CC BY
9
особенно рельефен, когда его рисуют в одной, так сказать, плоскости с новым. Эта постоянно протягиваемая автором нить между старым и новым — наиболее привлекательная черта книги. Она заставляет читателя ощущать поступь истории, наполняющей новым и неожиданным содержанием улицы и площади, по которым мы ежедневно ходим... Около блистающей бесстыдными огнями улицы Пигаль витает тень Тургенева. Оживают подлинные герои Монмартра: Аристид Брюан, Рудольф Салис, Максим Лисбон, "диктатор" Монмартра Депаки... Хорошая, приятная книга, очень выигрывающая от выразительных рисунков Б.Гроссера. Книга каждым прочтется с удовольствием. Я, однако, не хочу этим сказать, что "Монмартр" — только хороший материал для легкого чтения. Книга Я.Цвибака — значительно больше этого. Автор, как он же показал в своей первой книге "Старый Париж", — умеет заставить читателя почувствовать шарм старого и нового Парижа" (ПН. 1927. 5 мая). С ним был солидарен и рецензент "Воли России": "Автор знает этот ушедший мирок и любит его. Очень интересна, особенно для нас, русских, глава, посвященная И.С.Тургеневу, его жизни на улице Дуэй. Наиболее занимательны и удачны пять последних глав книжки. С большим увлечением автор рассказывает в них о художниках, писателях, артистах Монмартра и о тех подлинно художественных кабаре, которые зародились на Монмартре и исключительным дарованием своих руководителей создали новый жанр искусства" (А.С. // Воля России. 1927. № 5/6. С. 233).
Б.А.Ланин
"Далекие, близкие" (Нью-Йорк: Новое русское слово, 1962; М., 1995). В книгу входят 13 мемуарных очерков, печатавшихся в разное время: "А.И.Куприн", "Волошин и Мандельштам", "М.А.Алданов", "С.В.Рахманинов", "К.Д.Бальмонт", "Три юмо-
риста" (о Дон-Аминадо, Черном и Тэффи), "В.Л.Бурцев", "А.М.Ремизов", "Ф.И.Шаляпин", "П.Н.Милюков", "Старость Глазунова", "И.А.Бунин", "Монпарнасские тени". Автор подчеркивал: "Это — не биографии и не опыт литературной, артистической или какой-либо иной характеристики. Это — личные воспоминания, только то, что я видел и слышал, что связывало меня с этими людьми. Как ни случайны эти воспоминания, мне казалось полезным их сохранить: мое поколение уходит, и многое будет забыто" (с. 5). Открывает книгу очерк о Куприне, в котором трагически обрисован теряющий рассудок и бредящий лишь о
возвращении домой писатель. Трагедию Куприна Седых видел в том, что "он не мог писать по памяти, как Бунин, Шмелев, Зайцев или Ремизов. Куприн всегда должен был жить жизнью людей, о которых писал, — будь то балаклавские рыбаки или люди из "Ямы" (с. 8-9). Наиболее впечатляющими критики признавали воспоминания о Бунине. Об Алданове, с которым Седых был дружен многие годы, он пишет: "Жизнь Алданова была заполнена непрерывным и тщательным трудом, — я не знаю другого русского писателя в эмиграции, который так трудился бы над своими книгами, столько прочел и так был осведомлен в самых разнообразных областях, как Алданов" (с. 42).
Значение книги "Далекие, близкие" Вяч.Завалишин видел в том, что "Андрей Седых на большом, хорошо документированном материале показывает, как сильно было это неприятие партийной директивы и антикультуры под знаком серпа и молота. Его не могла преодолеть даже естественная тоска по родине" (НЖ. 1962. № 69. С. 295). Завалишин считал: "После прочтения этой живо и талантливо написанной книги кажется, что посетил редкую портретную галерею. Здесь едва ли не каждый портрет по-своему единственен. Автор как бы застиг врасплох и спас от забвения, сохранив для истории литературы, многие факты из жизни и творчества выдающихся деятелей русской культуры, с которыми он встречался" (с. 294). По мнению Завалишина, необъективность А.Седых проявилась в очерках о З.Гиппиус и Д.Мережковском. "И Гиппиус, и Мережковский и были и остаются большими писателями. И те анекдоты о них, которые приводит Андрей Седых, звучат ненужно. Вряд ли можно согласиться и с оценкой поэтов Довида Кнута и Бориса Поплавского. Первая нам кажется преувеличенной, вторая же — умаляющей несомненное дарование Поплавского, который заслуживает и более чуткой и более высокой оценки" (с. 296-297). В.Чернявский, рецензировавший 3-е издание (1979), куда добавлены очерки о М.Шагале и дирижере С.Кусевицком, замечал, что "о многих из них уже приходилось читать у иных мемуаристов, и не всегда в этом смысле Седых добавляет что-либо существенно новое. Так, исключая отдельные детали, связанные с впечатлениями молодости автора, вряд ли существенно расширятся наши представления о Мандельштаме и Волошине. Мало "оригинальны" и воспоминания Седых о трех юмористах, Шаляпине, Ремизове, Рахманинове или монпарнасцах (причем в строках, касающихся случайного появления в "Ротонде" Маяковского, автору изменяет его обычный строгий вкус и
верное понимание людей и обстоятельств). Более интересны — в фактографическом и психологическом отношении — очерки, посвященные Кусевицкому и Глазунову, Куприну и Алданову" (Грани. 1980. № 115. С. 249).
Б.А.Ланин
"Замело тебя снегом, Россия: Рассказы" (Нью-Йорк: Новое русское слово, 1964). В книгу включены 7 рассказов ("Замело тебя снегом, Россия", "Николка", "Кольцо", "Варя, бабушка и Никита Хрущев", "Лэйквудация дома", "Пурим", "Колесо фортуны") и 10 очерков, объединенных названием "Под небом Испании". Героиня забавного рассказа "Варя, бабушка и Никита Хрущев" — эмигрантка. Из-за границы она обращается к Хрущеву и местным властям ссыльного района, куда сослана ее заболевшая бабушка, с просьбой перевести бабушку в теплые края. При этом Варя обещает посодействовать в организации встречи Хрущева с американским президентом Эйзенхауэром. Местные власти неожиданно откликнулись, и на это же время пришелся визит Хрущева в Америку. Рассказчик с присущим ему мягким юмором пытается увидеть в этом нечто большее, нежели простое совпадение.
Р.Гуль в рецензии отмечал, что "среди русских зарубежных писателей у Андрея Седых есть свое своеобразное место. Он по преимуществу — писатель-юморист. И сейчас, когда ушли почти все зарубежные русские юмористы, — Аверченко, Тэффи, Черный, Дон-Аминадо, — А.Седых остается одним из последних могикан зарубежного юмора. Но юмор А.Седых — на свой лад. В его таланте не было "резких углов", никакой издевки над изображаемым, ничего злосатирического, никакого хохота. Юмор его всегда почти грустный, лиричный, подчас окрашенный библейским "суета сует, все суета и суета всяческая" (НЖ. 1964. № 76. С. 301).
Б.А.Ланин
СЛОНИМ Марк Львович (1894-1976)
"Портреты советских писателей" (Париж: Парабола, 1933). Первоначально книга вышла на сербском языке (Белград, 1931). Она состоит из очерков о С.Есенине, В.Маяковском, Б.Пастернаке, Е.Замятине, Вс.Иванове, П.Романове, А.Н.Толстом, М.Зощенко,
