CC BY
31
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
УДК 821.161.1 КРОТОВА Д.В.
кандидат филологических наук, преподаватель, кафедра истории новейшей русской литературы и современного литературного процесса, Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова E-mail: [email protected]
UDC 821.161.1
KROTOVA D.V.
Candidate of Philological Sciences, Lecturer of Department of Modern Russian Literature and Contemporary Literary Process, Lomonosov Moscow State University E-mail: [email protected]
СИМВОЛИКА ВРЕМЕН ГОДА В ЛИРИКЕ В. ШАЛАМОВА
SYMBOLICS OF THE SEASONS IN V. SHALAMOV'S LYRICS
Образы времен года у В. Шаламова концентрируют в себе важнейшие онтологические смыслы. Первостепенными по значимости являются зимние образы, доминирующий смысловой ряд которых - смерть, зло, одиночество, хаос. Специфическая шаламовская символическая грань - связь мотивного комплекса зимы с темой богооставленности личности. В статье отмечены важнейшие содержательные коннотации образов весны/лета в лирике Шаламова.
Ключевые слова: русская поэзия, Шаламов, символ, времена года, образ зимы
Images of the seasons in V. Shalamov's poetry are concentrate the most important ontological meanings. Winter images are paramount in importance; the dominant meanings of them are death, evil, loneliness, chaos. The specific Shalamov's symbolic line is the connection of winter motifs with the theme of God-leaving personality. The article notes the most important connotations of spring/ summer images in Shalamov's lyrics.
Keywords: Russian poetry, Shalamov, symbol, seasons, image of winter.
В лирике В. Шаламова образы времен года обретают особую семантическую наполненность. Это напрямую связано с обстоятельствами жизни поэта и писателя - ведь почти двадцать лет он провел в заключении на Севере, где от природных, климатических условий зависела порой сама человеческая жизнь. Лютый холод мог убить ослабевшего, постоянно голодного человека, а летнее потепление часто бывало спасительным, его очень ждали, угадывали его приметы, потому что оно давало надежду на жизнь.
Закономерно, что наиболее частотны и значимы в лирике Шаламова именно образы зимы. Уже первое стихотворение «Колымских тетрадей» - «зимнее»:
«Пещерной пылью, синей плесенью Мои испачканы стихи. Они рождались в дни воскресные -Немногословны и тихи. Они, как звери, быстро выросли, Крещенским снегом крещены В морозной тьме, в болотной сырости. И все же выжили они» [7, т. 3, с. 7]. Мотивы холода, снега, таким образом, открывают цикл «Колымских тетрадей». Первое же стихотворение показывает, насколько глубоким и символичным является названный смысловой комплекс у Шаламова, ведь здесь сквозь призму зимних мотивов осмыслено творчество поэта в целом: его стихи родились в снегах, «в уюте камня и лесов». Образ зимы, возникая в «Ко лымских тетрадях» с первых строк, лейтмотивом проходит сквозь весь цикл. Можно признать, что Шаламов - самый «зимний» из русских поэтов.
Какие коннотации включают у Шаламова зимние мотивы и насколько эти коннотации являются традиционными для русской лирики? Образ зимы в отечественной поэзии наделен широким спектром разнообразных смыслов. Встречаются диаметрально противоположные семантические оттенки -от красоты и морозной свежести (подобные примеры можно встретить у А. Пушкина, Б. Пастернака, А. Фета и др.) до мотивов умирания и безжизненности (в лирике А. Пушкина,
Ф. Тютчева, А. Ахматовой и др.). Шаламов в подавляющем большинстве случаев дает трагическую интерпретацию образов зимы, связывая их с мотивами смерти: зимняя природа враждебна по отношению к человеку и готова его уничтожить. Яркий пример подобной трактовки дан, например, в стихотворении «В этой стылой земле...»:
«В этой стылой земле, в этой каменной яме Я дыханье зимы сторожу. Я лежу, как мертвец, неестественно прямо И покоем своим дорожу. Нависают серебряной тяжестью ветви, И метелит метель на беду. Я в глубоком снегу, в позабытом секрете. И не смены, а смерти я жду» [7, т. 3, с. 40]. Зимний образ здесь окрашен исключительно тягостными мотивами, лирический герой - в ожидании конца. «Серебряная тяжесть» ветвей вовсе не ассоциируется с нарядным и притягательным обликом зимнего леса: она готова обрушиться на человека и похоронить его в камне и сугробах.
