CC BY
18
19. Федоров А.В. Терминология медиаобразования // Искусство и образование. 2000. № 2. С. 33-38.
20. Шариков А.В. Медиаобразование: мировой и отечественный опыт. М.: Изд-во академии педагогических наук, 1990. 66 с.
21. Шариков А.В. Средства коммуникации и проблемы развития личности ребенка. М.: Изд-во ЮНПРЕСС, 1994. С.5.
22. Media еducation. - Paris: UNESCO, 1984. - 93 p.
УДК 316.642.2
СОЦИАЛЬНОЕ САМОЧУВСТВИЕ КАК НОРМА И УСЛОВИЕ СОЦИАЛЬНОГО ДЕЙСТВИЯ ИЛИ БЕЗДЕЙСТВИЯ*
л
А.А.Надольная1
Иркутский государственный технический университет, 664074, г. Иркутск, ул. Лермонтова, 83.
Рассматривается феномен социального самочувствия в референции к таким явлениям, как нормы и социальное действие или бездействие. Продемонстрирована связь между макросоциальной солидарностью и характером социального самочувствия в обществе. Показана детерминация социального реформирования степенью социальной комплементарности. Библиогр. 12 назв.
Ключевые слова: социальное самочувствие; социальное действие/бездействие; социальные нормы; векторы идентификации; социальная комплементарность; легитимизация.
SOCIAL WELL-BEING AS NORM AND CONDITION OF SOCIAL ACTION OR INACTION A.A. Nadolnaya
Irkutsk State Technical University, 83 Lermontov St., Irkutsk, 664074.
The article examines the phenomenon of social well-being in reference to such phenomena as norms and social action or inaction. The relationship between the macro-social solidarity and the nature of social well-being is demonstrated. The determination of social reforming by the degree of social complementarity is shown. 12 sources.
Key words: social well-being; social action / inaction; social norms; identification vectors; social complementarity; legitimation.
Нормативная сторона есть важнейшая часть общественной жизни. Нормы упорядочивают социальное взаимодействие, определяют допустимое и недопустимое, создают приемлемый социальный баланс. Нормативное выступает одним из сущностных элементов символического комплекса сообщества. Можно сказать, что норма есть символическое закрепление определенных представлений о приемлемом в данном обществе. Нормотворчество есть, тем самым, одновременно и символотворчество, и отражает все особенности символического освоения человеком окружающей реальности. Как и у собственно символизирования, у истоков нормотворчества находится всё та же тяга к упорядочению мира, к приданию ему признаков «управляемости» и «безопасности».
Очевидно, что эта тяга есть всё то же стремление к понижению «фундаментальной тревоги», то есть к сохранению человеческого рода, инстинкт выживания, реализующийся в витальной и ментальной плоско-
стях. Как известно, В. Парето, выделяя «остатки» базовых человеческих инстинктов, то есть их последнюю, неудаляемую часть, на первое место из ряда шести «остатков» ставил «инстинкт к комбинациям» [1]. Психологически этот инстинкт отвечает за то, чтобы человек был способен усматривать отношения и связи в окружающем мире и производить ассоциации, то есть соединять вещи друг с другом. И эта способность фактически не является даже предметом свободного выбора человека. «Мы не можем не упорядочивать и не структурировать наше переживание внешнего мира, - говорит британский философ Т. Нобл. -Подобно тому, как мы формируем созвездия из того, что на первый взгляд предстает случайно разбросанными звездами в ночном небе, человеческий разум естественно находит образцы соответствия, отношения и значения в потоке событий и выражений чувств, с которыми он сталкивается»[2, p. 109-110]. Эти образцы и соответствия, изъятые из «потока событий и
* По материалам проекта «Ресурсы консолидации российского общества: институциональное измерение», выполняемого по Государственному контракту № 16.740.11.0421 от 26.11. 2010 г. в рамках федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 гг. Руководитель проекта - д.ф.н., проф. Кармадонов О.А.
1Надольная Алла Анатольевна, преподаватель кафедры специальных юридических дисциплин, тел.: 89025151771, e-mail: bgi_zaochnoe@mail.ru
Nadolnaya Alla, Lecturer of the Department of Special Legal Disciplines, tel.: 89025151771, e-mail: bgi_zaochnoe@mail.ru
чувств», и становятся основой закрепляющих социальное мироздание норм, ценностей и других символов порядка.
