CC BY
94ный характер культуры открытости и «прозрачности»; применения эффективной системы внутреннего и внешнего контроля; стимулирования непосредственного участия различных слоев (групп) общества и его институтов в государственном и муниципальном управлении [1, с. 46].
Далее остановимся на организации противодействия коррупции и борьбы с коррупционными проявлениями в Российской Федерации.
Факторами, оказывающими значительное воздействие на развитие коррупции (и сопутствующих ей явлений и проявлений) в России, являются: 1) значительные масштабные размеры «теневой» экономики; 2) широко распространенная система «откатов», «отмывания «грязных денег» в сферах закупок на государственном и муниципальном уровнях, строительной деятельности, дорожного строительства; 3) периодические экономические (финансовые) кризисы, негативно влияющие на уровень благосостояния подавляющего большинства населения страны; 4) гигантская пропасть (имущественное расслоение) между «богатыми» и «бедными»; 5) несправедливое распределение материальных благ и ценностей; 6) относительно невысокий уровень заработной платы государственных и муниципальных служащих; 7) несовершенство законодательства и многочисленные «пробелы» в нормативных и подзаконных правовых актах в сфере противодействия коррупции и борьбы с ней; 8) наличие чрезвычайно раздутого бюрократического аппарата и исключительно сложных (зачастую, ненужных) бюрократических административных процедур; 9) правовой нигилизм и низкая правовая культура российского общества [2, с. 69-70] и др.
На наш взгляд, в теоретическом плане система противодействия коррупции в Российской Федерации организована на достаточно высоком уровне. Непосредственную борьбу с коррупционными проявлениями призваны осуществлять: Министерство внутренних дел РФ, Федеральная служба безопасности, Следственный комитет РФ, а также Счетная палата РФ, Министерство юстиции РФ, Федеральная антимонопольная служба, иные органы государственной власти (на федеральном, субъектов РФ, местном уровнях), институты гражданского общества, обладающие собственной компетенцией и осуществляемыми полномочиями. Следует заметить, что единый национальный координационный центр по противодействию коррупции отсутствует; в то же время руководящей и направляющей силой, определяющей основные направления антикоррупционной политики, является Президент Российской Федерации.
Вместе с тем анализ отдельных положений российских антикоррупционных нормативных правовых актов позволяет констатировать, что координационные начала в области противодействия коррупции изначально не предусматриваются: в целях их обеспечения по решению главы государства могут формироваться соответствующие органы [3; ст. 5, ч. 5].
Зададимся вопросом: можно ли достичь серьезных положительных результатов в борьбе с коррупцией исключительно на государственном уровне? Думается, что нет, поскольку в нашей стране, по утверждению Я. Н. Фроловой, в настоящее время только «формируется механизм вовлечения граждан и организаций в реализацию мер по предупреждению коррупции, посредством использования таких институтов гражданского общества, как общественные объединения, неправительственные организации, фонды и др.» [4].
В идеологическом плане коррупция в России воспринимается как одна из актуальных социальных проблем, угрожающих непосредственно безопасности государства. Кроме того, в нашей стране распространено устойчивое мнение о том, что коррупция представляет собой внутреннюю проблему государственной власти (ее органов различных уровней), нежели проблему общества; таким образом, рассматриваемое негативное социальное явление - органическая часть «плохого управления». Для борьбы же с коррупционными проявлениями необходимо: а) разработать специальные законодательные акты, предусматривающие жесткие ограничительные, запретительные антикоррупционные меры; б) поручить проведение антикоррупционной политики, главным образом, правоохранительным органам. В итоге получается, что противодействие коррупции должно осуществляться «сверху» - усилиями государства и его силовых институтов.
В законодательном плане определение коррупции получило нормативное закрепление в Федеральном законе от 25 декабря 2008 г. № 273-ФЭ «О противодействии коррупции» (далее -Закон № 273-ФЗ) (ст. 1). По сравнению с формулировкой Организации Объединенных Наций, носящей общей характер, в вышеназванном нормативном правовом акте понятие коррупции сразу же конкретизировано. Однако в той же ст. 1 указано, что составными структурными частями противодействия коррупции являются ее профилактика и борьба с ней.
