исполнителя), проклятия и благопожелания содержат общий с императивными высказываниями компонент иллокутивной каузации.

Употребление форм императива в проклятиях и благопоже-ланиях часто встречается в языках мира (ср., например, русское Будь здоров!). При этом часто в подобных употреблениях может наблюдаться изменение лично-числовой семантики императивной формы, как в русском Разрази тебя гром!, где форма императива, в обычных употреблениях подразумевающая исключительно исполнителя 2-го лица, употреблена по отношению к исполнителю 3-го лица (гром).

Однако употребление калмыцких форм императива мн. ч. невозможно с какими-либо другими лицами, кроме второго. В проклятиях и благопожеланиях с указанием на исполнителя третьего лица используются формы юссива-1 и юссива-2 (см. о них раздел 3.2.5).

3.2.4. Гортатив. Побуждение, обращенное к адресату, выполнить совместное действие, обозначенное глаголом, маркируется показателем -(1)]:

(22) ger-t-аn ]оу-1]

дом-БЛТ-Р.КЕРЬ ходить-НООТ

‘Пойдем домой!’

С точки зрения структуры каузации, здесь говорящий не только является каузатором, но и входит в число исполнителей искомого действия. Однако, являясь одним из исполнителей, сам говорящий не входит в «сферу действия» каузации, которая целиком

11 Возможно, более полно (21) можно было бы перевести как «(пусть ситуация сложится так, что) вы будете богаты».

и полностью направлена непосредственно на адресата. Готовность говорящего исполнить искомое действие относится к пресуппозиции высказывания, содержащего форму гортатива.

В отношении реализации семантики 1 л. мн. ч. формы гор-татива в калмыцком языке имеют предпочтительно инклюзивную интерпретацию, как видно по примерам (23) и (24):

(23) Бап^э пат tal ]оу-1]

Санжи я сторона идти-НООТ

‘Санжи, давай пойдем ко мне’.

(24) ?таёп ger-t-an ]оу-ц, а епёэ

мы дом-БЛТ-Р.КЕЕЬ идти-НООТ ты.ШМ здесь

ШсЬ -0

оставаться-1МР

‘Давай мы пойдем домой, а ты оставайся здесь!’

Предложения типа (24), где эксплицитно задан эксклюзивный контекст, т. е. адресат исключен из числа исполнителей, являются неприемлемыми для большинства носителей.

3.2.5. Юссив-1 и юссив-2. В калмыцком языке существует две формы для выражения иллокутивной каузации исполнителя третьего лица. Это форма на —ха/-ха, обозначаемая в настоящем сборнике как юссив-1, и форма на -g (юссив-2).

Для начала отметим, что императивные парадигмы, в которых существуют две специализированные формы для обозначения каузации исполнителя третьего лица, судя по всему, представляют собой довольно экзотический тип и редко встречаются в языках мира. Так, в исследовании [Гусев 2005], базирующемся на выборке из 200 языков, наличие подобных парадигм не упоминается. Наличие двух юссивных форм позволяет предположить, что в калмыцком языке значения семантической зоны юссива, выражающиеся в других языках при помощи одной формы или конструкции, некоторым образом распределены между двумя формами.

В плане структуры каузации здесь возможно выделить следующие две группы значений. Согласно принятой в типологической литературе точке зрения, в прототипическом случае каузация исполнителя третьего лица представляет собой каузацию опосредованного типа.

Формы или конструкции типа Пусть Х Р означают: ‘Говорящий фактом своего высказывания пытается каузировать совершение некоторого действия Paux, которое в свою очередь каузирует совершением (sic!) Х-ом искомого действия’ [Гусев 2005: 43].

Такой тип каузации предполагает как минимум трех участников с ролями каузатора (говорящий), посредника (адресат) и исполнителя (в данном случае третье лицо или лица)12.

Однако наряду с опосредованной каузацией возможна и непосредственная, прямая каузация исполнителя 3-го лица. Для выражения этого значения также часто используются специализированные формы императива или императивные конструкции (в том числе и формы конструкции, используемые для выражения опосредованной каузации). Так, в русском языке одна и та же конструкция с частицей пусть может быть использована для выражения как опосредованной, так и прямой каузации, ср. (25) и (26):

(25) Пусть твой сын принесет воды!

(26) Пусть всегда будет солнце!

По-видимому, наиболее адекватной интерпретацией (25) является следующая: говорящий каузирует адресата каузировать (попросить / заставить / не препятствовать желанию) сына принести воды. Иными словами, здесь мы имеем дело с опосредованной каузацией.

Однако такая интерпретация едва ли допустима в (26). Ни говорящий, ни предполагаемый адресат, скорее всего, не могут повлиять на осуществление искомой ситуации (всегда будет солнце). Несмотря на это, говорящий так же, как и в (25), делает попытку каузировать фактом высказывания участника третьего лица (солнце) быть, но в этом высказывании уже не содержится призыва к адресату стать посредником в каузации искомой ситуа-ции13. Таким образом, можно заключить, что каузация в (26) осуществляется непосредственно.

12 В представленном выше определении из [Гусев 2005] посредник соответствует участнику, отвечающему за выполнение промежуточного действия (Раих), а исполнитель соответствует Х.

13 По-видимому, высказывания типа (26) представляют собой особый тип директивных речевых актов, близких по той роли, которая в них отводится адресату, к перформативам. Как и в последних, здесь

Важно подчеркнуть, что контроль со стороны участников речевого акта и тип каузации участника третьего лица непосредственно связаны между собой. Необходимым условием осуществления опосредованной каузации является наличие у адресата контроля над исполнением искомой ситуации, что, в свою очередь, чаще всего предполагает и наличие контроля со стороны говорящего, поскольку у последнего есть возможность повлиять на осуществление ситуации через адресата. В случае, если адресат не контролирует осуществление искомого действия, возможна только прямая каузация самим фактом высказывания, которая осуществляется, как бы минуя адресата.

Рассмотрение употреблений двух калмыцких юссивов позволяет предположить, что их противопоставление (по крайней мере, отчасти) связано с противопоставлением двух описанных выше значений.

В контекстах, эксплицитно задающих опосредованный характер каузации, типично употребление юссива-2, как в примерах (27) и (28):

(27) dorva-Kan bica Kar-t-an bar-0

торба-P.REFL NEG.IMP рука-DAT-P.REFL держать-IMP

ter ends kevts-g

тот здесь лежать-1Ш82

‘Не держи торбу в руках, пусть полежит здесь’.

(28) CaKan, kUUk-an bica ger-t-an

Цаган дочь-P.REFL NEG.IMP дом-DAT-P.REFL

bar-0 ter klub-ts jovs-g

держать-IMP тот клуб-DAT ходить-1Ш82

‘Цаган, не держи дочь дома, пусть она сходит в клуб!’

В двух приведенных выше примерах опосредованный характер конечной каузации (пусть полежит здесь, пусть сходит на танцы) задается в первой части этих высказываний (не держи сумку в руках, не держи дочь дома), в которой сообщается о том, какое именно промежуточное действие необходимо выполнить адресату для того, чтобы осуществилось конечное каузируемое событие.

адресат лишь ставится перед фактом изменения мира, произведенного говорящим посредством самого высказывания.

Употребление юссива-1 также возможно в подобных контекстах. Однако в большинстве случаев юссив-2 оказывался предпочтительней.

Естественным образом возникающее предположение о том, что основная функция юссива-2 — это кодирование опосредованной каузации, подтверждается, если применить следующий тест. Имея в виду тот факт, что при опосредованной каузации в роли посредника выступает именно адресат, можно предположить, что высказывания, опосредованно каузирующие ситуации, в которых адресат является объектом действия, приносящего ему вред, будут выглядеть прагматически странно. Так, интерпретация, предполагающая опосредованную каузацию, затруднительна для предложения Пусть тебя укусит собака: при такой интерпретации получалось бы, что адресату предлагается «поучаствовать» в собственном искусании. Однако та же фраза вполне допустима в прямой интерпретации (например, в качестве своего рода проклятия), при которой от адресата не требуется участия в осуществлении искомого действия.

Применив этот тест к калмыцким юссивам, мы обнаружим, что в контекстах, которые по своей прагматике задают значение прямой каузации, употребление юссива-2, в отличие от юссива-1, затруднительно:

(29) camagэ поха гыы^ха

ты.АСС собака кусать-1Ш81

‘Чтоб тебя собака укусила!’

(30) *camagэ поха zuu-g

ты.АСС собака кусать-1Ш82

‘Чтоб тебя собака укусила!’

Последнее высказывание оказывается возможным лишь в особом контексте, задающем опосредованный характер каузации. Так, согласно одному из информантов, это высказывание может быть произнесено, например, матерью, которая, пытаясь напугать своего ребенка, чтобы тот не уходил далеко от дома, говорит: «Иди, иди. Пусть тебя собака укусит».

Обратимся теперь к наиболее типичным употреблениям юссива-1. Эта форма наиболее часто встречается в контекстах, акцентирующих

прямой (непосредственный) характер каузации, как в следующем текстовом примере:

(31) sar паю-п Ъо1-ай Ъии-кай

луна солнце-ЕХТ становиться-СУ.ЛЫТ спускаться-СУЛОТ

Ъаа-гха

быть-1Ш81

‘ Чтоб солнце и месяц вставали и опускались’ (18_Ъ1а§орогЬе1ате.26).

В этом примере исполнителями являются участники (солнце, луна), принципиально недоступные для контроля ни со стороны говорящего, ни со стороны адресата высказывания, и каузация осуществляется непосредственно.

Употребление первого юссива типично для проклятий и благопожеланий, в частности, обращенных на адресата. Как отмечалось выше, в этих контекстах прямая каузация является единственной прагматически приемлемой интерпретацией:

(32) camagэ поха 1й-1ха ты.АСС собака есть-1Ш81 ‘ Чтоб тебя собаки съели!’

(33) cug гайп-сЬ sаn Ъо-ха

весь вы-БАТ хорошо становиться-1Ш81

‘Пусть все у вас будет хорошо!’.

Кроме того, форма первого юссива часто встречается в формулах вежливости типа (34)-(35), которые по своему происхождению, судя по всему, являются лексикализованными благопожела-ниями.

(34) Ъи]п Ъо1-гха

добродетель становиться-1Ш81 ‘Пожалуйста!’ (букв.: ‘пусть будет добродетель’).

(35) агяап Ъо1-гха

святая.вода становиться-1Ш81

‘Приятного аппетита!’ (букв.: ‘пусть будет святая вода’).

Однако употребления двух юссивных форм все же не строго распределены по двум описанным типам каузации.

Форма второго юссива тоже может употребляться в значении прямой каузации. Ср. текстовые примеры (36) и (37).

(36) oda bi xudsl kel-ja-xlags namags

сейчас я.NOM ложь говорить-PROG-CV.SUCC2 я. ACC

jaK-sg, burxs-n namags avs-g

что.делать-JUSS2 бог-EXT яА^ брать-JUSS2

‘Если я говорю ложь, пусть я буду наказана (буквально:

пусть со мной что-то сделают), пусть меня приберет Бог’ (08_konflikt. 10).

(37) tana balKss-n caaran-ds-nJ oss-js

вы.GEN город-EXT дальше-DAT-P.3 расти-CV.IPFV

delgs r-js jovs-g

развиваться-CV.IPFV ходить-JUSS2

‘Пусть город ваш растет и процветает’ (30_blagodamost.9, не публикуется).

По приведенным выше примерам видно, что юссив-2 может получать прямую интерпретацию при условии неконтролиру-емости искомого действия и его исполнителя со стороны адресата. Как Бог в примере (36), так и город в примере (37) являются принципиально не контролируемыми участниками.

Поскольку в контекстах, подобных (36) и (37), также может выступать и юссив-1, для обеих форм можно предположить существование определенной зоны, в которой их значения пересекаются. Обязательным признаком этой зоны является значение неконтролируемости искомого действия. Вопрос о том, существуют ли другие семантические признаки, характеризующие эту зону, и что они собой представляют, на данный момент остается открытым.

