CC BY
51
7. Там же. С. 13-14.
8. Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1983. С. 709.
9. Маслова М.А. Роман У. Теккерея «История Генри Эсмонда» в контексте художественных исканий эпохи. Нижний Новгород, 1998. С. 31.
10. Теккерей. Ук. соч. С. 115.
11. Карасик. Аксиологическая лингвистика: лингвокультурные типажи. С. 30.
12. Теккерей. Ук. соч. С. 179.
13. Там же. С. 197.
14. Карасик. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. Волгоград. 2002. С. 8.
CULTURAL TYPE "ENGLISH KNIGHT ": FUNCTIONS IN THE NOVEL "HENRY ESMOND'S HISTORY" BY W.THACKERAY
O.H. Vaseva
In the novel "Henry Esmond's History" W. Thackeray draws a hero who is aware of his conflict with reality. The Esmond's image is given in a certain dynamics and external events and circumstances play a crucial role in his development. The Thackeray's point is no change and move within the character of his hero would ever be understood as an isolated thing — neither social, nor political. The idea is strongly emphasized by a particular choice of the artistic device of creating the image, that is use of a cultural type "the English knight". Apart from that the given type performs some artistic functions, defining the specificity of Thackeray's creativity in 1850-s.
Keywords: English literature, 19th century, W. Thackeray.
© 2009
В.К. Чернин, Д.Н. Жаткин
«СМЕРТЬ АРТУРА» АЛЬФРЕДА ТЕННИСОНА В ПЕРЕВОДЧЕСКОЙ ИНТЕРПРЕТАЦИИ О.Н. ЧЮМИНОЙ
В статье рассмотрена переводческая интерпретация О.Н.Чюминой стихотворения английского поэта "викторианской эпохи" Альфреда Тен-нисона "Morte d'Arthur" ("Смерть Артура", 1833-1834, опубл. в 1842 г.), в несколько измененном виде ставшего впоследствии заключительной главой "Королевских идиллий" ("The Idylls of the King", опубл. в 1856-1885 гг.). Отмечается стремление Чюминой максимально сохранить атмосферу теннисоновского оригинала, передать не только его сюжетную канву, но и вариации чувств.
Ключевые слова: английский романтизм, художественный перевод, литературная традиция, реминисценция.
О.Н. Чюмина принадлежит к числу писателей, творчество которых практически забыто в наше время. Вместе с тем в конце XIX — начале XX в. ее имя было широко известно читающей России, она много печаталась, принимала активное участие в литературной и общественной жизни. С 1882 г. произведения Чюминой публиковались на страницах журналов «Вестник Европы», «Русская мысль», «Русское богатство», «Северный вестник», «Мир божий» и др., причем она была известна и как переводчица, и как поэт-лирик, автор произведений самой разнообразной тематики, обращавшийся и к гражданским мотивам, и к пейзажному стихотворению, и к интимной поэтической исповеди. Годы расцвета литературной деятельности Чюминой совпали с эпохой безвременья, драматическим периодом мучительных исканий русской поэзией своего нового пути, вылившимся в конечном итоге в появление новых поэтических течений и ярких имен, составивших славу Серебряного века. Грусть и неясные, томительные грезы, своеобразные романтические предчувствия, противопоставление высоких идеалов и низкой действительности характеризуют стихотворения Чюминой, как и лирику таких ее знаменитых современников, как поздний К.К. Случевский, А.Н. Апухтин, К.Н. Фофанов; однако в творчестве Чю-миной получили отражение и восхищение подвигом героев минувших лет (стихотворение «На страже»), и напряженное тревожное ожидание неизбежных больших перемен.
