CC BY
85С. Минасян1
Сирийская кампания России: региональный контекст и военно-политические аспекты2
30 сентября 2015 г. Россия начала военную кампанию в Сирии. Ключевую роль для принятия российским властями решения о военном вовлечении в сирийский конфликт, по всей видимости, сыграли события весны-лета 2015 г., когда после потери Идлиба, Пальмиры и ряда других ключевых пунктов катастрофически пошатнулись позиции режима Башара Асада.
В активе России имеется опыт успешной реализации инициативы по разрешению в 2013 г. взрывоопасной ситуации вокруг Сирии, когда предложенный Москвой план по ликвидации сирийского химического оружия избавил страну от неминуемых бомбардировок со стороны США и их союзников под достаточно благовидным предлогом. Нынешняя операция Кремля, видимо, в какой-то степени является продолжением мер по спасению режима Асада.
К сентябрю 2015 г. со стороны России остро стала необходимость действий на опережение коалиции во главе с Соединенными Штатами, поддержанной их региональными союзниками, в первую очередь Турцией: обозначилась угроза создания бесполетной зоны над Сирией, что рано или поздно привело бы к воздушным ударам по сирийским правительственным войскам с предсказуемым исходом.
Турецкий фактор весьма важен в контексте сирийского кризиса. Анкара -один из наиболее непримиримых противников режима Асада, турецко-сирийская граница является основным путем снабжения «умеренных оппозиционеров», а демпинговая контрабанда нефти через турецкую территорию - важным источником финансирования Исламского государства (ИГ). С июля 2015 г. турки начали собственную воздушную военную кампанию в Сирии под прикрытием уже традиционных лозунгов борьбы с исламским терроризмом, однако нанося удары в основном по курдским отрядам. Попытки Москвы перед началом операции договориться с Анкарой о взаимодействии оказались бесплодными. В результате Турция была вынуждена терпеть переброску российского вооружения в Сирию через черноморские проливы, будучи ограниченной положениями Конвенции Монтрё.
Однако неудача соглашения с Турцией по Сирии была компенсирована Москвой формированием ситуационного регионального военного альянса с
1 Сергей Мамиконович Минасян, доктор политических наук, Заместитель директора Института Кавказа, Ереван, Республика Армения
2 Основные положения доклада были представлены в ходе III Международного Форума выпускников МГИМО 23 октября 2015 г. в Ереване.
Ираном и Ираком. Это проявилось в виде создания четырехстороннего координационного центра в Багдаде. Символическим подтверждением единства намерений сторон стал пуск 7 октября 2015 г. российских крылатых ракет с кораблей Каспийской флотилии по целям на севере Ирака и Сирии. Политический смысл запуска российских аналогов американских «Томагавков» за тысячи километров от целей, и пролетевших над территориями Ирана и Ирака, заключался в демонстрации общности целей этих стран с действиями России. Другим косвенным итогом запуска ракет именно из юго-западной акватории внутреннего Каспийского моря стало недвусмысленное предупреждение о недопустимости дальнейшей эскалации военно-политической ситуации в Кавказском регионе, примыкающем к Ближнему Востоку с севера, и где у Россия есть по-настоящему жизненные интересы.
Что касается позиции такого важного регионального игрока в ближневосточном регионе, как Израиль, то ему в контексте сирийского кризиса приходится выбирать между плохим и худшим в соседней Сирии: сохранением поддерживаемого Ираном и ливанской «Хезболлой» режима Асада или победой радикальных исламистов. Москве, очевидно, удалось обеспечить относительный нейтралитет Тель-Авива, притом что одним из основных условий израильской стороны было недопущение попадания современных российских вооружений шиитской «Хезболле»: Москва, видимо, это гарантировала.
Ясно, что, в отличие от Израиля, США, их европейские союзники, а также арабские монархии в любом случае отрицательно отнесутся к любым шагам, направленным на спасение режима Асада. При этом США, несмотря на то, что в случае успеха российской операции могут быть поставлены под сомнения ее позиции на Ближнем Востоке, пока выжидают, пытаясь оценить масштабы и последствия неожиданного предприятия России. Наряду с этим в Вашингтоне не скрывают надежд, что «стратегическое терпение» США позволит России глубже завязнуть в сирийском конфликте с возрастающими для Москвы потерями.
Однако арабские монархии (как и Турция) по разным соображениям не могут позволить себе роскошь даже в краткосрочной перспективе не реагировать на действия России. По всей видимости, они вскоре существенно усилят поддержку сирийских оппозиционеров, вплоть до открытых поставок самых современных видов вооружений, способных повлиять на ход вооруженного противостояния.
