CC BY
35
© 2009
А.Ю. Охотников (Новосибирск)
СИБИРСКИЕ НЕМЦЫ: ОПЫТ СОЦИАЛЬНОЙ АДАПТАЦИИ В КОНТЕКСТЕ МИГРАЦИОННЫХ ПРОЦЕССОВ
На примере северокулундинской деревни Орловка автор прослеживает судьбу сибирских немцев в контексте миграционных процессов. При всех превратностях истории ХХ в. немцы Сибири сформировали эффективные модели культурно-хозяйственной адаптации и вплоть до конца 1980-х гг. демонстрировали демографическое и культурное благополучие. В ходе социально-политических преобразований постсоветского периода на протяжении 1990-х гг. Орловку покинули почти все коренные жители (около 400 чел.). Замещение произошло за счет немцев трансмигрантов, выходцев из Казахстана. Качественное изменение человеческого потенциала немцев региона стало следствием неадекватной отечественной политики межэтнической интеграции и неэффективности программ реабилитации. Выход из ситуации возможен в использовании должной экспертной поддержки, гласного обсуждения и в обретении конкретных адресатов российско-германских гуманитарных инициатив.
Ключевые слова: сибирские немцы, социальная адаптация, миграционные процессы, человеческий потенциал, межэтническая интеграция.
В формировании современного немецкого населения Западной Сибири значительную роль сыграли миграционные процессы — добровольное переселение по аграрной реформе 1906—1911 гг., депортация и репатриация 1941—1946 гг., эмиграция и трансмиграция 1990-х гг.
Советские пропагандистские мероприятия времен «холодной войны» затруднили реабилитацию, обусловили существенные ограничения внутри- и межэтнических коммуникаций групп немецкого населения СССР. В результате вплоть до 1990-х гг. процессы внутрирегиональной консолидации немцев Западной Сибири активно протекали лишь в условиях городской среды, в сельской местности сохранялись различия между сибирскими (потомками добровольных переселенцев, проживавших преимущественно компактно) и поволжскими немцами (бывшими принудительными мигрантами и их потомками, проживающими в полиэтничных селах).
Немецкое присутствие в Западной Сибири становится значимым в начале ХХ в. с момента столыпинской аграрной реформы, когда в степных и полупустынных ландшафтах междуречья Оби и Иртыша появляются сотни немецких поселений. Миграционная активность российских немцев была вызвана не только аграрным перенаселением мест выхода — колоний Поволжья и Ново-россии, но и религиозным диссидентством (исход на Восток — «к свету»); что в свою очередь являлось результатом процесса пауперизации части колонистов.
Специфика внутреннего устройства материнских колоний, в особенности новороссийских (не знавших общинного устройства), сделала возможным не только относительно свободный выход колонистов на новые арендуемые зем-
ли, но и поддержку в первоначальном обустройстве. По данным П.П. Вибе, до 40 % немецких колонистов в начале ХХ в. обосновались на сибирской целине, не имея начального капитала и обладая только правительственной помощью при обустройстве 1.
Осуществивший в 1960-е гг. первое масштабное историко-антропологиче-ское исследование сибирских немцев Л.В. Малиновский, дал весьма осторожную оценку качеству немецкого обоснования в регионе: «немецкие крестьяне принесли с собой при переселении в Сибирь традиции капиталистического земледелия, но они не получили здесь полного развития из-за краткости существования» .
Суровые условия обоснования и ведения хозяйства в засушливых степях также повлияли на противоречивость социального развития сибирских немецких колоний. С одной стороны, растущий спрос на зерно, невозможность промысловых и неразвитость ремесленных практик в большинстве мест вселения задавали хуторско-фермерский путь развития (при наличии кредитной помощи материнских колоний такой вариант развития оказывался возможен). С другой стороны, необходимость высоких затрат на механизацию привела к высокой степени кооперации хозяйств сибирских колонистов.
Кроме того, из материнских колоний немцы вынесли не только «капиталистические традиции»; они считали обязательными для себя высокие мирские сборы (на содержание школ, молитвенных домов, опеку сирот и т. д), весьма актуальные в суровых условиях сибирского обоснования. В среде колонистов, почитавших Библию, подобная стратегия отвечала идеалам построения подлинного евангелического общества и также позволяла решать проблемы социально-экономической адаптации. «Протестантская этика» не противоречила нормам социализма — даже в конце 1920-х гг. советские уполномоченные так и не смогли обнаружить необходимого объема социальных рисков для проведения раскулачивания.
