CC BY
68
УДК 821.161.1.09
Мешалкин Александр николаевич
кандидат филологических наук Костромской государственный университет им. Н.А. Некрасова
«СЛЕД НА ЗЕМЛЕ...» (творчество костромского писателя Вячеслава Арсентьева)
В статье анализируется творчество костромского писателя Вячеслава Арсентьева. Автор акцентирует внимание на жанрово-тематических и стилевых особенностях прозы писателя. Отмечается, что главным структурообразующим элементом произведений В. Арсентьева является Память, а их проблематика выходит за рамки «провинциальных историй», обретает широкое нравственно-философское звучание.
Ключевые слова: память, родной дом, детство, русский характер, лирическое повествование.
«Есть нечто, что говорит о незыблемости вещей, нас окружающих, <...> - это память человеческая. Она-то и есть главная наша ценность, а мы, не понимая этого, любим сегодняшний день, неуловимо ускользающую сиюминутность.» [3, с. 3], - так начинает Вячеслав Арсентьев лирический этюд «И заглянул я в даль светлую». Разумеется, вопрос о пристрастии к «дню сегодняшнему», «ускользающей сиюминутности» - вопрос спорный. Но мы начали разговор о памяти не с целью уличить автора в равнодушии к настоящему, в нелюбви к «дню сегодняшнему». Дело в том, что в художественном мире писателя память - это та нравственно-эстетическая и этическая категория, которая составляет основу его творчества. Именно память становится основным сюжетообразующим элементом, сквозным мотивом и главной интонацией многих рассказов Арсентьева. Памятью живой и цепкой, которая сродни совести, высвечивает писатель незыблемые понятия «дом», «родная земля», воссоздает облик труженика на этой земле -русского крестьянина, который теперь канул в лету вместе с русской деревней, всем укладом особого крестьянского мира.
Вячеслав Арсентьев (настоящая фамилия Мешалкин) родился в 1952 году в костромской глубинке - в д. Селезенево Макарьевского района -в крестьянской семье. Деревенский быт, природа родного края, самобытные характеры сельских жителей оказали влияние на формирование его миропонимания и поэтического кредо. Писатель говорит о тех предметах и явлениях, которые близки ему с детства: о деревенской жизни, ее радостях и скорбях, о родном доме и близких людях, о непростых судьбах своих земляков. В голосе автора зачастую слышится боль за современного человека, потерявшего нравственные ориентиры, за разрушение деревни, деревенского уклада жизни, но нет в нем стилизации, ложного пафоса и ура-патриотизма.
В. Арсентьев - автор пяти сборников прозы. Первый сборник «Провинциальные истории» увидел свет в 2001 году, последний - «След на земле» - опубликован в 2013 году. Целостность художественного мира автора создается главными темами (память о родной земле и смысл чело-
веческого существования), которые, переплетясь, переходят из сборника в сборник, решаются на новом жизненном материале. Именно обыкновенные истории, случившиеся где-то в глубинке, вдали от масштабных событий (провинциальные истории), становятся мотивом все более обстоятельного разговора писателя о характере человека, всевозможных его проявлениях, о драме человеческих судеб, в итоге - о смысле жизни.
По жанровой природе произведения, вошедшие в сборники, довольно разнообразны: это рассказы, очерки, лирические этюды, миниатюры, мгновенья, крупинки, были. Однако жанровые границы не столь устойчивы. Признаки очерковости обнаруживаются в лирических этюдах, лирическое начало - в очерках; «этюдность» присутствует во многих рассказах, а эпическое - в мгновеньях и крупинках. Скорее всего, жанровое обозначение используется автором не как акцент на особенности сюжетно-композиционной организации художественного текста, а как некая внутренняя установка на предмет художественного изображения. Так, «мгновения» - это по преимуществу яркие впечатления, высвеченные памятью в далеком детстве. Но, приближаясь под пером автора к читателю, они обрастают художественными деталями, становятся емкими эпическими картинами. Происходит трансформация образа-впечатления в повествование.
В основе произведений Арсентьева зачастую лежит личное переживание, личное впечатление -одним словом, лирическое, субъективное начало. Название одного из сборников «От первого лица» адекватно отразило бы внутреннюю интонацию и других книг писателя.