Нормотворчество, тем самым, есть креативный акт, возвышающий человека, придающий ему статус демиурга его вселенной. И вместе с тем - это акт защиты, обороны, вызванный страхом и другими тревожными чувствами человека. Э. Ханкисс выразил это следующим образом: «страх, вызываемый чуждым миром, является главной побудительной силой в создании символических структур цивилизации, поскольку человечество живет в мире, в котором встречает слишком серьезные трудности, чтобы чувствовать себя здесь "дома"» [3, р. 66]. Тем самым, социальное самочувствие, с одной стороны, порождает символические нормативно-ценностные комплексы, с другой же стороны, выступает своего рода барометром, индикатором соблюдения однажды установленных норм. Их нарушение не может, таким образом, не вести к социальному дискомфорту, переживанию нормативно-ценностного диссонанса, манифестирующегося в различных деструктивных чувствах, которые через интериоризацию приобретают статус коллективного самочувствия.
Социальная консолидация тесно связана с нормативно-ценностным компонентом. Очевидно, что всякий общественный консенсус есть, прежде всего, консенсус относительно символического свода данного сообщества. Последний должен быть разделяем, по крайней мере, релевантным большинством членов социума, в результате чего и возникает необходимый уровень социальной интеграции. В то же время существуют и менее опосредованные формы консолидации, к которым относятся, прежде всего, процессы идентификации индивидов и сообществ. Общеизвестно, что векторы социальной идентификации имеют два самых базовых направления - микро- и макросо-циального уровней. На микроуровне индивиды идентифицируют себя с примордиальными группами, или сообществами первичных и повседневных практик -семьей, друзьями, трудовым коллективом. На макроуровне происходит идентификация со структурами социетального порядка - региональным социумом, нацией, государством, социальными институтами и процессами. Именно особенности макросоциальной идентификации, и соответственно консолидации, оказывают решающее воздействие на характер социального самочувствия, в силу того что индивидуальная «тревожность» разрешается, как правило, в группах первичных практик, но «фундаментальная тревога» может быть снята только на фундаментальном же, то есть социетальном, уровне. Другими словами, человек в состоянии спроектировать свой индивидуальный жизненный план и реализовывать его более или менее последовательно, но факторы макросоциально-го порядка оказывают, всё-таки, решающее воздействие и на этот план, и на особенности его реализации, и на самого индивида. Широко известная «уверенность в завтрашнем дне» есть выражение позитивной оценки настоящего именно макросоциального порядка - когда индивид выражает уверенность в том,
что его личная жизненная траектория комплементарна траектории социума, членом которого он является, и что последняя никоим образом не должна чинить препятствия его жизненным планам или, тем более, разрушать их. Д. Лернер в рамках социологии развития утверждал, что для успеха всякого социального реформирования необходимо, чтобы население идентифицировало себя с основными институтами, политическими фигурами и программами, то есть феноменами макросоциального уровня [4]. Высокая степень идентификации говорит о достаточном уровне макро-социальной консолидации, или социальной компле-ментарности, и, соответственно, достаточно конструктивном и позитивном социальном самочувствии.
Одним из наиболее очевидных критериев социальной комплементарности выступает феномен легитимности правящей власти. Опыт реформирования различных обществ свидетельствует, по мнению Н.А. Баранова, о том, что, во-первых, преобразования должны соответствовать социокультурным архетипам сообщества и, во-вторых, непременно должны осуществляться легитимной государственной властью, «которая в состоянии согласовать ценностные ориентации различных групп населения по поводу целей и средств преобразований и не допустить перерастания социокультурных противоречий раскола в необратимый процесс социально-политической дезорганизации» [5]. То есть, только должный уровень идентификации населения с основными субъектами, институтами и программами реформирования общества может привести к успеху усилия по его модернизации.
