CC BY
15
ISSN 1997-Q8Q3 ♦ Вестник МГУКИ ♦ 2Q17 ♦ 5 (79) сентябрь - октябрь =
ИНУСОИДНОСТЬ ТРАНСФОРМАЦИЙ В КОММУНИКАТИВНОЙ КУЛЬТУРЕ: ЭПИЗОДНОСТЬ ИЛИ ТЕНДЕНЦИЯ?
УДК 009
В. А. Ремизов, В. С. Садовская
Московский государственный институт культуры
Статья посвящена анализу ряда процессов, происходящих в пространстве современной коммуникативной культуры. Авторы выдвигают концепт о волновом характере изменений в историко-культурном дискурсе коммуникативности.
В статье выдвигается модель изменения коммуникативности в России, связанная с таким явлением, как сленг в вербальной культуре. Особое внимание уделено анализу коммуникативности в условиях функционирования электронных средств связи, сети Интернет. Здесь авторы выдвигают идеи: эффекта «западания» волны её трансформации; «ризома-ции»; превращения формы общения в письменно-устную; реанимации элементов электронного общения в формы общения дописьменной эпохи; деморализации электронной коммуникации.
Авторы выделяют такие уровни коммуникации, как криминальная, массовидная, субкультурная, «высокая», элитарная, а также рассматривают константы и трансформанты коммуникативной культуры.
Ключевые слова: культура, коммуникация, общение, Интернет, ризома.
РЕМИЗОВ ВЯЧЕСЛАВ АЛЕКСАНДРОВИЧ - доктор культурологии, профессор кафедры теории, истории культуры, этики и эстетики социально-гуманитарного факультета Московского государственного института культуры, заслуженный работник высшей школы Российской Федерации
REMIZOV VYACHESLAV ALEKSANDROVICH - Full Doctor of Cultural Studies, Professor of Department of Theory, History of Culture, Ethics and Aesthetics, Faculty of Social Sciences and Humanities, Moscow State Institute of Culture, Honored worker of higher education of the Russian Federation
САДОВСКАЯ ВАЛЕНТИНА СТЕПАНОВНА - доктор педагогических наук, профессор кафедры рекламы и связей с общественностью факультета медиакоммуникаций и аудиовизуальных искусств Московского государственного института культуры, заслуженный работник культуры Российской Федерации
SADOVSKAYA VALENTINA STEPANOVNA - Full Doctor of Pedagogical Sciences, Professor of Department of Advertising and Public Relations, Faculty of Media and Audiovisual Arts, Moscow State Institute of Culture, Honored worker of culture of the Russian Federation
e-mail: [email protected] © Ремизов В. А., Садовская В. С., 2017
V. A. Remizov, V. S. Sadovskaya
Moscow State Institute of Culture, Ministry of Culture of the Russian Federation (Minkultury), Bibliotechnaya str., 7, 141406, Khimki city, Moscow region, Russian Federation
SINUSOIDAL TRANSFORMATIONS IN A COMMUNICATIVE CULTURE: AN EPISODE OR A TENDENCY?
The article is devoted to the analysis of a number of processes occurring in the space of modern communicative culture. The authors put forward the concept of the wave character of changes in the historical and cultural discourse of communicativeness.
The article proposes a model of the change in communicativeness in Russia, related to such a phenomenon as slang in verbal culture. Particular attention is paid to communicability in the conditions of functioning of electronic means of communication, the Internet. Here the authors put forward ideas: the effect of "sinking" the wave of its transformation; "Rhizomation"; transformation of the form of communication into a written and oral one; resuscitation of elements of electronic communication in the forms of communication of the pre-literate epoch; demoralization of electronic communication.
The authors distinguish such levels of communication as criminal, mass, subcultural, "high", elitist, and also consider the constants and transformants of communicative culture.
Keywords: culture, communication, communion, internet, rhizome.
