CC BY
105Ю. В. Латов, Н. В. Латова
СКОЛКОВО КАК ИННОВАЦИОННЫЙ ЦЕНТР: ОБЩЕЕ И ОСОБЕННОЕ1
ЛАТОВ Юрий Валерьевич — доктор социологических наук, кандидат экономических наук, ведущий научный сотрудник ИС РАН, доцент Академии управления МВД РФ, latov@mail.ru.
ЛАТОВА Наталия Валерьевна — кандидат социологических наук, научный сотрудник ИС РАН, nlatova@gmail.com.
Аннотация. Для системного понимания достоинств и недостатков проекта «Сколково», а также первых результатов его реализации в 2010-2014 гг., необходим компаративистский подход. В статье используется два компаративистских метода. С одной стороны, используется историческая компаративистика: «Сколково» сравнивается с «горнозаводской цивилизацией» XVIII в. и с советскими наукоградами (как, например, Арзамас-16). С другой стороны, используется межстрановая компаративистика: «Сколково» сопоставляется с инновационными центрами рубежа ХХ-ХХ1 вв. в развитых и развивающихся странах (Силиконовая долина в США, Генополь во Франции, Киберджайя в Малайзии, Чжунгуаньцунь в Китае и др.). Историко-компаративистский подход позволяет сформулировать основные трудности, с которыми постоянно связаны попытки создания инновационных кластеров в России — прежде всего, анклавность кластеров и слабый спрос на технологические новации. Проект «Сколково» отличается тем, что он не только соединяет производство с наукой и образованием (как в советских наукоградах), но и нацелен на стимулирование таких отраслей, которые могут «потянуть» за собой всю российскую экономику. Образцом для российского Сколково хотелось бы видеть китайский Чжунгуаньцунь, выросший благодаря не столько государственной поддержке, сколько инициативе китайских учёных, решивших заняться высокотехнологичным бизнесом. Однако таких учёных-предпринимателей в современной России нет. Поэтому более реальным пока представляется превращения
1 Статья подготовлена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ), проект № 13-03-00015а «Непрерывное образование и трансфер наукоёмких технологий: модели взаимодействия учреждений образования и науки с предприятиями реального и финансового секторов». При подготовке статьи использованы некоторые материалы д.э. н., проф. Р. М. Нуреева.
Сколково в плацдарм для «утечки мозгов» как в индийском Бангалоре. Сделан общий вывод, что проект «Сколково» вряд ли следует рассматривать как ключ к модернизации России; скорее, социальная модернизация России — ключ к эффективной реализации проекта «Сколково». Ключевые слова: внедрение инноваций, инновационный центр, инновационный кластер, социально-экономическая история, государственное регулирование.
В сентябре 2015 г. можно будет отмечать пятилетие реализации инновационного проекта «Сколково»1. Хотя с самого начала официально заявлялось, что данный проект даст полноценные результаты лишь через 10-15 лет2, однако и 5 лет — это достаточный срок, чтобы проект проявил хотя бы в первом приближении свои основные сильные и слабые стороны.
Актуальность такого предварительного подведения итогов повышается в связи с начавшейся в 2014 г. «холодной мини-войной» развитых стран Запада с Россией. Зарубежные санкции будут иметь тем больший эффект, чем сильнее Россия зависима от западных технологий. «Сырьевой придаток», как называли Россию в 1990-е, принципиально не может в течение сколько-нибудь долгого срока активно выступать против сильных геополитических противников: взаимные санкции наносят обоюдный ущерб, однако «пока толстый похудеет, тощий умрёт с голода». Поэтому очень важно понять, в какой степени российская экономика способна к самостоятельному генерированию производственных инноваций и, таким образом, насколько она технологически самостоятельна.
1 Федеральный закон Российской Федерации № 244-ФЗ «Об инновационном центре „Сколково"» был подписан президентом России Д. Медведевым 28 сентября 2010 г. Впрочем, с некоторой натяжкой пятилетие этого проекта можно отмечать уже в конце 2014 г., поскольку сама идея создания современного технологического центра (а 1а Силиконовая долина) официально высказана президентом ещё в ноябре 2009 г. в очередном ежегодном послании Президента России Федеральному собранию. С другой стороны, реальное строительство инновационного центра «Сколково» началось только в декабре 2010 г.
2 Ещё на стадии разработки проекта в марте 2010 г. В. Сурков, руководитель рабочей группы разработки, указывал, что одно только строительство центра технологий в Сколкове займёт 3-7 лет, а научная среда там сможет сформироваться лишь через 10-15 лет.
Для оценки результативности инновационного проекта «Сколко-во» представляется целесообразным сравнивать его с другими похожими проектами прошлого и настоящего. Такой подход поможет лучше оценить институциональные особенности данного проекта — те социальные технологии, которые использовались для генерирования новых производственных технологий и которые тормозили или ускоряли внедрение инноваций.
Сколково на фоне предшественников: «горнозаводская цивилизация» XVIII в.
Генерирование и внедрение производственных инноваций традиционно является ахиллесовой пятой российской цивилизации. Последняя в данном аспекте не в лучшую сторону отличается не только от цивилизации Западной Европы, но и, например, от китайской (давшей миру порох, книгопечатание, бумагу...) и арабской (такие науки, как алгебра и химия в самом названии сохраняют следы арабского происхождения). Увы, трудно назвать такое техническое изобретение, в котором бы отечественная цивилизация существенно обогнала своих соседей1.