Согласно положениям Закона № 273-ФЗ коррупция находит свое воплощение в различных формах, которые в Уголовном кодексе РФ [5] квалифицируются как преступления, уголовная ответственность за которые предусматривается главой 30 «Преступления против государственной
власти...» (ст. ст. 285, 290, 291, 291.1, 291.2). Так же как и в УК Финляндии, в УК РФ коррупционные проявления представлены в форме (дифференцированного) взяточничества.
Кроме Закона № 273-ФЗ и УК РФ в состав российского антикоррупционного законодательства входят также Федеральный закон от 17 июля 2009 г. № 172-ФЗ «Об антикоррупционной экспертизе нормативных правовых актов и их проектов»; Указ Президента Российской Федерации от 19 мая 2008 г. № 815 «О мерах по противодействию коррупции»; Приказ Генпрокуратуры России от 29 августа 2014 г. № 454 «Об организации прокурорского надзора за исполнением законодательства о противодействии коррупции» и др.
Следует также обратить внимание на то, что различным вопросам и аспектам противодействия коррупции посвящен специализированный документ - Национальный план противодействия коррупции на 2018-2020 гг. [6], в котором содержатся восемь разделов. Внимания, с нашей точки зрения, заслуживают следующие концептуальные положения: 1) обеспечение единообразного применения законодательства Российской Федерации (вышеназванной направленности); 2) популяризация в обществе антикоррупционных стандартов и развитие общественного правосознания; 3) совершенствование мер по противодействию коррупции в сфере бизнеса; 4) устранение пробелов и противоречий в правовом регулировании в области (вышеназванной направленности). Необходимо особо отметить следующее: а) отрадно, что государство так или иначе признает свои недоработки и пробелы в сфере эффективного противодействия коррупции и намерено устранить их до конца 2020 г.; б) почему-то государство только сейчас задумалось о формировании в обществе негативного имиджа коррупции, в связи с этим возникает вопрос: это проистекает от отсутствия консенсуса с ним или наличествует ничем не подкрепленная уверенность, что коррупцию можно победить мерами исключительно государственного воздействия; в) отсутствуют какие-либо пояснения по поводу того, почему к борьбе с коррупционными проявлениями не привлекаются активно средства массовой информации, вполне способные постепенно преодолевать нейтральное (терпимое, безразличное) отношение российских граждан к коррупции как к крайне негативному социальному явлению.
Таким образом, можно констатировать, что антикоррупционная политика Российской Федерации (в плане организации, идеологии и законодательства), несмотря на многоаспектность содержания, далека от совершенства и не скоро достигнет высоких результатов в своей практической реализации.
Далее остановимся на рассмотрении ключевых законодательных актов в сфере противодействия коррупции Финляндии и России, в качестве которых выступают соответственно Антикоррупционная стратегия (далее - Стратегия) и Национальный план (далее - План). По нашему мнению, финскую Стратегию отличает глубинная сущность: несомненным достоинством является ее цель - общество, где у коррупции нет шансов на успех и нет предпосылок для ее сокрытия [7]. Российский же План напоминает собой своего рода наставление органам государственной власти различных уровней, их руководителям, а также высшим должностным лицам.
В финской Стратегии и российском Законе № 273-ФЗ системообразующим словом в определении коррупции является «злоупотребление»; далее в Стратегии раскрываются понятия объектов злоупотребления - влияние, выгоды, а в Законе просто излагается сущность коррупции через перечисление коррупционных деяний, которые квалифицируются как уголовные преступления. Кроме того, следует отметить различия в языке изложения: в Стратегии - научный с элементами публицистического стиля, в Законе - «сухой», исключительно научный.