Каждый сборник открывается произведением, воплотившим какую-то важную тему, что-то лично значимое для автора. В «Провинциальных историях» это рассказ «Иван да Марья», в сборнике «Фролов день на родине» (2003) - одноименный рассказ, в сборнике «И заглянул я в даль светлую» (2006) - лирический этюд, давший название всей книге, в сборнике «От первого лица» (2009) -очерк «И кануло в реку вечности.», в книге «След на земле» - рассказ-миниатюра «След».
Удивительная поэтическая интонация рассказа «Иван да Марья» организуется восприятием
148
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова . м l- № 5, 2014
© Мешалкин А.Н., 2014
жизни лирическим героем (героем-рассказчиком) во всей ее полноте, в единстве романтического и драматического, мимолетного и вечного. За неприметными, незначительными явлениями рассказчик способен прозреть высшие смыслы. Что вроде бы необычного в купании Ивана и Марьи после сенокоса в вечерней реке и в их восторженных криках: «Эх, матка, хорошо-о-о», «Хорошо, бать-ко! Как хорошо-о-о»? [1, с. 4]. Однако привычное, сиюминутное незаметно становится значимым, тревожащим память, побуждающим по-новому взглянуть на мир: «Уже много лет, как нашли приют на селезеневском косогоре старики Смирновы, а мне часто видится легкий, только что зарождающийся туман, белые фигуры на желтом песке отмели, слышится шум воды в вечерней тишине и -переполненный радостью земного существования, мгновенным и огромным человеческим счастьем, торжествующий крик над засыпающей рекой: "Эх-х, как хорошо-о-то!"» [1, с. 5].
Драматические интонации второй книги задаются ее первым рассказом, где в миниатюрной эпической форме зафиксирован факт опустошения, вымирания русской деревни. Примечательно, что в голосе героя-рассказчика, вспоминающего о своей последней поездке на родину, нет надрыва, он спокоен, сдержан. Обустраивая родные могилы на сельском кладбище во Фролов день, праздновавшийся когда-то в его родной (ныне обезлюдевшей) деревне, рассказчик испытывает некую умиротворенность от солнечного дня, пения «кладбищенских птах», неторопливых рассказов близкого сердцу дяди Семена. А вечером за столом он хмелеет не столько от медовухи, сколько «от особой, почти забытой деревенской атмосферы, от запахов старого деревянного дома, прохладной тишины вокруг него...» [2, с. 8]. «По-детски счастлив» герой и после застолья. Беспечность, счастье, от которого «хочется заплакать», дарит рассказчику долгожданная встреча с родиной, состоявшаяся, наконец, несмотря на все житейские трудности.
Но чувство радости, беспечности смешивается с чувством зыбкости счастья, приближающейся драматической развязки, которое зарождается в читателе не только рассказом автора о судьбе одиноких стариков, но и сценой игры дяди Семена на гармошке. В отчаянном экстазе дядя Семен кричит: «Поддержи компанию! Праздник же сегодня! Фролы-ы! Эх!» [2, с. 6]. В тиши безжизненной деревни праздничная суматоха двух стариков и их гостя - какой-то абсурд, трагифарс. В то же время это глубокая художественная метафора, буквальный смысл которой - протест против непреложных законов времени, против внутреннего осознания неотвратимости происходящего и того (предугадываемого), что произойдет.
Однако, несмотря на высокий художественный уровень рассказа, есть в нем все же и некоторые
шероховатости. Лишними кажутся философствования дяди Семена на кладбище и его рассказ за столом о дороге, когда на ней еще не было «асфальта». Об этом гостю дяди Семена, как уроженцу этих мест, должно быть известно, поэтому придать образу дороги некое символическое звучание следовало бы иными художественными средствами. Нередко встречается в тексте неоправданное нагромождение эпитетов: «день солнечный, ядреный, теплый», гармонь «выговаривает мелодию чисто, ясно, без сбоев и заиканий». Не обходится автор и без литературных штампов: гармонь «выговаривает мелодию», «тишина опрокинула мир», «полоснула молния». Подобные стилистические недочеты характерны и для некоторых рассказов других сборников.
