Научная статья на тему 'Социокультурные механизмы северокавказского исторического процесса: новейшее время'

Социокультурные механизмы северокавказского исторического процесса: новейшее время Текст научной статьи по специальности «История и археология»

CC BY
141
18
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Журнал
Научная мысль Кавказа
ВАК
Область наук

Аннотация научной статьи по истории и археологии, автор научной работы — Карамурзов Б. С., Боров А. Х., Дзамихов К. Ф., Муратова Е. Г.

Показаны тенденции исторического процесса в регионе Северного Кавказа на протяжении XX века. Показано, что они имели в целом модернизационную направленность, но дуализм традиционного и современного, этнического и наднационального в структурах местных обществ и культур к концу 1980-х гг. далеко не был преодолен. Отсюда проистекает большая часть современных проблем регионального развития.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Sociocultural Mechanisms of North Caucasian Historical Process: Newest Time

The article presents an assessment of major trends of historical process in the region of North Caucasus in the 20th century. It is argued that their general drift was towards modernization but the duality of traditional vs. modern, ethnic vs. transnational etc. in the structures of local societies and cultures was by no means overcome towards the end of 1980s. From here originate most of current problems in regional development.

Текст научной работы на тему «Социокультурные механизмы северокавказского исторического процесса: новейшее время»

НАУКА. ОБЩЕСтВО. ЛИЧНОСТЬ

социокультурные механизмы северокавказского исторического процесса: новейшее время

Б.С. Карамурзов, А.Х. Боров, К.Ф. Дзамихов, Е.Г. Муратова

СИСТЕМЫ ВЛАСТИ И ПРЕОБРАЗОВАНИЕ ОБЩЕСТВ (период советской модернизации) Советская национальная государственность народов региона: истоки и функции

Расхожее представление о том, что большевики искусственно создали систему национально-территориальных автономий на Северном Кавказе, является весьма поверхностным. Такому представлению противоречит уже ход событий периода революции и гражданской войны. Если рассматривать процессы, развернувшие на российском политическом пространстве в 1917-1922 гг., не с идеологической или социальной точки зрения, а в контексте государственно-политического развития, то очевидно, что главным их содержанием были распад и последующее собирание Российского государства в новой пространственной и политической конфигурации. Для того чтобы лучше понять место северного Кавказа в этом процессе, важно не утонуть в деталях, а разглядеть действие формообразующих факторов, определивших новый политический механизм его интеграции в государственную систему советской России.

Прежде всего следует подчеркнуть: хотя конечный итог революционного процесса на северном Кавказе определялся исходом про-

Карамурзов Барасби Сулейманович - профессор, ректор Кабардино-Балкарского государственного университета;

боров Аслан Хажисмелович - кандидат исторических наук, доцент, заведующий кафедрой всеобщей истории того же университета;

Дзамихов Касболат Фицевич - доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой отечественной истории того же университета;

Муратова Елена Георгиевна - кандидат исторических наук, доцент кафедры истории России того же университета.

тивоборства основных военно-политических лагерей, столкнувшихся в гражданской войне, социально-политические процессы в регионе развивались автономно, под воздействием внутренних для северного Кавказа факторов и в результате активности самих его народов.

содержание этой активности определялось не социально-классовым противоборством и не массовой тягой народов региона к отделению от России. Главная проблема, с которой столкнулись в этот период северокавказские народы, - это восстановление какого-либо устойчивого порядка взамен рухнувшего имперского и формирование соответствующих механизмов для регулирования наиболее конфликтогенных сфер общественной жизни региона - межнациональных и поземельных отношений. В революционный период фактического распада государства регулирование общественных процессов и межнациональных отношений на северном Кавказе осуществлялось именно на основе этнотерриториальной самоорганизации народов региона. В этот период реальным политическим смыслом наполнились такие понятия, как Кабарда, Балкария, Осетия, Чечня, Ингушетия и другие. Они превратились в самостоятельные этнополитические единицы, стали реальными субъектами социально-политических процессов.

Формирование системы государственной власти и управления на принципах национально-территориальной автономии после гражданской войны происходило на основе сочетания инициатив и волеизъявления, идущих снизу (от отдельных национальных групп, от местной партийно-советской элиты) и принятия окончательных решений высшими органами государственной власти РСФСР. Таким образом, в процессе становления национальной государственности народов Северного Кавказа неустранимым образом присутствует элемент их самоопределения.

