CC BY
61тем, который дан до него в русской исторической литературе" (Там же. С. 409). К "Житию протопопа Аввакума" обратился и представитель "восточной эмиграции" А.И.Несмелов (Митропольский). В 1939 в Харбине вышла его поэма "Протопопица". В своем стихотворном переложении древнерусского произведения Несмелов воспел мужество и стойкость духа не столько самого Аввакума, сколько его супруги, "ясноглазой протопопицы". Рядом с "Марковной" Несмелов ставит жен декабристов, которые через полтора столетия тоже последуют за своими мужьями в сибирскую ссылку. "Вот бредет она в ряд с огнепальным попом, / Опоясана лямкою конскою... / Через двести годов этим самым путем / Полетят Трубецкая с Волконскою" (Несмелов А.И. "Без Москвы, без России..." М., 1990. С. 283).
Е.Б.Мисаилова
ЕСЕНИН Сергей Александрович (1895-1925)
Е. — один из любимых поэтов русской эмиграции, олицетворял национальную целостность разделенной на два крыла русской литературы. По данным учета читательских требований Русской народной библиотеки в Праге, который проводился еще при жизни поэта в 1924, Е. стоял за И.Шмелевым, "опережая Лермонтова, Ахматову, Сейфуллину и Леонова" (В.А. Что читает эмиграция? // Воля России. 1925. № 9-10. С. 210-213). В 1927 парижская газета "Возрождение" сообщала, что в школах на чужбине бережно хранят тетради со стихами о России Волошина, Блока, Ахматовой, Е. (Левитский В. Песни и стихи нашей молодежи // В. 1927. 19 июля). Заслугой русской эмиграции было признание Е. "общерусским, общенациональным мастером слова". В 1950 Г.Иванов, заслуживший "грустное и бедное место" первого поэта русской эмиграции, определил великую духовную миссию национального русского поэта XX в.: "На любви к Есенину сходятся ... два полюса искаженного и раздробленного революцией русского сознания, между которыми, казалось бы, нет ничего общего". "Мертвому Есенину удалось то, что не удалось за тридцать два года большевизма никому из живых. Из могилы он объединяет русских людей звуком русской песни" (В. 1950. № 8. С. 198).
В обширной литературе русской эмиграции о Е. особое место принадлежит прижизненным заметкам, рецензиям и хронике его
зарубежного путешествия, в которых отразилась политическая и литературная борьба тех лет. Пристальный интерес к этим материалам проявлял сам поэт, который многие публикации привез с собой из-за границы и поместил в тетради, куда собирал вырезки из статей о своем творчестве (РГАЛИ. Ф. 4. Оп. 1. Ед. хр. 5 и 37, далее эти публикации обозначены: Тетр. ГЛМ).
Наиболее ранние из обнаруженных откликов датируются 1918 (В духе времени // Вестник Манчжурии. Харбин, 1918. 11 апр.). Информация о поэте публикуется после выхода первой зарубежной книги поэта "Триптих" (Берлин: Скифы. 1920), а также коллективного сб. "Россия и Инония" (Берлин: Скифы. 1920), куда вошли "Товарищ" и "Инония".
При жизни Е. многие отклики имели откровенно политический характер. Много лет спустя М.Слоним писал об эмиграции: "Некоторые не принимали даже Блока — из-за его "Двенадцати" — а уж о Есенине и Маяковском и речи быть не могло, все это клеймили как "революционную" нечисть". "Советскую литературу двадцатых годов вообще отрицали не только Гиппиус с Мережковским, неизбежно поминавшем дьявола при всяком обсуждении московских и ленинградских писателей, но и более терпимые эмигранты. В этом повальном неприятии политическая предвзятость соединялась с литературным традиционализмом и кружковщиной, и тут в одном лагере оказывались реакционеры и кадеты, умеренные социалисты и консерваторы" (Слоним М. О М.Цветаевой // НЖ. 1971. № 104. С. 152). "Их Россия не наша, а наша Россия не их" — этот мотив по-разному варьировался русскими эмигрантами в отношении к советским писателям. Ф.Степун в 1925 писал: "Очевидный факт, что Бунин связан с прошлой, дворянской, а Есенин с будущей, крестьянской Россией... Громадное наследство, которое Бунинская Россия передает Есенинской — несомненный факт; то же, что Есенинская преумножит это наследство — пока только надежда" (Степун Ф.А. Литературные заметки // СЗ. 1925. № 26. С. 327).
Примером работ, в которых поэзии Е. приписывался "хлыстовский", "распутинский" характер, являются статьи критиков В.Мацнева "Распутины советского Парнаса" (Общее дело. 1921. 17 янв.), З.Г.Ашкинази "Красный Христос" (Свет. Харбин. 1921. 22 июля), а также А.А.Койранского (ПН. 1921. 29 сент.). Постоянные
выпады против поэта содержали публикации ведущего берлинского журнала "Русская книга", например, статья его редактора А.С.Ященко "Русская поэзия за последние три года" (Русская книга. 1921. № 3). Возмущенный тоном публикаций "Русской книги", И.Эренбург в письме к Ященко от 22 мая 1921 выступил против травли "некоторых русских писателей, безусловно уважаемых в России людьми различных направлений, как то: А.Белый, Блок, Кони, Чуковский, Есенин и др. ... Мне хочется верить, — заметил писатель, — что Вы исправите неточности (в частности, о Серг. А. Есенине) и поймете как болезненно отражаются доходящие в Россию неосторожные обвинения" (цит. по кн.: Флейшман Л., Хьюз Р., Раевская-Хьюз О. Русский Берлин 1921-1923. Париж, 1983. С. 137).
Среди наиболее заметных работ тех лет, содержащих эстетические оценки — отклики А.Н.Толстого и И.Г.Эренбурга на книги "Тре-рядница" и "Исповедь хулигана" (Новая русская книга. 1922.
№ 1; обе — Тетр. ГЛМ, опубл. с коммент.: Русское зарубежье о Есенине: В 2 т. / Сост. Н.И.Шубниковой-Гусевой. М., 1993. Т. 2. С. 1520; далее ссылки на это издание даются: РЗЕ с указанием тома и стр.) и рецензия Е.Лундберга на "Трерядницу" (Новый мир. Берлин, 1922. 1 янв.) с признанием Есенина одним из наиболее талантливых поэтов современности (см. также: Эренбург И. "Над схваткой" // Русская книга. 1921. № 7/8). В противоположность А.Н.Толстому, который услышал в "певучем даре славянской души" развитие народно-песенных и реалистических традиций русской классики, И.Г.Эренбург говорил о принадлежности трагического певца русской деревни к русскому авангарду и соответствии эпохе В.Татлина. Еще ранее Эренбург в статье "О некоторых признаках расцвета российской поэзии" (Русская книга. 1921. № 9. С. 3-5) противопоставил "трагическую лирику современной деревни во всей ее подлинности" литературщине, высказанной Верхарном "в парижском кабинете".
Стихотворение "Исповедь хулигана" становится наиболее популярным среди эмигрантов. "Прислушайтесь только, — обращался к читателям Русского Берлина АБ.Кусиков, — как нежно, быть может с гор-чайшей усладой обращается Есенин к старому, доброму, заезженному Пегасу" (Вещь. Берлин, 1922. № 1/2. С. 10; его же. Битюг (Клюев и Есенин) // Накануне. Лит. прилож. 1922. 7 мая; а
также: В.М.Чернов — Голос России. 1922. 16 апр.; за подписью: Мих. — ПН. 1923. 15 мая и др.).
