CC BY
76
УДК 82.091 Н.А. МЕРКУРЬЕВА
кандидат филологических наук, доцент, кафедра литературы, Орловский государственный институт культуры
E-mail: [email protected]
UDC 82.091
N.A. MERKURJEVA
Candidate of Philology, Associate Professor, Department of literature, Orel State Institute of Culture E-mail: [email protected]
СИМВОЛИКА СВЕТА В ПОЭТИКЕ М.М. ПРИШВИНА THE SYMBOLISM OF LIGHT IN M. M. PRISHVINS POETICS
Образ света в пришвинском творческом сознании первичен. Он ассоциируется у писателя со святостью детства, поиском правды, ростками «небывалого» в душе человека. Для обозначения святого и светлого М.М. Пришвин выбирает голубой цвет. Так, в рассказе «Голубое знамя» идее революционной противопоставляется идея христианская, а окровавленному «новому красному времени» - голубое Христово знамя. Акцентное маркирование текста световыми пятнами подчёркивает переживание писателем земного мира как мира, не лишенного божественной сути.
Ключевые слова: образ света, голубой цвет, маркирование текста, поэтика, классическая традиция.
The image of lightness in the creative mind of М.М. Prishvin is primary. He associates it with sanctity of the childhood, search of the truth, sprouts of the «unknown» person in soul. M. M. Prishvin chooses blue color to designate sacrifice and light things. So, in the story «Blue Banner» the idea of revolution opposed to the idea of Christianity and the blood-stained «modern red times» opposed to the blue Christ's banner. Accent marking of the text by light spots emphasizes the writer's experience of the mundane world as the world which isn't deprived of a divine essence.
Keywords: image of lightness, blue color, marking of the text, poetry, classical tradition.
Образ света в пришвинском творческом сознании первичен. Это и свет, и святость детства, свет правды, свет, что приносит на землю Спаситель, ростки «небывалого» в душе человека, конечно, свет животворящего солнца.
Светом детства отражается в жизнь писателя проникновенный образ «голубых бобров», нарисованных отцом незадолго до смерти, - символ красоты и совершенства мира, сотворчества природы и человека. «Голубой» у М.М. Пришвина - наполненный светом, несущий истину. Именно потому он воспринимается читателем как евангельская аллюзия. Спаситель видится маленькому Курымушке («Кащеева цепь») другом, улыбающимся и снимающим муку, тихим гостем с голубых полей рассвета. В рассказе «Голубое знамя» идее революционной противопоставляется идея христианская, а окровавленному «новому красному времени» - голубое Христово знамя. Очень важен именно этот избранный писателем для обозначения святого и светлого цвет. Не ослепляющее, приводящее в трепет сияние, которого не вынесет взор человеческий, привлекает М.М. Пришвина. Писатель узнавал в этом нестерпимом свете ветхозаветного Бога-Отца, «какого-то особенного, мрачного бога», «беспощадного и жестокого», что изображен на старинных черных иконах. Его образ появляется на страницах книги «За волшебным колобком» и ассоциируется у автора с соловецкими богомольцами, которые не смеют поднять головы и взглянуть на него, а потому не видят ни света, ни солнца, ни зеленой травы,
а только «в страхе стелются по своей родной земле».
Голубой свет мягок и человечен, он соотносится в поэтике М.М. Пришвина с обликом Бога-Сына, милосердного и всепрощающего, дающего надежду, счастье и жизнь. Пришвинская многозначная звукопись позволяет увидеть в Голубом и третью ипостась Господа, изображаемую на иконах в виде голубя. Акцентное же маркирование текста световыми пятнами («голубеют», «голубизна» и т.д.) подчёркивает переживание земного, тварного мира как мира, не лишенного божественной сути. Художник «измеряет человека космосом... Чувство космоса как ощущение причастности человека к общей жизни мира, как сознание того, что твое маленькое бытие растворено в «Большом Голубом», в высшей степени свойственно «Осударевой дороге», -пишет Т.М. Рудашевская [3. С.214]. Добавим, свойственно вообще всему творчеству М.М. Пришвина, в том числе - творчеству жизни.
