CC BY
17
верное понимание людей и обстоятельств). Более интересны — в фактографическом и психологическом отношении — очерки, посвященные Кусевицкому и Глазунову, Куприну и Алданову" (Грани. 1980. № 115. С. 249).
Б.А.Ланин
"Замело тебя снегом, Россия: Рассказы" (Нью-Йорк: Новое русское слово, 1964). В книгу включены 7 рассказов ("Замело тебя снегом, Россия", "Николка", "Кольцо", "Варя, бабушка и Никита Хрущев", "Лэйквудация дома", "Пурим", "Колесо фортуны") и 10 очерков, объединенных названием "Под небом Испании". Героиня забавного рассказа "Варя, бабушка и Никита Хрущев" — эмигрантка. Из-за границы она обращается к Хрущеву и местным властям ссыльного района, куда сослана ее заболевшая бабушка, с просьбой перевести бабушку в теплые края. При этом Варя обещает посодействовать в организации встречи Хрущева с американским президентом Эйзенхауэром. Местные власти неожиданно откликнулись, и на это же время пришелся визит Хрущева в Америку. Рассказчик с присущим ему мягким юмором пытается увидеть в этом нечто большее, нежели простое совпадение.
Р.Гуль в рецензии отмечал, что "среди русских зарубежных писателей у Андрея Седых есть свое своеобразное место. Он по преимуществу — писатель-юморист. И сейчас, когда ушли почти все зарубежные русские юмористы, — Аверченко, Тэффи, Черный, Дон-Аминадо, — А.Седых остается одним из последних могикан зарубежного юмора. Но юмор А.Седых — на свой лад. В его таланте не было "резких углов", никакой издевки над изображаемым, ничего злосатирического, никакого хохота. Юмор его всегда почти грустный, лиричный, подчас окрашенный библейским "суета сует, все суета и суета всяческая" (НЖ. 1964. № 76. С. 301).
Б.А.Ланин
СЛОНИМ Марк Львович (1894-1976)
"Портреты советских писателей" (Париж: Парабола, 1933). Первоначально книга вышла на сербском языке (Белград, 1931). Она состоит из очерков о С.Есенине, В.Маяковском, Б.Пастернаке, Е.Замятине, Вс.Иванове, П.Романове, А.Н.Толстом, М.Зощенко,
И.Эренбурге, К.Федине, И.Бабеле, Л.Леонове. Примечания содержат краткие сведения о жизни и творчестве писателей. В предисловии М.Слоним отмечал: "В настоящей книге я не пытаюсь изложить и оценить все изменения, произошедшие в нашей словесности за время революции. Я не пишу истории советской литературы и не могу поэтому рассматривать те естественные влияния и искусственные воздействия, предметом которых она была в эти годы. Моя задача более ограничена: дать характеристики ряда представителей русской поэзии и прозы последнего пятнадцатилетия" (с. 5). Однако В.Ходасевич, рецензируя "Портреты...", поставил автору в вину именно то, что М.Слоним отказывается писать историю советской литературы, т.е. "уклоняется от основной темы этой истории: о взаимодействии между советской властью и литературой". По логике критика, это означало "и отказ понять советскую литературу в целом, и до конца, до глубокой сущности дела разобраться в творчестве отдельных ее представителей" (В. 1933. 25 мая). Вместе с тем в сознательном уклонении от рассмотрения "искусственных воздействий", которым подвергались советские писатели, сказалась определенная позиция М.Слонима: для него не существовало двух литератур — эмигрантской и советской, но была одна русская литература. Эта позиция определяла направленность журнала "Воля России", где постоянно публиковались его материалы о советской литературе. И сама книга М.Слонима "Портреты." сложилась в значительной мере на основе его статей и рецензий, напечатанных ранее на страницах журнала; таковы, в частности, материалы о Вс.Иванове и "Серапионовых братьях" (1922. № 1), о Е.Замятине (1923. № 8-9), об А.Н.Толстом (1924. № 12-13; 1925. № 11), о С.Есенине (1925. № 12), об И.Бабеле (1925. № 2, 4, 12; 1928. № 1), о П.Романове (1927. № 3), о Б.Пильняке (1927. № 10), о В.Маяковском (1930. № 5-6), о Л.Леонове (1932. № 4-6).