Заметный резонанс получают революционные библейские поэмы, и прежде всего "Инония" Наиболее высоко как произведение патриотическое оценил одну из библейских поэм "Преображение" П.Н.Савицкий: "Никогда, быть может, за все существование российской поэзии, от "Слова о полку Игореве" и до наших дней, — идея Родины, идея России не вплеталась так тесно в кружева и узоры созвучий и образов религиозно-лирических и символических вдохновений, как в этих стихах" (Петроник <П.Н.Савицкий> // РМ. 1921.
№ 1/2. С. 220-221; см. также о библейских поэмах: К.Я.Шумлевич — Новое время. 1921. 23 июля; подпись: Рене Санс; М.Л.Слоним — Воля России. 1921. 3 февр.; краткая оценка "Пантократора" дана Б.Ф.Соколовым в газете "Воля России". 1921. 14 янв.). Первые отклики на "Инонию" имели преимущественно политическую окраску. Н.Г.Козырев назвал "Инонию" "диссертацией на получение привилегированного пайка" (Сегодня, 1921. 7 янв.; подпись Ник. Бережанский). В статье Е.Н.Чирикова "Инония" поэма Есенина служила материалом для демонстрации антисоветской позиции автора (Общее дело. 1921. 28 февр.), а рецензент ревельской эсеровской газеты, напротив, отмечал, что "вся плеяда изданных "Скифами" поэтов, во главе со своим комментатором и идеологом Ивановым-Разумником, стоит на позиции признания октябрьского переворота актом революционным, прогрессивным и обновляющим... Поэма "Инония" — определенное и глубокое отрицание всего старого мира вплоть до изгнания христианских символов и... порицания национального прошлого "святой Руси" (Народное дело. 1921. 3 февр.; подпись: Л.П.). М.О.Цетлин также напомнил читателям о времени создания "Инонии": "Поэма "Инония" очень талантлива, ритмична и образна... Поэт, видно, искренне вспыхнул радостным ожиданием нового мира. Увы, теперь мы знаем, во что преобразилась эта крестьянская "Инония" и что стало с ее хатами и нивами. Но ведь тогда этого еще не было видно" (СЗ. 1921. № 3. С. 250-251). На "сектански-хлыстовскую" стихию поэмы обратили внимание в указанных статьях П.Н.Савицкий за подписью Петроник, а также М.Л.Слоним и А.С.Ященко. А.Киселев в статье "Мессианство в новой русской поэзии: Пророк Есенин Сергей",
посвященной "Инонии", писал, что поэт обращается к старому миру, олицетворенному в виде Америки, технически мощной, но слабой своею бездушностью и безверием и "еще раз ставит русскую тему о примате религиозно-этических ценностей над ценностями материальной культуры... В душе нового человека назревают новые ценности, без которых "нечем жить", — в этой основной мысли "Инонии" ее значение, переходящее за грани текущего дня" (Путь. Гель-сингфорс, 1921. 31 марта и 1 апр.). Ф.В.Иванов увидел главное свойство дарования Е. в лирической мягкости и женственности, а бессилие "Инонии" в преувеличенности образов, "постоянном форсировании таланта", "напряженности в каждой строчке, в каждом слове", и вывел некую закономерность "крестного пути Есенина" — "от тихой веры к пафосу разрушения" (Голос России. 1921. 20 июля; переиздано в кн. Ф.Иванова "Красный Парнас". Берлин, 1922; вырезка из этой книги с вопросительными знаками на полях — Тетр. ГЛМ; РЗЕ, 2, 10-14).
Зарубежная поездка с Айседорой Дункан, ставшей женой поэта, встречи с М.Горьким, а также М.А.Осоргиным, Г.В.Алексеевым, Г.Д.Гребенщиковым, Е.Г.Лундбергом, Р.Б.Гулем, ДД.Бурлюком, Н.А.Оцупом, Г.В.Ивановым, И.В.Одоевцевой, Г.В.Адамовичем и др., делают поэта еще более популярным в среде русских эмигрантов. 16 декабря 1922 А.Я.Левинсон в Сорбонне возобновляет курс лекций "Русская литература наших дней", тема "Клюев, Есенин". Хроника поездок: прибытие в Берлин 11 мая 1922, где Е. жил до начала июля, посещение Бельгии, Франции и Италии, прибытие 1 октября 1922 в Нью-Йорк, отплытие 4 февраля 1923 в Европу и возвращение в Россию 3 августа 1923 после почти шестимесячного пребывания во Франции и Германии отражалось в периодической печати зарубежья.
Среди наиболее важных материалов — автобиография (напечатана в рубрике "Писатели о себе" вместе с автобиографией писателя И.Наживина и отказом Б.Пильняка дать свою автобиографию — Новая русская книга. 1922. № 5), интервью "У С.А.Есенина (Беседа)" (Накануне. 1922. 16 мая, за подписью A.B.), отклики на выступления Есенина и Дункан в Доме искусств 12 мая.
Полемика вокруг автобиографии поэта началась еще до ее публикации, 4 июня в статье А.Ветлугина (В.И.Рындзюна) "Нежная болезнь" (Накануне. Лит. прилож. 1922. 4 июня. С. 5-6. Тетр. ГЛМ),
где сообщалось, что скоро выйдет автобиография Есенина, но редакция журнала выбросила из нее ряд острых мест, и продолжалась весь год в берлинских, парижских, белградских и харбинских газетах: Рысс П. "Натуральный" человек // ПН. 1922. 4 июля; Антон Крайний <З.Н.Гиппиус>. Лундберг, Антонин, Есенин // Там же. 6 июля; Первухин М. Их "писатели" о самих себе: (Почти не пародия) // Русское дело. Белград, 1922. 17 сент. и др. П.Я.Рысс, З.Н.Гиппиус и М.К.Первухин расценивали хулиганство Есенина и "ему подобных российских молодых людей" политически, как следствие "всеразрушающей революции". Другие видели в его эпатаже поэтическую позу и называли "общепризнанным первым поэтом современности". Наиболее подробно анализировал есенинскую автобиографию И.М.Василевский, который упрекал журнал во введении скрытой цензуры и, сличив напечатанный в журнале текст с рукописью, процитировал "колючие" места, безжалостно выпущенные редакцией. "Пропущена фраза Есенина: "Терпеть не могу патриарха Тихона", пропущено описание того, как к Есенину пришли гости и, так как не было щепок, то самовар поставили, расколов для этого две иконы, и "мой друг не мог пить этого чая". "Поэтический дар, — писал И.М.Василевский, — это вовсе не есть что-то случайное, что можно найти на улице. И если дар у Есенина окажется подлинно-творческим, если к этому крестьянскому поэту перейдет, как этого можно ожидать, великое и ответственное звание первого поэта России, ныне вакантное за смертью Блока, — то бесследно исчезнет вся эта шелуха кокетничанья мнимой близостью к хулиганам и ворам" (Накануне. Лит. прилож. 1922. 30 июля).