В этом стихотворении возникает классический образ русской прозы и поэзии - метель. В отечественной литературе этот образ концентрирует в себе самые разные значения: метель может нести гибель, а может ассоциироваться с жиз-нетворческой стихией (как бывает, например, у Пушкина или Блока). У Шаламова же смысловая наполненность этого образа в анализируемом стихотворении (как и во многих других) исключительно негативна - «метелит метель на беду».
В стихотворении «Я беден, одинок и наг.» вновь возникает образ зимы, и в его трактовке очевидны те же коннотации, что и в рассмотренных выше стихотворениях. Но здесь семантическое поле зимы расширяется, оно оказывается сопряжено еще с некоторыми важными смыслами, в частности, с темой одиночества. Человек оказывается совершенно один, заброшен в «сиреневом полярном мраке». Единственным собеседником поэта оказывается «бледная тьма»: «Я беден, одинок и наг, Лишен огня.
© Кротова Д.В. © Krotova D.V
Ученые записки Орловского государственного университета. №2 (87), 2020 r. Scientific notes of Orel State University. Vol. 2 - no. 87. 2020
Сиреневый полярный мрак Вокруг меня.
Я доверяю бледной тьме Мои стихи. У ней едва ли на уме Мои грехи.
И бронхи рвет мои мороз И сводит рот.
И, точно камни, капли слез И мерзлый пот» [7, т. 3, с. 7-8].
Зимние образы у Шаламова вообще нередко связаны с темой одиночества, затерянности человека во враждебном мире. В «снегах» человек оказывается даже без врагов, не говоря о друзьях:
«Все те же снега Аввакумова века. Все та же раскольничья злая тайга, Где днем и с огнем не найдешь человека, Не то чтобы друга, а даже врага» [7, т. 3, с. 29]. В стихотворении «Скользи, оленья нарта...» раскрывается еще одна значимая грань смыслового комплекса зимы. Перед читателем с первой же строфы разворачивается картина «зимней» весны, снежного марта: «Скользи, оленья нарта, Взлетай, хорей, Метельной ночью марта. Скорей, скорей, скорей!
Какие тут уж карты, Какой компас, Ремнем привязан к нарте, И слезы льют из глаз.
Одна с другою схожи Вершины гор. Мы путь найти не можем, Запутанный пургой.
Вперед летит упряжка В метельной тьме Олени дышат тяжко, Уже конец зиме.
Скользи, оленья нарта, Морозной тьмой, Бурлящей ночью марта, Домой, домой, домой...» [7, т. 3, с. 28-29]. В поэзии Серебряного века (традиции которой для Шаламова, считавшего себя «наследником модернизма» [7, т. 5, с. 323], весьма значимы) образ «зимнего» марта уже встречался - например, в «Кармен» Блока («Бушует снежная весна.»). Но насколько различными оказываются содержательные грани мотива мартовской метели у Блока и Шаламова! У Блока «снежная весна» - это воплощение стихии страсти и любви, творческого горения. Мартовские вихри, безусловно, ассоциируются в блоковской лирике и с мотивами хаоса, но это хаос созидательный, продуктивный.
У Шаламова же образ «снежной весны» наделен совсем иными смыслами. Мартовская пурга - это суровая стихия, ездок оказывается окутан «морозной тьмой», от сильнейших порывов ветра у него «слезы льют из глаз». Блоковских коннотаций, связанных с темами любви и творчества, Шаламов в этот образ вовсе не вкладывает. «Бушует снежная весна.» Блока и приведенное стихотворение Шаламова сходны своей внутренней динамикой, они насыщены стремительным движением, но трактовка образа весенней метели здесь оказывается диаметрально противоположной.