Для цитирования: Ремизов В. А., Садовская В. С. Синусоидность трансформаций в коммуникативной культуре: эпизодность или тенденция? // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. 2017. № 5 (79). С. 62-68.
Странная и загадочная эта госпожа коммуникативная культура. Её историческая походка схожа с синусоидой. Белые брюки и светлые парусиновые тапочки двадцатых годов периода нэпа, как коммуниканты системы «свой» — «другой», сегодня опять появились на стройных ногах юношей; прическа «под бокс» тридцатых годов опять засветилась на головах; платья «в горошек», модные в предвоенные и военные годы, снова в фаворе у молодых дам; наколки «Не забуду мать родную», «Вася», «Коля» — на спинах и руках у тюремной братии послевоенных лет, сегодня воскресли в аляпистых росписях («тату») рук, ног, тел юношей и девушек. Однако особенно ярким примером синусоидной коммуникативной метаморфозы может служить
лингвистическая культура. Сленг завсегдатаев 1930-1950-х годов («паханы», «шестерка», «по фене бодаешь») перепорхнул через 1990-е годы в сегодняшний слегка приблатнённый сленг молодых («братва», «брателло», «стрелка», «разборка», «клево», «отходняк» и т.п.), по пути подпитавшись стиляжной вербальной культурой 1960-х годов: «чувак», «чувиха», «оторвемся», «лабаем джаз» и прочее. Подобное особенно характерно для ненормативной лексики.
Можно отметить четыре крупные волны лингвистической трансформации в нашей истории: революцию 1917 года, приведшую «низы» к власти; 1930-е годы, когда чуть ли не вся страна вкусила лагерные и тюремные хлеба; годы Великой Отечественной войны и последовавшее
ISSN 1997-0803 ♦ Вестник МГУКИ ♦ 2017 ♦ 5 (79) сентябрь - октябрь ^
после неё уголовное раздолье вплоть до 1950-х годов и, наконец, постперестроечную волну «новых русских», «братков», «бригад», «поцов», «паханов», «воров в законе», «мафиози» и т.п.
Сегодня этот процесс конституировал криминогенный сленг; «тюремное искусство»; криминогенный имидж (бритоголовые и «качки») и «шансон»; криминальные традиции и обычаи (приветствия, жесты, аксессуары одежды). Всё это стало, к сожалению, реальностью повседневной культуры.
Что можно сказать о причинах её живучести? Бедность и нищета — да!
Социальное неравенство - да! (Мат — функция замещения попираемого достоинства.)
Желание части населения «косить» под «братву» — да!
Ну и осознанное насаждение, культивирование мата, попирающего нравственное поведение, — тоже да!
В этом ракурсе находится и культурный смысл мата — «опущение» личности на уровень, где хам — законодатель, где подлец и фигляр — дирижёры, где выгодна «мутная вода», задавленность и нищета духа.
С известной долей приближения можно утверждать, что современная личность в России (в массе своей) как бы «вышла» из исторического языкового менталитета, «покинула» его. Чревато ли это перерождением языка, а затем и народа, этноса, нации? Ведь язык — ядро культуры, его смыслообразовательная и мыслесозидательная часть. Язык — основа межчеловеческой коммуникации.
Назревает другая опасность. Она связана с тем, что ведущая финансово-промышленная элита России, а за ней
и её свита всё больше уходят в другой язык. С одной стороны, в грамматически правильный, литературный — русский. С другой стороны, в английский язык, включая всё больше и больше англоязычных фраз в повседневный речевой оборот, не говоря уже о компьютерном общении. А с языком «живут» и манеры, и психология, и установки, что связано с ментальностью... Не так ли было накануне XX века в России, когда на языке «черни» — на русском — было стыдно говорить среди знати, между собой в аристократических семьях? Все это в конечном счёте привело, как известно, к социокультурному расколу России и дальше — к революционному взрыву массы духовно презираемых и отвергнутых.