3.2.6. Апрехенсив. Форма апрехенсива образуется присоединением к основе глагола суффикса -vza/-vza14.

14 Также существуют фонетически обусловленные варианты -ига / -ига (после основы, заканчивающийся на согласный), и -уг- / -иг- / -иг- с синкопированным последним гласным (перед суффиксальными показателем отрицания -go). Далее в тексте статьи суффикс обозначается как -уга.

Как было отмечено выше, в отличие от прочих форм косвенных наклонений, формы апрехенсива не имеют специализированной лично-числовой семантики и способны присоединять согласовательные лично-числовые показатели, характерные и для финитных форм индикатива. Другой важной морфологической особенностью апрехенсива, также обсуждавшейся в разделе 2.3, является присоединение стяженной формы отрицательной связки -go вместо использования общей для императивных форм конструкции с препозитивной прохибитивной частицей Ъ1оа.

Эта морфологическая выделенность апрехенсива, как нам кажется, связана с главным семантическим отличием апрехенсива от прочих форм косвенных наклонений. Строго говоря, форма на -vza не является императивной, так как в ее семантике отсутствует компонент каузации фактом высказывания.

Калмыцкий апрехенсив является формой, служащей для выражения значений, связанных с семантическим полем опасения и предостережения. Согласно схеме, предложенной в работе [Добрушина 2006] (являющейся едва ли не единственной работой, специально посвященной типологии выражения соответствующих значений в языках мира), это семантическое поле делится на две основные группы значений, которым соответствуют две разные грамматические категории. С помощью первой категории «говорящий сообщает о том, что может произойти некоторое нежелательное событие и что он его опасается» [Добрушина 2006: 29]. Вторая категория служит для предотвращения нежелательного события.

С их (= форм, служащих для выражения этого значения. — К. П.) помощью говорящий пытается побудить адресата не совершать действия, которые могут привести к нежелательным последствиям, а иногда — совершать те, которые могут предотвратить эти последствия [Добрушина 2006: 29].

Как явствует из этого определения, формы, служащие для выражения второго значения, близки по своей семантике к императивам, так как в них тоже присутствует компонент каузации фактом высказывания.

При этом в указанной работе отмечается, что «косвенным перлокутивным эффектом» высказываний, передающих опасение относительно некоторого события (т. е. форм первой выделенной категории), также «может быть предотвращение этого события,

но целью речевого акта предотвращение не является» [Доб-рушина 2006: 29].

Для форм и конструкций, выражающих значения первой группы (опасение), предлагается использование термина «апре-хенсив», для форм и конструкций, выражающих значения второй группы (предотвращение), — термин «превентив».

Калмыцкие формы на -уга, насколько можно судить по нашим данным, служат главным образом именно для выражения ап-рехенсивных значений, чем собственно и обусловлен выбор соответствующего термина для их обозначения.

Описанный выше «перлокутивный эффект», позволяющий трактовать «опасение» как «предостережение», создает ряд трудностей при работе с конкретным языковым материалом. Во многих случаях решение вопроса о том, какое именно значение (апре-хенсивное или превентивное) выражает данная форма, оказывается невозможным. Так, калмыцкое высказывание типа (38) может иметь два русских перевода.

(38) о Ёики той-п га1 капсаг-п

лес чаща дерево-ЕХТ сторона один-ЕХТ

]оу-за-па-с? гоог-сэ

ходить-РШ0-РР8-280 заблудиться-СУЯРБУ ойэ-уга-с уходить-ЛРРР-280

‘А ты идешь в лес один? Как бы ты не заблудился!’

‘А ты идешь в лес один? Смотри, не заблудись!’

В (38) суффикс -уга присоединяется к глагольной основе ойэ - ‘уходить’, выступающей здесь в качестве второй (финитной) части сложного глагола гоог-сэ ойэ - со значением ‘заблудиться’ (см. подробнее [Баранова, настоящий сборник]). Оба представленных русских перевода, соответствующие апрехенсивной и превентивной интерпретации, являются в данном случае допустимыми с точки зрения прагматики высказывания.

Однако существуют употребления формы на -уга, которые, как нам представляется, позволяют заключить, что основной ее функцией является именно сообщение о том, что возможна некоторая ситуация, которая оценивается говорящим как нежелательная и представляющая опасность, а не предотвращение этой ситуации.

Одним из типичных контекстов употребления этой формы является пара последовательных предложений, в первом из которых содержится призыв к адресату выполнить определенное действие во избежание того события, которое описывается во втором предложении, содержащем форму апрехенсива:

(39) епэ рШа-кап впй-а$э ауэ-0 епэ этот плитка-Р.КЕЕЬ здесь-АБЬ взять-1МР этот Ыскэ-п епэ йеегэ 8ии-^э

ребенок-ЕХТ этот поверхность садиться-СУШБУ ойэ-уга уходить-АРРК

‘Убери эту свою плитку. Как бы ребенок на нее не сел’.

В первой части этого высказывания содержится призыв к адресату выполнить указанное действие (‘убрать плитку’). Для выражения этого призыва используется глагол в императиве. Вторая часть этого высказывания является выражением опасения относительно другого события (‘ребенок сядет на плитку’). При этом эти события связаны между собой. С точки зрения говорящего, первая и вторая ситуации являются взаимоисключающими. Если первое событие будет иметь место (‘адресат уберет плитку’), то второе (‘ребенок сядет на плитку’) исключено. Иными словами, необходимым условием неосуществления второго события является осуществление первого.

Здесь для нас наиболее важным является то, что такая взаимосвязь двух событий делает превентивную интерпретацию второй части высказывания едва ли возможной. В семантике превен-тива, как уже говорилось, содержится призыв к совершению некоторых действий, эксплицитно не указанных в высказывании, с целью предотвратить нежелательное событие, описанное в высказывании. В (39) действия, являющиеся залогом неосуществления нежелательного события, выражены эксплицитно. Если предположить, что и во второй части (39) также содержится указание на необходимость выполнения некоторых действий, то эта информация является либо избыточной (в случае, если речь идет о тех же самых действиях, что и в первой части), либо противоречащей установленной взаимоисключающей связи первого и второго событий. Ср. (40) и (41), в которых представлено два возможных перевода

калмыцкого высказывания (39), соответствующих апрехенсивной и превентивной интерпретации второй части этого высказывания.

(40) Убери эту свою плитку! Как бы ребенок на нее не сел.

(41) ? Убери эту свою плитку! Смотри, как бы ребенок на нее не сел.

В (41) употребление русской превентивной конструкции с смотри, как бы не оказывается едва ли возможным, так как здесь речь идет либо об избыточном указании на то, что адресату нужно убрать плитку, либо же о том, что помимо этого необходимо выполнить еще какие-либо действия (например, постоянно следить за тем, что этот ребенок делает). В последнем случае имело бы место противоречие с имплицитным утверждением о том, что убрать плитку будет достаточно для того, чтобы ребенок на нее не сел.

Итак, как нам представляется, описанные употребления калмыцкого апрехенсива и сделанные на основании их анализа выводы относительно его семантики позволяют во многом объяснить описанную выше морфологическую выделенность этой формы на фоне прочих форм, находящихся в центре внимания в данной работе. Главной отличительной чертой апрехенсива является отсутствие в его семантике компонента каузации фактом высказывания, характерной для остальных форм.

Решив вопрос о семантике иллокутивной каузации, обратимся к рассмотрению компонента нежелательности и опасения. Как ни странно, некоторые употребления формы на -vza могут свидетельствовать о том, что этот компонент не является обязательным. Ср. текстовый пример (42).

(42) «en taka-gs xots-nJ ikar cac-ad

этот курица-ACC еда-Р.3 сильно бросать-CV.ANT

odsr Ъо1кэп og-xlags nan-ds xosad

день каждый дать-СУ8ИСС2 я-DAT по.два

bolnu Kurv-ad ondag каг-к-ja

возможно три-DISTR яйцо выходить-CAUS-CV.IPFV

oga-vza» gi-Kdd ter xovdsg sedksl

дать-APPR говорить-CV.ANT тот жадность мысль

гйй-каё гака-каи Ьогё-иа

прицеплять-СУЛОТ курица-РКЕРЬ откармливать-РР8 {Немного спустя, старуха вцепилась в жадную мысль:} ‘«если каждый день буду я ей бросать зерна побольше, мне она, может, будет приносить по два или три яйца», такую жадную мысль имея, курицу откармливает’ (13_кигіса.5).

В примере (42) форма на -Уіа употреблена по отношению к событию, которое в противовес употреблениям, рассмотренным выше, не является ни нежелательным, ни вызывающим опасения. Как раз наоборот, для старухи, в передаче размышления которой использована форма на -га, указанное событие является желательным.

Употребления, подобные (42), позволяют предположить, что в основе семантики форм на -Уіа лежит сообщение о том, что наступление некоторого события является достаточно вероятным, а обнаруживаемая в большом количестве употреблений семантика нежелательности и опасения возникает как наиболее естественная импликация этого сообщения. В работе [Добруши-на 2006: 36] для форм с подобной семантикой предлагается термин «апрехенсивный пробабилитив», а также обсуждается возможность возникновения апрехенсивных значений в результате закрепления импликаций нежелательности и опасения в пробаби-литивных высказываниях.

Впрочем, с нашей точки зрения, в калмыцком языке употребления форм на -Уіа вне контекстов, связанных с нежелательностью и опасением, скорее являются результатом расширения исходного апрехенсивного значения. Аргументы в пользу этого утверждения рассмотрены в разделе 3.3.

3.2.7. Формы на -уг%о. Суффикс апрехенсива обнаруживается в составе морфемного комплекса, представляющего собой мор-фологизованное сочетание показателя -Уіа с отрицательной связкой ща (-go). В таком комплексе апрехенсивный суффикс выступает без последней гласной, а за ним следует сокращенная форма отрицательной связки. Этот комплекс зафиксирован нами в трех вариантах: -vzga, -vzgo и -vzo (последний, судя по всему, является сокращенным вариантом сочетания -vzgo). При этом формы на -vzgo и на -vzo являются взаимозаменяемыми:

(43) xala-0 ena sandal deers

смотреть этот стул поверхность

suu-vzgo-t I suu-vzo-t

сидеть-APPR.NEG.COP-2PL сидеть-APPR.NEG.COP-2PL ‘Смотрите, как бы вы (случайно) на этот стул не сели’.

Отношение формы -vzga к двум другим упомянутым формам на данный момент остается невыясненным. Однако отмеченные случаи употребления этой формы позволяют предположить, что и она достаточно близка по своей семантике к сочетаниям -vzoI-vzgo. В дальнейшем мы будем рассматривать все три сочетания как варианты одной морфемы (или морфемного комплекса), обозначая их как формы на -vzgo.

Отмеченная выше тенденция к фузии апрехенсивного и отрицательного показателей, как представляется, является аргументом в пользу того, чтобы не рассматривать эти комплексы как регулярные отрицательные формы апрехенсива. Некомпозициональ-ный характер их семантики также свидетельствует в пользу этого.

К сожалению, нам неизвестно, существуют ли в языках, обладающих морфологизированными средствами для выражения опасения, регулярные формы отрицательного апрехенсива и какова их семантика. Однако можно представить два возможных варианта композиционального совмещения апрехенсивной и негативной семантики. Чтобы сравнить эти два варианта с семантикой форм на -vzgo, рассмотрим пример (44):

(44) bi xadasan deer suu-ja

я.NOM гвоздь поверхность сидеть-CV.IPFV oda-vzga-v

идти-APPR.NEG.COP- 1SG ‘Как бы я не сел на гвоздь’.

Применительно к ситуации, описанной в (44) (‘говорящий садится на гвоздь’), два возможных варианта композиционально-го совмещения апрехенсивной и негативной семантики могут быть представлены следующим образом. Отрицание могло бы иметь узкую сферу действия, и тогда в (44) утверждалось бы, что неосуществление ситуации ‘говорящий садится на гвоздь’ вызывает у него опасения (‘Я опасаюсь, что я не сяду на гвоздь’); или же отрицание могло бы иметь широкую сферу действия, и тогда

в (44) утверждалось бы, что описанная ситуация не вызывает у говорящего опасений (‘Я не опасаюсь того, что я сяду на гвоздь’).

