CC BY
85
«СМЕРТЬ» СУБЪЕКТА В СЕТЕВЫХ КОММУНИКАЦИЯХ
Е.В. Уханов, асп. каф. Теоретической и практической философии Тел.: +3-8-(050)-2758275. E-mail: j21@ukr.net Харьковский национальный университет им. В.Н. Каразина http://www-ukr.univer.kharkov.ua
This article is devoted to the topical problems of the information-oriented society. In the present article the reflection of post-individual is applied to the investigation of the processes taking place to the subject in the network communications, the virtual reality and modern post-industrial societies. Particular attention is given to "the destiny" of the subject in the network communications especially virtual reality explicitly positioning from Internet and institutionalization with the aid of the subject.
Интенсивное развитие компьютерных технологий и средств коммуникации приводит к необходимости развития новых программных средств, которые бы максимально соответствовали требованиям как отдельно взятых индивидов и социальных групп, так и государственных структур. Именно программное обеспечение позволяет функционировать сетевым структурам, являясь «мышцами» организма под названием «виртуальное пространство», без которых немыслима работа столь сложного организма и без которых все технические средства обращаются в груду металлолома. Именно программы направлены на разрыв означающего и означаемого, порождая виртуальные объекты в «виртуальном пространстве», наполняя виртуальный мир симулякрами и приводя к «утрате реальности в результате скольжения по знаковой поверхности» [1]. Ведущей особенностью современных информационных технологий является их интерактивный характер. Именно с этим связывается становление информационного общества [2]. Значимое влияние информационной компоненты на социум и на личность стало возможным лишь с момента их качественного изменения, а именно появления для пользователей возможности активно участвовать в информационных потоках. В силу этого информация как ценность общества нового типа определена не только и не столько своей массовостью или общедоступностью, экономическим или политическим потенциалом, сколько возможностью
персонализации, что очерчивает для ее обладателя новые грани самоидентификации.
Становится актуальным вопрос «судьбы» субъекта в сетевых коммуникациях. Наиболее полно эта возможность представлена в компьютерно-сетевой коммуникации посредством сети Интернет. В силу ряда объективных технологических особенностей (анонимности, дистанционности, отсутствия маркеров телесности) виртуальная коммуникация задает для пользователя максимальные возможности в самоопределении и непосредственном самоконструировании [2]. Сетевые коммуникации можно определить как актуализированную реальность, лишенную прошлого и будущего, существующую для индивида лишь здесь и сейчас, то есть сугубо актуально. Актуализация реальности в сетевых коммуникациях представляет собой виртуальную реальность. Симуляцион-ная модель виртуальной реальности предполагает ее разрыв с означающим и бытием и, как следствие, отнесение данного типа реальности к сфере чистого становления. «По-лифоничная модель предполагает множество реальностей. Наличие виртуальной реальности в такой картине мира вытекает из многоуровневости реальности и способности одного уровня реальности порождать другой и быть рожденным предыдущим» [3, с. 7]. Онтологический статус виртуальной реальности определяется как недород, недо-бытие, недосформировавшаяся реальность, сфера невыявленных событий, которые близки к потенции и «чистой начальности» и обладают дискретной темпоральностью [4, с. 311-350; 5]. Для субъекта вне сети виртуальная реальность перестает быть реальностью в силу того, что уже не «переживается» индивидом, оставаясь миром возможного, виртуального, несуществующего, где виртуальный объект представим, с одной
стороны, как символически «неналичный» объект, с другой - присутствующий лишь в образе, понятии, символе.
Таким образом, виртуальная реальность - это, с одной стороны, техногенное бытие, с другой, - неизбывная креативность человека и мира, неисчерпаемость действительности [3]. Именно «переживание» самой реальности, восприятие ее, идентификация себя в ней делает сетевые коммуникации для субъекта средой актуализированной реальности [6]. В соответствии со сказанным, целями данной статьи являются выявление статуса субъекта в сетевых коммуникациях, рефлексия над «судьбой» субъекта в процессе его репрезентации в них, исследование исторических вех становления субъекта.
Начнем с исторического становления субъекта. Прежде всего, под индивидом мы будем понимать просто человека как члена общества. Понятие индивидуальности, как правило, характеризует индивида как своеобразного и неповторимого, выделяет совокупность тех качеств, которые и составляют это своеобразие, подобно колориту того или иного художника [7]. «Индивидуальность трансцендентна в том смысле, что внутренне устремлена к другой индивидуальности, правда, если та достаточно близка (подобна) ей» [7, с. 6]. Индивидуальное по своей природе, неопределенно, изменчиво, неоформленно. То, что придает ему ту или иную культурную форму (ведь нет совершенно бесформенной индивидуальности), мы называем личностью. Личность выражает начало определенности, она устремлена, прежде всего, на саму себя, на свое Я и, как таковая, сопряжена с волей [7].
Что касается субъекта, первоначально мы определим его, согласно первоисточнику (др. греч. Qlжoк£l^£vov, лат. subjectus - лежащий внизу, находящийся в основе) как фундаментальную категорию философии, где субъект - носитель субстанциальных свойств и характеристик, определяющих качественные особенности объекта. Соответственно объект - то, что находится в зависимости от субъекта и лишено самостоятельной сущности. Понятия субъект имело различную интерпретацию в историко-философской традиции. В античной философии это понятие преимущественно использовалось как одно из обозначений материальной субстанции, субстрата [8]. В древнем своем значении это слово однозначно не связано ни с человеком, ни тем более с «Я». В человеческом же плане, «субъект есть, по
сути, продолжение личностной интенции, когда личность, помимо того, чтобы соответствовать себе (быть собой), начинает определять, какими она и другие должны быть, подступается к себе и другим со своей меркой» [7, с. 7].
Архаические типы обществ не знают субъектов, точнее, они знают лишь одного, абсолютного субъекта, которым является род или племя или, выражаясь определеннее, именной код. В охотничьем, «первобытном», обществе деятельность каждого члена племени закреплена, закодирована в его имени. Причем имя, а, значит, и закодированная в нем деятельность, принадлежит не только конкретному, единичному индивиду, а всем индивидам, которые данный вид деятельности выполняли до него либо от него унаследовали. Имя вечно - человек преходящ. Имя (и соответствующую программу деятельности) индивид получал от старейшин. Новшества в саму деятельность могли стихийно вноситься индивидуальностью, однако в программе они закреплялись (или не закреплялись) только старейшинами. В таком закрытом обществе отсутствовали не новшества (они есть везде), а личные решения. Поскольку индивид не выбирает и не видоизменяет свою деятельность, имя кажется принадлежащим ему «по природе», -как физические данные или черты характера, - а не «по установлению». В данном типе общества имя обозначает индивида и уже тем самым его навыки [7, с. 8].
Более развитым является общество с профессионально-именным типом кодирования (земледельческие общества). Здесь существуют две группы имен: личные и имена богов, с каждым из которых связаны определенные виды деятельности.
Поскольку бог и человек здесь четко разделены, такой, «олимпийский», тип культуры уже обладает общественным самосознанием. «Доолимпийские» общества сформировали идею и традицию стабильности, порядка, вошедшую в последующие культуры; олимпийские - идею и традицию изменения, точнее, порождения, то есть изменения онтогенетического типа, где есть начало, середина и конец (рождение, развитие, смерть) и по первому можно судить о последующих.