В Финляндии, в отличие от России, нет отдельного законодательства, регулирующего борьбу с коррупцией (противодействие коррупции). Поэтому Свод законов соответствующей направленности состоит из отдельных законов, играющих ключевую роль: в частности, о гражданских служащих, о муниципальных органах власти, о государственных закупках, о бухгалтерском учете, о государственной помощи, о полиции, о компаниях, о финансовой разведке [7]. Российские нормативные правовые акты аналогичного содержания в блок антикоррупционного законодательства не входят.
В УК Финляндии 1889 г. и УК РФ 1996 г. за совершение преступлений коррупционной направленности предусматриваются различные виды уголовной ответственности: в первом акте -главным образом, штраф и лишение свободы; во втором акте - штраф, исправительные работы, принудительные работы, лишение свободы. Необходимо отметить, что очень часто применяются «комбинированные» наказания: например, штраф и лишение права занимать определенные должности на какой-либо временной срок.
В антикоррупционных законодательных актах Финляндии отсутствует основание для увольнения государственного (муниципального) служащего за совершение коррупционного правонарушения - «утрата доверия», которое содержится в Законе № 273-ФЗ.
В Стратегии основное внимание акцентировано именно на борьбе с коррупцией, в то время как в Законе № 273-ФЗ на переднем плане - противодействие вышеназванному деструктивному общественно-государственному явлению и меры по ее профилактике.
Стратегия и Закон № 273-ФЗ предусматривают, что в процессе противодействия коррупции участвуют органы государственной власти различных уровней, органы муниципальной власти (местного самоуправления), а также неправительственные организации (объединения), институты гражданского общества - это означает отсутствие специализированного антикоррупционного органа. Вместе с тем, как уже упоминалось, роль координационного центра (в Финляндии) исполняет Министерство юстиции.
Перечни принципов противодействия коррупции в финском и российском законодательствах характеризуются разнонаправленностью их содержания: в Конституции Финляндии [8] на переднем плане - прозрачность процесса отправления государственной власти, обеспечение законности в государственной администрации, ответственность и добропорядочность государственных должностных лиц и служащих; в Законе № 273-Ф3 на первом месте - признание, обеспечение и защита основных прав и свобод человека и гражданина, соблюдение принципа законности.
Основываясь на вышесказанном, можно констатировать, что в законодательстве Российской Федерации, предусматривающем противодействие коррупции и борьбу с коррупционными проявлениями, имеются следующие системные и содержательные недостатки:
- модель противодействия коррупции в Финляндии, на наш взгляд, носит «горизонтальный» характер: в относительно равной степени и аналогичном антикоррупционном статусе задействованы в борьбе с исследуемым негативным социальным явлением органы государственной и муниципальной власти, неправительственные и общественные организации (объединения), сами граждане. В то же время вышеназванная модель в Российской Федерации носит «вертикальный» характер: как уже упоминалось, согласно ч. 1 ст. 5 Закона № 273-Ф3 основные направления антикоррупционной политики определяет Президент РФ. Из этого следует, что органы государственной власти лишены большей части самостоятельности в разработке и принятии решений, направленных на снижение уровня и сведения к минимуму негативных последствий коррупции;
- отсутствие системной (фундаментальной) идеологической установки, способной реально изменить морально-нравственный и политический климат в российском обществе, посредством законодательства о средствах массовой информации последовательно формировать такое общественное мнение, которое будет действительно нетерпимо к коррупционным проявлениям и действиям аналогичной направленности;
- огромное количество законодательных пробелов и противоречий в правовом регулировании в сфере противодействия коррупции и борьбы с ней;
- «неработающие» нормы законодательных актов, которые предусматривают привлечение к реальной уголовной ответственности государственных чиновников (государственных служащих) высшего управленческого звена, а также облеченных властными полномочиями должностных лиц в системе органов государственной власти и управления входящих в состав Российской Федерации субъектов; отсутствие в УК РФ статьи, предусматривающей различные виды уголовной ответственности за «откат» как форму коррупционного поведения, целью которого является получение бюджетных средств для исполнения государственного или муниципального контракта.
