CC BY
89
ББК Ч612.3
«СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЙ ВЕСТНИК» (20-е гг. ХХ в.): ПЕРСПЕКТИВЫ ПОСТБОЛЬШЕВИСТСКОЙ РОССИИ
© 2008 г. В.А. Разумов-Гавашели
Педагогический институт The Pedagogical Institute of Southern Federal University,
Южного федерального университета, 344082, Rostov-on-Don, B. Sadovaya St., 33,
344082, г. Ростов-на-Дону, ул. Б.Садовая, 33, killervasya@inbox.ru
killervasya@inbox. ru
Меньшевистская модель середины 20-х гг. ХХ в. была во многом декларативна и схематична. Очевидно, что в этот период социал-демократы модель постбольшевистского развития России видели в возвращении к дореволюционным временам и надеялись, что рынок сумеет решить проблемы экономической трансформации постсоветской России автоматически.
Ключевые слова: Меньшевики, постбольшевистская Россия, социал-демократы, экономическая трансформация.
Menshevist model of the mid-20-ies has been largely declarative and sketchy. Obviously, in the 20-s Social Democrats saw model ofpostbolshev-ists development of Russia as a return to pre-revolutionary times, hoping that the market will be able to solve the problems of economic transformation of post-Soviet Russia automatically.
Keywords: Mensheviks, Social Democrats, postbolshevist development, economic transformation.
Журнал «Социалистический вестник» являлся теоретическим наследием социалистического сектора российской диаспоры. К сожалению, в современной литературе недостаточно исследован вопрос о эволюции социально-экономической модели будущего России в меньшевистской интерпретации 20-х гг. Оценка постбольшевистской модели, предлагаемой российскими социал-демократами в 20-е гг. на страницах «Социалистического вестника», занимает сравнительно небольшое место в исторических исследованиях. Круг проблем охватывает в первую очередь политико-правовые аспекты истории русского зарубежья и оценки развития большевистской России, но именно «Социалистический вестник» стал ареной дискуссии по проблемам постбольшевистского развития страны.
Он выходил в Европе еженедельно в течение 1921— 1940 гг., первоначально в Берлине, а после прихода в Германии к власти нацистов - в Париже. Журнал, как правило, открывался редакционной статьей, посвященной наиболее важным с точки зрения руководства меньшевистской партии событиям в России или за рубежом. Обычно в каждом номере публиковались одна или несколько дискуссионных статей, статьи и заметки о положении в российском и зарубежном рабочем и социалистическом движении, о положении РСДРП в России, письма и заметки из России.
Лидером РСДРП и «Социалистического вестника» был один из патриархов русского социализма Л. Мартов, а после его смерти - Ф.И. Дан. На страницах журнала регулярно проводились обсуждения различных общественно-политических проблем и дискуссии.
Наиболее крупные дискуссии проходили в начале 20-х гг. при подготовке новой Программы РСДРП. В середине 20-х гг. теоретики социал-демократии проанализировали проблемы, которые возникли перед Россией из-за нэповских противоречий.
РСДРП рассматривала Октябрь 1917 г. и последовавшие за ним события как закономерный этап Русской революции. Социал-демократы были уверены, что боль-
шевики выразили настроения значительной части русского народа, в том числе рабочих. Известно, что в годы гражданской войны меньшевики находились на полулегальном положении, поддерживая большевиков в критические моменты. Ситуация изменилась после введения нэпа. Большевики фактически позаимствовали социально-экономические предложения РСДРП и ПСР, однако одновременно разгромили своих возможных оппонентов и конкурентов. «Социалистический вестник» в начале 20-х гг. резко критиковал большевиков и их политику.
Левоцентристское течение в редакции было представлено Л. Мартовым, а после его смерти - Ф.И. Даном, А. Юговым, В. Гуревичем. Правое направление возглавляли один из основателей журнала Р. Абрамович, а также социал-демократические публицисты П. Гарви, Д. Далин и др. Теоретики «Социалистического вестника» спорили о принципах отношения к правящему в России режиму и его политике. Левая группа принципиально не отрицала возможность достижения компромисса с коммунистами внутри страны и на международной арене во имя защиты интересов трудящихся, правая занимала по отношению к большевикам «революционную позицию».
Российские социал-демократы как ортодоксальные марксисты-западники предполагали, что развитие России происходило по западноевропейскому образцу. После окончания гражданской войны меньшевики ориентировались на тот тип развития страны, который они предложили еще в 1919 г. в знаменитой программе «Что делать?».