Как можно судить по переводу калмыцкого предложения в (44), ни один из двух вариантов не реализован в семантике форм на -vzgo.

Насколько позволяют судить наши данные, формы на -vzgo не демонстрируют в своих употреблениях принципиальных семантических отличий от форм апрехенсива. Так, подобно формам на ^1й, формы на -vzgo могут иметь как апрехенсивные (ср.

(43) и (44)), так и пробабилитивные прочтения. Последние наиболее характерны для употребления формы bol-vzgo, образованной присоединением суффикса к глагольной основе ^I- ‘становиться’:

(45) Ыйп впсЬ йМ-хэ

мы здесь остаться-РС.ГОТ

bol-vzgo-vidn

становиться-АРРК.№О.СОР-1РЬ ‘Может нам лучше остаться здесь?’

(46) nevckэ ad-ta bol-vzgo

немного безумие-А88ОС становиться-АРРК.КЕО.СОР gi-Ja-na namagэ

говорить-РКОО-РК8 я.АСС

‘Она мне говорит: «Он что, малость рехнулся?»’

(08_копШк1;.18).

3.3. Основные семантические особенности калмыцкой системы косвенных наклонений

В заключение хотелось бы выделить основные особенности системы косвенных наклонений в калмыцком языке. Как представляется, ключевым признаком, определяющим целый ряд семантических и морфологических особенностей описанных выше форм, является наличие /отсутствие компонента иллокутивной каузации. Формы, содержащие в своей семантике этот компонент, можно назвать императивными или императивами, а формы, его не содержащие, — неимперативными.

Отсутствие этого компонента характеризует апрехенсив и производные от него формы на -vzgo. Прочие формы содержат этот компонент.

С наличием этого компонента связана строгая спецификация в отношении лично-числовой семантики, наблюдаемая у императивов. Последние образуют особую парадигму, ориентированную на кодирование различных структур каузации, напрямую зависящих от лично-числовых значений. Частной типологически интересной особенностью этой парадигмы является наличие двух форм с семантикой каузации исполнителя третьего лица.

Напротив, апрехенсив, а также форма на -vzgo, отнесенные нами к неимперативным формам, не имеют определенной личночисловой семантики и получают конкретные значения лица и числа только в зависимости от контекста. С этим связана свободная сочетаемость форм с согласовательными показателями (или так называемыми «лично-предикативными частицами»).

Приняв предложенную классификацию, мы обнаружим существенный количественный перевес императивных форм над неимперативными (5 против 2). Это обстоятельство оказывается очень важным, если мы внесем в наше рассуждение диахроническую перспективу.

Насколько позволяет судить сравнение полученных нами данных с имеющимися грамматическими описаниями, в калмыцком языке происходит или уже произошло отмирание целого ряда форм косвенных наклонений. Как было отмечено в самом начале статьи, из 11 форм, встречающихся в грамматических описаниях,

5 характеризуются низкой или нулевой частотностью в современном языке. Судя по уже упомянутым грамматическим описаниям, некоторые из этих форм относились именно к неимперативным в предложенном здесь понимании. Так, фиксируемая в [Biasing 2003: 241] форма на -mza l-mza, обозначенная как «потенциалис», описывается в этом источнике как входящая в противопоставление с формой на -vza. Ср. примеры (47) и (48), взятые из этой работы15.

(47) ir-vza

приходить-APPR

‘Я боюсь, он придет’, {но я бы хотел, чтобы он не приходил}.

15 Примеры цитируются в системе транскрипции и глоссирования, принятой в настоящем сборнике.

(48) ir-mza

приходить-POT

‘Я бы хотел, чтобы он пришел’, {и возможно, он придет}.

В грамматических описаниях также отмечается наличие двух форм, характеризующихся оптативной семантикой [Biasing 2003; Санжеев 1983: 231-232].

На фоне постепенного исчезновения из употребления нескольких неимперативных форм логичным представляется возможное расширение значения калмыцкого апрехенсива, который обнаруживает в современном языке употребления, не связанные с нежелательностью и опасением. Можно предположить, что, оказавшись единственной формой косвенного наклонения из некогда богатой неимперативной зоны, по-прежнему характеризующейся относительно высокой частотностью, калмыцкий апрехенсив эволюционирует в сторону некоего эпистемического наклонения с более широкой семантикой.

Возможно также, что наблюдаемое появление новых форм на основе апрехенсива свидетельствует о том, что в языке идет выработка новых специальных средств для кодирования значений обедневшей неимперативной зоны16.

4. Формы косвенных наклонений в зависимом предложении

4.1. Вводные замечания

В центре внимания в разделе 4 находятся употребления калмыцких императивных форм в зависимой клаузе. Эти употребления характеризуются рядом изменений, затрагивающих синтаксис и семантику, которые обнаруживаются при сравнении с употреблениями этих форм в независимом предложении.

Для начала отметим, что в калмыцком языке ни для одной из обсуждаемых форм нет оснований предполагать, что употребление в зависимой клаузе является базовым.

16 Высказанная здесь гипотеза, безусловно, требует проверки серьезным историческим исследованием, включающим, в частности, статистический анализ употреблений калмыцких неимперативных форм в литературных и фольклорных текстах, а также обращение к материалу других монгольских языков.

В языках мира часто императивные и смежные значения передаются при помощи форм и конструкций, главной функцией которых является оформление зависимых предикаций определенного типа. Наиболее часто приводимым примером является французский «8иЪ]опс1;1Ь>, употребляющийся в зависимой части конст -рукций с сентенциальными актантами, а также используемый для выражения юссивных значений в независимом предложении, ср. (49) и (50) из [Гусев 2005: 163].

(49) Dis-lui [ды’И s’en аШе]

‘Скажи ему, чтоб он убирался’.

(50) Qu’il s’en аШе ‘Пусть он убирается’.

Оптативные значения часто передаются независимым использованием категорий, участвующих в оформлении протазиса условных конструкций [Добрушина 2001: 10]. Для выражения ап-рехенсивного значения часто используются формы и конструкции, основной функцией которых является оформление целевых оборотов [Добрушина 2006: 40].

Ни одна из форм, рассматриваемых в этой работе, не участвует в оформлении протазиса условных конструкций (основным способом оформления предиката в этих условиях является использование условных деепричастий на -хШ и -xlagэ). Что же касается конструкций с сентенциальными актантами, а также целевых конструкций, то употребление императивных форм в этих контекстах практически всегда связано с использованием дополнительных средств маркирования зависимого статуса предикации, которые будут рассмотрены ниже.

Зависимые употребления императивных форм встречаются в двух типах конструкций. Это конструкции с сентенциальными актантами и целевые конструкции. В большинстве случаев употребление форм императивной парадигмы в зависимой части этих конструкций связано с использованием союзов gi-Jэ и gi-кad, которые являются грамматикализованными деепричастными формами глагола gi- ‘говорить’ (о деепричастиях на -$э и на -ad

см. в [Мищенко, настоящий сборник]):

(51) bi [tadn-iga evr-ann1 ger-iga

я.ШМ вы-ACC сам-ОЕК.Р.3 дом-ACC

Uz-Ul-txa gi-ja] sed-la-v

видеть-CAUS-JUSS! говорить-CV.IPFV намереваться-REM-1SG ‘Я хотел, чтобы вы показали мне свой дом’.

(52) bi Badma-da [namaga giic-da duud-0

я.ШМ Бадма-DAT яАШ гость-DAT звать-IMP

gi-Kad] jiyn-Ul-U-v

говорить-CV.ANT звенеть-CAUS-PST-1SG ‘Я позвонил Бадме, чтобы он позвал меня в гости’.

В примере (51) gi-ja вводит сентенциальный актант при матричном глаголе sed- ‘хотеть, намереваться’. Этот актант возглавляет форма юссива-1 от каузативного глагола Uz-Ul- ‘показывать’ (‘видеть-CAUS’). В примере (52) аналогичная по своей структуре зависимая предикация со сказуемым, выраженным формой простого императива, и союзом gi-Kad выступает в роли обстоятельственного оборота цели. В обоих случаях подлежащее зависимого предложения выражено аккузативом.

Заметим, что для одной из обсуждаемых здесь форм, а именно для апрехенсива, зависимые употребления возможны только в конструкциях с gi-ja и gi-Kad. Примеры употребления апрехенсива в составе конструкций с сентенциальными актантами приведены в (53) и (54).

(53) ter camaga geedr-Uza gi-ja l

тот ra.ACC потеряться-APPR говорить-CV.IPFV

gi-Kad aa-ja-na

говорить-CV.ANT бояться-PROG-PRS ‘Он боится, как бы ты не потерялся’.

(54) bi camaga ir-vza gi-ja

я.ШМ ^lACC приходить-APPR говорить-CV.IPFV xara l-ja-na-v подозревать-PRS-1SG ‘Я подозреваю, что ты придешь’.

В дальнейшем конструкции с единицами gi-ja и gi-Kad специально не рассматриваются (подробнее см. о них [Князев, настоящий сборник]). Их рассмотрение потребовало бы обращения

к широкому кругу проблем, напрямую не связанных с целями данной работы, таких, как грамматикализация глаголов речи и синтаксический статус зависимых предикаций, возглавляемых деепричастиями на -3э и -ad. Отметим лишь, что, судя по всему, во многом здесь калмыцкий язык следует направлениям грамматикализации, хорошо известным в типологии. О грамматикализации глаголов речи см. [Ханина 2001]; об использовании специализированных форм императива в целевых оборотах см. [Гусев 2005: 264-267]. Однако материал конструкций с союзами gi-Jэ и gi-кad все же привлекается нами в разделе 4.3.3 при обсуждении лично-числовой семантики зависимых употреблений форм императивной парадигмы. Как отчасти можно видеть по примерам, приводимым в 4.3.3, в этом отношении конструкции с упомянутыми союзами мало чем отличаются от прочих конструкций с зависимым употреблением императивов.

Употребление форм косвенных наклонений в зависимой предикации возможно и без участия упомянутых союзов. Такое оформление наблюдается главным образом в конструкциях с сентенциальными актантами, в которых в роли матричного предиката выступает сам глагол gi- ‘говорить’, а также некоторые другие глаголы речи.

Наиболее вероятным источником грамматикализации этих конструкций выступают конструкции, обозначенные нами как «конструкции прямой речи». Под последними для калмыцкого языка мы предлагаем понимать конструкции с сентенциальными актантами с матричными глаголами речи, в которых оформление сентенциального актанта не отличается от обычного оформления независимого предложения. Примером такой конструкции может служить следующее предложение:

(55) ескэ-П kдvU-d-t-an кеЬ-у [cug

отец-Р.3 мальчик-РЬ-БЛТ-Р.РБЕЬ говорить-Р8Т весь tadn-dэ san bol-txa] вы-БЛТ хорошо становиться-1Ш81 ‘Отец сказал сыновьям: «Пусть все у вас будет хорошо»’.

Придаточное предложение в примере (55) с формой первого юссива в составе идентично по своему оформлению независимому предложению и может быть использовано в качестве такового:

(56) cug tadn-da san bol-txa

весь вы-DAT хорошо становиться-JUSS!

‘Пусть все у вас будет хорошо!’.

Конструкции, находящиеся в центре нашего внимания, от конструкций прямой речи отличает целый ряд свойств, подробному рассмотрению которых посвящены разделы 4.2-4.4.

4.2. Аккузативное оформление адресата в конструкциях с императивами в роли сентенциального актанта. Постановка проблемы Рассмотрим примеры (57)—(61):

(57) eka ecka namaga usa av-ca ira-0

мать отец яАте вода брать-CV.IPFV приходить-IMP

gi-va

говорить-PST

‘Родители сказали мне принести воды’.

(58) eka ecka madn-iga usa av-ca

мать отец мы-ACC вода брать-CV.IRFV

ir-tan gi-va

приходить-IMP.PL говорить-PST

‘Родители сказали нам принести воды’.