Информация о выступлении поэта на литературном вечере в Доме искусств с пением "Интернационала", которое один из эмигрантов в письме редактору "Накануне" назвал "звонкой пощечиной... настоящей, здоровой, сочной, русской" (Сергей Есенин в стихах и жизни. Письма. Документы. М., 1995. С. 327-328; далее цит.: Письма, с указанием стр.), также была отражена в ряде публикаций (Старый хроникер <Лундберг>. В Доме искусств и Посторонний. Два мира // Накануне. Лит. прилож. 1922. 14 мая).
Широко и разноречиво освещен на страницах русского зарубежья нашумевший литературный вечер под названием "Нам хочется вам нежно сказать" (современники называли его также
"Вечером четырех негодяев"; "негодяи" — А.Н.Толстой, С.А.Есенин, А.Б.Кусиков и А.Ветлу-гин), который состоялся 1 июня 1922 в Берлине и знаменателен тем, что Е. впервые читал поэму "Страна Негодяев" (второе слово Е. писал с большой буквы). "Оригинальная программа" этого вечера была опубликована в нескольких майских номерах газеты "Накануне". В номере за 25 мая помещена информация: "Граф Ал. Ник. Толстой скажет вступительное слово "О трех каторжниках"; крестьянин Сергей Есенин: трагедия "Пугачев" (полностью), "Страна негодяев" и "Нежное против шерсти"; черкес Александр Кусиков: "То, чего нет в Коране" и "Привет эмиграции"; кандидат прав А.Ветлугин выскажется о "голых людях" и "о сентиментальных убийцах". В отчете о вечере корреспондент газеты "Накануне" (А.В. "Нам хочется Вам нежно сказать" // Накануне. 1922. 4 июня. Тетр. ГЛМ) отмечал "прекрасные вдохновенные стихи, которым только мелкий тупица не простит их бестрепетной смелости" и говорил об успехе выступавших. Журналист Татьяна Варшер, напротив, саркастически описала "представителей новой морали, трех отъявленных негодяев" и "скучающую публику" (Варшер Т. "Литературн<ая> кадриль накануневцев, или в гостях у "голых людей" // Сегодня. 1922. 10 июня). Различия в оценках продиктованы соображениями политического характера. Другой известный литературный вечер с чтением "Страны Негодяев" состоялся в Берлине 29 марта 1923 (информация о вечере — Новая русская книга. 1923. № 3-4; см. также информацию о большом концерт-бале 11 марта в Берлине — Руль. 1922. 14 марта). По живым впечатлениям от встреч с поэтом 11 и 12 мая 1922 в Берлине написан очерк Г.В.Алексеева "Живые встречи (Русские писатели в революции). Сергей Есенин" (Сполохи. 1922. № 10; Тетр. ГЛМ; РЗЕ, 1, 177-182; за исключением эпизода в берлинском Доме Искусств, вошел в его кн. "Живые встречи: русские писатели в революции". Берлин, 1923). Биография Е. под названием "Поэт С.А.Есенин и А.Дункан", рассказанная Д.Бурлюком, была опубликована в первые дни пребывания поэта в Нью-Йорке (НРС. 1922. 7 окт.; РЗЕ, 1, 235236). Записи Евг. Лундберга о встречах с Е. в Петербурге в 1917, 1918 вошли в его кн. "Записки писателя" (Берлин, 1922; изд., ред. и доп. записями за 1920-1924: Лундберг Е. Записки писателя. Л., 1930. Т. 1, 2; РЗЕ, 1, 138-141).
В 1921 в Берлине вышли сборники "Поэзия большевистских дней", а в 1922 "Поэзия революционной Москвы" под ред. и с предисл. И.Эренбурга, а также книги, которые содержат литературные портреты поэта и его стихи: Алексеев Г. Деревня в русской поэзии (автор называет поэта, потерявшего, по его мнению, связь с хатами, "талантливым, но теперь "не деревенским", с. 82; впервые — Сполохи. 1922. № 10) и И.Эренбург. Портреты русских поэтов. (Тетр. ГЛМ). Все названные книги включают в подборку одно из самых популярных среди эмигрантов стихотворений "Я последний поэт деревни...").
Безусловным лидером по количеству прижизненных откликов зарубежных и отечественных критиков является есенинский "Пугачев". В настоящее время выявлено более 110 (из них 30 — рекламные и информационные объявления), причем, как правило, откликов полярных, нередко негативно критических, но всегда очень заинтересованных, В русском зарубежье заметки о поэме стали появляться гораздо раньше, чем в советской России, с апреля 1921, когда поэт только приступил к написанию поэмы (Новый путь. Рига, 1921. 16 апр.; Общее дело. 1921. 30 апр.; Свободное слово. Ревель, 1921.
8 мая; Русская книга. 1921. № 5. Май), особенно часто после выхода книги "Пугачев" в берлинском издательстве З.И.Гржебина (1922). Пугачев был признан зарубежными критиками одним из наиболее популярных и значительных произведений Есенина, но оценивался крайне неоднозначно и даже полярно. В противоречивых откликах на поэму отразились гражданские и эстетические позиции авторов, их отношение к героическому прошлому России и современности. В одной из самых ранних рецензий "Поэма о мужике" за подписью "Москвич", опубликованной еще до выхода произведения из печати, оно оценивалось как внеисторическое и внереволюционное (Новый путь. Рига, 1921. 10 сент., см. также за подписью Москвич — Новый мир. 1921. 14 авг.; Москвич. "Заговор дураков" // Там же. 1921. 11 сент.). Эта же мысль утверждалась в рец.: Г.В.Алексеев (Веретеныш. 1922. № 2); Арум (Алымов С.Я.) Поющий дикаренок Сергей Есенин — Пугачев (Гонг. Харбин. 1923. № 2); В.И.Лурье (Сполохи. Берлин. 1922. № 13). М.О.Цетлин назвал Е., признанного "первым поэтом 150-ю миллионами населения России" — "русским принцем поэтов", но увидел беду "Пугачева" в том, что он "не
содержит никаких элементов трагедии и что Есенин всей сущностью своей чужд трагизму" (ПН. 1922. 16 сент. Тетр. ГЛМ; РЗЕ, 2, 21-23). В рамках дискуссии об имажинистской образности поэмы были опубликованы критические заметки об имажи-нистах (Лебедев Н. Поэтические школы // Новый путь. 1922. 1 янв.; Н.М.П. // Воля России. 1922.
25 марта).
М.Первухин назвал все, что творит Е., "дикой чушью, стряпней невежды, хулигана, пьяной скотины", а "беснующуюся советскую Россию" — "гигантским домом умалишенных и каторжной шпаны" (Новые русские вести. Гельсингфорс, 1924.11 апр., ср. др. подобные работы этого автора с оценкой "Пугачева" — Русская газ. Париж, 1925. 17 мая). Пространно и отрицательно оценил "грубо, кое-как сделанную поэму" Г.В.Адамович, который, по собственному признанию, прочитал одну из наиболее популярных есенинских вещей лишь в середине 1924 и ощутил в взвинченном и истерическом пафосе, роднящем ее с Маяковским, "потакание миллионам" (Звено. 1924.
11 авг.). Однако большинство эмигрантов дали "Пугачеву" высокую оценку. И.Г.Эренбург увидел в "Пугачеве" "новое доказательство всех Есенинских богатств", "действительно певческий дар". "Есть в "Пугачеве", в его хаосе, несделанности, темноте нечто, еще не бывшее в книгах Есенина. Это широта дыхания, начало высокого эпоса" (Новая русская книга. 1922. № 2. С. 15; подпись. И.Э.).