Меньшевики разделяли большевистскую оценку русской революции как этапа международной революции. Однако из этого предположения большевики сделали вывод о возможности «...организации по-коммунистически производства и распределения в мелкокрестьянской стране» [1].
Меньшевики же из этого предположения сделали вывод о существовании возможности некапиталистиче-
ского развития страны, возможности ее социалистического развития на основе помощи со стороны передовых гипотетических пролетарских государств Запада [2].
Именно решению этой задачи была посвящена экономическая программа меньшевиков 1919 г. В ее основе лежало несколько принципиальных соображений.
1. По их мнению, в экономической области российское правительство должно было считаться не с социальной или идейной значимостью тех или иных акций, а с уровнем развития производительных сил страны. Они предложили разгосударствить мелкую и среднюю промышленность и строить экономику на рыночных принципах.
2. В то же время предлагалось сохранить в собственности государства основные средства производства как основу движения к социализму [3].
В первую очередь необходимо было отказаться от прежней аграрной политики исходя из уровня развития производительных сил страны и необходимости спасения революции от поднимающейся волны крестьянского и общенародного протеста.
В соответствии с этими принципиальными подходами меньшевики внесли на рассмотрение VIII съезда Советов в декабре 1920 г. ряд конкретных предложений:
«а) Изменение продовольственной политики в направлении, оставляющем крестьянину стимулы для расширения и улучшения своего хозяйства. Использование для свободного товарообмена с заграницей, путем национализации, с одной стороны, сбыта хлеба и сырья за границу, а с другой - получаемых оттуда важнейших предметов крестьянского потребления (тканей, земледельческих орудий);
б) Съезд считает необходимым отказ государства для настоящего и будущего от политики общей национализации промышленности. Съезд полагает, что для успешного восстановления промышленности государство должно ограничиться сосредоточением в своих руках непосредственного ведения хозяйства только в основных и наиболее крупных, концентрированных ее отраслях и только в крупных предприятиях, привлекая в остальных отраслях под регулирующим контролем государства деятельность кооперации и частного капитала» [3].
Предложения меньшевиков мало отличались от экономических мероприятий, осуществленных большевиками после введения нэпа.
Ретроспективно меньшевики оценивали свои предложения следующим образом: «При условии успешного развития революции на Западе, эта платформа требовала сохранения в руках государства основных отраслей промышленности и транспорта, при допущении участия в них частного капитала под контролем государства, денационализации внутренней торговли, средней и мелкой промышленности, закрепления за крестьянами их земельных участков, построение продовольственной системы на началах соглашения между потребителями и производителями, при активном участии кооперации. Сохранение в руках государства монополии внешней
торговли как рычага, регулирующего воздействие мирового рынка на русское хозяйство, но с допущением и частной инициативы под контролем государства» [4, с. 4].
Меньшевики определяли свою социально-экономическую модель как переходную. По их мнению, огосударствленные отрасли хозяйства должны были превалировать над частным сектором [5, 6, с. 5-7]. Они предлагали сохранить в собственности государства самые важные отрасли народного хозяйства, а в остальном исходить из принципа содействия максимальному развитию производительных сил.
Меньшевики сделали вывод, что предложенная ими модель приведет к эволюции страны в направлении социализма и считали важнейшим условием успеха своих экономических предложений политическую свободу и полноценную демократию, равноправный союз всех трудящихся [6, с. 6-7].
«Совершенно очевидно, что указанные элементы могут развиваться, и их наличность сможет ускорить и облегчить общую эволюцию отсталой России в сторону социализма только в одном случае, если, как мы предвидим, европейский Запад в лице его наиболее передовых стран стоит накануне крупных социалистических преобразований, связанных с переходом власти в руки пролетариата. В этом случае содействие социалистического хозяйства передовых стран может обеспечить жизненность тех слабых и по необходимости скромных зачатков социалистической организации крупного производства, которые русский пролетариат в союзе с крестьянством смог бы отстоять в процессе ликвидации большевистской утопии» [7].
Помимо этого в начале 20-х гг. меньшевистские теоретики совершенно не «просчитывали» вопрос о рентабельности государственной промышленности, о проблемах, которые поставит ее содержание и модернизация перед другими секторами экономики и обществом в целом.