(59) Badma Ajsa-ga Elst-Ur jov-ij

Бадма Айса-ACC Элиста-DIR ходить-HORT

gi-va

говорить-PST

‘Бадма сказал Айсе: «Давай поедем в Элисту»’.

(60) Badma camaga Kar-an uKa-txa gi-va

Бадма ra.ACC рука-P.REFL мыть-JUSS! говорить-PST

‘Бадма сказал тебе помыть руки’.

(61) mini eka ecka namaga usa av-ca

я.GEN мать отец яАШ вода брать-CV.IPFV

ira-g gi-va

приходить-JUSS2 говорить-PST

‘Мои родители передали мне, чтобы я принес воды’17.

17 Конструкции с юссивом-2 и адресатом в аккузативе некоторые носители считают неграмматичными.

Во всех приведенных примерах (57)—(61) одна из форм императивной парадигмы возглавляет сентенциальный актант при глаголе gi- ‘говорить’. Однако в отличие от конструкций прямой речи (55), где участник с ролью адресата высказывания, обозначенного глаголом речи, имеет дативное оформление (kovU-d-t-an ‘мальчик-PL-DAT-P.REFL’), здесь он оформлен аккузативом.

В предложениях, возглавляемых глаголом gi-, аккузативное оформление участника, соответствующего адресату, наблюдается только в случаях, связанных с употреблением сентенциальных дополнений. Следовательно, можно предположить, что появление аккузативного оформления связано с особенностями синтаксической структуры (57)—(61), возникающими как результат развития исходных конструкций прямой речи.

Как будет показано ниже, в калмыцком языке имеются основания для выделения двух типов конструкций с формами косвенных наклонений, выступающих в качестве вложенных предикатов при глаголах речи, в которых имеет место аккузативное оформление адресата.

Первый тип наиболее характерен для конструкций с сентенциальными актантами с формами юссива-1, однако встречается и в аналогичных конструкциях с другими императивными формами. В дальнейшем мы будем обозначать этот тип как JUSS1 + gi-. Рассмотрению этих конструкций посвящен раздел 4.3.

Второй тип встречается только в конструкциях с сентенциальными актантами с формами гортатива (далее HORT + gi-). Рассмотрению этого типа конструкций посвящен раздел 4.4

4.3. Конструкция JUSSI + gi-

4.3.1. Синтаксис. Вернемся к примеру (60), повторяемому здесь под номером (62) для удобства.

(62) Badmai camagaj Kar-anj *i uKa-txa gi-va

Бадма ra.ACC рука-P.REFL мыть-JUSS! говорить-PST

‘Бадма^ сказал тебе] помыть свои], * руки’.

В этом примере суффиксальный показатель рефлексивного посессива (-an) на имени (Kar-an), зависящем от вложенного предиката uKa-txa, связан с местоимением в аккузативе (camaga). Учитывая тот факт, что в калмыцком языке этот суффиксальный показатель обычно локально связывается с подлежащим

[Сай, настоящий сборник, b], можно заключить, что в (62) camaga проявляет свойства подлежащего зависимого предложения.

Вопрос о том, занимает ли camaga синтаксическую позицию подлежащего зависимой предикации, требует дополнительного обсуждения18. Аргумент в пользу именно этого решения может быть получен из наблюдений за порядком слов. Естественным для калмыцкого синтаксиса является расположение зависимых слева от вершины [Сай, настоящий сборник, b; Очи-ров 1964: 156]. Однако в случае конструкций с сентенциальными актантами возможным оказывается расположение сентенциального дополнения справа от матричного глагола:

(63) Nina kUUka-n-d-an kela-v kUrg-i-nJ

Нина девочка-EXT-DAT-P.REFL говорить-PST зять-ACC-P.S

moda xamxal-txa

дерево ломать-JUSS!

‘Нина сказала своей дочери, чтобы ее (дочери) муж нарубил

дров’.

В примере (63) аккузативная форма kUrg-i-n1 (зять-ACC-P.S) стоит справа от глагола kela-v (говорить-PST). При этом вынесение kUrg-i-n1 в позицию левее kela-v невозможно, хотя именно такой порядок слов был бы естественным, если бы kUrg-i-n1 было зависимым kela-v:

(64) Nina kUUka-n-d-an *kUrg-i-nJ kela-v

Нина девочка-EXT-DAT-P.REFL зять-ACC-P.S говорить-PS

[moda xamxal-txa]

дерево ломать-JUSS!

‘Нина сказала своей дочери, чтобы ее муж нарубил дров’.

Неграмматичность этого примера, в котором аккузатив расположен непосредственно слева от матричного глагола, а сентенциальный актант расположен справа от него, позволяет заключить, что в (63) граница вложенной клаузы проходит между матричным

18 Возможной является структура, в которой camagэ находится в главной клаузе, а в позиции подлежащего зависимой предикации представлена кореферентная «нулевая» единица. Возможность подобных структур на калмыцком материале подробно обсуждается в [Сер-добольская, настоящий сборник].

глаголом kela-v и аккузативом kUrg-i-n1 и, следовательно, эта ак-кузативная именная группа занимает позицию подлежащего в зависимой предикации.

Отметим, однако, что наши данные не позволяют утверждать, что в обсуждаемых конструкциях вынос аккузативной именной группы из зависимой предикации в принципе невозможен. Судя по всему, аккузатив может топикализоваться, передвигаясь в позицию левее подлежащего главной предикации. Ср. следующий пример с формой простого императива19, возглавляющей сентенциальный актант:

(65) [Badma-ga] bi kUc-ar neg cas-t-an

Бадма-ACC я.NOM сила-INS один час-DAT-P.REFL

[«voina i mir» umsa-0] gi-xla, ter

«Война и мир» читать-IMP говорить-CV.SUCC тот

ums-ja og-san uga

читать-CV.IPFV дать-PC.PST NEG.COP

Я целый час заставлял Бадму читать "Войну и мир”, но он так ничего и не прочел’.

Не совсем понятно, почему в одних случаях (65) вынос аккузатива из зависимой предикации возможен, а в других (64) — нет. Однако, каковы бы ни были условия20, определяющие грам-матичность и неграмматичность обсуждаемых примеров, сделанный выше вывод о том, что аккузативная именная группа относится к зависимой предикации, не опровергается.

Для калмыцкого языка сама возможность линейного передвижения аккузативной именной группы, семантически связанной с позицией подлежащего зависимой предикации, за пределы этой

19 Как будет показано ниже, существуют основания полагать, что конструкции с сентенциальными актантами с юссивом-1 и с простым императивом обладают схожей синтаксической структурой. Поэтому привлечение данных о последних конструкциях при обсуждении конструкций ,1Ш81 + gi- представляется нам вполне допустимым.

20 Возможно, вынос происходит только в случаях, когда аккуза-тивная именная группа выступает в качестве топика и перемещается на левую периферию предложения. К сожалению, наши данные не позволяют проверить эту гипотезу, так же как и предложить какое-либо другое объяснение наблюдаемым явлениям.

предикации не является достаточным условием для того, чтобы считать, что синтаксически эта именная группа не принадлежит зависимой предикации. Как показано в работе [Сердобольская, настоящий сборник], в которой обсуждаются конструкции с сентенциальными актантами, возглавляемыми причастиями, деепричастиями, а также финитными индикативными глагольными формами, аккузативное подлежащее зависимой предикации может занимать линейную позицию за пределами своей составляющей.

Тем не менее, ограничение на линейный вынос аккузатив-ной именной группы из зависимой предикации (даже если оно наблюдается в одной части случаев и не наблюдается в другой), может считаться аргументом в пользу того, что эта именная группа синтаксически принадлежит этой составляющей (по крайней мере, для той части случаев, в которой это ограничение наблюдается). Учитывая, что для тех случаев, в которых возможен линейный вынос аккузатива, подобный анализ также является допустимым, можно заключить, что в целом данные порядка слов свидетельствуют в пользу отнесения аккузативной именной группы к зависимой предикации.

Таким образом, на основании референциальных свойств рефлексивно-посессивного показателя ^п и рассмотренных ограничений на порядок слов можно утверждать, что в конструкциях с сентенциальными актантами, возглавляемыми формами первого юссива, имеет место аккузативное оформление подлежащего вложенной клаузы.

Судя по всему, такую же структуру могут иметь и конструкции с другими формами императивной парадигмы:

(66) века т [namagэу СШ-кан*,] Ыс-сЬ g

отец-Р180 я.АСС младший-Р.РЕЕЬ писать-РС.НАВ

das-xэ-0] gi-vэ

выучить-САШ-1МР говорить-Р8Т

‘Мой отец велел мне научить брата писать’.

(67) mana вкаi [madn-igэу вв^-С-ап*, у

мы.ОЕК мать мы-АСС бабушка-БАТ-Р.РЕЕЬ

Ыс-1эп] gi-vэ

писать-ШР.РЬ говорить-Р8Т

‘Наша мать сказала нам написать бабушке {письмо}’.

В обоих приведенных примерах «верхнее» подлежащее (века^ mana вкз) не может контролировать рефлексивный показатель, присоединяющийся к зависимому вложенного предиката (СШ-кт, вв^С-а^, стоящему правее адресата, оформленного аккузативом21. Последний же является единственно возможным антецедентом рефлексива.

Важно отметить, что в калмыцком языке маркирование аккузативом вообще является одной из наиболее распространенных стратегий оформления подлежащего зависимой предикации, характерной для сентенциальных дополнений, а также обстоятельственных оборотов некоторых типов (см. [Сердобольская, настоящий сборник]). В следующих примерах представлено акку-зативное оформление подлежащего сентенциального актанта, возглавляемого «причастием будущего времени» (68), и подлежащего временного обстоятельственного оборота, возглавляемого «условным деепричастием» (69).

(68) Ъи [Badma-gэу dвgtr-an*i: у ums-xэ ]

я.ШМ Бадма-АСС книга-Р.КЕЕЬ читать-РС.ГОТ

sur-u-v

просить-Р8Т-180

‘Я попросил, чтобы Бадма прочитал свою книгу’.

(69) [namagэ ЕЫэ Ъalкsэ-п-Сз и-хШ]

я.АСС Элиста город-ЕХТ-БАТ приходить-СУ^ИСС

хиг gii-v

дождь переставать-Р8Т

‘Когда я приехал в Элисту, дождь уже кончился’.

Помимо общей аккузативной стратегии оформления подлежащего, зависимые предикации в конструкциях типа 1Ш81 + gi-демонстрируют еще несколько свойств, характерных в целом для зависимых предикаций в калмыцком языке, которые обнаруживаются

21 В примере (66) в независимости от того, занимает ли duu-кan (младший брат-Р.ЯЕБЬ) позицию прямого дополнения в составляющей, возглавляемой императивной формой das-xэ-0, или является подлежащим при предикате Ъic-dэg, вложенном внутрь зависимой предикации, правило локального связывания рефлексивов с ближайшим подлежащим не нарушается.

при сравнении этих конструкций с конструкциями прямой речи. Рассмотрению этих свойств посвящены разделы 4.3.2 и 4.3.3.

4.3.2. Шифтерные категории. Конструкции прямой речи обладают одним интересным свойством. В них при переходе от главной предикации к зависимой происходит мена дейктиче-ского центра местоимений:

(70) ecka-n kovU-d-t-an kela-v: «bi

отец-EXT мальчик-PL-DAT-P.REFL говорить-PST я.NOM

enda Uld-na-va tadn ek tal-an

здесь оставаться-PRS-1SG вы мать сторона-P.REFL

or-ta n»

входить-IMP.PL

‘Отец сказал своим сыновьям: «Я останусь здесь, а вы идите к матери»’.

В этом примере именная группа ecka-n (отец-EXT) в главной предикации кореферентна местоимению bi ^.NOM) в зависимой, а именная группа kovU-d (мальчик-PL) — местоимению tadn ‘вы’. Иными словами, в зависимой предикации местоимения характеризуются косвенным употреблением (см. подробнее [Anderson, Keenan 1985: 301-306]) и отсылают лишь к коммуникативным категориям «вложенного» речевого акта, которые могут не совпадать с соответствующими коммуникативными категориями всего высказывания.