Поскольку в обществах архаического типа возникают новшества, есть оригинальность в поведении индивидов и последние также проявляют в какой-то степени свою волю (в основном герои и ослушники). Они
являются, безусловно, индивидуальностями и личностями, хотя личностные качества не акцентируются. «О человеке вообще, гражданине здесь говорить нельзя, - это общество пахарей, кузнецов, писарей, воинов, императоров и т.д. Такой человек появляется в эпоху классики, точнее, даже намного раньше, в гомеровские времена. Им, согласно оригинальной гипотезе М.К.Петрова, выступает эгейский пират» [7, с. 9]. Дело в специфике пиратского ремесла: в отличие от других, оно обладало высшей степенью неопределенности и поэтому менее всего поддавалось ритуализации, требовало нетривиальных решений и постоянного обновления программ деятельности. Последняя опред-мечена в слове (командах), которым беспрекословно подчиняется дело (выполнение).
Так рождается новый (античный и, далее, европейский) тип культуры, основанный не на имени, а на понятии, даже на философской категории - то есть понятии регулятивном, не содержательном, - с незавершенным формализмом и личной творческой вставкой. Имя содержало точный код деятельности, и обучение носило личностный, рецептурный характер. Восточный профессионализм превышает западный по совершенству и тонкости отделки, однако, в отношении творчества сдержан и консервативен. Такие же профессиональные понятия, как «набег» и «грабеж», весьма благосклонны к творчеству, ибо никогда не способны детально предвидеть обстановку или требовать от нее постоянства [7, с. 9]. Школу пиратства в Эгейском бассейне в то время проходили все настоящие мужчины. Это и было возникновением субъекта и субъективности. Не каждый был командиром на корабле, но каждый - командиром в собственном доме, порядки в котором теперь копируют палубу судна. Наконец, разделение слова и дела послужило матрицей возникновения античного рабства вообще. В той мере, в какой хозяин был творцом (субъектом) в слове, раб, наряду с другими орудиями и предметом деятельности, был объектом.
Еще большее значение в последующей европейской культурной традиции имело возникновение законодательства. Поскольку оно, по сути, юридическое отчуждение, то в нем общество становится объектом управления. С субъектами управления дело обстояло по-разному. Наиболее последовательными демократами были афиняне, у которых все взрослое мужское население обладало законодательной инициативой, то
есть субъектом выступал каждый. Это уже почти модель Нового времени. Закон в Афинах, опять-таки, подобно философским категориям, носил регулятивный характер, то есть мог меняться с изменением соотношения сил и интересов граждан, в каждом отдельном случае требовал дополняющую творческую вставку (поправку). Таким образом (в отличие, например, от Спарты), в Афинах закон приспосабливался к гражданам, а не граждане к закону. В Афинах этого времени не только первостепенную роль играют деньги, появляется также абстрактный труд. И то и другое расширяет сферу субъ-ектности отношений. Деньги воплощают абстрактный труд, любую деятельность, а абстрактный труд имеет дело с объектом, а не (конкретной) вещью, есть просто некое количество времени или энергии, готовой быть затраченной неважно на что. Появляется и субъект-гражданин, то есть не только кузнец, плотник и тому подобное, но также воин и политик в одном лице [7, с. 10]. Грек, конечно, изменял мир (его изменяет, -и весьма существенно, - даже животное), но изменение это сводилось, скорее, к наведению в нем порядка (хаос превратить в космос), да и то, главным образом, с помощью воображения. Но, в общем, грек принимал сущее таким, как оно есть, как судьбу (но без нездорового трагизма). Принимало его и средневековье, ища для всего лишь ступеньку в иерархической лестнице бытия [7, с. 11]. Средневековая схоластика во многом воспроизвела античную трактовку субъекта, признав за субъектом онтологические параметры материальных вещей, и соответственно за объектом - производные человеческие образы субъекта.
Время субъекта наступает в эпоху Модерна (Новое время). Античность всегда служила точкой отсчета для последующих «новых» европейских времен, - то ли в качестве идеала (эпоха Карла Великого; XII век; эпоха Возрождения), то ли в качестве точки отсчета (в эпоху Просвещения) и прогресса, когда от античности уходили к «лучшему будущему», - и чем дальше, тем лучше, - но все-таки сверялись с ней. Однако, законодательство, гражданское общество, деньги, абстрактный труд в античном мире все-таки существуют как зачатки, еще уживаясь с живыми феноменами родового общества. Именно это сочетание и создает неповторимую прелесть античности, ушедшей все-таки от природы, но не пришедшей к машине (в том числе социальной). «Да,
Одиссей был субъектом, а его маленький народец объектом, но что мог со(на)творить сей субъект? Выбить глаз циклопу, расстрелять женихов и, конечно же, охранять своими хитростями свой народ? Природа, во всяком случае, мало от этого изменялась и страдала» [7, с. 11]. Иное дело в Новое время. «Бог умер», - констатировал Ницше в XIX веке. Но умирал он давно. Этот бог -целостность мироощущения и нетяготящий авторитет. В Новое время от религии окончательно отделяются философия, искусство, мораль, вследствие чего она сама становится «сферой». Философия, в лице Томаса Гоб-бса, отбрасывает в четырехпричинной сущности Аристотеля формальную и целевую причины (то есть, прежде всего, бога, как форму «форм» и конечную цель). Это снимает с истин системные связи социального ритуала, делает их свободными элементами знания, способными к миграции. Оставшиеся материальная и движущая причины составляют науку. Она-то и позволяет человеку стать субъектом в полной мере. Наука порождает фактор нестабильности. Новшества возникают постоянно и повсеместно. Отныне мир - это то, что человек в полной мере может и хочет из него сделать. Так же и человек теперь представляет собой то, что из себя делает и как себя представляет [7, с. 12].
Картезианское «мыслю, следовательно существую» в качестве наиболее безусловного и достоверного начала бытия провозгласило cogito, рациональное мышление. Именно разум выступает здесь в качестве гаранта внешней действительности, ее сущностных характеристик и объективности. При этом объект задан через представление, в контексте которого субъект наделяется безусловными полномочиями «ставить перед собой» те феномены бытия, которые он считает безусловно истинными.
Особый онтологический и гносеологический статус субъекта в новоевропейской философии был сопряжен с рядом парадоксов, обусловленных пониманием субъекта как конкретного эмпирического начала. Если человеческий разум субстанциален по отношению к эмпирической действительности, а человек как носитель разума - всего лишь ее отдельный фрагмент, то где же искать критерии его истинности? Если же разум, как и сам человек, производен от опыта, то каким образом можно объяснить его всеобщий характер и тождество познающей личности (единство субъекта и объекта в
самосознании)? Попытку решения этих вопросов предпринял Кант, введя понятие «трансцендентального субъекта», воплощающего в себе чистые, внеопытные формы познания и обусловливающие содержание знания отдельных эмпирических субъектов. При этом трансцендентальный субъект изначально задан как «единство апперцепции» (самосознание), где тождество субъекта и объекта обусловливает одновременно и его творческие возможности в познании, в общезначимости диктуемых им истин. Гегель проблему субъекта рассматривал иначе, показав его культурно-историческую динамику, его процессуальность и взаимозависимость в познавательной деятельности. Основной же лейтмотив неклассической философии связан с акцентированием творческого статуса субъекта, детерминирующего соответствующие структуры объективной действительности. При этом субъект выступает в качестве носителя сознания, познавательных способностей и творческой деятельности. В марксизме понятие субъект предполагает, прежде всего, социально-исторического субъекта практической деятельности, которая опосредует его отношения с объективной реальностью и в которой воплощается искомое тождество субъекта и объекта. Для феноменологической традиции субъект выступает как «чистое сознание» в единстве его рефлексивных и дорефлексив-ных процессов, интенциональные установки которого вносят индивидуальный смысл в бытие объектов. «Субъекты бывают разными: отдельными людьми, нацией, расой, даже человечеством; всех их объединяет одно: они хотят видеть вещи не такими, как они есть, а такими, какими они хотят их видеть (какими они «должны» (кому?) быть). Субъект не может «вникнуть мыслью в то, что есть» (Хайдеггер), он на все смотрит «с точки зрения того, что человеку нужно» (Ленин)» [7, с. 12]. В эпоху модерна сменяется субъект авторитета, но авторитет остается. Бога нет, его заменяют герои. «В существе новой метафизической позиции человека как субъекта заложена неизбежность того, что осуществление открытия мира и покорения мира и все прорывы к тому должны брать на себя и достигать выдающиеся одиночки. Новоевропейская концепция человека как «гения» имеет своей метафизической предпосылкой отождествление человеческого существа с субъектом» [9]. Гении являются создателями метанарраций, служащих образцами для других. Следовать им обяза-
тельно. Таким образом, все остальное население превращается в объект. «С течением времени образцов становилось все больше. Все они поправляли друг друга и бесконечно приближались к абсолютной (объективной) истине. Авторитетов становилось все больше, авторитета - все меньше. Когда каждый - субъект, субъект умирает. Наступает время интерпретации, (взаимо) понимания» [7, с. 13].