Необходимо также добавить, что главной проблемой в борьбе с коррупцией, в том числе и на законодательном уровне, является высокий уровень криминализации российской системы государственной власти, в которой четко прослеживается сращивание чиновничье-бюрократического аппарата с организованными преступными группами (в том числе, криминальными «авторитетами»), Вместе с тем само государство неспособно (или не желает) влиять на сложившееся в настоящее время в российском обществе терпимое («нейтральное») отношение к коррупции.
Таким образом, сформулируем вывод: всестороннее использование опыта Финляндии, с нашей точки зрения, способно положительным образом повлиять на противодействие коррупции и повышение эффективности борьбы с коррупционными проявлениями в Российской Федерации. Для этого необходимо: 1) использование высшей государственной властью всех рычагов карательного воздействия на уличенных во взяточничестве или расхищении бюджетных средств в особо крупных размерах чиновников и руководящих должностных лиц различных уровней; 2) принятие всеобъемлющей Стратегии противодействия коррупции как к негативному социальному явлению; 3) воспитание отрицательного отношения граждан и органов власти и управления Российской Федерации к коррупции и коррупционным проявлениям; 4) исключение различного рода стимулов и возможностей для коррупции среди чиновников, должностных лиц и служащих на федеральном, уровне субъектов РФ и местном уровнях.
Библиографический список
1. Калач А. В., Кулакова Н. Г. Сравнительно-правовой анализ состояния и противодействия коррупции в Финляндии и Российской Федерации (Что наша страна может позаимствовать у северного соседа?) // Вестник Самарского юридического института: научно-практический журнал. №4(35)/2019. С. 45-51.
2. Ашин А. А., Некрасова М. А. К вопросу о причинах коррупции в России // Ученые записки. 2019. № 2 (30). С. 67-74.
3. О противодействии коррупции: Федеральный закон: принят 25 декабря 2008 г. № 273-ФЗ: в ред. от 26 июля 2019 г. // Собрание законодательства РФ. 2008. № 52 (часть I). Ст. 6228; 2019. №30. Ст. 4153.
4. Фролова Я. Н. Субъекты противодействия коррупции в Российской Федерации и Федеративной Республике Германии [Электронный ресурс] // Молодежный научный вестник. 2017. № 4. URL: http://mnvnauka.ru/2017/04/Frolova.pdf (дата обращения: 12.12.2019).
5. Уголовный кодекс Российской Федерации: принят 13 июня 1996 г. № 63-Ф3: в ред. от 2 декабря 2019 г. // Собрание законодательства РФ. 1996. № 25. Ст. 2954.
6. О Национальном плане противодействия коррупции на 2018-2020 г.: Указ Президента Российской Федерации: принят 29 июня 2018 г. № 378 // Собрание законодательства РФ. 2018. № 27. Ст. 4038.
7. Korruption vastaisen yhteistyoverkoston luonnos korruption vastaiseksi strategiaksi: Oikeus-ministerion julkaisu 14/2017. Helsinki: Oikeusministerio, 2017 [Электронный ресурс]. URL: http://julkaisut.valtioneuvosto.fi/bitstream/handle/10024/79314/OMML_l 4_2017_Korruptio_strate gia.pdf?sequence=l&isAllowed=y (дата обращения: 12.12.2019).
8. Конституция Финляндии: принята 11 июня 1999 г. (731/1999): с поправками до №1112/2011 включительно [Электронный ресурс]. URL: http://worldconstitutions.ru/?p=139 (дата обращения: 12.12.2019).