Любопытно, что в конструкциях типа JUSS1 + gi- такой мены не происходит:

(71) eka ecka [namag odmag utal-txa]

мать отец яА^ хлеб резать-JUSS1

gi-va

говорить-PST

‘Родители сказали мне нарезать хлеб’.

В (71) местоимение первого лица, выступающее в роли подлежащего зависимой клаузы, отсылает к тому же дейктическому центру, от которого «отсчитываются» дейктические категории в главной клаузе. Первое лицо вложенной предикации совпадает с первым лицом всего высказывания.

Это же свойство характерно для прочих калмыцких биклау-зальных конструкций. Ср. следующий пример конструкции с сентен-

циальным дополнением, возглавляемым «причастием будущего времени» при матричном глаголе .иг- ‘просить’:

(72) [Badma-gэ хо хаг-Ш-х4-^]

Бадма-АСС овца возвращаться-САШ-РС.ГОТ-АСС-Р.3

.иг-Ш^

просить-КЕМ-180

‘Я попросил Бадму попасти овец’.

Вероятнее всего в (72) речь идет о ситуации, в которой просьба говорящего была передана непосредственно исполнителю, что в конструкции прямой речи предполагало бы выражение подлежащего зависимой предикации местоимением второго лица (‘Я попросил (Бадму): «Ты можешь попасти овец?»’) и, следовательно, мену дейктического центра. Однако в примере (72) вложенное подлежащее соответствует третьему лицу (Badma-gэ), и, следовательно, отсылает к дейктическому центру всего высказывания.

4.3.3. Лично-числовая семантика императивных форм. В обсуждаемых конструкциях формы императивной парадигмы демонстрируют ряд интересных семантических свойств. По нашему впечатлению, эти семантические свойства характеризуют не только употребления форм императивной парадигмы в конструкциях типа 1Ш81 + gi-, но и вообще все зависимые употребления императивов вне прямой речи22. Более того, как будет показано в конце раздела, существуют основания полагать, что некоторые из этих свойств вообще характерны для глагольных форм, выступающих в зависимом предложении. Поэтому, несмотря на то, что в этом разделе в основном используются примеры с конструкциями 1Ш81 + gi-, под «зависимыми употреблениями» здесь могут пониматься также употребления императивов в составе конструкций с союзами gi-jэ и gi-кad и в конструкциях НОЮ" + gi-. Поскольку вопрос о семантике гортатива в последнем типе конструкций разбирается в разделе 4.4, в этом разделе мы ограничимся рассмотрением форм, подразумевающих исполнителя или исполнителей второго и третьего лица.

22 Для сравнения читатель может обратиться к примерам конструкций с союзами gi-jэ и gi-кad, приводимыми в работе [Князев, настоящий сборник].

Как отмечалось выше, формы императивной парадигмы характеризуются четкой спецификацией в отношении лица и числа. За каждой формой закреплено определенное лично-числовое значение. Однако будучи употреблены в зависимой предикации, эти формы оказываются безразличны по отношению к лицу исполнителя:

(73) Badma [namaga / camaga / Ajsa-ga usa

Бадма яАСС ra.ACC Айса-ACC вода

av-ca ir-txa] gi-va

брать-CV.IPFV приходить-JUSS1 говорить-PST ‘Бадма сказал, чтобы я / ты / Айса принес(ла) воды’.

(74) Badma [namaga / camaga / Ajsa-ga usa

Бадма яАСС ra.ACC Айса-ACC вода

av-ca ir-0] gi-va

брать-CV.IPFV приходить-IMP говорить-PST ‘Бадма сказал, чтобы я / ты / Айса принес(ла) воды’.

(75) Badma [madn-iga / tadn-iga / tedn-iga usa

Бадма мы-ACC вы-ACC они-ACC вода

av-ca ir-tan] gi-va

брать-CV.IPFV приходить-IMP.PL говорить-PST

‘Бадма сказал, чтобы мы / вы / они принесли воды’.

Как видно из примеров (73)-(75), в зависимой предикации формы императивной парадигмы могут быть употреблены по отношению к исполнителю любого из трех лиц. Интересно, что при этом значение числа исполнителя сохраняет свою значимость:

(76) mini eka ecka [madn-iga usa av-ca

я.GEN мать отец мы-ACC вода брать-CV.IPFV

ir-tan / *ir-0 gi-va

приходить-IMP.PL приходить-IMP говорить-PST

‘Мои родители сказали нам принести воды’.

В этом примере при наличии исполнителя множественного числа, выраженного местоимением madn-iga в позиции подлежащего зависимого предложения, оказывается невозможным употребление в том же предложении простого императива, содержащего в своей семантике указание на единственного исполнителя.

Отметим, что естественным образом это ограничение действует только для форм, которые в независимом употреблении обладают только одним из двух возможных в калмыцком языке значений категории числа. Формы, употребляющиеся по отношению к исполнителям обоих чисел, сохраняют это свойство и в зависимой предикации, как в следующем примере с первым юссивом:

(77) екэ ескэ [camagэ / tadn-igэ шэ av-c

мать отец ты.АСС вы-АСС вода брать-СУ.1РБУ

^ха] gi-vэ

приходить-1Ш81 говорить-Р8Т ‘Родители сказали тебе / вам принести воды’.

Как уже отмечалось выше, лично-числовая семантика императивных форм не сводится к лицу и числу исполнителя. Принципиально важным является соответствие лично-числовых значений определенной структуре каузации. В этом отношении употребления форм императивной парадигмы в зависимой предикации также демонстрируют ряд интересных свойств. Здесь основной интересующий нас вопрос может быть сформулирован следующим образом. Сохраняют ли формы императивной парадигмы в своих зависимых употреблениях значения структуры каузации, свойственные их независимым употреблениям?

Как уже говорилось выше (см. раздел 3.2.5), в прототипическом случае противопоставлению исполнителей второго и третьего лица соответствует противопоставление прямой и опосредованной каузации. Исполнитель второго лица каузируется напрямую, исполнитель третьего лица чаще всего каузируется опосредованно, через адресата. Однако возможна и прямая каузация исполнителя третьего лица, обязательным атрибутом которой является низкий уровень контроля каузатора над искомым действием и его исполнителем. В калмыцком языке в независимом предложении это значение чаще всего выражается употреблением форм юссива-1.

Учитывая, что в зависимых употреблениях формы императивной парадигмы безразличны к лицу исполнителя, в качестве теста на значение опосредованности каузации можно предложить возможность употребления той или иной формы в конструкциях с несовпадением адресата и исполнителя. Примером такой конст -рукции может служить следующее предложение:

(78) Nina kUUka-n-d-an kela-v [kUUkd-i-nJ

Нина девочка-EXT-DAT-P.REFL говорить-PST дети-ACC-P.3

Kaza Kar-ad naad-txa]

снаружи выходить-CV. ANT играть-JUSS1 ‘Нина сказала своей дочери, чтобы ее дети шли играть на улицу’.

В этом предложении сентенциальный актант при глаголе kela-v (говорить-PST) возглавляется юссивом-1. При этом адресат оформляется дативом и занимает позицию косвенного дополнения при матричном глаголе в главной клаузе (kUUka-n-d-an де-вочка-EXT-DAT-P.REFL), а отличный от него исполнитель искомого действия выражен аккузативным подлежащим зависимой клаузы (kUUkd-i-n1 дети-ACC-P.3). Таким образом, вся конструкция описывает факт опосредованной каузации и, следовательно, может быть использована в качестве диагностического контекста для проверки способности той или иной императивной формы быть использованной для передачи этого значения в зависимой предикации.

Как видно из примера (78), употребление формы юссива-1 возможно в подобных конструкциях. Учитывая то, что в независимом предложении юссив-1 не имеет значения опосредованной каузации, можно констатировать изменение семантики этой формы в зависимых употреблениях. При этом, как можно видеть по следующему примеру (как и вообще по большинству примеров зависимых употреблений юссива-1, приводимых в этой работе), эта форма, выступая в зависимом предложении, также способна передавать значение прямой каузации:

(79) eka-m [namaga Un-an kel-txa]

мать-P.1SG яАСС правда-P.REFL говорить-JUSS1 gi-va

говорить-PST

‘Моя мать велела мне говорить правду’.

Важно отметить, что, несмотря на то, что в (79) с точки зрения структуры каузации употребление юссива-1 соответствует базовым употреблениям этой формы в независимом предложении (в обоих случаях форма используется для передачи значения прямой каузации), с точки зрения контролируемости искомого

действия оно им противоречит. В (79) каузатор в полной мере контролирует исполнение искомого действия, в то время как в независимых употреблениях юссива-1, как было показано в разделе 3.2.5, подразумевается обязательное отсутствие контроля со стороны говорящего, выступающего в роли каузатора.

В составе конструкций типа JUSS1 + gi- формы юссива-1 не способны передавать значение отсутствия контроля, однако этого нельзя сказать обо всех зависимых употреблениях этой формы. К примеру, это значение реализуется в некоторых употреблениях юссива-1 в составе конструкций с сентенциальными актантами, вводимыми союзами gi-ja и gi-Kad (ср.(80)). При этом в тех же конструкциях юссив-1 может описывать и контролируемые ситуации, как это показано в примере (81).

(80) [moyg-iga sad-mud deer urK-txa

деньги-ACC дерево-PL поверхность расти-JUSS1

gi-Kad] Badma sed-ja-na

говорить-CV.ANT Бадма намереваться-PROG-PRS

‘Бадма хочет, чтобы в садах (на деревьях) росли деньги’.

(81) [surKulca-nr-ig mini degta r ums-txa

ученик-PL-ACC я.GEN книга читать-JUSS1

gi-Kad] ena zaka-v

говорить-CV.ANT этот приказать-PST

‘Он приказал, чтобы ученики прочитали мою книгу’.

Следовательно, можно предположить, что в целом в зависимых употреблениях формы юссива-1 безразличны к значениям контролируемости/неконтролируемости искомой ситуации и получают ту или иную интерпретацию в зависимости от контекста, а тот факт, что в конструкциях JUSS1 + gi- для них возможными оказываются только контролируемые интерпретации, связан с семантикой самих этих конструкций.

Итак, в зависимой клаузе юссив-1 не только допускает исполнителя любого лица, но и может быть использован для передачи значения как прямой, так и опосредованной каузации. При этом эта форма не проявляет чувствительности к значениям контролируемости искомого действия. Поскольку в независимом предложении юссив-1 характеризуется четкой спецификацией по всем трем перечисленным параметрам (третье лицо, прямая

каузация, отсутствие контроля), можно констатировать кардинальное изменение семантики этой формы в зависимых употреблениях по сравнению с независимыми.

Любопытно, что, в отличие от юссива-1, прочие формы императивной парадигмы сохраняют значения структуры каузации, свойственные их употреблениям в независимом предложении23.

Так, формы простого императива и императива множественного числа в зависимой клаузе сохраняют значение прямой каузации. Об этом свидетельствует неспособность этих форм возглавлять сентенциальный актант в конструкциях с несовпадением адресата и исполнителя:

(82) *Mna киикэ-п-С-цп ке1э-V

Нина девочка-ЕХТ-БАТ-Р.КЕБЬ говорить-Р8Т

ки^4-п’ modэ xamxэl-0

зять-АСС-Р.3 дерево ломать-1МР

‘Нина сказала своей дочери, чтобы ее муж нарубил дров’.

(83) *Mna киикэ-п-С-ап ке1э-V

Нина девочка-ЕХТ-БАТ-Р.КЕБЬ говорить-Р8Т

[кииМ^-П кaza кar-ad naad-tэn]

дети-АСС-Р.3 снаружи выходить-СУАШ" играть-1МР.РЬ

‘Нина сказала своей дочери, чтобы ее дети шли играть

на улицу’.