Что же касается индивида, погруженного в виртуальную реальность, то здесь, в первую очередь, следует прояснить трансформации, происходящие с индивидом. Так, «виртуальная реальность как особого рода состояние сознания интерпретируется как результат необычной актуализации образа и характеризуется тем, что у человека изменяется восприятие пространства и времени, а продукт психической деятельности воспринимается как объективная реальность. В таком состоянии стирается грань между внутренним и внешним, субъективным и объективным, внутреннее переходит во внешнее» [3, 78]. Следует отметить, что если образ актуализируется в сетевых коммуникация привычным способом, то процесс актуализации не рефлексируется. Если же образ актуализируется непривычным способом, легче или труднее, чем обычно, то характер актуализации рефлексируется, осознается как особое событие, соответственно легкости и приятности или трудности и неприятности самоощущения [10]. При этом человек может полностью переключиться на свои самоощущения, перейти в виртуал, который бывает двух видов - гратуал при легкой актуализации или ингратуал при трудной актуализации образа. Таким образом, виртуальные объекты существуют только актуально, только «здесь и сейчас», пока в порождающей реальности происходят процессы порождения виртуальных объектов. С окончанием процесса порождения соответствующие виртуальные объекты исчезают [11, 12]. Следовательно, представление о виртуальной реальности формируется на основании признания многоуровневости человеческого сознания, многоуровневости реальности, на основании концепции «конструирования реальности» сознанием человека [6, 13]. Можно отметить, что виртуальная реальность представляет собой восприятие субъективных переживаний в качестве объективной реальности. В результате такого восприятия изменяется статус тела, воли, личности.
Что касается осмысления самого феномена виртуальной реальности, то общей посылкой различных толкований является то, что концепт «виртуальная реальность» в них вводится для обозначения тех слоев человеческого опыта, которые не поддаются выявлению имеющимися на сегодняшний день познавательными средствами, однако функционируют в качестве исходных условий жизнедеятельности человека. Это и виртуальная реальность диалога, а именно - момент понимания собеседника или текста, который не может быть вербализи-рован, представлен (Л.А. Микешина, М.Ю. Опенков), и реальность, возникающая при прочтении книг или созерцании произведения искусства, также не поддающаяся репрезентации, и измененные состояния сознания (Н.А. Носов), и недобы-тийственный горизонт реальности (сфера возможного-энергийного) (С.С. Хоружий). «С помощью понятия «виртуальная реальность» обозначают и те процессы сетевого взаимодействия элементов окружающего мира, которые остаются недоступными нашей познавательной способности, но являются всецело определяющими для структуры тех локальных образований, которые поддаются как когнитивному, так и практическому освоению их человеком» [3]. Представляется, что определенное соответствие базовых особенностей виртуальной реальности этосу разворачивающегося проекта постмодерна может быть раскрыто следующим образом:
1) анонимность коммуникации в виртуальности (Интернет никому не принадлежит и не контролируется, следовательно,
- не управляется; не случайно основа всех социальных конфликтов вокруг Интернета
- неподконтрольность и уход от надзора социальных институтов), что связано с кризисом рационализма и утверждением иррациональности социального бытия, утратой социальной реальностью своей определенности и устойчивости (отсутствие «подлинного имени» многих вещей);
2) построенное по принципу гипертекста виртуальное пространство; возможность «игры» с ролями и построением множественного «Я» в Интернете - реальность постмодерна как принципиально множественная, следовательно, требующая от человека постоянных переключений на различные социальные ситуации (прерывность повседневности);
3) единственная реальность личности в виртуальности суть реальность самопрезентации (создание WEB-страничек как аналог «здесь был Вася»); сегодня «Я» как регулирующая и смыслообразующая структура становится избыточным («неуловимая идентичность» человека эпохи постмодерна как «неуловимый Джо», который никому не нужен); нужна только инсценировка своей индивидуальности, в результате личность проявляет себя лишь через «фасад Я»;
4) характеристики социальных отношений в виртуальных сетях - соответствующие изменения в характере социальных сетей в реальности, задающие особенности современной идентичности;
5) виртуальность предлагает человеку максимум возможностей для любого рода конструирования (как СМИ - в конструировании новостей, как средство коммуникации - в конструировании адресата сообщения, как сообщество - в конструировании норм взаимодействия и пр.); «императив виртуализации» утверждает власть образа: образа товара, имиджа политика, модели дискурса, способа самопрезентации -постмодернистское состояние неопределенности вызывает к жизни креативного субъекта; в силу потери социальных ориентиров возрастает необходимость конструирования социальных отношений» [14].
Таким образом, очевидным становиться, что философское осмысление онтологического статуса виртуальной реальности позволяет интерпретировать ее как некоторую всеобщую характеристику самой реальности и показывает, что для описания виртуальной реальности субъект-объектный схематизм, эссенциальный дискурс, монистический подход к реальности, ее линейное причинно-следственное и пространственно-временное представление недостаточны [3]. Применение концептуального аппарата постнеклассической философии и, прежде всего, философии постмодерна для анализа виртуальной реальности становится оправданным по причине синхронности и культурного параллелизма двух феноменов - виртуальной реальности (в ее техническом воплощении) и философии постмодерна. С одной стороны, содержательное наполнение постмодернистского мышления во многом определено фундаментальной трансформацией отношений человека с миром в результате вторжения символических систем и мозаичной реальности, создавае-
мой масс-медиа (позже интерпретируемой также как виртуальная реальность), с другой - виртуальная реальность, создаваемая информационными технологиями и технологиями мультимедиа, в определенной мере реализует, представляет реальность, описанную постмодерном. К примеру, постмодернизм описывает реальность как многомерную, сценарную, вариативную и фрагментарную. Ведущее место в ней занимают стихии модельного, игрового и пластичного, что вполне соответствует виртуальной реальности, созданной информационными и телекоммуникационными технологиями. Однако «связь феноменов виртуальной реальности и постмодерна нельзя представить как причинную, она скорее акаузальна, то есть вызвана когеренцией культурной среды» [3, с. 83]. Так, «при всей семантической неопределенности и амбивалентности понятий «виртуальный» и «виртуальная реальность» ... виртуальные объекты наделяются сходными свойствами ситуативной актуальностью и ситуативной элиминируемостью» [3, с. 9]. Обращение философской мысли к изучению феноменов с нефикси-руемым статусом позволяет включить виртуальную реальность в горизонт онтологического рассмотрения и определить ее как интерактивную, символическую реальность, альтернативную присутствию и отсутствию, обладающую нон-финальной процессуаль-ностью и высоким креативным потенциалом [3]. Специфика компьютерной виртуальной реальности как динамичной, незавершенной среды, располагающейся в зоне медиации, взаимозависимостей и взаимодействий человека и модели мира, созданной информационными технологиями. Знаки, которые формируют данный тип виртуальной реальности, являются симулякрами, в результате чего в ней сочетаются противоречивые тенденции - высокий уровень креативности и угроза замещения реальности экранным миром [3].