References
1. Kalach А. V., Kulakova N. G. Sravnitel'no-pravovoj analiz sostoyaniya i protivodejstviya korrupcii v Finlyandii i Rossijskoj Federacii (Chto nasha strana mozhet pozaimstvovat' u severnogo soseda?) [Comparative-legal analysis of corruption in Finland and the Russian Federation (What can our country borrow from its northern neighbor?)]. Vestnik Samarskogo juridicheskogo instituta: nauchno-prakticheskij zhurnal [Bulletin of the Samara Law Institute: scientific and practical journal], 2019, no. 4 (35), pp. 45-51 [in Russian],
2. Ashin A. A., Necrasova M. А. К voprosu о prichinah korrupcii v Rossii [To the question of the causes of corruption in Russia]. Uchyonye zapiski [Academic notes], 2019, no. 2 (30), pp. 67-74 [in Russian],
3. О protivodejstvii korrupcii: Federal'nyj zakon no. 273-FZ prinyat 25 dekabrya, 2008 [On Combating Corruption: Federal Law no. 273-FZ: Adopted on December 25, 2008]. Sobranie zakonodatel'stva RF [Meeting of the legislation of the Russian Federation], 2008, no. 52 (Part I), article 6228; 2019, no. 30, article 4153 [in Russian],
4. Frolova Y. N. Sub"ekty protivodej stviya korrupcii v Rossijskoj Federacii i Federativnoj Respublike Germanii [Subjects of anti-corruption in the Russian Federation and the Federal Republic of Germany], Molodyozhnyj nauchnyj vestnik [Youth Scientific Bulletin], 2017, no. 4. URL: http://mnvnauka.ru/2017/04/Frolova.pdffin Russian],
5. Ugolovnyj kodeks Rossijskoj Federacii: prinyat 13 iyunya 1996 no 63-FZ: v red. ot 2 dekabrya 2019 [Criminal Code of the Russian Federation: adopted on June 13, 1996, no. 63-FZ: ed., December 2, 2019]. Sobranie zakonodatel'stva RF [Meeting of the legislation of the Russian Federation], 1996, no. 25, article 2954 [in Russian],
6. О NacionaTnom plane protivodej stviya korrupcii na 2018-2020 gody: Ukaz Prezidenta Rossijskoj Federacii: prinyat 29 iyunya 2018, no 378 [On the National Anti-Corruption Plan for 2018-2020 Years: Decree of the President of the Russian Federation: adopted on June 29, 2018, no. 378]. Sobranie zakonodatel'stva RF [Meeting of the legislation of the Russian Federation], 2018, no. 27, article 4038 [in Russian],
7. Korruption vastaisen yhteistyoverkoston luonnos korruption vastaiseksi strategiaksi: Oikeusministerion julkaisu 14/2017. Helsinki: Oikeusministerio, 2017. URL: http://julkaisut.valtioneuvosto.fi/bitstream/handle/10024/79314/OMML_l 4_2017_Korruptio_strate gia.pdf?sequence=l&isAllowed=y (Accessed: 12.12.2019) [in Finnish],
8. Konstituciya Finlyandii: prinyata 11 iyunya 1999. (731/1999): s poprav-kami do no. 1112/2011 vklyuchitel'no [The Constitution of Finland: adopted on 11 June 1999 (731/1999): amended up to and including no. 1112/2011]. URL: http://worldconstitutions.ru/? p=139 (Accessed: 12.12.2019) [in Russian].