С темой зимы у Шаламова зачастую коррелирует мотив богооставленности личности. Тот зимний суровый мир, в
котором оказался автобиографический герой Шаламова, зачастую лишен божественного присутствия. Так, в одном из стихотворений возникает образ беснующейся пурги, которая буквально разрывает небеса: «Все бьет, все слепит и воет, Пронзительно свищут леса, И близко над головою Изорванные небеса» [7, т. 3, с. 27].
Красноречивая метафора «изорванных небес» заставляет задуматься о том, что Бога в этом холодном и жестоком мире просто нет. Отношение Шаламова к религии - вопрос чрезвычайно сложный. Шаламов говорил о себе как о человеке атеистически настроенном («Веру в Бога я потерял давно, лет в шесть» [7, т. 4, с. 146]). Хотя в его поэзии появляются религиозные образы в качестве этических символов, а лирический герой даже подчас соотносится со Христом, ощущение своей оторванности от Бога, от высших благих сил Шаламову было весьма присуще. Как справедливо отмечает И. Б. Ничипоров, «поэтический мир Шаламова <.. > вобрал в себя "кричащую память" о "коварной парке-судьбе", трагедийный опыт человека, прошедшего через жернова своего века, через пронзительное ощущение собственной богооставленности» [5].
Подобный комплекс смыслов воплощен, например, в стихотворении «Бог был еще ребенком.»: «Бог был еще ребенком, и украдкой От взрослых Он выдумывал тайгу: Он рисовал ее в своей тетрадке, Чертил пером деревья на снегу, Он в разные цвета раскрашивал туманы, Весь мир был полон ясной чистоты, Он знать не знал, что есть другие страны, Где этих красок может не хватить. Он так немного вылепил предметов: Три дерева, скалу и несколько пичуг. Река и горные непрочные рассветы -Изделье тех же неумелых рук. Уже не здесь, уже как мастер взрослый, Он листья вырезал, Он камни обтесал, Он виноградные везде развесил гроздья, И лучших птиц Он поселил в леса. И, надоевшее таежное творенье Небрежно снегом закидав, Ушел варить лимонное варенье В приморских расписных садах. Он был жесток, как все жестоки дети: Нам жить велел на этом детском свете» [7, т. 3, с. 102-103]. Таежный мир оставлен и забыт Богом. Мотив безверия, фатального одиночества человека в мире у Шаламова представлен здесь (как часто бывает в его поэзии) в тесном взаимодействии с образами зимы, снега, льда.
Шаламов был человеком и поэтом невероятной силы духа. Он не просто смог выстоять в лагере, - у него хватало душевных сил восхищаться северной природой, и даже в жесточайших условиях ощущать красоту мира. Зимние образы, которыми наполнена его лирика, не всегда несут в себе негативные смыслы. Часто, как мы стремились показать, зимние картины действительно связаны с мотивами богооставленно-сти и гибели, но есть и пейзажи иного рода - те, что говорят о несомненном присутствии в мире благих начал и о том, что на земле неискоренима красота. Речь идет, например, о стихотворении, которое начинается следующими строками: «Боже ты мой, сколько Солнечных осколков На тугом снегу, Для кого же нужно Скатертью жемчужной Застилать тайгу?» [7, т. 3, с. 20].
Стихотворение не случайно начинается с восклицания «Боже». В данном случае это не просто традиционное междометие, Шаламов здесь действительно выстраивает своего рода
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
художественный «диалог» с высшей благой силой. Почему же в творчестве поэта, настроенного атеистически, появляется вдруг обращение к божеству?