С точки зрения обобщения исторического опыта советского периода главное заключается в том, что национальная государственность народов Северного Кавказа определяла политическую, территориальную и административную форму, в рамках которой происходило социальное развитие этих народов. Конечно, изначально это была для них "одежда на вырост", но характерное для советской эпохи ощущение общественного прогресса, преодоления "анклавности" и расширения горизонтов для вчера еще сугубо традиционных обществ имело вполне реальные основания. Этнический социум вышел за пределы сельских общин и постепенно заполнил свою национально-государственную "форму"; расширялся слой современной этнической элиты, восстановились полнота и синкретизм ее общественных функций (хозяйственных, административных, культурно-идеологических); открылись каналы восходящей социальной мобильности внутри этнического социума. Словом, произошла регенерация "полной" социально-политической структуры северокавказских этносоциальных общностей. Все это отразилось в становлении сложной конфигурации национальной идентичности народов региона, включившей в себя и сознание принадлежности к наднациональной советской политико-гражданской общности, и сознание своих "естественных прав" на национальную государственность.

Этап политико-идеологической

унификации (1920-е-1950-е годы)

В 20-50-е годы XX в. основным фактором интеграции северокавказских народов в российское общество выступала их политическая и идеологическая "советизация". Она базировалась на постулате о несовместимости традиционной социальной организации и культуры народов региона с принципами организации и функционирования нового социалистического общества.

Различные аспекты социально-политической эволюции северокавказских обществ реализовались неравномерно. В 1920-е годы на первый план выступали сдвиги в культурно-идеологической и административно-политической среде при относительной устойчивости традиционной системы хозяйствования и деревенского уклада жизни. В 1930-е годы сплошная коллективизация, огосударствление сельской экономики и бюрократизация

колхозов приводят к слому "пореформенной" социальной и организационно-хозяйственной структуры, подрывают духовно-идеологическую автономию горского аула, бывшего до тех пор средоточием воспроизводства этносоциальной и этнокультурной традиции. Затем период Великой Отечественной войны дал народам Северного Кавказа по сути дела первый со времени их вхождения в состав России опыт всенародной сопричастности к общей для всей страны трагедии и массового участия в вооруженной защите государства от внешнего врага. В 1950-е годы в большинстве республик Северного Кавказа социальное лидерство переходит к советскому поколению местных обществ, а государственная система обучения и воспитания превращается в основной механизм социализации подрастающих поколений.

Развитие экономики и административно-политических структур в рамках автономий расширяло возможности для социальной мобильности и преодоления местным обществом деревенской замкнутости. Уже к 1959 г. рабочие и служащие составляли в социальной структуре Адыгейской АО 59,3 %, Карачаево-Черкесской АО - 76,4, Кабардино-Балкарии - 54,7, Чечено-Ингушетии - 80,2, Дагестане - 44,5, Северной Осетии - 69,2 % населения [1, с. 154]. Эти данные отражают не столько социально-профессиональную структуру коренного населения, сколько сдвиги в его непосредственном социальном окружении и новые возможности для социальной мобильности.

Ориентация на получение современного образования, а тем самым - на социальную мобильность становится к концу 1950-х годов массовой социальной установкой. Так, за 1939-1959 гг. доля населения, имеющего высшее и среднее образование, в целом по РСФСР увеличилась в 3,4 раза. Темпы роста образовательного уровня народов Северного Кавказа были существенно выше общероссийских. Эти показатели варьировались здесь от 3,9 раз у осетин до 13 раз у аварцев [1, с. 416-417].

Воспроизводство местной образованной элиты (партийно-советской, хозяйственной, научно-технической и т. д.) постепенно перестает зависеть от идущего сверху "выдвиженчества" и выступает показателем "внутренней" социальной мобильности местных этнических обществ. Таким образом, в основном завер-

шаются процессы культурно-психологической адаптации к условиям и требованиям социалистической модернизации.

Сопоставление материалов переписи населения 1939 и 1959 гг. позволяет заключить, что этносоциальное развитие народов, подвергшихся принудительной депортации, происходило в этот период в том же направлении, что и у тех народов Северного Кавказа, которых депортация не коснулась. По таким показателям социокультурной модернизации, как рост образовательного уровня, они также опережали среднероссийские показатели. Различия в темпах роста образовательного уровня между отдельными народами Северного Кавказа коррелировали с различиями исходных показателей, а не с фактом депортации того или иного народа. Так, у осетин, среди которых доля лиц со средним и высшим образованием уже в 1939 г. составляла 10,8 %, этот показатель к 1959 г. вырос в 3,9 раза. У чеченцев же, подвергшихся депортации, - в 9,6 раз. Разрыв показателей уровня образования у этих народов сократился более чем в два раза: он составлял 12:1 в 1939 г. и 5:1 в 1959 г. [1, с. 416-417].