Б01 10.37523/8111.2020.37.1.009 УДК 340
Касаткин Сергей Николаевич
кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры теории и истории государства и права, Самарский юридический институт ФСИН России, 443022, Россия, г. Самара, ул. Рыльская, 24в,
доцент кафедры теории права и философии, Самарский государственный экономический университет, 443090, Россия, г. Самара, ул. Советской Армии, 141, e-mail: [email protected]
Sergey N. Kasatkin
Candidate of Law, Associate Professor,
Assistant Professor of the Department of Theory and History
of Law and State,
Samara Law Institute of the Federal Penitentiary Service of Russia, Rylskaya str., 24v, Samara, Russia, 443022,
Assistant Professor of the Department of Theory of Law and Philosophy,
Samara State University of Economics, Sovetskoi Armii str., 141, Samara, Russia, 443090, e-mail: [email protected]
«ТЕЗИС ПРАВИЛЬНОГО ОТВЕТА», РОССИЙСКОЕ ПРАВО И НОРМАТИВНЫЕ НАЧАЛА НАЗНАЧЕНИЯ НАКАЗАНИЯ*
Аннотация. В статье автор обращается к исследованию «тезиса правильного ответа», предложенного выдающимся американским правоведом Рональдом Майлзом Дворкином (1931-2013). Р. Дворкин высказывал мысль о том, что в развитых правовых системах всегда имеется предзаданный единственно верный ответ на любой юридический вопрос. Актуальность темы исследования связана, с одной стороны, с теоретической фундаментальностью и практической ценностью воззрений американского правоведа, с другой - с их оригинальностью и провокативностью по отношению к традиционным теориям права. Новизна исследования обусловлена малой изученностью данной темы в отечественном правоведении, а равно обращением к проблеме применимости «тезиса правильного ответа» Р. Дворкина за пределами англоамериканского права (что составляет основную цель работы). В статье на базе общенаучных методов фиксируются основные позиции и аргументы Р. Дворкина, связанные с «тезисом правильного ответа», изучается его применимость к российскому праву, в том числе к объяснению российского уголовного судопроизводства. Автор высказывает мнение о возможности существования в правовой системе единственно верного ответа, отмечая при этом отсутствие универсальности или необходимости такого положения дел. Подчеркивается некорректность безоговорочного применения тезиса Р. Дворкина как в качестве общего принципа или аксиомы российского права, так и в качестве более частной характеристики нормативных начал и институциональной практики назначения уголовных наказаний.
Ключевые слова: Р. Дворкин, юридический интерпретативизм, тезис правильного ответа, юридическая истина, истинность правовых суждений, полнота права, судебное решение, судейское усмотрение, назначение наказания, российское право.
«RIGHT ANSWER THESIS», RUSSIAN LAW AND NORMATIVE BASES OF SENTENCING
Summary. In the article, the author refers to the study of the «correct answer thesis» proposed by the prominent American jurist, Ronald Myles Dworkin (1931-2013). R. Dvorkin expressed the idea that in developed legal systems there is always a predetermined only correct answer to any legal question. The relevance of the research topic is connected, on the one hand, with the theoretical fundamental and practical value of the views of the American jurist, on the other - with their originality and provocation in relation to traditional theories of law. The novelty of the study is due to the low level of study of this topic in Russian law, as well as the appeal to the problem of the applicability of the «correct answer thesis» byR. Dvorkin outside of Anglo-American law (which is the main goal of the work). The article uses General scientific methods to fix the main positions and arguments ofR. Dvorkin related to the «correct answer thesis», and examines its applicability to Russian law, including the explanation of Russian criminal proceedings. The author expresses the opinion that the only correct answer can exist in the legal system, while noting the lack of universality or the need for such a state of affairs. The author emphasizes the incorrectness of the unconditional application ofR. Dvorkin's thesis both as a General principle or axiom of Russian law, and as a more specific characteristic of the normative principles and institutional practice of assigning criminal penalties.
Keywords: R. Dworkin, legal interpretativism, right answer thesis, legal truth, truthfulness of legal propositions, completeness of law, judicial decision, judicial discretion, sentencing, Russian law.
© 2020 Касаткин С. Н.
* Публикация подготовлена при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований в рамках проведения научных исследований по проекту № 18-011-01213 «Право как целостность - право как интерпретация: теоретико-методологическая и проблемно-историческая реконструкция доктрины юридического интерпретативизма Рональда Дворкина (1967-1986)».
Одним из наиболее экстравагантных элементов в учении известного американского правоведа конца XX - начала XXI в. Р. Дворкина является его тезис о наличии в праве единственно верного ответа на любой юридический вопрос. Учитывая теоретическую фундаментальность, практическую направленность и оригинальность данного тезиса, а равно небольшую его изученность в российской правовой науке, в настоящей статье предлагается, во-первых, обзор соответствующих рассуждений американского мыслителя, во-вторых, обсуждение их применимости к российскому праву, в том числе к принятым здесь нормативным началам и интерпретациям назначения наказания.