Тем не менее, когда в XVII-XVIII вв. Россия вступила на путь догоняющего развития и начала сознательно «подтягиваться» к Западной Европе, то быстро обнаружилось, что, перефразируя М. В. Ломоносова, «земля российская» может в принципе порождать не только «собственных платонов и невтонов» (т.е. академических учёных), но и «собственных картрайтов и уаттов» (т.е. изобретателей). Другое дело, что поскольку Россия не Америка и не Англия, судьба технологических инноваций в нашей стране оказывалась долгое время не очень успешной.
Как ранее отмечалось [см.: 2], необходимо различать техническое изобретение как таковое и его внедрение в производство. Первое во многом зависит от личных качеств изобретателя, в то время как второе — от качеств общества в целом2. Поэтому нас интересуют в первую очередь сюжеты отечественной истории, связанные с пио-
1 О проблеме традиционной слабости производственных инноваций в России см., например: [1].
2 Впрочем, по мере повышения капиталоёмкости научно-прикладных разработок значение личности для самого изобретения тоже снижается (хорошо оснащённый коллектив средних специалистов может сделать то, что не под силу гению-одиночке).
нерными успехами в производстве современной конкурентоспособной продукции. Эти сюжеты обычно связаны с формированием инновационных кластеров — группы предприятий, совместно осваивающих какую-либо новую технологию.
Первый такой успех состоялся ещё в XVIII в. и связан с феноменом так называемой «горнозаводской цивилизации», описанной в последней научно-популярной фотокниге Алексея Иванова [см.: 3]1. Речь идёт
0 системе так называемых горных заводов Урала и Алтая — частновладельческих (знаменитые Демидовы) и государственных предприятий, специализирующихся на добыче руд и плавке металлов. По меркам XVIII в. металлургическая отрасль играла во многом ту же роль, какую во второй половине ХХ в. играла микроэлектроника, — роль «локомотива» экономического развития, который «тянет» за собой многие сопряжённые отрасли (энергетика, машиностроение, железнодорожный транспорт, судостроение и т.д.).
В середине XVIII в. система горных заводов Урала и Алтая стала одним из крупнейших промышленных районов мира, выдвинув Россию на второе (после Швеции) место в мире по выплавке металлов. В это же время на Невьяновском заводе была построена крупнейшая во всём мире «царь-домна». Иностранцы, посещавшие «горнозаводскую цивилизацию», оценивали горные заводы как соответствующие самым передовым техническим стандартам Западной Европы того времени. О высокой конкурентоспособности уральского железа свидетельствует тот факт, что значительная его часть шла на экспорт (во второй половине XVIII в. Великобритания примерно 60 % импортного железа получала именно из России). В социальной организации заводского производства уральцы тоже находились на передовом уровне: постоянный «мониторинг» собственником предприятий при помощи отчётов заводской администрации, система премиальных вознаграждений для мастеров — такие «правила игры», принятые в «кластере Демидовых», стали в Западной Европе нормой лишь в следующем веке [см., например: 5-6]. Об инновационных достижениях горных заводов России XVIII в. вспоминают чаще всего в связи с историями паровой машины И. И. Ползунова (1760-е гг., Барнаульский завод) и паровозом братьев Черепановых (1830-е гг., Нижнетагильский завод). В первом случае «наш» изобретатель оказывается едва ли не конкурентом
1 Сам термин «горнозаводская цивилизация», как указывает Иванов, предложен в 1920-е гг. историков-краеведом П. Богословским [см.: 4].
знаменитого британского изобретателя парового двигателя Джеймса Уатта (хотя, конечно, машина Ползунова была менее совершенной, чем машина Уатта). Во втором случае «наших» можно рассматривать как самых ближайших последователей британского же изобретателя паровоза Джорджа Стефенсона: «подсмотрев» новинку во время поездки в Великобританию, уральские умельцы на редкость оперативно смогли её скопировать. Однако как раз эти примеры показывают не столько успехи, сколько провалы инновационной деятельности «горнорудной цивилизации».
Действительно, паровая машина Ползунова как своего рода государственный инновационный проект1 была создана примерно за 20 лет до паровой машины Уатта. Однако через полтора месяца новая машина прекратила работать, а отремонтировать её никто не мог, поскольку талантливый изобретатель умер накануне пуска машины. Самое главное, заводское руководство и не желало её ремонтировать, поскольку считало вполне достаточным использование в качестве заводских двигателей традиционных водяных колес. В результате, когда в начале XIX в. горные заводы начали всё же оснащать паровыми двигателями, то их конструировали иностранные специалисты. Похожая судьба ожидала и паровоз братьев Черепановых: их изобретение не нашло спроса, гужевые (на лошадях) перевозки казались руководству завода более выгодными. Серийное паровозостроение в России поэтому тоже начиналось с импортных технологий и отнюдь не на горных заводах.
«Золотой век» российских горных заводов завершился после развёртывания в Англии промышленной революции, когда паровые машины разорвали зависимость металлургических заводов от водяных колёс. В XIX в. эффект кластера — концентрации одинакового производства на ограниченной территории — начал играть уже против «горнозаводской цивилизации». При смене технологической платформы (т.е. при качественном изменении используемых технологий) вся территория кластера может превратиться в зону депрессии. Такой эффект наблюдался, например, в 1970-х в американском Детройте (автомобильном кластере) и в российских моногородах 1990-х: «масса одинаковых устаревших производств и специалисты одного типа, которым некуда деваться» [7]. Кризис, вызванный потерей первенства, горные
1 Конструирование машины осуществлялось на государственном заводе, инженером (по современной терминологии) которого был Ползунов, и за казённый счёт, о результатах опытов докладывалось самой императрице Екатерине II.