Лирический этюд «И заглянул я в даль светлую», открывающий третий сборник рассказов, -пример трансформации воскрешаемого памятью впечатления в образ-впечатление, а затем в эпическую картину (в данном случае - в картину счастливого деревенского детства). Июльский вечер, братья-подростки отправляются на рыбалку, уверенные, что им повезет. Сюжетная канва рассказа обрастает мелкими подробностями подготовки к рыбалке, выбора места и самого процесса лова. Но главное здесь - не внешняя сторона события, а внутреннее напряжение - «сладкая истома» маленьких героев, предвкушающих удачу, их счастливое нетерпение, восторг, азарт. В повествование гармонично вплетаются картины пейзажа: свежесть послегрозового вечера, закат солнца, легкий туман, наплывающий на тихую реку от старицы... Создается впечатление цельности жизни, радости бытия, которое усиливается тем, что на другом берегу ребят ждет отец, что рядом родной дом, который примет их, счастливых от столь удачной рыбалки, с теплом и радостью. Так входит в рассказ тема Дома, возвращения в Дом - сквозная для творчества В. Арсентьева.
Именно к теме Дома обращается автор в начальном рассказе четвертого сборника «И кануло в реку вечности.». Рассказ довольно трагичен, хотя сюжет (в классическом его понимании) здесь отсутствует, а основным мотивом повествования становится образ-переживание. Заветная мечта героя-рассказчика о возвращении домой, которую он лелеял долгие годы, рушится: родной дом сгорел, перестал существовать в реальном мире. Вместе с реальным домом, который еще недавно жил «своей стариковской жизнью», надежно скрывал в себе близкий родной дух векового семейного уклада, питал надеждой возвращения и поддерживал в трудные минуты напоминанием о своем существовании, ушла теперь из жизни и некая опора.
С рассказом «И кануло в реку вечности.» внутренне перекликается рассказ «След на земле», хотя различие сюжетно-композиционных по-
строений в них очевидно. Это сходство глубинное, заключающееся в трагическом ощущении реальности: в первом случае оно связано со смертью дома, во втором - со смертью деда. Из жизни героев уходит что-то значимое, питавшее ее целительными силами, поэтому в состоянии растерянности и одиночества находятся и лирический герой рассказа «И кануло в реку вечности...», и маленький Ванюшка в рассказе «След на земле». Им остаются лишь воспоминания, и скорбные, и сладостные.
Маленький Ванюшка, глубоко переживающий смерть деда, с радостью всматривается в след, оставленный им когда-то на картофельном участке. И даже после того, как участок был перекопан и прежний след исчез, мальчик вновь обнаружил след дедушкиного сапога уже «недалеко от стены, где еще с осени образовалась плешина». След, оставленный дедом, радует Ванюшку, поскольку соотносится в сознании мальчика с незримым присутствием живого деда где-то рядом («Дедко, ты тут?»). След - это и конкретный образ (пожалуй, главный), и образ-символ связи поколений, самой жизни человеческой, целесообразность и осмысленность которой как раз и заключаются в том, чтобы делами своими оставить о себе память, добрую и светлую.
Заглавные рассказы сборников - это некая квинтэссенция художественных размышлений В. Арсентьева о времени, о человеке, о родной земле. Но, разумеется, они не исчерпывают всей глубины социально-нравственной проблематики автора, особенностей его поэтики. В связи с этим хотелось бы обратить внимание на такие рассказы, как «Праздничный обед», «Грибки», «Через овраг», «Концерт», «Подарок дяди Леши», трагические по тональности, но художественно убедительные и сдержанные - без морализаторства и открытого авторского слова.
В рассказе «Праздничный обед» смерть героя наступает довольно неожиданно, хотя он и был тяжело болен. После «праздничного» обеда, устроенного больными в палате, Скобелев чувствует облегчение, думает о весне, о жизни и впервые за последние дни спокойно засыпает, но, как оказалось, - навсегда. Смерть страшна своей обыденностью - и в то же время неожиданностью. Противоречие между жизнью, ее смыслами, упованиями и непредсказуемостью, фатальностью и бессмысленностью жизненного финала обозначено автором через прием контраста. В рассказе контрастируют его столь оптимистическое название и неожиданно драматичный финал, веселая суета больных, весна, оживающая за окном больничной палаты, - и сама палата, отгородившая больных от этого обновляющегося мира.