Введение большевиками нэпа, сопровождавшееся физическим разгромом меньшевизма в России, привело к новой оценке. «Коммунистическая диктатура при "новой экономической политике", т.е. попросту говоря при укреплении буржуазно-капиталистического уклада - это такая историческая нелепость, такая воплощенная бессмыслица, которая одинаково, хотя и с разных сторон, непереносима и для новой буржуазии всех калибров, и для пролетариата, и для искренних коммунистов в самой правящей партии, и для многочисленных «поумневших» в ее рядах, которые уразумели, где раки зимуют», - писал Ф.И. Дан в 1922 г. [8].
Помимо новой оценки большевистской модели развития России, меньшевики предложили свой гипотетический вариант ее постбольшевистского социально-экономического развития. В отличие от 1919-1922 гг. они пришли к выводу, что надежды на успех европейской пролетарской революции оказались несостоятельными. Меньшевики, будучи ортодоксальными марксистами, сделали в 1922 г. в подготовительных материалах к партийной программе совершенно правильный с точки зрения формальной логики вывод о том, что уровень развития производительных сил, степень социально-экономи-
ческого развития страны неизбежно диктовали ее возврат к нормальному капиталистическому строю.
«...Поэтому экономическая Программа нашей партии должна быть совершенно пересмотрена. Партия должна отправляться от того положения, что восстановление разрушенного народного хозяйства России будет совершаться на капиталистических началах, и что при данных исторических условиях это наиболее рациональный путь. Она должна поэтому занять определенно отрицательное отношение ко всем попыткам большевиков затормозить этот процесс во имя отрыжки старокоммунистической утопии или во имя чисто политической заботы о сохранении в руках государства источников экономического могущества, целях держать в зависимости от себя те или иные группы населения [4, с. 5].
Меньшевистская модель в то время состояла из принципов нэпа и предложений, дополнявших нэп политической демократией.
«..."Экономику" надо дополнить "политикой", т.е. системой мер, направленных к созданию в России более совершенного политического порядка, - вот основная мысль, к которой Ленин с неумолимой логикой приводится всем ходом своих рассуждений», - писал Р. Абрамович в 1923 г. [9].
Ф.И. Дан выявил только одно принципиальное расхождение между теоретическими подходами социал-демократов и коммунистов. «В главном экономическая и политическая теория коммунизма капитулировала перед социал-демократией и вернулась принципиально на ту же почву, с которой социал-демократия во всех своих течениях никогда не сходила. Принципиальное отличие коммунизма от социал-демократии сводится уже не к особому коммунистическому представлению о путях экономического и политического преобразования общества в социалистическое, сколько исключительно к якобинскому представлению о способности голого насилия осуществляемого сознательным меньшинством благодетельствовать несознательные массы и в их интересах ускоривать и отливать в определенные формы это преобразование» [10].
В то же время меньшевики обратили внимание на противоречивые моменты большевистской социально-экономической политики. По их мнению, существование экономической основы большевистского режима госсектора напрямую зависело от степени развития частнокапиталистического сектора. Россия столкнулась с проблемой накоплений капиталов для реконструкции изрядно обветшавшей за годы войн и изоляции, морально и физически устаревшей национальной индустрии.
А. Югов, анализируя причины и последствия кризиса 1923 г., писал: «Государственная монополия всей промышленности совершенно не по силам стране. При ничтожных оборотных средствах государство оказывается не в состоянии поставить рационально ни одно из громадного количества находящихся в его ведении предприятий. Нагруженные лишь частично, без запасов сырья и денежных средств, они либо паразитически живут за счет субсидий и кредита, либо высокой расценкой монопольно производимых товаров сами интенсивно берут необходимые им денежные средства» [11].
Российская и иностранная буржуазия боялась делать долгосрочные инвестиции в экономику страны, так как революционно-экстремистское прошлое правящей партии, ее декларации о временности рыночных отношений препятствовали формированию обстановки доверия режиму. В середине 20-х гг. меньшевики ясно осознали этот факт. «Социалистический вестник» так писал по этому поводу в 1927 г.: «... Но путь такого органического буржуазного перерождения закрыт для большевистской диктатуры всем ее прошлым и современным характером» [12].
По мнению меньшевиков, важнейшим условием получения западных инвестиций могло явиться предоставление политических гарантий неприкосновенности накоплений и собственности российской и иностранной буржуазии, т.е. введение той или иной формы контроля над всевластием большевистской бюрократии, или, иначе говоря, смягчение политического режима.