В региональном контексте сирийского кризиса представляется целесообразным коснуться также позиции Армении и положения сирийских армян. До гражданской войны в Сирии (как и в соседнем Ливане) функционировала влиятельная во многих сферах жизни страны армянская община, сформированная преимущественно из числа выживших после Геноцида в Османской Турции, нашедших гостеприимный приют среди местного арабского населения. Однако за годы гражданской войны процветающая, насчитывающей многие десятки тысяч человек община сейчас с трудом насчитывает лишь
15-20 тыс. человек. Весной прошлого года один из центров общины - поселок Кесаб был захвачен боевиками, обученными и оснащенными на территории Турции. Хотя впоследствии Кесаб был освобожден правительственными войсками и местным ополчением, тем не менее это лишь усилило отток армян из Сирии. К настоящему времени Армения приняла порядка 17-20 тыс. армянских беженцев из Сирии. Несмотря на полублокадное состояние Алеппо, там продолжает функционировать армянское консульство, пытаясь в тяжелых условиях помочь членам общины, а местное армянское ополчение содействует правительственным силам.
Что касается официальной позиции Армении, то с учетом проблемы обеспечения безопасности сирийских армян, а также армянских общин в других арабских странах Ближнего Востока, Ереван постоянно призывает к необходимости нахождения исключительно политического решения. Вместе с тем, симпатии Армении и армянской диаспоры, естественно, не могут вызвать боевики, от рук которых уже погибли сотни сирийских армян, и которые взорвали, возможно, не без подсказки одной из соседних стран, монастырский комплекс в Дейр-эз-Зоре, где покоились останки жертв геноцида 1915 г.
В региональном масштабе Армения - единственная страна прилегающего к Ближнему Востоку региона, являющаяся стратегическим союзником России и членом ОДКБ, с дислокацией ближайшей к зоне конфликта российской военной базой, в том числе - с авиационной компонентой. В военно-политическом смысле сирийская кампания уже затронула Армению: залеты на турецкую территорию российских истребителей в ходе боевых вылетов на севере Сирии, вызвавшие нервную реакцию в Анкаре, привели к ответным «случайным» нарушениям в начале октября 2015 г. турецкими военными вертолетами границ Армении, охраняемых российскими пограничниками.
Переходя к общей оценке военно-политической ситуации в регионе, следует отметить, что гражданская война в Сирии и Ираке имеет все признаки «прокси-войны» или «войны по договоренности», как в классический период Холодной войны. До начала гражданской войны Сирия претендовала по уровню боеспособности своей армии чуть ли не на статус региональной военной сверхдержавы. Однако все это осталось в прошлом. Значительная часть вооружения потеряна сирийской армией в тяжелых боях с повстанцами, боевая численность личного состава сократилась почти вдвое. В результате потери значительной части территории страны сузилась мобилизационная база по комплектованию силовых структур. Компенсировать недостаток людских ресурсов сирийские власти вынуждены уже за счет внешних источников. С другой стороны, средневековая жестокость исламистов сделала союзниками режима небольшие отряды самообороны из числа этноконфессиональных меньшинств Сирии, например, армянские отряды ополчения или друзов из южных районов страны. Впрочем, серьезной роли в комплексном военном балансе внутрисирийского противостояния они не играют.
Каковы особенности развертывания военной кампании России в Сирии? С военно-политической точки она беспрецедентна. Это первая военная кампания России за пределами постсоветского пространства после развала СССР. Можно даже сказать, что нынешняя сирийская кампания - первое за почти 40 лет (после дислокации советских войск в районе Суэцкого канала в 1970-1972 гг. во время т.н. «Войны на истощение») комбинированное проецирование российской военной мощи вдали от непосредственных границ России.
В концептуальном плане важнейшей особенностью сирийской кампании стало достижение стратегической внезапности и сохранение Россией военно-политической инициативы в глобальном измерении. Во второй раз за последние два года (после Крымской операции) Кремлю вновь удалось достичь фактора стратегической внезапности, застав врасплох своих контрпартнеров как в США и Европе, так и на Ближнем Востоке. Причем эта внезапность была достигнута не столько на техническом уровне (в век космической и электронной разведки скрыть масштабную переброску сил и средств российской армии и флота в Сирию было невозможно), сколько на уровне стратегической культуры государства и процесса принятия политических решений.
Хотя это обстоятельство и обеспечило благоприятные стартовые условия для начала сирийской кампании, тем не менее, уже высказывается критика, что эта стратегическая внезапность не что иное, как просто игра на грани фола. Впрочем, превратится ли Сирия для Москвы во «второй Афганистан», или же будет военно-политическим триумфом, способным в представлениях Кремля создать основу для выхода из украинского кризиса и формирования новых отношений с Западом - покажет дальнейшая динамика.
Российские вооруженные силы попытались использовать в сирийской кампании весь максимум постсоветских разработок в сфере конвенциональных вооружений. Многие виды ВВТ использовались впервые или представлены существенно модернизированными образцами. За первые недели воздушной операции российская авиация совершила рекордное количество боевых вылетов, почти на пределе технических возможностей боевых самолетов. Достаточно высокой оказалась летная подготовка пилотов самолетов, а также экипажей ударных вертолетов Ми-24П. Несмотря на опасность пусков ПЗРК и действий зенитной артиллерии, российские штурмовики Су-25СМ, бомбардировщики Су-24М и ударные вертолеты Ми-24П с первых же дней активно используются в том числе и на низких высотах.
