CC BY
77
СИСТЕМНЫЙ подход в исследовании дискурсивнои деятельности
А.В. Кащеева
Kashcheyeva, A.V. A systematic approach to research on discursive activity. The article studies discourse as a process. The system of discourse in action is defined in the article as a unity of cognition and realization. The system itself presents the hierarchy of producing and processing schemas and interactive structures influenced by the social context. Thus, teaching discourse to non-native speakers of English or any other language through discourse inner structures like interactive or pragmatic ones that improve interaction in the classroom has become common practice. Nevertheless, cognitive components of discourse as a system should take priority in teaching.
Системность дискурса, создаваемого в процессе человеческого общения, является его неотъемлемой характеристикой. Тем не менее, изучение характеристик дискурса с точки зрения их системности до сих пор представляется неоднозначным. На наш взгляд, эта проблема интересна и важна не только с точки зрения различных направлений лингвистики (прагматики, когнитивной лингвистики), но, в первую очередь, с позиций прикладной лингвистики и методики преподавания иностранных языков. Поэтому целью данной статьи является анализ тех научных направлений, в рамках которых дискурс рассматривается как единая система деятельности его субъектов в определенных социальных условиях.
Рассматривая формирование дискурсивной компетенции на любом этапе изучения иностранного языка, исследователи и практики подразумевают под этим обучение дискурсивной деятельности. Подтверждение этому можно найти в определении понятия «дискурс». Избегая известного противопоставления понятий дискурса и текста, мы считаем, что деятельностная природа дискурса очевидно представлена в определениях, данных Г.Дж. Уидоусоном, Дж. Браун и Дж. Юлом, Р. Бэллом, которые называют дискурс способом деятельности, использованием языка в социокультурном контексте / language-in-use. При этом дискурс может быть описан на уровне микроструктуры с точки зрения лингвистического кода, на уровне макроструктуры с точки зрения когерентности текста и собственно как дискурс, то есть процесс [1, 2].
Наиболее изучена до настоящего времени система языкового кода, используемого участниками общения. Под системой в лин-
гвистике принято понимать элементы объекта и их взаимоотношения, организованные иерархически [3]. Исследования системности языка достаточно обширны, поскольку критерии систематизации лингвистических объектов разнообразны: от природы отдельных элементов до их взаимоотношений [3-6]. Как утверждает Е.В. Пономаренко, именно системный подход, укрепившийся в лингвистике, может стать «... надежным инструментом исследования речевой деятельности», а значит, и дискурсивной [3, с. 25].
Для изучения структуры дискурсивной деятельности необходимо определить ее цель, о чем до сих пор не существует однозначного представления. Например, М.Л. Макаров,
опираясь на позицию Д. Шиффрин о кодовой, инференционной и интеракционной моделях (типах) коммуникации, приходит к выводу о том, что дискурсивная деятельность опирается на последнюю [7]. Действительно, дискурс не является простой передачей и получением информации одинакового объема и не преследует целью выразить смысл, а не речевые намерения. Тем не менее, первые и наиболее общие попытки систематизации дискурсивной деятельности, на наш взгляд, были предприняты именно в рамках теории передачи информации, которая рассматривает ее в качестве основной цели дискурса.
В данном случае, на наш взгляд, речь идет о природе деятельности в целом, хотя наличие исполнителя, адресата и способа деятельности можно считать признаками системности. Единицу дискурсивной деятельности по передаче информации можно представить в качестве традиционной элементарной схемы, предложенной К. Шенноном: «отправитель информации - канал связи -получатель информации» или «ввод - канал
информации - выход» [1]. Расширенный вариант данной модели «речевого акта» или коммуникативного действия, лежащего в основе дискурса, разработал Р. Якобсон [8]. Система включает отправителя, получателя, код, контекст, канал, контакт, референта и собственно сообщение. Преимущество модели Якобсона заключается в том, что она открывает широкое поле исследования для всех ее компонентов, в частности, с точки зрения выполняемых ими речевых функций. В частности, И.Н. Горелов, анализируя способы преодоления речевой избыточности, пришел к выводу, что для эффективности устной коммуникации количество информации на входе и на выходе должно быть постоянным, если используется один и тот же канал связи [9].