заводы пережили не самым худшим образом, но первенство в российской промышленности перешло к другим регионам.
Таким образом, первая в России попытка создать инновационный кластер дала ограниченный эффект. На начальной стадии (в первой половине XVIII в.) удалось создать хорошую систему государственно-частного партнёрства, благодаря которой «кластер Демидовых» вырос очень быстро и надолго (примерно на полвека) обеспечил России мировое первенство в ключевой отрасли. Однако в этой системе не было встроенных стимулов к обновлению. В результате европейскую промышленную революцию Россия «пропустила», и в начале XIX в. наша страна потеряла и первенство в металлургии, и значительную часть внешних рынков сбыта металлургической продукции.
Сколково на фоне предшественников: советские наукограды
Если инновационная «горнозаводская цивилизация» XVIII в. является в некотором смысле «русской Атлантидой», которая известна даже не всем историкам, то советский опыт создания инновационных кластеров известен гораздо лучше. Речь идёт о серии так называемых на-укоградов/наукополисов, созданных в СССР 1950-1960-х гг., которые можно рассматривать как своего рода «архипелаг» инновационных кластеров.
Формально статус наукограда в настоящее время имеют 14 городов, они обладают высоким научно-техническим потенциалом и градообразующим научно-производственным комплексом (первым из них в 2000 г. стал Обнинск). Однако фактически их гораздо больше. Среди примерно 70 населённых пунктов, входящих в «Союз развития наукоградов России», есть некоторые наукограды, сформировавшиеся в постсоветские времена (например, то же Сколково), но в основном это именно советские научно-производственные центры. Их ядро образуют 10 «атомных» городов, имевшие в СССР статус ЗАТО (закрытых автономных территориальных образований): Арзамас-16 (современный Саров), Красноярск-26 (Железногорск), Челябинск-70 (Снежинск) и т.д.
Если в России XVIII в. главной инновационной отраслью была металлургия, то в послевоенном Советском Союзе такой отраслью стала ядерная промышленность. Обе эти отрасли являлись одновременно
основой национальной системы военной защиты (литьё пушек три века назад, изготовление компонентов ядерного оружия в прошлом веке) и стимулом развития гражданских отраслей (машиностроения в XVIII в. и атомной энергетики в ХХ в.).
Успехи советского атомного проекта достаточно широко известны: СССР смог получить атомную бомбу в 1949 г. на четыре года позже, чем в США, а водородную бомбу Советский Союз испытал в 1953 г. даже раньше Америки. Для экономики важнее, конечно, успехи в атомной энергетике, которая изначально являлась своего рода побочным продуктом военных разработок, но с течением времени стала приобретать существенное экономическое значение. В этой области советские успехи ещё внушительнее: самая первая в мире АЭС запущена в 1954 г. в Обнинске (который, таким образом, вполне заслуженно самым первым получил статус наукограда), в то время как на Западе первые АЭС были введены в эксплуатацию позже (на два года в Великобритании и на три года в США).
Если «горнозаводская цивилизация» XVIII в. смогла обеспечить только инновационный старт, но не воспроизводство инноваций, то советские наукополисы сделали шаг вперёд, соединив новаторское производство с прикладной наукой. В частности, градообразующим предприятием знаменитого Арзамаса-16 являлся Российский федеральный ядерный центр (Всероссийский научно-исследовательский институт экспериментальной физики), а у Челябинска-70 — Всероссийский научно-исследовательский институт технической физики. В результате продукция советской ядерной отрасли, насколько известно, вполне соответствовала мировым стандартам не только в 1950-е, но и в 1980-е. О международной конкурентоспособности продукции советских атомных наукополисов тоже можно говорить с долей условности, поскольку по соображениям международной безопасности эта продукция принципиально не могла идти на экспорт.
Проблема заключается в том, что советские наукограды оказались гораздо слабее встроены в национальную экономику, чем «горнозаводская цивилизация» императорской России. Отчасти это связано с режимом секретности ЗАТО, которые по соображениям безопасности сознательно были максимально изолированы от обычных советских городов. Режим строгого контроля исключал и какие-либо «подозрительные» социальные инновации. Однако на анклавность «атомных» наукополисов работали и более объективные факторы.
Производство металлов, на котором базировался «кластер Демидовых», влияет на практически все другие отрасли, значение этого производства очень высоко и в наши дни1. Значение же ядерной энергетики оказалось более ограниченным. Хотя в настоящее время она даёт примерно 20 % энергии в США и России, а во Франции вообще является основой национальной энергетики (74 %), но серия катастроф на АЭС (в США в 1979 г., в СССР в 1986 г. и в Японии в 2011 г.) серьёзно покачнула популярность «мирного атома». Возможно, атомная энергетика переживёт «второе рождение», однако за первые 60 лет своего существования «локомотивом» развития она определённо стать не смогла — не только в нашей стране, но и за рубежом.
В целом при сравнении советских наукоградов с «заводской цивилизацией» XVIII в. можно заметить не только шаг вперед (соединение производства с наукой и образованием), но и шаг назад (передовая отрасль слабее интегрирована с национальной экономикой в целом). Общий результат оказался похожим: «горнозаводская цивилизация» сохраняла первенство примерно полвека, советские «атомные» наукограды — примерно 40 лет.
