CC BY
125
Е.Б. Никифорова
СМЫСЛОВАЯ ЭВОЛЮЦИЯ КОНЦЕПТА «МЕЧТА»
И ЕГО ВЕРБАЛИЗАЦИЯ В РУССКОМ ЯЗЫКЕ (XIX - XXI ВВ.)
В статье выявляется специфика и динамические сдвиги в семантической структуре лексем, составляющих синонимический ряд с доминантой «мечта» в русском языке (XIX - XXI вв).
Цель данной статьи - выявление специфики и динамических сдвигов в семантической структуре лексем, составляющих синонимический ряд с доминантой мечта в русском языке ^1X^X1 вв.). Под синонимами мы понимаем разнооформленные лексемы с единой семной доминантой (классемой и/или архисемой), обладающие некоторым числом интегральных сем и хотя бы одной парой дифференциальных сем денотативного или коннотативного характера. Рассматриваются особенности значений и употреблений лексем мечта (мечтания), фантазии, грезы.
В современном языке в семантической структуре многозначной лексемы мечта представлен смысловой компонент ‘желанное, приятное, притягательное для человека’. Если говорят, что человек мечтает о чем-либо, видит что-либо в мечтах, то это означает, что он, по крайней мере, не возражает, чтобы мечты осуществились, а возможно, и предпринимает определенные шаги для их реализации. Мечтать можно о чем-то хорошем, воображая и желая, чтобы мечты стали явью. В современном языке мечта может обозначать какое-то конкретное желание, которое человек способен четко сформулировать. В форме множественного числа лексема мечты приобретает некоторую смысловую диффузность и отвлеченность. При этом лексемы мечты и мечтания нередко употребляются как синонимы. Ср.: Римма привыкла и почти не слушала, думая о своем, предаваясь своим неторопливым мечтаниям... Вдруг наваливалась мечтательная дремота, дивные сновидения наяву, виделись розовые и голубые туманы, белые паруса, слышался гул океана, далекий и манящий, как тот ровный гул, что исходил из огромной раковины, украшавшей сервант. Римма открывала глаза и смотрела, улыбаясь, сквозь табачный дым и мечты
*
© Никифорова Е.Б., 2006 Никифорова Елена Борисовна - кафедра общего и славяно-русского языкознания Волгоградского государственного педагогического университета.
на гостей (Толстая. Огонь и пыль). Анализ лексической валентности лексемы мечта показывает, что в современном языке она сочетается с лексемами, содержащими положительные коннотации (в нашей картотеке отсутствуют примеры с иного рода сочетаниями лексемы мечта). Это свидетельствует о том, что в современном русском языке дифференциальный семантический признак ‘позитивное’ имеет статус ядерного в смысловой структуре данной лексемы. Два века назад эта оценочная сема не являлась актуальной и находилась на периферии семантической структуры слова, в связи с чем сочетаемость лексемы мечта была более широкой. В произведениях XIX в., например, встречаются как словосочетания прекрасная (светлая) мечта, так и печальная (страшная, ужасная) мечта. Ср: Быть может // (Какая страшная мечта!) //Моим отцом я проклята, // А за кого? (Пушкин. Полтава); Я видел страшные мечты (Пушкин. Цыганы), ср.: Как скоро светлые рассеялись мечты! (Плещеев. Раздумье). Использование лексемы мечта в архаичном смысловом ореоле, непривычном для нашего современника, обнаруживается и в следующих строках: Брожу ли я вдоль улиц шумных, // Вхожу ли в многолюдный храм, // Сижу ль меж юношей безумных, // Я предаюсь моим мечтам (Пушкин. Брожу ли я вдоль улиц шумных...). Дальнейшее повествование проясняет, что лирический герой предается размышлениям о тщете мирского и неизбежной гибели всего сущего: Гляжу ль на дуб уединенный, // Я мыслю: патриарх лесов // Переживет мой прах забвенный, // Как пережил он прах отцов. //Младенца ль милого ласкаю, // Уже я думаю: прости! // Тебе я место уступаю: // Мне время тлеть, тебе цвести. // День каждый, каждую годину // Привык я думой провожать, // Грядущей смерти годовщину //Меж них стараясь угадать (Пушкин. Брожу ли я вдоль улиц шумных.). Разумеется, в соответствии с современной дифференциацией смыслов в концептосфере русского языка конца ХХ - начала ХХ1 веков подобные размышления не могут быть названы мечтами. Современное языковое сознание заданные смыслы «предложило бы» вербализовать лексемами размышления, рассуждения, философствования, мысли, но не мечты. Как показывают наши наблюдения, можно говорить об изменении рангового статуса сем: первоначально потенциальная сема ‘позитивное’ перешла в ядро (интенсионал) семантической структуры лексемы мечта, что существенно ограничило ее сочетаемость. Именно благодаря утверждению позитивной оценочной семы в ядре семантической структуры лексемы мечта стало возможным развитие переносного значения, выражающего высшую степень позитивной оценки. Ср: Очень часто из старого перекрашенного платья... выходили просто чудеса, нечто обворожительное, не платье, а мечта (Чехов. Попрыгунья). В данном ЛСВ можно говорить о редукции денотативного макрокомпонента в семантической структуре слова при акцентировании прагматического макрокомпонента коннотативного характера. Лексема мечта в этом ЛСВ используется для выражения говорящим позитив-
ной оценки практически любого объекта, более того, референт как конкретный предмет номинации в таком случае представляется идеальным, образцовым для целого денотативного класса. Например: не машина, а мечта; не работа, а мечта и т.п.
