CC BY-NC-ND
35
А.А. Калмыков
ОНТОЛОГИЯ КОММУНИКАЦИИ КАК СОЦИАЛЬНО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА
Опредмечивание коммуникации, ее объективация есть насущная задача многих отраслей знания, и особенно таких, как коммуникатология и коммуникативистика. Парадокс заключается в том, что эти быстро формирующиеся науки присутствуют фактически без своего, четко обозначенного предмета, т. е., строго говоря, науками пока не являются. Такое положение, естественно, не может сохраняться долго, прежде всего потому, что коммуникатологические практики, сфера применения которых все более расширяется, требуют фундаментального теоретического базиса, иными словами, научных оснований своего существования. Однако коммуникация относится к тем феноменам, развитие которых происходит быстрее, чем их осмысление, вот почему никакие имеющиеся модели коммуникации нельзя признать полностью адекватными. Упрощенная трактовка коммуникации, например как информационного транспорта, не отражает все многообразие и сложность этого явления, так как не учитывает антропо-социальный контекст, в котором осуществляется коммуникация и который находится с коммуникацией в отношениях взаимовлияния.
Коммуникация, в первом приближении, может быть понята как связь, прямая или обратная, объектов коммуникации. Между коммуникацией и объектами коммуникации возникает отношение, при котором именно коммуникация обладает активностью, т. е. имеет статус субъекта, а те (или то), кого (или что) она связывает, остаются в позиции объектов. Иными словами, между коммуникацией и объектами коммуникации возникает отношение «субъект—объект».
Поэтому понятно, что коммуникация детерминирует мышление, поведение и даже образ коммуникантов. Следовательно, связность (коммуникация) может существовать сама по себе, вне и без коммуникантов, подобно тому как существует сама по
себе веревка, вне зависимости от того, привязано к ней что-нибудь или нет. Такое понимание коммуникации существенно расходится с традиционным.
Чаще предполагается, что коммуникацию порождает субъект «Я», в крайнем случае «Ты», в лучшем - «Мы». Даже тогда, когда никто из перечисленных не может быть заподозрен в инициации общения, всегда остается некий «Он», создающий поле общения, назначающий его участников, правила и форматы. Всегда есть некое «Лицо», запускающее процесс коммуникации, т. е. вне субъектности нет и коммуникации.
Но нет противоречия и в предположении, что именно коммуникация порождает процесс коммуникации, который, безусловно, немыслим без объектов коммуникации. Следовательно, можно говорить о существовании внешнего по отношению к человеку пространства коммуникаций, снимающего неопределенность положения объектов-коммуникаций друг относительно друга. Для задания пространства необходимо допустить также существование силового поля, или, что то же самое, коммуникативного потенциала, позволяющего различать коммуникации по их способности запускать коммуникативные процессы, включать в них различные объекты.
Здесь возникает серьезная методологическая проблема, связанная с определением статуса коммуникации и коммуникативного пространства. Признание их существования автоматически выводит эти понятия в ряд понятий онтологического ряда -они приписываются объективной реальности. С другой стороны, коммуникации проявляются только в процессе коммуникации, только актуально, т. е. принадлежат объективной действительности и виртуальной реальности, и в этом смысле никак не могут быть онтологичны.
Вместе с тем современная литература изобилует терминами, придающими коммуникациям и коммуникативным конструктивам явно онтологический статус: символические миры коммуникаций (Ю. Хабермас), аутопойэзис (Н. Луман), гиперреальность, символический обмен (Ж. Бодрийяр), симультанные пространства (М. Маклюен) и т. п. Иными словами, в современном теоретическом дискурсе онтологический статус коммуникации присвоен де-факто, однако это весьма специфический онтологический статус.