Основными атрибутами виртуальной реальности являются: нелокализуемость, децентрированность, антииерархичность. Время виртуальной реальности дискретно при внешнем рассмотрении со стороны наличного бытия, но обладает своего рода континуальностью при взгляде изнутри. Оно есть сущностно прошлое, но при включении в виртуальной реальности основными характеристиками времени становятся многомерность, относительность (способность проявляться и в виде мига, и в виде вечности), об-
ратимость, детерминируемость человеческой деятельностью и знаковым характером существования. Переживание виртуальной реальности как смыслопорождения и смыс-лотворчества ничем не отличается от временного переживания любого смыслового ряда, поэтому с этой точки зрения время виртуальной реальности необратимо. Причинность виртуальной реальности выражается лишь в параллелизмах, явлениях синхронности. Относительная каузальная свобода виртуальной реальности обусловлена тем, что: 1) в ней происходит взаимопроникновение полей реального, вымышленного, символического; 2)она является становящейся, а следовательно, менее симметричной, более нестабильной. Виртуальная реальность и реальность, которую она представляет или замещает, взаимно детерминируют друг друга [3]. Виртуальные же объекты возможны как ситуативно-актуальные, они элиминируемы, т.е. уничтожаются, исчезают на другом уровне реальности, в другом состоянии сознания, в следующий момент времени, на другом концептуальном уровне [10]. Перейти в виртуал - значит полностью переключиться на свои самоощущения. От других психических производных, подобных воображению, виртуал отличается тем, что человек воспринимает и переживает его не как порождение своего собственного ума, а как объективную реальность. Таким образом, психическую виртуальную реальность можно рассматривать и как следствие «конструирования реальности» сознанием, и как особые состояния сознания [11]. Виртуальные объекты являются по своей природе симулятивными и их можно представить как симулякры. В соответствии с этим следует заключить, что онтологический статус виртуальной реальности есть организованное пространство симу-лякров (особых объектов, «отчужденных знаков», которые в отличие от знаков-копий фиксируют не сходство, а различие с референтной реальностью). В отличие от актуальной действительности, выражающей целостность, стабильность и завершенность, виртуальная реальность является источником различия и многообразия. Таким образом, виртуальность является феноменом, имманентным самой структуре бытия, воплощающим возможность творческой, генерирующей деятельности» [15].
Представление виртуальных объектов как симулякров приводит к необходимости прояснения понятий симулякр и симуляция.
Так, симулякр (фр. simulacres, от simulation -симуляция) - термин философии постмодернизма, в онтологической проекции фиксирующий способ осуществления событийности, который реализуется в акте семиози-са и не имеет иной формы бытия, помимо перцептивно-символической; в гносеологической своей проекции используется для обозначения внепонятийного средства фиксации трансгрессивного опыта [8]. Как отмечает Жан Бодрийяр [16], симулякр первого порядка действует на основе естественного закона ценности, симулякр второго порядка - на основе рыночного закона стоимости, симулякр третьего порядка - на основе структурного закона ценности. Подделка -делает предмет похожим на другой, который обладает ценностью; пример: «подделка картины великого художника или имитация дорогих материалов в дешевой бижутерии» [17, с. 85]. Производство - тиражирует ценные объекты; пример: «серийное репродуцирование картины» [17, с. 86].
Симуляция - заменяет реальные процессы и абстрактные сущности на их знаки, под которыми уже нет исходного значения, то есть на пустые знаки. Например: «симуляция болезни, симуляция действия, симуляция понятия» [17, с. 95]. Если подделанные и даже растиражированные объекты еще содержат в себе свои оригиналы, которые при определенных трудозатратах могут быть реконструированы, то симулякры окончательно теряют свои связи с прообразами и реконструкции не поддаются. У теряющего вещественность симулякра нет не только материального тела, но и явленной идеальной сущности, от которой он оторвался и которую безнадежно стремится догнать.
Симуляция - понятие постмодернистской философии, фиксирующее феномен тотальной семиотизации бытия вплоть до обретения знаковой сферой статуса единственной и самодостаточной реальности [8]. Так, Бодрийяр сосредотачивает свое внимание на социальных сторонах симуляции и выдвигает тезис об «утрате реальности» в постмодернистскую эру, на смену которой приходит «гиперреальность». «Знаки» больше не обмениваются на «означаемое», они замкнуты сами на себя. «Самоподдержание социальной системы продолжается как симуляция, скрывающая отсутствие «глубинной реальности», под которой Бод-рийяр явно подразумевает проблемную картину мира Модерна» [15].
Примечательно, что Бодрийяр предлагает рассматривать симуляции как заключительный этап развития знака, в процессе которого он выделяет четыре стадии развития. Первая - отражение некой глубинной реальности; вторая - маскировка и извращение этой реальности; третья - маскировка отсутствия всякой глубинной реальности; четвертая - утрата всякой связи с реальностью, переход из строя видимости в строй симуляции, т. е. обращение знака в собственный симулякр [15]. «На самом деле, симулякр сам есть тело, но тело виртуальное. То есть он также реален как реально любое тело, являющееся референтом, только реален он виртуально» [15]. Именно поэтому симу-лякр не есть знак, но он сам может быть референтом по отношению к представляющему его знаку-симулякру следующего порядка. Симулякр начинается там, где заканчивается подобие. Там же и начинается виртуальная реальность, которая есть не что иное, как пространство симулякров [15].
Итак, там, где обрывается цепочка подобия, знак становится симулякром, той самой копией копии, лишенной подобия и живущей различием, о которой писал Делез [18]. И симулякр обретает свое виртуальное бытие, по отношению к которому наша реальность будет конституирующей, порождающей. Но в своей реальности, которую мы воспринимаем как виртуальную, он становится референтом, образцом. Симулякры или виртуальные объекты в различных ипостасях всегда присутствовали в индивидуальной и социальной жизни, но только сегодня они становятся неотъемлемыми характеристиками, во многом определяющими специфический постмодерный лик информационного общества, которое и создало технические возможности для активизации ресурсов, до сих пор остававшихся незадей-ствованными в рамках предшествующей социокультурной парадигмы.
Виртуальная реальность «приобрела» особые возможности своего конструирования с интенсивным развитием компьютерных технологий. Применительно к компьютеру, виртуальная реальность неразрывно связана с графическими технологиями, которые посредством наделенного обратной связью взаимодействия «человек - компьютер» и дают эффект присутствия в неком другом, отличном от действительного, искусственном мире. Виртуальный мир, в котором оказывается человек в результате слияния компьютерной графики с возмож-
ностью непосредственного воздействия на события, принято называть киберпростран-ством [15]. Этот термин впервые появляется в 1985 г. в научно-фантастическом романе Уильяма Гибсона «№иготапсег», где используется для описания вселенной электронной медитации, в которой сосуществуют миллиарды людей. По мнению Френсиса Хэмита, киберпространство - это сфера информации, полученной посредством электроники. Минимальное его восприятие осуществляется с помощью экрана монитора и нехитрых управляющих приспособлений типа «мыши» или джойстика. Очевидно, что в рамках данного способа взаимодействия остается зазор между человеком и кибер-пространством, то есть идея виртуальной реальности воплощается не полностью, ведь для достижения эффекта полного в ней присутствия необходимо, чтобы интерфейсы были не просто представлением, но замещением во всех смыслах: пользователь должен не просто передвигать «мышь» или другое средство контроля, но поворачивать виртуальную ручку так же, как и реальную. Термин «киберпространство», таким образом, отражает восприятие Интернета как пространства, то есть некоторого места, где можно находиться, передает чувство нахождения в некоторой среде. «Интересно, что одной из характерных особенностей переживания телеприсутствия является вневременное существование - при всей своей изменчивости, «текучести», виртуальное пространство существует для пользователя сугубо актуально, «здесь и теперь», не имея прошлого и будущего. . Киберпространст-во - один из способов изменения состояния сознания. Как и в измененном состоянии сознания вообще, киберпространство и все, что в нем происходит, кажется реальным -часто даже более реальным, чем действительность» [19].