Переводные произведения заняли основное место в творческом наследии Чюминой, обращавшейся к сочинениям Данте, Ф. Петрарки, В. Шекспира, Дж. Мильтона, Дж.-Г. Байрона, В. Скотта, Х.-К. Андерсена, Т. де Банвиля, Л. де Лиля, П. Бурже, А. де Мюссе, Ф. Коппе, В. Гюго, А. Теннисона, Г. Лонгфелло, Ш. Петефи, В. Сырокомли, А. Сюлли-Прюдома, Р. Гамерлинга, Т. Го-тье, Ш.-М. де Эредиа, Ж. Ришпена, Э. Браунинг, П. Фора, Д. фон Лилиекрона, Ф.К. фон Герока, Р. Прутца, П. Гейзе, Ф. Дана, Э. Шенайх-Каролат, Р. Гарне-та, М. Конопницкой, Н. Мошалеса. Переводы составили значительную часть вышедшего в 1905 г. нового сборника стихотворений Чюминой (1898—1904 гг.), также удостоенного почетного отзыва Императорской Академии наук. Наряду с авторскими сборниками (по информации газеты «Товарищ» (1907. — №396), в которой Чюмина активно выступала под псевдонимом Бой-Кот с произведениями общественно-политической и социальной тематики), почетных отзывов Академии были удостоены и выполненные ею переводы «Потерянного рая» Мильтона (в 1901 г.) и «Божественной комедии» Данте (в 1905 г.)1.
На протяжении 1889—1904 гг. Чюмина неоднократно обращалась к творчеству Теннисона, переведя такие его стихотворения, как «Rizpah» («Рицпа»), «Mariana» («Мариана») и «Mariana in the South» («Мариана на юге»), «Morte d'Arthur» («Смерть Артура»), «Break, break, break...» («Бей, бей, бей...»), «The Sisters» («Сестры»), «The Poet's Song» («Песнь поэта»), «The Lady of Shalott» («Леди из Шалотта»), «Lady Clara Vere de Vere» («Леди Клара Вир де Вир»), «A Farewell» («Прощание»), «Edward Gray» («Эдвард Грей»), «The Poet» («Поэт»), «Locksley Hall» («Локсли Холл»), «The Dying Swan» («Умирающая лебедь»), «Come not, when I am dead.» («Не приходи, когда я умру.»), «A Dirge» («Погребальная песнь»), а также четыре фрагмента «In Memoriam» («В память») (V, XXI, XLIX, L) и сборник «The Idylls of the King» («Королевские идиллии»).
Также Чюминой создано значительное число оригинальных произведений, в основу которых положены как мотивы отдельных стихотворений Теннисона, так и в целом настроения, характерные для его творчества.
В 1891 г. Чюмина перевела и опубликовала в «Ниве» под заглавием «В канун Рождества» произведение Теннисона «Morte d'Arthur» («Смерть Артура», 1833—1834, опубл. в 1842 г.), в несколько измененном виде ставшее впоследствии заключительной главой «Королевских идиллий» («The Idylls of the King», опубл. в 1856—1885 гг.). Содержательная основа стихотворения близка третьей, четвертой и пятой главам двадцать первой книги Т. Мэлори «Рыцарский роман» («Romance»), которой Теннисон зачитывался в детстве и впечатления от которой соотнеслись в его сознании с болью от утраты друга Артура Хэллема. Пролог и эпилог, обрамлявшие лироэпический рассказ, носили характер мистификации, поскольку приписывали авторство произведения не самому Тен-нисону, а вымышленному им поэту Эверарду Холлу, автору сожженной поэмы
0 короле Артуре, состоявшей из двенадцати книг. Примечателен тот факт, что в течение последующих лет Теннисон осуществил «замысел» Эверарда Холла, создав «Королевские идиллии», цикл, включавший в себя двенадцать произведений. Пролог «Смерти Артура» во многом был противопоставлен эпическому стилю основного текста сказания своим прозаическим тоном; эпилог представлял собой сон о втором пришествии Артура к счастливым народам, не соотносившийся с английскими историческими преданиями.