В подтверждение приведем развернутую цитату из работы Никласа Лумана «Понятие общества». Различая информацию, сообщение и понимание, он пишет: «Коммуникация осущес-
I нляется лишь тогда, когда можно синтезировать эти три аспекта, К отличие от простых восприятий поведения в основу пони-м.шия должно быть положено различение акта сообщения и самой информации. Именно из него и следует исходить. Без такого "рптегу ¿¡Бипкиоп"1 коммуникация вообще не осуществляется. Если эта предпосылка удовлетворяется, а в случае языка это всегда имеет место, то дальнейшая коммуникация может заниматься сама собой. Тогда и только тогда она достаточна и достаточно сложна для этого. Тогда она может заниматься информацией или основаниями того, почему нечто высказывается непосредственно здесь и теперь; или трудностями понимания смысла коммуникации, или, наконец, следующим шагом: должен ли предложенный смысл быть принят или отклонен. Таким образом, различение информации, сообщения и понимания является тем различением, которое производит различения и которое, будучи однажды совершенным, поддерживает деятельность системы. Как легко можно заметить, это корреспондирует с понятием информации Бетсона как различения, производящего различение. Коммуникация есть не что иное, как та операция, которая осуществляет такую трансформацию различений в различения. При этом важно учитывать, что отдельное событие коммуникации завершается вместе с пониманием. Тем самым еще не решено, будет ли понятое положено в основу дальнейшей коммуникации или нет. Это может быть, но также может и не быть. Коммуникации могут быть восприняты или отклонены. Нсякое иное воззрение имело бы абсурдное следствие о том, что отклоненные коммуникации вообще не являлись коммуникациями. Отсюда следует, что неверно приписывать коммуникации имманентную, квази-телеологическую тенденцию к консенсусу. Иначе все давно бы уже кончилось и мир был бы безмолвен, как вначале (курсив мой. — А.К.). Однако коммуникация не исчерпывает себя, как раз на пути провоцирования самой себя она производит больше, создавая на каждом шагу бифуркацию восприятия и отклонения. Каждое коммуникативное событие закрывает и открывает систему. И только вследствие этой бифуркации может иметь место история, ход которой зависит от того, какое направление будет избрано: "да" или "нет"»2.
Отсюда следует, что одним из базовых свойств процесса коммуникации является заложенная в ней энергия отчуждения. Действительно, коммуникация становится возможна только тогда, когда ее объекты разделяются и отчуждаются друг от друга. В этом смысле коммуникация прямо противоположна об-
щению. Общению не нужна коммуникация, так как входящие в круг общения находятся в синергийном взаимодействии. Они, если и коммуницируют, то не между собой, а с чем-то внешним, отчуждение от которого и определяет границу этого круга, т. е. идентичность, и в какой-то степени субъектность самой для себя общности.
Философ Ф.И. Гиренок обозначил некоторый до-словный период развития человеческой культуры, при котором слово еще не являлось средством коммуникации, а выполняло роль камертона, настраивающего общество на гармонические вибрации со-общего смысла3. Слово изначально не требовало шифрования и дешифрования, так как не являлось системой условных знаков, и, следовательно, не требовало перевода с одного языка на другой. Язык как самоопределяющаяся лингвистическая система еще не существовал. Слово было фонетическим образом бытия, понятным без перевода всем тем, кто имел отношение к Бытию. Быть Человеком (слав. - словеком) означало просто Быть, т. е. общаться не только с людьми, но и со всеми другими тварями, имеющими дар жизни, и в первую очередь с Творцом.
Впоследствии изобретение алфавита и письменности способствовало превращению слова в код и соответственно разделению единого человечества на языки. О перерождении слова свидетельствуют события Священной Истории, например вавилонское столпотворение и его следствие - разделение языков. Примечательно, что образ вавилонского Столпа все чаще появляется на страницах популярных изданий в связи с глобализмом и глобальными коммуникациями, как будто, несмотря на декларируемый всеобщий плюрализм, абсолютную толерантность и политкорректность, человечество ждет новое разделение — множественность иерархий постсловности посткоммуникативной цивилизации.
Подобное архаическое отношение к звучащему слову частично сохранилось, причем не только в религиозных практиках. Песенное «художественное слово» поэзии, свойственное искусству в целом, естественно стремится к своему дословному состоянию (раскодированному мимесису), хотя и здесь культурная агрессия постмодерна уже приводит к смешению языков и за-шумлению звучания прообраза.
Общение как осмысленное со-бытие предполагает открытие и совместное производство смысла. Иными словами, смысл есть продукт общения, а не коммуникации. Впрочем, коммуникацию также можно назвать информационно-смысловым взаимодей-
ствием, но лишь в той точке, где коммуникация преодолевается. Смысл - это отрицание коммуникации, а коммуникация - катализатор собственного отрицания и соответственно осмысления. Именно это отметил Н. Луман: «Отдельное событие коммуникации завершается вместе с пониманием... Каждое коммуникативное событие закрывает и открывает систему».