Современные технические разработки уже позволяют достичь прямого контакта с виртуальными объектами. Осуществить такое взаимодействие можно с помощью головного дисплея, создающего трехмерное изображение, и так называемой «перчатки данных», рецепторы которой чутко реагируют не только на положение, но на форму и изгибы руки. При совмещении данных, полученных от перчатки, со стереоскопическим изображением на экране внутри шлема образуется впечатление полного погружения в виртуальную реальность. Таким образом, технологии способны не только сымитиро-
вать, но и полностью симулировать действительность. Входя в киберпространство, человек начинает ощущать себя не просто окруженным какими-то странными ландшафтами, нереальными телами, но и он сам становится таким телом - симулякром, «разве-ществленным» телом. [15] Отметим специально: в данном случае субъект выступает уже в качестве виртуального объекта.
Факт становления такого симулякра уже выходит за пределы событий чисто технологического плана, ибо подобный прорыв в области информационной деятельности несет в себе довольно значительные следствия, как для индивида, так и для общества в целом. Посредством технологий виртуальной реальности человек обретает возможность по-новому ощутить бытие, обрести новый телесный образ, и возникает вопрос, как такая трансформация может на него повлиять. «Кроме того, по-другому следует взглянуть на проблему коммуникации, ведь наделенные виртуальными телами люди могут осуществлять непосредственное взаимодействие друг с другом в киберпространст-ве, и трудно предположить, во что могут вылиться такие неожиданно открывшиеся возможности. Пока что мы сталкиваемся с последствиями переплетения реальной и виртуальной жизни в фантастической литературе и кинофильмах, подобных нашумевшим «Газонокосильщику» и «Нирване», а положение дел, показанное в них, отнюдь не внушает оптимизма. Так или иначе, но действительность оказывается порою гораздо фантастичнее любой научной фантастики, а брать на себя смелость делать футурологи-ческие прогнозы, особенно апокалипсического характера - занятие из разряда неблагодарных» [15]. Так или иначе, но люди всегда стремились обустроить окружающий мир, создавая свои миры, по сути дела являющиеся виртуальными. Их виртуальность обусловлена пресловутыми «идолами» человеческого сознания, из-за которых познание вместо отражения реальности имеет результатом ее симуляцию, то есть создание картины мира, мало что имеющей общего с миром, на ней изображенным.
Новейшие программные и сетевые технологические разработки уже сейчас позволяют сделать пребывание в виртуальной реальности настолько доступным и притягательным, что реальный мир с его несовершенством, исканиями и тревогами начинает сдавать свои позиции симулятивному фантасмагорическому миру, где место социаль-
ности занимает симуляция. Складывающееся положение дел указывает на то, что мир информационного общества преобразуется в тотальную симуляцию, что отмечал еще Бодрийяр [16, 17]. Хотя само понятие симулякра идет еще от Платона, однако наиболее остро эта проблема встала именно сейчас. «На протяжении столетий термин «симулякр» звучал достаточно нейтрально. Генетически связанный в классической эстетике с теорией мимесиса он означал подобие действительности как результат подражания ей, был одним из слабых синонимов художественного образа... Новая, современная жизнь концепта началась в 80-е гг. ХХ века в контексте эстетики постмодернизма. Оторвавшись, в сущности, от своего прежнего миметического значения, симулякр как одно из ключевых понятий постмодернистской эстетики символизирует нечто противоположное - конец подражания, референциальности. Это муляж, эрзац действительности, чистая телесность, правдоподобное подобие, пустая форма - видимость, вытеснившая из эстетики художественный образ и занявшая его место...» [20]. Современное понимание этого термина приобрело более упрощенный и обобщенный характер. Потеря онтологично-сти симптоматична для самой действительности, применительно к которой существует симулякр [20]. «Так медиа, город, быт, поведение, тело тонут в знаках, знак становится божественным ничто... Пространство знаков грозит превратиться в хаос. Есть ли выход из этого чудовищного самоубийственного пространства? Ведь проблема не может быть решена механическим переходом от одного коммуникативного состояния к другому, любая структура окажется несвободной от симулякра, если не будет способна к сознательному решению этой проблемы, что в нынешнем состоянии цивилизации является явной сверхзадачей» [20]. «Возможно, экзистенциальный интерфейс - более благоприятная ситуация для существования. В системе интерфейса знаки не могут распадаться, они не могут не работать или быть пустыми. Экзистенциальный интерфейс предусматривает защиту от негативного знака. Как состояние, экзистенциальный интерфейс - это бесконечная работа» [20].
Виртуальные объекты, в сетевых коммуникациях, направлены на симуляцию реальности посредством понятных знаков, которые даже не употребляются по прямому назначению. Так, зайдя в Интернет-магазин, вы там обнаруживаете привлекательный ди-
зайн «маркета», удобные интерфейсы (а как следствие вам легко и комфортно будет путешествовать по этому магазину). Все направлено на комфорт и уют, дабы вы забыли о тревожном мире и погрузились в мир уюта и сбывающихся желаний. Так, перейдя к «полке» совершенно ненужного вам товара - вас полностью убедят, что без него вы просто не сможете жить, вместе с тем представляя все его преимущества, давая возможность его «покрутить в руках», как вам желается. Сам этот симулякр (товар в виде виртуального объекта) репрезентирует целую симулятивную реальность, как бы являясь окном в мир виртуальной гиперсимуляции. Но всего лишь окном, за границами которого симуляция и заканчивается, но об этих границах вы никогда не узнаете. Если же у вас есть сомнения, то тут же найдется приветливый консультант, который окончательно вас убедит в полезности этой «бесполезной» вещи. Это агент симулякра и есть агент симуляции, строго следящий за «порядком» в этом маленьком виртуальном мире (Интернет-магазине). «Происходит объективация субъективных переживаний в культурный контекст и попытка принудительной имманентизации послания. Разрыв между субъектом и объектом, интерьером и экстерьером, частной жизнью и публичной деятельностью, устоявшихся гносеологических неудобств теперь замещается симулированием в условном интерфейсе, и, на первый взгляд, такой подход наиболее безболезненный. Однако он и опаснее всего, так как генерирует симулякры пространства, ведущие не к решению проблемы единства, а к гносеологическому хаосу, снимая всякое различие между миром феноменов и ноуменов. Возникает элементарный кризис доверия не только к большой культуре, но и к самому пространству коммуникаций» [20]. «Если подумать, то люди больше не проецируют себя на свои объекты, не проецируют свои аффекты и представления, свои фантазии о том, чтобы обладать ими, свои утраты, печали, зависть: в этом смысле психологическое измерение исчезло, и даже если оно всегда может быть во всех мелочах размечено, чувствуется, что оно нереально, что вещи улетучились.» [16, с. 200] «[...] То же самое и с приватным пространством. Говоря более изящно, это исчезновение публичного пространства происходит одновременно с исчезновением приватного пространства. Одно — уже более не спектакль, другое — уже более не тайна. Их четкая оппозиция,
ясное различие экстерьера и интерьера строго описывали домашнюю сцену объектов, с ее правилами игры и пределами, и суверенностью символического пространства, которое было при этом пространством субъекта. Теперь эта оппозиция изгладилась в некий род обсценного, где большинство интимных процессов нашей жизни становится виртуальной питательной почвой для медиа (семья Лауд в Соединенных Штатах, бесчисленные кусочки крестьянской или патриархальной жизни по французскому телевидению). Наоборот, целый универсум начинает произвольно разворачиваться на вашем домашнем экране (вся эта бесполезная информация, которая поступает к вам из целого мира, подобно микроскопической порнографии вселенной, бесполезной и чрезмерной, почти как сексуальная близость в порнофильме): все это взрывает сцену, сохранявшуюся прежде за счет минимального разделения публичного и приватного, сцену, которая разыгрывалась в ограниченном пространстве в соответствии с тайным ритуалом, известным лишь актерам» [21, с. 190]. Симулякр является не только понятием, атрибутом мышления, он не только субстанционален, но становится эмпирическим явлением, неким постобъектом. Симулякр вторгается в предметный мир так же, как он паразитировал на знаковом. И как бы ни огрублялось и ни упрощалось при этом само понятие симулякра и ни вульгаризировался его коммуникативный обмен с действительностью, но «правда жизни» такова, что конкретный предметный мир, объективная реальность во плоти своей, этот самый достоверный оплот действительности имеет те же самые «черные дыры» симулякров, сворачивающие и всасывающие пространство [20]. Сейчас происходит опасное сближение коннотации с симулякром.