Определяющими для М.Слонима были эстетические критерии. Не случайно поэтому на обложке книги — портрет Б.Пастернака работы Ю.Анненкова, а в самом очерке о поэте М.Слоним сформулировал свои представления о "настоящей поэзии". Она "раскрывает оболочку событий и явлений, подобно тому, как она разрушает традиционные ритмы и стили. Она преодолевает застывшую тяжесть исторической конкретности, она возвышается над сегодняшней случайностью, чтобы раскрыть длительные идеи и скрытые смыслы. Она перекликается с грядущим, хотя близорукие современники и упрекают ее в опасности"
(с. 47). М.Слоним высоко ценит способность Б.Пастернака "слушать мир в себе", а не быть "данником текущего момента". Его поэзия — "очень высокого сознания, отягченного культурой и мыслью"; у него "постоянно перекрещиваются, входят один в другой планы воображаемый, физический, умственный, и его собственные переживания и явления природы оказываются на какой-то единой плоскости, и в то же время они изображены сразу в нескольких разрезах, точно он пронзает их силовым лучом поэтической эмоции" (с. 43). Будучи чутким к литературному новаторству, М.Слоним обнажал крайности — футуризма, имажинизма. О первом речь идет в связи с творчеством Маяковского, принесшего, по словам М.Слонима, в русскую поэзию "очищенное и улучшенное издание футуризма". По мнению критика, от Маяковского останутся те именно стихотворения, в которых он не отказывался от лирики, от мучительных душевных переживаний, от "индивидуального". Автор концентрирует внимание на внутренней трагедии поэта: по его собственному признанию, он "выжег душу, где нежность растили. Это труднее, чем взять тысячу тысяч Бастилий". В очерке о С.Есенине М.Слоним вновь говорит о пути преодоления "душевной трагедии" и поэтических крайностей: "В последний период перед смертью он отказался от ухищрений имажинизма и ввел в свой поэтический обиход разговорные выражения, сознательно снижая метафоры... Он пел обо всем, что являлось стихией лирики в те дни, когда все лирическое казалось навсегда погибшим" (с. 18-19). Обращаясь к творчеству Вс.Иванова, М.Слоним делает обобщения: "Путь, проделанный Ивановым — от внешнего бытовизма к изображению внутренней драмы человека, от радостного опьянения борьбой и движением революции к невеселому взвешиванию ее ценностей, — соответствует всему развитию советской литературы, за 15 лет своего существования сменившей натурализм героического стиля на психологизм и моральную тревогу" (с. 72). В статье о Замятине М.Слоним предпринял попытку определить понятие "неореализм", опираясь на свойственные писателю "экспрессионизм" и "своеобразный имажинизм": "Образ играет в его стиле исключительную роль" (с. 58). М.Слоним подчеркивал "духовную незрелость" А.Н.Толстого, способного занять "свое небольшое место в русской литературе" лишь как "мастер литературного анекдота". А.Толстой "не идейный писатель", — подчеркивал М.Слоним; "его старания быть обличителем, мыслителем или выполнителем социального заказа производят несколько комичное впечатление": "Хождение по
мукам", начатое им как "резко антибольшевистский роман, закончилось "1918 г.", в котором автор бормочет об экономическом материализме, о тяжелой индустрии и мировой хлебной торговле как основе крестьянских восстаний на Украине"
(с. 86).
Рецензент журнала "Числа" Л.К. (Л.Кельберин) признал книгу М.Слонима "в общем полезной", хотя название ("портреты") и не совсем удачно: "Образы поэтов и писателей не оживают, представления о каждом из них, как о личности, у читателя не складывается. Эти очерки по замыслу скорее психологические этюды, но в таком случае их автор слишком схематичен. сохранены лишь черты, так сказать, универсальные" (1933. № 9. С. 226). "Легко нарисованными эскизами" показались "Портреты советских писателей" В.Ходасевичу (В. 1933. 25 мая).
А.А.Ревякина
СОЛОНЕВИЧ Иван Лукьянович (1891-1953)
"Россия в концлагере" (София: Изд-во национально-трудового союза нового поколения, 1936. Т. 1-2). Одно из первых произведений "лагерной" прозы. Автор вспоминает о своем пребывании в лагерях Беломоро-Балтийского канала, куда он попал вместе с младшим братом Борисом и сыном Юрием за попытку в 1933 нелегального перехода советской границы. Книга состоит из небольших глав: "Концентрационные лагеря", "Империя Гулага", "Теория всеобщего надувательства", "Допросы", "Приговор", "В пересылке", "Рабоче-крестьянская тюрьма", "Великое племя "урок", "Лагерное крещение", "Урки в лагере" и др. Во вступлении под названием "Несколько предварительных объяснений" автор поясняет причины своего бегства из советской России, подчеркивая, что общая тональность его очерков не определяется ощущением какой-либо личной обиды, ибо революция не отняла у него никаких капиталов, никакой недвижимости. Описания лагерной действительности перемежаются в книге с воспоминаниями о жизни на воле, которая, по его признанию, мало чем отличается от лагерной жизни. Описывая быт и нравы узников ГУЛАГа, автор подчеркивает тяжелое положение заключенных-крестьян: "С крестьянином не считаются вовсе, и никаких возможностей выкручиваться у него нет. Меня, плохо ли, хорошо ли, но все же судят.