Это означает, что потенциал самоотрицания делает коммуникацию приемлемой и полезной для культуры, и также делает необходимым осмысление самого феномена коммуникации и осмысление каждого отдельного коммуникативного акта, участвовавшей в нем личности. Смысл можно действительно считать потенциальным продуктом коммуникации, но порождаемым не процессом коммуникации, а рефлексией коммуникативного акта, осуществленной после его завершения. Причем этот смысл извлекается, в соответствии с известным положением Маршала Маклюена «средство само есть сообщение», из параметров и свойств коммуникационного канала, а не только из той информации, которая при этом была передана и принята. Ответ на вопрос «Что во мне изменилось после коммуникации?» служит ключом к раскодировке переданного информационного сообщения. В противном случае сообщение может быть принято, зафиксировано в памяти, но не осмыслено, что означает наличие свершившегося акта коммуникации, но отсутствие события коммуникации. Подобная ситуация достаточно обычна, например, для педагогического процесса, в котором учитель стремится вложить хорошо ему знакомый учебный материал в память учеников, не заботясь о том, что происходит с его собственным сознанием. Профессионализм, заключающийся в определенном автоматизме изложения знаний, не дает ему повода для рефлексии происходящего. А это, в свою очередь, приводит к мнимой очевидности и понятности излагаемого, т. е. не провоцирует аудиторию на попытки определения отношения к получаемой информации, оценки и переживания ее, иными словами, не способствует информации превращаться в знание. В этой ситуации смысл не транслируется и информационно-смыслового взаимодействия не происходит, хотя факт коммуникации имеет место.
Иными словами, при подходе к понятию «коммуникация» возникает множество методологических проблем, являющихся следствием не только сложности самого понятия, но и определенной принципиальной новизны феномена коммуникации, принадлежащего культуре и цивилизации и актуализируемого современностью.
Из этой ситуации есть два выхода.
Первый — ограничить рассмотрение коммуникаций сферами прагматики, аксиологии, эпистемологии, частично антропологии и т. п., т. е. оперировать понятием «коммуникация» как вспомогательным теоретическим конструктом.
Второй - найти теоретические основания, позволяющие объективировать коммуникацию и рассматривать ее предметно. Такими основаниями могут быть, например, разработки в области виртуалистики, в частности работы отечественного психолога H.A. Носова и его школы4. Парадигматика виртуалистики позволяет расширить границы онтологии реального, допускает сложный полионтологичный характер его структуры, где есть место и существующим только актуально виртуальным бытийным планам, частным случаем которых являются коммуникативные миры и пространства.
На наш взгляд, второй подход более продуктивен, хотя бы потому, что позволяет рассматривать коммуникацию в ряду фундаментальных понятий и избавляет от необходимости редуцировать ее к чему бы то ни было другому.
На мысль о том, что виртуал каким-то образом связан с коммуникацией, а виртуальная реальность - с коммуникативными процессами, наводит ряд смысловых сопоставлений. Вот некоторые из них:
- известная из физики высоких энергий виртуальная частица, агент взаимодействия (превращения) элементарных частиц, виртуальна онтологически, так как существует, пока длится процесс взаимодействия, но не существует ни до того, как началось взаимодействие, ни после того, как процесс завершился. Так как процесс регистрации частицы есть процесс взаимодействия — виртуальная частица не регистрируется принципиально. Важно отметить, что физика оперирует объектом, само существование которого подрывает физическую парадигму: «Существует только то, что можно наблюдать»;
- присутствие в термине «виртуал» корня, переводящегося как доблесть, смелость и сила, проявляемые в бою. Virt существует только в со-бытии боя. До и после боя это качество деакту-ализируется. Если рассматривать бой как форму коммуникации, то virt здесь то, что обеспечивает эту коммуникацию;
- невероятная популярность в обыденном сознании терминов «виртуальная реальность» и «виртуальный мир», связываемых с информационными и телекоммуникационными технологиями;
- некоторые из выявленных свойств психологической виртуальной реальности, в частности порожденность виртуальной реальности, нерефлексируемость при погружении в нее, изменение статусов пространства и времени и т. п., переживаемые психикой впоследствии как факт свершения события или пребывания в со-бытии;
- трактовка виртуальности как мистического состояния, при котором происходит контакт человека с сущностями, пребывающими в тонких (горних) мирах;
- точечная фиксация виртуальности и коммуникации оператором «здесь и сейчас»;
- понимание виртуальности как бытия в со-бытии, т. е. бытия в процессе коммуникации с кем-то или с чем-то.