Вместе с тем, сохранившийся пятикратный разрыв между соседними северокавказскими народами по одному из ключевых показателей социокультурной модернизации демонстрирует существенные различия в глубине и масштабах их интеграции в общественную систему советской России.

В целом, видимо, у тех народов (в том числе дагестанских), которые имели значительные массы сельского высокогорного населения, более устойчивыми оказались позиции социального лидерства традиционных элит и обусловленное этим запаздывание процессов социокультурной адаптации, а опыт депортации придал этому обстоятельству известную социально-психологическую напряженность. Но сохранявшаяся еще в тот период инерция государственной дисциплины и порядка и широкая общественная тяга к спокойствию и благополучию создавали условия для нового периода этнополитической стабильности в регионе и модернизационного рывка местных обществ.

Этап зрелой соцмодернизации (1960-е-1980-е годы)

Три десятилетия - с конца 1950-х и до конца 1980-х годов - стали временем значи-

тельных изменений в северокавказских обществах. Ощутимо выросла их демографическая масштабность. Численность населения РСФСР выросла за 1959-1989 гг. примерно на 25 %. За тот же период население северокавказских автономий выросло с примерно 3,2 млн до более чем 5,3 млн чел. (в 1,6 раз). При этом в 1970-е годы темпы прироста численности русского населения здесь существенно замедлились, а в Северной Осетии, Чечено-Ингушетии и Дагестане началось его сокращение [2]. В результате прекратилось снижение доли титульных национальных групп в общей численности населения соответствующих автономных республик и областей.

Именно в эти годы происходит реальная и интенсивная модернизация социально-экономических структур (урбанизация, индустриализация) и подлинная революция в культуре местных обществ. Изменения социально-экономических структур теперь определяются не столько перестройкой социально-демографического состава населения в результате механического притока русскоязычного населения извне региона, сколько трансформациями самого этнического социума.

Процессы модернизации сопровождаются определенным (но в неравной степени выраженным) ослаблением влияния традиционных культурных систем на всю сферу общественных отношений. При весомом вкладе "внешнего" фактора (общегосударственной политики и системы образования) здесь не менее важна была переориентация самих этносоциальных общностей с воспроизводства традиционных социальных и культурных образцов на социальные инновации, на модернизацию. "Активной" стороной во взаимодействии дуалистических начал традиции и новаций становится основная масса населения и молодежь - прежде всего.

наиболее обобщенным показателем этих процессов является урбанизация. Так, городское население в РСФСР за 1959-1979 гг. выросло в 1,6 раза. За этот же период численность городского населения среди осетин увеличилась в 2,5 раза, у аварцев, даргинцев, кумыков и лезгин - в 2,9; у кабардинцев - в 3,9; у балкарцев - в 5,5; у чеченцев - в 6, у ингушей - в 10,2 раза [1, с. 18, 27, 388-407; 3; 4, с. 276-283].

Другой показатель социокультурной модернизации - уровень образования населения - также существенно увеличился.

Еще в 1939 г. доля лиц, имеющих среднее образование, составляла у разных народов региона от 4,1 до 11,9 % ко всему населению, а имеющих высшее образование - от 0,3 до 0,9 %. В 1989 г. доля первых колебалась от 47 до 50,9 %, а вторых - от 24,1 % до 31,7 % от общей численности лиц данной национальности [5; 6, ч. 1, с. 158-169].

К 1989 г. в целом по РСФСР на 1 тыс. чел. населения в возрасте 15 лет и старше приходилось 806 человек с высшим и средним (полным и неполным) образованием, на Северном Кавказе этот показатель колебался от минимального - 750 человек в Чечено-Ингушетии до максимального - 831 в Северной Осетии [6, ч. 1, с. 158-164].

Столь же динамично происходило сближение с общероссийскими показателями по удельному весу основных общественных групп. В РСФСР доля рабочих в общей численности населения выросла с 54,0 % в 1959 г., до 60,5 % в 1989 г., т. е. на 6,5 процентных пункта. По Северному Кавказу рост составил: в Адыгее 15,3 п. п. (с 41,7 до 57 %), в Карачаево-Черкесии - 1,6 п. п. (с 62,4 до 64 %), в Кабардино-Балкарии - 20,3 п. п. (с 38,3 до 58,6 %), в Северной Осетии - 14,4 п. п. (с 44,7 до 59,1 %), в Чечено-Ингушетии - 10,4 п. п. (с 60,1 до 70,5 %), в Дагестане - 35,8 п. п. (с 26,9 до 62,7 %). Происходило выравнивание и по удельному весу служащих. В 1989 г. этот показатель составлял по Северному Кавказу от 21,5-30,5 % против среднероссийского показателя в 32 % [1, с. 152-154; 6, ч. 2, с. 88, 98-101].