В прологе, описывавшем вечер накануне Рождества, типично английская рождественская традиция целования на пороге под веткой вечнозеленого растения («The game of forfeits done — the girls all kiss'd / Beneath the sacred bush and past away»2 [Игра в фанты закончена — девушки все перецелованы / Под священным кустом и ушли]) была заменена в переводе Чюминой иными радостями беззаботной молодежи — загадками, веселой игрой в фанты и танцами («...потешив молодежь / Загадками, игрой веселой в фанты / И танцами (при этом отчего ж / Не выказать и нам свои таланты?)»3). Если в теннисоновском оригинале за чашей с пуншем засиделось четверо друзей — священник, поэт, хозяин и рассказчик («The parson Holmes, the poet Everard Hall, / The host, and
1 sat round the wassail-bowl» (p. 3) [Священник Холмс, поэт Эверард Холл, / Хозяин и я сели вокруг чаши с пуншем]), то в русском переводе героев уже трое — пастор, рассказчик и поэт («Мы наконец осталися втроем — / Пастор, поэт и я.» (с. 1127).
Существенно сократив все произведение Теннисона (пролог — с пятидесяти одного до двадцати двух стихов, лироэпический рассказ — с двухсот семидесяти двух до двухсот десяти стихов, эпилог — с тридцати одного до восемнадцати стихов), русская переводчица опустила в прологе описания такого развлечения, как катание на коньках, и такого элемента беседы, как рассуждения пастора: «.tired out / With cutting eights that day upon the pond, / Where, three times slipping from the outer edge, / I bump'd the ice into three several stars» (p. 3) [.устав / От вырезания восьмерок в тот день на пруду, / Где, три раза соскользнув с внешнего края, / Я выбил об лед несколько звезд]; «The parson talking wide and wider sweeps, / Now harping on the church-commissioners, / Now hawking at Geology and schism» (p. 3) [Священник говорил со все большим и большим раз-
махом, / Теперь заведя волынку о церковных комиссионерах, / Сейчас разнося геологию и схизму]. В связи с этим пролог полностью утратил использовавшиеся Теннисоном для характеристики английского общества описания видов досуга и тематики бесед.
Не менее существенные фрагменты английского оригинала, не интерпретированные переводчицей, содержат упоминание двенадцати книг сожженной эпической поэмы Эверарда Холла («.«he burnt / His epic, his King Arthur, some twelve books» (p. 4) [.«он сжег / Свою эпическую поэму, своего Короля Артура, двенадцать книг»]) и размышления о значимости эпических произведений «героических времен» («heroic times») в новую историческую эпоху, давшую миру только «слабые гомеровские отголоски» («faint Homeric echoes»), вобравшие в себя малую часть великих достижений культуры и литературы прошлого («Why take the style of those heroic times? / For nature brings not back the Mastodon, / Nor we those times; and why should any man / Remold models? these twelve books of mine / Were faint Homeric echoes, nothing-worth, / Mere chaff and draff, much better burnt» (p. 4—5) [Зачем прибегать к стилю тех героических времен? / Ибо природа не вернет Мастодонта, / А мы те времена; и зачем нужно человеку / Переделывать модели? эти двенадцать книг моих / Были слабыми гомеровскими отголосками, ничего стоящего, / Простая ерунда и отбросы, гораздо лучше сжечь»]). Теннисон соотносит свое лироэпическое повествование с поздними «гомеровскими отголосками» («Homeric echoes»), что правомерно, судя по простоте изложения и избранному ритму, однако по стилю стихотворение напоминает некоей искусственностью также и сочинения Виргилия.
Сокращения, неудачно произведенные Чюминой при переводе пролога тен-нисоновского произведения, привели к утрате отдаленных смысловых параллелей, использовавшихся в качестве своеобразной авторской подводки к основному содержанию лироэпического рассказа. Отчасти этим обусловлена некоторая отвлеченность перевода от конкретных исторических реалий, проявившаяся уже в первых стихах основной части произведения, где место последней битвы Артура подробно описано, но конкретно не названо («Среди холмов, на берегу морском / <.> / Вблизи шумело море / Безбрежное, с другой же стороны / Сребрилася в сиянии луны / Гладь озера» (с. 1128). У Теннисона события происходят в некоей стране Лионесс («Lyonness»), что однозначной идентификации не поддается. У Мэлори войска сражаются на Бархэм-Даун — возвышенности близ Кентербери, рядом с которой нет ни моря, ни озера, упоминаемых в произведении Теннисона: «Among the mountains by the winter sea» (p. 6) [Среди гор у зимнего моря]; «On one side lay the Ocean, and on one / Lay a great water, and the moon was full» (p. 6) [На одной стороне лежал Океан, и на одной / Лежала великая вода, и луна была полной]. О стране Лионесс говорится не в произведении Мэлори, а в некоторых других рыцарских романах и валлийских легендах, где она предстает одной из средневековых «малых Атлантид», поглощенных морем. Согласно преданию, страна Лионесс находится под водой залива Маунтс-Бей у берегов Девоншира, где в шторм можно услышать, как звонят ее колокола.