Что представляет собой в общих чертах коннотация? Это знаковая система, планом выражения которой является другая знаковая система. Но что если источник коннотации перестает существовать? Ведь тогда всплывает определение симулякра как точной копии, оригинал которой никогда не существовал. Именно такая утрата источника, происходящая по тем или иным причинам, создает ситуацию, когда можно говорить о коннотации симулякров (знак знака и копия копии) [20].
Визуализация симулякра является, с одной стороны, конкретизацией самого си-мулякра, с другой же - это только размывает
грани между ним и действительностью, приводя к процессу диффузии [20]. Однако чтение симулякров небезопасно для субъекта. Как отмечает Ж. Делез, «симулякры указывают на гигантские сферы, глубины и дистанции, с которыми наблюдатель не способен справиться. Он не может овладеть ими, поскольку испытывает впечатление подобия. Этот симулякр содержит в себе иную позицию; наблюдатель становится частью самого симулякра, который видоизменяется и деформируется под влиянием его точки зрения» [18]. Виртуальная реальность «это та реальность, которая овладевает всей коммуникацией, от нее невозможно отмахнуться, невозможно забыться. Избавиться от нее невозможно, даже закрыв глаза... Симулякр создает псевдоклассы и псевдофункции экзистенциального интерфейса. Мы можем усвоить симулякр даже в качестве метода, можем встать к нему в оппозицию, однако ни одна из выбранных дорог не будет безболезненна. В каком бы направлении мы ни двигались, пытаясь спастись в прошлом или совершая рывок в будущее, мы вступаем в период коммуникативной апокалиптики» [20]. «Мы уже не часть драмы отчуждения, мы живем в экстазе коммуникации. И это экстаз обсценного. Обсценное — это то, что искореняет всякое зеркало, всякий взгляд, всякий образ. Обсценное приводит к концу всякой репрезентации. Но оно касается не только сексуального, которое становится обсценным в порнографии; сегодня имеется целая порнография информации и коммуникации, иначе говоря, цепей и сетей, порнография всех функций и объектов в их читабельности, их текучести, их доступности регуляции, в их принудительной сигнифи-кации, в их перформативности, в их разветв-ленности, в их поливалентности, в их свободном выражении» [21, с. 210].
Таким образом, мы вплотную подошли к необходимости анализа «судьбы» субъекта в сетевых коммуникациях и обзора степени разработки темы в современном философском дискурсе. Индивид в сетевых коммуникациях лишен уз прямой сопринадлежности целому, выступает самодовлеющей единицей. Этим он утверждает свою субъектность. Вне себя такой индивид полагает периферию, на которую он может и должен воздействовать. Он сознает, что без всякой связи с другими не может, но превращает эту связь в средство утверждения себя самого. Пространством, которое в значительной степени снимает «жесткость» со-
циальных связей, предоставляя широкое поле для утверждения самого себя, где «другой» выступает уже в качестве виртуального объекта, - являются сетевые коммуникации. Самостоятельность индивида-атома неполна либо обособленна, онтологически и аксио-логически строго монологична. Он своеза-конен и своемерен, не предоставляя права никому другому в его мире выступать со своей мерой и своими основаниями. Понятно, что, будучи последовательным, такой индивид должен брать исключительно на себя важнейшие жизненные решения, акты выбора, определение ценностей и так далее, как будто бы к этому больше никто не при-частен. Именно такие возможности индивиду предоставляет виртуальная реальность.
Популярность (массовость) такого вида взаимодействия обусловлена рядом преимуществ, которые оно дает человеку. Их, в свою очередь, можно назвать свойствами сетевого взаимодействия, поэтому данную классификацию нельзя считать окончательной и исчерпывающей:
1. Отсутствие непосредственного контакта с оппонентом. Своего рода безопасность.
2. Многовариантность и параллельность взаимодействий. Эти возможности выражаются в совершении пользователем от нескольких до сотен различных операций, сидя за своим компьютером.
3. Отсутствие пространственных границ. Обмен информацией происходит мгновенно, не затрудняемый расстоянием.
4. Упрощенный поиск новых человеко-ресурсов и установление связи на любое время, подкрепленное упомянутыми выше свойствами.
5. Конструирование идентичности. В этом может выражаться реализация недостигнутых в реальном социуме представлений о себе.
О востребованности этой сферы жизнедеятельности можно судить по темпам роста Сети. Если проанализировать все вышеизложенное, то станет ясно, что популярность такого способа взаимодействия вызвана, прежде всего, той личностно-индиви-дуальной свободой, которая появляется у каждого пользователя. Свободный доступ к информационным ресурсам и к необременительному общению с любым участником того или иного сектора сетевого социума. «Материализация свободы в Сетевой реальности оказалась для многих юзеров выходом из многочисленных психологических тупи-
ков: от экзистенциального отчуждения, одиночества и страха индивида перед лицом враждебно-безразличного социума (толпы), до постмодернистского «упразднения реальности», превращая ее в смесь «пустотных симулякров» с множеством знаково-произвольных и относительных картин мира» [22]. Следует отметить, что дискурсы в сетевых коммуникациях ведутся не между личностями (индивидами), а между созданными этими личностями концептами. То есть, в определенном смысле, «для Меня в Сети отсутствуют Другие, а есть только разнообразные вариации моего «Я», которые более или менее совпадают с теми аспектами моего «Я», которые я сам считаю для себя наиболее внутренне осмысленной» [22].