Светлый «Голубой» М.М. Пришвина оказывается включен в контекст ортодоксальной христианской традиции, изображающей Господа не карающим, но милующим: Он бережет от растворения во тьме, Он спасает, Он незримо присутствует в сердце каждого. Герой «Мирской чаши» Михаил Алпатов даже в мрачном постреволюционном угаре ощущает Его присутствие: «...я и тьма - мы не двое, а будто кто-то третий, голубой и тихий, стоит у окна и просится в дом! Голубем встрепенулась радость в груди: или уже день прибавляется, и вечером голубеют снега, и открывается тайная
© Н.А. Меркурьева © N.A. Merkurjeva
10.00.00 - ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ 10.00.00 - РИТШЬОИСЛЬ
дверь, и в нее за крестную муку народа приходит свет голубой и готовит отцам воскресение? Свете тихий!» [2. Т.2, С.547]. Спаситель приходит к людям как «свет тихий», напоминая о своем присутствии в мире, хотя в поруганной, распятой России, обезображенной атеизмом, все труднее различать этот нежно струящийся свет. В той же повести, глубоко метафоричной, М.М. Пришвин сравнивает родную страну с катящейся по осенней грязи мужицкой телегой, к колесу которой пристал поздний голубой василек - последнее скромное указание ко спасению. «Осенью (когда свет едва оспаривает присутствие тени - М.Н.) все в грязь растекается, - смотришь, поздний голубой василек вертится, приставший на грязи колеса мужицкой телеги. Осенью непременно все в грязь растекается! [2. Т.2, С.494] Осень, чреватая смертной тоской, - «черная точка», способная навсегда скрыть свет, но она же, эта точка, дает зрячим возможность очнуться «в голубом сиянии снегов» и увидеть «весну света». «... Из нее (из «черной точки» - М.Н.) потом вырастет сила броситься, когда раскипится весенний омут, к орущим лягушкам и хоть раз в жизни орать дураком со всей тварью.» [2. Т.2, С.493].
Черная осень, черная земля ассоциируются у писателя с процессом тяжкого крестонесения, давящим проклятием труда. «Земля-крест, земля-проклятие наделяется автором характерной цветовой символикой - черная, темная земля, - замечают Г.В. Звездова, Л.В. Фролова. - По славянским поверьям черный цвет обладает наиболее конкретной и однозначной символикой и ассоциируется с мраком, землей, смертью»[1. С.189]. Однако М.М. Пришвин не переставал утверждать, что тени без света не существует, а свет может обойтись и без тьмы. Человек здесь - тень, без которой свет будет только прозрачней, но и призрачней. В сложном, насыщенном нравственной проблематикой произведении «Кащеева цепь» писатель через изображение природы дает представление о красоте, «независимой от греха человека». Вместе с Алпатовым наблюдая в Петербурге «весну света», автор подчеркивает свое отличное от других русских писателей восприятие этого города: «Сказал ли кто-нибудь о красоте света на севере, когда после тьмы человек пробуждается в засыпанном снегом и сияющем в новом свете городе? Нет, кажется, о весне света до тех пор еще мало кто говорил, считая болезненную белую ночь истинной весной петербургского человека» [2. Т.2, С.400]. В Петербурге, болезненном и желчном, в том самом Петербурге, который классически представлен Н.В. Гоголем и Ф.М. Достоевским, герой М.М. Пришвина открывает совершенно неожиданную, независимую от человека красоту «весны света»: «Мартовский свет, разгораясь все ближе и ближе к полудню, во всем помогал Алпатову. Сверкает алмазная весна. Многие синицы в Лесном поют брачным голосом, самые красивые маленькие птички, кочуя, рассыпаются по темнеющим дорогам, снегири, свиристели, овсянки. На Невском, возле Пассажа, продают мимозы, тепличные фиалки и ландыши.» [2. Т.2, С.401].