Также в переводе Чюминой опущены такие значимые элементы легенд об Артуре, как упоминания о предсказателе Мерлине («Tho' Merlin sware that
I should come again / To rule once more.» (p. 7) [Хотя Мерлин поклялся, что я должен прийти снова / Править еще раз.]), артуровском мече Экскалибуре («Excalibur»), непосредственно не названном, но при этом охарактеризованном при помощи различных определений — «славный меч», «чудесный меч», «дивный меч», «чудный меч». Если в английском оригинале смертельно раненный король трижды, с каждым разом все более разгневанно, сознавая потерю власти, просит единственного оставшегося в живых рыцаря Бедивира уничтожить меч («Watch what thou seest, and lightly bring me word» (p. 8) [Пронаблюдай за тем, что ты увидишь, и проворно принеси мне весть]; «I bad thee, watch, and lightly bring me word» (p. 10) [Я приказываю тебе пронаблюдай и проворно принеси мне весть]; «Yet, for a man may fail in duty twice, / And the third time may prosper, get thee hence: / But, if thou spare to fling Excalibur, / I will arise and slay thee with my hands» (p. 12) [Все же, ибо человек может не выполнить свою обязанность дважды, / А в третий раз может преуспеть, заставляю тебя поэтому. / Но если ты пожалеешь выбросить Экскалибур, / Я поднимусь и убью тебя своими руками]), то в переводе Чюминой просьба хотя и повторяется трижды, но ощущения нарастания разгневанности короля неповиновением рыцаря не возникает, даже несмотря на упоминание о «царственном гневе»: «И что затем увидишь — ничего / Ты от меня не утаи».» (с. 1128); «И мне спеши поведать обо всем» (с. 1129); «.Иди же в третий раз / И выполни предсмертный мой приказ, / Иль берегися царственного гнева» (с. 1129—1130).
Теннисон трижды повторяет обращенный к рыцарю вопрос Артура «What is it thou hast seen? or what hast heard?» (p. 9, 11) [Что ты видел? или что слышал?], причем в третий раз вопрос несколько изменен, что обусловлено самим фактом выполнения королевского приказа: «Now see I by thine eyes that this is done. / Speak out: what is it thou hast heard, or seen?» (p. 13) [Теперь я вижу по твоим глазам, что дело сделано. / Говори: что ты слышал или видел?]. В переводе Чюми-ной теннисоновский Артур, ожидавший небесного предзнаменования, но при этом точно не знавший, будет ли это голос или видение, поначалу ждал только голоса («.«Исполнил повеленье? / Что слышал ты?» (с. 1129)), а потом — только видения, которое должно было стать знамением («Я вижу по глазам: / Исполнил ты задуманное дело; / Скажи же мне, что ты увидел там?» (с. 1130)), что не совсем точно передает теннисоновский замысел. К тому же второй из трех вопросов русской переводчицей опущен, и потому можно лишь домысливать то, что он аналогичен первому.
С помощью приводившей к своеобразному обратному повтору перестановки отдельных художественных деталей пейзажного описания в ответной реплике рыцаря Бедивира на вопрос Артура Теннисон показал невозможность обмануть мудрого короля: «I heard the ripple washing in the reeds, / And the wild water lapping on the crag» (p. 9) [Я слышал, как волны омывали камыш / И как дикая вода плескалась об утес]; «I heard the water lapping on the crag, / And the long ripple washing in the reeds» (p. 11) [Я слышал, как вода плескалась об утес / И как длинные волны омывали камыш]. В переводе Чюминой авторская находка Тен-нисона сохранена, однако ощущается не столь явно по причине утраты буквальности повтора, излишнего многословия во второй части реплики: «У берега я слышал ветра стон / И плеск волны, утесы омывавшей» (с. 1129); «Я слышал
там, как волны об утес / Плескалися с однообразным плеском, / И ветра стон я слышал в камышах» (с. 1129).