В состав рассматриваемого синонимического ряда входит заимствованная лексема фантазия. Фантазии предполагают более свободный полет мысли, большую независимость от реальности, они могут быть более дерзки и масштабны и в то же время менее реалистичны или даже совершенно недостижимы и невозможны, что обычно прекрасно осознается «фантазирующим». Фантазии могут быть как приятные (позитивные), так и мрачные, страшные (негативные). Фантазирующий субъект очень часто не стремится к реализации своих фантазий, а в ряде случаев никак не согласился бы на то, чтобы воображаемое осуществились в реальности. Фантазии, как правило, бывают связаны с образами вымышленного, несуществующего мира. Как считает Е.В. Урысон, «образы, которые создает фантазия, обычно легкие - они могут очень увлекать субъекта, но не затрагивают его так глубоко, как образы, создаваемые воображением (мечтами. - Е.Н.), - субъект понимает, что это всего лишь мысленные образы, которые вряд ли станут реальностью» [1. С. 44].
В XIX в. эта лексема уже активно использовалась в русском языке, что отражено во многих художественных произведениях того времени. Например: Я гулял - то в саду нашей дачи, то по Нескучному, то за заставой;... я все ждал, робел чего-то и всему дивился и весь был наготове; фантазия играла и носилась вокруг одних и тех же представлений, как на заре стрижи вокруг колокольни; я задумывался, грустил и даже плакал; но и сквозь слезы и сквозь грусть, навеянную то певучим стихом, то красотою вечера, проступало, как весенняя травка, радостное чувство молодой, закипающей жизни (Тургенев. Первая любовь). Кроме ЛСВ «воображенье, изобретательная сила ума» лексема могла реализовать и ЛСВ «пустая мечта, причуда, несбыточный бред, разгул необузданной думки» [2. Т. 4. С. 532]. Вероятно, последний вариант формируется в результате перераспределения сем, когда актуализируемая негативно оценочная сема перемещается с периферии в ядро, получая статус ядерной. Ср: «Боюсь, не заболею ли я?» - «Это что за фантазия! Дайте-ка Вам пульс пощупать» (Тургенев. Отцы и дети). В XIX в. существовал также ЛСВ лексемы фантазия - ‘музыкальное произведение в свободной форме’, возникший при актуализации потенциальной семы ‘музыкальное’ и переходе ее в ранг ядерных.