Даже самые жестокие режимы не были лишены горячей эмоциональной поддержки со стороны населения. Более того, по мысли некоторых отечественных исследователей, зачастую такая поддержка была едва ли не единственным способом примириться с ужасающей реальностью, созданной политическим режимом. Причем испытывают любовь к диктаторам, по мнению Л.Я. Гозмана и Е.Б. Шестопал, «не мазохисты и не садисты, помешанные на насилии. Как правило, это вполне нормальные люди. Просто для тех, кому выпало несчастье жить при тоталитарном режиме, любовь к системе была единственным доступным для них способом избавиться от парализующего страха перед будущим, вытеснить ужас в подсознание. Невротическая любовь к источнику насилия не оптимальная, но, пожалуй, самая распространенная реакция людей при столкновении с пугающими и неподвластными им обстоятельствами» [6, с. 285].
По мнению современного британского политолога Дэвида Хелда, общественное принятие власти, или её легитимизация, может возникнуть в ситуациях, когда: «1. Нет выбора (власть принимается в результате приказов или насилия); 2. Существующие политические условия ни прежде, ни теперь не обсуждаются и не осмысливаются (согласие по традиции); 3. Люди демонстрируют полное равнодушие (согласие - результат апатии); 4. Хотя нам и не нравится ситуация (она неудовлетворительна и далека от идеала), мы не можем представить себе что-то другое и, таким образом, принимаем то, что выглядит неизбежностью
(прагматическое согласие); 5. Мы недовольны положением вещей, но, тем не менее, примиряемся с этим в силу того, что преследуем какую-то свою цель - мы принимаем обстоятельства в силу того, что они лишь этап на пути её достижения (инструментальное принятие или обусловленное согласие); 6. При существующих обстоятельствах, с информацией, которой мы владеем на настоящий момент, мы заключаем, что данное положение вещей "достоверно", "правильно", и "обязательно" для каждого из нас как индивидов и как членов сообщества: это и есть то, что мы искренне должны делать (нормативное согласие); 7. То, с чем бы мы согласились при идеальных условиях - достаточной информации, возможности обдумать обстоятельства и потребности других (идеальное нормативное согласие)» [7, p. 155].
Очевидно, что каждый из выделенных Хелдом типов общественного согласия должен сопровождаться тем или иным социальным самочувствием - от отчаяния, недовольства и равнодушия до эмпатии в случаях более или менее полной социальной комплемен-тарности. Характерно, что британский ученый говорит, фактически, о пороговом, пред-активном социальном самочувствии даже в случае согласия, достигнутого благодаря заинтересованности людей в неких сторонних для системы персональных целях: «Наличие конфликта или антагонизма неудивительно: обусловленное согласие или инструментальное принятие статус-кво потенциально нестабильны именно в силу того, что они обусловлены и инструментальны» [7,р. 199]. Таким образом, существует резкий контраст между общественным согласием инструментального, или прагматичного типа от согласия, достигаемого «на основе того, что люди считают правильным и достойным уважения» [7, p. 241]. «Правильное» состояние общественных отношений - это качество социального баланса, при котором представления о норме не сильно расходятся с тем, что человек обнаруживает в окружающей его социальной реальности.
Тем самым, векторы макросоциальной консолидации и её интенсивность являются показателями того или иного характера социального самочувствия в данном обществе в данный период времени (поскольку самочувствие социума есть феномен более преходящий, нежели менталитет или характер, однако, возможно, более очевидный и верифицируемый).
По Т. Парсонсу, действие всегда направляется определенными смыслами, которые мы присваиваем феноменам окружающей реальности. Характер действия определяется конкретными ориентациями -когнитивной, катектической, или экспрессивной, находящими выражение в тех или иных символах и ценностях [8]. В случае когнитивной ориентации «мотивация действия определена познавательным интересом в ситуации и её объектах, то есть актор мотивирован на когнитивное определение ситуации» [8, p. 13]. Катек-тическая мотивация определяется психологическими принципами, в соответствии с которыми актор избирает объект своего действия, и обусловлена его представлениями в отношении данного объекта. Этот тип мотивации является, таким образом, эмоционально
детерминированным. Наконец, оценочный аспект ориентации связан, прежде всего, с проблемой интеграции элементов систем действия на основе существующих моральных стандартов. Оценочная мотивация предполагает синтез когнитивных и катектических компонентов.