Иными словами, везде, где говорилось или говорится о вир-туале и виртуальности, одновременно говорится о связи, со-бытии, коммуникации.
Таким образом, можно полагать, что виртуал — это коммуникатор, обеспечивающий рождение новых связей, в результате которых происходит трансформация реальности, а виртуальная реальность — это мир активных коммуникаций, со-бытийность.
Однако в научном и философском дискурсе (да и в пракси-се) можно действовать и наоборот — выводить коммуникацию из виртуала как из более общего понятия. В частности такой подход позволил бы рассматривать коммуникацию, абстрагируясь от объектов коммуникаций, как это произошло в физике, когда понятие «эфир» - агент взаимодействия, было заменено на понятие «поле» - среда взаимодействия.
Тогда можно отнести коммуникацию к феноменам виртуальной реальности, выделяя в них особый тип виртуала — вирту-ал-коммуникацию. Описанный подход продуктивен хотя бы в том плане, что с помощью него можно сформулировать целый спектр новых задач, имеющих как теоретическое, так и практическое значение:
- отношение коммуникации/виртуала и информации;
- проблема коммуникации смыслов, виртуальные механизмы процессов осмысления;
- виртуальные характеристики искусственных коммуникационных сред (СМИ, Интернет и т. п.);
- разработка общих способов описания и исследования виртуальных/ коммуникативных реальностей, технологии их порождения, поддержки, трансформации, уничтожения, что, например, осуществляется в технологиях РИ;
- оценка влияния на индивидуальную психику тех или иных виртуальных/коммуникативных технологий; проблема психологических загрязнений и психологической безопасности;
- оценка влияния виртуальной и информационной деятельности человека на окружающий мир — социум, биоту, физическую реальность. Здесь - новый аспект экологии;
- наконец, оценка парадигмального потенциала коммуника-тологии, т. е. выявление тех ее идей, которые войдут в формирующуюся новую общенаучную парадигму.
Сложность, новизна и многозначность феномена коммуникации в современности имеют следствием и новые возможности, и новые угрозы. Нужно отдавать себе отчет в том, что усиление коммуникативных факторов бытия не может не затронуть базовые антропологические качества. Человек будет стремительно меняться, и задача теоретико-методологического дискурса в этой связи сводится к ответу на вопрос, каковы будут эти изменения и каким образом можно их учесть, чтобы не потерять личностное человеческое начало - главное достояние вида хомо-са-пиенс, а также реальность его существования.
Смысл понятия «реальность» (лат. геаИэ - вещественный) в том, что человек потенциально относится к окружающему его миру как к набору предметов, которыми он может манипулировать, т. е. как к вещному миру. В этом отношении вещью является и сам мир — обиталище человека, эйкос (о1киз). Причем эйкос — это величина переменная.
Во-первых, он для каждого человека свой. Во-вторых, отличный для каждого социума. В-третьих, общечеловеческий эйкос XX в. не такой, каким он был в XIX в., а в XIX в. он был не такой, каким был до Рождества Христова.
Обитаемый мир, с одной стороны, находится в постоянном становлении, а с другой - каждый человек одновременно существует во множестве эйкосов. Отсюда и идея полионтологич-ности бытия, т. е. предположение об одновременном существовании во множестве вещных миров. Потенциальная изменчивость эйкоса позволяет ввести понятие виртуального эйкоса.
Виртуальный эйкос - часть мира, осознаваемая в настоящий момент времени обитаемой и отражаемая психикой в качестве освоенного психологического пространства. Его размеры могут колебаться от физических размеров человеческого тела и даже отдельных органов тела (когда, например, все внимание сосредоточено на физической боли) до обозримых мысленно бесконечных пределов вселенной.
Психика человека получает и обрабатывает информацию, поступающую извне, а результат обработки — новую информацию возвращает в окружающую среду. Человек формирует и регулирует свою деятельность, совершая действия и производя вещи, которые отчуждаются от автора и погружаются в среду, что наполняет ее новыми смыслами. Так осуществляется информационный обмен между человеком и обитаемым миром.