Без возвышенной риторики показана трагедия русской крестьянки в рассказе-зарисовке «Через овраг» из цикла «Русские характеры». В центре повествования судьба старой женщины, одиноко
доживающей свой век среди опустевших деревенских изб. Но фабульная судьба восьмидесятилетней бабки Маши - это не что-то конкретно ею пережитое, а печальный итог жизни как некая данность. Драматическая коллизия рассказа скрыта в коротком диалоге бабки Маши и заведующей отделом соцзащиты. Районный чиновник предлагает одинокой жительнице деревни «куда-то перебраться», а бабка Маша решительно отказывается. Бабка Маша, как и многие русские женщины ее поколения, немало потрудилась на своем веку. Испытывая тяготы и лишения, она не предъявляет счет судьбе, а следуя давно устоявшимся в ней этическим принципам, той черте характера бескорыстных тружеников, которую писатель В. Личутин определил когда-то «умаленной телесностью», желает малого. Она мечтает умереть в родном доме (пусть пустом и холодном) и попасть через овраг («перенесут, чай») на деревенское кладбище, «к своим поближе», чтобы «нескучно» было вместе с ними «до страшного суда век коротать» [3, с. 74].
В ином, философском, плане изображается закат жизни старика Позднякова в рассказе «Подарок дяди Леши». Когда-то физически крепкий, трудолюбивый, жизнерадостный дядя Леша теперь угасает, испытывая не только равнодушие к жизни, но и усталость от нее. Ланцов, от лица которого ведется повествование, будучи близко знаком с Поздняковым, навещает его, а после посещений больного старика «предается» «отвлеченным рассуждениям» о смысле жизни, стараясь «поймать очень важную мысль за хвост», чтобы жизнь «из бессмысленного ребуса» превратилась в «решаемую математическую задачу». Таким образом, в рассказе возникают две фабульные линии - болезнь и смерть старика Позднякова и философствования Ланцова о смысле жизни. Второй фабульный план представляется лишним, поскольку опровергается основной фабульной линией рассказа. Показательным в этом отношении является замечательная по художественному исполнению сцена второго посещения Ланцовым дяди Леши. Старик в забытье, его «седая голова правой щекой утонула в подушке, огромная раковина левого уха <.> смотрела вверх в полумрак.» [1, с. 42]. Эта художественная деталь актуализируется в финале рассказа в воспоминаниях Ланцова. Ухо старика как символическая деталь становится неким связующим звеном бренного существования человека и вечности. Старик будто бы постигает тайну жизни и смерти, которую нашептывает ему вечность, и она, эта тайна, остается с умирающим. Так о загадке, над которой бьется Ланцов в своих пространных размышлениях, уже замечательно сказано поэтическими средствами, а потому философствования героя лишь разрушают художественную целостность текста.
«Сорнячки» авторских философствований нет-нет да проступают и в других произведениях Ар-
150
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова Ль № 5, 2014
сентьева, например в рассказах «Навязчивый вопрос», «В больнице», «"Чапаева"... слушает!»
Художественные достоинства некоторых рассказов отчасти умаляют субъективированное авторское слово, некая нарочитость, тенденциозность в обрисовке негативных сторон жизни. Так, в рассказе «Жозефина» автор, обличая чванливость, равнодушие к чужому горю, использует не вполне убедительные художественные средства. Чтобы оттенить душевную черствость молодой медсестры, с которой волей трагического случая сталкивается главный герой Алексей Брянцев, автор прибегает к их внешнему противопоставлению, что, казалось бы, вполне резонно. Однако белоснежный халатик девушки, ее «маленькая белая ручка» и ухоженные ногти не свидетельство снобизма и чистоплюйства, а телогрейка и резиновые сапоги («броды») не доказательство добросердечности и благородства Брянцева. Тем более девушке неизвестно, что «мужик в телогрейке и резиновых сапогах», явившийся в кабинет поликлиники, переживает большое горе - потерю брата.
