CC BY
27
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2010. № 2
Аташбараб Хамидреза (Иран)
«СМЕРТЬ ЧИНОВНИКА»: ОПЫТ ПЕРЕВОДА А.П. ЧЕХОВА НА ПЕРСИДСКИЙ ЯЗЫК
В основе статьи - опыт переводчика, который стремится сделать доступными для персидского читателя шедевры русской классики. Автор касается проблем как лингвистического, так и историко-культурного характера, с которыми сталкивается каждый, кто хотел бы представить в иноязычной и инокультурной аудитории литературный текст, хрестоматийный для русского читателя, и показать, насколько трудно передать в переводе реалии иной исторической эпохи и иной культуры. Потери, возможные при переводе с русского на персидский язык, показаны на примере одного чеховского рассказа.
Ключевые слова: Чехов, перевод, персидский язык, рецепция.
This article is based on the experience of a translator whose aim is to bridge the gap between the Persian reader and masterpieces of Russian classics. We would like to estimate the problems which every individual faces in an attempt to present a literary text paradigmatic for the Russian reader but belonging to another language or another culture. Moreover, our objective is to show how difficult it is to echo realia of another historical period and another culture. Alas, losses are inevitable in translating from Russian into Persian and those we would like to show by the example of a story written by Chekhov.
Key words: Chekhov, translating, Persian, reception.
В основе этой статьи - опыт переводчика, который стремится сделать доступным для персидского читателя шедевры русской классики. Мы хотели бы рассказать о проблемах как лингвистического, так и историко-культурного характера, с которыми сталкивается каждый, кто хотел бы представить в иноязычной и инокультурной аудитории литературный текст, хрестоматийный для русского читателя, и показать, насколько трудно передать в переводе реалии иной исторической эпохи и иной культуры. Увы, при переводе с русского на персидский потери неизбежны, что мы и хотели бы показать на примере одного чеховского рассказа.
Итак, «Смерть чиновника». Начнем с названия. Можно сказать, что все проблемы начинаются именно здесь. Как перевести слово «чиновник»? В персидском языке нет адекватного слова, как нет и понятия, которое полностью было бы соотносимо с русским. Как правило, слово «чиновник» переводят на персидский язык как «¿¿pj^, karmand», что значит «сотрудник или работник», так как другой возможности просто нет, и все синонимы еще более далеки 102
от точного значения этого слова в рассказе. В результате в сознании читателя возникает образ некоего сотрудника («¿¿pj^", karmand»), сидящего за столом в государственном учреждении, при этом персидский аналог никоим образом не указывает на социальный статус героя: и низшего клерка, и начальника того же учреждения можно называть «¿¿pj^", karmand». Для того чтобы более точно определить социальный статус персонажа, можно добавить такие имена прилагательные, как «¿¿pj^" «¿1^, karmande sade» (в значении «простой работник»), или, например, «¿¿pj^ ¿^J, karmande arshad» («старший работник»). Но эти словосочетания всегда употребляются при определении конкретной ситуации, чаще всего социально-бытовой, поэтому вне контекста они не используются. Сразу становится понятно, что подобный перевод не передает социально-историческую и историко-культурную специфику слова «чиновник» применительно к тогдашней России.
Профессионально овладевшему русским языком иностранцу, скажем, переводчику, становится известно, что слова «чиновник», «чиновничество» и производные от них произошли от древнерусского слова «чин», что означало «ряд, строй, установленный порядок» (нарушение которого есть «бесчинство»). Эти значения теперь забыты и принадлежат истории языка. В современном представлении чин - это звание, позволяющее занимать определенные должности. Таким образом, чиновничество (современный его синоним - бюрократия), о котором идет речь, - это категория лиц, профессионально занятых делопроизводством и выполнением исполнительских функций в системе государственного управления. Значение чина в России определялось тем, что на протяжении целых исторических эпох бюрократическая иерархия выступала важным основанием социального разделения общества. Понятие «чин» в российской имперской культуре обрело самодовлеющий и почти мистический характер. Как говорил А.С. Пушкин, «чины сделались страстью русского народа».