Следовательно, рассматривая эйкос, полезно выделить тот его функциональный компонент, который будет отвечать за психологическое взаимодействие с индивидуальной психикой. Речь идет о психо-информационной модели эйкоса.
В эту модель необходимо включить:
- картину мира, представляющую собой сложную суперпозицию сформированных в филогенезе архетипов; образов объектов, сформированных в процессе прохождения жизненного пути (онтогенеза); образов, взятых из социокультурной среды и родившихся в результате научения (науки). В целом картина мира — это многослойное поле символов, знаков, образов, смыслов, каждый из которых по отдельности и в комбинации имеет особое значение и эмоциональную окраску;
- поток новых фактов, независимо поступающих из естественного природного окружения и искусственной среды;
- набор событий — реакций на человеческую деятельность, в том числе хозяйственную, научную, художественную и т. п.;
- информацию, поступающую в результате интерактивного общения с другими людьми, культурными, научными, паранауч-ными и религиозными объектами;
- независимый информационный поток, поступающий по каналам социальных коммуникаций из социокультурной среды.
Коммуникации человека с виртуальным эйкосом призваны способствовать расширению эйкоса, т. е. усложнению системы «чело-век-эйкос », но могут действовать и в прямо противоположном направлении, сужая сферу присутствия человека в реальности, иными словами, приводить к деградации и человека, и его виртуальный эйкос. В этом и состоит основная угроза несбалансированного развития информационно-коммуникативных технологий. Причем порождаемые ими информационно-коммуникативные потоки в этом контексте могут быть поняты как психологические загрязнители.
Попробуем конкретизировать возможные деструктурирую-щие воздействия на психику человека.
Картина мира — психика. Повреждение или упрощение картины мира само по себе есть повреждение и деградация психи-
ки. Например: выпадение из картины мира природных объектов, замена их искусственными суррогатами стало достаточно обычным явлением для современного городского жителя. При этом способность человеческой психики к ориентации в окружающем мире непосредственно зависит от полученной ранее априорной информации: чем большим опытом обладает человек, чем более наполнена и организована его картина мира, тем лучше и тоньше работают механизмы восприятия и мышления. И наоборот, если картина мира подвергается разрушению, из нее либо вычленяются объекты, либо рвутся связи, то это приводит к нарушению восприятия и мышления.
Факты естественного природного окружения и искусственной среды - психика. Информация об окружающей естественной среде поступает по всем чувственным каналам и воспринимается как на уровне чувствительности, так и на перцептивном уровне. Если условия окружающей природной среды достаточно приемлемы для человека (приемлемый диапазон температур, давления, освещенности, шума и т. п.), то окружающая среда воспринимается как комфортная. Ухудшение условий включает адаптационные механизмы, а при невозможности быстро адаптироваться провоцирует стресс. Но если изменение условий носит экстремальный характер, то информация, поступающая по чувственным каналам, сама по себе может нести разрушительный характер, т. е. приводить к упрощению системы «психо-эйкос». Так, например, может действовать раздражитель, вызывающий сильную болевую реакцию, практически блокируя все другие каналы и сосредотачивая внимание на себе. Другой пример: у людей, живущих в зонах экологического бедствия, наблюдается не только рост тех или иных заболеваний, но и глубокие личностные изменения, затрагивающие эмоционально-волевую и ценностные сферы психики. Экстремальные условия существования приводят к искажению процессов восприятия и, как следствие, - к формированию искаженной картины мира, т. е. обедняют виртуальный эйкос. Однако всегда есть принципиальная возможность управления процессами формирования такого образа окружающей действительности, который будет помогать человеку максимально использовать свои резервы при адаптации к резко ухудшающимся условиям существования.
События-реакции на деятельность - психика. Сигналы, которые человек получает из среды в ответ на свои действия, являются необходимым элементом процесса управления деятель-
ностью. Они формируют образ деятельности и образ себя в деятельности, которые вместе с целеполаганием образуют структуру деятельности. Все те информационные включения, которые способны помешать и затруднить обработку сигналов-реакций на деятельность, играют роль психологических загрязнений. Механизм повреждения структуры деятельности адекватно описывается в психологии виртуальных реальностей. «Существуют психические события (переживания), которые порождаются внутри самой деятельности. Эти события возникают спонтанно, неожиданно и так же спонтанно исчезают. В этот момент работа начинает получаться либо особо эффективно, без приложения дополнительных усилий, либо, наоборот, продолжение и поддержание обычной деятельности требуют особых волевых усилий, поскольку даже собственное тело перестает быть послушным. В первом случае деятельность становится сверхэффективной, во втором — малопродуктивной, вплоть до полного прекращения. Это означает, что человек погружается в вирту-ал»5, т. е. переходит в другую, необычную реальность, обретая фактически другую телесность.