В принципе, конечно, в СССР были наукограды не только «атомные», но и связанные с другими наукоёмкими отраслями. Например, подмосковный Зеленоград, советский центр микроэлектроники, наиболее близок к проекту «Сколково». Не случайно Зеленоград нередко называют «советской Силиконовой долиной». Но в не-атомных наукоградах успехи оказались менее выдающимися.
Спрос на производственные инновации в СССР существовал в отраслях, связанных с ВПК, где сохранялась заочная конкуренция с зарубежными производителями (именно так было и в «атомных» наукополисах). Однако в чисто гражданских отраслях конкуренция отсутствовала, поэтому в них не было и особого спроса на инновации.
В результате в 1960-1980-е гг. советские наукополисы оказались передовыми анклавами в море советских предприятий, где инновационная активность развивалась гораздо хуже. Систематически повторялась та закономерность, которая видна ещё на примере «горнозаводской цивилизации» XVIII в.: если в момент открытия нового
1 Симптоматично в этой связи, что Нижнетагильский завод, где Черепановы построили первые в России паровозы, непрерывно работал более 260 лет до 1987 г., после чего получил статус уникального завода-музея. Невьяновский завод — родина «царь-домны» — работает и по сей день.
предприятия его стараются напитать более или менее новыми технологиями, то затем регулярного качественного обновления уже не производят. Иначе говоря, во внедряемых технологиях не закладывают предпосылки для постоянного обновления выпускаемой продукции и методов выпуска.
В зарубежной экономической советологии давно укрепилось мнение об антиинновационности как главном недостатке советской экономики. Американский экономист Джо Берлинер ещё в 1970-х гг. писал об этом: «Основная проблема старой [советской] экономической структуры заключается в том, что она максимально поощряла руководителей отдавать предпочтение признанным продуктам и процессам и препятствовать внедрению инноваций, бояться нового, как чёрт ладана» [8].
В сравнении с императорской эпохой в советское время институциональные условия для производственных инноваций в некоторых аспектах даже ухудшились. В частности, в XVIII в. горные заводы Урала и Алтая находились частично в государственных, но в основном в частных руках, поэтому всегда сохранялась в той или иной степени конкуренция между ними. В советскую же эпоху мотивы конкуренции сильно ослабли, поскольку монополия государственной собственности дополнялась монополией многих предприятий на выпуск конкретной разновидности продукта. Внедрение инноваций на предприятии увеличивало риск недовыполнения плана (тем более высокий, чем капитальнее была внедряемая инновация), а полученную в случае успеха финансовую выгоду забирали в бюджет [см.: 9, с. 13].
В результате такого институционального дестимулирования в 1980-е гг. 85 % всех изобретений внедрялись лишь в рамках одного предприятия, 14,5 %% на двух и только 0,5 %% изобретений были внедрены на 3-5 предприятиях [см.: 10, с. 65]. К тому же, как отмечал Р. Кэмпбелл, военные министерства СССР «поглощали львиную долю прироста научно-исследовательского потенциала на протяжении десятилетия, предшествовавшего 1985 г., тем самым лишая ресурсов сферу гражданских инноваций» [цит. по: 11, с. 276].
К 1950-1960-м гг. казалось, что «социалистический» путь развития даёт результаты если не лучше, то и не хуже, чем «капиталистический» путь. Однако в развитых странах именно с 1950-1960-х гг. началось развёртывание научно-технической революции, формирующей постиндустриальное общество. Советские «атомные» наукограды смогли создать своего рода постиндустриальный отраслевой анклав.
Однако комплексно осуществлять постиндустриальную модернизацию в рамках советской командной экономики было принципиально нельзя, для этого требовались более свободные работники и менее жёстко централизованное руководство.
Постсоветская экономическая система как контекст проекта «Сколково»
События рубежа 1980-1990-х гг. ликвидировали как свойственные СССР препятствия к инновациям, так и свойственные ему стимулы к ним. Исчез советский монополизм, исчезли и советские программы государственной поддержки передовых отраслей. А новая система стимулирования инноваций до сих пор не вполне сложилась.
Одним из главных «провалов» экономики постсоветской России являются именно неудачи в формировании экономики инноваций. Государство по самой своей природе неэффективно в генерировании производственных инноваций (по крайней мере, в качестве главного «генератора»), а частный бизнес упорно не желает их разрабатывать и внедрять. Даже в 2000-2010-е гг. большая часть исследований и разработок в предпринимательском секторе осуществляется за счёт средств государственного бюджета. Государственный проект технопарка Сколково является лишь частным проявлением этой общей тенденции: согласно информации начала 2000-х гг., вложения в Сколково со стороны государства составляли 89 %, а со стороны частного бизнеса — только 11 % [см.: 12]. Такой «паразитизм частного сектора на ресурсах госсектора» [13, с. 28] контрастирует не только с американской Силиконовой долиной, но даже с индийским Бангалором.
Сложившаяся в постсоветской России система инноваций сильна на входе и относительно слаба на выходе. Россия по традиции тратит заметную долю ВВП на исследования и разработки. Однако значительная часть этих ассигнований идёт на содержание большого числа государственных исследовательских учреждений, по-прежнему (как в СССР) слабо связанных и с системой подготовки кадров, и с предпринимательской деятельностью. Коммерческие же организации вкладывают пока очень мало средств в науку. Их вполне устраивают возможности экстенсивного роста — роста, основанного больше на расширении рынка, чем на его интенсификации. Поэтому не удивительно, что большинство российских разработок патентуется в других
странах, в т.ч. в США, которые начинают более активно использовать российские научные ресурсы, чем отечественные компании [см.: 14].