Интересны в этом смысле исследования У. Чейфа, Т. Гивона в области динамики мышления и организации информационного потока в процессе создания устного дискурса, которые обосновали теорию квантового построения. Согласно ей, в момент речи активизируется лишь один фокус человеческого сознания, когда говорящий выбирает одну единицу новой информации, обычно «легкую» для интерпретации. В речи кванты соответствуют клаузе или предикации и отмечены паузами или интонационно [10]. Однако данная теория не позволяет объяснить стратегий, используемых всеми участниками в процессе взаимодействия, поскольку она не анализирует процессы восприятия и переработки дискурса.
Информационная структура дискурса нашла свое использование, прежде всего, в компьютерной лингвистике при моделировании диалогового взаимодействия пользователя с компьютерной программой, которое предполагает ввод определенной информации и следования алгоритму действий. В названиях практически всех работ подобного типа присутствует словосочетание «моделирование дискурса», в то время как речь идет о моделировании отдельных аспектов дискурсивной деятельности (воспроизведения или понимания). К объектам моделирования авторы относят, например, сложные лингвистические конструкции, обеспечивающие понимание письменного дискурса; последовательность тем в письменном дискурсе, которая и составляет когерентность; границы
клауз и отдельных «сегментов» устного дискурса, которые влияют на коммуникативную инициативу говорящих [11-16].
Таким образом, системность дискурсивной деятельности в рамках теории информации можно представить достаточно формально на уровне стандартных интерактивных обменов реплик или иллокутивных функций речевых действий, а когнитивный аспект дискурсивной деятельности и взаимоотношения внутри системы не учитываются в полной мере. Однако, хотя авторы вышеуказанных работ и не ставят целью описание дискурсивной деятельности как системы, они признают это качество и приходят к общему выводу о древовидной форме дискурса, подтверждая тезис об иерархичности системы.
С точки зрения формы взаимодействия или «режима» устный дискурс можно также представить в виде такой системы, организация и состав участников которой влияют на эффективность решения коммуникативных задач и проблем в ситуации. Данная позиция, относящаяся к пониманию дискурса как социолингвистического явления, нашла отражения в исследованиях Р. Бэлла. Автор развивает теорию структурных «сетей», и описывает следующие формы дискурсивной деятельности. Многоугольник с отсутствием лидера и всеми возможными внутренними и внешними связями обеспечивает стопроцентное решение проблемы. Если внутренние связи отсутствуют, режим деятельности называется кругом, в котором контакт важнее решения проблемы, поэтому эффективность ее разрешения ниже в два раза по сравнению с многоугольником. Сеть типа “У” имеет 40% связности участников и подходит для решения незначительных проблем, а решение важных проблем происходит в форме «колеса» или «бабочки», где в центре находится участник А, связанный со всеми вершинами с учетом обратной связи, и принимающий окончательное решение [1].
Примером проявления системности социально-обусловленных условий дискурсивной деятельности мы считаем существование категории дискурсивного жанра [7, 17, 18]. С точки зрения дискурсивной деятельности интересно то, что, по мнению исследователей, жанр тоже накладывает на нее определенные ограничения. Помимо существования типичных для отдельных жанров лингвисти-
ческих проявлений, жанр имеет свою риторическую структуру [7, 19]. В терминологии ван Дейка, Р. Шенка и Абельсона она называется «суперструктурой дискурса». Все эти понятия, по нашему мнению, позволяют систематизировать организацию содержания дискурсивной деятельности.
Действительно, риторическая структура дискурса рассматривает связь семантических единиц, или пропозиций, посредством универсальных функциональных отношений, названных риторическими, и имеет разветвленную трехуровневую форму. Как считает М.Л. Макаров, при сохранении хотя бы основных отношений без учета периферийных реализация данной структуры не нарушает когерентность дискурса. Так данная структура позволяет по-разному трактовать дискурсивный смысл. Однако основным ее недостатком является область применения, она справедлива только для письменных жанров дискурса и ритуальных устных жанров [9]. Описать устную форму повседневного диалога с помощью нее невозможно, поскольку для этого необходима еще сложная структура взаимодействия (интерактивная).