В 1960-1970 гг. заметно модернизируется промышленная структура северокавказских автономий. В Дагестане только за период с 1959 по 1979 г. построено и введено в действие около 20 машиностроительных заводов. В 1977 г. в промышленности Чечено-Ингушетии насчитывалось 128 современных предприятий, Северной Осетии - 139, Кабардино-Балкарии - 115 и Дагестана - 139 [7]. Удельный вес продукции машиностроительной и металлообрабатывающей промышленности вырос за это время с 16,5 до 31,7 % в Дагестане, с 11,0 до 40,2 % - в Кабардино-Балкарии и с 5,0 до 24,6 % - в Карачаево-Черкесии. Соответственно, произошло сокращение удельного веса традиционных для региона отраслей легкой и пищевой промышленности [8].

Оценивая сегодня эти данные, важно помнить, что население северокавказских

республик и областей включалось тем самым в единый для всей страны процесс социально-экономического развития, осваивало общие для современной экономики формы производственной деятельности, городского образа жизни и культурного потребления. Содержание среднего и профессионального образования, все шире охватывающего народы Северного Кавказа, строилось на общенаучной рационалистической основе.

Итоговый баланс социальных трансформаций и этносоциальной преемственности

Важный результат этого периода - выравнивание и сближение социально-экономических характеристик северокавказских этносоциальных общностей со структурой российского общества в целом, достижение их принципиального "стадиального" единства. Но стирания национальных граней социального пространства региона к концу советской эпохи, разумеется, не произошло.

Сохранялось определенное "отставание" северокавказских этносоциальных общностей по параметрам модернизации от общероссийского уровня и от уровня русскоязычного населения Северного Кавказа.

Так, по данным переписи населения 1989 г., в среднем по России на 1000 человек населения преимущественно физическим трудом было занято 649 чел. Из народов Северного Кавказа только у адыгейцев и осетин наблюдалось более благоприятное соотношение - 607 и 617, соответственно. У остальных народов региона оно оставалось в пределах от 679 до 803 на 1000 чел. населения. При этом существенно меньше, чем в среднем по России, они были представлены в таких профессиях физического труда, как машиностроители и химики, и существенно больше - среди работников сельского хозяйства, пищевиков, швейников, работников торговли и общественного питания. По удельному весу лиц, занятых преимущественно умственным трудом, подавляющее большинство местных этносоциальных общностей заметно отставало от среднероссийского уровня. Особенно сильно отставали они по своему представительству в категории инженерно-технических специальностей. но по удельному весу научных работников, преподавателей и воспитателей многие из них даже превосходили среднероссийский уровень [9].

Особенно ярко этнические различия в степени модернизации видны на примере Чечено-Ингушетии. По переписи 1989 г. доля горожан в Российской Федерации составляла 73 %, на Северном Кавказе - 57 %, в Чечено-Ингушетии - 41 %. Среди чеченцев республики доля горожан составляла лишь 25 %. К этому времени экономика республики фактически разделилась на два сектора: "русский" (нефть, машиностроение, системы жизнеобеспечения, инфраструктура) и "национальный" (мелкотоварное сельское хозяйство, торговля, отхожие промыслы). на крупнейших производственных объединениях Грознефть, Оргсинтез, где было занято 50 тыс. рабочих и инженеров, всего несколько сот рабочих являлись чеченцами и ингушами. В то же время сельское хозяйство не могло поглотить прирост трудовых ресурсов из коренного населения, и трудоизбы-точность достигала 20-30 % трудоспособного населения республики [10, с. 115-116, 123].

Модернизация стимулировала процессы этносоциальной консолидации народов региона.

Общественные трансформации, связанные с осуществлением преобразований в этнических ареалах Северного Кавказа, уже в XIX в. способствовали процессам этносоциальной консолидации местных народов. Прежде всего речь должна идти о переселении горцев на плоскость, которое развивалось хотя и неравномерно, но неуклонно на протяжении полутора столетий. Уже на ранних этапах переселенческий процесс способствовал подрыву архаических социальных структур и формированию этносоциального единства отдельных горских народов. Специалисты считают, что даже депортация, в частности, чеченцев в Казахстан и Среднюю Азию не только не приостановила процесса их этносоциальной консолидации, но в известном смысле способствовала ему [11].