Общение — психика. Общение создает возможность внутренней деятельности (или мыследеятельности), так как поступающую информацию приходится осмысливать. Общение с людьми - достаточно хорошо изученная область психологии. Оно направлено на формирование новых межличностных отношений либо на изменение прежних. Общение может привести к повышению социальной компетентности личности, а может оставить ее неизменной или даже ухудшить. Социальная компетентность — это способность ориентироваться в социальной среде. Связанное с социальной компетентностью понятие социального интеллекта означает способность личности ставить и решать задачи изменения окружающей личность социальной среды. Чем более дифференцированно личность способна относиться к своему социальному окружению, чем сложнее и упорядоченнее это социальное окружение, тем большей социальной компетентностью обладает личность. Следовательно, психологическим загрязнением будет являться такое общение, которое приводит к деградации системы межличностных отношений. Суррогатные формы общения, достаточно широко предлагаемые на рынке развлечений, при их чрезмерном потреблении в конечном счете приводят к личностной деградации. Это и есть одна из социально-детерминированных форм психологических загрязнений. Проблема суррогатных форм общения особенно актуализиру-
ется с развитием телекоммуникационных технологий, создающих новые форматы и каналы общения.
Массовые социальные коммуникации — психика. Поток информации, приходящий по каналам массовых коммуникаций, а также поток знаний, приходящий из системы образования и науки, служат для формирования рациональной и эмоционально-образной актуализированной картины действительности. Этот канал сегодня наиболее сильно влияет на массовое и индивидуальное сознание, декларируя комплекс вкусовых предпочтений: эстетических, этических, идеологических.
Специфика второй половины XX в. по отношению ко всей предыдущей истории человечества в том, что:
- современные социальные коммуникации в значительной степени рационализованы как по содержанию, так и по методологии подачи информации. Формула современного цивилизованного образа жизни «образование - знание - успех - благополучие» лишь укрепляется;
- культурно-образный и духовный компонент социальных коммуникаций значительно нивелирован по отношению к рациональному. Одновременно с этим система образования и науки переживает кризис, обусловленный тем, что они уже не в состоянии давать знания, гарантированно обеспечивающие успех и благополучие, на которые рассчитывает обыватель;
- средства массовой информации (СМИ), расширенные до системы массовой коммуникации (СМК), переживают расцвет, так как все в большей степени приобретают возможность управлять не только сознанием, но и подсознанием масс, заслоняя собой другие коммуникативные каналы;
- знания вследствие своей общедоступности обесцениваются, утрачивается способность различать знание и информацию; происходит смещение понимания знания как самоценности в сторону понимания знания как инструмента - орудия.
Захват средствами массовой информации социально-коммуникативного канала, насыщенного, даже перегруженного готовыми к употреблению образами, провоцирует утрату психикой способности самостоятельно генерировать образы. Фактически здесь речь уже идет об информационно-образной наркомании массового сознания, подпитывающегося от иллюзионистских практик социально-коммуникативных технологий.
Причем легкость освоения иллюзорных миров контрастирует со сложностью со-бытия с самим собой и миром. Последнее приводит к виртуализации иллюзорной реальности, т. е. заме-
щению целостно-личностного плана бытия фрагментарно-личностным, профанации внешнего и внутреннего мира, деградации, скольжению вниз.
Иными словами, происходит симуляция реальности, реальность замещается своим симулякром. Более того, можно констатировать появление следующей стадии симулятивного процесса, описанного Ж. Бодрийяром6,
«подделка — производство — симуляция».
Особенности современности наводят на мысль о необходимости дополнить эту схему симулякром следующего порядка — симулятивной коммуникацией.
Тогда она будет выглядеть так:
«подделка - производство - симуляция — - симулятивная коммуникация».