Описание богатого убранства меча, объясняющее изначальное желание сэра Бедивира сохранить Экскалибур («For all the haft twinkled with diamond sparks, / Myriads of topaz-lights, and jacinth-work / Of subtlest jewellery.» (p. 8—9) [Ибо вся рукоять сверкала бриллиантовыми искорками, / Мириадами топаза огоньков и гиацинтов инкрустацией / Самых изысканных драгоценностей.]), несколько упрощено в русском переводе, где вместо бриллиантов, топазов и гиацинтов упоминается «каменье самоцветное»: «.рукоять, / Горевшую каменьем самоцветным / <.> сияющим, несметным / Богатством.» (с. 1129). Чюминой полностью опущена пространная речь рыцаря Бедивира при его второй попытке спрятать меч, обусловленная непониманием необходимости уничтожения Экс-калибура и, возможно, искренним желанием сберечь его для потомков. Однако даже небольшой фрагмент этой речи очень важен с точки зрения принципиального сохранения Теннисоном верности древним легендам о короле Артуре: «.«King Arthur's sword, Excalibur, / Wrought by the lonely maiden of the Lake. / Nine years she wrought it, sitting in the deeps / Upon the hidden bases of the hills» (p. 11) [.«Короля Артура меч, Экскалибур, / Выделанный одинокой девушкой Озера, / Девять лет она отделывала его, сидя в глубинах / Под спрятанным основанием холмов»].
Если Теннисон дважды с небольшими разночтениями повторяет описание видения, представшего глазам Бедивира после того, как он бросил Экскалибур в озеро («.rose (behold) an arm / Clothed in white samite, mystic, wonderful, / And (That) caught him by the hilt, and brandish'd him / Three times, and drew him under in the mere» (p. 13) [.поднялась (увидел) рука(у), / Одетая(ую) в белую парчу, мистическая(ую), удивительная(ую), / И (Которая) поймала его за эфес, и взмахнула им / Три раза, и увлекла его в озеро]), то Чюмина предпочитает сохранить существенно большее число мелких различий, в частности, в первом случае таинственная рука увлекает меч в озеро («.из водной глубины / Опять рука, таинственная в белом, / Явилася, — и меч движеньем смелым / Схватив, она им трижды потрясла /Ив озеро с собою увлекла.» (с. 1130)), а во втором случае — уносит его в глубину («Вдруг поднялась из водной глубины / Опять рука, таинственная в белом, / И взяв его, она движеньем смелым / Им в воздухе три раза потрясла /Ив глубину с собою унесла.» (с. 1130)).
В теннисоновском оригинале и его русском переводе после уничтожения меча король просит рыцаря Бедивира отнести его к озеру, где его уже ждут судно и «три королевы в золотых коронах» («three Queens with crowns of gold»). У Теннисона и его переводчицы (кстати, не привнесшей в свою интерпретацию английского оригинала ни одной значимой детали) королевы остаются безымянными, тогда как в «Рыцарском романе» Т.Мэлори они названы — это сестра Артура Фея Моргана, королева Северного Уэльса и королева Опустошенных Земель.
Лаконичная характеристика «безумного» плача по Артуру, предложенная Чюминой («Безумный вопль отчаянья и муки» (с. 1130)), не отражает даже отчасти всей боли утраты, которую выразил Теннисон в своем произведении, указав на способность вопля содрогать «трепещущие звезды» («tingling stars»),
сравнив его с пронзительным свистом ветра, наконец, упомянув об «опустошенной земле» («waste land»), безлюдной с сотворения мира («A cry that shiver'd to the tingling stars, / And, as it were one voice, an agony / Of lamentation, like a wind, that shrills / All night in a waste land, where no one comes, / Or hath come, since the making of the world» (p. 15) [Вопль, который содрогал трепещущие звезды, / И, как будто бы был одним голосом, агонией / Горестного плача, как ветер, что пронзительно звучит / Всю ночь в опустошенной земле, куда никто не приходит / Или не приходил с момента сотворения мира]).