Российская бизнес-элита даже в 2010-е гг. не является вполне самостоятельным экономическим субъектом, в сравнении с 1990-ми гг. её самостоятельность скорее снизилась. Она по-прежнему стремится ограничить свою ответственность лишь внутрихозяйственной деятельностью и прямыми отношения с заказчиками и поставщиками, отдавая на откуп государственной администрации такие важные вопросы, как формирование правил доступа к ресурсам, контроль за соблюдением качества выпускаемой потребительской продукции, антикризисное управление и важнейшие вопросы социально-экономического развития региона. Большой круг вопросов сохраняется и в зоне совместной ответственности. Среди них — такие важные вопросы, как занятость, оплата труда, повышение квалификации, социальное и медицинское страхование, разработка стратегических планов развития крупнейших (бюджетообразующих) предприятий, важнейшие вопросы инновационной и инвестиционной политики, не говоря уже о создании инфраструктуры и лоббирования отраслевых интересов на федеральном уровне. В результате баланс юридически и фактически складывается явно в пользу областной администрации [подробнее см.: 15].
С течением времени доля фирм, согласовывающих свои ключевые решения с органами власти, не сокращается, а растёт. В 2000-2010-х гг. подавляющее большинство руководителей бизнеса добровольно передавали местным органам государственной власти значительную часть своей ответственности [см., например, 16, с. 77]. Комическим проявлением этой тенденции стали публичные заявления некоторых российских «капитанов бизнеса» (например, Г. Тимченко и О. Дерипаски) о своей готовности «завтра же» отдать свои активы государству, если оно этого захочет.
Институциональная слабость производственного инноваторства в российской экономике может служить основанием для отрицания развития в России предпринимательства. Действительно, «нормальный» предприниматель (по Й. Шумпетеру) — это инноватор, который создаёт новые виды товаров, внедряет новые производственные методы, создаёт новые организационные структуры и т. п, в результате чего повышается как личное благосостояние предпринимателя, так и благосостояние общества в целом. Такие предприниматели в постсоветской России, конечно, есть, но не они задают тон. Ведь трудно сказать, какие
новые виды товаров изобрёл Ходорковский или какие новые производственные методы разработал Березовский.
Однако на самом деле предпринимательская деятельность в России развита очень широко. Только для правильного понимания этого предпринимательства надо вспомнить очень важное дополнение, которое современный американский экономист В. Баумоль предложил сделать к шумпетерианской теории предпринимателя-новатора. «Шумпе-терский перечень [видов] предпринимательской деятельности можно серьёзно расширить, включив в него инновации в процедурах ренто-искательства, например, открытие ранее не используемой легальной комбинации, которая эффективно приносит рентные доходы... — писал В. Баумоль.— Может показаться странным. предлагать включить деятельность такой сомнительной с точки зрения общества ценности (я называю её «непроизводительным предпринимательством») в перечень шумпетерских инноваций. Если предпринимательство определяют как способность изобретать и находить новые пути увеличения своего благосостояния, власти и престижа, то следует ожидать, что не все предприниматели будут слишком заботиться, создаёт ли их деятельность дополнительный. общественный продукт или, наоборот, она является серьёзной помехой производству. <...> Деятельность предпринимателя может быть иногда непроизводительной или даже разрушительной, и какое направление он предпочтёт, зависит от структуры платежей (payoffs) в экономике — от правил игры» [17].
Эта «поправка Баумоля» заставляет вспомнить полемику столетней давности между немецкими социологами Максом Вебером и Вернером Зомбартом о «духе капитализма». Как известно, если один из оппонентов видел истоки капитализма в законопослушной протестантской этике, то другой — в безудержной жажде наживы (в т.ч. путём спекуляций, военных и уголовных грабежей, политических махинаций и т.д.). В этой дискуссии по-своему правы обе стороны. Эффективное рыночное хозяйство образуется только при таких правилах игры, когда непроизводительное предпринимательство решительно вытесняется производительным. Однако страсть к инновациям ради прибыли может существовать и в полном отрыве от веберовского духа капитализма.
Можно согласиться с остроумным замечанием А. В. Бузгалина и А. И. Колганова, что пока на российском рынке «побеждают не те, кто умеет лучше бегать, а те, кто лучше бегает в мешках» [18]. Для
такого «бега в мешках» тоже нужны инновации — новые «относительно законные» методы уклонения от налогов, новые методы установления близких связей с обладателями административного ресурса и т.д. Но такие инновации скорее сокращают национальное богатство, чем увеличивают его.
Сколково на фоне современников
Таким образом, главная проблема реализации инновационного проекта «Сколково» совпадает с главной проблемой реализации идей модернизации российской экономики в целом. Если со стороны бизнеса нет существенного спроса на производственные инновации, то трудно его заставить эти инновации генерировать и внедрять.
Для понимания перспектив решения этой проблемы в современной России, целесообразно теперь перейти к межстрановой компаративистике, сравнивая инновационный проект «Сколково» с другими инновационными проектами1.