Субъект в сетевых коммуникациях выступает как «чистая» возможность. Формы, которые может принимать «Я» индивида, отличаются от реального «Я», репрезентируемого в его повседневной жизни. Субъект становится в сетевых коммуникациях частью виртуальных объектов. Поэтому можно говорить о размывании определенности субъект-объектной оппозиции, децентрации индивидуального «Я», деперсонификации субъекта, отказе от презумпции актуализации, что и позволяет выступать субъекту в сетевых коммуникациях в качестве возможности. Указанные парадигмальные установки неизменно приводят нас к «смерти субъекта». Так, «смерть субъекта», - термин для обозначения одного из двух полюсов амбивалентной тенденции размывания определенности субъект-объектной оппозиции в рамках постмодернистской программы преодоления традиции бинаризма, фиксирующий отказ постмодернистского типа философствования от презумпции субъекта в любых версиях его артикуляции (ино-, поли- и, наконец, бес-субъектность «непознаваемого субъекта» эпохи постмодерна).
Отметим, что оформление презумпции «смерти субъекта» в современной культуре подготовлено эволюцией неклассической философии, во многом деформировавшей традиционно-классическое понимание субъекта как носителя чистой когнитивной рациональности (начиная с философии жизни). Монолитность субъекта расшатывается в неклассической философии процессуально-стью противостояния «Оно» и «Сверх-Я» в классическом фрейдизме, перманентным марксистским трансцензусом к абстракции общества, фокусировкой феноменологией внимания на интенциональности сознания,
структуралистским переносом центра тяжести с личного субъекта на безличный текст [8]. Что же касается собственной версии артикуляции субъекта философией постмодернизма, то для нее характерна радикальная децентрация индивидуального (равно как и любых форм коллективного) «Я». Оперативные правила эпистемы, выступая регулятором по отношению к активности сознания, но не осознаваемые последним рефлексивно, выступают фактором децен-трации и деперсонификации субъекта. С точки зрения постмодернизма, само использование термина «субъект» - не более чем дань классической философской традиции...» [23]. Отказ от концепта «субъект» во многом связан с признанием в философии постмодернизма случайности феномена «Я». Как отмечает Батай, «возможность моего «Я», в конечном счете, - безумная недостоверность». Аналогично, анализируя предложенную Клоссовски модель индивидуальности как «непредвиденного случая», Делез полагает, что «индивидуальность должна осознать себя как событие, а осуществляющееся в себе событие - как другую индивидуальность», в силу чего «самотождественность индивидуальности» не может быть понята иначе, нежели случайная. Как гносеологически, так и социально ориентированные методологии, предлагаемые постмодернизмом, фундированы идеей отказа от самого концепта «субъект». Так, например, в генеалогии Фуко когнитивная программа в качестве условия своей реализации предполагает «принесение в жертву субъекта познания». Что же касается так называемых социальных ролей, предполагающих определенность их субъекта-исполнителя, то эти версии самоидентификации (как правило, вербально артикулированные да и не выходящие, собственно, за границы нарративных практик) есть не что иное, как маски, наличие которых отнюдь не гарантирует наличия скрытого за ними «Я», претендующего на статус идентичности, «поскольку эта идентичность, впрочем, довольно слабая, которую мы пытаемся застраховать и спрятать под маской, сама по себе лишь пародия: ее населяет множественность, в ней спорят несметные души; пересекаются и повелевают друг другом системы... И в каждой из этих душ история откроет не забытую и всегда готовую возродиться идентичность, но сложную систему элементов, многочисленных в свою очередь, различных, над которыми не властна никакая сила синтеза» [23].
Субъект, в качестве виртуального объекта, выступая симулякром в сетевых коммуникациях, - и есть та «маска», которая меняется как калейдоскоп: аморфна, множественна в своих проявлениях, хаотична, непредсказуема, «негарантируема» наличест-вованием «Я» за этой маской, не предзадана, потенциальна. Цепочка «виртуальный объ-ект»-«симулякр»-«маска» - в своей связке, единстве является конституированием «размывания» определенности субъект-объектной оппозиции, снятием амбивалентных связей, становлением презумпции «смерти субъекта» в сетевых коммуникациях. Смерть субъекта, которую провозгласили постструктуралисты, находит безусловное подтверждение в процессе виртуализации информационных технологий. Субъект в электронную эру уже не может быть описан в парадигме классической философии, и для описания субъективной позиции в контексте киберландшафта современного состояния предлагаются новые термины, например, «техносостояние рассудка» (Брюс Стерлинг), или, «терминальная (конечная) тождественность» (Уильям Берроуз). По мнению Скотта Бьюкетмена, последний эпитет более удачен, так как в нем воплощаются как технопророчества Маршалла Маклюэна, провозвестника электронной эры, так и культурные анализы Жана Бодрийяра, теоретика постмодерна [15]. «Терминальная тождественность - это безошибочно вздвоенное сочленение, в котором мы находим и конец субъекта, и новую субъективность, сконструированную за пультом компьютера или телевизионным экраном» [24]. Можно сказать, имеет место шизофреническое состояние, расщепление целостности индивида, который одновременно находится в двух пространствах: уютно расположившийся за столом, окруженный компьютером и периферийными устройствами, он, в то же время, ощущает себя другим существом, движения которого он видит на экране терминала и управляет ими. Эффект двойного присутствия, обладания двумя самостями. «Налицо факт виртуализации сегодняшнего общества, в котором симулятивная деятельность принимает такие масштабы, что позволяет говорить об утрате устойчивости социальных структур и об ощущении призрачности и нестабильности социального бытия в ситуации постмодерн» [15].
Изменение идентичности дает возможность выразить все стороны своего «Я» в сетевых коммуникациях или открыть новые
доселе неосознаваемые возможности, что в некоторой мере дает возможность реализации субъекта, осознания значимости, понимания в безличном и жестком мире. Виртуальная реальность выступает как образ мира, заново порождаемый в каждый момент времени и существующий лишь актуально в данный момент времени [25, 26]. Отрыв от «действительной реальности» - «Я» индивида и перенос «Я» в виртуальную реальность отрывает «Я» от той идентичности, которая была актуализирована в «действительной реальности» и идентифицирует себя в соответствии с виртуальной реальностью за счет переживания ее как актуализированной реальности. Таким образом, новая идентичность индивида репрезентирует уже иного субъекта, по сравнению с существованием субъекта в «реальном» мире. Возврат субъекта к своему «нормальному состоянию» знаменуется «деконструкцией субъекта», принятием идентичности соответствующей «действительной реальности». Судьба субъекта - это возможность рождения «нового» «Я» в «новой реальности», открывающей горизонты для самореализации и самопознания «Я как возможного» - как акт эксперимента для приобретения нового опыта, недоступного в обыденной жизни.
В заключение отметим, что в статье были рассмотрены актуальные вопросы, связанные со становлением, репрезентацией субъекта в сетевых коммуникациях. Проведен анализ исторических вех становления субъекта - начиная с античности и заканчивая информационным обществом. Выявлены механизмы, приводящие к становлению презумпции «смерти субъекта» в сетевых коммуникациях, также рассмотрены механизмы конституирования концептов: «виртуальная реальность», «киберпространство», «виртуальный объект», «симулякр».