Процесс исторической эволюции российского чиновничества шел совершенно иначе, чем в Иране, который в то время находился на стадии феодализма. Кроме того, в силу сложившихся социально-политических обстоятельств иранский бюрократический аппарат (как, кстати и иранская образовательная система), тяготели скорее к французской традиции и имели мало общего с русской.
Напротив, условия службы в системе административно-государственного управления России сформировали к середине XIX века тип чиновника, ставшего олицетворением эпохи, - бюрократа, вымогателя, приспособленца, действующего от имени власти. Важно также знать, в каких реальных условиях приходилось служить этим чиновникам, чтобы во всех подробностях увидеть мир героев Чехова
в контексте времени. Этот чиновник был неотъемлемой частью породившей его административной системы управления, ее основным работником и основной движущей силой. Таков исторический портрет чиновника эпохи Александра III, который стал героем других рассказов А. П. Чехова, таких, как «На гвозде», «Орден», «Пережитое», «Рассказ, которому трудно подобрать название», «Страх», «Толстый и тонкий», «Торжество победителя», «Унтер Пришибеев», «Хамелеон» и «Экзамен на чин».
Теперь, после сделанных разъяснений, мы можем лучше понять первую и самую главную сложность перевода этого рассказа. Если перевести заглавие подстрочно, сделав на персидском кальку из двух русских слов, то это изменит смысл названия, и вот почему. Во-первых, как уже было сказано, употребление в переводе слова «¿¿pj^, karmand» было вынужденным, обусловленным дистанцией между историческими реалиями русской и персидской культуры, которая неизбежно отразилась и в языковых реалиях двух языков. Но при этом это был едва ли не единственный вариант, приближающийся к адекватному переводу. Во-вторых, подстрочный перевод названия («^,р ¿¿pj^", marge karmand») сразу же преувеличивает значение смерти чиновника, придаст ему высокий, пафосный смыл, зазвучит как «кончина», что войдет в противоречие с чеховским замыслом. Такая неожиданная и ненужная в данном случае пафосность объясняется особенностями сочетания слова «^,р, marg» (смерть) с другими словами на персидском языке.
Впрочем, есть хороший способ дать более адекватный перевод. Можно перевести это заглавие на персидский язык так: «Смерть одного чиновника». В этом варианте читатели по особенности сочетания этих персидских слов (герой сразу же оказывается включен в длинный ряд подобных ему, что сообщает слову «чиновник» смысловой оттенок некой заурядности) в большей степени почувствуют не очень высокий социальный статус чеховского героя. Подобный перевод будет напоминать сообщение в местной газете прошлых времен о смерти какого-либо чиновника.
В первой строке рассказа Чехов конкретизирует должность чиновника: «некий экзекутор». Слово «экзекутор» произошло от латинского слова «exsecutor», и в русско-персидских словарях не встречается. Скорее всего, иранские переводчики (есть несколько опытов перевода этого рассказа на персидском) тут же заглянули в английские и французские переводы и вновь обратились к слову «¿¿pj^", karmand», хотя возможны и другие варианты - более точные, такие, как «j3plp ma'mure ejraii», «¿¿pj^" ^I^J, karmande ejraii», что значит «исполнитель, или чиновник, ведавший хозяйственными делами и надзором за внешним порядком в канцелярии». Очевидно, именно этими словосочетаниями можно было бы дать более точное
определение социального статуса героя и одновременно показать некоторые присутствующие в его образе комико-иронические элементы. Ведь перед этим в одной фразе два раза подряд встречается прилагательное «прекрасный»: в первый раз оно употреблено в привычном сочетании «прекрасный вечер», а во второй раз - в явно ироническом контексте: «прекрасный экзекутор»:
В один прекрасный вечер не менее прекрасный экзекутор, Иван Дмитрия Червяков, сидел во втором ряду кресел и глядел в бинокль на «Корневильские колокола».