Нормативно-классическим примером инновационного кластера является, конечно, прославленная американская Силиконовая долина [см., например: 20]. Важно обратить внимание на то, что инициатором его формирования в 1950-е гг. было не правительство и даже не бизнес, а частная учебно-научная организация (примерным российским аналогом являются научно-исследовательские университеты — НИУ). Стэнфордский университет (штат Калифорния) по меркантильным соображениям начал сдавать бизнес-фирмам излишек университетской территории в долгосрочную аренду. Ключевым моментом стал отбор арендаторов, которыми должны были стать высокотехнологичные компании. В результате университет не только получал доход от неиспользованного ранее ресурса, но и обеспечивал работой своих выпускников. Стэнфордский научно-исследовательский парк, соединивший генерирование научных идей, прикладные разработки и реализацию научных результатов в производство, заложил фундамент лучшего инновационного (научно-производственного) кластера планеты.
1 Следует сделать оговорку, что понятие «инновационный кластер» часто трактуют широко, используя для обозначения территориальных образований, успешно производящих практически любые товары (вплоть до мебели и керамической плитки) [см., например: 19]. В нашей статье под инновационными подразумеваются только те кластеры, которые производят наукоёмкую продукцию.
Американский опыт Стэнфордского университета стал образцом для подражания во многих странах Европы и Азии. Тем не менее, пока «ни в одной стране никому так и не удалось создать такую же эффективную систему по производству и внедрению инноваций, так же удачно связать учёных, предпринимателей и финансистов, как в Америке» [21].
Поскольку скопировать систему целиком оказалось невозможно, стали делаться попытки использования американской идеи с учётом местных особенностей. Результаты получались «хорошими и разными» (табл. 1). Можно сказать, что различия национальных моделей организации производства инноваций отражают различия национальных моделей экономики как таковых.
Например, в Западной Европе технопарки не смогли завоевать популярность среди крупных высокотехнологичных компаний. Сближение университетов с производством привело здесь к возникновению нового образования — инкубаторов, предназначенных для начинающих инновационных компаний (стартапов), которые не могут не быть мелкими. Инкубаторы предоставляли производственные помещения, обеспечивали набором услуг, связью с финансовыми кругами, местным университетом или научным центром. В Восточной Азии же (Япония, Тайвань, Южная Корея, Китай) технопарки зачастую стали принимать вид технополисов — больших градостроительных проектов со своими жилыми районами и развитой инфраструктурой. Это во многом похоже на советские наукограды, когда крупные научно-производственные центры вырастали из маленьких городков (например, Арзамас-16 построен на месте бывшего Саровского монастыря, Обнинск — на месте бывшего детдома).
Есть существенные различия и по моделям организации. Если в США технопарки развиваются как коммерческие проекты, то в Восточной Азии — как государственные программы, в Западной Европе — как что-то среднее. В то же время любой государственный проект оказывался успешным, только если формировалось государственно-частное партнёрство. Так, успех индийского Бангалора связан во многом с тем, что Новая компьютерная политика Раджива Ганди вызвала горячий отклик у зарубежного бизнеса (включая индийскую диаспору в США).
Образцом для российского Сколково хотелось бы видеть, пожалуй, китайский Чжунгуаньцунь. Сходство есть даже чисто
Таблица 1
Примеры инновационных кластеров (центров) в современном мире*
Название, страна, время формирования Главные отрасли Организации образования и науки Связь производства и науки Управление и финансирование
Силиконовая (Кремниевая) долина (штат Калифорния), США, 1950-е Разработка и производство компьютеров и их составляющих, программного обеспечения, устройств мобильной связи, биотехнологии и т.п. Стэнфордский университет Поддержка стартапов, нацеленных на новые прорывы в технологиях Нет общего административного руководства, широкое использование венчурного капитала
Бангалор (штат Карнатака), Индия, 1980-е Информационные технологии, электроника, аэрокосмическая отрасль, телекоммуникационное оборудование, оборонная промышленность, машиностроение Несколько университетов, но большинство из них не играют значительной роли в поддержке инноваций и проведении исследований Через филиалы ТНК (прежде всего, американских) Господдержка, помощь индийской диаспоры из Кремниевой долины
Чжунгуаньцунь (Пекин), Китай, 1980-е Разработка программ и информационное обслуживание; новые материалы; новые виды энергии и защита окружающей среды; информационные коммуникации; биологические проекты и новые технологии производства лекарств Пекинский университет, университет Цинхуа Инновационные предприятия, создаваемые китайскими учёными; филиалы зарубежных ТНК и крупных китайских фирм Государственно-частное партнёрство
Сколково (Москва), Россия, 2010-е Телекоммуникации и космос, информационные технологии; биомедицинские технологии; энергоэффективность, ядерные технологии Сколковский институт на -уки и технологий Технопарк с центрами коллективного пользования (междисциплинарными лабораториями и производственными цехами) Господдержка, ставка на использование мощного ад-министратив-ного ресурса
*Составлено по: [22-25]
географическое — китайцы развернули свой инновационный центр тоже на окраине столицы. В Китае государство тоже стремится играть высокую роль в стимулировании технологических инноваций. Главное различие — в акторах инноваций. Китайский инновационный центр начал формироваться с инициативы известного китайского физика Чэнь Чуньсяня (кстати, выпускника физфака МГУ), который в 1980 г. после визита в Силиконовую долину основал в Чжунгуаньцуне первое в КНР негосударственное инновационное предприятие, которое занималось научно-техническим консалтингом, и получил поддержку ЦК Компартии Китая. У нас в России таких патриотичных бизнес-профессоров найти крайне трудно.