Можно резюмировать, что язык сегодня нередко выступает не другом, а чуть ли не недругом. Причем он наносит удар по самим его носителям, ввергая в духовный, душевный раскол, порождая ценностно-ориентационное противоречие в образе жизни, в сфере духовных векторов.
Основным маркером хаоса или порядка в подобной социокультурной ситуации выступает мера (или степень) согласованности между элементами системы «язык — культура». Используя физическую типологию процедур теории возмущения, можно ввести понятие «перенормируемости» по отношению к языковой среде и человеку со стороны культуры (способность ограничивать число «рас-ходимостей»). Так, проповедуемая многими современными писателями, актёрами, режиссёрами допустимость ненормированной лексики (Э. Лимонов, В. Сорокин, В. Пелевин, И. Губерман, А. Германика) оборачивается криминали-
зацией сознания общества, что приводит к терпимости по отношению к преступности, к утрате стыда и совестливости в массовом масштабе, а в итоге - к культурному «опущению» и к аморализму. Акцентуализация художественных обобщений на «братках» и «бригадах» оборачивается героизацией преступного мира, бандитов, уголовников. Опоэтизирование проституции («ночные бабочки»), сексуальной вседозволенности влечёт за собой совращение малолетних, порождает феномен матерей-отказниц, генерирует разгул среди молодёжи «свободного» сожительства, вследствие чего получают большое распространение венерические заболевания, бесплодие, женский моральный цинизм и пьянство.
Всё это свидетельствует не только о волнообразном законе функционирования феномена коммуникации, но фиксирует и более глубинные общественные параллели.
Очевидно, что эти коммуникативные процессы, символы-знаки расширяют поле коммуникации людей, вводя их в своеобразную «волновую яму», замедляя выход из неё, или специфицируют его, в зависимости от профессии, образа жизни, социального функционала. Налицо усложнение содержания и формы коммуникации людей в современном обществе, способов её реализации.
Наиболее важная сторона здесь -взаимосвязь социокультурных процессов с образом мыслей, образом жизнедеятельности и межчеловеческого общения.
Сегодня возникли целые системы виртуальных взаимодействий - взаимосвязей людей. На первый взгляд, изменения во многом внешние: новые технологические и технические достижения
сделали общение более быстрым и сократили расстояние между пользователями, хотя сущность коммуникации осталась прежней: и онлайн, и офлайн обсуждают и решают одни и те же вопросы. Однако имеется и иное мнение. Кто-то считает, что Интернет с его открытостью, отсутствием барьеров и возможностью остаться анонимным, поменял принципы коммуникативного общения. Есть и те, кто отмечает: технологии меняют нас в той или иной степени, в которой мы сами этого хотим (З. Прилепин). Однако наибольший интерес специалистов вызывает именно изменение языка. По сути, речь идёт о визуализации эмоций: так, в онлайн мы отмечаем это значками, они «расширяют» фиксируемое поле нашего разговора в системе гаджетов. Здесь разработана (в дополнение к алфавиту [?]) уже довольно развитая «азбука». Сегодня мы совокупно посылаем друг другу до 6 млрд смайликов каждый день. А их ближайшие «родственники» — эмодзи — стали культурным и где-то даже политическим феноменом. Вселенский мир эмодзи постоянно расширяется: некоммерческий консорциум "Unicode" ежегодно анонсирует выпуск новых эмодзи. Только недавно, как подсчитала британская газета "Evening Standard", ими стали: рожица, страдающая от тошноты; женщина, кормящая грудью; ёж; брокколи. Появились эмодзи в хиджабах; обозначения любимой кофейни; футбольной команды и проч.
Интрига, впрочем, не в наборе смайликов и эмодзи, а в том, что они, по сути, стали маркерами перемен, происходящих с людьми в мире новых технико-технологических и сверхскоростных связей. Сегодня, по оценкам экспертов, факти-
ISSN 1997-0803 ♦ Вестник МГУКИ ♦ 2017 ♦ 5 (79) сентябрь - октябрь ^
чески уничтожено понятие «личное пространство» — гаджеты делают человека доступным всюду, и время от времени мы должны подавать коммуникативные сигналы с помощью лайков, репостов и т.д.