Согласно теории Т. ван Дейка, структура жанра связана также с мыслительными стратегиями, активизируемыми в дискурсивной деятельности и состоящими всего из нескольких «ключей», или знаний о контексте дискурса. Среди них автор называет использование общекультурных знаний, социокультурной и коммуникативной ситуации. Чем большей информацией / знаниями обладают коммуниканты, тем легче им выстроить предположения о дальнейших действиях партнеров в определенном типе дискурса. По утверждению ван Дейка многие жанры дискурса стереотипны, то есть, имеют свой диапазон «тематического репертуара», который, тем не менее, сложно определить. Таким образом, жанр дискурса влияет на предположение о развитии темы (кто, что и в какой ситуации может сказать). Так, ван Дейк приводит пример того, о чем могут говорить мужчины в неформальной обстановке. Очевидно, что тема глобального потепления, например, будет в данном контексте неуместна [17].
Если рассматривать основные направления систематизации дискурсивной деятельности, то можно провести некую параллель между ними и «правилами дискурса», разра-
ботанными У. Лабовым. Так, «правила следования» регулируют порядок речевых действий, «правила порождения» контролируют дискурс на выходе, а правила «интерпретации» - понимание дискурса адресатом [1]. Соответственно, в теории дискурсивного анализа дискурсивную деятельность рассматривают как процесс порождения (синтеза) дискурса говорящим и процесс обработки (понимания или анализа) дискурса адресатом. Это направление А.А. Кибрик называет исследованиями в «интерактивном режиме, в реальном времени / on-line», а Г.Дж. Уидоусон - исследованиями дискурса «как процесса» [2]. Другое направление предполагает исследование продукта дискурса или конечного текста с точки зрения присутствующих в нем лингвистических, риторических, логических взаимосвязей.
Наиболее распространенным аспектом изучения дискурса как процесса в настоящее время является когнитивный [17, 20-22]. Данное направление выходит за рамки простого анализа скриптов / сценариев и фреймов, появившихся в лингвистике более тридцати лет назад. Эти категории являются статичными, ритуальными моделями, поскольку они хранятся в разных разделах памяти до того, как человек активизирует их в дискурсивной деятельности [5, 7, 20]. Гораздо актуальнее становятся исследования динамических процессов дискурсивной деятельности. Подтверждением этому может служить мнение Е.С. Кубряковой о том, что дискурс представляет собой движение мысли [20]. Наиболее полную структуру дискурсивной деятельности в «реальном времени» представил в своих работах Т. ван Дейк, описав ее с позиций мыслительных процессов в оперативной и долговременной памяти и назвав поэтому нелингвистической.
Еще в 1983 году Т. ван Дейком и У. Кинчем была разработана, а позже усовершенствована «динамическая модель» переработки и воспроизведения дискурса (discourse production vs. discourse processing) [23]. Эта модель не была единственной. В частности, О.Л. Каменская, анализируя порождение и восприятие текста, пришла к выводу об одновременности восприятия и порождения, а также присутствии коннекторов и демаркаторов, которые разграничивают смысловые единицы [5]. У.Дж. Эдмондсон,
говоря о структуре процесса обработки дискурса, тоже различает два уровня выражения: концептуальный и лингвистический, существующие параллельно [24]. Однако отметим, что в основе этой структуры находятся операции кодирования-декодирования информации. Ментальные операции в составе дискурсивной деятельности детально не рассматриваются, они лишь составляют часть плана выражения и приравнены к лингвистическим способам, что не представляется нам правомерным.
Например, лингвистическая составляющая включает расшифровку полученной на входе информации (лингвистическую, инфе-ренции говорящих и интерпретацию дискурса), выработку значения дискурса, кодирование информации на выходе (использование ритуалов, стратегий и других лингвистических приемов). Концептуальная часть включает выбор дискурсивного фрейма в зависимости от целей говорящего и построение соответствующих ожиданий, далее вступает лингвистическое декодирование, формируется дискурсивное значение, нелингвистическая реакция, выбор дискурсивной стратегии, составление коммуникативного плана, лингвистическое кодирование и выход.
По мнению Т. ван Дейка способность человека создавать и обрабатывать дискурс зависит от его общих умений воспринимать, интерпретировать и планировать сложные действия и события, к которым он относит, например, рассуждение и решение проблем. «Когнитивный анализ» ван Дейка использует ментальные категории дискурса для объяснения его внутренних структур, поскольку все значения и обработка дискурса основаны на знании, а знание есть ментальная категория. Например, для объяснения когерентности дискурса автор считает необходимыми понятия ментальной модели и знания. Таким образом, анализируются те составляющие дискурса, в которых можно проследить очевидную связь с ментальными категориями, такими как пропозиции (например, метафора, тема, когерентность, пресуппозиция, релевантность, импликатура, лексическое значение и т. д.). Все они необязательно эксплицитно выражены в дискурсе [23].