В качестве выводов, следует отметить: множественность проявлений индивидом своего «Я» в сетевых коммуникациях, которое носит характер «игры», особо остро ставит проблему самого «субъекта» в сетевых коммуникациях, где субъект, в виртуальном пространстве выступает в качестве виртуального объекта. Само «Я» индивида в сетевых коммуникациях полифонично в своей плюральности культурных (виртуальных) связей. По сути, коммуникация перетекает в автокоммуникацию, а «Другой» становиться «чистым» объектом. Как выход из сложившейся кризисной ситуации можно предложить возрождение диалога в его полнокров-
ном (Бахтина) смысле: как полноправие общающихся личностей, незавершенность их сознаний, интерсубъективность. Именно в сфере культуры, существование которой возможно только в личностной, нетиражи-рованной форме, полифонические отношения реализуют себя вполне, то есть, прежде всего, как отношения гармонические. Культура, как и личность, существует в диалоге культур, интерсубъективно. При этом она сохраняет своеобразие, но, общаясь с другими, изменяется. Интенсивность и содержательность этого изменения, динамизм культурной жизни зависит от числа голосов хора культуры, от формы связи между ними, которая тяготеет либо к органическому, либо к полифоническому типу [7]. Какие же социальные связи возникают в таком плюралистическом мире? Очевидно, связи всех возможных типов. Но при непременном условии: ни одна не должна быть единственной, монопольной. Особо хотелось бы отме-
тить важную роль атомистических отношений. При всем их «бездушии», «холодности», «формальности» и так далее они незаменимы там, где не могут проявить себя отношения гармонии или полифонии. Им, как и упомянутым отношениям, свойственны равноправие сторон, принципиальная незавершенность, - вот только интерсубъективность их проявляется не на личностном уровне, а на уровне частных вопросов, на уровне «контактов» и «деталей». Таким образом, мы можем сделать вывод, что отношения полифонии не могут быть единственными и даже всеобщими для субъектов. Они возможны исключительно на основе добровольности и понимания. Между тем, очевидно, что понимание не может быть достигнуто между всеми людьми. Тем более в диалоге, где речь идет о понимании не по каким-то частным прикладным вопросам, а понимании людьми друг друга как личностей - в сетевых коммуникациях.
Литература
1. Андреева Е.В., Человек в информационном обществе: раскрытие складки. //: Материалы X юбилейного международного форума «Радиоэлектроника и молодежь в XXI веке»/ХНУРЭ, 2006. - 690 с.
2. Белинская Е., Интернет и идентификационные структуры личности. - http://psynet.by.ru/texts/bel4.htm
3. Карина Е.Н. Виртуальная реальность: онтологический статус: Дисс.... канд. филос. наук. - Х.: Б.И., 2004 .
4. Хоружий С.С. О старом и новом. - СПб.: Алетейя, 2000. - 455 с.
5. Хоружий С.С. Род или недород? Заметки к онтологии виртуальной реальности // Вопросы философии. - 1997. - № 6. - С. 53-68.
6. Микешина Л.А., Опенков М.Ю. Новые образы познания и реальность. - М.: РОССПЭН, 1997. -239 с.
7. Гусаченко В.В. Жизнь и смерть субъекта. Очерки философской теории субъективности. - К., 1995. - 160 с.
8. Новейший философский словарь: 3-е изд., исправл. - Мн.: Книжный Дом, 2003. - 1280 с.
9. Хайдеггер М. Европейский нигилизм // Время и бытие. - М.,1993. - С. 63-176. 133.
10. Носов Н.А. Виртуальная реальность// Вопросы философии. - 1999. - № 10. - С. 152-167.
11. Носов Н.А. Виртуальная психология // Труды лаборатории виртуалистики. - Вып. 6. - М.: Аграф, 2000. - 432 с.
12. Носов Н.А., Яценко Ю.Т. Параллельные миры. Виртуальная психология алкоголизма // Труды лаборатории виртуалистики. - Вып. 2. - М.: Аграф, 1996. - 128 с.
13. Опенков М.Ю. Виртуальная реальность: онтодиалогический подход: Автореф. дис.... д-ра философ. наук. - М.,1997. - 27 с.
14. Белинская Е., К обоснованию социокультурного подхода в анализе виртуальной реальности. -http://psynet.by.ru/texts/bel5.htm
15. Емелин В., Виртуальная реальность и симулякры. - http://emeline.narod.ru/virtual.htm
16. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. - М.: «Добросвет», 2000. - 387 с.
17. Бодрийяр Ж. Система вещей. - М.: « Рудомино» , 2001- 218 с.
18. Делез Ж. Платон и симулякр. - http://philosophy.ru/library/misc/intent/07deleuze.html
19. Белинская Е. Пространство, населенное ДРУГИМИ. - http://ok.msk.ru/gagin/internet/16/28.html
20. Родькин П. «Экзистенциальные интерфейсы». Опыты коммуникативной онтологии действительности. - М.: «Юность», 2004. - С. 115-128.
21. Бодрийяр Ж. Соблазн. - М.: «Ad Marginem» 2000. - 317 с.
22. Сизиков Д. А. Идентичность в сетевой коммуникации. Тезисы доклада на IV Российском философском конгрессе «Философия и будущее цивилизации», 2005.
23. Фуко М. Что такое Автор? - М.: «Юность», 2001.
24. Бьюкетмен С. Конечная тождественность // Комментарии. - М., 1997. - С. 177.
25. Мамчур Е.А. Концепция виртуальных миров и мир научного знания // Концепция виртуальных миров и научное познание. - СПб.: РХГИ, 2000. - С. 229-243.
26. Маньковская Н.Б., Мотлевский В. Д. Виртуальная реальность // Культурология ХХ век. Энциклопедия.- СПб.: Университетская книга; ООО «Алетейя»,1998. - Т.1. - С. 121-123.
ПРОБЛЕМЫ ИССЛЕДОВАНИЯ ПОВЕДЕНИЯ ПОТРЕБИТЕЛЕЙ НА РЫНКЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНЫХ УСЛУГ
Романов А.А., к.э.н., проф., зав. каф. Маркетинга
Тел.: (495)657-91-34, E-mail: aromanov@eoi.ru АНО ВПО «Евразийский открытый институт»
http://www.eoi.ru Тихомирова Н.В., к.э.н., доц., проректорМЭСИ Тел.: (495)442-24-66, E-mail: marketing@rector.mesi.ru http://www.mesi.ru
The article reviews problems of current importance of the theory and marketing analisis practice of the consumer's strategy on the Russian market of educational services.
Закономерные исторические и общественно-экономические реалии, современные особенности развития научно-технического
прогресса все в большей мере определяют рост значимости образования и знаний, степень вооруженности которыми становится важнейшей движущей силой развития общества. Проблемы экономики, менеджмента и маркетинга образования становятся в круг наиболее актуальных проблем развития всего мирового сообщества. При этом уровень их изученности и разработки подчас имеет не только научное и экономическое, но и практическое значение для жизни миллионов людей. Для тех, кто только начинает свою жизнь и задумывается над своим будущим. Для тех, кто, обучаясь той или иной профессии, готовится к трудовой деятельности. Для тех, кто уже работает и задумывается над тем, насколько их работа удовлетворяет те или иные потребности и, что сделать для того, чтобы получать от работы больше удовлетворения, благ или положительных эмоций. Для тех, кто «по положению или по должности» обязан стремиться к неуклонному профессиональному росту. Для тех, кто постоянно находится в поисках нового. Для молодых и пожилых. Для всего населения.
В этой связи наибольший интерес приобретают вопросы ориентации человека в среде, которая характеризуется обилием различного рода обучающих воздействий. Чтобы лучше жить, даже бомжу необходимы знания о сегментации рынка сбора подаяний или мусорных свалок. А степень се-годня-шнего постижения новейших высоких технологий представителями криминальных профессий подчас удивляет и мудрых профессионалов.
Мы поведем речь о самых разнообразных аспектах и движущих силах поведения людей (на языке марке -тинга - потребителей) на рынке образовательных услуг, понимая при этом тесные взаимосвязи этого рынка с иными рынками и, прежде всего, с рынком труда.
Для общей характеристики поведения потребителей образовательных услуг, вероятно, нужно начать с анализа особенностей образовательных продуктов и услуг как объекта получения, использования и присвоения.
Под образовательной услугой будем понимать услугу, обеспечивающую получение (или способствующую этому) новой информации, знаний и навыков, умений и компетенции. Основные образовательные услу-