Напротив, формы юссива-2 (у той части носителей, которые вообще допускают употребление этих форм в зависимой клаузе вне прямой речи) допускаются в подобных конструкциях:

(84) °кМш kииkэ-n-d-an ке1э-V

Нина девочка-ЕХТ-БАТ-Р.КЕБЬ говорить-Р8Т

[ки^-^ modэ xamxэ 1э ^]

зять-АСС-Р.3 дерево ломать-1Ш82

‘Нина сказала своей дочери, чтобы ее муж нарубил дров’

В то же время, если исполнитель выражен в позиции подлежащего зависимой предикации, а адресат не получает выражения, возможной оказывается только опосредованная интерпретация. Ср. пример (61), повторяемый здесь для удобства под номером (85).

23 Это утверждение верно и для гортатива, см. раздел 4.4.

(85) mini eka ecka namaga usa av-ca

я.GEN мать отец яАСС вода брать-CV.IPFV

ira-g gi-va

приходить-JUSS2 говорить-PST

‘Мои родители передали мне, чтобы я принес воды’.

*‘Мои родители сказали мне принести воды’

То есть формы юссива-2 и в зависимых употреблениях, несмотря на безразличие к значению лица исполнителя, продолжают сохранять свойственное их независимым употреблениям значение опосредованности каузации.

Подведем итоги обсуждения лично-числовой семантики форм императивной парадигмы в зависимой клаузе.

1) В зависимой клаузе императивы могут быть употреблены по отношению к исполнителю любого числа.

2) Значение числа исполнителя сохраняет свою значимость у форм, имеющих конкретное числовое значение в независимых употреблениях.

3) Значение структуры каузации сохраняется у всех форм, за исключением юссива-1. Последняя форма может употребляться в контекстах как прямой, так и опосредованной каузации, а также использоваться для обозначения как контролируемых, так и неконтролируемых ситуаций.

Сказанное может быть суммировано в виде следующей Таблицы.

Таблица 3. Семантика калмыцких императивных форм в зависимом

предложении

лицо число структура каузации

простой императив - SG прямая каузация

императив PL - PL прямая каузация

юссив-1 - - -

?юссив-224 - - опосредованная каузация

В Таблице 3 обращает на себя внимание нейтрализованность юссива-1 по всем трем представленным категориям. По семан-

24

Знак вопроса означает уже отмечавшуюся выше неприемлемость зависимых употреблений юссива-2 вне конструкций прямой речи для некоторых носителей.

тическим свойствам, демонстрируемым в зависимом предложении, он оказывается своего рода универсальной императивной формой. Как подтверждение семантической универсальности может рассматриваться факт предпочтения именно этой формы носителями в большинстве конструкций с зависимым употреблением императивов.

Направление, в котором происходит изменение семантики императивных форм, наблюдаемое в употреблениях в зависимом предложении, свидетельствует о том, что конструкции с зависимыми употреблениями императивов, как и в случае с аккузатив-ным оформлением вложенного подлежащего, следуют общим тенденциям. Как нам представляется, исчезновение четкой спецификации в отношении лица исполнителя может быть объяснено рядом семантических и морфосинтаксических особенностей, в целом свойственных формам, способным возглавлять зависимые предикации. Разберем в качестве примера формы, выступающие в качестве вершины сентенциального актанта.

В калмыцком языке, помимо форм императивной парадигмы, сентенциальный актант могут возглавлять некоторые индикативные финитные формы, причастия и деепричастия (см. подробнее [Князев, настоящий сборник]). Все три класса форм, в отличие от императивов, не специфицированы в отношении семантики лица и числа. У деепричастий спецификация не возможна в принципе. У финитных индикативных форм и у причастий спецификация может происходить за счет присоединения согласовательных показателей в позиции сказуемого независимого предло-жения25, подобно тому, как это происходит у рассмотренных нами выше форм апрехенсива (см. раздел 2.2). Ср. следующие два примера, где наличие местоимения первого лица ед. ч. в позиции подлежащего требует присоединения к сказуемому согласовательного показателя -V с тем же лично-числовым значением. В примере (86) сказуемое выражено финитной формой «настоящего времени», а в (87) — «причастием будущего времени».

25 В калмыцком языке некоторые формы, проявляющие причастные свойства, способны выступать в роли сказуемого независимого предложения. См. подробнее [Сай, настоящий сборник, Ь].

(86) Ы вкз вск-га-кап Ьаа-па-V /

я.ШМ мать отец-Л880С-Р.РБЕЬ быть-РР8-180

*Ьаа-па

быть-РР8

‘Я живу с родителями’.

(87) ЕЫ-т и-лШтп, Ы

Элиста-БШ направляться-СУ^иСС.Р.РБЕЪ я.ШМ

саш-сЬ Ысэ% Ыс-хз-V / *Ыс-хз

ты-БЛТ письмо писать-РС.ГОТ-180 писать-РС.ГОТ ‘Я напишу тебе письмо, когда я приеду в Элисту’.

При этом в зависимой предикации у финитных форм наблюдается принципиальный структурный запрет на согласование с подлежащим:

(88) [сaшagз Ьiсзg Ыс-са-па / *Ыс-са-па-с

ты.ЛСС письмо писать-РШО-РР8 писать-РШ0-РР8-280

gi-jз ] Ы san-ja-na-v

говорить-СУ.1РБУ я.ШМ думать-РШ0-РР8-180

‘Я думаю, что ты пишешь письмо’.

В примере (88) невозможно присоединение согласовательного показателя 28в -с к форме «настоящего времени», несмотря на то, что в той же зависимой клаузе присутствует подлежащее, выраженное местоимением с тем же лично-числовым значением.

У причастий, выступающих в позиции вершины сентенциального актанта, также наблюдается запрет на присоединение согласовательных показателей обсуждаемого типа. Однако в данном случае существуют две возможных стратегии оформления. В первой из них причастия, подобно финитным формам, выступают без материально выраженных согласовательных показателей, как в следующем примере:

(89) Badшa [naшagз Ысзg Ыс-хз / *Ыс-хз-V]

Бадма я.ЛСС письмо писать-РС.ГОТ писать-РС.ГОТ-180 sвd-jа-nа

намереваться-РШО-РР8

‘Бадма хочет, чтобы я написал письмо’.

Во второй стратегии причастия присоединяют лично-числовые показатели посессивной серии, согласуясь с подлежащим зависимой предикации. Ср. следующий пример, в котором причастная форма согласуется с местоимением 28в сaшagз, присоединяя посессивный показатель -сзп с тем же лично-числовым значением.

(90) Ы [сaшagз Zanda-ta

я.КОМ ты.ЛСС Занда-Л880С

ииг1^а-х4-сзп] швС-и-V

дружить-РШ0-РС.ГОТ-ЛСС-Р.280 знать-Р8Т-180 ‘Я знаю, что ты дружишь с Зандой’26.

При этом в работе [Князев, настоящий сборник] отмечается одно интересное явление. В отличие от показателей первого и второго лица единственного и множественного числа, употребление которых возможно только при наличии подлежащего, обладающего соответствующим лично-числовым значением, посессивный показатель третьего лица -п} способен выступать при подлежащих всех лиц и чисел. Ср. следующий пример, в котором этот показатель употреблен при подлежащем второго лица единственного числа сaшagз:

(91) Ы [сaшagз Zanda-ta

я.КОМ ты.ЛСС Занда-Л880С

ииг1^а-х4-п*] швd-U-v

дружить-РШО-РС.ГОТ-ЛСС-Р.З знать-Р8Т-180

‘Я знаю, что ты дружишь с Зандой’.

Важно отметить, что согласно наблюдениям М. Ю. Князева [Князев, настоящий сборник], употребление показателя -п} вместо показателей первого и второго лица является очень частотным.

Таким образом, можно заключить, что в конструкциях с сентенциальными актантами наблюдается сильная тенденция к оформлению сказуемого зависимой предикации глагольными формами, нейтрализованными в отношении семантики лица и числа. В этой позиции выступают либо формы, которые в принципе

26 Как видно из примера (90), в причастных стратегиях оформления сентенциальных дополнений возможно также маркирование причастия аккузативом. Подробней об этом явлении см. [Князев, настоящий сборник].

не способны выражать лично-числовые значения (деепричастия), либо формы, нейтрализованные в отношении этих значений в данной синтаксической позиции (индикативные финитные формы, причастия без выраженного согласовательного показателя, причастия с посессивным показателем третьего лица), либо, наконец, формы, имеющие конкретные лично-числовые значения, но способные свободно замещаться нейтрализованными формами (причастия с посессивными показателями первого и второго лица обоих чисел).

На этом фоне закономерно выглядит и нейтрализация значений лица исполнителя, наблюдаемая у форм императивной парадигмы в зависимых употреблениях. Кроме того, как удачно отметил С. С. Сай (устное сообщение), систему императивов и систему причастий с посессивными показателями в зависимой клаузе связывает параллелизм функций, которые несут формы, обладающие значением третьего лица вне зависимых употреблений. Подобно тому, как формы юссива-1 способны выступать в качестве своего рода универсальных зависимых императивных предикатов, допускающих интерпретации соответствующие как прямой, так и опосредованной каузации, причастия, присоединяющие посессивный показатель третьего лица, могут сочетаться с подлежащими двух других лиц.

4.3.4. Промежуточные выводы. Подведем итоги обсуждения в разделе 4.3.

1) Конструкции типа 1Ш81 + gi- представляют собой конст-рукции с сентенциальными актантами с матричными глаголами речи, в которых одна из форм императивной парадигмы возглавляет сентенциальный актант.

2) В этих конструкциях, в отличие от конструкций прямой речи, являющихся наиболее вероятным источником их грамматикализации, оформление зависимого предложения обнаруживает ряд свойств, в целом характерных для нескольких типов зависимых предикаций в калмыцком языке. К этим свойствам относятся:

• аккузативное оформление подлежащего;

• отсутствие переключения шифтерных категорий при переходе от главной предикации к зависимой;

• отсутствие спецификации относительно категории лица у сказуемого зависимой предикации.

3) При этом в отличие от значений лица, значения категории числа сохраняют свою значимость у императивных форм в позиции сказуемого зависимой клаузы.

4) Значения структуры каузации сохраняются у всех форм императивной парадигмы за исключением юссива-1, который, в отличие от прочих императивов, способен употребляться в контекстах как прямой, так и опосредованной каузации, а также не является чувствительным к значениям контролируемости искомого действия.

5) Наблюдаемая универсализация юссива-1 в зависимых употреблениях обнаруживает параллели с происходящей в системе причастий с посессивными показателями, возглавляющими сентенциальный актант, универсализацией форм с посессивным показателем третьего лица.

Таким образом, указанное распределение семантических и синтаксических свойств позволяет наметить одно из направлений развития конструкций с сентенциальными актантами с императивами при глаголах речи: от конструкций прямой речи к конструкциям, в которых реализуются основные тенденции оформления зависимой предикации, обнаруживаемые в целом ряде других биклаузальных конструкций в калмыцком языке.

Однако это направление не является единственным.

4.4. Конструкции HORT + gi-

4.4.1. Синтаксис. Если применить тест с рефлексивным посессивом в аналогичных конструкциях с гортативом, то выясняется, что в данном случае аккузативная именная группа вообще не проявляет свойств подлежащего зависимой предикации:

(92) Sanjai Ajsa-gaj ger-Urni: * jov-ij

Санжи Айса-ACC дом-DIR.P.REFL ходить-HORT

gi-va

говорить-PST

‘Санжи пригласил Айсу к себе домой’.

*‘Санжи предложил пойти к Айсе домой’.

Как видно, в предложении (92) рефлексивный показатель директива -Urn в составе зависимого ger-Urn вложенного предиката jov-ij связывается с подлежащим главной предикации

Sanja, а не с предполагаемым подлежащим зависимой предикации Ajsa-ga.

Обратим внимание еще на одну особенность поведения рефлексивов в рассматриваемых конструкциях, которая будет видна по переводам следующего высказывания:

(93) Sanja madn-iga ger-Urn xar-cxa-j

Санжи мы-ACC дом-DIR.P.REFL возвращаться-PLR-HORT

gi-va

говорить-PST

‘Санжи предложил нам пойти к нему домой’.