Описывая структуру деятельности, автор говорит не об идеальной, а, скорее, стратегической цепочке восприятия и порождения
дискурса, которая задействует понятия кратковременной и долговременной памяти, семантической и эпизодической памяти, модели ситуации и знания в виде скриптов и фреймов.
Обработку дискурса можно свести к следующим шагам:
1. В разговоре или на письме текст слышится, читается и интерпретируется в реальном режиме, единица за единицей (слово за словом).
2. Эти единицы приобретают значение на базе знаний реальности и правил языка, темы, дискурсивных структур и контекстуальных характеристик (цель, например).
3. Значения наименьших единиц включаются и корректируются в составе больших единиц, например, пропозиций и цепочек пропозиций до наполнения объема кратковременной памяти.
4. Такие укрупненные единицы хранятся в текстовых репрезентациях эпизодической памяти.
5. Параллельно с вышеуказанным процессом говорящие активизируют старые или строят новые ментальные модели событий или ситуаций, о которых идет речь.
6. Текст имеет значение и понятен, только если адресат может выстроить его модель.
7. Такие модели помогают построить ментальные репрезентации текста, информация из предыдущих моделей (предыдущий опыт) и специфические понятия (например, социально приемлемые).
8. Каждая модель уникальна, персональна и социальна. Человек способен выстроить не одну модель одного и того же текста.
9. Процесс понимания скоординирован с контекстуальной моделью говорящего, которая описывает цели дискурса, указывает на коммуникантов, их роли и знания. Такая информация имплицитно или эксплицитно становится доступна с помощью интонации, лексических и стилистических приемов.
10. Сформированная или усовершенствованная ментальная модель дискурса обобщается адресатом в более абстрактную структуру знания, так адресат приобретает знания на основе своего опыта. Если обобщения ложные, то у адресата формируются предрассудки.
Создание дискурса можно описать так же, но в другом направлении, начиная с мен-
тальной модели: какое-то знание или мнение на основе личного опыта говорящего постепенно трансформируется в дискурсивные значения, а потом выражается слово за словом в рамках контекстуальной модели. Такой сценарий может быть озвучен в речи или использован мысленно при интерпретации дискурса говорящими [23].
Таким образом, линейное формирование пропозиций наряду с мысленной моделью конкретной ситуации общения, которая, в свою очередь, невозможна без привлечения уже существующих моделей подобной ситуации в сознании человека и составляет сложный процесс понимания и интерпретации дискурса. Схожие идеи о взаимосвязи символьных дискурсивных ментальных моделей в долговременной памяти, ситуативных/эпизодических моделей и лингвистического выражения представлены в работе П.Н. Джонсон-Лэйрд [21]. Эта структура наглядно демонстрирует сложность дискурсивной деятельности, в отличие от упрощенной схемы кодирования-декодирования.
Считая когнитивный анализ частью социального контекста дискурса, который включает цели, убеждения, знания и мнения, Т. ван Дейк, тем не менее, проводит границу между ним и «дискурсивной психологией» Дж. Поттер и Д. Эдвардс, не ставящих когнитивные процессы на первое место. Идеи дискурсивной психологии ориентируются на анализ бытового диалога и риторику и интерпретируют происходящие ментальные процессы с точки зрения индивидуальных дискурсивных действий, находящихся в социальном контексте в реальном времени. Следовательно, реализация социального опыта коммуникантов является базой для анализа когнитивных операций, поскольку авторы связывают воедино понятия «реальность», «индивидуальность» и «мышление» в процессах восприятия и порождения дискурса. Модель дискурсивной деятельности / DAM: Discursive Action Model состоит из девяти разных дискурсивных явлений, объединенных в три направления. Она более сфокусирована на говорящем, чем на адресате. Выглядит она следующим образом:
Действие.
1. Исследование дискурса должно основываться, в первую очередь, на анализе дея-
тельности, а не процессов познания и способов поведения.
2. Деятельность выражается в дискурсе, поэтому традиционные характеристики деятельности (память, атрибуция, категоризация и др.) должны рассматриваться в контексте создаваемого индивидуального дискурса.
3. Дискурсивная деятельность есть лишь один из видов разнообразной деятельности человека.
Реальность и выбор.
4. Выбор речевых действий зависит от реального развития ситуации взаимодействия.