Ответ, с нашей точки зрения, заключается в том, что миросозерцание Шаламова не было ни простым, ни схематичным, оно было комплексным и многогранным. По мнению В. В. Есипова, авторитетного исследователя творчества В. Шаламова, «отнести Шаламова к представителям "богоборчества", а тем более - плоского и вульгарного атеизма, могут лишь те, кто никогда не читал его стихов и не задумывался над их образами и над их природой» [2, с. 13]. И. Сиротинская, которая много лет знала Шаламова и провела огромную работу по подготовке к публикации значительной части его наследия, говорила о том, что «ощущение мира у него было человека религиозного» [6]. Ю. Шрейдер, друг Шаламова, утверждал, что «мы вправе судить о христианской направленности его творчества» [8]. Сам Шаламов в переписке с Б. Пастернаком (письмо от 20 декабря 1953 г.), анализируя роман «Доктор Живаго», размышлял: «И как можно написать роман о прошлом без выяснения своего отношения к Христу? Ведь такому будет стыдно перед простой бабой, идущей ко всенощной, которую он не видит, не хочет видеть и заставляет себя думать, что христианства нет. А как же быть мне, видавшему богослужения на чистом снегу без риз и епитрахилей, на память, среди пятисотлетних лиственниц, с наугад рассчитанным востоком для алтаря, с черными белками, пугливо глядящими на таежное богослужение?» [7, т. 6, с. 36]. Мы склонны полагать, что миросозерцание Шаламова в основе своей далеко от клерикализма, не случайно сам Шаламов неоднократно и прямо утверждал, что утратил веру. Но, в то же время, идея Бога как морального абсолюта ни в коем случае не была вычеркнута из сознания поэта, для которого образ божественного начала был значим в качестве важнейшего нравственного символа.
Мотивам зимы в лирике Шаламова противостоят столь же символически наполненные образы других времен года, прежде всего весны и лета. Стихотворений, которые отражают названную образную сферу, у Шаламова далеко не так много, как «зимних» текстов. Это легко объяснимо условиями жизни поэта: на Колыме, где он провел столько лет, вечная мерзлота, относительно теплых дней там совсем мало. Тем большее внимание обращают на себя стихотворения, в которых появляется весенне-летняя образность.
Важнейшей характеристикой весенних и летних мотивов у Шаламова становится тепло. Образ тепла в шаламовской лирике всегда несет в себе двоякий спектр значений: тепло физическое и тепло как духовно-душевная характеристика. Так, в стихотворении «Утро» разворачивается картина летнего рассвета, где на первом плане - образы солнечного луча, птичьего пения, темы радости и любви. Собственно любовные размышления, как часто бывает у Шаламова, окрашены здесь природными мотивами.
Наполненные глубоким символическим значением образы лета возникают и в цикле Шаламова «На похоронах», который представляет собой своего рода «поэтический венок на могилу Пастернака» [3]. Так, в стихотворении «Последний кончен поединок.» нарисована одна из самых ярких и праздничных картин природы во всей лирике Шаламова: «И ослепительное лето Во все цвета и голоса Гремит, не веря в смерть поэта И твёрдо веря в чудеса» [3]1.
Образ лета встроен в семантический ряд «жизнь-творчество-добро» - те бытийные начала, которые, по глубокому убеждению Шаламова, оказываются сильнее смерти, тления и распада. Поэзия, побеждающая смерть, - одна из ключевых идей Шаламова (цикл «О песне», «Мне жить остаться - нет надежды...» и др.).
В цитированном стихотворении появляется и один из сущностных лейтмотивов шаламовской лирики: метафора «стихи-цветы», которая пронизывает все сборники поэта.
Образ поэтического слова претворен здесь метафорой цветущего яблоневого сада. Лепестки цветов, которые несутся «неисчислимой белой стаей», - символ поэзии, преодолевающей смерть (далеко не случайной представляется метафора «белой стаи», отсылающая к образности А. Ахматовой). Сравним со строками стихотворения «Мне жить остаться -нет надежды...»:
«Я кое-что прощаю аду За неожиданность наград, За этот, в хлопьях снегопада, Рожденный яблоневый сад» [7, т. 3, с. 173]. В обоих стихотворениях образ цветущего сада противопоставлен смерти, «аду», символизируя воскресение поэта в его творчестве. «В куски разорванный драконом, // Я не умру -опять срастусь. // Я поднимусь с негромким стоном // И встану яблоней в цвету» [7, т. 3, с. 172], - предрекает поэт в стихотворении «Мне жить остаться - нет надежды...». В посвященных же Пастернаку строках идея грядущего воскресения отражается и в метафоре «предпасхальной плащаницы», на которой возлежит усопший. Образы творчества, воскресения и цветущей природы здесь даны в неразрывном сплетении.