Как показывает опыт северокулундинской колонии Орловка, к началу форсированной коллективизации колонисты уже освоили все пригодные для производства зерновых участки; а эффективность использования угодий была превышена лишь в начале 1960-х гг. Сталинская аграрная и национальная политика не предоставили сибирским немцам эффективной замены утраченным конфессиональным институтам. Практики модернизации, предложенные властью, наделе вели к архаизации всех сфер культурной жизни; более того, немцы были вынуждены самостоятельно «советизироваться», переводя пропагандистскую риторику на родной язык силами местного актива.
«Большой террор» 1930-х гг., уничтоживший почти все взрослое мужское население сибирско-немецких колоний, тотальное изъятие продукции в условиях военной экономики привели к хозяйственному упадку, голодомору, ликвидации немецких колхозов и значительной части поселений северной части Кулундинской степи.
На фоне этих процессов «единоличное время» воспринималось сибирскими немцами как период социального процветания. В сознании орловцев закрепился приоритет опыта собственного поселения, установка на социальную самодостаточность, поскольку позитивного опыта внешних контактов с советской
культурой сибирские немцы вплоть до середины 1950-х гг. и не имели.
После снятия репрессивных ограничений военного времени наступил период возрождения. Выход жителей небольшого поселения Орловка из состава объединенного агрогиганта в 1958 г. и создание немецкого колхоза было незаурядным событием на фоне укрупнения совхозов целинной зоны и свидетельствовало о сохранении интереса к традиционному наследию.
В те годы в Орловке были возрождены лютеранская и баптистская общины. Авторитет религиозных активистов в жизни поселения был гораздо более значительным, чем влияние местной партячейки вплоть до ликвидации инфраструктуры КПСС в 1991 г. Районная власть с таким положением вещей фактически мирилась: немецкий национальный колхоз им. Тельмана был передовым хозяйством, а трудовая этика баптистов не противоречила «Моральному кодексу строителя коммунизма».
Демографические показатели в Орловке были наилучшими в Кулундинской хозяйственной зоне — например, показатель средней детности на 1964 г. со-
3
ставлял 3,8 на женщину от 19 до 39 лет 3. В начале 1970-х гг. в селе удалось открыть среднюю школу с преподаванием немецкого языка со 2 класса. В 1970-е гг. орловцы сокращали приусадебные участки и количество личного скота: все необходимое можно было «выписать» с колхозного склада. Бывший председатель колхоза им. Тельмана В.В. Эдель так прокомментировал орловское благополучие эпохи «застоя»: «Как Хрущев сказал — ну, так мы и сделали: за 20 лет построили у себя коммунизм...».
При всем благополучии орловского «коммунизма», в нем было четкое «ощущение потолка». Маленький национальный колхоз давал немного возможностей для карьерного роста, относительная замкнутость благоприятствовала реализации прежде всего клановых, а не индивидуальных интересов. Районная власть регулировала «стратегические приоритеты» подведомственного колхоза, диктуя соотношение сеельхозкультур и сроки полевых кампаний.
Конфессиональная жизнь сибирско-немецкого села также являлась предметом пристального внимания райкома: орловские баптисты избежали судебных разбирательств, но упреки за «скверно организованную работу по атеистическому воспитанию» местные коммунисты выслушивали регулярно. На областном уровне интересы местных немцев фактически не принимались во внимание: в 1956 г. лишь обсуждался вопрос об организации радиовещания для второй по численности этнической группы региона.
Развитие маленькой общины сибирских немцев-протестантов без адекватного форсирующего воздействия внешних этнокультурных институций проходило в условиях всё возрастающих противоречий между интересами группы и индивида. В условиях растущей интеграции и метисации не только хозяйственная, но и этноязыковая автономия Орловки становится относительной. Родной диалект обслуживал лишь бытовые нужды орловцев; в рамках колхозной административной иерархии использовался только русский.
Реальность и весомость колхозных (целинных) доходов, возможность участия в хозяйственной и культурной жизни региона, рост участия сибирских немцев в образовательных и экономических мероприятиях вне родного села привели к переходу на так называемый «субординативный билингвизм» трудо-
способной части населения. Ограниченная культурная автономия в жизни орловцев состоялась уже в 1960-е гг. Но без коммуникаций с общесоветским культурным пространством Орловка оставалась немецкой протестантской резервацией, неспособной сколько-нибудь полно поддержать этнокультурное достояние. При этом вплоть до 1990-х гг. не существовало единого культурного пространства сибирских немцев; был конгломерат культур рассеянных немецких сельских анклавов.