При воссоздании портрета умирающего Артура Чюминой утрачены многие яркие сравнения, в частности, лица короля с «исчезающей луной» («wither'd moon»), его самого с «разрушенной колонной» («shatter'd column») и т.д. При описании лица героя «с полосой темной крови» («striped with dark blood») Тен-нисон подчеркивал его белизну, бесцветность, о чем совершенно не упомянула Чюмина: «.his brow / Striped with dark blood: for all his face was white / And colourless, and like the wither'd moon / Smote by the fresh beam of the springing east» (p. 16) [.его чело / С полосой темной крови: ибо все его лицо было белым / И бесцветным, и как исчезающая луна / Под ударом свежего луча появляющегося востока] — «Чело его покрыто было кровью / Запекшейся.» (с. 1131). Кудри героя, в английском оригинале предстающие одновременно светлыми, блестящими, «подобными восходящему солнцу» («like a rising sun») и пыльными, слипшимися в пряди, перепутавшимися с бородой («.and the light and lustrous curls — / That made his forehead like a rising sun / High from the dais-throne — were parch'd with dust / Or, clotted into points and hanging loose, / Mix'd with the knightly growth that fringed his lips» (p. 16—17) [.и светлые и блестящие кудри — / Что делали его чело подобным восходящему солнцу / Высоко над возвышением трона — были покрыты пылью / Или слиплись в пряди и свисали свободно, / Перепутавшись с рыцарской бородой, что окаймляла его губы]), оказываются в переводе Чюминой как золотыми, так и почерневшими («.золото кудрей, / Похожее на яркий блеск лучей / Полуденных, от пыли почернело» (с. 1131)). Глубинными противоречиями обусловлен в переводе Чю-миной и внутренний облик умирающего короля, — некогда «в бою <.> разивший смело», совершавший подвиги, он теперь сам оказывается поверженным и уже ничем не напоминает храброго воина: «.он, в бою всегда разивший смело — / Теперь и сам, поверженный, лежал! / Он рыцаря уж не напоминал / Того, кто был всегда красой турнира, / Чьи подвиги давно воспела лира» (с. 1131). Вместе с тем описание в английском оригинале и в данном случае существенно более насыщенное, в частности, упоминается Камелот, герой выразительно назван «звездой от шпоры до пера» («from spur to plume a star»), уточняется суть его «воспетых лирой» подвигов, носящих исключительно турнирный характер: «So like a shatter'd column lay the King; / Not like the Arthur who, with lance in rest, / From spur to plume a star of tournament, / Shot thro' the lists at Camelot, and charged / Before the eyes of ladies and of kings» (p. 17) [Так подобно разрушенной колонне лежал Король; / Непохожий на Артура, который с копьем наперевес, / От шпоры до пера звезда турнира, / Проносился через ряды рыцарей в Камелоте и бросался / В атаку на глазах дам и королей].
Чюминой не назван остров, на котором оказывается король Артур, тогда как
у Теннисона это Авалон («Avilion») — «остров блаженных», потусторонний мир, куда, согласно кельтской мифологии, смертные могли попасть не только при смерти, но и при жизни. С конца XII в. он отождествляется с местностью, где расположен монастырь в Гластонбери, о которой Гиральд Кембрийский говорил, что она называлась в прошлом островом Авалоном, т. к. действительно являлась почти островом, будучи со всех сторон окруженной болотами; бритты называли его Инис Авалон, что значит Остров яблок. Если для Теннисона предельно важно подчеркнуть идилличность окружающего природного мира («.the island-valley of Avilion; / Where falls not hail, or rain, or any snow, / Nor ever wind blows loudly; but it lies / Deep-meadow'd, happy, fair with orchard-lawns / And bowery hollows crown'd with summer sea, / Where I will heal me of my grievous wound» (p. 18) [.остров-долина Авалон; / Где не выпадает град, или дождь, или снег, / Никогда ветер не дует сильно; но он лежит / Глубоко в лугах, счастливый, светлый с садовыми лужайками / И тенистыми лощинами, увенчанными летним морем, / Где я излечусь от моей скорбной раны]), то Чюмина в своем переводе создает идеализированный образ человеческого счастья, олицетворением которой становится вечная весна души, избавленной от горя, болезней и скорбей («.чудный край, где вечно все цветет / И дышит все бессменною весною, / Где горя нет, болезни и скорбей — / Там излечусь от раны я своей» (с. 1130).