Эксперты (В. Эванс) также отмечают, что эмодзи неверно называть языком. Речь идёт, скорее, о праязыке, помогающем так же, как жесты, выражения лица, имитация при общении.
При этом эксперты выявили, какие эмодзи популярны в разных странах: в Англии — подмигивающий лицевой знак; в Германии — знак, означающий «ничего не вижу»; в России — используют романические эмодзи в три раза чаще средних показателей; а во Франции, как можно предположить и без социологов, — сердце, пронзенное стрелой. Характерно, что в США чаще всего используется знак «человеческого черепа» в стилистике праздника Хэллоуина (жестокость? страшилки в подсознании?). Однако в целом наследие старых добрых смайликов, как говорится, живёт и побеждает. Среди посылаемых цифровых картинок, согласно мировой статистике, больше всего счастливых лиц — 44,8%; лиц со «светлой грустью» — 14,3%, сердечек — 12,5%; романтических — 2,4%.
Таким образом, наше общение стало многослойным: и технико-технологичным, и природным; и «гаджетным», и «глаза в глаза». Но здесь обнаруживается «волна» в смене объективности взаимодействия: от актуативного средневекового к «кухонному» (в советское время) и от него к интернетному (в рамках избранной социальной сети — своеобразной «кухни»).
Кроме того, гаджеты, как ни странно, создали условия для развития языка.
Они видоизменяют написания слов (например, хештеги), пренебрегают пунктуацией, но в то же время усложняют его «эмотиконами». Интернет рождает новые жанры, например — лонгриды, ком-менты. Соцсети дают возможность защищенности, анонимности общения. Однако виртуальное общение, к сожалению, более свободно по отношению к морали, оно позволяет безнаказанно хамить, оскорблять, материться [волна техногенной «криминализации»] (И. Стернин).
Отметим, что формально мы сегодня действительно стали гораздо больше общаться письменно: письменная речь теснит устную. Ну, например, появилась вполне устойчивая этикетная норма: прежде чем позвонить незнакомому человеку, его лучше уведомить письменно — отправить СМС или e-mail. Раньше такое трудно было себе представить. По сути, из-за общения в соцсетях, мессенджерах произошло перераспределение времени, которое мы тратим на устную и на письменную речь.
Однако не менее важно и то, что сама письменная речь изменилась. То, как мы общаемся в Интернете, - новая форма, которую можно условно назвать письменно-устной. С формальной точки зрения она письменная: мы что-то пишем и это читаем, но структурно - это, конечно, устная речь (М. Кронгауз). Пока происходил этот переход, стало очевидно, что традиционная письменная речь, пригодная для хранения и передачи информации, не очень приспособлена для живого общения в Интернете. Ей не хватает интонации, мимики, жестов, что и компенсируется, прежде всего, смайликами, которые к тому же универсальны. Другими словами, более или менее одни и
те же наборы смайликов обслуживают разные языки: благодаря им эмоциональную составляющую текста можно понять, даже не понимая его смысла. Смайлики — компенсация сухости письменной речи, когда нет смягчающей интонации, нет взгляда. Кажется, что шутка теряет смысл, если каждый раз ставить улыбающийся смайлик, и всё же он важен, потому что смягчает высказывание.
Пока что совершенно непонятно, что будет с эмодзи. Они соответствуют даже не слову, а какой-то идее, то есть мы в определенном смысле вернулись в дописьменную эпоху.
Если смайлики многое дали для нашей коммуникации, то пока не ясно, что дадут нам эмодзи, кроме украшения текста. Не ясно — этот феномен является свидетельством глобальных изменений или лишь временной игрой? Сложилась уникальная ситуация: форма и технология коммуникативной культуры зависят от разработчиков, предлагающих тот или иной инструментарий.