На наш взгляд, в случае социального самочувствия, как предварительного условия действия, мы имеем дело с синтезом всех трех ориентаций. Когнитивной - в силу того, что самочувствие или настроение, как правило, рефлексируется, осмысляется и сознательно переживается; катектической - поскольку самочувствие, по определению, говорит нам о гамме чувств и эмоций; экспрессивной - в силу того, что моральные стандарты и есть те представления о должном, соответствие которых реальности определяет характер социального самочувствия. Тем самым, социальное самочувствие есть состояние, формируемое смыслами явлений, определяемое символами конкретных ориентаций и являющееся одним из ключевых элементов ситуации действия.
Если социальное самочувствие представляет собой синтез ориентаций, логично предположить, что таковым является и социальное действие, реализующееся на его основе. Другими словами, социальное действие обусловлено как когнитивными, так и психологическими, эмоциональными факторами. Однако, известно, что то или иное психологическое состояние не всегда имеет своим результатом верифицируемую и наблюдаемую активность. Социальное самочувствие может и не реализоваться в социальном действии, хотя все условия будут, казалось бы, к тому располагать. Другими словами, результатом данных условий и данного социального самочувствия может стать социальное бездействие. В юриспруденции давно установлено, что отсутствие действия также является действием, соответственно, нереализация конкретного социального самочувствия в конкретном социальном поведении, выражающемся в наблюдаемой физической или интеллектуальной активности, тем не менее, является его реализацией в конкретном социальном действии.
В социально-философском контексте известная парадоксальность этого положения может быть разрешена с помощью концепции абсентеистской рациональности. Данная концепция является методологическим принципом, основанным «на признании эвристической равноправности и аналитической ценности, наряду с фактом присутствия чего-либо и факта его отсутствия, как феномена, так и ноумена. ...Принцип абсентеистской рациональности позволяет учитывать в анализе не только данное нам в "объективной реальности", но и не данное, но оказывающее на эту реальность серьезное воздействие. Отсутствие, тем самым, выступает логической альтернативой присутствию и полноправным объектом социо-анализа» [9, а 32]. Если отсутствующее наблюдаемое действие оказывает воздействие на ситуацию, качественно изменяя её, мы должны признать эффективность или действенность такого отсутствия, тем более, принимая во внимание, что само-
чувствие - как социальное, так и индивидуальное -как правило, осознается и рефлексивно переживается.
Именно о такого рода эффекте говорит, по сути, Л.В. Янова, когда анализирует феномен социального бездействия. По мнению данного исследователя, именно социопсихические реакции человека выступают часто препятствием на пути социальной активности. К реакциям этого вида указанный автор причисляет, прежде всего, страх, беспокойство, тревогу за судьбу и жизнь как свою, так и своих близких. «Страх может порождать приспособленчество, - говорит Янова, - утрату способности к инициативе, отстраненность от общественных дел, формировать тупое механическое послушание, готовность терпеть насилие и произвол, что в итоге может привести человека к бездействию. Конечно, роль страха в жизни людей неоднозначна, и категорично объявлять страх исключительно негативным фактором социального бездействия не убедительно. Функция страха заключается в том, что он сигнализирует человеку об опасности, выход из которой может быть как в активном действии, так и бездействии» [10].
Действительно, например, страх есть эмоция, аффект, но это состояние может привести как к действию, так и к отсутствию такового. Тем самым, аффективным может быть и бездействие, то есть и в основании социального недеяния может находиться и, как правило, находится определенное социальное самочувствие. Поясним это ещё раз на примере известного ленинского определения революционной ситуации, согласно которому, напомним, «верхи не могут управлять по-старому, а низы не желают жить по-старому». «Не могут» - это характеристика бездействия, однако «не желают» - это уже характеристика состояния - настроения или самочувствия. Действия, повторимся, всегда предваряет то или иное состояние, следовательно, верхи «не могут» только как следствие, результат того, что низы «не желают». То есть, бездействие также является результатом определенного предварительно достигнутого состояния (апатия, страх, неуверенность, стресс, шок, и пр.).