И в английском оригинале, и в русском переводе существенное значение обретает монолог Артура, который, уходя, завещает рыцарю Бедивиру молиться, ибо только в молитве человек способен обрести спасение. Теннисон сближает людей, лишенных общения с Богом, «с овцами или козлами, которые питают слепую жизнь в мозгу» («sheep or goats that nourish a blind life within the brain»), молитвы — с золотыми цепями, опоясывающими землю у ног Бога, а голоса молящихся — с фонтаном, поднимающимся из земли денно и нощно: «.More things are wrought by prayer / Than this world dreams of. Wherefore, let thy voice / Rise like a fountain for me night and day. / For what are men better than sheep or goats / That nourish a blind life within the brain, / If, knowing God, they lift not hands of prayer / Both for themselves and those who call them friend? / For so the whole round earth is every way / Bound by gold chains about the feet of God» (p. 18) [.Больше дел свершается молитвой, / Чем этот мир мечтает. / Поэтому, позволь своему голосу / Подниматься подобно фонтану ко мне день и ночь. / Ибо чем люди лучше, чем овцы или козлы, / Которые питают слепую жизнь в мозгу, / Если, зная Бога, они не поднимают рук в молитве / И за себя, и за тех, кто называет их друзьями? / Ибо так весь земной шар повсюду / Окутан золотыми цепями у ног Бога]. Как и во многих других случаях, Чюмина ограничивается передачей общей содержательной сути монолога Артура, опуская многие выразительные детали английского оригинала, но при этом привносит слова и словосочетания, близкие российскому сознанию, активно пользуется инверсией («отрада чудесная», «тварь бессловесная»): «.Сильна / Молитвы власть: отрадою чудесной / Она для всех, кто верует, полна. / И те из нас, кто тварью бессловесной / Не родились — о ближних и себе / Пусть молятся, и внемлет их мольбе / Творец миров» (с. 1131).
Сравнение отплытия судна с умирающим королем с лебедью, поющей пред-
смертную песнь, свой «дикий гимн» («wild carol»), дополненное у Теннисона многочисленными штрихами, уточнениями («.and the barge with oar and sail / Moved from the brink, like some full-breasted swan / That, fluting a wild carol ere her death, / Ruffles her pure cold plume, and takes the flood / With swarthy webs.» (p. 19) [.и судно с веслами и парусом / Отошло от берега, как полногрудая лебедь, / Что, издавая дикий гимн перед своей смертью, / Взъерошивает свои чистые холодные перья и плывет по течению / С темными паутинками.]), сохранено в интерпретации Чюминой, однако многие эпитеты (например, «полногрудая лебедь» («full-breasted swan»), «чистые холодные перья» («pure cold plume») и др.) опущены, за счет чего в целом произошло сокращение фрагмента: «.и судно, распуская / Все паруса, вдруг двинулось вперед, / Как лебедь тот, что волны рассекая, / С тоскою песнь предсмертную поет» (с. 1131). Образ лебеди, несущейся по волне с предсмертной песней, возникал также в теннисоновском стихотворении «The Dying Swan» («Умирающая лебедь», 1830), переведенном Чюминой в 1893 г.