В XIX в. в анализируемый синонимический ряд входила лексема греза. Как отмечал В.И. Даль, греза - «мечта, блажь, мнимое видение, бред, игра воображения во сне, в горячке или наяву, при одностороннем направлении ума; речи во сне, в бреду, в горячке; пустые, ложныя речи, сказки и росказни, болтовня, пустословие» [2. Т. 1. С. 392]. Таким образом, лексемой грезы обозначались не только приятные, желанные, притягательные мечты, но и любые фантазии, ви-
дения, как приятные, так и тягостные, мучительные, а также сновидения или видения в бреду. Например: Детскою веселостию наполнилось его сердце при мысли, что вот сбылись же, сбылись те грезы, которым он недавно предавался (Тургенев. Вешние воды); Я никогда, даже в самых дерзновенных грезах, не смел воображать себе такого упоительного счастья (Куприн. Прапорщик армейский). Ср.: В дремоту тяжко погружен, // Он льет мучительные слезы, // В волненьи мыслит: это сон! // Томится, но зловещей грезы, // Увы, прервать не может он (Пушкин. Руслан и Людмила). В современный период развития языка сочетаемость лексемы грезы с определением зловещие выглядит необычно, равно как и замечание о желании героя их «прервать». Это связано с процессом изменения структурного статуса сем, с актуализацией прежде периферийной семы позитивной оценки, закреплением ее в ядре семемы. В результате таких преобразований в наше время «слово греза употребляется по отношению к особенно поэтической, прекрасной, возвышенной мечте» [3. Т. 1. С. 542], то есть лексемы мечта и греза в современный период развития языка - синонимы, различающиеся лишь степенью «возвышенности». В XIX в. лексемы грезы и мечты также могли выступать как синонимы, однако в ряде контекстов использовались для обозначения денотативной ситуации, отнюдь не являющейся «поэтической, прекрасной и возвышенной». Например: Отец.. Мазепа... казнь - с мольбою //Здесь, в этом замке, мать моя - //Нет, иль ума лишилась я, иль это грезы. - Бог с тобою, // Нет, нет, не грезы, не мечты. // Ужель еще не знаешь ты, // Что твой отец ожесточенный //Бесчестья дочери не снес // И, жаждой мести увлеченный, // Царю на гетмана донес; // Что в истязаниях кровавых // Сознался в умыслах лукавых... // Он должен быть казнен сегодня (Пушкин. Полтава). В современном языке лексема греза употребительна чаще в грамматической форме множественного числа. Ее значение - ‘мечты, создание воображения’, а ЛСВ ‘сновидение, видение в состоянии бреда, полусна’ считается устаревшим [4. Т. 1. С. 345]. Толковый словарь С.И. Ожегова, Н.Ю. Шведовой 2003 г. вообще не фиксирует данную лексему, считая ее, очевидно, уходящей из активного запаса.
В XIX в. в данный синонимический ряд входила и лексема бредни. Вероятно, в то время бредни и мечтания не дифференцировались стилистически, о чем свидетельствуют, в частности, художественные тексты того времени. Ср.: Я рассказал, что в молодости я, много мечтая о счастии (обыкновенное занятие людей, которым в жизни не повезло или не везет), между прочим, мечтал о том, какое было бы блаженство провести вместе с любимой женщиной несколько недель в Венеции. Я так часто думал об этом, особенно по ночам, что у меня понемногу сложилась в голове целая картина <... > на острове, у самого берега, небольшой мраморный дом, с раскрытыми окнами; слышится музыка, Бог знает откуда; в доме деревья с темными листьями,
и свет полузавешенной лампы, из одного окна перекинулась тяжелая бархатная мантия с золотой бахромой и лежит одним концом на воде; а обло-котясь на мантию, рядом сидят он и она и глядят вдаль туда, где виднеется Венеция <... > Она выслушала мои бредни и сказала, что и она тоже часто мечтает, но что ее мечтания другого рода: она либо воображает себя в степях Африки, с каким-нибудь путешественником, либо отыскивает следы Франклина на Ледовитом океане; живо представляет себе все лишения, которым должна подвергаться... (Тургенев. Фауст). В данном случае лексемы бредни и мечтания используются как полные синонимы, о чем свидетельствует макроконтекст и на что указывает, в частности, конкретизатор тоже (мечтает), подчеркивающий равнозначность (равноценность) семантики лексем бредни и мечтания. Как видно из контекста, лексема бредни не рассматривается как стилистически сниженная. На современном этапе развития русского языка мечты о прекрасном вряд ли можно назвать бреднями. Скорее наш современник назвал бы это грезами. Сейчас под лексемой бредни понимают нелепые фантазии, рассуждения или планы, кажущиеся нелогичными, нездоровыми, не находящие понимания или интереса собеседника, вызывающие неприятие сказанного. Например: «Мама, а та девочка давно утонула?» «Какая девочка?» - встрепенулась мама. «Ну, ты знаешь. Дочка той старушки, которая все спрашивает: который час?» «Да у нее не было никакой дочки. Глупости какие. У нее два взрослых сына. Кто тебе сказал?» Петя промолчал. Мама посмотрела на дядю Борю, тот захохотал: «Пьяные бредни нашей лохматой приятельницы! А?!» (Толстая. Свидание с птицей). Отметим, что бредни в данном контексте используются с эпитетом пьяные и оцениваются как глупость, что достаточно красноречиво раскрывает современную семантику лексемы бредни, предполагающую обычно негативную оценку вербализованного (а не мысленного) содержания.