"Возможность гениальных завоеваний" и преодоление "нежной болезни" отметил в новом произведении поэта А.Ветлугин и назвал Е. "возродителем великолепной трагедии, вне которой тоскует русская литература вот уже 97 лет" (Ветлугин А. Нежная болезнь // Накануне. Лит. прилож. 1922. 4 июня; вырезка — Тетр. ГЛМ; здесь же дана самая ранняя оценка поэмы "Страна Негодяев" как произведения, которое может победить "Пугачева" "чудовищной силой эмоции, библейской остротой образа"). Близкую мысль применительно к "Пугачеву" развил А.Н.Толстой, выступивший на страницах берлинской газеты "Накануне" со статьей "О советской литературе", где причислил Е. к создателям новой русской трагедии, основой которой является "миф о революции" (Накануне. Лит. прилож. 1922. 11 июня). Рецензент газеты "Накануне" А.Вольский (Гроним) также писал: "Это если не самый крупный, то один из
самых многогранных алмазов в творчестве Сергея Есенина. Говорят, "Пугачев" любимое произведение поэта, в создание которого он стремился вложить всю мощь своего блестящего таланта... "Пугачев" не имеет предшественников в русской поэзии" (1922. 24 нояб.).
Русский парижанин Н.Брянчанинов в статье "Молодые" московиты", опубликованной в парижском журнале "La Nouvelle revue" (1923.
15 мая), писал: "В настоящее время, со смерти Александра Блока, умершего в 1921 г., Есенин бесспорно наиболее известный, если не величайший поэт России. Этот молодой поэт есть явление природы" (Письма, 331). Среди имажинистских произведений поэта Н.Брянчанинов выделил "Пугачева", образы которого "своей оригинальностью напоминают нам лучшие строфы "Инонии" (цит. по пер. в письме О.С.Смирнова к Е. от 25 марта 1925, вырезка — Тетр. ГЛМ). О.С.Смирнов писал: "Имя Есенина наряду с именем Шаляпина, Горького, Рахманинова, Конёнкова и многих других послужит лишь продолжением той длинной плеяды русских гениев, к сожалению ценимых на Западе больше, чем у себя на родине" (Письма, 275).
В 1922-23 появляется ряд работ, в которых дается эстетическая оценка всего творческого пути Е. Тремя рецензиями отмечен в берлинской периодике выход гржебинского "Собрания стихов и поэм" (Берлин, 1922). Н.Петровская (Накануне. Лит. прилож.
1922. 19 нояб. С. 10-11) писала: "Есенин, действительно, чудо чудесной эпохи русской жизни, умеющей сочетать в колоссальном размахе и гибель, и возрождение. Он плоть от плоти ее, но не рассудочный теоретик строительства новой жизни, а только поэт ее, запевший утром под немеркнущей лазурью русских полей... Через природу, через молитвенно-созерцательное касание к Мировой Душе он приобщается к вечному источнику поэзии". "Само-цветами чистой воды" назвала Петровская "Корову", "Лисицу", "Песнь о собаке", которая, по ее мнению, "звучит, как Requiem" (РЗЕ, 2, 24-28). А.Бахрах оценил в Е. лирика, чарующего прелестью своей непосредственности, и "летописца последних лет жизни послереволюционной русской деревни", в томике которого "больше материалов, чем в десятках диссертаций", и заметил: "В поэзии он — Моцарт" (Дни. 1922. 24 дек.; РЗЕ, 2, 29-33; см. его же. Струги. Берлин,
1923. Кн. 1. С. 202-204. Тетр. ГЛМ).
В отличие от М.О.Цетлина, который считал образность Е. чрезмерной, Р.Б.Гуль утверждал, что "имажинизм" — органическая стихия Е., создавшего это направление, и делал вывод: "Есенин — могучий русский лирик с исключительным даром чувства" (Гуль Р. // Новая русская книга. 1923. № 2. С. 14.; РЗЕ, 2, 34-36; его же. Живопись словом // Накануне. 1923. 21 окт.; его же. Есенин // Заря. Харбин, 1923. 12 дек.). К.Мочульский в статье "Мужичьи ясли (О творчестве Есенина)", опубликованной в еженедельнике "Звено" (1923.
3 сент.; РЗЕ, 2, 37-41), рассмотрел все стихи Е. как песни одной большой поэмы о России в свете блоковских традиций. Впервые обосновав мифопоэтическую основу поэзии Е., растворение крестьянского быта в "литургии", определяющее собой всю систему образов, критик показал, что новая "мифология" выглядит в этом "утонченно-культурном обличии" по-новому, довольно странно и дерзко".
Выход в свет гржебинского тома вызвал новые отклики на "Инонию". Кроме названных статей А.В.Бахраха и книги Э.Г.Эренбурга "Портреты русских поэтов" стоит назвать работы Ю.В.Офросимова (Руль. 1922. 18 июня. Тетр. ГЛМ), С.Я.Алымова (Гонг. Харбин, 1923. № 2; подпись: Арум), а также Е.В.Аничкова, который внес свою трактовку есенинского богоборчества: "Богохульствует богоборец: богоборец же всегда носит покаяние в сердце своем" (в его кн. "Новая русская поэзия". Берлин, 1923. С. 142-143).
Критик А.А.Туринцев полемизировал с основным положением, выдвинутым А.К.Воронским в статье "Сергей Есенин" (Красная новь. 1924. № 1) о том, что "Инония" знаменует "отход от церковности к реальному миру". "Нет, — возражал Туринцев, — сколько бы ни извинялся Есенин... за "самый щекотливый этап" свой — религиозность, сколько бы ни просил читателя "относиться ко всем его Иисусам, Божьим Матерям и Миколам как к сказочному в поэзии", для нас ясно: весь религиозный строй души его к куцему позитивизму сведен быть не может... Неизменна его религиозная устремленность, порыв к Божеству" (Своими путями. 1925. № 6/7. С. 26; см. также полемику с Воронским о "Стансах" в статье С.И.Португейса (Звено. 1925. 24 авг.).
Крайне пристрастно отнесся к автору "Инонии" и "Стансов" И.А.Бунин. В статье "Инония и Китеж. К 50-летию со дня смерти Гр.
A.К.Толстого" едва ли не больше места уделено "советскому хулигану" Есенину. "Я обещаю вам Инонию! — Но ничего ты, братец, обещать не можешь, ибо у тебя за душой гроша ломаного нет, и поди-ка ты лучше , проспись и не дыши на меня мессианской самогонкой!" (В. 1925. 12 окт.). Статью "академика Бунина... с хулой на А.Блока и Есенина и явно подтасованными цитатами (лучше никак, чем так!), долженствующими явить безбожие и хулиганство всей современной поэзии", М.Цветаева назвала "прискорбной" (Цветаева М. Поэт о критике // Благонамеренный. Брюссель, 1926. № 2). Статья "Поэт о критике", в которой Цветаева выступила также против критиков А.Яблоновского, Ю.Айхенвальда и Г.Адамовича, подходивших к литературе с меркой политики, и защитила от нападок эмигрантских критиков не только себя, но и Блока, Пастернака и Е., была снабжена обширным приложением под названием "Цветник", где были собраны произвольные и противоречивые цитаты из работ Г.Адамовича, и вызвала множество откликов в печати русского зарубежья. Своего рода ответом на статью Бунина "Инония и Китеж" стал анализ "лебединой песни поэта" — "Инонии" в контексте всего творчества Е., сделанный
B.Ф.Ходасевичем в статье "Есенин", написанной еще при жизни поэта и доработанной после его смерти (СЗ. 1926. № 27).