Сон о короле Артуре, приснившийся рассказчику («.in sleep I seem'd / To sail with Arthur under looming shores» (p. 20) [.во сне я, казалось, / Плыл с Артуром к неясным берегам] — «Но и во сне я короля Артура / Увидел вновь и плыл куда-то с ним» (с. 1131), оказывается своего рода связующей нитью между историческим прошлым и реалиями современной жизни, к которым Теннисон возвращается в эпилоге произведения. Вместе с тем Теннисоном выражена уверенность в бессмертии легендарного героя («Arthur is come again: he cannot die» (p. 20) [Артур пришел снова: он не может умереть]), не прозвучавшая в русской интерпретации Чюминой. Намеренно избегая многих реалий, связанных с легендами артуровского цикла, утрачивая элементы английского колорита, переводчица, однако, смогла сохранить особую ауру благородности, некоей торжественной приподнятости описания над рутиной обывательской повседневности.
Отголоски «Смерти Артура» Теннисона слышны в стихотворении Чюминой «За беседою шумно-веселой.» (1892), где беседа напоминает встречу «за чашей с пуншем» («round the wassail-bowl»), описанную в прологе теннисоновского произведения: «С каждой шуткой твоей остроумной, / Что сверкала как в чаше — вино, / Сердце билось.»4. В финале стихотворения звучат мысли рыбака о неопределенности его судьбы, выражены предчувствия бури и смерти, причем песня героя характеризуется как «лебединая» («Суждено ли ей (песне) стать лебединой?»5), что не только соответствует традиции «Смерти Артура», но и свидетельствует об обращении Чюминой к одному из наиболее типичных теннисоновских мотивов, получившему выражение во многих произведениях английского поэта (особенно ярко в «Умирающей лебеди»).
Как видим, в конце XIX в. поэтесса и переводчица О.Н.Чюмина интерпретировала многие лирические произведения Теннисона, среди которых были как тексты, к которым ранее обращались русские переводчики, так и стихи, прежде не переводившиеся на русский язык. Для чюминских переводов лирики Теннисона характерны упрощение и сокращение произведений, утрата художественных деталей, значимых психологических нюансов при сохранении тематики, общей сюжетной линии и идейной направленности текстов. В этой связи
одним из характерных примеров и является проанализированный нами перевод Чюминой теннисоновской «Смерти Артура».
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Об О.Н.Чюминой//Товарищ. 1907. № 396. С. 4.
2. The Poetical Works of Alfred Tennyson. Leipzig, 1860. Vol. IV. P. 3. Далее ссылки на это издание даются в тексте статьи в скобках (указывается страница).
3. Чюмина О.Н. В канун Рождества (перевод с английского) // Нива. 1891. № 51. С. 1126. Далее ссылки на это издание даются в тексте статьи в скобках (указывается страница).
4. Чюмина О.Н. «С дней первых юности, когда на крыльях грезы.». «Бывают дни, когда расправив крылья.». «За беседою шумно-веселой.» (На мотив Теннисона) // Вестник Европы. 1892. № 8. С. 793.
5. Там же.
ALFRED TENNYSON'S "MORTE D'ARTHUR" IN O.N. CHUMINA'S INTERPRETATION
V.K. Chernin, D.N. Zhatkin
The article presents O.N.Chumina's interpretation of the poem by the English poet of the "Victorian epoch" Alfred Tennyson "Morte d'Arthur" (1833-1834, published in 1842), which with some changes became later the final part of "The Idylls of the King" (published in 1856 -1885). The authors note Chumina's desire to preserve fully the atmosphere of Tennyson's poem, to transfer not only the plot, but also emotional variations.
Keywords: English Romanticism, literary translation, literary tradition, reminiscence.
© 2009
М.Б. Феклин
«ПУСТЫЕ ГОДЫ» ПЕРЕВОДЧИЦЫ КОНСТАНС ГАРНЕТТ
Статья посвящена итальянским воспоминаниям и мотивам жизни и работы Генри Джеймса (1843-1916) и его старшего современника и друга И.С. Тургенева. Кроме Венеции (город "увядшей славы") образы Италии и ее культуры нашли своё отражение в рассказах этих двух романистов. Рассмотрение итальянских тем еще раз позволяет, показать общие текстовые и тематические модели в работах этих уникальных авторов.
Ключевые слова: литературный перевод, Констанс Гарнетт.