5. Реальность дискурсивных образцов достигается множеством дискурсивных приемов.
6. Фактически существующие, реальные дискурсивные образцы риторически организованы и противоположны некоему альтернативному образцу.
Ответственность.
7. Содержание реальных дискурсивных образцов позволяет судить об ответственности их авторов за продукт дискурсивной деятельности.
8. Говорящий осознает степень ответственности в процессе создания дискурса.
9. Пункты 7 и 8 связаны и взаимозаменяемы [22].
Сказанное позволяет нам сделать следующие выводы. Системный подход является необходимым и перспективным в изучении дискурсивной деятельности. Он должен быть основан на синтезе теорий информационного потока, интеракции и когнитивных операций. Структура взаимоотношений внутри дискурсивной деятельности имеет иерархическую форму. Системность анализа дискурсивной деятельности подразумевает анализ адресата и говорящего, когнитивные операции порождения / создания и обработки / восприятия дискурса и контекст, который влияет на схему когнитивных операций и активизацию ментальных моделей. Контекст обеспечивает системность дискурсивной деятельности в той степени, в которой коммуниканты способны сделать выбор в зависимости от реальных условий протекания дискурса и нести ответственность за его создание и восприятие адресатом. Системный характер дискурсивной деятельности проявляется в жанровой обусловленности и режиме взаимодействия, эффективность которого
зависит от диапазона взаимоотношений участников дискурса.
Возможно, что указанные характеристики относятся к тем параметрам порядка, которые позволяют дискурсивной деятельности как самоорганизующейся системе находиться в состоянии равновесия. Данное предположение нуждается в проверке, однако не противоречит идеям лингвосинергетики.
1. Бэлл Р. Т. Социолингвистика. Цели, методы и проблемы. М., 1980.
2. Widdowson H.G. Explorations in applied linguistics. Oxford, 1979.
3. Пономаренко E.B. // Филол. 2004. № 5. С. 24-33.
4. Большой энциклопедический словарь. Языкознание. М., 1998. С. 304-305.
5. Каменская О.Л. Текст и коммуникация. М., 1990.
6. Якобсон Р. Тексты, документы, исследования. М., 1996.
7. Макаров М.Л. Основы теории дискурса. М., 2003.
8. Алферов А.В. // Вестн. МГУ. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2001. № 4. С. 192-201.
9. Горелое И.Н. // Теория и практика лингвистического описания разговорной речи. Горький, 1975. С. 25-32.
10. Кибрик А.А. // Вопр. языкознания. 1994. № 5. С. 126-139.
11. Борисова Е.Г. Компьютерная лингвистика и современные технологии. М., 2002. С. 72-77.
12. Городецкий Б.Ю. // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 3. Л., 1989. С. 43-48.
13. Finke M., Lapata M. // AAA Symposium Series. Stanford Univ. California, 1998. P. 9-17.
14. Guinn C.A. A Computational Model of Dialogue Initiative in Collaborative Discourse. Ph. D. Thesis. Duke Univ. Durham. N. California, 1993.
15. Pardo T.A.S., Rino L.H.M. A Summary Planner Based on a Three-level Discourse Model. Usp. Sao Carlos. Brazil, 2001.
16. Soricut R., Marcu D. Sentence Level Discourse Parsing using syntactic and Lexical Information. Information Science Institute. Univ. of
S. California, 2000.
17. Дейк T.A. ван. Язык. Познание. Коммуникация. М., 1989.
18. Труфанова ИВ. // Филол. науки. 2001. № 3. С. 56-65.
19. Литвиненко А.Л. // Материалы Диалога. Т. 1. 2001. С. 12-22.
20. Кубрякова Е.С. // Филология и культура: тез. докл. / III междунар. науч. конф. Тамбов, 2000. Ч. 1. С. 8-11.
21. Johnson-Laird P.N. Mental Models. Cambridge, 1983.
22. Potter J., Edwards D. // American Behavioral Scientist. 1993. 36. № 3. P. 383-401.
23. Dijk T.A. van. Cognitive Discourse Analysis. Univ. of Amsterdam. 2000.
24. House J. // Interlanguage pragmatics. Oxford, 1993. P. 163-183.
25. Человеческий фактор в языке: Коммуникация, модальность. М., 1992.
26. Brown G., Yule G. Teaching the spoken language. Cambridge. 1983.
Поступила в редакцию 2.09.2005 г.