Особым вниманием эмиграции отмечены стихи из цикла "Москва кабацкая", в которых М.Осоргин заметил поворот "в сторону романтического идеализма", "призыв к духовному самоочищению" (ПН. 1924. 27 марта). Н.Светлов в рец. на книгу "Стихи скандалиста" (Берлин, 1923) писал, что в поэзии Е. "поет деревня, обреченная большевиками на гибель, это народ сопротивляется коммунистическим нажимам, отстаивая свою веру и свою волю" (Русский голос. Харбин, 1924. 5 авг.; РЗЕ, 2, 42-44; среди откликов этих лет: Гиппиус З.Н. // СЗ. 1924. №19; ее же // ПН. 1925. 22 февр.; подпись: Антон Крайний).
Изданные в России в 1925 книги "Русь советская", "Страна советская", "О России и революции", "Березовый ситец" прошли мимо внимания русских эмигрантов. Информацией о выходе в
России отмечена "Песнь о великом походе" (Новый мир. Буэнос-Айрес, 1925. 24 мая; ПН. 1925. 24 сент.).
Наиболее высоко оценил последний период творчества поэта — М.Слоним в рецензии на книгу Е. "Стихи (1920-1924)". М.; Л., 1924 (Воля России. 1925. № 12): "После скандалов и озорства, — писал критик, — он обращается к Пушкину — и пред его бронзовой статуей стоит, как пред причастьем. Отравленный "горькою отравой", кабаками и хулиганской позой, усталый от непутевой жизни — пытается возвратиться он в дом, в "простоту, чистоту и пустоту" (с. 159). Другой критик русского зарубежья С.П.Постников также отметил наступление "нового интересного периода в развитии этого талантливого поэта" и высоко оценил стихи "Русь советская", "На родине" и "Отговорила роща золотая" (Воля России. 1925. № 3. С. 164-166).
"Анну Снегину" эмигранты оценили критически. В рецензии на первые номера (включая майский) журнала "Красная новь" за 1925 М.Цетлин выделил "партроман" Ф.Гладкова "Цемент", рассказы талантливого беллетриста И.Бабеля, "Голубые города" А.Толстого, "неле-пейшую поэму" М.Светлова "Медный интеллигент" и, конечно, "Анну Снегину", но оценил ее политически: "Есенин в своей поэме "Анна Снегина" тщится отразить и революцию, и отношение к ней крестьянства... Есенин добросовестно исполняет задание дружественной критики: стать новым Некрасовым. Стих его, как всегда, певуч и легок. Но все же "Анна Снегина" — не поэма, а маленький лирический пустячок, растянутый на сотни строк" (СЗ. 1925. № 25. С. 477, 480). Отрицательно отозвался об "Анне Снегиной" литературовед К.В.Мочульский: "В поэме Сергея Есенина "Анна Снежина" <так!> — тургеневский "усадебный" сюжет рассказан языком франтика-конторщика. Элегия воспоминаний, цветущей сирени и "разросшегося сада" уснащена заборными словечками" (Звено. 1925. 12 окт.). Развернутая рецензия на поэму, в которой К.В.Мочульский нашел "дворянскую идеологию" и расценил "попытки автора возвести себя в романтические герои" как "крайне плачевные", увидела свет уже после смерти Е. в первом номере брюссельского журнала "Благонамеренный" (1926. № 1. С. 155-156). "Анна Снегина", — писал через два года после смерти поэта критик одного из зарубежных журналов, — поэма почти предсмертная; и в ритме, и в дымке иронии, и в разработке материала он <Есенин>
становится настоящим Пушкиным. Читая ее, вы вспоминаете что-то знакомое, что давно читали. Уж не "Граф Нулин"? Не то, совсем не то, совсем; и как будто то?" (Побегайло И. Строки о Сергее Есенине // Ступени. Белград, 1927. Апр. С. 89-91).
Подготовленное самим поэтом и вышедшее в свет уже после его смерти "Собрание стихотворений" получило немного отзывов. Д.Святополк-Мирский, рецензируя "Собрание стихотворений" в парижском журнале, заметил: "Многие из стихов последних лет невероятно слабы. Невероятно слаба драматическая поэма "Страна негодяев", в которой нет и следа лирической щедрости, спасающей "Пугачева", но "удивительное стихотворение" "Черный человек" назвал "главным украшением" последних лет Есенина, "может быть, одной из высших точек есенинской поэзии" и заметил: "Безысходная тоска, скользящая по границе белой горячки, получает лирическое выражение редкой у Есенина интенсивности и человеческой реальности" (Версты. 1927. № 2. С. 256).
Трагическая смерть поэта не оставила равнодушными даже недругов поэта. Первые отклики появились в газетах: Сегодня вечером. Рига, 1925. 29 дек.; Г-лин Вас. Жизнь С.Есенина // Там же. 30 дек.; Кусиков А. Неужели это случилось? // Парижский вестник. 1925. 30 дек.; Самоубийство Есенина // Дни. 1925. 30 дек.; Г-н М. Самоубийство поэта Есенина // Сегодня. 1925. 30 дек.; Анненков Ю. Памяти Есенина // Парижский вестник. 1925. 31 дек.; Горный С.Есенин // Руль. 1925. 31 дек.; РЗЕ, 2, 48-51. Критик А.А.Яблоновский (Снадский) воспринял Е. "колокольчиком, подвешенным на шею советского осла" (В. 1925. 31 дек.; РЗЕ, 2, 5254). Сергей Горный увидел в стихах Е. последних лет "Гори, звезда моя, не падай." "страшное до осязания предвиденье" собственной гибели и признал, что "одаренным, отмеченным Божьим дыханьем" в СССР жить нельзя (Руль. 1925. 31 дек.; РЗЕ, 2, 48-51). Литературный и общественный деятель зарубежья А.Л.Фовицкий в очерке "Смерть поэта (Памяти Сергея Есенина)" счел неправильным "укладывать скорбь Есенина в рамки... "трагических несовершенств", она, как его великого предтечи Лермонтова, гораздо шире, но только одета в зипуны и убрана полевыми цветами" (Зарница. 1926. № 8. С. 9-11; РЗЕ, 2, 55-6о).
И.Эренбург, отправивший в первые дни Нового года в Россию некролог памяти поэта, писал поэтессе Е.Г.Полонской 12 января
1926 из Парижа, обобщая пафос откликов на смерть поэта: "С Есениным здесь нечто однородное — люди, вчера его травившие, сегодня бьют кулаками в грудь: "национальный поэт" (раньше не заметили). Скажи мне, что это за народ, способный только мастерски хоронить" (РНБ. Арх. Е.Г.Полонской. Ф. 602. № 528. Л. 1). Некролог Эренбурга не был опубликован в России в те годы. Другой некролог Эренбург опубликовал в берлинской газете "Die Literarische Welt" (1926.
15 янв.) и выступил вместе с И.Зданевичем на вечере памяти Есенина в Париже 14 января 1926 (Сторонний. Вечер памяти Есенина // Дни. 1926. 17янв.).