К счастью за первый месяц воздушной операции потерь у российской авиации нет. Однако в случае появления таковых в будущем это может заставить авиацию подняться на высоты выше 4 км, чтобы не стать целями современных ПЗРК, которые по всей видимости вскоре появятся на вооружении сирийской оппозиции (даже если их массовое появление в Ираке и Сирии создаст угрозу последующего применения боевиками уже против авиации США и их союзников). Такое увеличение средних высот полетов, естественно, снизит эффективность поддержки с воздуха, тем более что численность российской
авиационной группы довольно небольшая. Видимо, в ближайшее время Москве придется усилить свою группу ВКС в Сирии.
И все же главное будет решаться на земле и зависеть от хода сухопутного наступления правительственных войск и их союзников, темпы наступления которых пока далеки от ожидаемых. Сирийская армия медленно вгрызается в оборонительные позиции исламистов и противников режима, неся потери в боевой техники и живой силе. Особенно тяжелые потери армия Асада несет от использования повстанцами современных противотанковых ракетных комплексов. Потери в бронетехнике столь существенны, что некоторые эксперты даже отмечают, что успешное использование противотанковых ракет сирийскими повстанцами в горно-пустынной местности и в условиях плотной городской застройки может оказать такое же влияние на ход боевых действий в Сирии, как в свое время использование афганскими моджахедами против советской авиации ПЗРК «Стингер» в горах Афганистана.
В случае провала или отсутствия видимых успехов сухопутного наступления лоялистов, по всей видимости, России придется или полностью сворачивать свою сирийскую кампанию (что представляется весьма сомнительным, с учетом последующих политических издержек для Кремля) или же существенно увеличивать свою вовлеченность. В случае продолжения кампании только качественным и количественным усилением воздушной компоненты уже не удастся ограничиться. На следующем этапе Москва видимо будет вынуждена перейти, кроме прямых поставок сирийской армии (тяжелые огеметные систем ТОС-1А «Солнцепек» уже актвино испрользуются войсками Асада), к использованию в сухопутных боях ракетно-артиллерийских систем уже с российскими экипажами. Это могут быть тяжелые РСЗО «Смерч» и «Торнадо», оперативно-тактические ракетные комплексы «Точка-У», крупнокалиберные самоходные артиллерийские системы «Мста-С» и ряд других видов ракетно-артиллерийского вооружения. В этом случае будет увеличено количество российских военных советников, не исключено также постепенное участие в боях элитных частей спецназа, ВДВ и морской пехоты.
Это еще не будет означать полномасштабное участие российской армии в сухопутной операции, но станет шагом в таком направлении. Хотя на самом высоком уровне неоднократно утверждалось о невозможности перехода российских войск к сухопутной операции, это не означает, что он полностью исключен при дальнейшем ухудшении военно-политической ситуации. Ведь в свое время и США, начиная воздушную операцию "Rolling Thunder" против Северного Вьетнама в 1965 г., не предполагали, что в конце концов отправят в Индокитай более чем полумиллионный контингент морских пехотинцев и сухопутных войск.
В любом случае, даже в случае успеха воздушно-наземной операции, реальной программой-максимум может быть лишь ликвидация нескольких анклавов под контролем оппозиционеров и стабилизация фронта по линии Эль-Кунейтра - Дамаск - Хомс - Хама - Идлиб - Алеппо и далее на север, к
турецкой границе и контролируемым сирийскими курдами зонам. Особенно важен выход к границе Турции, откуда осуществляются основное снабжение боевиков. Возможна также, во многом из символических целей, попытка освобождения от ИГ ряда районов на востоке, в том числе - Пальмиры (еще и важного коммуникационного перекрестка в сирийской пустыне).
Впрочем, пока еще в запасе остается вариант активизации и согласования дипломатических усилий вовлеченных в конфликт сторон, включая нахождение путей по политическому диалогу между спонсируемыми США, Турцией и арабскими монархиями оппозиционерами, с одной стороны, и режимом Аса-да, с другой, в том числе - по вопросу установления переходного периода и проведения новых досрочных выборов, с последующей фиксацией внимания уже на выработке согласованных усилий против ИГ.
Однако на полное уничтожение ИГ и салафитско-джихадских отрядов в Сирии и Ираке, похоже, никто и не надеется. Этноконфессиональные основы конфликта не должны скрываться под маской удобных идеологических штампов: не будем упрощать межконфессиональный характер внутрисирийского и внутрииракского протовостояния. При этом фактически основную массу членов ИГ составляют представители фрустрированного за последние десятилетия суннитского населения Ирака и Сирии, подобно тому как в свое время основой движения «Талибан» в Афганистане и в пакистанском приграничье составляли «сердитые и недовольные» пуштуны. Поэтому без четких дипломатических и международно-политических перспектив на долговременное и дорогостоящее постконфликтное урегулирование в Сирии и Ираке (с вовлечением международного сообщества), одна лишь вооруженная борьба с радикальными исламистами - это малоэффективный способ, и не на годы или даже десятилетия, а на целое поколение вперед.