Позже найденный здесь образ перекочует в рассказ
«Город света», созданный в годы Великой Отечественной войны. В этом рассказе писатель окончательно распрощается с классической литературной традицией изображать Петербург городом дождей, туманов, «мокрого снега и тревоги белых ночей». В противоположность привычному городу-призраку, М.М. Пришвин нарисует «город света». Петербург Ф.М. Достоевского - это город похороненных надежд, ротшильдовских иллюзий, потерянной невинности, грязного самоубийства, самого нестерпимого бреда. В представлении ФМ. Достоевского чувствуется влияние его собственной, связанной с творением Петра, несчастной судьбы: здесь он подростком испытывал разного рода страхи и унижения, впадал в тяжкую депрессию, ощущал холодное дыхание смерти. В символе М.М. Пришвина сокрыт противоположный глубочайший нравственный смысл стремления к очищению, абсолютному обновлению. Свет города света, по глубокому убеждению писателя, преодолеет и победит «сокровенные источники зла». Эта конкретная фраза имеет вполне конкретный смысл, соотнесенный с героическим прошлым города на Неве. Но эта же фраза безотносительно к ситуации свидетельствует об уверенности писателя в победе света над тенью, в преодолении зла в мире. В подтверждение сказанному следует вспомнить о том ключевом символе, с которого мы начинали анализ образа света. Этот символ - солнце. Побеждая тучи, закрывшие «небо души», распятое и воскресающее вновь, оно становится центром креста, изображенного в финале «Мирской чаши»: «Наверху было солнечно, правильным крестом расположились морозные столбы вокруг солнца» [2. Т.2, С.556].
М.М. Пришвин всегда испытывает остро-радостное чувство от соприкосновения с природой. Отсутствие взаимного проникновения всегда свидетельствует о нравственной несостоятельности пришвинского героя. Амбаров, Несговоров («Кащеева цепь»), персюки и крыскины («Мирская чаша») органически бесчувственны и глухи, потому окружающий мир для них пуст. Сомневающегося же Алпатова, потерявшего среди не-сговоровых и амбаровых ощущение «живой жизни» и впавшего в соблазн мертворожденных теорий, неизменно манит сторона, переполненная радостью и теплым светом.
Бывает, что отсутствие радости от встречи человека с природой свидетельствует о приближающейся или свершившейся катастрофе. Так, сердце человека, уязвленное непомерными людскими страданиями во время войны, оказывается безучастным по отношению к тому, что раньше волновало. В дневнике 1941 года читаем: «Заря желтая, холодная, не покрытая снегом земля зябнет, и даже любимые зубчики леса, расположенные пилкой на фоне зари, не говорят ничего моему сердцу» [2. Т.8, С.403]. Вина за нарушение гармонии в мире безусловно ложится на плечи человека, отпадшего от Бога и погрязшего в грехе. «Сильный холодный ветер, небо в тучах, слегка подморозило. Кажется, будто человеческие бедствия вошли внутрь природы и мутят ее оттуда, как у нас в Москве, голод, холод, болезни» [2. Т.8, С.420].
М.М. Пришвин дает своим героям возможность возвращения к «живой жизни». Тяжелое уединение, сердечную остуду, отпадение от мира удается преодолеть, например, Алпатову. Не сумевшие восстановить связи с людьми и миром, обречены смерти. По пути к смерти движется герой «Повести нашего времени» Алеша
- «страшный всадник», исповедующий идею не любви, но возмездия. И все же писатель живет и творит в уповании на победу красоты, света и любви. Недаром рефреном пришвинских размышлений становится глубочайшая убежденность, что надвигающаяся темнота означает, что скоро будет светать.
Библиографический список
1. Звездова Г.В., Фролова Л.В. Чернозем: полюсы народного миропонимания (концептуальные наблюдения на материале романа М.Пришвина «Кащеева цепь». / Г.В. Звездова, Л.В. Фролова // Михаил Пришвин и XXI век. Материалы Всероссийской научной конференции, посвященной 140-летию со дня рождения писателя. Елец, 2013. С.185-190.
2. ПришвинМ.М. Собр. Соч.: В 8-ми т. Москва, 1982-1986.
3. Рудашевская Т.М. М.М. Пришвин и русская классика. Фацелия. Осударева дорога: монография. Санкт-Петербург, 2005. 257 с.
References
1. Zvezdova G.V., Frolovа L.V. Black earth: the poles of national outlook (concept observation based on the novel of M. Prishvin "Kashcheeva tsep". / G.V. Zvezdova, L.V. Frolova // Mikhail Prishvin and XXI century. The materials of the scientific conference devoted to the 140th anniversary of the writer. Elets, 2013. Pp.185-190.
2. Prishvin M.M. Coll. works: in 8 vol. Moscow, 1982-1986.
3. Rudashevskaya T.M. M.M. Prishvin and Russian classics. Phacelia. Osudarev's road. St. Petersburg, 2005. 257 p.