Модернизационные сдвиги 60-80-х годов привели в действие новые факторы этносоциальной консолидации народов Северного Кавказа: социальную и географическую мобильность, интенсификацию социальных взаимодействий, массовую образованность и расширение слоя национальной интеллигенции. Все это приводило у народов региона к заметному подъему чувства национальной общности и национальной гордости, связываемой с собственной историей и высоким ценностным статусом этнокультурного наследия. массовое национальное сознание стало

основным носителем культурно-исторической преемственности северокавказского мира. В его структуре возникла как бы сдвоенная линия напряженности, сопрягающая оценку реального состояния данного этнического социума: с одной стороны, с ценностями национальной культурной традиции, с другой - с целями модернизации.

Ценности и нормы традиционной культуры оставались фактором сплочения северокавказских этнических обществ и сохраняли значимые функции общественного регулирования. Вместе с тем механизмы обучения и воспитания подрастающих поколений на всех уровнях (включая семью) были переориентированы на активное освоение жизненных шансов в рамках "большого" советского общества. Традиционные институты, связи и нормы действовали как этнический ресурс, обеспечивающий индивидуальную социальную мобильность и успех в различных сферах общественной жизни.

Этнические традиции продолжали жить и в социально-бытовом укладе не только сельского, но и городского населения. Быстрые темпы урбанизации в 50-70-е годы и массовый приток в город вчерашних сельчан приводили к воспроизводству здесь норм "негородского" характера, тесных групповых межличностных отношений, широкой "земляческой" взаимопомощи [12]. Самой этноспе-цифичной областью жизни народов региона оставались семейно-бытовые и родственно-соседские отношения. Они обеспечивали на регулярной, повседневной и "естественной" основе подкрепление этнической консолидации отдельных народов региона и этнической идентичности каждого человека [13].

Этновоспроизводственные процессы автохтонных народов Северного Кавказа локализовались почти исключительно в пределах территории их традиционного проживания. Данные переписи 1979 г. о распределении отдельных национальностей по продолжительности проживания в месте их постоянного жительства выразительно иллюстрируют это обстоятельство. Так, среди русского населения РСФСР только 46,5 % на момент переписи проживало в месте своего рождения, у народов Северного Кавказа, не подвергавшихся депортации (аварцев, даргинцев, кумыков, лезгин, кабардинцев, адыгейцев, черкесов) эти показатели составляли от 71,4 до 76,0 % [4, с. 276-279].

Есть еще одно обстоятельство, чрезвычайно важное для оценки степени модернизации в национальных автономиях Северного Кавказа. При внимательном анализе данных переписи населения обращает на себя внимание определенная "аномалия" в развитии процессов урбанизации: рост удельного веса городского населения не сопровождался здесь снижением абсолютной численности сельского населения, как это обычно происходит в условиях урбанизации. По РСФСР в целом повышение удельного веса городского населения за 1959-1989 гг. с 52,2 до 73,4 % сопровождалось сокращением абсолютной численности сельского населения на 17 млн чел. (с 56,1 до 39,1 млн). Среди северокавказских автономий только в Северной Осетии произошло незначительное сокращение численности сельского населения (с 214,1 до 198,7 тыс. чел.). Сельское население увеличилось: незначительно - в Карачаево-Черкесии (с 212,1 до 213,3 тыс.); заметно - в Адыгее (с 189,6 до 206,9 тыс.) и существенно - в Кабардино-Балкарии (с 254,7 до 293,0 тыс.). В Дагестане абсолютная численность сельского населения увеличилась в 1,3 раза (с 764,1 до 1023,0 тыс. чел), а в Чечено-Ингушетии выросла почти вдвое (с 418,0 до 745,1 тыс. чел.) [1, с. 18-21; 14].

Помимо прочего, это обстоятельство служило фактором, препятствующим процессам культурно-языковой ассимиляции. Так, например, 22,3 % чувашского, 14,2 % татарского и 10,1 % башкирского населения РСФСР считали родным языком русский, а не язык своей национальности. Среди народов Северного Кавказа этот показатель достигал наибольшего значения у осетин (6,4 %), у остальных народов региона он оставался в пределах от 1,1 % у чеченцев до 2,2 % у кабардинцев [6, ч. 1, с. 38-41].

Этносоциальные и этнокультурные особенности северокавказских народов сказывались при освоении ими как советских форм модернизации, так и "брешей" экономической системы позднего госсоциализма (теневая экономика, вывоз на российские рынки частной сельхозпродукции, "шабашничество" и т. п.).