Р. Дворкин против позитивистов: экспликация «тезиса правильного ответа»
«Тезис правильного ответа» (right answer thesis) является частью проводимой Р. Дворкиным целенаправленной критики влиятельного в англо-американской мысли второй половины XX в. учения юридического позитивизма, прежде всего концепции Г. Харта [1]. Право трактуется позитивистами как система правил, укорененная в факте принятия в сообществе правила признания, устанавливающего конвенциональные критерии юридической действительности без необходимого обращения к морали. При этом полагается, что лингвистически обусловленным юридическим правилам присуща неопределенность в пограничных ситуациях («открытая текстура»), что в свою очередь с неизбежностью требует судейского усмотрения как выбора между имеющимися альтернативами [1, 2, 3, 4].
В трактовке Р. Дворкина, выстроенной в контексте защиты индивидуальных прав и объяснения судопроизводства, позитивизм, во-первых, сводит право к формально определяемым правилам, действующим по типу «все или ничего», во-вторых, провозглашает его пробельность как результат неспособности правил охватить все возможные случаи, в-третьих, настаивает на существовании в таких сложных делах судейского усмотрения как квазизаконодательного нормотворчества и установления прав и обязанностей сторон постфактум [5, р. 17, 81, etc.].
Такой подход оспаривается Р. Дворкином с помощью различных направлений аргументации.
Первоначально автор апеллирует к специфике принципов как юридических стандартов: в отличие от правил принципы не имеют строгих пределов действия, включаются в правопорядок в силу своего авторитета (морально-политической ценности) и играют определяющую роль в судебном решении, предоставляя доводы в пользу того или иного исхода даже в сложных делах. Это в свою очередь исключает ситуации пробельности права (презюмируемые в позитивизме), а значит и «сильное» судейское усмотрение как правотворчество, не связанное официальными стандартами: судья обладает лишь «слабым» усмотрением, предполагающим рефлексивное, немеханическое правоприменение [5, р. 14-45, 46-80].
Впоследствии Р. Дворкин обращается уже к особенностям институционального статуса судебной власти и долга судьи, отличных от статуса законодателя и выражаемых автором в «тезисе о правах». Согласно последнему, судебные решения основываются и должны основываться на доводах не от цели, а от принципа, то есть на апелляции не к какой-либо коллективной цели сообщества, а к индивидуальному или групповому праву. Следуя доктрине политической ответственности, судья должен действовать последовательно, будучи связанным прежними юридическими решениями. При этом он упорядочивает юридические стандарты (прежде всего правовые принципы) таким образом, чтобы разработать «наилучшую теорию» для рассматриваемого дела, которая бы не только наилучшим образом соответствовала институциональной истории системы, но и давала ей наилучшее оправдание. Репродуцируемая тем самым «бесшовная ткань права» обеспечивает существование права на выигрыш одной из сторон процесса даже в спорном деле, а также обязанности суда по защите данного права - обязанности, не совместимой с «силь-ным»/квазизаконодательным усмотрением [5, р. 81-130].
В указанной перспективе Р. Дворкин вводит свой тезис о наличии в праве единственно верного ответа на любой юридический вопрос [5, р. 279-280; 6; 7, р. 119-145]. Как и ранее, данный тезис противопоставляется им позитивистской доктрине о том, что в сложных делах существует множество ответов и доводов, которые следует признать одинаково правильными с любой объективной/нейтральной точки зрения - выбор между ними зависит от усмотрения судьи [5, р. 279; 7, р. 131 ff.].
Для обоснования своего тезиса американский правовед использует целый ряд доводов.
Во-первых, в самом общем плане Р. Дворкин считает необоснованным безоговорочное отрицание критиками пригодности обычной практики в праве и за его пределами. Автор приводит пример с арбитрами, которые спорят о том, допускают ли правила шахмат возможность игроков