‘Санжи предложил нам всем (включая самого Санжи) разойтись по домам’.

Предложение (93) может иметь два перевода, соответствующие двум возможным антецедентам рефлексивного показателя. В первом случае можно предположить, что рефлексив связан с подлежащим главной предикации Sanja. Это может служить веским аргументом в пользу моноклаузальности (93). Тогда глагольный комплекс “HORT + gi-" может быть проинтерпретирован как комплексный предикат с тремя зависимыми Sanja, madn-iga и ger-Urn. Такое решение кажется привлекательным и по ряду причин, обсуждающихся ниже. Во втором случае можно предположить, что рефлексив связан с некой «нулевой» единицей внутри зависимой предикации, кореферентной Sanja и madn-iga совместно, как это показано в (94).

(94) Sanja i madn-igaj [0i+ j ger-Urn + j

Санжи мы-ACC дом-DIR.P.REFL

xar-cxa-j] gi-va

возвращаться-PLR-HORT говорить-PST

В этом случае отношения между аргументами главной предикации (Sanja и madn-iga) и «нулем» в зависимой могли бы пониматься как «расщепленный» («split») контроль (см. об этом явлении [Landau 1999; Barrie, Pittman 2004]).

Любопытно, что рассматриваемые конструкции еще в одном отношении напоминают конструкции с контролем. В них существует запрет на выражение подлежащего зависимой предикации:

(95) *Баёша Ajsa-gэ [madn-igэ ger га1-ап

Бадма Айса-АСС мы-АСС дом сторона-Р.КБЕЬ

jov-ij] gi-vэ

ходить-НООТ говорить-Р8Т

‘Бадма предложил Айсе пойти домой’.

(96) *Бadma Ajsa-gэ [Бadma Ajsa xojr-igэ ger

Бадма Айса-АСС Бадма Айса два-АСС дом

tal-an jov-ij] gi-vэ

сторона-Р.КБЕЬ ходить-НООТ говорить-Р8Т ‘Бадма предложил Айсе пойти домой’.

Как видно из примеров (95) и (96), подлежащее не может быть выражено ни местоимением 1 л. мн. ч., ни сочинением двух именных групп, соответствующих подразумеваемым участникам события, описываемого зависимой предикацией.

Итак, референциальные свойства подразумеваемого подлежащего зависимой предикации вместе с его неспособностью иметь материальное выражение свидетельствуют в пользу того, что конструкции ИОКГ + gi- представляют собой структуры с расщепленным контролем. Тем самым подразумевается, что участник, соответствующий адресату, занимает некоторую синтаксическую позицию в главном предложении. Тогда возникает вопрос: какой из предикатов, представленных в этой структуре, приписывает аккузатив соответствующей именной группе?

Очевидно, этим предикатом не может быть форма гортати-ва, возглавляющая сентенциальный актант. Тогда можно предположить, что в этой конструкции аккузатив приписывается матричным глаголом gi-, несмотря на то, что это противоречит модели управления глагола для именных групп.

Такое решение является возможным. Однако в этом случае мы вынуждены были бы признать, что глагол gi- обладает уникальными синтаксическими свойствами, проявляющимися только в одном типе конструкций с сентенциальными актантами. В калмыцком языке не существует другого глагола, способного иметь аккузативное оформление адресата и сентенциальное дополнение этого типа одновременно.

Так, к примеру, глагол duud- ‘звать’ требует аккузативного оформления актанта, соответствующего адресату:

(97) Вайта Ajsa-gэ / *Ajsa-dз ЕЫ-ит йыыёз-у

Бадма Айса-АСС Айса-БАТ Элиста-БШ звать-Р8Т

‘Бадма позвал Айсу (поехать) в Элисту’.

Однако этот глагол не может выступать в роли матричного с сентенциальным актантом, возглавляемым гортативом (как и любой другой императивной формой), в конструкциях без союзов %1-ЗЭ и %і-кай\

(98) *Бацзэ Ajsa-gэ ЕЬї-йт jov-ij йыыйэ-у

Санжи Айса-АСС Элиста-БШ ходить-НООТ звать-Р8Т

‘Санжи позвал Айсу поехать в Элисту’.

С нашей точки зрения, более экономным является следующее решение. Можно предположить, что в обсуждаемых конст -рукциях gi- и глагол в гортативе действуют как единый комплексный предикат, характеризующийся особой аргументной структурой. Эта актантная структура является производной от актантной структуры gi- и лично-числовой семантики императивной формы.

В семантическом представлении глагола gi- обязательно представлены участники с семантическими ролями говорящего и адресата. Как уже отмечалось выше (раздел 3.1.2), говорящий и адресат также фигурируют в семантике императива, однако уже в качестве дейктических категорий. При этом вне зависимости от частных лично-числовых значений говорящий всегда выступает в роли каузатора императивного события. Адресат же, так или иначе, является каузируемым участником, выступая либо в роли исполнителя конечного события, либо в роли посредника, через которого осуществляется каузация конечного события и его исполнителя.

В обсуждаемых здесь конструкциях дейктические категории говорящего и адресата характеризуются косвенным употреблением, отсылая к участникам речевого акта, обозначенного глаголом gi-. Иными словами, дейктические категории императива проецируются на аргументную структуру глагола речи.

Вместе с дейктическими категориями проецируются и ключевые ролевые свойства, закрепленные за соответствующими участниками в семантике императива. В результате комплексные предикаты НОКГ + gi- характеризуются аргументной структурой, в которой представлены уже не говорящий и адресат, а каузирующий и каузируемый.

Те же самые семантические роли характеризуют предикаты с морфологическим каузативом. Следовательно, мы вправе ожидать, что, коль скоро комплексные предикаты HORT + gi- и предикаты с морфологическим каузативом имеют похожие наборы семантических ролей, то схожими должны быть и средства, используемые для их кодирования. Это предсказание частично подтверждается нашими данными.

Как при предикатах с морфологическим каузативом, так и в конструкциях HORT + gi- в ряде случаев каузируемый участник оформляется аккузативом (подробнее о падежном маркировании участников в каузативных конструкциях см. [Сай, настоящий сборник, a]).

Аккузативное оформление обязательно для конструкций с непереходными глаголами:

(99) tedan mini dU kUUk-iga

они я.ОЕК младший девочка-ACC

biil-Ula-v

танцевать-CAUS-PST

‘Они заставили танцевать мою младшую сестру’.

В некоторых случаях допустимо аккузативное оформление каузируемого и при каузативации переходных глаголов (см. [Сай, настоящий сборник, a]), как в примере (100). То же оказывается возможным и для конструкций с HORT + gi- (101).

(100) bagsa kUUkt-iga kelva r ums-ul-av

учитель дети-ACC рассказ читать-CAUS-PST

‘Учитель заставил детей прочитать рассказ’.

(101) Badma Sanj-iga masi xuld-ja

Бадма Санжи-ACC автомобиль продавать-CV.IPFV

av-ij gi-va

брать-HORT говорить-PST

‘Бадма предложил Санжи купить машину’.

Впрочем, стоит отметить, что для переходных предикатов с морфологическим каузативом такое оформление встречается довольно редко. Преобладающей является инструментальная стратегия оформления (102), а при определенных условиях возможна и дативная (103) [Сай, настоящий сборник, a].

(102) Бadma Бajэ ш-тг Ъ^-ап ums-ulз-v

Бадма Байрта-1Ш тело-ЕРЕРЬ целовать-САШ-Р8Т

‘Бадма^ заставил Байрту поцеловать себя;, *]’.

(103) екэ йгэ-n-d-аn xasэ id-Ul-jа-nа

Мать ребенок-ЕХТ-БАТ-Р.КЕЕЬ каша есть-САШ-РШО-РР8

‘Мама кормит ребенка кашей (с ложки)’.

Проверить допустимость дативного оформления каузиру-емого участника в конструкциях НОРТ + gi- не представляется возможным, так как в этом случае комплексный предикат сложно было бы отличить от обычной конструкции прямой речи со стандартным дативным оформлением адресата. Инструментальное же оформление в конструкциях НОРТ + gi-, насколько позволяют судить наши данные, не допускается.

4.4.2. Семантика. Конструкции НОРТ + gi- могут быть также рассмотрены и с точки зрения семантических свойств, рассмотренных выше в разделах 4.3.2 и 4.3.3. В этом отношении обсуждаемые конструкции обнаруживают ряд интересных особенностей, отличающих их от конструкций типа 1Ш81 + gi-и одновременно сближающих их с конструкциями прямой речи.

Так, при переходе от главной предикации к зависимой может происходить мена дейктических центров. Ср. референцию местоимения mana-кur ‘мы-БШ’ в следующем примере:

(104) Бadma Ajsa-g [mana-кuг jov-ij]

Бадма Айса-АСС мы-БШ ходить-НООТ

gi-vэ

говорить-Р8Т

‘Бадма сказал Айсе: «Пойдем ко мне домой»’ (букв. «к нам»).

В рассматриваемых конструкциях не существует оснований предполагать изменение в лично-числовой семантике гортатива, поскольку подлежащее вложенной предикации не может быть выражено. Вместе с тем с уверенностью можно говорить о том, что значение структуры каузации сохраняется. Выступая в качестве сказуемого зависимой клаузы, формы гортатива, как и в независимом предложении, предполагают совместное исполнение искомого действия, чем собственно и обуславливаются отношения расщепленного контроля, наблюдаемые в конструкциях НОКГ + gi-.

4.4.3. Промежуточные выводы. Подводя итоги обсуждению в разделе 4.4, можно заключить следующее.

1) В калмыцком языке существуют основания для выделения еще одного типа конструкций, являющихся результатом развития конструкции с сентенциальными актантами с императивами при глаголах речи.

2) В этом типе конструкций, несмотря на использование ак-кузативного оформления участника с семантической ролью адресата, именная группа, соответствующая этому участнику, не может быть проанализирована как подлежащее зависимого предложения.

3) В качестве подлежащего в этом типе конструкций можно постулировать единицу, не способную иметь план выражения. Эта единица связана отношениями расщепленного контроля с подлежащим главной предикации и синтаксической позицией, в которой находится участник, оформленный аккузативом.

4) Аккузативное оформление этого участника является требованием конструкции в целом. В этом отношении матричный глагол речи и вложенное сказуемое, выраженное глаголом в форме гортатива, действуют как единый комплексный предикат.

5) По своей актантной структуре, производной от актантной структуры глагола речи и императивной семантики вложенного сказуемого, этот предикат оказывается близок к предикатам с морфологическим каузативом, что проявляется в общем для обеих конструкций аккузативном оформлении каузируемого участника.

6) Несмотря на высокую степень синтаксической спаянности двух клауз, проявляющуюся в наблюдаемых отношениях расщепленного контроля и в конструкционном приписывании аккузатива, обсуждаемые конструкции сохраняют связь с конструкциями прямой речи. В них имеет место переключение шифтерных категорий при переходе от главной предикации к зависимой, а также не наблюдается изменений в семантике вложенного предиката, свойственных употреблениям других форм императивной парадигмы в зависимой предикации.

На основании сказанного можно выделить второе возможное направление грамматикализации конструкций с сентенциальными актантами с императивами при глаголах речи: от конструкций прямой речи к аналитическим каузативным конструкциям, проявляющим синтаксические свойства моноклаузальности.

4.5. Событийная структура конструкций с императивами в роли сентенциальных актантов

Итак, как было показано выше, в калмыцком языке в результате грамматикализации конструкции прямой речи с вложенными императивными предикатами появилось две конструкции, обсуждению которых были посвящены разделы 4.2 и 4.3. Как было продемонстрировано, эти конструкции, несмотря на наличие общей аккузативной стратегии оформления участника с ролью адресата, обладают принципиально разной синтаксической структурой. В этом разделе предпринимается попытка анализа распределения форм косвенных наклонений по двум указанным конструкциям, имеющая своей целью предложить объяснение наблюдаемых синтаксических различий.