В 1926 парижская газета "Дни" публикует серию статей В.Ходасевича "Парижский альбом", который открывается очерком о Е. (1926. 30 мая). "В советской республике, — писал Ходасевич, — Есенин становился бесконечно одинок — и так же одинок его поэтический путь. Отстав от кабацкой компании, он живет лицом к лицу с самим собой, со своей строгой совестью". "Внутренне порвав с советской Россией, Есенин порвал и с литературными формами, в ней господствующими. Можно бы сказать, что перед смертью он душевно "эмигрировал к Пушкину". Одной из примечательных работ, написанных после смерти поэта, является также статья Д.Святополка-Мирского, который неоднократно обращался к его творчеству в обзорных статьях, включил отрывок из "Сорокоуста" в маленькую антологию русской лирики от Ломоносова до Пастернака (Париж, 1924; переиздано: Нью-Йорк, 1979), — "Есенин", опубликованная в журнале "Воля России" (1926. № 5. С. 75-80; РЗЕ, 2, 61-66). Называя представление о Е. как о поэте "левом" и "крестьянском" "вульгарным", критик утверждал, что его поэзия "по существу своему совершенно "правая", тесно связанная с большим прошлым (Блок, декоративное народничество стихов А.Н.Толстого, сентиментальное народничество 70-х годов). В ней нет ничего против шерсти традиционного отношения к поэзии". В 1927 в Париже вышли "Избранные стихотворения" Е., куда вошло стихотворение "Послание к Евангелисту Демьяну", приписываемое Е.
Особое место среди материалов 20-х занимают воспоминания, опубликованные вскоре после смерти поэта. Г.Адамович в очерке "Сергей Есенин" из цикла "Литературные беседы" (Звено. 1926. 10 янв.; см. там же. 1926. 4 июля) вспоминал встречи с Е. в первые
дни его появления в Петербурге и весной 1923 в Берлине и, полемизируя с утверждением М.Осоргина, что поэзия Есенина может оставить равнодушным только безнадежно невосприимчивого человека (Осоргин М. "Отговорила роща золотая... " (Памяти Сергея Есенина) // ПН. 1925. 31 дек.; РЗЕ, 2, 45-47), писал: "Поэзия Есенина не волнует меня нисколько и не волновала никогда".
О подробностях творческой истории "Пугачева" и "Москвы кабацкой" вспоминал А.Б.Кусиков (Кусиков А. "Только раз ведь живем мы, только раз... " (Памяти Есенина) // Парижский вестник. 1926. 10 янв.); написанный в заостренно сатирических тонах очерк В.Познера, опубликованный в газете "Дни" (1926, 24 янв.) — единственный о встрече с поэтом в Париже; живое и пристрастное описание появления Е. в салоне З.Гиппиус находим в ее очерке "Судьба Есениных" (ПН. 1926. 28 янв.; см. там же. 1926. 4 июля); о знакомстве с Есениным в Москве весной 1918 тепло написал обычно едкий и острый Ходасевич в указанном очерке "Есенин"; запись о чтении поэмы "Микола" у "культурнейшего джентльмена" Замятина и "вечере четырех негодяев" в Берлине оставил А.Г.Гребенщиков (Зарница. Нью-Йорк, 1926. № 9); новые штрихи добавляют "Воспоминания об Есенине" А.Ветлугина (Русский голос. Нью-Йорк, 1926. 30, 31 марта, 13, 5, 12 апр.), Скитальца (Русское слово. Харбин, 1926. 2 апр.) и Оцупа В., который считал, что музой Е. была совесть (ПН. 1927. 27 дек.; очерк вошел в кн. Оцуп Н. Современники. Париж, 1961); Е. появляется в причудливых снах Ремизова в его книгах "Взвихренная Русь" (Париж, 1927. С. 109, 469-470), "Встречи: Петербургский буерак" (Париж, 1981. С. 37-38; все указ. воспоминания см. РЗЕ, 1). Об истории портрета Е., выполненного Б.Григорьевым в Париже, рассказывает Д.Бурлюк в книге "Русские художники в Америке" (Нью-Йорк, 1928). В 1928 в Париже выходит книга воспоминаний Г.Иванова "Петербургские зимы", где еще нет главы о Е., но в главе о С.М.Городецком отражено впечатление от ранних петербургских выступлениях поэта. Спустя несколько лет Н.Бердяев, как бы подводя итог посмертным публикациям о поэте. Которого считал "самым замечательным русским поэтом после Блока", увидел главную причину "культа личности" Е. в его самоубийстве (Бердяев Н. О самоубийстве: Психологический этюд. Париж, 1932.С. 14).
С конца 20-х по 40-е, когда под флагом борьбы с "есенин-щиной" советские критики почти не писали о поэте, реакция русского зарубежья на его поэзию приобрела характер внутреннего диалога. В эти годы русская зарубежная есениниана пополнилась новыми значительными рабо-тами, В конце 20-х — 40-е появились статьи и заметки Ив. Бунина, В.Ходасевича, Г.Адамовича, М.Слонима, Н.Устрялова, А.Дехтярева, М.Осоргина, В.Александровой, а также воспоминаниями Н.Плевицкой, Ю.Морфесси, М.Талызина, Г.Адамовича, М.Цветаевой и др.
В 1927-29 на страницах эмигрантской прессы разгорелась дискуссия о "Романе без вранья" А. Мариенгофа, одного из основателей и теоретиков имажинизма, которого в 1918-23 связывали с Есениным тесные дружеские отношения. В.Ф.Ходасевич в статье "Цыганская власть" (В. 1927. 23 июня) критически оценил не только книгу "маленького воспоминателя" А.Мариенгофа, в которой Е. "показан с очень внешней стороны, вовсе не проникновенно", но и всю "имажинистическую школу", которая "затащила к себе Есенина, как затаскивают богатого парня в кабак, чтобы за его счет кутнуть", но обвинил в конечном счете не литературную богему, "а богему правящую", богемную "цыганскую власть". Бунин в статье "Самородки" (В. 1927. 11 авг.) назвал статью Ходасевича "прекрасной", но не согласился с ее основной мыслью, счел "роман" Мариенгофа "драгоценнейшим историческим документом" и решил, что трагедия Е. кроется не в большевистской власти, а в старом и "роковом влечении к дикарю и хаму" и в связи с этим обрушился и на других писателей-самородков — Н.В.Успенского и А.И.Левитова. Вместе с тем Бунин поставил знаменательный вопрос, раскрывающий политическую суть собственных выпадов против Е.: "Если... этот самый Есенин со всеми его качествами есть и в самом деле "наш национальный поэт" (как уже сто раз писалось в эмигрантских газетах), чего же нам, позвольте спросить, воротить рыло и от большевизма?" Статья Бунина "Самородки" вызвала полемические отклики (Бунин о Есенине и самородках // Воля России. 1927. № 8-9, подпись А.Ч.). В работе М.Слонима "Биография и литература. — Роман Мариенгофа о Есенине. О личной жизни писателя" (Воля России. 1927. № 8-9) ставятся не только принципиальные проблемы соотношения биографии и творчества поэта, но и дается ответ Бунину, который
"не преминул найти в мариенгофовской болтовне основание для очередной литературной брани по адресу Есенина" (с. 99); см. также оценку творчества Е. в его работе "Десять лет русской литературы (Воля России. 1927.