Для усиления тягостного впечатления от встречи с этой внешне изящной, но душевно нечистоплотной девушкой, автор в финале рассказа гипертрофирует чувства героя: «Многие подробности тех тяжелых весенних дней забылись. Но белокурую молоденькую медсестру в белом халатике <...> Алексей забыть так и не смог» [1, с. 8]. Переживания потери брата странным образом оттесняются этим неустанно тревожащим Брянцева воспоминанием.
В рассказе «Подарок на юбилей» намечена тема судьбы человека как сплетения субъективных и объективных обстоятельств, единства противоположных проявлений жизни - горя и радости, страдания и восторга, их странного и в то же время закономерного соседства. В рассказе она связана с основной фабульной линией главного героя, попавшего в беду, и с побочной линией «московского дачника» и его спутницы, которые в силу обстоятельств не смогли вовремя помочь Антонову. Но вместо объективного развития этой интересной темы автор навязывает вину (пусть и косвенную) в трагедии, случившейся с Антоновым, экзальтированной московской девушке, словно списанной со страниц какого-то пошлого романа.
И все-таки взгляд В. Арсентьева на народ, который всегда является у писателя центром художественного исследования, достаточно объективен. Народ в его произведениях изображается по-разному: трудолюбивым и праздным («Отдыхать некогда», «Последний день Василия Митри-ча», «Память, живи!», «Соло на Сионах»), добрым, любящим жизнь и бессердечным, жадным («Радуйся», «Витя Маленький», «Сбежал»), привязанным к родной земле и безразличным к ней («Поговорили», «Не отпустили», «Старухин день»),
совестливым и корыстным. Тонко подмечает автор в характере русского человека и простодушие, и лукавство, и способность к юмору и куражу, и праздную мечтательность - многое, чем широка его душа.
Психологически точные портреты рисует Арсентьев в рассказах «Захар Усымов» и «Не жди меня, мама.». В «Захаре Усымове» воплощается вечная тема «преступления и наказания». Захар совершает двойное преступление: он становится не только убийцей (пусть и вынужденным), но и хладнокровным предателем: в убийстве обвинили другого человека, но Усымов не явился с повинной. Замкнувшись в себе, утратив прежние связи с людьми и миром, Усымов ищет оправданий своим поступкам (мотив «Преступления и наказания» Достоевского), апеллируя к ничтожности убитого им Брюшкова - бывшего зека - и к необузданности характера невинно пострадавшего по ложному обвинению Пухтина. Но, несмотря на все внутренние противоречия, которые испытывает Захар, на страдающую в нем временами совесть, герой не делает решительного шага - признания в преступлении. Самообманом Усымов разрушает себя и нравственно, и физически.
Глубокое раскаяние (хотя и запоздавшее) испытывает герой рассказа «Не жди меня мама.» - человек, потерявший чувство родины, родительского дома, сыновней любви и долга. Опоздав на похороны матери (в дороге пил и попадал в неприятные истории), он вдруг осознает всю скверну своей души. В финале рассказа автор с особой художественной выразительностью показывает мучительное прозрение героя: «.Он медленно <...> начал сползать на порог, встал на колени без сил и сначала тихо, как выброшенный из конуры щенок, заскулил, тонко и жалобно, а через минуту одинокий, полный страдания, тоски и отчаяния нечеловеческий вой вылетел в черноту пустынной улицы» [2, с. 65].
В своем творчестве В. Арсентьев не обходит вниманием и тему любви. Автор вкрапляет ее в разные сборники, варьируя от произведения к произведению. Но общая интонация этих рассказов содержит либо аллюзии на Чехова и Бунина, либо нарочитую сентиментальность. Исключением является, пожалуй, ранний рассказ «Случай в деревне», где органично слиты правда жизни и правда художественная, а потому жестокий реализм автора становится вполне убедительным.
Яркими страницами сборников являются «Очерки о русской деревне». В очерках педантичность автора в описании крестьянского быта органично сочетается с тонким лиризмом. В. Арсентьев создает поэтические картины крестьянского труда, деревенских праздников и детских забав, являет перед читателем сельских умельцев. Но поэтизация деревенского уклада жизни вовсе не означает ее идеализации. Писатель говорит и о тяжести де-
ревенских забот, и о «черствости и грубости» крестьянской жизни. В очерках писатель показывает цельность характера и мироощущения человека-труженика, красоту его души, в глубине которой «всегда теплился огонек христианской любви» [4, с. 58], с горечью напоминает о том, как много мы потеряли, предав забвению народные традиции и обычаи, сам дух народной жизни.