некоторые специалисты считают, что утвердившийся в 1970-80-е годы за пределами региона некий собирательный образ "кавказца" - торговца, дельца, легко скатывающегося к криминалу, - имеет определенные реальные предпосылки. Под этим подразумевается уникальное сочетание агроресурсов,

хозяйственных и социальных традиций и характерного для кавказской культуры престижного потребления. Первое позволяло производить в больших количествах сельскохозяйственную продукцию, пользующуюся высоким спросом за пределами региона; второе помогло укрепиться в порах плановой экономики мелкотоварному сектору; третье послужило мощным стимулом в погоне за богатством. Сумев адаптировать колхозно-совхозную систему к своему частнохозяйственному интересу и обеспечив приток дефицитной сельскохозяйственной продукции в Россию, крестьяне кавказского региона тем самым создали условия для бурного роста теневых торговых структур, постепенно втянувших в сферу своей активности немалые фракции населения. но их притяжение было бы куда слабее, не используй они к своей выгоде традиционный комплекс социальных связей и отношений (общинных, родовых, клановых, семейных) [15].

В Чечне (и, возможно, в Дагестане), где сельское население составляло огромный социальный массив, официальные идеологические и властные структуры не столько управляли им, сколько обрамляли его жизнедеятельность "советскими" декорациями [10, с. 110].

Круг современных противоречий и проблем, связанных с Северным Кавказом, непосредственно коренится в результатах социально-культурных трансформаций, которые регион претерпел на протяжении советского периода нашей истории. В целом для народов Северного Кавказа это был период интенсивного развития, реальной модернизации. К 1989 г. они в подавляющем большинстве проживали на территории своих автономных республик и областей. но к этому времени радикальным образом изменились их социально-экономическая структура и культурные характеристики по сравнению с периодом 1920-х годов.

Вместе с тем ни характер развития мо-дернизационных процессов в регионе, ни их общие итоги не позволяют считать, что была преодолена дуалистичность социально-экономических структур и культурных ориентаций северокавказских этнических обществ. Однако константная для Х1Х-ХХ вв. проблема тесного взаимопереплетения и взаимодействия традиционалистских и современных, этноспецифи-ческих и интернациональных элементов в со-

циально-экономических структурах, социальной практике и культуре северокавказских автономий претерпела заметное видоизменение к концу советской эпохи. Во-первых, дуализм стал характеризовать внутреннее состояние каждого этнического социума. на ранних этапах преобразований местные этносоциальные общности выступали на социоэкономической карте региона как своего рода анклавы традиционализма, подвергающиеся внешним модер-низационным воздействиям. К 1980-м годам в недрах каждого из них сформировались свои секторы, сферы, институты, социальные слои, функционирование и жизнедеятельность которых воплощали результаты социально-экономической и культурной модернизации. Во-вторых, взаимодействие этносоциальных и этнокультурных традиций с современными формами производственной, организационно-управленческой, социально-культурной деятельности по-прежнему порождало определенные явления социально-психологической напряженности. Однако содержание ее стало более сложным. В общественном сознании противоречиво сочетаются позитивное отношение к современным формам жизнедеятельности и высокая оценка этнокультурной традиции, неудовлетворенность в связи с трудностями доступа к престижным профессиональным сферам и тревога по поводу возможной потери национальных корней.

РОССИЙСКИЙ КАВКАЗ

НА ПЕРЕВАЛЕ ВРЕМЕН

С конца 80-х годов официальным содержанием политики правящих кругов России становится программа экономической и политической модернизации страны - переход к рыночной экономике и демократии. на первый взгляд, развитие событий на Северном Кавказе не просто расходилось, но прямо противоречило этой программе. Ситуация в регионе на протяжении 1990-х годов описывается по преимуществу в терминах этнического национализма и сепаратизма, межэтнической напряженности и конфликтов, религиозного фундаментализма и террористической угрозы. Чтобы понять, почему развитие событий здесь приобрело такую направленность, необходимо принять во внимание две группы факторов.

Во-первых, очевидно, что отражение мо-дернизаторской политики в социокультурной и этнополитической среде Северного Кавказа не могло быть прямым и однозначным в силу

отмеченной выше двойственности, пронизывавшей социально-экономические структуры, формы социального поведения, общественное и индивидуальное сознание народов региона.