№ 10 и 11/12). Пространная библиографическая заметка В.Логинова "Роман без вранья", опубликованная в харбинской газете "Гун-Бао" (1928. 26 окт.), содержит высокую оценку книги А.Мариенгофа, полной "литературно-отлично сделанными анекдотами о Есенине". Единственным недостатком рецензент счел "отсутствие всяких сведений о смерти Есенина, о тех причинах, которые привели его к трагическому концу". В 1929 в журнале "Иллюстрированная Россия" (№ 26) опубликована рецензия Г.Адамовича на берлинское издание "Романа без вранья" А.Мариенгофа, в которой он назвал книгу Мариенгофа "умной, резкой и смелой". Заметно "помягчал он и к Есенину. Вспоминая первые шаги в Петербурге, Адамович заметил, что в последние годы жизни Есенин стал сложнее и привлекательнее. Конец его ужасен. Назвать его "трагическим" нельзя, потому что в Есенине ничего героического не было. Он — только жертва" (с. 14).
Одним из наиболее трудов конца двадцатых является работа проф. Н.В.Устрялова, который опроверг высказывания советских критиков второй половины 20-х, прежде всего Н.Бухарина, Л.Троцкого и К.Радека, и предостерег от односторонности социологического и политического анализа, при котором исчезает "энтелехия есенинской поэзии": "Говорят: крестьянский поэт-романтик убоялся будней нашего социального строительства. — Совсем не то. Национальному русскому поэту душно "в тисках самодержавной идеологии экономизма и материализма". Есенин "был в революции, в ее реальной национальной стихии. Но "догматы" революционной доктрины, каноны политической ортодоксии не были для него перлом создания, откровением истины". "Тяжелые марксовы книги" — "они не довольствуются молчаливым почтением, они подбираются и к "лире". И вот из-за них уже не видно березок, сини, сосавшей глаза, старого клена на одной ноге, не слышно дыма белых яблонь" (Устрялов Н.В. Есенин (К трехлетию со дня смерти) // Новости жизни. Харбин, 1929. 6 янв.; РЗЕ,2, 73-84).
После смерти В.Маяковского Цветаева, так и не осуществившая свое желание написать поэму о Есенине, готовит цикл "Маяковскому"; в одной из семи частей — разговор Маяковского с Е. на том свете. Маяковский спрашивает о Блоке, Сологубе, Гумилеве (Воля России. 1930. №11-12). В статье "Поэт и время" (Воля России. 1932. № 1-3) Цветаева подчеркнула общественное значение поэзии "последнего поэта деревни" — "гражданский заказ множеств единичному — выполнил". В очерке "Нездешний вечер", памяти М.Кузмина, Цветаева писала о дружбе Е. с Л.Каннегисером и своем впечатлении от авторского чтения поэмы "Марфа Посадница" (СЗ. 1936. № 61).
С годами в русском зарубежьи Е. не ушел в историю и не стал предметом серьезных филологических исследований по поэтике, как другие крупнейшие поэты-современники — В.Маяковский, М.Цветаева, Б.Пастернак, О.Мандельштам, А.Ахматова. Статей исследовательского характера, заслуживающих внимания своей концепцией, совсем немного. Среди них работы В.Ходасевича, М.Слонима, Г.Адамовича, Г.Иванова. Острое внимание к творчеству Есенина в 30-е вплоть до своей смерти в 1939 проявляет В.Ходасевич. В отклике на смерть Маяковского (Ходасевич В. О Маяковском // В. 1930. 24 апр.; вошла в кн.: Ходасевич В. Литературные статьи и воспоминания. Нью-Йорк, 1954) противопоставил конец Е., в котором было "большое, подлинное мучение души заблудшей, исковерканной, но в глубине — благородной, чистой и поэтической", концу Маяковского, которому отказал в чистоте и благородстве (с. 231). В статье "Литература и власть в советской России" Ходасевич утверждал, что Е. обманула мечта о революции и обвинял в этом обмане большевиков (В. 1931. 10 и 22 дек.). Развивая свою идею в очередной статье "О Есенине" из цикла "Книги и люди" Ходасевич сделал вывод: "Трагедия Есенина превращается вообще в трагедию человека, оскорбленного низостью того, что он считал своим идеалом. Раскаяние и бунт, отчаяние и разгул — вот что вычитывают сейчас в Есенине, уже не придавая особенного значения тому, в чем именно он раскаивается и против чего бунтует" (В. 1932. 17 марта; РЗЕ, 2, 85-87). В этой же работе Ходасевич коснулся темы "ужасной судьбы русских писателей", которую развил в статье "Кровавая пища" (1932), где писал, что "в известном смысле историю русской литературы можно назвать
историей изничтожения русских писателей" (Ходасевич В. Литературные статьи и воспоминания. Нью-Йорк, 1954. С. 285). Составляя свою последнюю, вышедшую в год его собственной смерти книгу воспоминаний "Некрополь", куда вошло всего девять портретов тех, кого нужно помнить (среди них А.Белый, М.Горький, А.Блок, Н.Гумилев и др.), Ходасевич включил в нее очерк "Есенин", опубликованный в 1926 в "Современных записках".
В 1933 в Париже выходит книга М.Слонима, в которой автор поставил задачу дать характеристику видных писателей русской поэзии и прозы последнего десятилетия (всего 13 очерков) и открыл ее портретом Есенина. Обрисовав весь творческий путь поэта, Слоним наиболее высоко оценил последние стихи "певца целого поколения, как и он, погибшего в революционную бурю" и увидел значение его поэзии в том, что "в мир идейного приказа, бездушия и безмузыкальности он принес тонкую и печальную как пастушеский рожок ноту сердечной печали и одиночества" (РЗЕ, 2, 90-97). Два года спустя Адамович в очередной статье "Есенин (К 10-летию со дня смерти)" (ПН. 1935. 26 дек.; РЗЕ, 1, 93-97) вслед за Мочульским и Слонимом развил мысль о поэтическом мифотворчестве: "Есенин нашел великую тему, великий поэтический мотив, неотвратимо действующий на людей, проникающий в самую душу, будящий самые глубокие отзвуки и воспоминания... Эта тема, этот мотив — тема возвращения, или, лучше, тема верности, в конце концов, даже тема родины в самом чистом и углубленном ее образе... Тут он создает миф — с непостижимо откуда взявшимся вдохновением к мифу!.. Вся тема потерянного рая, все загадочное сказание о "блудном сыне" — за него, и самые патетические моменты мирового искусства ему родственны".
В 30-е в Париже выходят в свет воспоминания исполнителей русских романсов Н.Плевицкой о встрече с Клюевым и Е. (Плевицкая Н. Мой путь с песней. 1930. РЗЕ, 1, 103-104) и Ю.Морфесси о встрече с Клюевым и Е. в Царском Селе в 1916 и с Е. в Берлине (Морфесси Ю. Две встречи с Есениным // Морфесси Ю. Жизнь, любовь, сцена. Воспоминания русского баяна. 1931. РЗЕ, 1, 183-186), а также другие мемуарные очерки (Артемьев М. Подпольная литература в современной России // В. 1931. 15, 16 февр.; Талызин М. Неповторимый // Талызин М. По ту Сторону. Париж, 1932; Формаков
А. Две могилы. Из впечатлений поездки в СССР <о могилах Есенина и Блока> // Числа. 1933. № 7-8).