Многие произведения Вячеслава Арсентьева драматичны. Однако в основе его творчества лежит жизнеутверждающий пафос, поскольку все, о чем с болью говорит автор, воспринимается им как личная драма, воспринимается сердцем, любя-
щим родную землю не показной, не поверхностной, а искренней, глубокой, страдающей, а потому - истинной любовью.
Библиографический список
1. Арсентьев В. Провинциальные истории. Рассказы. - Шарья, 2001. - 107 с.
2. Арсентьев В. Фролов день на родине. Рассказы. - Шарья, 2003. - 80 с.
3. Арсентьев В. И заглянул я в даль светлую. Рассказы. - Шарья, 2006. - 88 с.
4. Арсентьев В. От первого лица. Рассказы. Очерки. Миниатюры. - Шарья, 2009. - 88 с.
УДК 82.01
Мартиросян Анна Арменовна
Институт гуманитарного образования и информационных технологий
связь ТОПИКАЛЬНОГО РИТМА С СОДЕРЖАНИЕМ ПРОИЗВЕДЕНИЯ
В статье рассматривается коррелятивная связь топикального ритма с концептуальным смыслом, содержанием основной идеи художественного прозаического произведения. Раскрываются понятия топика, диктемы, глобальной ситуации-события в литературном произведении. Материалом исследования является роман современного британского писателя М. Фрейна «Одержимый».
Ключевые слова: топик, топикальный ритм, диктема, макроситуация, кульминация.
Настоящее исследование посвящено изучению смысловой организации текста и определению роли и места топикаль-ных единиц в передаче концептуальной информации. Актуальность темы обусловлена интересом исследователей к организации способов передачи авторского замысла в художественном произведении. В качестве основополагающего тезиса выдвигается положение о связи между топикальным ритмом и главной темой произведения.
Связь между топикальным ритмом и содержанием художественного произведения рассматривается на примере романа «Одержимый» современного британского писателя Майкла Фрейна. Идея произведения заключается в том, что сильная страсть к искусству, как и страсть к чему бы то ни было, может полностью подчинить себе человека. Название романа отражает характеристику героя, который полностью охвачен идеей понять одну из картин Брейгеля и стать ее обладателем.
Большое значение в исследовании особенностей художественного произведения имеет анализ системы топиков и топикального ритма текста.
Под «топиком» подразумевается тема, идея, заключенная в каждой диктеме. По определению М.Я. Блоха, диктема - это «элементарная тематическая единица текста, которая может быть выражена либо объединением предложений, либо од-ним-единственным предложением, поставленным в позицию особой информативной значимости» [3, с. 145]. Диктема монотематична, не слагается из более мелких тем, заключенных в предложениях,
составляющих ее, и не раскладывается на еще более дробные темы.
Топикальный ритм является основным стиле-образующим фактором художественного текста, с помощью которого производятся эмоционально-смысловые сопоставления и повышается семантическая емкость художественного произведения. Топикальный ритм выражается в периодических повторах однотипного сюжетного хода - стилистического приема, в схожей пространственной или временной модификации образа. Ритм помогает выстроить течение сюжетного времени внутри глав и эпизодов, то есть его замедление, ускорение или уплотнение.
В романе «Одержимый» выявляются сорок два топика, в совокупности передающие идею произведения. Ниже приведена таблица, где указан процент встречаемости каждого топика в тексте произведения и коррелятивный кумулятивный показатель распределения концептуальной информации (КИ).
В первом столбце таблицы представлены все топики (в порядке убывания частотности появления), встречающиеся в анализируемом произведении. Второй столбец указывает частотность повторяемости каждого топика в романе. Например, наиболее часто в тексте встречается топик «hero's emotions» - 190 раз. В столбце три приводится процент встречаемости каждого выделенного топика. Так, топик «hero's emotions» встречается в произведении в 13,24% случаев. В четвертом столбце приводятся данные о том, какой процент от исполь-
152
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова Ль № 5, 2014
© Мартиросян А.А., 2014