При попытках тиражировать опыт Силиконовой долины провалы нередко наблюдаются не только в развивающихся странах (самый известный из них — Киберджайя около столицы Малайзии), но и в развитых странах, и даже в других регионах самих Соединенных Штатов [см., например: 26]. Сборка воедино четырёх компонентов «производство — наука — образование — финансы» на фундаменте соответствующей институциональной среды оказалась очень трудным процессом — не поточным, а буквально штучным. Подобно тому как под вопросом находится возможность постиндустриального общества как общемирового феномена, так и успешные инновационные кластеры остаются пока относительно редкими экономическими феноменами.
Перспективы Сколково: реальные цели или миражи?
По поводу современного состояния проекта «Сколково» существуют противоречивые суждения. С одной стороны, регулярно звучат обвинения в том, что «Сколково» является удобным каналом для коррупционных злоупотреблений, и недавние события1 показали, что для таких суждений есть реальные основания. С другой стороны, можно найти информацию, что в Сколкове уже началось производство инновационных продуктов — правда, пока на уровне опытных образцов. Этот информационный диссонанс будет неизбежно наблюдаться в течение ряда лет, поскольку вокруг Сколково накопилось слишком много
1 В начале 2013 г. в отношении бывшего директора финансового департамента фонда «Сколково» было возбуждено уголовное дело по обвинению в растрате путём незаконной аренды недвижимости у компании, принадлежащей его матери.
ожиданий1, которые быстро сбыться не могут. Как заметил по поводу рискованных высокотехнологических разработок Ларри Пейдж, один из разработчиков поисковой системы, «вы очень много хотите от них получить в кратчайшие сроки... Но когда ожидание краткосрочных результатов уступит место взвешенным ожиданиям и среднесрочным прогнозам, наступит день, когда мир не узнает себя» [цит. по: 27, с. 2].
Одна из главных проблем заключается даже не в том, удастся ли получить в Сколково перспективные наукоёмкие результаты, сколько в том, удастся ли превратить его (и другие отечественные инновационные кластеры) в «локомотивы» развития национальной экономики в целом. Опыт относительно успешного Бангалора показывает, что инновационный кластер может освоить производство современных наукоёмких продуктов, пользующихся спросом за рубежом, но не очень востребованных в собственной стране. Ведь продукция Бангалора (в сфере информационных технологий) оказалась предназначена в основном для зарубежных фирм. Фактически Бангалор стал одним из механизмов «утечки мозгов» из Индии: люди остаются жить в своей стране, но их мозги работают уже в основном на другие страны. Конечно, и такой вариант развития даёт определённый выигрыш. В конце концов, если сейчас Индия «не очень» информатизирована, то через пару десятков лет индийцы всё же «дорастут» до потребления продукции Бангалора. Минус в том, что при таком пути страна догоняющего развития обречена постоянно оставаться на периферии-полупериферии современной мировой системы, зависеть от стран-лидеров.
К сожалению, для превращения Сколково в плацдарм для «утечки мозгов» а 1а Бангалор есть немало предпосылок. Анализ российской государственной статистики показывает, что в последние годы наблюдается увеличение числа высокообразованных эмигрантов, среди которых резко возросло число эмигрантов высшей научной квалификации. Руководитель проекта «CareerDriver.ru» Роман Иванов отмечает, что в современной России «люди, которые хотят капитализировать свои мозги, стремятся уехать из страны. Потому что в "резервации" заниматься наукой, разработками, делать серьёзные исследовательские проекты крайне трудно, так как нет возможности полноценно обмениваться информацией и технологиями» [цит. по: 28].
1 О том, что Сколково оказалось очень резонансным правительственным проектом, свидетельствует, например, появление книжной серии «бульварной» фантастики «Сколково. Хронотуризм».
Но бангалоризация Сколково — ещё не самое опасное. Проект может «захлебнуться» из-за сильных структурно-профессиональных диспропорций, типичных для современного российского высшего образования.
В Сколкове не планируется «на месте» давать молодым людям высшее образование. В отличие, например, от Стэнфордского университета в Сколковском институте планируют давать дополнительное образование тем бакалаврам и аспирантам, которые уже получили высшее образование в каком-либо российском или иностранном вузе. А с качеством высшего образования по техническим специальностям и с количеством молодых людей, желающих обучаться по этим специальностям, в современной России есть много проблем.
Один из критиков «фантома Сколково» справедливо указывал, что в нашей стране наблюдается кризис инженерного образования как такового. «Половина принятых [по техническим специальностям] на бюджетные места — люди, имеющие глубокую "тройку" по физике и математике. Это подтверждает, что мы привели в глубокое запустение знания из сферы наук физико-математического цикла в средней школе и сегодня уже не в состоянии конкурировать в этом сегменте образования с Сингапуром, Японией, Великобританией, Нидерландами, Гонконгом и Южной Кореей» [12]. Проблемы постсоветской России в этой области во многом аналогичны проблемам других стран догоняющего развития (например, Индии): перепроизводство специалистов по гуманитарным специальностям, недопроизводство специалистов по техническим и естественно-научным специальностям [подробнее см.: 29].
Таким образом, проект «Сколково» делает второй важный шаг в истории развития российских инновационных кластеров: он не только соединяет производство с наукой и образованием (как в советских наукоградах), но и нацеливается на такие отрасли, которые могут «потянуть» за собой всю российскую экономику. Правда, прочность соединения в этом проекте производства с наукой и образованием пока остаётся под вопросом. Самое главное, дамокловым мечом над Скол-ковым висит постоянный «русский» вопрос о том, кто же будет генерировать спрос на инновации.