В немногочисленных «весенних» стихотворениях Шаламова встречаем традиционные смысловые грани: весна ассоциируется с обновлением, надеждой, радостью; вполне распространенными являются аналогии «весна-невеста», «весна-юная дева».
Но есть в лирике Шаламова и менее привычные весенние образы:
«Я вижу тебя, весна, В мое двойное окошко. Еще ты не очень красна И даже грязна немножко. Пока еще зелени нет. Земля точно фото двухцветна, И снег только ловит момент Исчезнуть от нас незаметно. И сонные тени телег, Поскрипывая осями, На тот же истоптанный снег Выводят как осенью сани. И чавкает дегтем чека, И крутят руками колеса, И капли дождя щека
Вдруг ощущает как слезы» [7, т. 3, с. 11-12]. Здесь весна «не очень красна // И даже грязна». В стихотворении намеренно подчеркнуты приземленные, бытовые образы: истоптанный снег, скрипящие оси телег, «чавкающая дегтем» чека. Здесь читатель не находит ярких весенних красок - земля «точно фото двухцветна». Но этот абсолютно бытовой, вовсе не книжно-изысканный образ весны и становится особенно дорог лирическому герою. Здесь можно усмотреть несомненную связь с художественным мышлением Пастернака, который был наделен исключительной способностью поэтизировать быт, видеть прекрасное в повседневном. Эта особенность творческого сознания Пастернака нашла безусловное отражение и в его поэзии, и в прозе: так, главному герою романа «Доктор Живаго» «дано счастье обыденной жизни, очарованности ее ощутимой реальностью» [1, с. 171].
Обращает на себя внимание стихотворение «Все молчит: зверье, и птицы...», где возникает необычный, неожиданный образ весны. Она «в пожелтевшем, прошлогоднем // Травяном тряпье», «Из ее опухших десен // Выступает кровь». Приход весны здесь связан вовсе не с радостью и надеждой, а с болью и страданием. Стихотворение завершается горестным вопросом: «Сколько было этих весен // Сколько будет вновь?» [7, т. 3, с. 171]. Лагерный опыт заставлял поэта порой интерпретировать в трагическом ключе даже те образные сферы, которые традиционно ассоциировались в читательском сознании с позитивными, жизнеутверждающими коннотациями.
Что же касается образов осени, то они не слишком часто
Ученые записки Орловского государственного университета. №2 (87), 2020 г Scientific notes of Orel State University. Vol. 2 - no. 87. 2020
встречаются в лирике Шаламова. Одно из возможных объяснений связано с тем, что на Колыме осень недолгая, быстро наступает суровое зимнее время. «День - и даже память лета // Стерта на земле» [7, т. 3, с. 19], - так описал Шаламов наблюдаемый им порой почти мгновенный переход от относительно теплых дней к заморозкам.
Из «осенних» поэтических текстов Шаламова одним из наиболее выразительных является стихотворение «Какая в августе весна?..». Здесь возникает глубоко символический пейзаж предосенних дней: «Давно хрупка, давно желта // Земная эта красота. // И ходит вечер золотой // В угрюмой комнате пустой. // И осень бродит на дворе // И шепчет мне о сентябре. // Гляжу на наши небеса. // Там невозможны чудеса». Но внутреннее ощущение поэта резко контрастирует унылому пейзажу: «И все же в сердце зажжена // Весна» [7, т. 3, с. 249]. Образ приближающейся осени воплощает здесь рациональную, аналитическую грань мировосприятия лирического героя - осознание, что жизнь клонится к закату, что былых лет
уже не вернуть и не прожить заново: «Не может время мне помочь // Обратно лето приволочь». Но возникающий в последней строке стихотворения (в духе ахматовских «пуант»-концовок) весенний образ словно «отменяет» рациональные доводы и парадоксальным образом утверждает ощущение радости и надежды2.