«В один прекрасный вечер» - характерное начало для подобного рода историй. В персидском словаре есть эквивалент для данного предложения, которое в переводе на русский язык звучит как «в некий вечер», «однажды», «в один из вечеров», «однажды вечером». Переводчики обычно используют именно эти эквиваленты, не замечая повтор этого же прилагательного в следующей части предложения: «... не менее прекрасный экзекутор». Между тем этот повтор очень важен для Чехова: если не переводить первое, то утрачивается смысл второго, и наоборот. Таким же образом надо в переводе мы должны найти одинаковые прилагательные для слова «прекрасный», чтобы выявить иронический аспект этого определения. Есть лишь один способ разрешить эту проблему: обратиться к текстам иранских писателей первой половины ХХ в. В них часто встречаются характерные для того времени выражения, которые в переводе на русский могут звучать как чеховские определения: «в один счастливый вечер.» («веселый вечер»). Таким образом, для адекватного и понятного читателю перевода необходимо воспользоваться опытом классической иранской литературы.
Следующие фразы рассказа вызывают у иранского читателя целый ряд вопросов, и ему кажется, что он сталкивается с непонятной для него игрой слов Чехова:
Иван Дмитрия Червяков сидел во втором ряду кресел и глядел в бинокль на «Корневильские колокола». Он глядел и чувствовал себя на верху блаженства.
Зачем ему во втором ряду понадобился бинокль? Возможно, таким образом Чехов хочет показать социальный статус своего героя; мелкого чиновника, который в чуждой и незнакомой ему ситуации посещения театра обнаруживает неумение вести себя? Да и вообще, что делает такой мелкий и бедный человек в театре?
Иранский читатель, который недостаточно близко знаком с историей и культурой России, с трудом может представить себе иранского мелкого служащего столетней давности, который позволят себе часто ходить в театр и, более того, испытывает в этом настолько глубокую потребность, что, оказавшись в зрительном зале, тут же ощущает себя «на верху блаженства». И даже если век назад иранец мог все-
таки представить, что такое драматический театр, то оперетта ему была вовсе незнакома. Преодолеть это непонимание культурных реалий переводчик, как нам представляется, не может. Вероятно, здесь необходим историко-культурный комментарий, который может быть дан на этой же странице, в сноске. Но, увы, по сложившейся традиции сноски чаще всего игнорируется читателем, потому что сильно отвлекают от самого текста. Как быть?
Вероятно, комментарий в рассказах, повестях, романах должен иметь разные формы - в зависимости от читательского адреса издания. Это целое искусство - рассказать о совсем чуждом явлении в подстрочной сноске к маленькому рассказу. Необходимо, однако, отметить самое важное: комментарий не должен носить скучного академического характера.
Теперь определенно понятно, что внимательная и точная интерпретация первой и самой длинной фразы играет ключевую роль в переводе рассказа. И как усложнит и запутает восприятие читателя перевод, в котором вместо простого и одновременно иронического, выразительного языка, характерного для Чехова, будет дан иной эквивалент. Например, если переводчик попытается представить ситуацию так, будто она могла иметь место в Иране того времени.
Мы полагаем, что для воссоздания атмосферы иной культуры средствами персидского языка следует едва заметно изменить значения слов и использовать редкие словосочетания. Но насколько это возможно? На первый взгляд, как мы уже говорили, подобная задача относится скорее к компетенции не переводчика, а автора историко-литературного комментария. Но это не совсем так - переводчик может сделать очень многое. И в первую очередь необходимо обращаться к самому рассказу. Сам художественный текст предлагает переводчику пути интерпретации. Если внимательно вчитаться, то мы обратим внимание на то, что в рассказе вообще нет слова «театр» и ни разу не сказано, что за «Корневильские колокола» посещал «прекрасный экзекутор» Иван Дмитриевич Червяков. Для русского читателя это очевидно - но отнюдь не для иранского. Введение в текст очевидных для русских читателей слов и понятий, например такого, как «театр», которого в рассказе нет, для персидской аудитории обязательно. Поэтому в переводе нужно уточнить, что герой сидел «во втором ряду» театрального зала, слушал оперетту «Корневильские колокола». Кроме того, необходимо иначе определить и некоторые действия героя, чтобы они были понятнее для читателя иноязычной среды. Так, вместо глагола с дополнением «глядел в бинокль» создадим наречие (персидский язык дает такую возможность), которое на русском звучало бы как «бинокль-на-глаз». Тогда бинокль превращается в своеобразный атрибут театральности, дающий герою возможность полнее ощутить блаженство от посещения оперетты.