Завершая обзор проблем российского инновационного центра, следует сформулировать вывод: проект «Сколково» вряд ли надо рассматривать как ключ к модернизации России; скорее, социальная модернизация России — ключ к эффективной реализации проекта «Сколково».
Литература
1. Грэхэм Л. Сможет ли Россия конкурировать? М.: Манн, Иванов и Фер-бер, 2014. 254 с.
2. Латов Ю. В., Латова Н. В. Становление технонауки как высшей стадии развития наукосферы // Общественные науки и современность. 2014. № 5. С. 142-156.
3. Иванов А. Горнозаводская цивилизация. М.: АСТ, 2014. 283 с.
4. Богословский П. С. О постановке культурно-исторических изучений Урала // Уральское краеведение. Вып. 1. Свердловск, 1927.
5. Гаврилов Д. В. Горнозаводской Урал. XVII-XX вв. Избранные труды. Екатеринбург, 2005. 616 с.
6. Порталь Р. Урал в XVIII веке. Социально-экономическая история. Уфа: Institut d'etudes slaves, 2003. 430 с.
7. Щедровицкий П. Г. Кластер: от деревни кузнецов до Силиконовой долины // Полит.ру. 10.12.2012. URL: http://polit.ru/article/2012/12/10/ claster/ (23.11.2014).
8. Berliner,J. S. The Innovation Decision in Soviet Industry. Cambridge; Mass.: The MIT Press, 1976.
9. Ольсевич Ю. Я., Грегори П. Плановая система в ретроспективе: анализ и интервью с руководителями планирования СССР. М.: ТЕИС, 2000. 159 с.
10. Соловьев А. Экономические и организационные условия внедрения новой техники в производство // Плановое хозяйство. 1987. № 12. С. 65.
11. Аллен Роберт С. От фермы к фабрике. Новая интерпретация советской промышленной революции. М.: РОССПЭН, 2013. 389 с.
12. Водопьянова Е. Фантом Сколково // Современная Европа. 2012. № 3. С. 5-18.
13. Гохберг Л. М. Статистика науки. М.: ТЕИС, 2003. 478 с.
14. Нуреев Р. М., Латов Ю. В. Постсоветское институциональное развитие: в поисках выхода из колеи власти-собственности // Общественные науки и современность. 2015. (Готовится к печати.)
15. Nureev, R.; Runov, A. Russia: Whether Deprivatization Is Inevitable? Power-Property Phenomenon As a Path Dependence Problem. Report prepared for International Society for New Institutional Economics (ISNIE) 5-th Annual Conference «Institutions and Governance» (USA, Berkeley, California, September 13-15, 2001).
16. Кравцова М. В. Трансформация коррупционных отношений в постсоветской России // Terra Economicus. 2014. Т. 12. № 1. С. 73-79.
17. Baumol, W.J. Enterpreneurship: Productive, Unproductive and Destructive // Journal of Political Economy. 1990. Vol. 98. № 5. Pt. 1. Pp. 897-899. URL: http://corruption.rsuh.ru/magazine/6/n6-11.html (23.11.2014).
18. Бузгалин А. В., Колганов А. И. Реиндустриализация и/или приоритетное развитие креатосферы (к вопросу о целях социально-экономической стратегии) // Альтернативы. 22.01.2014 URL: http://www.alternativy.ru/ ru/node/10219 (23.11.2014).
19. Инновационные кластеры — точки роста XXI века: теоретические подходы, методологические и методические основы их формирования и развития. М.: Финансовый университет, 2013. 199 с.
20. Льюис М. Новейшая новинка. История Силиконовой долины. М.: ЗАО «Олимп-Бизнес», 2004. 383 с.
21. Лукьянчиков Г., Щукин А. От технопарков — к городам науки // Эксперт. 2010. № 48. URL: http://expert.ru/expert/2010/48/ot-tehnoparkov-k-gorodam-nauki/ (23.11.2014).
22. Борисов В. В. Инновационный спецпроект (о проекте подмосковной «силиконовой долины») // Наука, инновации, образование. Альманах. Вып. 9. М.: РИЭПП, 2010. С. 104-119.
23. Грасмик К. И., Колесова А. А. Технологический кластер в Бангалоре: ключевые факторы развития // Вестник Омского университета. 2014. № 2 (72). С. 152-155.
24. Вэй Вэй. Силиконовая долина Китая // Модели, системы, сети в экономике, технике, природе и обществе. 2013. № 2 (6). С. 18-21.
25. Силиконовая долина Китая Чжунгуаньцунь // Правда в чае. Всё о бизнесе с Китаем. URL: http://vchae.com/silikonovaya-dolina-kitaya-chzhunguantsun (23.11.2014).
26. Топчеев В. Ю. Многие регионы пытаются повторить чудо «Силиконовой долины», но без успеха // Науковедение. Реферативный журнал. 1998. № 1.
27. Waters, R. Silicon Valley: the view ahead // Financial Times Weekend. 1-2 Nov. 2014.
28. Мереминская Е. Эмигранты новой волны // Газета.ш. 01.11.2014. URL: http://www.gazeta.ru/business/2014/10/30/6282685.shtml (23.11.2014).
29. Латова Н. В., Латов Ю. В. Структурно-профессиональные диспропорции в современной России // Terra Economicus. 2014. № 3. С. 131-151.