Вторая волна интереса к личности и творчеству поэта приходится на конец 40-х — начало 50-х, когда эмигранты первой волны, многие из которых помнили живого Есенина, готовились к 25-летию со дня смерти поэта. Ряд работ о Е. написала Вера Александрова (наст. фам. А.В.Шварц) — литературный обозреватель нью-йоркской газеты "Новое русское слово": К 50-летию со дня рождения Есенина (НРС. 1945. 2 дек.; РЗЕ, 2, 98-102), Новое о Сергее Есенине (НРС. 1946. 28 июля) и др. Г.Иванов в статье "Литература и жизнь (Маяковский, Есенин)" сравнил биографии, поэтический облик и разницу посмертных судеб двух поэтов и сказал, что стихам Е. обеспечена исключительная "гениальная" судьба (В. 1950. № 8. С. 198). Вступительную статью Г.Иванова к подготовленной им книге: Есенин С. Стихотворения (Париж, 1951. РЗЕ, 1, 30-44) отметил Ив. Херасков. В рецензии "Стихи Есенина" он назвал книгу отрадным событием, "струйкой чистого, свежего воздуха" (В. 1951. № 13. С. 178-181). При всей неоднозначности статьи Г.Иванова в ней было признание Е. национальным поэтом, имя которого "начинает сиять для России наших дней пушкински-просветленно, пушкински-незамени-мо". Работы Г.Иванова и "Автобиографические заметки" Ив. Бунина, опубликованные в конце 40-х в нью-йоркской газете "Новое русское слово" и впоследствии вошедшие в его книгу "Воспоминания" (Париж, 1950), где критиковались вышедшие в последнее время мемуары Г.Адамовйча, В.Ходасевича и, особенно, "бывшего приятеля Есенина" эмигранта второй волны Р.Березова (Акульшина), опубликованные в "Новом русском слове" (1949. 30 янв. и 6 февр.; РЗЕ, 1, 241-256), а поэзия Е. оценивалась как "лирика мошенника, который свое хулиганство уже давно сделал выгодной профессией", стали поводом к дискуссии о Е. В ответ на выпад одного из оппонентов, эмигранта второй волны Г-Александрова, выступившего против оскорблений поэта, которого читает и поет вся "советская Русь" (Новое русское слово. 1950. 30 дек.), Бунин написал гневную отповедь под названием "Мы не позволим" (НРС. 1951. 7 янв.; РЗЕ, 2, 123-127).
В 50-е все более противоречивым становится отношение Г.Ада-мовича. В рецензии на книгу И.Бунина "Воспоминания" он переходит от полного неприятия к признанию Е. "настоящим, порой
очаровательным поэтом, с огромными недостатками, верно подмеченными Буниным" (НРС. 1950. 22 окт.). Продолжая называть Е. "небольшим поэтом" (Опыты. 1956. № 7. С. 28), Г.Адамович в статье "К спорам о Есенине" (НРС. 1950. 17 дек.) противоречил своим собственным высказываниям 25-летней давности и признавался, что очень любит стихи Е., "есть в есенинской певучей поэзии прелесть, незабываемая, неотразимая".
Одной из наиболее оригинальных работ 50-х является статья русского богослова В.Н.Ильина, раскрывающая "пленительный и по-своему глубокий образ поэта", древнего божка, крещеного Леля, артистической и гениальной натуры (Машинопись РГАЛИ. Ф. 2512. Оп. 1. Ед. хр. 583). С.К.Маковский в книге воспоминаний "На Парнасе "Серебряного века" (Мюнхен, 1962. С. 270-272; РЗЕ, 2, 139-141) в главе о Блоке отметил, что первым к революции приблизил Христа не Блок, а Е., автор "Товарища". "Блок, — подчеркнул Маковский, — выразил по-интеллигентски-холодно несколькими словами то, что в поэме Есенина согрето крестьянским чувством". К творчеству Е. обращается В.Александрова (Александрова В. Прошлое сегодняшними глазами // НЖ. 1966. № 84). Е. посвящена глава в ее книге на английском языке "История советской литературы". 191764. От Горького до Солженицына" (Нью-Йорк, 1964). В 1963 впервые публикуется статья Е.Замятина "Москва-Петербург", где он пишет о "конкуренции" двух литературных групп Москвы — футуристов и имажинистов, где "звонко пел Есенин и великолепно рычал Маяковский" и называет Е. "московским Франсуа Вийоном" (НЖ. 1963.
№ 72. С. 129; РЗЕ, 2, 88-89).
Подводя итоги своей жизни, многие писатели первой волны эмиграции вспоминали Есенина (Трубецкой Ю. Сергей Есенин // НРС. 1951. 11 февр.; РЗЕ, 1, 152-156; Сабанеев Л. Мои встречи: Айседора Дункан // НРС. 1953. р. 15 февр.; Забежинский Г. О творчестве и личности Сергея Есенина // Мосты. 1960. № 4; РЗЕ, 1, 71-81; Гессен Вл. Из воспоминаний // Мосты. 1960. № 9). Живой и ироничный портрет Е., в котором разгул и "трепня с литературных подмостков" соседствуют со скромностью великого мастера, оставил Ю.Анненков под названием "Вокруг Есенина": Прочитано в Париже на вечере в память Есенина 26 июня 1954 (Опыты. 1954. № 3); то же в иной редакции вошло в его кн. "Дневник моих встреч" (Нью-Йорк.
1966.
Т. 1. РЗЕ, 1, 108-128). На вечеринке еврейского поэта Мани-Лейба (М.Л.Брагинского) в Нью-Йорке в начале 1923 родилось несправедливое обвинение поэта в антисемитизме, потянувшееся за ним в Россию (Левин В. Есенин в Америке // НРС. 1953. 9-13 авг.; РЗЕ, 1, 208-228; Ярмолинский А. Есенин в Нью-Йорке // НЖ. 1957. № 57.
С. 112-119; РЗЕ, 1, 229-234; Маковский С. Есенин в Америке // РМ. 1960. 6 и 8 марта; см. также: Иванов Г. Петеребургские зимы. Нью-Йорк, 1952. С. 20-240; Одоевцева И. Встреча с Сергеем Есениным // НРС. 1971. 6 июня: вошли в ее кн. "На берегах Сены". Париж, 1983; РЗЕ, 1, 187-197).
Новые работы эмигрантов первой волны о Есенине появлялись вплоть до смерти патриарха русской литературы зарубежья Р.Б.Гуля (1986). Воспоминания Р.Гуля "Сергей Есенин за рубежом" из первого тома книги его мемуаров "Я унес Россию. Апология эмиграции" (Нью-Йорк, 1981) были впервые изданы в "Новом журнале" (1979.
№ 136; РЗЕ, 1, 198-207). Позже в "Новом журнале" (1992. № 189) в составе второй части книги А.Бахраха "По памяти, по записям" опубликованы воспоминания о встречах с Е. в Берлине в 1922. В 1981 (Глагол. Ann Arbor) выходит опубликованная впервые на шведском языке в 1940 статья М.Осоргина "Противоречия" о трагической судьбе E, А.Соболя, В.Маяковского, где говорится, что имя Е., поэта подлинного и бесспорного, остается вопреки всем усилиям одним из крупнейших имен литературы. Н.И.Шубникова-Гусева