Характерно, что подчас даже не относящееся к конструктивному виду социальное самочувствие может выступать условием позитивного по своим результатам действия. «Иногда говорят, что гнев бесполезен, - отмечает Дюркгейм, - так как он представляет собой только разрушительную страсть, но это одностороннее воззрение. На самом деле гнев состоит в перевозбуждении и укреплении скрытых и свободных сил, которые помогают нашему личному чувству противостоять опасности. В состоянии мира... оно недостаточно вооружено для борьбы; оно могло бы погибнуть, если бы в желанный момент не вступали резервы страсти. Гнев - не что иное, как мобилизация этих резервов» [11, с. 107]. Дюркгейм утверждает конструктивную природу возбужденного состояния коллективного сознания, или «возмущенного» социального самочувствия, которое выполняет в известных условиях предохранительную роль в обществе, элиминируя вредные воздействия и обеспечивая, тем самым, его дальнейшее воспроизводство. И наоборот,
относительно «безопасное» состояние социальной апатии, не имеющее прямых и немедленных разрушительных последствий, в долгосрочной перспективе выполняет, все-таки, деструктивную роль и неизбежно переводится в плоскость моральных, нравственных оценок. Так, согласно Г. Лебону: «величие народов зависит главным образом от уровня их нравственности», причем, если умственные качества могут легко изменяться под влиянием воспитания, то «качества характера почти совершенно ускользают от его действия. Если воспитание действует на них, то это бывает только у натур безразличных, не имеющих почти никакой воли и, следовательно, легко склоняющихся в ту сторону, куда их толкают. Эти безразличные натуры встречаются у отдельных индивидов, но крайне редко - у целого народа, и если их можно встречать в нем, то только в моменты крайнего упадка» [12].
Именно «крайний упадок», или кризис, таким образом, часто служит основанием как социальной активности, так и отсутствия таковой. Социальное бездействие, на наш взгляд, вполне может быть охарактеризовано с помощью типологии действия, предложенной М. Вебером. В этом случае, целерациональ-ным бездействием будет являться отсутствие действия, мотивированное определенной прагматической, или инструментальной (в смысле Д. Хелда), целью и основывающееся на социальном самочувствии, характеризующемся значительной степенью неуверенности, при трезвой и достаточно полной оценке окружающих обстоятельств (например, отсутствие сопротивления на оккупированной территории). Цен-ностнорациональное бездействие - отсутствие действия, обусловленное приверженностью определенным ценностям и принципам и основывающееся на социальном самочувствии, характеризующемся высокой степенью спокойствия, уверенности в своей правоте и истинности избранного пути (например, следование даосскому принципу «недеяния»). Аффективное бездействие - отсутствие действия, обусловленное ситуацией, сформировавшей социальное самочувствие аффективного типа на основе чувства страха, обиды, негодования (например, парализация ужасом, поступки «назло», ресентимент). Традиционное бездействие - отсутствие действия, обусловленное ситуацией, в которой никакие действия никогда не предпринимались, основывающееся на социальном самочувствии, характеризующемся индифферентизмом и нерефлексивностью (покорность политической системе, безропотное принятие существующей социальной иерархии, например, в кастовой системе).
Итак, социальное самочувствие представляет собой состояние социальной общности, обусловленное тем или иным уровнем сбалансированности сущего в социальной реальности и должного в коллективных представлениях, присущих данной общности, и сопровождаемое комплексом определенных психологических переживаний различной направленности - от разрушительных до конструктивных. Социальное самочувствие выступает в качестве непременного предварительного условия социального действия и/ или социального бездействия.
Библиографический список
1. Pareto, V. Mind and Society: A Treatise on General Sociology. New York: Dover, 1963. 2033 p.
2. Noble, T. Social Theory and Social Change. New York: St Martin's Press, 2000. 260 p.
3. Hankiss, E. Fears and Symbols: An Introduction to the Study of Western Civilization. Budapest: Central European University Press, 2001. 317 p.
4. Lerner, D. The Passing of Traditional Society, in: Roberts, J.T., Hite, A. (eds.) From Modernization to Globalization: Perspectives on Development and Social Change. Oxford: Blackwell Publishers, 2000. P. 119-134.