То есть это управляемый процесс, поэтому трудно предсказать, что придёт в голову разработчикам и куда их занесёт коммерческая выгода. Одно очевидно: впервые на развитие коммуникаций так активно может влиять группа людей и программы, которые они создают.
Таким образом, коммуникативная культура сегодня в значительной мере движется и вперёд, и назад. Вперёд — обновляясь и обретая новые плюсы, сложности, недостатки. Назад — в стилистике, в содержании и структуре. Причём этот процесс явно связан с волновым характером проявления данного процесса, что актуализирует вопросы изучения истории типов коммуникативной
культуры, бифуркационных факторов в его трансформациях, транзитивности его составных частей, методов нейтрализации и демпфирования негативных аспектов в современной коммуникативной ойкумене.
Ясно также, что коммуникативность сегодня активно вписывается в контент поп-культуры, в массовидный дискурс, теряя «высокую» метафоричность, литературную, шире — художественную образность. Она размывает рамки «допустимого» и «ненормативного»; в системе Интернета она связана с анонимностью, что «развязывает язык», отдаляет от сдержанности, корректности, самодисциплины. С другой стороны, вслед за множественностью субкультур, функционирует всё возрастающая сумма «языков» специфического общения. Можно сказать, что происходит «ризомизация» коммуникативного поля (говоря терминами постмодернизма). Таких «ризом» можно выделить несколько: криминальная, массовидная, субкультурная, «высокая», элитарная. Другая градация ризом связана с городским и сельским, с этноспецифическим и региональным коммуницированием. Явно и другое — процессы динамики коммуникативной культуры имеют и свои константы, и свои трансформанты. Их ареалы разные. Константы привязаны к деловому полю, трансформанты осваивают сферу непосредственного общения (бытового — преимущественно). Мода является трансформантом коммуникативности. Она, в свою очередь, имеет определённые корни, свои «волны», видоизменяя и коммуникативные активы. И это, как представляется, не эпизодность, а совершенно очевидная тенденциозность.
ISSN 1997-0803 ♦ Вестник МГУКИ ♦ 2017 ♦ 5 (79) сентябрь - октябрь ^
Примечания
1. Журенков К. Мимика письма // Огонек. 2017. № 39 / 2 октября. С. 4-5.
2. Карпухин О. И., Макаревич Э. Ф. Влияние на человека : историко-социологический взгляд. Барнаул : Пикет ; Москва, 2000. 510 с.
3. Садовская В. С., Ремизов В. А. Основы коммуникативной культуры : учебное пособие для студентов высших учебных заведений. Москва : ВЛАДОС, 2011. 206 с.
4. Садовская В. С., Ремизов В. А., Бруккауф 3. Л. Культура научного творчества: о чем не пишут в учебниках. Москва : Наука, 2012. 96 с.
References
1. Zhurenkov K. Mimika pis'ma [Mimicry of the letter]. Ogoniok. 2017, no. 39, Oktober, 2. Pp. 4-5.
2. Karpukhin O. I., Makarevich E. F. Vliyaniye na cheloveka: istoriko-sotsiologicheskiy vzglyad [Influence on people: historical and sociological view]. Barnaul, Publishing House "Piket", Moscow, 2000. 510 p.
3. Sadovskaya V. S., Remizov V. A. Osnovy kommunikativnoy kul'tury [Fundamentals of communicative culture]. Moscow, Humanities Publishing Center "VLADOS", 2011. 206 p.
4. Sadovskaya V. S., Remizov V. A., Brukkauf Z. L. Kul'tura nauchnogo tvorchestva: o chem ne pi-shut v uchebnikakh [Culture of scientific creativity: what they do not write about in textbooks]. Moscow, Akademizdatcenter "Nauka" RAS, 2012. 96 p.