Симулятивная коммуникация подменяет не только свой предмет, но и самого коммуникатора, имитируя взаимодействие там, где оно уже закончилось или не начиналось вовсе. «Наблюдатель становится частью самого симулякра, а его точка зрения трансформирует и деформирует последний»7. Симулятивная коммуникация преобразует симулякры нижних порядков, разрозненные и фрагментарные, в систему, связанную определенным кодом.
Таким образом, симулятивная коммуникация управляет нашими контактами с миром вещей, идей и смыслов. По каналам независимого информационного потока из социокультурной среды поступают образцы симулятивных коммуникаций, определяющих способы интерактивного общения с реальностью, в результате которого делается дальнейший шаг к свертыванию в код образов реальности и способов их восприятия.
Этот цикл встроен в цивилизационный процесс формирования информационного общества и, вероятно, является одним из его системогенерирующих факторов.
В качестве иллюстрации приведем эволюцию задач рекламы, которая прошла следующие стадии:
1) реклама изделия (товара);
2) формирование потребности, которую может удовлетворить именно эта группа товаров;
3) реклама имиджа изготовителя;
4) позиционирование имиджа на рынке;
5) связывание имиджа с образом жизни;
6) реклама образа жизни;
7) создание мифа.
Речь идет о порождении последующего симулякра предыдущим, в результате которого последующие симулякры начинают детерминировать весь предыдущий ряд, двигаясь в направлении создания некого универсального кода, с помощью которого аудиториям предлагается осуществлять коммуникацию с реальностью8.
Человек информационного общества все в большей степени коммуницирует с симулякрами, природа которых меняется в направлении симуляции самой по себе коммуникации. При этом человек все меньше оказывается способным к реконструкции значений предлагаемых ему знаков, поскольку они в большинстве своем являются пустыми знаками - симулякрами, и потому отказывается от самой идеи такой реконструкции. Это приводит к нивелированию понятия смысла и автоматическому приятию навязываемых социокультурым окружением симулятивных кодов.
Сам симулятивный код фактически является цифровым, основанным на Булевой алгебре (0 - 1) кодом. Оцифровка уникальных личностных особенностей и чувственных отношений творит уникальную пространственную структуру, строго не локализованную ни в одной из протяженностей. Цифровые коды и форматы представления информации становятся стандартом культурного процесса, подчиняя себе деловую, познавательную и творческую активность, а также бытовое общение. За этими процессами, естественно, стоит новый профессионализм, формы которого в значительной степени определяются новыми культурными кодами и формами структуризации коммуникаций в Интернете.
Таким образом, как в посюстороннем (вне экрана компьютера), так и в потустороннем (за экраном) пространстве создается культура, подчиненная логике цифровых процессоров и гипертекстовых презентаций. При этом коммуникация, как «живая», так и «электронная», осмысливается в качестве основного инструмента деятельности, опять-таки и там, за экраном, и тут. Таким образом, именно коммуникация становится центральным предметом человеческой культуры, со всеми вытекающими отсюда последствиями, в том числе и труднопредсказуемого феномена ее эволюционирования в сторону симулятивности всего доступного человеческому восприятию.
Все сказанное выше заставляет еще раз задать главный вопрос: так кто же мы — виртуальные частности, переносящие информацию и смыслы, которые сами уже не в состоянии вместить, или личности, способные найти в себе и в мире все же нечто не симулятивное и не коммуникативное, а самодостаточное?
Примечания
1 Первичного различения (англ.).
2 Луман Н. Понятие общества // Проблемы теоретической социологии / Под. ред. А.О. Бороноева. СПб., 1994. С. 25-42. Перевод выполнен с немецкой рукописи, предоставленной Луманом, в 1994 г. H.A. Головиным.
3 Эта концепция подробно представлена, в частности, в работе: Гире-нок Ф.И. Патологии русского ума: (картография дословности). М.: Аграф, 1998.
4 См. сайт Центра виртуалистики Института философии РАН: http:// www.virtualistika.ru
5 Hocoß H.A. Психологические виртуальные реальности. М., 1994. С. 17.
6 См.: Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М.: Добросвет, 2000; см. также другие его работы.
7 Делез Ж. Симулякр и античная философия// Логика смысла. М., 1995. С. 336.
8 Хорошим примером такого универсального кода является язык населения планеты Кин-дза-дза из одноименного фильма, в котором все формы сообщений сводились к одному высказыванию «КУ!».