В XIX веке в рассматриваемый синонимический ряд не входила лексема бред, семантически связанная с однокорневой лексемой бредни. Однако позже на базе прямого значения данной лексемы - ‘видения, бессвязная речь больного, находящегося в беспамятном состоянии’ - развивается переносное значение ‘нечто бессмысленное, вздорное, несвязное’, которое возникает в результате перегруппировки сем в семантической структуре слова. Ядерные семы ‘больной’, ‘бессознательное состояние’ подвергаются нейтрализации при сохранении сем ‘лишенный очевидного смысла, логики’. В ряде случаев в семантической структуре лексемы бред может нейтрализоваться и сема ‘речь’. Ср: Именно эти люди, втиснутые теперь в трухлявые коммуналки, указывали на огромное, выше всех здешних церквей вознесшееся здание, архитектурный бред не без игривости, со шпилем, арками, колоннадами над разновысотными ярусами, и говорили: «Нехорошее место». Многие жильцы дома умирали насильственной смертью, а тесные окна и куцые балкончики притягивали самоубийц (Улицкая. Медея и ее дети). В данном случае словосочетание архитек-
турный бред реализует значение ‘нелепое, странное архитектурное сооружение’, что поддерживается в контексте определениями тесные окна, куцые балкончики, перечислением архитектурных излишеств «огромного» и несуразного здания: шпили, арки, колоннады. Отметим, что именно при использовании лексемы в переносном значении в семантической структуре актуализуется негативная оценочная сема. Более того, она получает статус ядерного смыслового элемента.
При всем этом следует отметить определенный субъективизм в восприятия явлений действительности разными людьми. Так, одно и то же описание «мечтаний» кто-то может назвать мечтами или грезами, кто-то - фантазиями (большая степень несбыточности), а кто-то - бреднями, определив свое отношение и оценку услышанного (прочитанного). Выбор лексемы из имеющегося синонимического ряда определяется коммуникативно-прагматической установкой говорящего.
Итак, с XIX по XXI век в значениях лексем, принадлежащих к рассматриваемому синонимическому ряду, наблюдаются следующие изменения.
1. Произошла четкая дифференциация семантики лексем по признаку ‘в сознательном - в бессознательном состоянии’. При этом лексемы грезы и мечты в современном русском языке «лишились» ЛСВ ‘сновидения’. Лексема бред утратила ЛСВ ‘сновидение’, но развила переносное значение ‘сумасбродные идеи, выдумки’, так что ее основной ЛСВ содержит сему ‘в бессознательном состоянии’, а новый ЛСВ утратил эту сему.
2. В семантической структуре лексем изменился ранг оценочных сем. В лексемах мечты, грезы, бредни, бред (в соответствующем ЛСВ) оценочные семы приобрели статус ядерных, в связи с чем оценочное значение лексем мечты, грезы эволюционировало от нейтрального до позитивного, а лексем бредни и бред (в новом ЛСВ) - от нейтрального до негативного.
3. Видоизменяется и стилистическое использование лексем. Лексемы бредни, бред (в ЛСВ ‘пустые выдумки’) становятся принадлежностью разговорного стиля, грезы - поэтического художественного.
4. Некоторые лексемы начинают осознаваться как устаревшие. «Удаляются» от лексем «активного запаса», по данным словарей, лексемы грезы, мечтания. Как представляется, лексема бредни используется реже, чем бред (в соответствующем значении).
5. Лексемы рассматриваемого синонимического ряда имеют некоторые морфологические предпочтения: бред используется только в форме единственного числа, а бредни - только во множественном числе; грезы и мечтания также тяготеют к форме множественного числа.
Библиографический список
1. Урысон, Е.В. Проблемы исследования языковой картины мира. Аналогия в семантике / Е.В. Урысон. - М.: Языки славянской культуры, 2003. - 223 с.
2. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. / В.И. Даль. -М.: ГИИНС, 1955.
3. Словарь синонимов русского языка: в 2 т. / под ред. А.П. Евгеньевой. - М.: ООО «Издательство Астрель»; ООО «Издательство АСТ», 2003.
4. Словарь русского языка: в 4 т. / под ред. А.П. Евгеньевой. - М.: Русский язык, 1981-1984.
E.B. Nikiforova
SEMANTIC EVOLUTION OF CONCEPT «МЕЧТА»
AND ITS VERBALISATION IN RUSSIAN LANGUAGE (XIX-XXI ВВ.)
The paper deals with specificity and dynamic displacements in semantic structure of words composing synonymical line with «мечта» dominant in Russian language of XIX-XXI centuries.