Итак, образы времен года в поэзии Шаламова оказываются прочно вовлечены в контекст глубоко философских, этических размышлений. Лирический сюжет крайне редко развивается у Шаламова в неких условных сферах - как правило, четко очерчены пространственные и временные границы, в том числе маркировано время года. Природа никогда не бывает в стихотворениях Шаламова «фоном», она всегда выступает действенной силой, активно включенной не только во внешнюю, событийную канву жизни лирического героя, но, прежде всего, в сферу его рефлексии, глубинных эмоциональных и ментальных импульсов.
Приложения
1 В собрании сочинений В. Шаламова в 7 тт. (М., 2013) стихотворение опубликовано в усеченном виде (без первых двух строф). Полный вариант приводится в кн: Пастернак Б. Pro et contra: антология. Т. 2. СПб.: ИБИФ, 2013, а также в статье В. Есипова: [3].
2 Более подробный анализ этого стихотворения проведен автором настоящей статьи в публикации: [4].
Библиографический список
1. Голубков М. М. Русская литература ХХ века. М.: Юрайт, 2016. 271 с.
2. ЕсиповВ. В. «Доказательства надо предъявлять самому» // Шаламов В. Из глубины. Мысли и афоризмы / подг. текста, сост. и предисловие
B. Есипов. М.-СПб.: Летний сад, Университетская книга, 2016. 124 с.
3. Есипов В. В. «Как молитвенники, в карманах носим книги твоих стихов». URL: https://shalamov.ru/research/264/ (дата обращения: 10.01.2020).
4. Кротова Д. В. Два стихотворения о «небывалой осени» (В. Шаламов и А. Ахматова) // Известия Южного федерального университета, Филологические науки. 2016. № 3. С. 36-43.
5. Ничипоров И. Б. Варлам Шаламов и его «Колымские рассказы»: осмысление опыта ХХ века // 1917-2017: уроки столетия. Материалы Четырнадцатых Московских областных Рождественских образовательных чтений: Ноябрь-декабрь 2016 г., Московская область. М.: МГОУ, 2016.
C. 153-160. URL: https://istina.msu.ru/publications/article/40210038/ (дата обращения: 10.01.2020).
6. Сиротинская И. П. Мой друг Варлам Шаламов. М., 2006. URL: https://shalamov.ru/memory/37/1.html (дата обращения: 10.01.2020).
7. Шаламов В. Т. Собр. соч. Т. 1-7. М.: Книжный Клуб Книговек, 2013.
8. ШрейдерЮ. Граница совести моей // Новый Мир. 1994. №12. URL: https://shalamov.ru/critique/205/ (дата обращения: 10.01.2020).
References
1. GolubkovM. M. Russian literature of the ХХШ century. M.: Jurajt, 2016. 271 p.
2. Esipov V. V. «Evidence must be presented oneself» // Shalamov V. From depth. Thoughts and aphorisms / preparation of the text, composition and preface by V. Esipov. M.-S.Petersburg: Letnij sad, Universitetskaja kniga, 2016. 124 p.
3. Esipov V. V. «Like prayer-books, in our pockets carry books of your poems». URL: https://shalamov.ru/research/264/.
4. Krotova D. V. Two poems about "fabulous autumn" (V. Shalamov and A. Akhmatova) // Proceedings of Southern federal university. Philology. 2016. № 3. Pp. 36-43.
5. NichiporovI. B. Varlam Shalamov and his «Kolyma Tales»: Comprehension of the experience of the 20th Century // 1917-2017: lessons of century. Materials of the Fourteenth Moscow regional Christmas educational readings: November-December 2016, Moscow region. M.: MGOU, 2016. Pp. 153-160. URL: https://istina.msu.ru/publications/article/40210038/.
6. Sirotinskaja I. P. My friend Varlam Shalamov. M., 2006. URL: https://shalamov.ru/memory/37/1.html.
7. Shalamov V T. Collected works. T. 1-7. M.: Knigovek Book Club, 2013.
1. Shrejder Ju. Limit of my conscience // New World. 1994. №12. URL: https://shalamov.ru/critique/205/.