Таким образом, мы можем избежать привычной ошибки почти всех подстрочных переводов. Особенности персидского языка таковы, что те эмоции, которые испытывает герой, в персидском тексте должны быть выражены иными лингвистическими средствами.
Дальше следует рассказать о переводе таких русских чинов, как «статский генерал», «тайный советник» и тому подобное, которые часто встречаем в рассказах XIX в. Наш читатель уже знает, что подобных слов так же, как и понятий, в персидском языке просто нет, стало быть, они непереводимы. Фантастические ошибки возникают тогда, когда переводчик, например, дает подстрочник слов «тайный» и «советник». Получается, что он кому-то что-то советует, притом тайно, скрытно, секретно. Раздает секретные советы? Иранский читатель может лишь теряться в догадках... Перевод в итоге походит на некий придуманный переводчиком детектив, а герой превращается в антигероя.
Стоит обратить внимание и на другую важную деталь. Букву «с», которая постоянно присутствует в речи чиновника или соединяется с его обращениями, обычно никак не переводят, хотя именно здесь выражена важнейшая особенность речевого этикета, свойственная чиновной среде XIX в. Переводы на персидский язык таких обращений, как «что-с?», «ваше-ство» и «изволите знать-с!», могут быть разнообразны. К сожалению, обычно даже хорошие переводчики всегда и во всех случаях лишь добавили Е^огЪап», что значит
«ваше величество». Подобное обращение, конечно же, совершенно неуместно с исторической точки зрения и искажает саму ситуацию, описанную в чеховском рассказе. Надо использовать разнообразные подходящие обращения, которые есть в персидском языке, в каждом конкретном случае.
И последний важный момент, характерный для таких рассказов, - это завершающие рассказ чеховские суждения о героях. Читаем последнюю строчку:
Придя машинально домой, не снимая вицмундира, он лег на диван и... помер.
С уверенностью можем сказать, что все переводчики пропустили стилистическую окраску слова «помер» и приукрасили смерть чиновника, осмыслив ее как кончину. Мы видим это в тех переводах, где стремление переводчика к созданию красивого (в Иране скорее всего - красноречивого) классического рассказа приводит к тому, что переводный текст прочитывается в большей степени в контексте персидской, а не русской литературы. Встречается и другой подход: слово «помер» предстает вне стилистической окраски, интерпретируется как нейтральный глагол «умер». В обоих случаях упускается трагикомическая окраска ситуации, сложность авторского отношения к герою, парадоксально совмещающая презрение и жалость.
Она может быть передана словами «3 ¿b, va jan dad» («и просто отдал душу»). Подобное выражение в персидском языке содержит и мотив жалости, и понимание невысокого статуса умершего человека. Обычно так у нас говорят о чьей-нибудь смерти - с большой жалостью и сожалением.
Пушкин в шутку называл переводчика «почтовой лошадью просвещения». В этой фразе - и ирония, и глубокое уважение к труду филолога, ставшего для своего читателя вестником иной культурной традиции. В этой статье мы попытались показать, сколь тяжела поклажа и тяжек труд переводчика, и сколь велика ответственность, которую он берет на себя.
Список литературы
Белкин А. Читая Достоевского и Чехова. Статьи и разборы. М., 1973. Бердников Г., А.П. Чехов. Идейные и творческие искания. 2-е изд. Л., 1970.
БялыйГ.А. Русский реализм конца XIX в. Л., 1973. Катаев В.Б. Литературные связи Чехова. М., 1989. Катаев В.Б. Сложность простоты: Рассказы и пьесы Чехова. М., 1999. Скафтымов А. Нравственные искания русских писателей: Статьи и исследования о русских классиках. М., 1972. Чехов А.П. Полн. собр. соч.: В 30 т. М., 1974-1983.
Сведения об авторе: Хамидреза Аташбараб, аспирант кафедры истории русской литературы XX-XXI веков филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: [email protected]