Другим источником существования русской государственной промышленности являлась система перекачки капиталов из деревни в город. Однако, по мнению меньшевистских теоретиков, отсталость национальной промышленности, неумение большевистской власти грамотно наладить производство приводили к чрезвычайно высоким ценам на промышленную продукцию, «товарному голоду» и т.д. Меньшевики пришли к выводу, что такая экономическая система таила в себе угрозу социального взрыва. Население (прежде всего крестьянство) не могло долго терпеть «некомпетентное» правительство и не имело стимулов для товарного роста своего хозяйства. Крестьянство начинало переходить к самодостаточному хозяйству. Все это приводило к известным фактам: ухудшению снабжения городского населения продуктами, а промышленности - сырьем, падению производства, сокращению экспортных возможностей страны и усилению политического недовольства существующими порядками в городе и в деревни, что в перспективе было чревато утратой власти большевиками [13]. А. Югов по-своему проанализировал описанную ситуацию: «Взять у крестьянина его сбережения следует только в обмен на необходимые ему промышленные изделия, повышающие производительность его хозяйства. Но этого в советских условиях и не удалось добиться» [13].
В действительности же внутреннее производство оказалось не в состоянии дать деревне в нужном количестве и по нужным ценам промышленные изделия. В то же время советская власть закрыла для крестьянина и внешний рынок. Губительная политика советской власти создала в деревне такое положение, при котором крестьянские сбережения не могут быть целесообразно использованы займами по одним причинам, товарообменом - по другим. Крестьянский хлеб лежит втуне, вызывая раздражение крестьянина.
В целом меньшевики достаточно глубоко проанализировали большевистский рыночный вариант российской модернизации и пришли к выводу, что именно политические амбиции большевиков, их стремление к сохранению власти любой ценой привели к смене социально-экономического курса в конце 20-х гг. Меньшевики отказались от примитивной идеи, что главным мотивом
действий большевиков в конце 20-х гг. были чисто субъективные факторы, в частности, борьба И.В. Сталина за личную власть. По их мнению, И.В. Сталин в определенной степени был вынужден свернуть нэп, так как противоречия этой политики взрывали сложившуюся систему.
В то же время меньшевики в середине 20-х гг. предложили свою гипотетическую модель постбольшевистского социально-экономического развития страны. Они выступали за расширение и продолжение пределов нэпа, предлагали отказаться от принципа всеобъемлющей национализации и от вмешательства государства в экономические процессы. В основание политики денационализации государство, по их мнению, должно было положить принцип содействия развитию производительных сил.
Меньшевистская модель середины 20-х гг. была во многом декларативна и схематична. Очевидно, что социал-демократы видели модель постбольшевистского развития России как возвращение к дореволюционным временам и надеялись, что рынок сумеет решить проблемы экономической трансформации постсоветской России автоматически.
В литературе утвердилась точка зрения, что самой левой фракцией российской диаспоры являлись меньшевики, входившие в РСДРП, что они оставались на почве марксистской ортодоксии и не внесли серьезного вклада в решение теоретических вопросов. Этот вывод базируется на анализе меньшевистского теоретического наследия 20-х гг. и требует дальнейшего изучения про-
блемы причин эволюции теоретических моделей различных фракций российской социал-демократии в 30-е гг.
Литература
1. Ленин В.И. К четырехлетней годовщине Октябрьской революции // Полн. собр. соч. Т. 44. С. 151.
2. Пути революции // Социалистический вестн. Берлин, 1921. № 2. С. 2.
3. VII съезд Советов. Резолюция об основных задачах восстановления народного хозяйства (внесенная РСДРП) // Там же. С. 9.
4. Наша платформа // Там же. 1922. № 19.
5. Соглашения с крестьянством // Там же. 1921. № 16. С. 1-3.
6. Социализм и классы в России // Там же.
7. Мартов О. На пути к ликвидации // Там же. № 19. С. 10.
8. Дан Ф. Болезнь режима // Там же. 1922. № 13/14.
9. Абрамович Р. Новая утопия // Там же. 1923. № 7. С. 2.
10. Дан Ф. «Мертвая» социал-демократия и «живой» коммунизм // Там же. 1922. № 21-22. С. 14.
11. Югов А. Кризис НЭПа // Там же. С. 7.
12. Троекратное ура // Там же. 1927. № 1. С. 3.
13. Югов А. Еще одна вредная иллюзия // Там же. № 13. С. 6-9.
Поступила в редакцию 18 марта 2008 г.