В северокавказском региональном сообществе имелись предпосылки, позволяющие ему органично включиться в общероссийский модернизационный процесс: более или менее развитой городской и промышленный секторы, достаточно представительный профессиональный класс, наличие в массовом сознании элементов трудовой этики и эгалитаристских ценностей. но наряду с этим сохранялся мощный пласт этносоциальных и этнокультурных традиций, поддерживаемый непропорционально большой долей сельского населения в местных этнических сообществах (к 1989 г. только среди осетин и балкарцев городское население превышало сельское).

Во-вторых, достаточно соотнести преобразовательную политику последних пятнадцати лет с реформаторским опытом предшествующих эпох, чтобы обнаружить источники многих современных проблем региона. На протяжении XIX-XX веков на Северном Кавказе были реализованы три модели преобразовательной политики: имперско-либераль-ные реформы 60-70-х годов XIX века, социалистическое строительство советской эпохи как форма модернизации и демократические реформы 1990-х годов.

Первая волна преобразований призвана была закрепить военно-политические результаты Кавказской войны, она развертывалась в условиях общего укрепления Российского государства и осуществления им системных, но постепенных и контролируемых сверху реформ. Приоритетной для государственной политики на Кавказе была задача более прочной интеграции региона в имперское социально-политическое пространство. Эта задача решалась с учетом социокультурной специфики на основе сочетания безусловного верховенства центральной власти с элементами судебно-административной автономии региона.

Вторая, социалистическая волна общественных преобразований стала осуществляться на Северном Кавказе уже после гражданской войны в условиях упрочения советского государства. В отличие от реформ XIX в. они носили чрезвычайно глубокий, радикальный характер, реализовывались форсированными темпами на основе жесткой административной централизации и политико-идеологической

унификации. С конца 1920-х годов при осуществлении политических, экономических и социальных преобразований полностью игнорировалась социокультурная специфика местных обществ. но при этом сохранялся этнотерриториальный (национально-государственный) принцип государственно-политической организации народов региона, а процесс социалистического строительства нес народам региона реальную социально-экономическую модернизацию.

Современный этап общественных трансформаций развертывался в условиях распада союзной государственности и резкого ослабления государственности российской. При этом "рыночные" и "демократические" преобразования предполагали глубокий радикальный разрыв с прежней общественно-политической системой, ее тотальную делегитимацию в общественном сознании. Осуществляемые реформы носили форсированный характер и не предусматривали какого-либо учета специфичности социально-экономических структур и социокультурных традиций как российского общества в целом, так и его отдельных этно-региональных сегментов.

Для северокавказского этносоциального конгломерата с его "спрессованной неоднородностью", с наличием явных и латентных элементов архаики и традиционализма в тесно контактирующих социокультурных системах специфическое значение приобретало все то, что могло вести к "возбуждению" этих элементов при одновременном ослаблении всей системы общественного порядка и потере "управляемости" этносоциальными процессами. Идеология и практика революционного реформаторства в России несли с собой достаточно много такого рода факторов. Реальный ход событий в стране вылился в глубокий кризис государственности и повсеместный подрыв устоев общественного порядка. В результате нынешняя российская революция "осовременивания" едва ли не в большей степени обернулась для народов Северного Кавказа вызовом архаизации.

Ситуация начала меняться с конца 1990-х годов. Основные результаты постсоветских преобразований сохранились, но от бурного либерального активизма власть перешла к их ревизии и консолидации. на смену тотальному разгосударствлению и политической фрагментации пришло собирание и укрепление российской государственности.

Для того, чтобы сформировать реалистичное видение перспектив Северного Кавказа в этом контексте, необходимо, во-первых, суметь определить константы в социально-историческом развитии региона на протяжении всего периода его пребывания в составе России, а во-вторых, суметь вычленить в текущей ситуации базовые общественные процессы, которые будут определять будущее на долговременную перспективу.

Культурная самобытность Кавказа, зародившаяся в глубокой древности и неустранимая в обозримой перспективе, сформировала две константные черты российско-кавказского исторического процесса.

Во-первых, это присутствие в государственном и социокультурном пространстве России исторического региона, отмеченного культурной инаковостью. В длительном и разнообразном историческом опыте взаимодействия России и Кавказа воспроизводятся элементы, черты, проблемы, сближающие рубеж XX и XXI вв., скажем, с серединой XIX или даже XVI в. В конечном счете они выражают связь культуры и политики, опосредованность политических форм этого взаимодействия способностью либо неспособностью поддерживать диалог и достигать взаимопонимания культур.