5. Баранов Н.А. Политические отношения и политический процесс в современной России. СПб.: БГТУ, 2004. 480 с. [Электронный ресурс]: Библиотека РГИУ. URL: http://www.i-u.ru/biblio/archive/ba ranov_polit/00.aspx (дата обращения: 30.03.2011).
6. Гозман Л.Я., Шестопал Е.Б. Политическая психология. Ростов н/Д: Изд-во «Феникс», 1996. 448 с.
7. Held, D. Models of Democracy. Cambridge, UK; Malden,
MA: Polity, 2006. 338 p.
8. Parsons, T. The Social System. New York: The Free Press, 1951. 575 p.
9. Кармадонов О.А. Эффект отсутствия: культурно-цивилизационная специфика // Вопросы философии. 2008. № 2. С. 29-41.
10. Янова Л.В. Социальное бездействие и преодоление его негативных последствий: автореф. дис. ...канд. филос. наук. Спец-сть 09.00.11 - социальная философия. Нижний Новгород, 2007. [Электронный ресурс]: URL: http://discollection.ru/article/05052007_janova_ljudmila_valer_ev na_72574 (дата обращения: 25.03.2011).
11. Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. М.: Канон, 1996. 432 с.
12. Лебон Г. Психология народов и масс. СПб.: «Макет», 1995. 238 с. [Электронный ресурс]: Библиотека Максима Мошкова. URL: http://lib.ru/POLITOLOG/LEBON/psihologia.txt (дата обращения: 27.02.2011).
УДК 005.591.6:656.7
КЛАССИФИКАЦИЯ ИННОВАЦИОННЫХ КОНЦЕПЦИЙ РАЗВИТИЯ АВИАТРАНСПОРТНОЙ ОТРАСЛИ И ИХ ОСОБЕННОСТИ
А.А.Пахомов1, Н.Г.Уразова2
Иркутский государственный технический университет, 664074, г. Иркутск, ул. Лермонтова, 83.
Авиатранспортная отрасль рассмотрена на уровне макроэкономической системы с позиции управления инновациями. Выявлен ряд наиболее значимых и заметных инновационных концепций развития отрасли воздушных перевозок. Приведена характеристика каждой концепции, а также реальные примеры их практической реализации. Предложена классификация инновационных концепций развития авиатранспортной отрасли по нескольким критериям. Выделены особенности, характерные для каждой концепции. Сделаны общие выводы по теме статьи. Табл. 2. Библиогр. 8 назв.
Ключевые слова: инновация; классификация; концепция; авиатранспортная отрасль.
CLASSIFICATION OF INNOVATION CONCEPTIONS OF AIR TRANSPORT INDUSTRY DEVELOPMENT AND THEIR FEATURES
A.A. Pakhomov, N.G. Urazova
Irkutsk State Technical University 83 Lermontov St., Irkutsk, 664074
Air transport industry is considered at the level of macro-economic system from a viewpoint of innovation management. A number of the most significant and noticeable innovation conceptions of air transport industry development is identified. The characteristic of each conception as well as real examples of their practical implementation are provided. A classification of innovation conceptions of air transport industry development is given by several criteria. The authors distinguish features typical for each conception. General conclusions on the article subject are made. 2 tables. 8 sources.
Key words: innovations; classification; concept; air transport industry.
Перспективы дальнейшего развития мировой авиатранспортной отрасли напрямую зависят от своевременных и эффективных разработок в сфере новых услуг, генерации и реализации новых эффективных подходов к ведению авиационного бизнеса. Выстраивание успешной современной политики управления
развитием рынка авиатранспортных услуг невозможно без понимания задач и функциональных особенностей основных инновационных концепций. В статье решается задача классификации инновационных концепций развития авиатранспортной отрасли, наиболее значимых и заметных. Данные концепции рассматривают в
1Пахомов Александр Артурович, аспирант, тел.: 89016512385, e-mail: ale-art@mail.ru Pakhomov Alexander, Postgraduate, tel.: 89016512385, e-mail: ale-art@mail.ru
2Уразова Нина Геннадьевна, кандидат экономических наук, доцент кафедры управления промышленными предприятиями, тел.: (3952) 405097.
Urazova Nina, Candidate of Economics, Associate Professor of the Department of Management of Industrial Enterprises, tel.: (3952) 405097.