Для начала еще раз подчеркнем, что для одной из форм, обсуждаемых в этой работе, а именно для формы апрехенсива, употребление ни в одной из двух конструкций не является возможным:

(105) *Бadma camagэ geedr-uzа gi-vэ

Бадма ты.АСС заблудиться-АРРР говорить-Р8Т

‘Бадма боится, как бы ты не заблудился’.

Учитывая, что из всех форм косвенных наклонений только апрехенсив характеризуется отсутствием семантики иллокутивной каузации, можно предположить, что этот компонент играет важную роль в структуре рассматриваемых конструкций.

Далее важно отметить, что оставшиеся формы косвенных наклонений, образующие императивную парадигму, строго распределены по двум обсуждаемым типам конструкций. Употребление гортатива возможно только в составе комплексно-предикатных конструкций (рассмотренных в разделе 4.4). Употребление прочих форм императивной парадигмы ограничивается биклау-зальными конструкциями с вложенным аккузативным подлежащим (рассмотренными в разделе 4.3). При этом для последнего типа структур наиболее характерно употребление форм юссива-1 в позиции сказуемого вложенной предикации.

Учитывая тесную связь двух форм императивной парадигмы с двумя типами обсуждаемых конструкций, а также то, что определяющим для калмыцкой императивной парадигмы является компонент, обозначенный нами как структура каузации, можно

предположить, что различия в структуре каузации, характерные именно для этой пары форм, определяют синтаксические различия рассматриваемых конструкций.

С другой стороны, поскольку принципиальное структурное различие двух конструкций проходит по линии моно-/бикла-узальности, мы вправе ожидать, что это различие будет иконически мотивировано на семантическом уровне через отношения большей/меньшей близости (в предельно широком смысле этого слова) сопряженных событий, описываемых при помощи этих конструкций.

Для проверки обоих предположений вспомним основные особенности семантики юссива-1 и гортатива, рассмотренные в разделе 3.2.

В независимом предложении основная функция юссива-1 может быть описана как прямая каузация фактом высказывания исполнителя третьего лица. Иными словами, в семантике этой формы содержится указание на два события: 1) говорящий каузи-рует исполнителя третьего лица (выполнить искомое действие);

2) (в случае успеха каузации) исполнитель выполняет искомое действие.

В случае гортатива имеет место каузация говорящим адресата выполнить некоторое совместное действие, т. е. имеет место указание на два события: 1) говорящий каузирует адресата (выполнить искомое действие); 2) (в случае успеха каузации) говорящий и адресат совместно выполняют искомое действие.

Особенность устройства императивных конструкций такова, что непосредственное выражение глагольной лексемой в предложении получает только второе, каузируемое событие и только его участники выражаются лексемами, занимающими позиции глагольных зависимых. На наличие каузирующего события и его участников указывает только императивный показатель. Однако в случае косвенного употребления императивных форм оба события получают свое лексическое выражение, как это происходит в обсуждаемых здесь конструкциях.

В этом смысле биклаузальная структура, характерная для конструкции с вложенным аккузативным подлежащим, может считаться иконическим отражением передаваемой событийной структуры юссива-1. Первое — каузирующее — событие соответствует главной предикации. Каузация фактом высказывания передается глаголом речи. Каузатор кодируется подлежащим главного предложения. Второе — каузируемое — событие помещается во

вложенную предикацию, занимающую в главной клаузе позицию дополнения. Общий участник двух событий, выступающий в роли исполнителя, выражен в позиции подлежащего зависимой предикации.

Схема соответствия событийной структуры юссива-1 бикла-узальной структуре конструкций с вложенным аккузативным подлежащим представлена ниже.

Схема 1. Императивное событие в биклаузальных конструкциях

Событие 1: Каузатор каузирует Исполнителя

1 1 1

Главная подлежащее глагол речи не выражен

предикация Бadma Бадма говорить-РЗТ

Событие 2: Исполнитель искомое действие

1 1 1

Зависимая подлежащее глагольная группа с юссивом-1

предикация \camaga каг-аи ика-їха]

ты.АСС рука-Р.КЕРЪ мыть-.1Ш31

‘Бадма велел тебе; помыть свои; руки’

Обнаруживающая свойства моноклаузальности структура комплексно-предикатных конструкций, служащая передаче горта-тивной семантики, в таком случае должна свидетельствовать о большей близости, спаянности каузирующего и каузируемого событий. И действительно, как свидетельство большей спаянности двух событий может пониматься присутствие и каузатора, и исполнителя в обоих событиях. В каузирующем событии оба эти участника выступают в обычной для них роли. Что же касается второго — каузируемого — события, то здесь они же выступают в роли исполнителей.

Важно отметить, что участник второго события, корефе-рентный каузатору, обладает одним интересным свойством. Несмотря на свое присутствие в каузируемом событии, он, как отмечалось в разделе 3.2.4, находится вне «сферы действия» каузации и в этом смысле не является каузируемым.

Выражение такой сложной событийной структуры средствами биклаузальной конструкции, как представляется, привело бы к ряду противоречий.

Предположим, что для выражения двух описанных событий имеется структура, состоящая из двух клауз. Отношения каузации, связывающие два события, как и в конструкции с вложенным аккузативным подлежащим, задаются через отношения синтаксической зависимости: главная предикация выражает каузиру-ющее событие, зависимая предикация — каузируемое. Тогда возникает вопрос о том, в какой из двух клауз должны быть выражены общие участники двух событий. Реализуемая в конструкциях с вложенным аккузативным подлежащим схема, при которой кау-затор и исполнитель занимают позицию подлежащего в главной и в зависимой предикации соответственно, в данном случае привела бы к тому, что второй участник каузируемого события оказался бы невыраженным. В случае же если оба участника выражались бы в позиции подлежащего зависимой предикации (например, при помощи сочинения), имело бы место другое противоречие, для выражения каузируемого (исполнитель) и не каузируемого (каузатор каузирующего события) участников использовалась бы одна и та же синтаксическая позиция в зависимой предикации.

По-видимому, в комплексно-предикатных конструкциях в калмыцком языке реализована схема, в которой для осуществления раздельного кодирования каузирующего и каузируемого участников в жертву приносится принцип выражения исполнителя в позиции подлежащего зависимой предикации. На выражение этой позиции накладывается запрет. Комбинация глагола речи и императивной формы трактуется как комплексный предикат. В позиции подлежащего выражается каузатор. Каузируемый же участник помещается в позицию прямого дополнения.

Подводя итог вышесказанному, можно заключить, что оба предположения, сделанные в начале нашего рассуждения, подтверждаются. Различия в структуре двух рассматриваемых конструкций действительно могут быть выведены из различий семантики юссива-1 и гортатива, а большая синтаксическая спаянность комплексно-предикатных конструкций соответствует большей близости двух событий в событийной структуре гортатива, что проявляется в большем количестве общих партиципантов.

5. Выводы

В заключение, описав особенности семантики, морфологии и синтаксиса калмыцких косвенных наклонений, сформулируем кратко основные выводы данной работы.

1) В семантическом отношении калмыцкие формы косвенных наклонений могут быть разделены на две группы. Общим для первой группы, к которой относится большинство этих форм, является наличие компонента иллокутивной каузации. Вторая же группа, к которой относятся только апрехенсив и производные от него формы на -vzgo, характеризуется отсутствием этого компонента. В соответствии с предложенным критерием классификации формы первой группы можно обозначить как императивные, а формы второй группы как неимперативные. С этим различием связано то, что формы первой группы образуют парадигму, каждый член которой характеризуется определенным личночисловым значением, которому соответствует определенная структура каузации. Формы же второй группы не обладают специальной лично-числовой семантикой.

2) В плане морфологии указанное семантическое деление коррелирует с двумя различными конструкциями, используемыми при отрицании императивных и неимперативных форм, а связанные с ним различия в лично-числовой семантике отражаются в неспособности форм первой группы, в отличие от второй, присоединять согласовательные лично-числовые показатели.

3) Наконец, зависимые употребления императивов и неим-перативов обнаруживают тесную связь с указанными выше особенностями семантики двух групп. Все конструкции с зависимым употреблением форм косвенных наклонений по своему происхождению являются грамматикализованными конструкциями прямой речи. Поэтому их употребление в зависимой клаузе возможно либо в качестве сентенциальных актантов при глаголах речи, либо связано с употреблением союзов gi-jэ и gi-кad, развившихся из деепричастных форм глагола gi- ‘говорить’. Только императивные формы способны самостоятельно, без использования дополнительных союзных средств, возглавлять сентенциальный актант при матричных глаголах речи. Такие конструкции с сентенциальными актантами разделяются на два структурных типа. В первом типе реализуется стандартная биклаузальная

структура. Второй тип демонстрирует ряд свойств моноклау-зальности. Обе эти синтаксические структуры обнаруживают тесную связь с событийной структурой двух форм императивной парадигмы — юссива-1 и гортатива. Определяющим при этом является параметр, который можно сформулировать как большая / меньшая близость каузирующего и каузируемого событий, описываемых этими конструкциями и соответствующими императивными формами. В гортативной семантике два события характеризуются большей близостью, проявляющейся в большем числе общих участников, что и приводит к тому, что описывающие эти события синтаксические структуры проявляют свойства большей синтаксической спаянности.

Литература

Баранова В. В. Сложные глаголы в калмыцком языке. Настоящий сборник. Гусев В. Ю. 2005. Типология специализированных глагольных форм императива. Дисс. ... канд. филол. наук. М.

Добрушина Н. Р. 2001. К типологии оптатива // Плунгян В. А. (ред.). Исследования по теории грамматики. Вып. 1. Глагольные категории. М.: Русские словари. С. 7-27.

Добрушина Н. Р. 2006. Грамматические формы и конструкции

со значением опасения и предостережения // Вопросы языкознания, 2. С. 28-67.

Князев М. Ю. Сентенциальные дополнения в калмыцком языке.

Настоящий сборник.

Мельчук И. А. 1998. Курс общей морфологии. Том II (Часть вторая: Морфологические значения). М.: ЯРК; Вена: WSA.

Мищенко Д. Ф. Деепричастия с показателями -39 и -ad в калмыцком языке. Настоящий сборник.

Очиров У. У 1964. Грамматика калмыцкого языка. Синтаксис. Элиста: Калмгосиздат.

Сай С. С. Аргументная структура калмыцких каузативных конструкций.

Настоящий сборник, а.

Сай С. С. Грамматический очерк калмыцкого языка. Настоящий сборник, Ь.

Санжеев Г. Д. (ред.). 1983. Грамматика калмыцкого языка. Фонетика.

Морфология. Элиста: Калмыцкое книжное издательство. Сердобольская Н. В. Аккузатив субъекта в зависимой предикации: за и против подъема аргумента в калмыцком языке. Настоящий сборник.

Ханина О. В. 2001. Грамматикализация глагола речи в “подчинительный союз” при конструкциях с сентенциальными актантами // Русская филология, 12. Сборник научных работ молодых филологов. Тарту: Tartu Ulikooli. С. 125-129.

Храковский В. С., Володин А. П. 1986. Семантика и типология

императива:русский императив. Л.: Наука.

Anderson S. R., Keenan E. L. 1985. Deixis // Shopen T. (ed.). Language Typology and Syntactic Description, III. Grammatical categories and the lexicon. Cambridge: Cambridge University Press. P. 259-308.

Bybee J., Perkins R., Pagliuca W. 1994. The evolution of grammar: Tense, aspect and modality in the language of the world. Chicago: University of Chicago Press.

Barrie M., Pittman Ch. M. 2004. Partial control and the movement towards Movement // Toronto Working Papers in Linguistics, 22. P. 75-92.

Blasing U. 2003. Kalmuck // Janhunen J. (ed.). The Mongolic Languages. London: Routledge. P. 229-248.

Janhunen J. (ed.). 2003. The Mongolic Languages. London: Routledge.

Landau I. 1999. Elements of control. PhD dissertation. Cambridge, MA: MIT.

Palmer F. R. 1986. Mood and Modality. Cambridge: Cambridge University Press.