Во-вторых, это внутренняя двойственность самих основ жизнедеятельности и самосознания народов Северного Кавказа. Глубокие корни этой двойственности восходят к периоду X-XV вв. С того времени, когда российское государство приступило к глубоким преобразованиям местных обществ с целью их инкорпорации в социально-политический организм "большой России", дуализм привнесенных и автохтонных, современных и традиционалистских начал общественной жизни пронизал все аспекты мировидения и социальной практики народов региона.

За текущими, конъюнктурными кризисами и обострениями серьезная государственная политика в регионе должна видеть эти постоянные величины в современной кавказской реальности и опираться на них. Путь к их позитивному воплощению в политической практике лежит не столько через управление территориями или населением, сколько через управление базовыми общественными процессами, протекающими в регионе. Таковыми являются процессы, которые развертываются в настоящее время в экономике, этнодемографической структуре и культуре Северного Кавказа.

Их содержание свидетельствует, что напряжение, которому подверглась дуалистич-ная структура социальной и духовной жизни региона в переходный период 1990-х годов, не снято до сих пор. При всем желании оно и не может быть ликвидировано волевым образом какими-либо одномоментными правовыми, административными или даже политическими акциями. Равным образом не существует отдельных решений для экономических, этноде-мографических и культурных проблем - они не просто взаимосвязаны, но взаимообусловлены. Здесь требуется долгосрочная, целенаправленная и последовательная политика комплексной региональной модернизации.

ЛИТЕРАТУРА

1. Итоги Всесоюзной переписи населения 1959 года. РСФСР. М., 1963.

2. цуциев А.А., Дзугаев Л. Б. Северный Кавказ. 1780-1995. История и границы. Владикавказ, 1997. С. 19.

3. Население СССР по данным Всесоюзной переписи населения 1979 г. М., 1980. С. 4.

4. Итоги Всесоюзной переписи населения 1979 года. Т. 10. Продолжительность проживания населения в месте постоянного жительства. М., 1990.

5. Всесоюзная перепись населения 1939 года: Основные итоги. Россия. СПб., 1999. С. 105-106.

6. Краткая социально-демографическая характеристика населения РСФСР по данным Всесоюзной переписи населения 1989 года: В 2 ч. М., 1991.

7. Муслимов С.Ш. От свободомыслия к научному атеизму: Процесс секуляризации и атеизации общественного сознания народов Северного Кавказа. Ростов н/Д, 1987. С. 109.

8. Кошев М.А. История и проблемы культурно-технического развития рабочих кадров народов Северного Кавказа в 60-е - начале 80-х годов. Майкоп, 1994. С. 70-71.

9. Профессиональный состав населения коренных и наиболее многочисленных национальностей Российской Федерации по данным переписи населения 1989 года. М., 1992.

10. Тишков В.А. Общество в вооруженном конфликте (этнография чеченской войны). М., 2001.

11. Карпов Ю.Ю. Россия и этносоциальные процессы на Северном Кавказе в новое и новейшее время // Россия и Кавказ - сквозь два столетия. СПб., 2001. С. 196-197.

12. Карлов В.В. Этнокультурные процессы новейшего времени. М., 1995. С. 83-84.

13. цуциев А.А. Русские и кавказцы: очерк незеркальной неприязни // Вестник Института цивилизации. Вып. 1. Владикавказ, 1998. С. 251.

14. Возраст и состояние в браке населения СССР. По данным всесоюзной переписи населения 1989 года. М., 1990. С. 24, 32-33.

15. Панарин С.А. Позиционно-исторические факторы кавказской политики // Политические исследования. 2002. № 2. С. 111-112.

11 апреля 2006 г.

транснациональность диаспоральных процессов

А.С. Ким

Нарастание интенсивности миграционных процессов (вызывающих временные, циклические и возвратные перемещения значительных масс населения), постоянная связь между людьми различных континентов, благодаря возможностям новых информационных технологий, привели к возникновению и распространению диаспор. Они представляют особые социальные группы, чья идентичность не определяется каким-либо конкретным территориальным образованием. Масштабы их распространения

Ким Александр Сергеевич - кандидат философских наук, доцент кафедры социологии, политологии и социальной работы Тихоокеанского государственного университета (г. Хабаровск).

позволяют говорить о том, что явление диа-споральности приобрело транснациональный характер.

iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.

Транснациональность является качественной характеристикой диаспор, поскольку содержит в себе совокупность свойств, обусловливающих их принципиальное различие с другими этническими общностями, не включенными в глобальные миграционные процессы. Проблема диаспоральной транснациональности характеризуется следующими двумя аспектами. Первый заключается в том, что социально-экономические и политические катаклизмы приводят к появлению довольно многочисленных групп, заинтересованных в переселении на другие инокультурные,

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.