В условиях отсутствия публичных возможностей для актуализации родной культуры (образовательных, профессиональных и рекреационных) у сибирских немцев был выбор: либо оставаться в скудеющем информационном поле своей «деревенской» культуры, либо интегрироваться в советскую (русскую) культуру.
В 1991 г. Орловка еще демонстрирует демографическое благополучие: численность населения достигла максимума — 539 человек, из которых немцы составили более 90 %; в структуре населения свыше 50 % — трудоспособные категории; показатель средней детности — 3,5; местную среднюю школу посещает 114 учащихся4. Начало 1990-х гг. — время процветания конфессиональных общин Орловки.
Дальнейшая история — возрождение (в Алтайском крае) и создание (в Омской области) немецких территориальных автономий — проходила на фоне экономического и политического кризиса в России. На начало 1990-х гг. пришелся упадок и последующая длительная стагнация агропромышленного комплекса. Кроме того, учреждение территориальных автономий не решало проблем изолированных сибирско-немецких поселений. Справедливости ради стоит отметить значительную работу по организации культурно-национальных автономий в районах миноритарного присутствия немецкого населения, проводимую с начала 1990-х гг. при поддержке германской стороны. Однако эти усилия мало способствовали развитию варианта немецкой культуры, созданного в сибирских условиях. Кроме того, эти культурные инициативы развивались на фоне нарастающих темпов эмиграции в Германию.
Темпы миграционных процессов и масштаб последствий миграции можно проиллюстрировать следующими данными. На протяжении 1992-1998 гг. Ор-ловку покинуло около 400 коренных жителей; 90 % из них сегодня проживают в ФРГ. Но при этом в 2001 г. в селе проживало 420 человек (менее половины из них — немцы) — замещение произошло в основном за счет трансмигрантов — казахстанских немцев, потомков депортированных кавказских и украинских колонистов.
Из немцев-сибиряков а 2001 г. в селе оставались носители лишь восьми местных фамилий из двух десятков, существовавших на конец 1930-х гг.. В 2009 г. сохранилась лишь одна орловская фамилия; значительная часть жителей села — русские и украинцы. В настоящее время население Орловки составляет
чуть более 300 человек, неполную среднюю школу посещают 25 учащихся.
***
«Есть ошибки истории, которые невозможно исправить», — заметил в 1965 г. Анастас Микоян во время переговоров с инициативной группой совет-
ских немцев. Конечно же, трудно переоценить вес социально-экономических проблем, общих для аграрной России, в нынешнем положении сибирских немцев. Безусловно, выбор немца-сибиряка в пользу Германии — следствие неадекватной отечественной политики межэтнической интеграции. Программы реабилитации российских немцев, осуществляемые в последние 15 лет имеют масштабные «издержки». Выход из ситуации возможен в использовании должной экспертной поддержки, открытости для критики и гласного обсуждения, в обретении конкретных адресатов российско-германских гуманитарных инициатив.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Вибе П.П. Немецкие колонии в Сибири: социально-экономический аспект, Омск, 2007. С. 76.
2. Малиновский Л.В. Немецкая деревня в Сибири в период социалистического строительства (1925—1936 гг.): автореф. дис. ... канд. ист. наук, Томск, 1967. С.20
3. Подсчитано по материалам похозяйственных книг Стеклянского с/с Купинского р-на НСО: ОАС т.а. Купинского района НСО, ф. 78, оп. 1, д. 89, 90.
4. Подсчитано по материалам похозяйственных книг Стеклянского с/с Купинского р-на НСО
SIBERIAN GERMANS: SOCIAL ADAPTATION IN THE CONTEXT OF MIGRATION
PROCESSES
A.Yu. Okhotnikov
The author traces the fate of Siberian Germans in the context of migration processes by the example of Orlovka, a North Kulunda village. .Siberian Germans established patterns of effective economic and cultural adaptation despite all historic ups and downs of the 20th century, and they could boast their demographic and cultural well-being up to the late 1980-s inclusive. Post Soviet social and political changes of the 90-s saw nearly all native inhabitants (about 400 people) leave Orlovka. They were replaced by German transmigrators from Kazakhstan. Qualitative change of the human potential of the region Germans was caused by inadequate home interethnic integration policy and ineffective rehabilitation programs. The way to cope with the situation lies in due expert support, open discussion, and clear-cut aims of Russian-German humanitarian initiatives.
Key words: Siberian Germans, social adaptation, migration processes, human potential, interethnic integration.
